Голдсмит Оливия. Семейный стриптиз

   – Вы… журналист? – с трудом выдавила Мишель.
   – Я – Говард Миндел, – повторил он с таким видом, будто назывался Джорджем Вашингтоном.
   Мишель поняла, что действовать нужно решительно. Она резко поднялась со стула и в два прыжка оказалась на свободе, отпихнув нахала с такой силой, что тот свалился бы на пол, если бы не успел ухватиться за край стола. Бег­ство Мишель к раздевалке остановил Маркус, высунувший лысую голову из кабинета Джады.
   – Миссис Руссо! Соизвольте зайти на минутку.
   За его спиной маячило посеревшее, мрачное лицо Джа­ды. Мишель ступила в кабинет, заранее набрав побольше воздуха в легкие.
   – Садись, – сказала Джада.
   – В этом нет необходи… – начал Маркус, но Джада оборвала его немыслимым для подчиненного окриком:
   – Есть! И будьте любезны закрыть за собой дверь. Мишель, борясь с подступающей от страха тошнотой, все же едва сдержала улыбку, глядя на изумленную физио­номию Маркуса. Джада наступала на него, чуть ли не сил­ком выталкивая из кабинета, но и на ее лице был написан страх.
   – Послушай, – сказала она, как только дверь захлоп­нулась, – он хочет от тебя избавиться. Я сказала, что у нас нет оснований, так что тебе достаточно пригрозить судом, поднять шум – и я все…
   За свое место в банке Мишель никогда особенно не цеплялась и только сейчас поняла, как ей будет не хватать работы.
   – Не стоит, Джада. Начальство нужно уважать. Я уволь­няюсь.
   – Мишель, тебе вовсе не обязательно…
   – Так будет лучше для нас обеих. Видит бог, проблем и без того предостаточно. Тебе сейчас без работы никак нельзя, так что не доводи Маркуса.
   – Он… Без комментариев.
   – Я увольняюсь. Тоже без комментариев.

ГЛАВА 27

   Проезжая мимо дома Руссо, Джада поймала себя на том, что старается не смотреть в ту сторону. Она чувствова­ла свою вину перед Мишель. Они по-прежнему перезвани­вались дважды в день, а по утрам проходили свой обычный маршрут, но некоторая неловкость между ними осталась. Джада понимала, что в любом случае ей не удалось бы на­долго оттянуть увольнение Мишель – Маркус был в ярости от нашествия прессы и телевидения, – но решение Ми­шель здорово облегчило ей жизнь. Подумать только, ведь это именно Мишель помогла Джаде устроиться в банк, чтобы потом сама Джада ее и выгнала. Что за ирония судь­бы?! Правду говорят – ни одно хорошее дело не остается безнаказанным.
   Свернув к своему дому, Джада чертыхнулась при виде машины у ворот и взглянула на часы. Четырех еще нет, значит, она не опоздала; однако даже поза застывшей в са­лоне автомобиля представительницы социальной службы выражала крайнюю степень недовольства. На то, чтобы привести себя в порядок, времени не было. Джада открыла дверцу своей «Вольво» и двинулась навстречу испытанию.
   Миссис Элрой оказалась невысокой пухлой негритян­кой с тугими косичками вокруг головы. Она была на пол-головы ниже Джады, но при этом удивительным образом умудрялась смотреть на нее сверху вниз.
   – Промозгло сегодня, правда? – вежливо улыбнулась Джада, когда они представились друг другу. – Давайте лучше пройдем в дом.
   – Погода тут ни при чем. Пригласить меня в дом – ваша обязанность, поскольку мне предстоит его осмот­реть.
   А то я не знаю! Беседа, похоже, предстояла не из легких. Стиснув зубы, Джада поклялась выдержать, чего бы ей это ни стоило.
   – Что ж… Если вы не против, войдем через заднюю дверь, сразу на кухню! Угощу вас чаем или кофе.
   – Я на работе не пью, – заявила миссис Элрой тоном киношного копа, которому во время обыска предложили стакан виски.
