Грацкий Вячеслав. Заговор Древних

   — Услышал Перун мою просьбу, послал все-таки поединщика потешить мою силушку, — радостно сообщил витязь, спешно облачаясь в серебристый доспех, подаренный Беляем, ибо от своей кольчуги остались только жалкие клочки.
   — Эй-эй, парень, что это ты удумал? — забеспокоилась Виста. — Ты никак драться собрался с первым встречным?
   — Конечно, — подтвердил Ладомир. — Что же еще?
   — Я, конечно, видела, что у тебя не все в порядке с головой, но не думала, что все так плохо, — Виста ошеломленно наблюдала за его приготовлениями. — Может солнышко припекло?
   — Ничего ты не понимаешь, женщина, — гордо произнес Ладомир. — Не спорю, нечисть ты ловко извела. Но не постичь тебе поединка честного, богатырского. Впрочем, откуда тебе знать, что нет для нас большего удовольствия, нежели честный бой. Откуда тебе знать, что только бой, только война придает жизни истинного мужчины смысл.
   Несокрушимой стальной глыбой застыл в седле Ладомир. Виста невольно засмотрелась, как красиво играет солнце, скользя по блестящим булатным кольцам, а затем выразительно сплюнула.
   Но воин даже не повернул головы. Он уже весь был там, в грядущей схватке. Его меч уже звенел вовсю, высекал искры из вражеского меча, разбивал в клочья щит, рассекал вражью плоть.
   — Ладно, понимаю, — вторглась в высокие мысли витязя девушка. — Защищать смердов есть долг княжеского дружинника, но теперь… Ты подумал, что скажет князь, если ты погибнешь здесь?
   — Да, ты права, — неожиданно легко согласился Ладомир. — Хорошо, что напомнила.
   — Ты не будешь сражаться? — обрадовалась Виста.
   Ладомир не ответил. Молча пошарил в мешке, вытащил письмо и черный футляр Драги, и передал все Висте.
   — На всякий случай — оставляю это тебе. Если что со мной — спеши в Киев. Не забудь, футляр этот — в руки Белояра, письмо — князю. И прошу тебя, не подведи, не пытайся открыть ни тот, ни другой, обещай мне это? — сурово потребовал витязь.
   Виста молчала.
   — Прошу тебя, обещай мне доставить их в нужные руки? — голос богатыря смягчился.
   Вздохнув, она кивнула.
   — Ладно. Обещаю доставить их в целости и сохранности.
   — Спасибо, — Ладомир торопливо надел шлем, застегнул ремешок и устремился навстречу приближающемуся воину.
   Это был огромный и могучий витязь. Саженный размах плеч, огромный двуручный меч, притороченный к седлу. Виста невольно перевела взгляд на Ладомира, и ей стало несколько спокойней. Ее спутник, пожалуй, мало чем уступал незнакомцу. Разве что в талии потоньше, но это по молодости.
   Впрочем, рисковать Виста не собиралась. Ставить свои планы в зависимость от исхода поединка было бы глупо. Она медленно, стараясь не привлекать излишнего внимания, стала отодвигаться в сторону от Ладомира и, по широкой дуге, заходить незнакомцу в спину.
   А богатыри уже мерили друг друга свирепыми взглядами. Глаза придирчиво бежали по фигуре противника, оценивая оружие и доспехи, прикидывая силу и ловкость. Некоторое время воины яростно изощрялись в насмешках, все больше и больше распаляясь перед боем, и лишь затем дело дошло до мечей.
   Но, не успели они нанести и пары ударов, как в воздухе мелькнул аркан, и незнакомец вылетел из седла, с грохотом покатившись по земле.
   Ладомир едва не захлебнулся от гнева.
   — Как ты могла?! — заорал он на Висту. — Какая подлость! Ты опозорила мою честь и мое имя!
   Свернув аркан, Виста деловито уложила его в сумку.
   — Ты разве успел назвать свое имя? — спросила она.
   — Нет, но как ты посмела…
   Виста резко перебила его.
