Голдсмит Оливия. Семейный стриптиз

   Браку конец. Это понятно. Семьи больше нет, но детей она найдет, вернет домой, защитит! Дом и дети – вот тот алтарь, на который она, как жертвенного агнца, возложила свою жизнь, и никто не сможет отнять их у нее. Ей доста­нет сил отстоять cвoe.
   Она будет сильной. Потом. А в этот страшный миг Джада уронила голову на колени и тихонько заплакала.

ГЛАВА 15

   – Хочешь, я поеду с тобой? – в сотый раз повторил Тони, высаживая Энджи у терминала. – Тебе вовсе не обя­зательно делать это в одиночку. Я с радостью отложу командировку и присоединюсь к тебе.
   – Нет, папуля, лучше я сама. – Энджи погладила отца по руке. – Мама тоже предложила помощь; все вместе мы могли бы устроить целый спектакль, но я решила просто зайти, сложить вещи и удалиться. Пусть стерео и блендер остаются у Рэйда. Бог с ними. Я заберу одежду, фотогра­фии и… ну, ты понимаешь.
   – А он что, тоже там будет? – прорычал Тони. – Этот сукин сын…
   – Он и не догадывается о моем приезде, – перебила Энджи – ей не хотелось сейчас слушать отцовскую ру­гань. – Успокойся, не собираюсь я с ним встречаться. С Рэйдом покончено. Но одежда мне пригодится. – Она опустила взгляд на свой дешевенький костюм.
   – Ладно. Рабочих наняла, как я просил?
   – Угу. – Энджи протянула руку к заднему сиденью за сумочкой и косынкой. – Двоих ребят на грузовичке. Они курсируют между Нью-Йорком и Бостоном, так что на следующей неделе все вещи будут у тебя дома.
   Кивнув, Энтони Ромаззано неуклюже обнял дочь.
   – Ну что ж, детка… До встречи. От лимузина точно от­казываешься? А деньги нужны? – добавил он, когда Энджи уже открыла дверцу.
   Она кивнула. Очень не хотелось бы принимать помощь отца, но с наличными и впрямь туго. Тони протянул ей две стодолларовые бумажки и кредитку на ее имя.
   – На всякий случай, детка.
   Глаза Энджи наполнились слезами.
   – Спасибо, папуля. Большое спасибо.
   – Не за что. Вечером вернешься?
   – Обязательно, – без колебаний пообещала Энджи. —. Возможно, перед отлетом посижу с Лизой в кафе, но к ночи вернусь непременно.
   Энджи, по обыкновению, приехала заранее, так что, когда объявили посадку, успела занять переднее место у окна. Впрочем, на одиннадцатичасовом утреннем рейсе всегда народу немного. Люки уже были задраены, а место рядом с Энджи осталось пустым. Она устроилась поудоб­нее и закинула ногу на ногу.
   Энджи не сказала бы наверняка, зачем ей понадобился этот визит домой. Тяга преступника на место преступления? Или острая необходимость сжечь за собой мосты? Скорее второе, хотя и от первого что-то определенно есть.
   Лизу она не предупредила. Рэйда тем более. Ему-то уж точно ни к чему знать о ее приезде. То, что принадлежит Рэйду, она увозить не собирается. Даже не прикоснется ни к его личным вещам, ни к тому, что было подарено или куплено в семью, зато уничтожит все свои следы. Пусть Рэйд знает, что даже духа ее в этих стенах не осталось!
   Дом вбирает в себя черты живущих в нем людей – Энджи всегда так считала. Новая обитель отца казалась такой же одинокой и потерянной, как и сам хозяин. Жили­ще семейного человека, утратившего семью, – вот что такое этот его дом. Квартира матери и того хуже… Но Энджи сохранила память о другом доме – том, где они жили семьей. Он дышал теплом. В каждом горшочке с цве­тами, в каждой подушке на диване, в каждом снимке в ра­мочке и записке, магнитом прилепленной к холодильнику, чувствовались любовь и забота. Там всем жилось уютно. Именно такое гнездышко она и начала вить для Рэйда. На­чала. Но уже не закончит.
