Гейман Александр. Чудо-моргушник в Некитае

   Гу Жуй выдул ещё одну кружку пива, уронил лицо в руки и сильно застонал. Он поднял голову и посмотрел на Артуа - в глазах его светилась совершенная безнадежность. Пережитое ещё не отпускало спортсмена - в мыслях своих он был ещё там, на трассе, вновь вспоминая каждый момент памятного соревнования, ещё переживая мгновения своего единоборства с соперниками, ещё пытаясь что-то подправить, изменить, ещё не до конца веря в окончательность своего фиаско - фиаско, что так трагически оборвало его несравненный триумф.
   - Ну, я тогда злой был, - глубоко вздохнув, продолжил Гу Жуй. - Нет, сначала-то просто оцепеневший какой-то. Смотрю - и как во сне все, будто это и я, и не я. А обломки-то все кружат в небе, падают на трибуны... И тут ко мне Варан Барханов подскакивает и начинает обнимать: "Ай, дорогой, ай, умница! Вот так порадовал! Ай, спасибо!" Ну, он это не со зла, конечно, просто чувства свои сдержать не смог - он человек южный, горячий. Хотя, конечно, в такую минуту уж не надо бы ему так - у него-то радость, на первое место выходит, а у меня-то трагедия! А я даже, понимаешь, не обиделся, в таком трансе был. Меня Барханов целует, а я гляжу - подлец Зе Бастер, он рядом с Вараном сидел, он, значит, перегнулся через свое кресло да рукой-то вонеотводный шланг Бархановский из крепления освобождает чтобы, значит, его вонь из баллона стравить. Уже и шипеть начало, пошел вон бздеж Варана. А я в полном обалдении руку поднимаю и Варану-то показываю и деревянными губами шепчу: Варан, сзади... Ну, Варан оглянулся, понял все сразу, даром, что ветеран здопибола и тяжелоатлет бывший, и ведь сразу нашелся! - одной рукой меня обнимает, а другой шланг как вырвал из руки Зебастерской да опять в крепление воткнул, а Зе Бастера ногой бумс! бумс! тот так и укатился назад по рельсу. А Варан меня ещё пуще того начал балгодарить: ты, мол, меня дважды спас!
   Гу Жуй замолчал, часто дыша, будто вынырнул только что из воды. Он глотнул пива и продолжал уже без прежнего накала:
   - Короче, кончились ветрогонки, первый день, абсолютное первенство Варан Барханов - чемпион, на втором Поддупа, на третьем капитан Фрикассе, а Зе Бастера дисквалифицировали, за шланг Варановский. Мне, по решению жюри, особый приз - за спортивное благородство. Фэа Плэй. Дескать, мог бы я промолчать, раз Варан себя так некрасиво повел, а вот не стал, сам пропал, а товарища выручил. Ну, все газеты с таким заголовком и вышли: "Пробздел чемпионство, но не спортивную честь" - и ещё так: "Чемпион по благородству выводит в чемпионы Варана Барханова".
   Ну, - помотал головой Гу Жуй, - мне тут тренеры наши да болельщики предлагали - воняйся, мол, в отдельных видах. Реванш чтоб был. Мол, возьмешь все золото по отдельности, так уж тут будет видно, кто настоящий-то чемпион по пердежу - я или Барханов. А я вот - я не стал, граф. Такая, понимаешь, обида взяла! Раз не взял абсолютное, то уж и тут не стал. Из гордости. Вот так. И знаешь - ко мне ведь в последний день Варан Барханов подошел. Я, говорит, знаю, что должен тебе свою золотую медаль подарить - она, мол, дважды твоя. Мне и тренеры наши намекали - мол, имидж будет - спортивное благородство. А вот жалко мне, ну, жалко. Я и сам знаю, что медаль твоя, а - не отдам. Посидел Варан, пернул разок, посочувствовал - и ушел. Он мужик жадный, что говорить, и самолюб жуткий, но я на него не сержусь. Я даже на Кырлу-Мырлу не сержусь, на его до основанья, а затем... Судьба спортсмена такая, граф. Сегодня - триумф, а завтра - трагедия. Спорт!