   — Как ты посмел забыть о деле? Ты — княжий воин, гонец, несущий важное донесение своему князю, как ты посмел забыть о деле, ради которого едешь в Киев? Когда я спрашивала тебя, что ты везешь, ты не ответил мне и поступил правильно — ты помнил о деле! А теперь, стоило показаться первому встречному, у которого плечи чуть пошире, а меч побольше, как ты сразу забыл обо всем на свете? Отдал письмо мне, человеку, которого едва знаешь, который может быть вражеским лазутчиком!!
   Ладомир молчал, сдвинув брови.
   — А он? — Виста кивнула на лежавшего. — Ты не подумал, что он, тоже, как и гуль, может быть послан, чтобы перехватить твое письмо?
   — Но если нет, — тихо возразил Ладомир. — Моя честь…
   — Великие боги, — Виста всплеснула руками. — Как такому дурню доверили такое важное дело? Пока ты на задании — для тебя не должно быть таких понятий, как честь и совесть, для тебя существует только задание, только цель.
   Она бросила ему футляр и письмо.
   — Нам пора ехать, с минуты на минуту он придет в себя, и мне почему-то кажется, он будет не слишком рад нас видеть.
   Ладомир прыгнул в седло, стараясь не глядеть в сторону Висты. Ее коварство настолько потрясло его, что он просто не знал, как себя вести. Его воинская честь подсказывала немедленно зарубить ее на месте, как гнусного татя, и будь она мужчиной — он не медлил бы ни секунды! Но ведь она женщина, хуже того, недавно он едва не признался себе в некоем чувстве…
   — Если он едет в Киев, а он ехал в том направлении, он найдет меня и без имени, — буркнул он.
   — Вот когда найдет, тогда и будешь доказывать свою силу и удаль, — отрезала Виста.
   Некоторое время они ехали молча, а потом Ладомир пробурчал:
   — А плечи у него не шире. Да и меч мой будет поболее.
 

Глава восьмая

 

1

 
   Тайкес с уважением смотрел на ровную и гладкую черную скалу, уходившую далеко ввысь. Все ловушки, преграждавшие дорогу по пути сюда, начиная от простейших ям с кольями и заканчивая хитроумными магическими западнями, выглядели теперь детскими игрушками. Заклятие полета, конечно же, могло облегчить подъем на вершину, но именно сейчас магией пользоваться было нельзя — жилище Кащея располагалось слишком близко.
   Тайкес обвязал лоб платком, чтобы пот не заливал глаза, и прильнул к холодному утесу. Он знал, что скала только кажется такой монолитной. Но стоит приблизиться или прикоснуться — сразу замечаешь и чувствуешь многочисленные изъяны. Мельчайшие неровности, выступы и ямки, шероховатости и царапины — все это в изобилии покрывает любую гору, любой утес, каким бы неприступным он не казался. Эта простая истина известна почти всем, но многие ли умеют это использовать?
   Люди привыкли корежить камень, кто во что горазд. Вбивают клинья, царапают стальными крючьями и шипами, превращая восхождение в настоящую войну. А война есть война, и вот уже эти глупцы срываются и гибнут, и не спасают их ни клинья, ни крючья. Только самые сильные и хитрые могут выиграть в этой войне. Но и то лишь до поры, до времени.
   В клане Серебристых Клинков научили Тайкеса относиться к горам по другому. Горы живут своей жизнью, говорили наставники, по-своему, но — живут. И всегда сопротивляются разрушению, которое им несут люди, всегда борются с тем, кто нещадно раскалывает их плоть.
   Голые руки, немного опыта и, самое главное — нежность и любовь — так учили Тайкеса. Когда он впервые это услышал, он смеялся до слез. Но когда клановый наставник, уже весьма пожилой человек, взобрался как паук на отвесную стену, Тайкес замолчал. Замолчал надолго. Уж что-что, а учиться он умел.