   Переступив порог кухни, Джада сняла пальто, протя­нула руку за пальто миссис Элрой и опять получила отказ:
   – Это лишнее. – Ни сумку, ни папку она из рук не вы­пустила. – Начнем с осмотра дома, затем перейдем к ин­тервью.
   Джада полночи провела в компании пылесоса и шваб­ры, но сейчас ее надежда произвести впечатление рухнула.
   По ходу инспекции миссис Элрой что-то безостано­вочно записывала в блокнот. Изредка отрываясь от запи­сей, она задавала какие-то вопросы о доме, о комнатах для детей, пока наконец не захлопнула папку и не направилась вниз, хозяйским кивком пригласив Джаду следовать за ней.
   Джада, извинившись, скрылась на кухне, чтобы про­глотить полтаблетки из тех, что дала ей Мишель. «Дер­жись! – подбадривала она себя. – Ты справишься».
   От предложения устроиться в гостиной миссис Элрой отказалась, как и от всех предыдущих. Молча мотнув голо­вой, обвела взглядом столовую и выбрала кресло возле обеденного стола.
   – Сядем здесь! – Ее тон не вызывал сомнений в том, кто здесь был, есть и останется главным.
   Джада опустилась в соседнее кресло. Пальцы опять предательски задрожали, так что пришлось, как нашко­дившему ребенку, спрятать руки под стол.
   – Итак, вам предстоит ответить на несколько общих вопросов. После этого мы перейдем к вопросам частного характера, касающимся нынешней ситуации. Это поможет нам определить вашу адекватность.
   Адекватность? Адекватность?! Без помощи создателя, похоже, не обойтись. Джада взмолилась о том, чтобы все­вышний ниспослал ей смирение, в котором она никогда не была сильна.
   Стандартная информация – полные имена детей, даты рождения, образование Джады, ее годовой доход и т.д. – заняла немного времени. Услышав сумму дохода, миссис Элрой вскинула брови, и Джада, вместо того чтобы испы­тать заслуженную гордость за свои успехи, готова была залезть под стол от смущения. Она прикинула, сколько может зарабатывать ее визави. Значительно меньше. А что, если эта дама от природы завистлива?
   – Сколько было вашим детям, миссис Джексон, когда вы приняли решение заняться карьерой?
   Назвав возраст детей, Джада добавила:
   – Шерили, конечно, еще не было.
   – Так-с. Сколько же часов в день вы отсутствовали, за­нимаясь карьерой, пока дети были в школе и дома… без вас?
   Что за постановка вопроса?!
   – Миссис Элрой, я зарабатывала, а не делала карьеру. Тогда я, правда, зарабатывала гроши, но ведь муж вообще ничего в дом не приносил. Мы были по уши в долгах. Даже спагетти и овощи приходилось покупать в кредит. Я боя­лась потерять дом. Поймите, я вовсе не хотела идти на ра­боту – мне пришлось!
   Элрой проигнорировала все сказанное, не сделав ни единой записи.
   – Подняться по служебной лестнице до главы отделе­ния вам тоже пришлось! – Ответ ее не интересовал. – Да­вайте-ка придерживаться сути моих вопросов.
   С каким удовольствием Джада сейчас опустила бы что-нибудь потяжелей на макушку этой садистки! Наверняка дрожь в руках сразу исчезла бы. Она сдержалась только ради детей.
   – Сначала я работала только до трех часов. Когда меня повысили, рабочий день стал длиннее, но дома всегда был Клинтон… – Джада запнулась, подыскивая правильные слова, чтобы не представлять Клинтона идеальной домо­хозяйкой. – Правда, он ими особенно не занимался, но дети все же были под присмотром. Мне пришлось согла­ситься на повышение, потому что прежнего заработка на жизнь не хватало.
   – И когда же вы получили очередное повышение? – Если бы Элрой спросила, когда Джада получила очередной приговор, ее тон не мог бы быть более неприязненным и жестким.
   Внешне спокойно, внутри содрогаясь от бессильной ярости, Джада пересказала историю своей «карьеры».
   – Итак, – подвела итог Элрой, – за последние два года, несмотря на беременность и рождение третьего ре­бенка, вы работали от пятидесяти до шестидесяти часов в неделю.