   Гу Жуй надолго замолчал. Граф хотел уже было высказать какие-нибудь утешения, но спортсмен заговорил сам, переменив, наконец, тему:
   - А жалко, граф, что ты опоздал. Глядишь, твое бы золото было. Все не так обидно - хоть свой.
   - Увы, друг мой, - развел руками Артуа, - я сбился с пути. Конечно, я сам бы с удовольствием повонялся, но... Сочувствую, горячо сочувствую! Я вот только, не понял, Гу - а за что же тебя в клетку посадили? Неужели тоже за спортивное благородство?
   Гу Жуй ухмыльнулся.
   - Нет, граф, тут другая история.
   - Так за что же клетка?
   - За бздеж, за что же еще, - снова ухмыльнулся Гу Жуй. - Я, брат, люблю это дело - да ты и сам помнишь, ты к нам первый день как прибыл, а я императору навонял, будто батька мой служанку в овине вперед меня завалил. Помнишь? Тогда ещё ты из-за соплей со мной чуть не поцапался - помнишь?
   - Да, да, - поспешно отвечал граф Артуа, несколько нахмурившись. - Да, тебя ещё Ли Фань уличил, что набздел.
   - Ну, и теперь наподобие. На итоговой, понимаешь, пресс-конференции чего-то нашло на меня - взял да навонял сам не знаю зачем...
   - Ну, ну?
   - Да брякнул... Знаешь что? - Гу Жуй сумасшедшими глазами глянул в глаза графа и выпалил: - Будто бы наш император беглый фармазон по имени Конан Хисазул, а по прозвищу - Рэтамон. Будто это его агентурная кличка, а он резидент царской охранки, а попросту сказать - русский шпион!
   - Да ну?!. - граф был по-настоящему изумлен. - И что же?
   - Что ну - пасти, натурально, все поразевали. А я, пока не опомнились, дальше воняю. Это, говорю, ещё не все, тут международный заговор. Он, наш Конан Хисазул, в свою сеть уже полмира завлек: американский президент шпион, французский - шпион, японский микадо - и тот шпион. Ну, меня спрашивают: а вы как знаете? Я говорю: а как же мне не знать, когда я половину из них сам и вербовал, да и вообще в этом заговоре правая рука! Я, мол, ветрогонить-то начал только для того, чтобы вырваться на волю да открыть глаза народам мира. Меня спрашивают: а почему император Некитая, божественный светоч Азии, решил пойти в шпионы? Его-то что заставило? Я говорю: как же ему было не пойти, если ему оклад положили в двести франков и набор порнографических открыток подарили? Тут любой бы не устоял! Говорю: тут у нас из Франции двое приехали - ты, граф, не обижайся, я и тебя с аббатом замазал, чтоб интересней было - ну, говорю - иезуит из Франции, значит, нарочно с собой голые картинки привез. Наш император, говорю, как их увидел, так рот и разинул и говорит: мужики! одолел меня прогнивший Запад! пойду наймусь в русские шпионы.
   - А с остальными как же? - поинтересовался Артуа. - Тоже на голые карточки вербовали?
   - А я хрен его не знаю, - ухыльнулся Гу Жуй. - Набздел же я, граф! А может, и нет - кто его знает, верно ведь? Может, они все в заговоре и состоят! Соберутся на переговоры - и знай друг друг картинки показывают! А?.. Поди-ка проверь - ведь не признается никто.
   - Так, так... - граф потеребил черный ус. - И что же - поверили тебе?
