Гейман Александр. Чудо-моргушник в Некитае

   - Так что, господа, имейте в виду - трактир "Клешня", хозяин Ди Линь это я, с вашего позволения.
   Аббат с графом проследовали за А Синем. Его слуга, долговязый тощий парень с тупым лицом, проводил обоих в комнаты на втором этаже. В комнате графа оказалась кровать, столик с кувшином, умывальник и невысокий табурет. Граф расположился было на постели и хотел вздремнуть с дороги. Но от всех происшествий сегодняшнего дня у него сна не было ни в одном глазу. К тому же, ему не терпелось посоветоваться с аббатом - что тот скажет обо всем, об этих самозванцах и прочем.
   - В этот идиотский фатализм я не верю, - сказал сам себе граф, - но поговорить не мешает - а вдруг аббат что-нибудь вычитал в своей книге?
   Он постучал в дверь аббату. Оттуда послышалась тяжелая возня, и раздался грубый мужской голос:
   - Тебе какого хрена надо?
   Граф оторопел.
   - Извините, - смешавшись, пробормотал он, - я, вероятно... Я ищу аббата Крюшона. Он здесь?
   Ответом было молчание. Граф осторожно надавил на дверь, но та подвинулась лишь на чуть - очевидно, изнутри её запирала задвижка. Граф Артуа приник к образовавшейся щелке, однако ничего разглядеть в неё не удавалось. Он снова постучал и стал жадно ждать ответа - напрасно. Внезапно послышались какие-то шорохи - будто кто скребся. Граф Артуа припал ухом к щели, но снова ничего не разобрал. Он переступил с ноги на ногу.
   - Мя-я-у! - заполошно мяукнуло что-то под ногами, и прочь метнулась серая полосатая тень.
   - Черт бы тебя побрал! - выругался вполголоса граф на перепуганного кота - он и сам вздрогнул от неожиданности. Он опять постучал и позвал аббата - и вновь ответом было молчание. "Что они сделали с аббатом?" мелькнула тревожная мысль.
   - Аббат, что с вами? - позвал граф Артуа. - Вы слышите меня? Откликнитесь же!
   Он прислушался. Из-за двери как будто бы доносился слабый шепот. Вначале графу почудилось, будто аббат творит молитву, но вскоре он как будто разобрал слова. "Яйца, вы мои яйца!" - сокрушенно шептал аббат, громко вздыхал и снова шептал: "Член, ты мой член!"
   - Да что же он там делает? - недоумевал граф.
   Вдруг сзади него послышались тихие голоса. Говорили двое.
   - Шпионит, - свистящим шепотом протянул один.
   - Ясно, шпионит, - согласился второй голос, погрубее. - Да вишь, незадача - подсмотреть не получается.
   - А чего же это он за своим-то товарищем шпионит?
   - А это у них там на Западе так принято, особенно во Франции, - охотно разъяснил первый. - Их сызмалетства учат. Сел за стол - шпионь, на улицу вышел - шпионь, на толчок присел - и тут шпионь!
   - Так он, поди, и к нам приехал шпионить? - поинтересовался второй голос.
   - А то как же! А пока, вишь, во дворец не прокрался, так за своим дружком шпионит. На всякий случай.
   - Это он правильно, - одобрил второй. - Кому как не гасконскому графу шпионить за аббатом!
   Побагровевший граф уже хотел резко возразить, но сообразил, что ему лучше не подавать виду - будто он вовсе не слышал. С небрежным выражением граф Артуа отступил от двери, поправил манжеты и сделал шаг прочь.
   - Пошел, - прокомментировал голос потоньше.
   - Ясно, пошел. Перед котом извиняться! - согласился второй голос.
   Граф Артуа как бы невзначай обернулся, и ему показалось, что две головы спрятались за угол коридора. Одна как будто принадлежала слуге хозяина, а вторая ещё кому-то. Кашлянув, граф Артуа повернулся и пошел в их сторону. Там уже никого не оказалось, но обнаружилась ещё одна лестница. Граф спустился на полэтажа и увидел на перилах полосатого кота. Сам не зная, зачем он это делает, граф Артуа низко поклонился и пробормотал:
   - Тут я нечаянно вам на ногу наступил, так вы уж не взыщите - я не нарочно.
