Страница:
Салли посмотрела на Татума, потом опять на бармена.
– Вообще-то это не ваше дело.
– Это мой бар, и это, безусловно, мое дело.
– Тео, а не заткнуть ли тебе свой фонтан? – вступил в разговор Татум.
– Убирайся отсюда.
– Я еще не покончил со своим напитком.
– Даю тебе пять минут. После этого чтобы тебя здесь не было. – Тео повернулся и ушел на свое место за стойкой.
– Что это с ним? – спросила Салли.
– Так, козел. Этот тип нашел себе какого-то адвоката, чтобы тот снял с него подозрение в убийстве. Думает, что он лучше всех.
– Вам не кажется, что он знает, о чем мы здесь с вами разговариваем?
– Черт возьми, конечно, нет. Он скорее всего думает, что я собираюсь сосватать вас кому-нибудь.
Ее промокшая от дождя блузка вдруг стала еще более липкой.
– Полагаю, его натолкнул на эту мысль мой вид.
– Не обращайте на него внимания. Довольно болтовни. Перейдем к делу.
– Я не привезла с собой денег.
– Естественно. Я еще не назвал свою цену.
– Сколько это будет стоить? – Это зависит...
– От чего?
– От сложности работы.
– Что вам нужно знать?
– Для начала скажите, что конкретно вы от меня хотите. Два сломанных ребра? Сотрясение мозга? Швы на ранах? Разбить ему морду, не разбивать ему морды? Я могу отправить парня в больницу на несколько месяцев, если вы пожелаете.
– Я хочу большего.
– Большего?
Салли огляделась, словно желая убедиться в том, что они одни.
– Я хочу, чтобы этот человек умер. Татум промолчал.
– Сколько будет стоить такая работа?
Татум сунул язык за щеку и задумался, будто еще раз оценивая Салли.
– Это тоже зависит кое от чего.
– От чего?
– Например, оттого, кого нужно замочить.
Салли опустила глаза, потом посмотрела прямо на Татума.
– Вы не поверите.
– Давайте попробуем.
Она чуть не рассмеялась, но быстро взяла себя в руки.
– Я вполне серьезна. Вы на самом деле не поверите.
2
3
4
– Вообще-то это не ваше дело.
– Это мой бар, и это, безусловно, мое дело.
– Тео, а не заткнуть ли тебе свой фонтан? – вступил в разговор Татум.
– Убирайся отсюда.
– Я еще не покончил со своим напитком.
– Даю тебе пять минут. После этого чтобы тебя здесь не было. – Тео повернулся и ушел на свое место за стойкой.
– Что это с ним? – спросила Салли.
– Так, козел. Этот тип нашел себе какого-то адвоката, чтобы тот снял с него подозрение в убийстве. Думает, что он лучше всех.
– Вам не кажется, что он знает, о чем мы здесь с вами разговариваем?
– Черт возьми, конечно, нет. Он скорее всего думает, что я собираюсь сосватать вас кому-нибудь.
Ее промокшая от дождя блузка вдруг стала еще более липкой.
– Полагаю, его натолкнул на эту мысль мой вид.
– Не обращайте на него внимания. Довольно болтовни. Перейдем к делу.
– Я не привезла с собой денег.
– Естественно. Я еще не назвал свою цену.
– Сколько это будет стоить? – Это зависит...
– От чего?
– От сложности работы.
– Что вам нужно знать?
– Для начала скажите, что конкретно вы от меня хотите. Два сломанных ребра? Сотрясение мозга? Швы на ранах? Разбить ему морду, не разбивать ему морды? Я могу отправить парня в больницу на несколько месяцев, если вы пожелаете.
– Я хочу большего.
– Большего?
Салли огляделась, словно желая убедиться в том, что они одни.
– Я хочу, чтобы этот человек умер. Татум промолчал.
– Сколько будет стоить такая работа?
Татум сунул язык за щеку и задумался, будто еще раз оценивая Салли.
– Это тоже зависит кое от чего.
– От чего?
– Например, оттого, кого нужно замочить.
Салли опустила глаза, потом посмотрела прямо на Татума.
– Вы не поверите.
– Давайте попробуем.
Она чуть не рассмеялась, но быстро взяла себя в руки.
– Я вполне серьезна. Вы на самом деле не поверите.
2
Ее день наконец настал.
Сидя за своим кухонным столиком и попивая утренний кофе, Салли почувствовала выброс адреналина. Никаких сливок, два пакетика заменителя сахара. Поджаренная еврейская булочка без масла или творога, лишь немножко малинового варенья, к которому она так и не притронулась. Небольшой стаканчик свежего сока, выжатого из красного грейпфрута. Садовник только что нарвал их в ее саду за домом. Это был обычный завтрак Салли, и менять что-нибудь именно сегодня не было никаких причин.
Если не считать того – и она это знала, – что сегодня все изменится.
– Еще кофе, мадам? – спросила Дина, прислуга, жившая при доме.
– Не нужно. Спасибо.