   Не так-то просто распрощаться с прошлой жизнью. Куда труднее, чем казалось. Чем больше Энджи думала о том, что ей предстоит сделать, тем больше убеждалась – в одиночку не справиться. И Лиза – единственный человек, к которому можно обратиться за помощью. Вынув теле­фонную трубку из гнезда в кресле, Энджи сунула в про­резь карточку, набрала номер – нарвалась на автоответ­чик. Ч-черт! Что ж, придется оставить сообщение и наде­яться, что Лиза не проведет весь рабочий день в суде.
   – Лиза, – произнесла она в трубку, – надеюсь, ты ус­лышишь это сообщение сегодня, потому что я хочу попро­сить тебя об одолжении. Перезвоню через час.
   Только нажав кнопку отбоя, Энджи сообразила, что не назвала себя. Что, если Лиза не узнает на автоответчике ее голос? С досадливым вздохом она вернула трубку в гнездо и прижалась виском к иллюминатору, устремив взгляд на пену облаков.
   Она совершенно обессилела, словно вся жизненная сила внезапно улетучилась из нее, как воздух из проколо­того шарика; Нелегко ей придется… гораздо тяжелее, чем представлялось. Вернуться в Бостон, вновь войти в свой – бывший – дом, где погибло столько надежд, вновь увидеть спальню… Что ж, по крайней мере, при ней будут двое сильных ребят, она постарается покончить с неприятной задачей как можно быстрее. Да и Лиза, если удача улыб­нется, поддержит подругу в трудный час. Рэйда бы увидеть хоть на минутку, в последний раз… Вот тогда она, навер­ное, вздохнула бы свободнее. Высказала бы ему в лицо прямо и откровенно, что он убил часть ее души, возможно, лучшую часть, – и половина бремени упала бы с плеч. По­ступок не слишком благородный, зато оправданный с точ­ки зрения самосохранения.
   Мысль о встрече с Рэйдом вмиг смела вялость, точно зарядив батарею ее нервной энергии. Энджи вновь выдер­нула трубку, дрожащими пальцами достала из сумки кар­точку, вставила в прорезь и защелкала кнопками. Сотво­рить бы чудо и стереть этот номер со счета, который придет на имя отца! Тони взбесится. Определенно.
   На звонок ответила старшая из секретарш Рэйда, по­жилая дама по имени Ширли. Энджи попросила Рэйда. Ширли поинтересовалась, как доложить, и Энджи впе­рвые обратила внимание на то, как звонко и молодо звучит ее голос. Сопрано? Нет, немыслимо. Слишком стара.
   – Это его жена, – ледяным тоном отрезала Энджи, чтобы покончить с формальностями.
   – Вот как… – Изумление секретарши было очевидно, но профессионализм удержал ее от дальнейших коммента­риев.
   Негромкий щелчок – Ширли переключилась на дру­гую линию, и уже через пару секунд в трубке прозвучал его голос:
   – Энджи? Это в самом деле ты?
   – Я.
   – Боже мой, Энджи! Я уж не надеялся тебя услышать. Думал… Ты откуда звонишь?
   – Я в самолете. – Энджи почувствовала себя на удив­ление уверенно. Шикарно звучит! Она звонит ему с борта самолета, она человек занятой, деятельный, некогда ей по нему слезы лить. Сказать бы, что вот-вот приземлится в Рио, или сочинить местечко поэкзотичнее… Хотя нет, по­жалуй, не стоит.
   – Энджи, – бархатно произнес Рэйд, – спасибо, что позвонила. Знаю, что мне нет прощения за то, что я сде­лал…
   Что он «сделал»? А как быть с тем, что он продолжает делать? Возможно ли, чтобы эта мисс Сопрано осталась в прошлом? Возьми себя в руки! О чем ты думаешь?! Какая разница? Энджи взглянула через проход – убедиться, что никто ее не слышит. Идиотка. Иначе не скажешь. Вести подобные беседы на людях – полный идиотизм!
   – Верно, – отозвалась она. – Тебе нет прощения, по­тому что ты причинил мне такую боль, как уже никто и ни­когда не сможет. Ты предал мою любовь и доверие.
   – Энджи… – повторил Рэйд.