   Кот презрительно фыркнул. "Что это я такое делаю?!." - с ужасом спросил сам себя граф и поспешил прочь. Он вошел в гостиную и остолбенел аббат Крюшон преспокойно беседовал с А Синем. Тот слушал аббата с выражением чрезвычайного интереса, но время от времени тряс головой и улыбался с омерзительно ехидной гримасой - так и слышалось: "Сюета сюет и всясеская сюета-а-а..."
   - Аббат! Вы здесь? - слетело с уст графа. - Какого же... А я-то пытался вас разбудить!
   - Вот вы говорите, что пытались меня разбудить, а это я вас пытался разбудить, - возразил аббат Крюшон. - Любите же вы поспать, ваше сиятельство. Нам давно уже пора во дворец, а вы знай ухо давите.
   А Синь затряс головой и с приторно-подколодной улыбной подтвердил:
   - Император прислал вам именное приглашение во дворец... извольте пожаловать... прямо сейчас...
   - Что ж, тем лучше, - бодро отозвался граф. - Не откладывая и представимся. А вы не устали с дороги, ваше преподобие?
   - О, я прекрасно выспался ночью, - отвечал аббат, - хотя граф отлично помнил, что предыдующей ночью в деревенском постоялом дворе аббат всю ночь ворочался с боку на бок, ругая проклятых клопов и царапая себя до крови.
   Граф Артуа пожал плечами. Они вышли вслед за А Синем на улицу. У дверей стояло подобие экипажа - легкая коляска, шарабан на двух колесах. Запряжен он был... некитайцем.
   - Это что, и есть экипаж? - озадаченно спросил граф.
   А Синь, улыбаясь, закивал.
   - Аббат, неужели мы поедем на человеке верхом? - негодующе спросил граф. - Знаете что - давайте поищем повозку с лошадью или мулом.
   А Синь снова затряс головой и заулыбался.
   - Во дворец положено прибыть на рикше, - с радостной улыбкой сообщил хозяин дома. - Церемониал. Другую повозку нельзя.
   - Аббат, - нерешительно спросил граф Артуа, - что вы скажете - Библия разрешает христианам ездить на своих ближних?
   - Полноте, граф, - со спокойствием мудрого пастыря отвечал аббат, взбираясь в шарабан, - где вы тут видите ближнего? Это же рикша.
   Граф чертыхнулся и сел рядом с аббатом.
   - Пошел! - скомандовал А Синь, и рикша резво взял с места.
   - Я хотел потолковать с вами, аббат, - заговорил граф Артуа. - Что вы обо всем этом думаете? Об этих самозванцах - лже-Крюшоне и лже-Артуа, которые появились тут прежде нас?
   - О самозванцах? - с недоумением переспросил аббат Крюшон. - Что-то я вас не...
   - Ну да, самозванцах. Вспомните-ка, - подсказал граф, - этот трактирщик, что привез нас к А Синю, он говорил о них дорогой.
   - О ком?
   - Об этих двух бродягах, что прожили здесь в Некитае год под нашими именами.
   Аббат удивленно втянул голову в плечи.
   - Я впервые об этом слышу. А откуда у вас такие сведения, граф?
   Граф Артуа в замешательстве уставился на аббата: неужели тот мог забыть?
   - Странно, что вы не помните, - пробормотал он озадаченно. - Ну, хорошо, в таком случае позвольте полюбопытствовать: что там говорится в Библии обо всех этих загадках?
   - О каких загадках? - с нарастающим удивлением спросил аббат.
   - Об этом каналье-вознице, что бросил нас на дороге, о том, кто и когда насыпал нам в саквояжи песок... И наконец, может быть, вы скажете, что нас ожидает на приеме у некитайского императора?
   - Но, граф, откуда же мне об этом знать? - в свою очередь задал резонный вопрос аббат Крюшон.