   А потом и он иногда слышал этот смех, смех недалекого и тупого человека, уверенного в том, что мир прост, как выеденное яйцо. Чаще всего он слышал его в какой-нибудь придорожной корчме, когда спьяну пытался поделиться этим знанием. Этот смех так напоминал его собственный, что Тайкес никогда не позволял ему продолжаться слишком долго.
   Искусство восхождения сродни искусству любви. Если скала примет тебя, если поймет, что ты не желаешь причинить ей боль, то нет на свете высоты, которую нельзя было бы взять.
   На первом этапе важно было подготовить ее. Предельное внимание и никакой торопливости или небрежности. Затем, когда гора и человек привыкают друг к другу, можно увеличить скорость. В таком состоянии Тайкесу не приходилось искать уступы и расщелины. Скала раскрывалась, она сама подставляла под его нежные пальцы свои выемки и выпуклости, она льнула к нему, не давая оторваться от ее прохладного тела. Восхождение превращалось едва ли не в полет.
   Вот и на этот раз Тайкес не заметил, как почти достиг вершины. Здесь наступал последний этап, самый опасный. Потому что скала удовлетворенно отстранялась от него, а мышцы Тайкеса уже стонали от перегрузок. Потому что мокрая повязка больше не спасала от пота глаза, а мел — пальцы.
   Последним усилием Тайкес перевалился через край и испытал величайшее наслаждение. Скала полностью оправдала его ожидания. В душе Тайкеса разливалось целое море ощущений — и ликование уставшего тела, получившего долгожданный отдых, и благодарность скале, подарившей чудесный подъем, и радость от очередной покоренной вершины, там было еще много чего…
   Ему осталось сделать лишь одно — отыскать ту вещь, ради которой он сюда забрался.
   Тайкес прикрыл глаза, представил эту вещь, прислушался к своим ощущениям, а затем уверенно двинулся к ничем не примечательному валуну. Тайник был внизу, под этим камнем.
   Тайкес застыл над ним, размышляя. В случае, если Кащею придется спешно покидать свое жилище ему придется забрать и эту вещицу. А значит он должен иметь возможность получить ее очень быстро. И безо всякой магии.
   Тайкес внимательно осмотрел валун, а затем пнул по нему ногой. Камень со скрежетом повернулся, и Тайкес осклабился.
 

2

 
   Из тумана проступили огромные, в человеческий рост валуны, и Драга остановился. Дальше идти было нельзя. Дальше начиналось «кладбище неизвестных героев», как чародейо окрестил это место.
   Драга с любопытством пощупал ближайший валун, сосредоточился, пытаясь уловить следы магии, но безуспешно. Камни выглядели самыми обыкновенными, хотя Драга знал — каждый из них был своеобразным надгробием герою, осмелившемуся пробраться сюда, во владения Кащея. Вот только могил в земле не было ибо каждый валун и был некогда героем.
   Чародей мысленно позвал Кащея, но тот откликнулся далеко не сразу. А когда откликнулся и разрешил пройти, Драга облегченно вздохнул — полдела сделано.
   Добравшись до пещеры, где жил Кащей, Драга остановился самого входа.
   — Кого еще принесло сюда? — донесся тяжелый низкий голос, от которого по спине чародея забегали мурашки.
   — Называй меня Драгой, — сказал чародей. — Могу я зайти?
   — Иди, раз уж притащился.
   Чародей двинулся в глубину пещеры, но далеко ему пройти не позволили. Из полутьмы появилась высокая худощавая фигура, завернутая в черный плащ. Из-под глубоко надвинутого капюшона выглядывал лишь острый костистый подбородок.
   — Говорить будем здесь, — сказал Кащей. — Чего тебе надо, смертный?
   — Я хочу заключить с тобой сделку, — начал Драга.
   — Ты пришел за помощью, — перебил его Кащей. — Давай впредь называть вещи своими именами, иначе разговора не получится.
   — Хорошо, — согласился Драга. — Мне нужна твоя помощь.
   — Дурацкая затея, — усмехнулся Кащей, — обращаться ко мне за помощью.