   – К сожалению, да. Кроме того, я закупала продукты, готовила и убирала в доме. Уроки с детьми делала тоже я. Следила, чтобы они не сидели часами перед телевизором, ходила на родительские собрания… Я была детям и мате­рью, и отцом.
   Эту тираду миссис Элрой тоже пропустила мимо ушей.
   – Зачем же при всех трудностях, с которыми вы стал­кивались, вам понадобилось рожать третьего ребенка? Ведь вы знали, что не сможете его воспитывать лично!
   Джада едва не ахнула в голос. Да какое она имеет право?! Или имеет? Как можно описать совершенно чу­жому человеку через что ей пришлось пройти, прежде чем Шерили появилась на свет? Как рассказать о том, что втайне от мужа она записалась на аборт – и в назначенный день не появилась в больнице? Как объяснить, что потом ни разу, умирая от усталости и бессонных ночей, она не пожалела о своем решении? Улыбчивое, солнечное, счас­тливое дитя, Шерили стала настоящей наградой для мате­ри. Что мог наговорить этой женщине Клинтон, чтобы так восстановить против своей жены?
   – Я люблю свою малышку, – сморгнув слезы, ответи­ла она. – Я всех своих ребят люблю. И они меня очень любят. Поговорите с ними – сами поймете. Я была им хо­рошей матерью. Я им нужна.
   – Уже говорила, миссис Джексон. И с детьми, и с их няней. Свои обязанности я исполняю добросовестно. Кроме того, я беседовала и с вашим мужем, и с вашей све­кровью. Я видела, в каких ужасных условиях вынуждены находиться дети, в то время как здесь пустуют семь комнат.
   – Но я же… я и хочу, чтобы они вернулись! Хочу, чтобы они жили здесь, в этих самых комнатах!
   – Однако не желаете отдать дом мужу и детям.
   – Что?! – Джада задохнулась от возмущения. – А по­чему они не могут жить здесь со мной?
   Этот вопрос инспекторша проигнорировала.
   – Правда ли, что вы поддерживаете отношения с известными наркоторгрвцами и позволяли своим детям по­сещать их дом?
   – Неправда! Дети моей лучшей подруги приблизитель­но такого же возраста, что и мои старшие. Ребята уже много лет дружат. Недавно мужа подруги обвинили – но не осудили! – в распространении наркотиков. С тех пор как ему было предъявлено обвинение, мои дети с его деть­ми не встречались. Хотя лично я не верю обвинениям в его адрес и совершенно убеждена в невиновности его жены.
   – Сами вы наркотики не принимаете?
   – Что?! – опять воскликнула Джада. – Нет! Разумеет­ся, нет.
   – И чтобы подтвердить свои слова, не станете возра­жать против анализа мочи?
   У Джады голова пошла кругом от таких неслыханных предположений.
   – Так вот, значит, в чем дело? Клинтон сказал, что я наркоманка?
   – Вопросы задаю я, миссис Джексон. Так вы готовы сдать анализ мочи?
   – Да. Думаю, да. Элрой заглянула в анкету.
   – Как долго вы лечились у психиатра?
   – У психи… Что значит – как долго? Я вообще не ле­чилась у психиатров.
   – Никогда?
   Джада не сразу ответила. Что ж ты творишь, Клинтон? До чего же все это низко… и хитро!
   – Много лет назад я обращалась к психоаналитику, консультанту по семейным вопросам. Просила и Клинтона пойти, но он отказался. – Джада снова сделала паузу, услышав в своем голосе извиняющиеся нотки, словно ее поймали на лжи. – Это было очень давно, я встретилась с доктором два или три раза, но поняла, что Клинтону это не нужно, и отказалась от сеансов.
   Инспекторша, вскинув брови, что-то черкнула в блок­ноте.
   – Имя врача? Его адрес?
   – Не помню. Слишком много времени прошло.
   – Иными словами, вы отказываетесь сообщить мне информацию о своем враче?
   – Я не помню! – повторила Джада. – Но постараюсь найти.