   Только он мог так произнести ее имя, чтобы в нем зву­чала страсть. Только рядом с Рэйдом она чувствовала себя прекрасной и желанной. Мысль о том, что это ощущение никогда больше не повторится, была невыносима. Заглу­шив стон, Энджи прикрыла глаза.
   – Послушай, Энджи. Возможно, это наш самый се­рьезный разговор. Я поступил глупо. Не нужно было тебе рассказывать… во всяком случае, не так и не тогда. Но я ведь хотел как лучше! Хотел, чтобы ничто больше не стоя­ло между нами до конца наших дней. Честно! Поверь, Энджи!
   Она молчала; из-под опущенных век выскользнули две горячие слезинки.
   – Ты меня слушаешь, Энджи?
   – Д-да, – выдавила она.
   – Слава богу! Я люблю тебя. Всегда буду любить. И то, что случилось, никогда не повторится. Обещаю. Не нака­зывай меня… за честность!
   Нужно спросить о мисс Сопрано. Нет, ни к чему. Просто выругаться и бросить трубку? Тоже не годится. Лучше про­сто…
   – Не бросай меня, Энджи! Вернись! Пожалуйста!
   – Я больше не могу говорить. Мы садимся.
   – Где?! – выкрикнул он почти с отчаянием. – Куда ты летишь?!
   Я все-таки задела тебя! Исчезла, не сказав ни слова. Не позвонила ни разу. Что ж, я рада. Поделом!
   – Я в Бостоне, – с трудом выговорила Энджи. – Но всего на пару часов, учти. Я приехала за своими вещами.
   – Господи, Энджи, я…
   – Надеюсь, ты ничего не имеешь против, – произне­сла она со всей надменностью, на которую была способна. И повесила трубку.
 
   Подкрасившись в такси на пути в Марблхед, Энджи ос­талась довольна результатом. Большие синие глаза с под­водкой и капелькой теней на веках выглядели не такими круглыми, бледность исчезла благодаря волнению, так что даже румяна не понадобились. Поколебавшись, она пред­почла перламутрово-розовую помаду выбранной вначале густо-красной.
   Вот с волосами беда. Нужно было сообразить заранее и записаться к своему мастеру. Энджи прошлась по непо­корным кудрям щеткой. Что уж теперь… И так сойдет.
   Из аэропорта она позвонила в фирму по перевозке ме­бели, убедилась, что рабочие уже выехали к ее дому, после чего вновь пообщалась с автоответчиком Лизы, сообщив, куда направляется. В глубине души, как ни стыдно при­знаться, она надеялась, что Лиза не объявится. Потому что рассчитывала на появление Рэйда.
   Энджи изо всех сил стиснула ключ от квартиры. Она так долго держала в кулаке этот кусочек металла, что тот стал горячим и влажным. Взгляд ее был прикован к уныло­му ноябрьскому пейзажу за окном машины. Боже, боже, что она творит?
   Есть ли хоть один, самый крохотный шанс, что Рэйд все исправит? Жизнь без него – одинока и тосклива, но возможна. А вот возможно ли вернуть жизнь с ним?..
   Все, довольно терзать себя мыслями! Не стоит отсту­пать от принятого решения. Главное – добраться до дома. А если Рэйд все-таки приедет… Там посмотрим.
 
   * * *
   – Минуточку, – пробормотала Энджи, толкая дверь, и обернулась к Шону и Томасу – молодым, очень симпатич­ным ирландцам, которым предстояло вывезти ее вещи. – Наверное, было закрыто на два оборота.
   – Помочь? – с очаровательным певучим акцентом предложил Шон, для пущей убедительности широко рас­пахнув глаза.
   Ладонь взмокла, и ключ норовил выскользнуть из пальцев, и Энджи судорожно стиснула его. Прочь преда­тельскую мысль о том, что Рэйд сменил замки. Он бы предупредил по телефону. Наверное.
   Энджи еще раз толкнулась в дверь. Сердце билось не­истово. Ты сама юрист, милая. Должна понимать, что не преступаешь закона. Пока развод не оформлен, это кварти­ра и все, что в ней находится, принадлежат тебе в той же степени, что и Рэйду. Сеанс самопсихотерапии не помог – теперь у нее не только ладони взмокли, но и подмышки, а блузка прилипла к спине. Господи, почему не открывается дверь?