   — И тем не менее, — Драга как можно равнодушнее пожал плечами, — у меня нет иного выхода. Я вынужден задействовать все наши резервы.
   — Наши?
   Кащей чуть приподнял голову и под капюшоном полыхнули багровые глаза.
   — И какое же отношение имею я к этим самым резервам?
   — Прямое, — ответил Драга. — Ведь ты тоже Древний.
   Багровые глаза полыхнули еще ярче, и Драга невольно поежился.
   — Древний, — медленно проговорил Кащей. — Как кто древний? Уж не себя ли ты имеешь в виду, колдун?
   — Ни в коем случае. Я прожил совсем мало, лет триста-четыреста. Древние же это истинные хозяева земли, хозяева рек и лесов, болот и степей, это те, кто существовал до человека и, надеюсь, будут существовать после него. Те, кто веками жил в мире и согласии, соблюдая порядок, установленный Родом, а затем богами. Жили до тех пор, пока не пришли люди. Не знаю, зачем Род сотворил людей, мне трудно понять его замысел. Но я убежден, что это было его роковой ошибкой. Потому что люди принялись активно разрушать все, сотворенное Родом. Истребляют Древних, уничтожают леса и поля, даже самих себя убивают безо всякого смысла. Разве имеют право жить такие существа? Вот почему я прошу тебя помочь мне в борьбе с ними.
   Кащей демонстративно зевнул. Он не верил ни единому слову чародея. Не один раз Кащею приходилось встречать таких людей, которых распирала ненависть к своим же сородичам, и которые желали гибели человечеству. Вот только всегда за спиной этой ненависти стояла обычная жажда власти.
   — Это решил ты, или этот сброд, от имени которого ты говоришь? — презрительно спросил Кащей.
   — Это не сброд. Это твои ровесники, а многие из них гораздо старше тебя. Это наши братья и сестры.
   Кащей расхохотался.
   — Нашел мне родственников! Я не считаю своими родичами этих безмозглых тварей, даже если они прожили больше меня.
   — Так может ты считаешь своими родичами людей? — заметил Драга. Его уже начинало раздражать упрямство этого старика, не видящего дальше собственного носа.
   — Как я понимаю, тебе не нравятся люди, не так ли?
   — Да, именно люди представляют сейчас угрозу для миропорядка, установленного Родом. Они способны уничтожить его, если их не остановить.
   — А как же перо Рода? — сощурился Кащей. — Ты забыл эту древнюю историю? Когда Род опустился на землю дабы выбрать расу, достойную править миром, перо власти досталось людям.
   — Да, но как оно досталось людям? Ведь перо досталось им незаслуженно, они ведь его взяли силой. А на любую силу всегда можно найти большую силу.
   — Так нет же ее, — заметил Кащей, — силы этой.
   — Да потому, что никто не ищет ее. Я предлагаю всем действовать, я предлагаю искать эту силу, собирать ее, создавать, а мне рассказывают эту глупую басню про перо.
   — Как я понимаю, ты решил объявить войну всему человечеству? Но ведь и ты из их рода.
   Чародей недовольно поморщился, будто ему наступили на больную мозоль.
   — Да, я родился человеком. Но это было очень давно. Сейчас я больше, чем человек, — в его голосе прозвучало что-то похожее на гордость.
   Кащей не стал ничего говорить. Почему-то все эти нынешние маги, выучив основы магического искусства, научившись менять по своему желанию форму, считают, что перестали быть людьми. Какая наивность!
   — Я не безумец, — продолжал тем временем Драга. — Я ни собираюсь воевать со всем человечеством сразу. Пока я хочу заняться его частью, небольшой, но чрезвычайно быстро растущей, и потому наиболее опасной. Меня интересует Русь. Она расширяется день ото дня, усиливается, и скоро, я чую, она займет очень высокое положение. Если ее не остановить.
   — Хватит! — оборвал его Кащей. — Меня совершенно не интересует ни человечество, ни тем более твои Древние. Я — сам по себе.