   – Очень хорошо. – Покопавшись в своем холщовом мешке, миссис Элрой достала небольшой, наглухо закры­тый пластиковой «липучкой» пакет и протянула Джаде. – Сначала проставьте вот здесь, на этикетке, свое имя и рас­пишитесь. Затем помочитесь в резервуар, аккуратно по­ставьте в пакет и верните мне.
   – Прямо сейчас? – растерялась Джада.
   – Вы что-то имеете против? – Элрой поднялась, и Джада, неохотно взяв пакет, отправилась в туалет.
   Только заперев дверь Джада вспомнила о ксанаксе – тех оранжевых пилюлях «от нервов», что дала ей Мишель. А вдруг анализ покажет присутствие… чего? Кто знает, как ксанакс отражается на крови и моче? Да и рецепта у нее нет. Может, принимать подобные лекарства без ведома врача противозаконно? Трудно представить, как она будет объяснять миссис Элрой или даже судье, что взяла таблет­ки у подруги, чей муж находится под следствием за распро­странение наркотиков.
   Руки затряслись с такой силой, что пластиковый пузы­рек в пакете затарахтел, как детская погремушка.
   – Я рядом! – раздался из-за двери ледяной голос ин­спекторши.
   Все! Нет больше моих сил! Джада распахнула дверь и су­нула пустой, нетронутый пакет в руку миссис Элрой.
   – Не могу. Слишком волнуюсь. Ничего не получается.
   – Я подожду. – Миссис Элрой улыбнулась в первый раз за весь визит.
   – Не выйдет. Ваше время истекло.
 
   – Я срезалась, – сказала Джада в трубку: сразу же после ухода «мучительницы» она бросилась к телефону и набрала номер Энджи Ромаззано. – Из-за меня все поле­тело к чертям.
   – Уверена, что все не так плохо, как тебе кажется. Дело это неприятное, любой чувствовал бы себя не в своей та­релке. Ты хорошая мать, Джада, и мы это докажем.
   – Но… меня волнует этот анализ на наркотики. – От дрожи в пальцах Джада едва не выронила трубку.
   – Что за анализ? Ты о чем? – переспросила Энджи и надолго замолчала, выслушав историю с пакетом.
   – Я дала маху, да? – не выдержала Джада.
   – Пока не знаю. Очень может быть, это я дала маху. Вот что, Джада: попозже вечерком я кое с кем проконсуль­тируюсь и тогда смогу ответить конкретнее. Давай встретимся завтра утром, перед работой.
   – Перед работой у меня прогулка. Не хотелось бы про­пускать, Мишель и так из дому не выходит. Помнится, ты обещала присоединиться. Почему бы не начать завтра?
   – Ладно, – после недолгих раздумий согласилась Энджи. – Итак, до завтра. В котором часу? Без четверти шесть? Боже, – простонала она, – я не встану!..

ГЛАВА 28

   Вечером Энджи пыталась разыскать маму, но это ей не удалось. Не зная, к кому еще можно обратиться, она риск­нула набрать номер Майкла Раиса, специалиста по бракоразводным процессам. Он снял трубку после первого же звонка, и Энджи, тысячу раз извинившись, рассказала о неудачной встрече Джады Джексон с соцработником.
   – Что это еще за тест на наркотики, Майкл? Это стан­дартная процедура?
   – Нет, нужен серьезный повод. Плохи дела у твоей клиентки, Энджи. Ее муж и Джордж Крескин пошли ва-банк. Я бы сказал, ситуация патовая. Она не обязана согла­шаться на анализ, но ей это запишут в минус. Скажи-ка, а почему она, собственно, отказалась? Унизительно, конеч­но, но…
   – Пока не знаю. В шесть утра я с ней встречаюсь и обя­зательно выясню.
   – Ничего себе! – хмыкнул коллега. – Ни сна, ни от­дыха? Хочешь совет? Не юридический?
   Без «неюридических» советов Энджи обошлась бы, но ей понравилась тактичность Майкла, который предоста­вил ей возможность отказаться.
   – Слушаю.