   - Ну, не то что поверили, - озорно усмехнулся ветрогонщик. Спрашивают: а какие вы можете привести доказательства? Я им:
   доказательств, говорю, полный вагон, но я не такой дурак, чтобы при себе их носить. Они, говорю, в надежном сейфе швейцарского банка, во как! А с собой у меня, говорю, только список заговорщиков - ну, и зачитал им лист участников чемпионата и состав жюри! А вот еще, говорю - взял газету, там, значит, светская хроника, кто приехал на венчание датского принца - так я и их зачитал! Ну, они головой крутят - не верят. А я им: а вы знаете, что аббат-то Крюшон недавно германскую резидентуру накрыл у нас в Некитае? Вы хоть знаете, что там херр Бисмарк вытворял? Выдаивал из молодых ребят сперму да загонял её в Европе за хорошие деньги! На промышленный уровень все было поставлено, во как! И все шито-крыто было, пока церковь не вмешалась. А про это-то дело как раз недавно прошла информация - все газеты писали. Ну, тут поднялся местный служебник некитайский и подтвердил: я, говорит, про нашего императора не знаю, жидомасон он или Конан Хисазул, его в нашей картотеке нету, а вот насчет Бисмарка все верно: мы его с поличным накрыли при сдаче спермы! И это, говорит, точно, что нам крепко аббат Крюшон помог - так что гордись партнером-то своим, граф!
   Ну, а меня тут же в зале и взяли. Подошли и лепят: вы, Гу Жуй, хоть и всемирный ветрогонщик, а мы вас арестуем. - За что? Они мне: этого мы пока и сами не знаем. Позже прояснится. Если ты про императора правду сказал, что он ханорик и фармазон, то за измену Родине - разве можно тайны государства прессе открывать? А ежели ты набздел все, то мы тебя за клевету арестовали. Следствие покажет.
   - Ну, и что теперь? Небось, не шибко приятно в тюряге?
   - А че неприятно? - удивился Гу Жуй. - Я тут как в санатории. Они хотели меня под подписку выпустить, а я отказался - романтики больше! В клетке возят, стражники тут же, народ ахает, жалеет. Считай, народный герой!
   - Ну, а следствие что?
   - А что следствие? Они мне: где секретные документы, про которые вы говорили? Я им: в таком-то банке в таком-то сейфе, счет такой-то, шифр такой-то.
   Теперь удивился граф:
   - Что же, эти документы и впрямь существуют?
   Гу Жуй расхохотался:
   - Да конечно же, набздел! И про номер, шифр - то же самое.
   - Но ведь это обнаружится? Что же тогда?
   - Ну и что тогда - уже вернулись, сказали, нет ни такого банка, ни такого сейфа. А я им опять: ой, говорю, я перепутал! Другой номер и банк другой! А когда и этот банк проверят, я им опять набздю что-нибудь. И буду сидеть тут! И опять набздю! - закончил победоносно безумный Гу Жуй, гордо оглядываясь по сторонам. - Так и помру в тюряге! А все равно буду бздеть! Эй, охрана - берите меня в клетку - я государственную тайну разглашаю!
   Ветрогонщика увели. Посмеявшись над незадачливым бздежником, граф Артуа вышел из пивнушки и продолжил свою прогулку по вечернему Амстердаму. Чиновники, приданные Артуа в качестве почетного эскорта, знакомили его с достопримечательностями этой некитайской провинции.
   - Обратите внимание, граф, - показали ему каменную стелу, - вот эта стела воздвигнута в честь первооткрытия мирового чемпионата по ветрогонкам.
   - Да что вы говорите? - удивился Артуа. - Я и не знал, что первый чемпионат проводился у вас.
   - Ну, как же! - с гордостью похвалился длинноносый чиновник с острым взглядом маленьких глазок. - У нас все это и зародилось, у нас и все чемипонаты проходили до недавнего времени. Это уж последние десять лет мы согласились чередовать - один год у нас, другой - ещё где-нибудь. Да и то это исключительно для популяризации нашего национального вида спорта.
   - Что вы говорите? А почему же именно у жителей Амстердама ветрогонки стали национальным спортом?
   - О, граф, это особенность нашего некитайского Амстердама, - отвечал длинноносый. - Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы ведь тут все, можно сказать, отродясь ветрогонщики.
   - Неужели?