   — Вот поэтому люди вас всех, кащеев, и вырезали, и никакое бессмертие не помогло! — не выдержал Драга. — Если ты не хочешь заинтересоваться человечеством, то скоро оно заинтересуется тобой, и интерес этот обернется твоей смертью! Сила в единстве, это понятно даже тупым людишкам, а умудренным годами магам — нет. Ты — просто слепец.
   — Ступай! — повысил голос Кащей. — Я больше не хочу тебя слушать.
   — Ты отказываешься помогать мне? — спросил Драга. — Ты надеешься выжить в одиночку? Да ты значительно глупее, чем я думал.
   Воздух вокруг Кащея заискрился, переполненный магической силой, но чародей не смотрел на него. Он смотрел на свой перстень, на котором запульсировал мягким светом крупный рубин.
   Драга держался невозмутимо и уверенно, хотя сердце его колотилось как сумасшедшее. Он знал, что сильно рискует. Здесь, в логове Кащея у него не было ни единого шанса устоять против хозяина. Но Драга был готов к отказу.
   И Кащей, собиравшийся было испепелить заносчивого гостя, с подозрением покосился на руку Драги.
   — Тебе нравится мой перстень? — поинтересовался Драга.
   — Что это?
   Кащей без труда почуял невысказанную угрозу, скрытую в голосе Драги. Удивительное спокойствие чародея не предвещало ничего хорошего.
   — Почему он мигает? — Кащей встретился с глазами Драги и увидел там смех, колючий, ледяной смех.
   — Один мой друг сообщает, что готов переместиться сюда, — Драга старался говорить равнодушно, но это давалось с трудом. — С твоего разрешения, конечно же.
   — Зачем? — прохрипел Кащей.
   Он нутром и всеми своими фибрами чуял радость Драги, что для него, Кащея, могло означать только одно.
   — Чтобы ты мог увидеть кое-что сам и убедиться, что я не обманываю, — пожал плечами Драга.
   — Что я должен увидеть?! — прогремел Кащей, заставив вздрогнуть стены.
   Но слова были излишни, Кащей все уже понял, понял и затрясся, то ли от страха, то ли от ярости. Драгу прошиб пот — в конце концов взбешенный Кащей мог наделать глупостей.
   — Как ты посмел?! — рявкнул Кащей.
   — А ты как думал? — заорал в ответ Драга. — Твое бессмысленное затворничество гонит тебя прямиком к Ящеру, а ты сидишь и по-прежнему плюешь на всех!
   Несколько секунд они сверлили друг друга глазами, а затем Кащей отвел глаза.
   — Ну что ж, твоя взяла, смертный, — Кащей сказал как плюнул. — Я снимаю защиту.
   В пещере взвихрился воздух, вздымая пыль столбом, а затем из этого вихря шагнул воин в черной одежде, рукава, штанины и все, что могло издавать шум было перевязано тонкими ремешками. Кащей знал, кто обычно так одевается — воры и наемные убийцы.
   Воин расчихался, а когда пыль немного осела, грубо выругался.
   — Пыль же можно убирать хоть иногда, — он с укоризной посмотрел на Кащея. — А еще великий маг.
   Воин осуждающе покачал головой, но Кащей не слушал и даже не смотрел на него. Взгляд его был прикован к небольшому мешочку, который воин прижимал к себе. Кащей прекрасно понимал, что лежало в мешке. Только одна вещь могла заставить Драгу вести себя столь вызывающе.
   — Покажи! — голос Кащея был все еще страшен, но это был голос загнанного в ловушку зверя.
   Тайкес пожал плечами и на мгновение приоткрыл мешок. Оттуда полился ровный зеленоватый свет, и Кащей увидел то, что ожидал и больше всего боялся увидеть. Там, окруженная яйцеобразной прозрачной оболочкой, покоилась маленькая, не длиннее пальца, костяная игла. Или нечто, похожее на иглу.
   — Как тебе удалось это, смертный? — спросил Кащей.
   Воин молча развел руками, но улыбка, прорезавшая его лицо, была куда красноречивей любых слов.