   – Эта работа запросто может накрыть тебя с головой. Нужно научиться быть преданной делу, но слегка отстра­ненной. Держать, так сказать, дистанцию. Сам знаю, это звучит противоречиво, и тем не менее по-другому нельзя. Такие клиенты, как в нашем Центре, могут разбить тебе сердце и разрушить личную жизнь.
   – Насчет этого не волнуйся. У меня ее нет.
 
   Когда на следующее утро у нее над ухом зазвенел бу­дильник, Энджи решила, что никакая сила не вытащит ее из постели. За окном царила непроглядная тьма. И все же она поднялась, натянула отцовский свитер, его же трени­ровочные штаны с начесом и две пары носков под крос­совки.
   Упакованная, как полярник, она семенила по улице Вязов и размышляла над вчерашним разговором с Майк­лом. Он хотел как лучше и, наверное, счел ее неблагодар­ной стервой, но ведь это правда. Нет у нее никакой личной жизни, даже позвонить некому, потому что вместе с мужем она потеряла и единственную близкую подругу. А сооб­щать о своей катастрофе приятелям по колледжу и юриди­ческой школе у нее не было ни малейшего желания. Боль­шинство из них и так наверняка уже в курсе – плохие но­вости быстро разносятся.
   Энджи вдруг поняла, что на холод в такую рань ее вы­гнало желание приобщиться к тому теплу, которое она ощутила между Джадой и Мишель. Хороший друг и ей бы не помешал… Возможно, эта прогулка и не самая лучшая идея, ну да ладно. Утренний моцион в любом случае пой­дет на пользу.
   С Джадой и Мишель она встретилась где-то посередине улицы Вязов, недалеко от их домов, и все трое, следуя привычному маршруту, двинулись туда, откуда она при­шла.
   – Мы можем встречаться у твоего дома, – предложила Джада.
   – Точно, – согласилась Мишель. – Джада всегда меня вытаскивает, чтобы я не лентяйничала. А теперь, если хочешь, мы будем заходить за тобой.
   Энджи даже теплее стало от дружелюбия подруг. «Да ты совсем растаяла, девочка, – сказала она себе. – Так не го­дится. Следи за собой, пока не начала скулить, выпраши­вать подачки, а на прощание лизать руки».
   Когда Джада, явный лидер в компании, задала темп, Энджи решила приступить к делу.
   – Расскажи-ка поподробнее о вчерашней встрече. Джада тяжело вздохнула:
   – Это было что-то! Я бы подумала, что миссис Элрой ненавидит все человечество, если бы к Клинтону она не относилась с явной симпатией.
   – Стерва! – выпалила Мишель. – Другого слова для таких не придумали.
   Джада в деталях описала интервью, пока они шагали вверх по крутому холму. Энджи задыхалась, но старалась не отставать.
   – Я этим занимаюсь, не волнуйся, – сказала она Джаде. – Думаю, нам удастся пригласить другого инспек­тора. А можно узнать… э-э-э… почему ты отказалась сдать анализ?
   Джада и Мишель переглянулись, и Мишель, не от­крывшая рта после замечания о «стерве», заговорила пер­вой:
   – Это я во всем виновата! Видишь ли, я сейчас тоже нервничаю, и доктор прописал мне таблетки от стресса.
   – Ну? И что в этом плохого?
   Мишель бросила быстрый взгляд на подругу. Та пожа­ла плечами:
   – Энджи – мой адвокат. Я обязана делиться с ней всем. В рот больше не возьму эти таблетки!
   Теперь уже и Энджи занервничала. О чем речь? Неужто проблемы с наркотиками? Боже милостивый! Взяться за­щищать клиентку и обнаружить, что все обвинения против нее – чистая правда?
   – Джада так переживала… вот я и предложила ей эти таблетки, – неловко пробормотала Мишель. – А потом она испугалась, что анализ что-нибудь не то покажет. Мы ведь их состава не знаем.
   – А название? Не «экстази» часом?
   – Ксанакс, – без тени улыбки ответила Мишель.
   – Тьфу ты! – Энджи облегченно вздохнула. – Боль­шое дело! В таком состоянии кто угодно прибегнет к успо­каивающим, хотя лучше все же сходить к врачу за рецеп­том. А мне не дашь? – пошутила она, взглянув на Мишель.