   Что с твоими мозгами, Энджи? Забыла хитрый нрав своего замка? Сначала нужно слегка надавить на ручку, а уж потом поднять. Манипуляции увенчались успехом; приветственный клац замка музыкой прозвучал в ушах Энджи.
   – Ну вот! – выдохнула она, от души надеясь, что рабо­чие не заметили ее смятения.
   Робко, как чужая, Энджи вошла в гостиную. Здесь ни­чего не изменилась, но ведь и отсутствие ее было совсем недолгим… «Не смей думать о Рэйде! – сказала она себе. – Твои личные вещи – вот за чем ты приехала».
   – Прежде всего понадобятся коробки для книг. – Энджи подошла к книжным полкам и ткнула пальцем: – Забирайте все. Когда справитесь, я посмотрю, что нужно взять из шкафа. Да, и принесите коробки для белья, они мне понадобятся в спальне.
   Шон, кивнув, обменялся с коллегой быстрым взгля­дом. Интересно, понимают они, что происходит? Навер­няка понимают. Сцены, устраиваемые бывшими женами, не могут не быть частью их работы. Энджи круто разверну­лась и зашагала в спальню.
   Незастеленная кровать ее удивила. Прежде, разумеет­ся, она ее застилала сама, но никак не ожидала от Рэйда подобного неряшества. Собственно, кровать оказалась не единственным изъяном – вся спальня выглядела какой-то всклокоченной. Не грязной, нет; скорее, неухоженной: повсюду разбросана одежда, газеты и журналы на тумбоч­ках, столике и даже на полу…
   У Энджи вдруг перехватило дыхание; тошнота верну­лась с новой силой. Казалось, стены комнаты сдвигаются вокруг нее; внезапная враждебность спальни, где она про­вела столько счастливых часов, была необъяснима, но от того не менее пугающа. Так же неожиданно, как возникли, страх и гнев сменились горьким сожалением. Ушло ее счастье. Убито бездумно, бесцельно, безжалостно.
   Энджи прикинула, что ей предстоит сделать, и тут же принялась собирать вещи, сгребая их в охапку, как зелень в овощном магазине. Флакончик духов, две каменные черепашки, привезенные ей Рэйдом из Мехико, миниатюр­ную вазочку, что неизменно занимала место на ее прикро­ватной тумбочке. Прикасаться к постели не хотелось, но пришлось. Дотянувшись до маленькой цветастой поду­шечки, с которой не расставалась с самого колледжа, Энд­жи чуть не выронила все остальное.
   Она окликнула Шона, попросила его принести короб­ки и наполнила первую безделушками. Во вторую отправи­лись дезодоранты, гели для душа, косметика, фен, расчес­ки и прочая мелочь из шкафчика в ванной. Наплевать ей на все это барахло, но не оставлять же тампоны или депилятор Сопрано и прочим мисс, которых Рэйд будет водить сюда в свое удовольствие! Покончив со второй коробкой, Энджи выпрямилась и взглянула в зеркало. Машинально стерла с века потекшую тушь, пригладила щеткой кудри. Решила, что пока не вышла из ванной, не грех и помаду ос­вежить, а потом вдруг на миг застыла, всматриваясь в свое отражение.
   – Надеешься, что он придет? – произнесла она вслух. Отражение кивнуло. – Это отвратительно!
   – Простите? – недоуменно спросил возникший на по­роге Шон.
   Энджи смутилась:
   – Нет-нет, ничего. Не обращайте внимания. Ирландец кивнул, окинув ее быстрым одобрительным взглядом. Должно быть, она все еще выглядит неплохо. Лучше, чем самой кажется.
   – Поставьте коробку для одежды вот сюда.