   — Его имя Тайкес, — заметил Драга. — И он обладает множеством полезнейших способностей, в одной из которых ты теперь убедился сам.
   — И долго ты искал этого умельца? — обратился Кащей к Драге.
   — Долго, — честно признался Драга. — Пришлось побродить по свету.
   Чародей позволил себе улыбнуться. Похоже, опасность миновала. Кащей успокоился, и Драга смахнул пот со лба. Шутка ли, пережить гнев Бессмертного! Мог ведь прихлопнуть сгоряча, перед собственной смертью! Кто их знает, кащеев, их так мало осталось.
   — Получается, что в борьбе против человечества ты используешь самих людей? — усмехнулся Кащей. — Получается, что твоих собственных сил недостаточно? И что твои пресловутые Древние не могут тягаться с людьми на равных? Это ли не залог твоего поражения?
   Чародей отрицательно покачал головой.
   — Во-первых, сейчас я тягался не с людьми, а с тобой, а во-вторых, каждый знает, что клин вышибают клином.
   Кащей хмыкнул. Его ненависть таяла, превращаясь в нечто, похожее на жалость.
   — Ты не слышишь меня, чародей. Ты не видишь очевидного. Ты — слепец, а не я. Но, Вий тебе судья. Я признаю свое поражение, ты перехитрил меня. Что я должен делать? — последние слова Кащей буквально выдавил из себя.
   — Вот это — правильный вопрос, — Драга почувствовал, как его начинает распирать от гордости. Кто еще мог похвастаться, что сумел захомутать самого Кащея?
 

3

 
   Весь обед Алеша Попович морщился и кривился, показывая, как ему плохо от солонины. Вскоре его терпение лопнуло, и он принялся громко возмущаться.
   — Сколько же можно питаться этой… Я пропитался насквозь солью, как какой-нибудь варяг!
   — Сходи косого подстрели, будет тебе и свеженькое, — посоветовал Илья Муромец, усмехаясь в бороду. Он уже понял, к чему клонит Попович, но не собирался облегчить ему разговор. Тем более что повторялось это с завидным постоянством. А теперь, после отъезда княжеского гонца, Лешак, конечно же, усилит натиск.
   — Зайца? Да он надоел мне пуще пареной репы. Мяса на один укус, а беготни… — Алеша махнул рукой. — Ты не поверишь, но ведь я же худеть стал. Да-да, меня скоро девки узнавать перестанут.
   Он сокрушенно вздохнул.
   — В Киев бы, хоть на пару деньков, отъесться бы малость, а? — он с надеждой заглянул в нахмуренное лицо Ильи. — Правильно князь гонцов шлет. Сколько можно на заставах стражу нести? А стольный град кто будет бдить? Надо почаще его проведывать, проверять все ли там тихо-спокойно. Вот в прошлый раз я ж не зря наведался, князя от Тугарина спас.
   — Может ты и прав, Алеша. Пожалуй, пора и проведать. Кажется, дольше всех в Киеве Добрыня не был, — задумчиво заметил Илья.
   Богатыри дружно посмотрели на Добрыню, застывшего на дозорной вышке.
   — Добрыня, слышишь что Илья говорит, в Киев пора ехать! — прокричал ему Попович.
   — Отчего же не съездить. Ежели надо, значит, съезжу.
   — И охота тебе, Добрыня, по жаре такой тащиться?! — крикнул Алеша. — Это же не степь, это же сковородка раскаленная.
   Добрыня внимательно пригляделся к Поповичу.
   — Ты никак, Алеша, в Киев рвешься? Так ты бы так прямо и сказал, а то ходишь вокруг да около, обхаживаешь меня словно красну девицу!
   — Так ведь он больше с ними общается, Добрыня, а не с нами, — заметил Илья. — Он же только из Киева вернулся, и месяца не прошло, а мы его назад гоним. Где уж тут научиться с мужчинами разговаривать.
   Алеша вспыхнул и насупился.