   - Но вы же говорите, что в вашей Библии - кстати, что-то я нынче её у вас не вижу - в вашей Библии, вы утверждаете, заранее написано обо всем, что с нами случится здесь в Некитае!
   Аббат вытаращил глаза на графа - он не знал, что и думать. Наконец, поборов первоначальное возмущение, аббат Крюшон принялся увещевать графа:
   - Ваше сиятельство, я понимаю, что вы, как светский человек, за свою жизнь ни разу не удосужились заглянуть в Святое Писание и не знаете его содержания в точности... Но все-таки вы человек здравомыслящий - рассудите сами, неужели Библия будет описывать такие пустяки как наше с вами путешествие, да ещё в таких подробностях, да ещё за полторы тысячи лет до того, как это произойдет? Будем откровенны, граф, - мы с вами птицы не того полета, чтобы Библия посвящала нам свои пророчества.
   - Черт побери! - вскричал граф. - Наконец-то я с вами совершенно согласен! Конечно же, этого не может быть.
   - А! Так в чем же дело?
   - Да в том, что вы сами на протяжении всего путешествия толкуете мне, будто в вашей Библии написано именно обо всем этом!
   - Я?!. Я говорил вам такое?!. - воскликнул аббат и даже рот раскрыл от изумления. - Когда же?
   - Да хоть и сегодня, пару часов назад, по дороге в столицу, и вчера, и позавчера - на каждом шагу в этой чертовой стране, дьявол меня возьми! - в сердцах выругался граф.
   Удивление аббата перешло все границы, но теперь к нему прибавилась и тревога за душевное состояние своего спутника. "Уж не повредился ли наш граф в рассудке?" - невольно подумал аббат. Внезапно другая догадка пришла ему на ум.
   - Погодите-ка, погодите-ка... Я, кажется, смекнул, в чем тут заковыка, - заговорил он мягко. - Граф, вам все попросту пригрезилось. Вы задремали в повозке - ну и, как это бывает, приняли сонные бредни за явь.
   Граф хмыкнул, не зная, что возразить, и замолчал. Ему вдруг подумалось - а может, Крюшон прав? Может, ему все померещилось? Помнится, он остался сидеть на камне, а аббат - этот толстяк!... впрочем, нет, нет, не то.
   Тем временем рикша подкатил шарабан ко дворцу и миновал ворота. Путешественники забыли о своем споре да и обо все на свете, оказавшись внутри дворцового сада. Если бы удалось собрать вместе лучших садовников Европы и Азии, а также обеих Индий, - когда-либо появившихся на свет и тех, кому только предстояло появиться, - то слезы их зависти образовали бы водоем столь обширный, что там нашлось бы довольно места, чтобы утопиться всем этим садовникам. Оставалось лишь воздать должное человеколюбию правителей Некитая, что они весьма разборчиво допускали в свою страну чужестранцев - а вдруг бы среди них оказалась парочка завистливых садовников? Еще утопятся, и отвечай тогда за них.
   Потрясенные красотой, граф и аббат молчали, не в силах вымолвить слова. Но вид великолепного сооружения, открывшегося за поворотом дорожки, вернул им дар речи, - оба испустили невольный крик восхищения. И было от чего. Все красивейшие дворцы Старого и Нового света - Версаль и Реймс, Айа-София и Василий Хорошосчастливый, дворец далай-ламы и чертоги непальского короля - все это, вместе взятое, друг на друга помноженное и возведенное в куб было только бледной тенью перед божественным изяществом и невыразимой прелестью росписи величественного ажурного здания - которое, как выяснилось позже, было императорской конюшней. Что же до самого дворца, то его бессмысленно и опасно описывать, ибо надлежит пощадить монаршью гордость властелинов Запада и Востока. А чему удивляться - ведь Некитай почти что предместье Шамбалы, ее-то благие излучения и подвигли, видать, некитайских мастеров на столь вдохновенное зодчество!
   - Да-а-а, - потрясенно протянул аббат Крюшон, - да-а-а... Как же я буду проповедовать здесь истинную веру? Уж лучше бы тут были руины.