   Та бледно улыбнулась.
   – Я чувствовала себя такой виноватой! Думала, что все испортила своими дурацкими таблетками. По-твоему, мы зря так испугались?
   – Всем известно, что половине американских женщин ксанакс или валиум прописывает врач, а второй половине одалживают подруги без всякого рецепта. Так что рано па­дать духом. Я постараюсь вызвать другого инспектора соцслужб. Первый визит это, конечно, не отменит, но, наде­юсь, добавит положительных моментов.
   Джада улыбнулась – впервые за утро.
   – Спасибо! Надо же, ты такая молоденькая, а все по­нимаешь. Тебе бы не с нашими проблемами возиться, а на свидания бегать, жизни радоваться.
   Энджи расхохоталась, запрокинув голову.
   – О да! Кому и радоваться жизни, как не мне! Хотите послушать, девочки, о самом романтическом юбилее свадьбы в истории человечества? – И она рассказала обо всем – от ресторана до знаменательной встречи с Рэйдом и Лизой в Марблхеде. Словом, обо всем, кроме своей вели­кой маленькой тайны. О ее беременности пока не знала ни одна живая душа.
   – Не могу поверить! – выдохнула Мишель.
   – А я так запросто, – фыркнула Джада.
   У обеих нашлись «ласковые» слова и в адрес Рэйда, и в адрес предательницы Лизы. Шагая в ногу с подругами и слушая их прочувствованные речи, Энджи вдруг поняла, что ей… хорошо. Просто хорошо с ними. Ей очень нрави­лись обе, хотя Мишель казалась немножко отстраненной, и Энджи была благодарна им за то, что ее приняли в ком­панию.
   В конце проулка, уже повернув назад, Джада вдруг ос­тановилась.
   – А как же столб, Мишель? Не похлопаешь?
   Энджи недоуменна взглянула на Мишель, а та сгорби­лась и замотала головой.
   – Да что с тобой такое, подруга? – Энджи округлила глаза. – Ты всегда хлопала этот дурацкий столб! Пережива­ешь из-за банка? Или из-за репортеров? Достали тебя, да?
   Энджи вся обратилась в слух, но рот решила держать на замке.
   – В доме все не так, в семье все не так… – В больших синих глазах Мишель стояли слезы. – Наверное, я сама во всем виновата. Что, если я, как дура, верила каждому его слову, а он меня обманывал?
   Щелк! Картинка в голове Энджи сложилась. Читала ведь газеты, да и отец рассказывал об обыске на другом конце улицы, а с Мишель весь этот скандал не связала. Так все-таки наркотики? Не потому ли Джада отказалась сдать анализ? Нет! На этот раз интуиция ее не подводит. Кто угодно, только не Джада. И не Мишель.
   – Послушай… – Джада взяла подругу за руку. – Оши­биться может любой, но почему тебе пришло это в голову? Заметила что-нибудь? Есть причины сомневаться?
   – Не знаю! Я чувствую, что от меня что-то скрывают. Брузман сказал, что я должна свидетельствовать в пользу Фрэнка, а я… почему-то не хочу. – Слезы уже катились по ее щекам. – Я сама не знаю, чего хочу! Боюсь сказать Фрэнку, боюсь сказать Брузману… – Мишель всхлипнула.
   Энджи воспользовалась паузой, чтобы присоединиться к разговору и немного разрядить обстановку.
   – Не будет ли нахальством с моей стороны напомнить, что вы имеете дело с профессиональным юристом, и пред­ложить свою помощь? – Подруги как по команде повер­нули к ней головы. – Я не твой адвокат, Мишель, но позволь спросить: ты слышала о Четвертой поправке к кон­ституции? Обыск в нашей стране возможен лишь при на­личии очень веских доказательств вины.
   – Но они ничего не нашли, хотя и старались, – возра­зила Мишель.
   – Весь дом перевернули, мебель изуродовали! – доба­вила Джада.
   – Дело-то все в том, что они не могли обыскивать дом просто так. Они знали, что именно ищут!