   — Сами, небось, в мои годы нагулялись вволю, — выпалил он и тут же пожалел. Добрыня, может, и нагулялся, а вот Муромец, на печи-то сидючи…
   Муромец хлопнул легонько Алешу по плечу.
   — Ладно тебе, не обижайся на шутки стариковские, езжай.
   Алеша расцвел и, потирая ушибленное плечо, пошел собираться. Он и не думал обижаться. Все их насмешки давно известны, но надо же уважить стариков, подыграть, разжалобить.
   Внезапно с вышки раздался встревоженный голос Добрыни.
   — Гляньте-ка, не иначе змей летит!
   Муромец пригляделся к еле заметной точке в небе и хмыкнул.
   — Добрынь, после Путятишны тебе везде змеи мерещатся. Хлеба не надо, дай Змея удавить. Так ведь скоро все выведутся, что тогда делать будешь?
   — Да точно говорю, змей летит!
   — Вот что делается от грамоты, — огорченно покачал головой Илья. — Совсем зрение от книжек своих потерял, змея от горного орла уже не отличишь.
   — Откуда же в степи горный орел возьмется? — удивился Добрыня.
   — Сейчас поближе подлетит, вот тогда и спросим его, откуда.
   Гигантский орел завис над заставой и стал нарезать круг за кругом. Попович неспешно достал лук, натянул тетиву.
   — Сейчас мы поспрашиваем птичку эту, на землю только опустим и поспрашиваем.
   Алеша быстро прицелился. Стрела сорвалась с такой скоростью, что человеческий глаз был не в силах ее заметить. Однако в самый последний момент орел подался в сторону и стрела ушла в небо.
   — Ты не приболел, Алеша? — поинтересовался Муромец. — Это же не заяц, как в такого крупного промазать можно?
   Попович сжал зубы. Для него из лука промахнуться и без чужих насмешек оскорбительно!
   Следующие семь стрел ушли плотно, одна за другой. Не вырваться птичке, никто еще не уходил от лука Поповича!
   Однако, орел, похоже, не догадывался о непревзойденном искусстве Алеши. Легко, без резких движений он ушел один раз, другой…
   Последнюю, седьмую стрелу орел выловил клювом, щелкнул и ее обломки посыпались вниз. Тут уже богатыри опешили не на шутку.
   — Да это же колдун! — крикнул Добрыня.
   — Какую проницательность дают людям книги, — оскалился Алеша.
   Как будто сообразив, что его раскрыли, орел ринулся вниз, прямо во двор заставы, и, ударившись оземь, обернулся высоким, высушенным стариком. Старик щелкнул пальцами, и его скелетообразное тело вмиг укрылось плащом, из-под глубоко надвинутого капюшона выглянула только костистая нижняя челюсть.
   — Кащей… — одновременно выдохнули Добрыня и Алеша, хватаясь за оружие.
   Муромец ухватил меч молча, и в воздухе грозно зазвенели, покидая ножны, три богатырских клинка. Но боя не получилось. Да и какой может быть бой с магом, способным обращать живых существ в камень?
   Кащей не спеша обошел три каменных монумента, застывших во дворе заставы. Три здоровенных валуна, некогда бывшие славными русскими богатырями. Он криво усмехнулся. Сейчас опознать богатырей смог бы только очень могучий маг. Такой, как он. Но где они, такие маги?
   Кащей медленно обходил валуны, но его внимание занимали не окаменевшие витязи. Там, у деревянного тына таился полевик, следивший за каждым его шагом. Жалкая, степная тварь, он мог бы убить его одним движением мизинца, да что там, одной мыслью.
   Но Кащей знал, что не сделает этого, потому что эта мысль будет означать смерть не только этого жалкого создания, но и его. Он снова усмехнулся, но теперь в его усмешке стыла горечь и, пожалуй, затаенный гнев.
   Мог ли он думать, что ему, Кащею Бессмертному, величайшему из ныне живущих магов, будет угрожать какой-то смертный, какой-то жалкий колдунишко!.. Как быстро летит время, как быстро меняются люди.