   Оглушенных мощью прекрасного гостей из Франции подоспевшие чиновники проводили внутрь.
   - Впредь до официального представления, господа, император соблаговолил дать вам частную аудиенцию, - доверительно объявил некий вельможа, сопровождавший путешественников. - Он хочет переговорить с вами с глазу на глаз. Поэтому прием пока что не в парадной зале. Прошу вас обождите здесь.
   Они остались в большой приемной, где находилось несколько столиков с питьем - графинами с какой-то желто-зеленой жидкостью. Аббат хотел было угоститься, открыл пробку, понюхал, постоял в раздумье и поставил графин назад.
   - Голубчик, а что это за напиток? - спросил он часового у одной из дверей.
   Тот молча показал рукой куда-то вниз туловища.
   - Пожалуй, я не буду утолять жажду, - сказал аббат, - мне уже не хочется.
   В этот миг одна из многих дверей открылась, и за-за двери показалась чья-то физиономия. Прищурившись, она оглядела их и спросила:
   - Мужики, здесь лысого никто не спрашивал?
   - Не знаю, - охотно отвечал аббат, - мы только что прибыли.
   - А! Вы те двое новых иностранцев, что сюда шпионить приехали? осведомилась физиономия.
   Граф побагровел и поднялся с дивана.
   - Мы посланники его величества короля Франции, и я никому не позволю унижать честь моей страны в моем лице! - произнес он резкую отповедь.
   Физиономия скривилась и отвечала:
   - Только не уверяй меня, будто вы приехали, чтобы у болонки второй фрейлины пальчиком поковырять - я все равно не поверю.
   - Что?!. - побледнев, спросил граф звенящим голосом. - Что ты сказал, наглец?!. А ну, повтори!
   Аббат тоже поднялся с места и принялся уговаривать:
   - Успокойтесь, граф! Разве вы не видите - этот клоун нарочно старается вывести вас из себя. А вы не поддавайтесь, и все тут!
   Физиономия в ответ на это прищурилась и принялась усиленно нюхать воздух.
   - Фу, какой вонючий! - загадочно произнесла она и закрыла дверь.
   Сразу вслед за тем открылась другая дверь, и вышедший некитайский вельможа возгласил:
   - Его величество император Некитая просит вас войти, господа!
   Они вошли, и граф остолбенел: за столом на золоченом троне восседал тот самый некитаец, которого аббат обозвал клоуном! Кстати, стало видно, что он почти совершенно лыс.
   - Не стойте столбом, граф, - прошептал на ухо графу Артуа аббат, - это неприлично. Кланяйтесь, кланяйтесь!..
   Они выполнили необходимые фигуры приветствия, и император мановением кисти усадил их на один из диванов напротив себя. Граф почувствовал что у него невесть отчего задергалась левая икра. Это не укрылось от взора венценосного хозяина и очень даже ему понравилось. Он встал с места, довольно потер руками и, выйдя из-за стола, присел на его край.
   - Что, граф, поджилки затряслись? - торжествующе произнес владыка. Это правильно - императоров надо бояться. Трепетать перед императором! Чтоб зубы стучали, чтоб колени ходуном! А не трясешься со страху - в колодец тебя или башку отрубить да кинуть в помойку. Раньше разве так было? Куда! Вон, дедушка мой покойный - тот с народом не чикался. Бывало встанет вечерком в кустах, дождется, как народ с киношки повалит, подкрадется сзади к кому-нибудь да ка-ак рявкнет под ухо: мужик, проснись! ты серешь!! - так тот так и повалится наземь да ногами задергает и трясется весь, как припадочный. А дед корону на затылок сдвинет, стоит подбоченясь да хохочет во все горло. Герой! Так уж народ как с вечернего-то сеанса идти уже заранее весь трясется. А все почему? Страх был перед императором! Уважение было. А сейчас что? Отольешь ему в кружку, говоришь: пей! Он: не буду! Ему: пей, полезно! А он, стервец, выльет на землю да стоит ухмыляется - все ему нипочем. Во как распустились! А я так считаю: чем с ними круче, тем лучше. Слово поперек царю сказал - башку долой! Косо посмотрел на царя опять башку к хренам! Подумал что не то - в петлю, мерзавца! Вот тогда будут бояться. Да вообще всех к хренам прирезать надо!