   – Ты хочешь сказать, что у полиции есть доказательст­ва вины Фрэнка?
   Энджи чуть не сказала «да», но вовремя остановилась.
   – Я ничего не могу утверждать, однако Четвертая по­правка – штука серьезная.
   Почти три квартала они прошагали молча. Энджи уже хотела извиниться, что наговорила лишнего, когда Джада прервала молчание:
   – Знаешь, что мне пришло в голову, Мишель? Тебе нужен адвокат. Твой личный адвокат. Не Брузман.
   Отчаяние и боль исказили лицо Мишель.
   – Да как ты не понимаешь?! Я должна поддерживать Фрэнка, иначе нашему браку конец!
   – Если Фрэнк виновен, вашему браку определенно конец, дорогая.

ГЛАВА 29

   Мишель наводила чистоту. Речь шла не о еженедель­ной уборке дома и даже не о генеральной. Мишель находи­лась в постоянном процессе наведения чистоты. Нормаль­ные люди так не поступают, но ситуация была далека от нормы, и Мишель справлялась с ней как могла. Уж лучше мыть, чем пить.
   Она вымыла стены мастерской Фрэнка, перебрала и разложила все инструменты и даже выдраила цементный пол. Открыв для себя новое великолепное чистящее сред­ство и испытав его в мастерской, она не удержалась и использовала остатки, чтобы до блеска оттереть крашеный пол в гараже. Сегодня ей предстояла работа во встроенных шкафах Дженны и Фрэнки. Нужно оттуда все вынести, перебрать одежду и обувь, затем отмыть стены и потолок, пропылесосить ковровое покрытие и оттереть грязь – у детей на полу всегда грязь – жидкостью для ковров.
   Встроенный шкаф Фрэнки отнял немногим более часа. Еще один час прожит если и не в покое, то по крайней мере в согласии с самой собой, без мучительных мыслей о Брузмане, судебном процессе, школе-пансионе для Джен­ны, хорошего детского психолога для Фрэнки… Кроме всего прочего, Мишель обеспокоило, что они с Фрэнком не занимались любовью уже недели две, если не больше. Вчера ночью она вдруг открыла глаза – и утонула в глубо­ком карем взгляде мужа, который смотрел на нее, припод­нявшись на локте. Мишель тут же придвинулась к нему, но Фрэнк молча отвернулся. Такой долгий перерыв в их суп­ружестве случился лишь однажды, после рождения Фрэн­ки: роды были тяжелыми, и Мишель не скоро оправилась. Сейчас она не сказала бы наверняка, что тому виной – усталость ли, стресс или возникшее отчуждение, которого они не желают признавать…
   Вздохнув, Мишель закашлялась от едких испарений и тут же до отказа раздвинула дверцы, чтобы проветрилось. Одежду Фрэнки сразу обратно не повесишь – пропахнет химикатами. Придется подождать. Она собрала выбив­шиеся пряди, поправила шпильку в пучке и, взглянув на часы (почти одиннадцать), окликнула Поуки:
   – Пойдем, приятель, займемся другой детской.
   Со шкафом дочери пришлось повозиться. Ее гардероб ломился от платьев, жакетов, юбок, туфель, сумок, пояс­ков и прочей мелочовки, засунутых куда и как попало. Свалив все это добро на кровать, Мишель оглядела пустой шкаф. Откуда, спрашивается, на стенах столько жирных пятен? Не пропустить бы ни одного. Она вспомнила дом, где росла, и то, как мама любую неприятность – пятно ли, разбитую чашку или сломанный стул – «исправляла» вы­пивкой. Мишель давным-давно уже решила, что такого себе не позволит. Никогда!
   Встроенный шкаф Дженны был не только гораздо больше, но и куда запущеннее шкафа Фрэнки, а в одном из дальних углов несущая балка образовала своеобразную узкую нишу. Фрэнк-старший, помнится, устроил взбучку рабочему, когда тот начал заделывать этот закоулок доска­ми – ни к чему, мол, уничтожать лишнее пространство в доме. Фрэнк все делал на совесть. Как и сама Мишель.