   - Не сомневайтесь, ваше сиятельство! Первые пердуны и бздежники. Во-первых, местность такая, а во-вторых, мы постное масло из рыбьего жира делаем и на нем редьку жарим. А это уж всегда к ветрогонкам ведет. Несколько веков маялись, от соседей таились, а все равно все нас дразнили. Хорошо, принесло к нам, наконец, одного просветленного царя откуда-то из благословенной Гипербореи. Он хотел летучий голландец у нас на верфи построить, ну, приехал, а дамы все по домам прячутся - стесняются. А ему надо. Он со злости за топор схватился, давай бревна тесать. Слышит - все вокруг пу-пу да пу-пу. - Че это с вами? - Ну, ему объяснили. Он посмеялся и говорит: А давайте, - сказал этот святой человек, - а давайте-ка лучше посоревнуемся: кто кого перебздит. Если я вас, то пущай ваши дамочки ко мне ходить станут. Ну, дамочки стали ходить - выиграл. А наши-то подумали, подумали и решили: а ну-ка, сделаем ветрогонки нашим национальным видом спорта! Чем глаза прятать от всяких надменных гаагцев, мы лучше обратим нашу слабость в нашу силу. И - чемпионаты проводить стали. Так вот оно и началось.
   - Мысль, конечно, оригинальная, спору нет, - молвил граф, - я отдаю должное этому святому царю, раз он первые ветрогонки провел. Но уж коли вас так мучают ветры, почему же вы не прибегаете к технике анонимного пердежа?
   Чиновники обменялись вопросительными взглядами друг с другом и хором отвечали, что никогда не слышали о такой технике. Длинноносый чиновник попросил Артуа просветить их на сей счет, и тот не заставил себя уговаривать.
   ИСКУСНИК АНОНИМНОГО БЗДЕЖА
   - Техника анонимного бздежа, заключается, как это известно просвещенному сословию, в искусстве потихоньку стравить отходящие газы через сфинктеры ануса, при этом, все должно быть сделано настолько постепенно и беззвучно, чтобы окружающие ничего не заметили и не заподозрили до самого момента распространения неприличного запаха. Эта техника подразделяется на внешнюю и внутреннюю; важнейшая из них внутренняя - собственно, она-то и является техникой анонимного пердежа. Что же до внешней техники, то это всего-навсего умение сохранять невинный и непринужденный вид во время всего внутреннего процесса, а по его завершении - умение отпираться и с возможно более искренним видом сваливать на другого. Ну, а тот, кто освоил эту внешнюю технику в совершенстве, вообще должен держать себя так, чтобы никому и в голову не закралась мысль о его причастности к появлению запаха.
   Разработчиком и изобретателем этого благородного искусства многие ныне считают кардинала Ришелье. Однако, общественное мнение, как всегда, сильно все преувеличивает. На самом деле эта техника существует, по крайней мере, со времени имератора Нерона, который прекрасно ей владел и применял при всяком удобном случае, что зафиксировано во множестве исторических документов. Что же до кардинала Ришелье, то он только развил и отшлифовал анонимный пердеж, возведя его в ранг высокого искусства. Это, конечно, не умаляет исторических заслуг кардинала - справедливо будет сказать, что усилиями Ришелье это древнее искусство обрело во Франции, и особенно в Париже, новую жизнь и второе дыхание.
   Разумеется, сам Ришелье был подлинным виртуозом анонимного бздежа. Его излюбленным маневром было присоединиться на всяком приеме к какой-либо кучке придворных, мастерски завладеть разговором, отвлечь внимание парой оригинальных сентенций, а то и импровизированной проповедью. После этого кардинал благочестиво складывал руки на груди, воздымал очи к небу и отходил, спеша присоединиться к другой компании. Вскоре после этого все начинали обонять резкий неприятный запах и, зажав носы, разбегались в стороны, вполголоса кляня вонявого проповедника. Интересно отметить, все уже назубок знали ужимки кардинала во время газовой атаки, - воздымание очей, в частности, означало, что выпуск ветров вступил в стадию завершения. И однако же, искусство этого анонимного бздежника было столь безупречно, что никто не спохватывался до самого последнего момента. В этом умении ускользнуть от собственной вони кардиналу, безусловно, принадлежала пальма первенства.