   Граф и аббат обменялись вопросительным взглядом. Император заметил их недоумение и подумал: "Круто, круто беру. Народ с Запада, не поймут. Балованые - к демократии привыкли... таким все свободу подавай. Проще надо, проще". Широко улыбнувшись, император сделал свойское лицо и заговорщицки произнес:
   - Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!
   На самом деле он хотел сказать:
   - Мужики, вы не думайте, что я такой тиран - я скоро демократию заведу.
   Но почему-то вместо этого он сказал:
   - Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!
   А все дело было в том, что у многих некитайцев, включая и монархов, была одна болезнь: они часто хотели сказать одно, а говорили совсем другое. Вот и император собирался сказать про демократию, а сказал про "в рот беру".
   Видя, что граф и аббат в замешательстве косятся один на другого, император решил поправить свою оплошность. Он хотел сказать:
   - Это я в том смысле, что бутылочку могу запросто распить.
   Но вместо этого он сказал:
   - Да вы не гадайте, мужики, это не здесь, не во дворце, конечно - я для таких дел квартирку в городе снимаю.
   "Да что же я такое несу сегодня?" - в ужасе подумал император. Он густо побагровел - даже вся лысина стала пунцовой, но решил уж держаться своего до конца - будто все так и положено.
   - Что, небось адресок хотите? - спросил властитель Некитая. - Так и быть, могу продиктовать.
   - Да, если не трудно, - любезно откликнулся аббат и достал откуда-то карандаш и бумагу.
   - Пиши, аббат, - скомандовал император, - дом Гу Жуя на углу Главной улицы и Набережной, второй этаж, направо. Постучать четыре раза.
   - Четыре раза, - повторил аббат, записывая.
   - Аббат, - грозно прошептал на ухо Крюшону взбешенный граф, - зачем вы записываете этот адрес?
   А император меж тем словно окаменел - он сидел с таким лицом, будто у него в животе застрял кусок только что съеденного собственного уха. Императору и впрямь стало дурно - он только теперь сообразил, что за глупость сморозил. Боясь, как бы не вышло чего похуже и не тратя времени на объяснения, император поднялся и, пройдя мимо графа и аббата, вышел в двери, которыми они вошли.
   - Какой милый человек, - ласково произнес аббат, провожая взглядом императора.
   - Аббат, извольте объясниться, - решительно потребовал граф. - Как вы посмели записать этот адрес?
   - Так, на всякий случай, - кротко ответил аббат, глядя в глаза графа ясным взором праведника.
   - Вы понимаете, в каком свете выставили себя и нас обоих? - грозно вопрошал граф. Он бы вне себя и не знал - то ли придушить аббата прямо сию секунду, то ли... Внезапно его раздумия прервали громкие голоса, доносящиеся откуда-то близко через стенку. Как оказалось, возмущен был не один только граф:
   - Ты зачем им адрес дал, а? Нет, ты скажи, образина, зачем ты адрес дал? - допытывался визгливый женский голос, выдавая известное состояние женской души, за которым следует цепляние в волосы или битье тарелок.
   - А тебе-то что? Хочу, вот и дал, - пробубнил в ответ кто-то голосом, весьма схожим с императорским.
   - Да дурак ты дурак! - вскипела невидимая собеседница императора. - Ты думаешь от твоего хотения толк будет? Ага, так тебе и дадут почмокать, раскатал губоньку! Он придет в своем балахоне да будет тебе показывать то пальчик, то кончик, пока совсем с ума не сведет. И до того тебя дразнить будет, что ты и в секту его запишешься!
   - Ну и запишусь, что за беда! - угрюмо пробубнил император (если это был император).