   Энджи сдвинула дверцу встроенного шкафа и приня­лась складывать в коробки платья, блузки и костюмы, время от времени утрамбовывая стопку, чтобы вышло ком­пактнее. Одежда, однако, все не кончалась; Энджи и не ду­мала, что у нее столько тряпок. Узкое платьице, синея среди ее любимых бежевых, красных и кирпичных тонов, бросилось ей в глаза. Она потянулась за шелковым наря­дом, повертела его перед собой в вытянутой руке и… ворох одежды на распялках, который она другой рукой прижима­ла к боку, рухнул на пол у ее ног.
   – Позвольте! – Шон, уверенный, что она просто не справилась с количеством одежды, бросился на помощь.
   – Спасибо, – пробормотала Энджи, тупо глядя в про­странство.
   Невидяще, как в тумане, по-прежнему с синим платьем в вытянутой руке, она побрела в ванную, закрыла за собой дверь, повернула ручку и повесила распялку на крючок для халатов рядом с зеркалом. Опустившись на крышку унита­за, Энджи уставилась на платье. Чужое. У нее такого ни­когда не было. И, уж конечно, не Рэйда – даже если он за несколько дней превратился в трансвестита, этот шелко­вый лоскут четвертого размера на него не налез бы.
   Не иначе как мисс Сопрано изволила оставить. Быстро же Рэйд справился! Месяца не прошло после кошмарного юбилея, а он уже нашел жене заместительницу. Или?.. Что – или? Иного не дано.
   Оставив платье на крючке, Энджи вернулась в спаль­ню. Ясное дело – в шкафу обнаружился еще чужой пид­жак, две пары незнакомых джинсов, две блузки, белая и синяя, и серый деловой костюм. Внизу выстроились в ряд четыре пары обуви: черные и темно-синие лодочки, кроссовки и закрытые туфли без каблуков, Энджи взяла в руки черную лодочку. Размер семь с половиной, и качество… за такую кожу немало пришлось выложить. У нее вдруг за­кружилась голова, а в груди словно огонь полыхнул.
   Что ты такое, Рэйд? Измену она еще как-то могла по­нять. Раскаяние и желание вернуть жену – тоже. Очень может быть, что «дар любви» – перстень от «Шрив, Крамп и Лоу» – был искренним жестом с его стороны. Но как он мог клясться ей в любви, предлагать повторить брачные клятвы – и через две недели (или раньше?) привести в дом другую женщину?! В голове не укладывается. Да любил ли он ее когда-нибудь? Известен ли вообще мужчинам смысл слова «любовь»? Неужели она была всего лишь безделуш­кой Рэйда Уэйкфилда, аксессуаром его беззаботной жизни, вкупе, скажем, с клюшками для гольфа, теннисны­ми ракетками, клубными блейзерами?
   А она сама ему позвонила! Какой позор! Щеки Энджи вспыхнули. Не дай бог, он все-таки объявится. Нужно уби­раться отсюда как можно скорее.
   Энджи окликнула Шона и, не оборачиваясь, указала на кресло.
   – Это тоже забирайте, – произнесла она в тот момент, когда на пороге спальни вместо ирландца возник Рэйд.
   – Поверить не могу!!! – воскликнул он. – Слава богу! Ты дома, Энджи!
   – Ошибаешься. Я уже не дома. Только соберу вещи и… Вопреки всему, что случилось, ее поразила его красота.
   Опять. Как всегда. Не смей любоваться им! Не смей даже вспоминать о любви и страсти! Легко сказать, когда от же­лания кружится голова… Рэйд шагнул к ней.
   – Пожалуйста, Энджи. – Его глаза умоляли. – Скажи, что останешься!
   – Черта с два! Да и зачем, хотелось бы знать? Чтобы де­лить ванную не только с тобой, но и с ней! Будь так любе­зен, ответь только на один вопрос: это та же самая, с которой ты спал весь год, или новая?
   Энджи был противен собственный тон – скандальный и в то же время откровенно оскорбленный. Но у нее не было выбора. Разве что разыграть из себя истинную Уэйк­филд и уйти, не нарушив надменного молчания? Не до­ждется! Рэйд сделал еще шаг; Энджи попятилась и наткну­лась сзади на кресло. В этот миг Шон просунул голову в дверь:
   – С книгами закончили. Дальше что?
   – Забирайте журнальный столик и два голубых све­тильника, – отозвалась она, упорно глядя в глаза мужу.