   Однако и у него появились со временем грозные соперники. Вторым здесь был никто иной как граф Артуа, причем, по общему признанию, особенно силен граф был в этом искусстве, когда находился в обществе дам. Граф мило шутил, любезничая с жеманницами и заставляя их забыть обо всем на свете в присутствии такого галантного кавалера. Затем он брал под руку какую-либо из прелестниц и отводил её в сторонку якобы для интимной беседы. А оставшиеся красавицы начинали вдруг морщиться, обмахиваться веером, подозрительно косясь друг на друга и злобно кривя рты - и всегда-то они думали одна на другую, на графа же - никогда.
   - Это-то мое умение, - прибавил граф Артуа и обвел взглядом амстердамских чиновников, что слушали его рассказ буквально затавив дыхание, - оно-то и послужило, между нами говоря, причиной моего путешествия в вашу замечатальную страну. Кардинал Ришелье поступил на редкость неспортивно, впору этому мерзавцу Зе Бастеру, - он попросту сплавил от себя подальше удачливого соперника.
   - Этот ваш кардинал Ришелье, - невежливо прервал Артуа один из чиновников, - опасный негодяй! Ну, бзнул - так пусть уж все слышат. А если не слышат, то зачем бздеть?
   - Верно! - хором поддержали все.
   - Увы, я должен целиком согласиться насчет кардинала, - признал граф. - Мерзкий тип, что и говорить. Что же до ветро...
   - Скажите-ка, граф, - вновь прервали Артуа, - насколько мы тут поняли, при методике анонимного бздежа становится совершенно невозможно отследить такие характеристики как громкость, скорострельность, музыкальность и тому подобное? По сути, остается только вонючесть, верно?
   Граф снова признал справедливость догадки своих собеседников.
   - Так, так, - мрачно произнес длинноносый чиновник. - Я вижу, мои худшие опасения не напрасны. Свести ветрогонки исключительно к вонючести! Этот Ришелье и впрямь законченный мерзавец.
   - Увы, я опять вынужден согласиться с такой оценкой, - кивнул граф Артуа. - Совершенно невозможный человек. Бывало, стоишь на приеме в Тюильри, разговариваешь с милым полом о чем-нибудь возвышенном - о гончих, о лошадях, а этот гадкий кардинал подскочит сзади, состроит благостную рожу и начнет наставлять добродетели. Слушаешь его, слушаешь, а он раз - и в сторонку, в сторонку - дескать, возник важный политический вопрос. Только отойдет - и тут такая Вонина Вонини, что и нос зажмешь. Откуда это? кто это? оглянешься, а кардинал уже стоит с герцогом Бульонским в десятке шагов и виду не подает - я, мол, знать не знаю из-за чего шухер.
   - Да уж, церковники - они всегда так, - отвечали графу.
   - Господа! - нетерпеливо проговорил длинноносый чиновник. - Нам надо немедленно обсудить положение в виду чрезвычайной угрозы, пришедшей к нам вместе с нашим гостем. Прошу прощения граф! Мы увидимся с вами завтра.
   Они в спешке покинули графа, оставив только провожатого, который и отвел Артуа в гостиницу. "Что за странная спешка?" - ломал голову граф, но на следующее утро все разъяснилось. К нему ни свет, ни заря явилась целая делегация городских тузов во главе с мэром.
   - Ваше сиятельство, - обратился мэр с весьма напряженным выражением на лице. - Мне передали, что вы владеете техникой анонимного бздежа, так ли это?
   - Точно так, владею, - отвечал Артуа. - Я даже подумываю о том, чтобы давать уроки вашим согражданам. По всему, они были бы весьма кстати ввиду вашей национальной особенности.
   - Ага! - воскликнул мэр и переглянулся с подчиненными. - Да, наша тревога не напрасна. А что вы скажете, граф, - продолжил глава города, если мы выплатим вам две сотни золотых и тысячу серебряных с условием, что вы больше нигде и никому не станете раскрывать эту технику и даже упоминать о ней? По крайней мере, в черте нашего города?