   - Что за беда! - взвизгнул женский голос. - Ну, дурачина же, ну идиот же ты лысый! Думаешь, ты этим своего добьешься? Да он тебя месяц таскать на ту квартирку будет, всю голову вскружит, а как только ты в его секту подашься, он сразу и скажет: нет, голубок, извини, я со всей душой бы рад, да только по нашей вере такого не полагается! - ну, и с чем ты останешься после этого, дурак?!.
   Новый голос горячо поддержал собеседницу императора:
   - Ваше величество! Я изумлен прозорливостью вашей супруги... Даю слово чести - императрица в точности обрисовала повадку этих подлых иезуитов они именно так все и делают. Приходится только поражаться, как эта великая женщина в один миг сумела раскусить то, на что государям Европы понадобилось добрых двести лет! Все короли от Норвегии до Испании до сих пор от них стонут! Барбаросса даже утопился из-за этого, - скажи, Зигфрид!
   Император что-то неразборчиво пробурчал в ответ, а граф так и позеленел - хуже позора просто невозможно было вообразить.
   - Вы видите теперь, аббат, что вы наделали? - гневно вопросил он.
   В этот миг послышался какой-то шум, двери распахнулись и в комнату вломился какой-то субъект европейского вида с типичным надменно-тупым прусским лицом и с моноклем в глазу. Он оглядел сынов Франции с гримасой выскомерного омерзения и вдруг подскочил к аббату и вырвал у него из руки бумажку с адресом. Порвав её на мелкие клочки, надменный пруссак швырнул клочки в лицо аббату.
   - Ха! ха! ха! - проговорил наглец в лицо аббату и повернулся, чтобы уйти.
   - Ничего страшного, граф, - незлобиво произнес аббат, улыбаясь в спину нежданного гостя улыбкой христианского всепрощения, - ничего, я прекрасно помню адрес и без бумажки!
   Граф не знал, что ему и делать. С одной стороны, его так и подмывало призвать наглеца-тевтона к ответу - какое право тот имел рвать записку его спутника? Но с другой стороны, заступаться за аббата в таком деле... просто черт знает что! И налившись кровью от злости, граф оставался на месте, ненавидя и проклиная все на свете: подлеца-аббата, грубияна-пруссака, маразматика-императора, каналью-возчика и всех, всех, всех, включая обожаемого короля Луи, этого паршивца - вот ведь сволочь, куда спровадил несчастного графа Артуа! У него в голове зароились кровожадные мысли вернуться во Францию да устроить хорошую революцию: на гильотину гада! Вот ведь до чего может дойти человек даже самого редкого благородства в черную минуту уныния и душевной слабости!
   Меж тем время шло, а они с аббатом продолжали оставаться в пустой комнате в полном одиночестве. Минуло полчаса, а их так никто и не побеспокоил, и наконец, беспокоиться начали они сами.
   - Ваше сиятельство, - заговорил аббат, - вам не кажется, что пора бы уже кому-нибудь и заглянуть к нам? Его величество уже добрые полчаса как соблаговолил нас покинуть.
   Графу не хотелось даже видеть аббата, а не то что общаться с ним. Но другого собеседника под рукой не было, а они, как-никак, находились в одинаковом положении, и притом, весьма щекотливом. Он преодолел свою досаду и сухо спросил:
   - Что же вы предлагаете, аббат?
   - В нашем распоряжении есть несколько способов действия. Мы можем, начал перечислять аббат, - сидеть тут, дожидаясь, пока о нас не вспомнят. Это во-первых.
   - А если не вспомнят?
   - Тогда мы сможем сделать нечто, что неминуемо привлечет их внимание. Это во-вторых.
   - Что же именно?
   - А давайте кричать: пожар! пожар! - предложил аббат. - Все равно кто-нибудь услышит. Это в-третьих.
   - Мне все больше кажется, - холодно возразил граф, - что вы нарочно назло мне несете разные несусветные глупости, чтобы изводить меня. Так вот, имейте в виду - у вас ничего не выйдет. Кишка тонка.
   Аббат возвел очи горе, призывая небо в свидетели, что он терпит безвинно.