   Ирландец молча кивнул и исчез. Рэйд снова шагнул вперед.
   – Энджи, прошу тебя, выслушай. Внимательно. Я по­нимаю, что поступил некрасиво и глупо. Но мне было так одиноко без тебя… – Он опустился на край кровати.
   «Вот что в нем так привлекает, – вдруг сообразила Энджи. – Эта его очаровательная детскость! Пожалуй, не будь он так хорош собой, то не казался бы таким трогатель­ным, таким ранимым. Но как не растаять при виде взрос­лого, мужественного, сексуального парня, который с жалоб­ной искренностью признает свою слабость и свои страхи?»
   Рэйд всегда жил эмоциями, словно трехлетнее дитя. Возможно, поэтому рядом с ним Энджи ощущала свою силу. А возможно, это создавало иллюзию, что ей единст­венной удалось надколоть скорлупу его совершенства.
   – Ты не представляешь, каково мне было! Когда я понял, до чего мелок был и низок, когда осознал, что ниче­го нет в жизни важнее твоей любви… ты ушла. – Он спря­тал лицо в ладонях, потом вскинул голову и кивнул в сто­рону шкафа. – Это… просто, чтобы выжить. Я не мог ни о чем думать. Есть не мог. Приканчивал одну бутылку виски за другой. Я чувствовал себя дерьмом. То есть я, конечно, дерьмо и есть… но, главное, – я себя таким чувствовал! – Ресницы его потемнели от влаги. – Мне ничто не нужно, кроме тебя. А ты ушла.
   Бесподобная, убийственно притягательная наивность! Дело-то все в том, что Рэйд, скорее всего, верит собствен­ным словам. Как верил, скорее всего, и тому, что говорил мисс Сопрано, кем бы она ни была. Его простодушие странным образом равнялось двуличию. Но ведь это не вина его, а беда. Ах, он так раним.
   – Ага. Значит, подружка тебе не нужна, но ты все-таки пригласил ее немножко здесь пожить?
   Энджи что было сил запустила черной лодочкой в грудь Рэйду, но тот успел подставить ладони, и эффект оказался смазан. В этом весь Рэйд – врасплох его не застанешь, увильнуть от удара он всегда сумеет. Энджи невольно по­качала головой, удивляясь сама себе. Более женский жест и представить трудно. Это ж надо – выстрелить в любовь всей своей жизни (бывшую любовь, милая) туфлей седьмого с половиной размера! Почему бы не пулей тридцать вось­мого калибра, из тех, что взрываются, достигнув цели? Чтобы уж наверняка?
   Рэйд встал с кровати, уронив при этом туфлю на пол, и двинулся через комнату к Энджи. Она смотрела на него, не понимая, что происходит. Словно кто-то всесильный направил бег времени вспять. Энджи не знала, чего больше хочет – ощутить его рядом или вытолкать прочь из спаль­ни, из квартиры, из своей жизни. Тело отказалось подчи­няться; она могла лишь считать секунды – или часы? – проходившие с каждым его шагом. Наконец он остановил­ся так близко, что Энджи ощутила свежий аромат его крах­мальной рубашки. Рэйд не произнес ни слова. Энджи тоже молчала, но каждая ее клеточка молила о слиянии с ним. «Животный магнетизм», – пришло на память идиотское определение из женского журнала.
   – Я люблю тебя, – раздался его глубокий голос. – Прости меня, Энджи. Клянусь, ты не пожалеешь.
   Энджи уткнулась ему в плечо, и его рука легко… о-о-о… так легко и нежно обвилась вокруг нее.
   – Я отдала твое кольцо, – прошептала она.
   – Я куплю тебе другое.
   – Я все рассказала родителям.
   – Я буду сгорать от стыда до конца своих дней.
   Он гладил ее кудри, снова и снова скользя ладонью от макушки к плечам. Энджи не смогла сдержать дрожь. Все мысли исчезли. Исчезло сомнение. И гнев. Какое счастье вновь утонуть в его объятиях! Энджи хотелось свернуться клубочком, потереться щекой о его грудь, как делают кошки.