   - Вы шутите, сударь? - поднял брови граф.
   - Ничуть, - возразил мэр. - Этот ваш анонимный бздеж представляет смертельную опасность для нашего чемпионата по ветрогонкам. Мы готовы на самые крайние меры, только чтобы эта ваша эзотерическая техника не стала достоянием народных масс.
   - Хм, - раздумчиво произнес Артуа. - Сколько золотых, вы сказали?
   - Две сотни, - отвечал мэр.
   - А мне послышалось - три, - поднял брови граф.
   - Совершенно верно, три, - мигом поправился мэр. На лице его выразилось явное облегчение. - Считайте, что это вам дар от города в возмещение того, что вы не успели отличиться у нас на ветрогонках.
   - И еще, граф, - заговорил длинноносый чиновник, - вы у нас, конечно, драгоценный гость, но вот вам совет - не задерживайтесь в нашем городе.
   - О, я только обновлю гардероб, - успокоил граф. - И ещё мне хотелось бы черкнуть пару строк императору по курьерской почте.
   - Это вы легко решите с главой нашей секретной службы, - любезно отвечал мэр и указал на длинноносого чиновника.
   - К вашим услугам, сударь, - кивнул длинноносый - и вслед за тем делегация городского начальства откланялась.
   "Это же надо, - сказал граф сам себе. - Я воображал, когда шел сюда, что разживусь на ветроогнках деньгами за свой бздеж. Но кто бы мог подумать, что мне ещё больше заплатят за его отсутствие! Право, это не хуже, чем срать алмазами!"
   Он выбрал самую дорогую лавку и наконец переменил костюм Адама на костюм благородного человека: ретузы в сине-пурпурную клетку до колен и железнодорожный мундир с красными лампасами. Затем он зашел на почту и спросил, как ему найти начальника секретной правительственной связи. Его немедленно провели к длинноносому чиновнику.
   - Что бы вы хотели сообщить, дорогой граф? - осведомился контрразведчик.
   - О, ничего особенного, здесь нет никакого государственного или личного секрета, - сообщил граф. - Просто я впопыхах забыл во дворце, в будуаре императрицы, свою искусственную челюсть и теперь хотел бы, чтоб мне прислали её по почте.
   - И это вы называете "не секретно"! - вскричал длинноносый блюститель тайн. - Да все разведки мира только и караулят информацию подобного рода! Нет, граф, подобные вести никоим образом не должны попасть в посторонние руки. Пишите текст, а мы немедленно обо всем позаботимся.
   Граф подумал-подумал и написал:
   Уважаемый император!
   Тут я оставил вставную челюсть своей бабушки на туалетном столике в спальне твоей жены. Не в службу а в дружбу - скажи, чтобы выслали мне челюсть по почте. А если нет на столике то посмотри под кроватью ближе к стенке - наверно, закатилась туда. Бабушка старенькая, плачет неудобно жевать а денег купить новую нету. Как там аббат по-прежнему колбаса мой сентябрь? очень скучаю по твой жене привет ей большой дорогой мой друг император.
   Все целую не забудь челюсть,
   святой граф не подписываюсь я здесь инкогнито.
   Длинноносый чиновник пробежал глазами письмо и позвонил в колокольчик.
   - Двух лучших шифровальщиков ко мне, - велел он появившемуся адъютанту. - Сейчас, граф, мы ваше письмо зашифруем - и не сомневайтесь, через пару дней император его получит.
   - А зачем же шифровальщик?
   - Боже, граф, как вы наивны, - усмехнулся длинноносый, пыхтя папироской. - Вы просто не представляете коварство этих шпионов, они так и норовят всюду сунуть свой нос. Вы уже слышали, что ваш друг Гу Жуй - тоже шпион? Ну да не волнуйтесь - у нас такая система шифровки, что никакое спецгнездо её нипочем не разгадает. Даже если эту депешу и перехватят, то ваш секрет в безопасности.