   - Если вас не устраивают мои советы, зачем вы их все время спрашиваете? - кротко заметил он. - А что же вы сами предлагате, в таком случае?
   - Тут у дверей стоял часовой, - отвечал граф. - Возможно, он вызовет кого-нибудь.
   Но часового у двери уже не стояло.
   - Странно... Ну что ж, пойдем искать кого-нибудь! - решительно заявил граф.
   Они блуждали по коридору минут пятнадцать, заходя то в одну, то в другую дверь, и нигде не было ни души. Вдруг граф почувствовал, что кто-то дергает его за руку. Это был мальчик-негритенок лет десяти.
   - Дяденька, а вы вправду французский граф? - спросил он.
   Граф Артуа снисходительно улыбнулся.
   - Да, правда. Скажи-ка, малыш, как нам пройти...
   - Дяденька, а вы к моей маме в постель полезете? - перебил любопытный мальчуган.
   Граф рассердился:
   - Экий ты негодный мальчишка! Вот я сейчас надеру тебе уши!
   Но мальчик ловко увернулся и спрятался за спину аббату. Он скорчил рожу и сказал:
   - Дяденька, а когда вы по водосточной трубе карабкаться будете, то не лезьте голым задом кверху, а то подумают, что это лысый лезет!
   - Аббат! - призвал граф. - А ну, хватайте этого мерзкого сопляка!
   Аббат повернулся спиной к графу, растопырил руки, как бы желая охватить большой шар и, размахивая ими, стал топтаться на месте. Вдруг он пронзительно закричал:
   - Пожар!.. Пожар!!. Насилуют!...
   В один миг с разных сторон послышался топот множества ног и из нескольких дверей враз выскочили люди с ведрами воды. Первым делом они окатили аббата из ведра, и кто-то спросил:
   - Что горит? Где?!.
   Аббат, отфыркиваясь, отвечал:
   - О, господа, успокойтесь - ничего страшного. Просто граф пожаловался, что сгорает от жажды.
   Тут же пара ведер воды обрушилась на графа.
   - Стоп, стоп, стоп! - распорядился один из прибежавших. - Не надо больше поливать графа Артуа. Вы, кажется, хотели утолить жажду? - обратился вельможа к графу.
   - Да, и перекусить бы не помешало! - тотчас отвечал за него аббат.
   - О, - удивился вельможа. - Так в чем же дело? Все вас давно ждут в парадной зале к ужину. Пойдемте, пойдемте, господа!
   Любезный придворный провел их в парадную залу, где, как это бывало и при французском дворе, толклось множество народа. Вдоль стен стояли накрытые столы, но за них ещё никто не уселся. Поодаль, на подиуме у одной из стен, сидел на троне император, а рядом, на троне чуть меньше, царственно восседала императрица. Император заметил вошедших и хлопнул в ладоши. В наступившей тишине он торжественно возгласил:
   - Мужики! Тут к нам новенькие приехали из Франции, граф Артуа и аббат Крюшон, да вы их знаете - вон они, мокренькие. Прошу любить и жаловать.
   Императрица сделала любезный кивок и помахала издали веером - графу показалось, что она подмигнула ему. "Хороший знак", - подумал он и взбодрился духом.
   - Кстати, господа, по особой просьбе иностранных послов в честь наших гостей будут поданы блюда из французской кухни! - объявил император.
   Все захлопали в ладоши.
   - Странно, - сказал граф аббату Крюшону, - сомневаюсь, чтобы тут могли знать французскую кухню!
   - Чего же не знать, - отвечал один из придворных, стоявший поблизости. - Вы, французы, лягушатники, кто вас не знает!
   - На подобное прозвище можно и обидеться, - заметил граф, - но я уверен, что вы это сказали без дурного умысла.
   - Да? - язвительно переспросил некитаец. - Только не уверяйте меня, будто это вы вчера пытались перехрюкать свинью под окном премьер-министра я все равно не поверю.
   - О чем толкует этот недоумок? - громко спросил граф аббата. - Может, так в Некитае принято напрашиваться на поединок?