   Мисс Сопрано для него никто. Можно попробовать за­быть эти жуткие недели. Вычеркнуть, словно их и не было. Рэйд оступился… с кем не бывает? Но этот урок не прошел для него даром.
   Из гостиной донесся шум. Что-то упало? Бог с ним. Если и упало, то, судя по звуку, не разбилось. Один из грузчиков что-то выкрикнул; в ответ раздался женский голос. Энджи окаменела. Господи, неужели Сопрано?!
   С грохотом распахнулась дверь, и на пороге появи­лась… Лиза. Энджи виновато отпрянула от мужа, точно вор, пойманный на месте преступления.
   – Что здесь происходит? – выпалила Лиза, переводя возмущенный взгляд с Энджи на Рэйда.
   От стыда у Энджи загорелись щеки. Не она ли часами рыдала в трубку, доказывая Лизе, до чего ненавидит этого подлеца! На миг онемев, она таращила глаза на подругу, которая даже в бешенстве была чудо как хороша: золотис­тые волосы (выглядят просто роскошно), тонкая фигурка, кажется, стала еще более изящной.
   – Ты получила мое сообщение?.. – начала было Энджи.
   – Как ты сюда… – одновременно начал Рэйд.
   – А ты какого дьявола здесь делаешь? – рявкнула ему Лиза.
   – Но… я здесь живу… – как-то по-детски промямлил Рэйд.
   – Все в порядке, Лиза, – вмешалась Энджи. – Не вол­нуйся за меня. Кажется, мы с Рэйдом сможем начать снача…
   – Черта с два! – заявила Лиза. – Твое нытье у меня в печенках сидит! – Она вновь повернулась к Рэйду: – Что ты со мной делаешь, позволь узнать?
   Смысл происходящего начал доходить до Энджи. Она посмотрела на Рэйда – тот отвел глаза. Зато Лиза сверлила ее нахальным немигающим взглядом. Синее платье, туфли, неизменные советы держаться подальше от Рэйда… все встало на свои места. Ну, конечно! Четвертый размер. Мисс Сопрано. Часами плакаться Лизе в жилетку по теле­фону – и не узнать ее голос!
   Мотнув головой, Энджи прошагала мимо белокурой стервы и хлопнула дверью.
   – Готово? – обратилась она к грузчикам, влетев в гос­тиную. – Забирайте все, и пойдем отсюда!

ГЛАВА 16

   После обыска Мишель совсем потеряла сон. Измучен­ная, она впадала в дрему – и тут же подскакивала в холод­ном поту. Этой ночью, прокрутившись в постели несколь­ко часов и боясь потревожить Фрэнка, она осторожно вы­скользнула из спальни и спустилась на кухню. Чем зря время терять, лучше уж наконец разобрать ящик со стары­ми газетами и журналами. Среди прочих бумажек ей и по­палось ярко-зеленое объявление о назначенной на сегодня школьной ярмарке кондитерских изделий. Подобные ме­роприятия приносили школе немало средств. Мишель решила принять участие. Конечно, нормальные люди не пекут коврижки в половине пятого утра, но ее состояние далеко от нормального, так что выбирать не приходится.
   Отмеривая муку, сахар и дробленые орехи для двойной порции коврижек, Мишель не могла не признать, что возня с тестом действует успокаивающе на ее издерганные нервы. Когда кухня наполнилась ароматом горячего шоко­лада, Мишель поймала себя на том, что улыбается.
   Ко входу в среднюю школу Элеоноры С. Уиндэм Ми­шель подходила с громадной коробкой домашних шоко­ладных коврижек, ведя за руку Фрэнки. Малыш послушно топал рядом, а Дженна умчалась вперед, чтобы, не дай бог, не опозориться перед сверстниками, появившись в школе в сопровождении матери.
   Мишель очень старалась помочь детям прийти в себя после кошмарной ночи, но она не была уверена, все ли делает правильно. Стоило ли, к примеру, везти Дженну и Фрэнки в школу на машине? Мишель всегда придержива­лась мнения, что дети должны уметь постоять за себя, но отправить их в школьном автобусе, отдать на растерзание грубиянам, заставить страдать из-за родительских проблем с законом? Это уж слишком.