   - В чем же эта система?
   - Сейчас увидите, - отвечал длинноносый чиновник. Он взял графову бумажку и отдал распоряжения вошедщим подчиненым. - Какое у нас число? Так, - он кинул взгляд на календарь, - семнадцатое. А день? четверг... значит, первичный шифр - "Голубая настурция", а перекодировка - "Урка Мурка". Не волнуйтесь, граф, - ободрил спецслужебник, хотя граф и не волновался, - это у нас мастера. Вам и десяти минут ждать не придется.
   Действительно, вскоре адъютант занес перекодированный текст.
   - Ну, слушайте, - огласил начальник секретности. - Итак:
   Пыдла-пыдла!
   Ававы при ававы. Шну высте при ававы. Тебе будут серебряные конечки. До то гор клад ва бач. Дотогора кладвабача Леня лично отфуячил. Пропро дечекако - ре пропро де всеика. Ша.
   - Ну, - торжествующе возгласил длинноносый начальник спецслужбы, разве теперь кто-то догадается, о чем здесь на самом деле идет речь?
   - Не думаю, - согласился граф Артуа. - Но...
   - Но не мешает подстраховаться? - уловил мысль графа собеседник. - Это верно. Имейте в виду - это была только первичная шифровка, а мы отправим по почте её перекодировку. Да вот, взгляните-ка.
   Чиновник протянул Артуа второй вариант. Эта депеша выглядела так:
   - Ложкомойник!
   Кент заныкал жевало мама-мама. Не онанируй на стреме, сучара! Мани-ляни, чесать тебя в ухо. На троих поровну. Конан Хисазул Жомка Фубрик.
   - Да, - сказал граф. - Что-то не похоже, чтобы кто-то смог это снова расшифровать. Вы уверены, что император меня поймет?
   - Ну, что вы, - снисходительно улыбнулся длинноносый секретник. Уверяю вас - наша система обработки шифровок не дает сбоев. Вот, смотрите тут я ставлю дату - семнадцатое и указываюь день недели - четверг. Это значит, что система кодировки "Урка Мурка", она-то и даст текст первой шифровки, а здесь ключ "Аварийный выход". Уверяю - ни одна буква не будет искажена. Кстати, поставьте-ка вашу подпись на втором варианте.
   Граф завизировал шифрованную депешу и отправился на обед вместе с начальником секретной спецсвязи. Тот помог Артуа нанять экипаж, и уже после полудня граф отбыл в Базель - на этот раз, разумеется, не плутая на развилках.
   Через час с небольшим граф проезжал мимо дома, где его так гостеприимно принимала супружеская чета. Что-то вдруг загудело у него в голове, и Артуа в каком-то трансе вылез из экипажа и постучал в двери. Обрадованные хозяева чуть ли не силой втащили его к себе. Они осыпали его охами и ахами, расспрашивали о ветрогонках и звали к столу. Но у графа в голове колом стояла какая-то странная мысль. Подчиняясь ей, какой-то весь как деревянный, граф механическим голосом произнес:
   - Так сколько, ты говоришь, голубчик, я тут по-крупному и по-мелкому?
   Е Нин оглянулся на входную дверь и отвечал, подмигивая:
   - Вы про свою охоту на куропаток, ваше сиятельство? Как же, помню. Шестьдесят семь фазанов и сто двадцать две мелких куропаточки настреляли, вы сами так рассказывали!
   И некитаец снова подмигнул Артуа. Поражаясь сам себе и как бы наблюдая за происходящим со стороны, граф достал кошелек и отсчитал монеты:
   - Вот тебе шестьдесят золотых за каждого фазана, а вот тебе сто двадацать две серебряных за каждую малую куропатку!
   - Покорнейше благодарим, ваше сиятельство! - начали кланяться радушные хозяева. - Приезжайте еще, живите сколько хотите и пердите на здоровье!
   - Это вам, хояевам, хорошо, вы комнаты внаем сдаете, - деревянными губами проговорил граф, - а нашему брату бздежнику что делать?