Салли отложила газету и пошла наверх, в спальню. На втором этаже дома находились две большие комнаты. Ее комната располагалась на восточной стороне с видом на залив и была оформлена в изящном британском колониальном стиле, чем-то напоминающем острова Карибского моря. В комнате мужа – на западной, более темной, с деревянными балками на потолке, преобладали африканские мотивы. Салли не нравились все эти мертвые животные на стенах, так что супруги пользовались этой комнатой только тогда, когда муж не был за границей, а за границей он бывал почти каждый второй месяц в течение всей их семейной жизни. Семейная жизнь продолжалась восемнадцать месяцев, до тех пор, пока Салли не достигла первого финансового рубежа, обозначенного в тщательно проработанном брачном контракте. Восемнадцать месяцев означали восемнадцать миллионов долларов плюс дом. Для Салли это были большие деньги, а для Жан Люка Трюдо – так, мелочь на карманные расходы. Настоящей удачей для Салли было то, что она предусмотрительно получила восемнадцать миллионов не деньгами, а акциями компании мужа, которые тут же поступили в открытую продажу, и раз, два и готово! У нее вдруг оказалось сорок шесть миллионов долларов. Салли могла получать еще по четверти миллиона долларов каждый последующий месяц, а Жан Люк был не самым плохим из возможных мужей: богатый, преуспевающий, довольно красивый и очень щедрый по отношению к своей третьей, самой молодой, жене. Но Салли не была счастлива. О ней говорили, что она вообще никогда не бывает счастлива. Салли и не пыталась отрицать это. На то, чтобы не быть счастливой, она имела основания.
Салли вошла в свою гардеробную, повесила халат на спинку стула и надела тонкие колготки. Потом, нагая от талии, она молча разглядывала себя в трюмо, подняв руки. Тело повернувшейся двадцатидевятилетней женщины, казалось, бросало вызов самому земному притяжению. В створке, рассчитанной на полный рост, Салли увидела то, что все еще оставалось заметным после стольких лет: розоватый шрам длиной в два с половиной дюйма несколько ниже грудной клетки. Она пощупала шрам кончиками пальцев, сначала слегка, потом нажала сильнее и, наконец, так сильно, что это причинило ей боль. Салли вообразила, что снова пытается остановить кровь. Прошло много лет, но шрам все еще не исчез. Его можно было удалить с помощью косметической хирургии, но это уничтожило бы самое важное и постоянное напоминание о том, что она все-таки выжила после нападения. К сожалению, ее первый брак не сохранился.
К великому сожалению, не выжила и ее дочь.
– Сегодня нужно что-нибудь погладить, мисс Салли?
Услышав голос, Салли инстинктивно закрыла груди руками, но в гардеробной она была одна. Дина стояла за закрытой дверью.
– Пожалуй, нет, – ответила Салли, надевая халат. Когда шаги уходившей Дины затихли, Салли открыла дверь и отправилась в ванную комнату, чтобы привести в порядок волосы и наложить косметику. Потом вернулась в гардеробную подобрать себе одежду, и это заняло больше времени, чем обычно, поскольку Салли хотелось, чтобы наряд оказался точно таким, какой был нужен. Она остановилась на костюме «Шанель» с блузкой персикового цвета и новых туфлях «Феррагамо». Весь этот ансамбль завершался ниткой жемчуга и серьгами с жемчужинами. Платиново-бриллиантовая свадебная диадема Салли (два ряда драгоценных камней общим весом в четыре карата) казалась, как всегда, излишней, но она надела и ее. Салли намеревалась запрятать ее куда-нибудь подальше после развода, но сегодня диадема понадобится для дела.
Салли отступила назад и в последний раз посмотрела на себя в зеркало – внимательно и долго. Впервые за многие годы она позволила себе по-настоящему, а не притворно слегка улыбнуться.
– Сегодня твой день, девочка.
Взяв кошелек, она направилась вниз и вышла через переднюю дверь в крытый гараж, где стоял ее «мерседес» с опущенным верхом. Волосы у нее были причесаны на французский манер, но Салли добавила к своему наряду еще белый шарф и темные очки, чтобы походить на принцессу Грейс. Она села за руль, включила двигатель и направилась по кирпичной дорожке к железным воротам. Ворота открылись автоматически, и Салли выехала на улицу.
В своем районе она ехала не так быстро, и в лицо ей светило теплое южное солнце Флориды. День был прекрасен, даже по стандартам Майами. Семьдесят градусов по Фаренгейту, небольшая влажность и голубое безоблачное небо. Еще в детстве, совсем маленькой девочкой, Салли постоянно мечтала жить на Венецианских островах. Они располагались в заливе, тесно прижатые друг к другу, наподобие огромных камней для перехода с континентальной части на более крупный из островов самого Майами-Бич. Дома на набережной были мечтой каждого лодочника. Многие из них с видом на круизные суда внизу и на разноцветную линию горизонта центральной части Майами, находящейся позади. В сущности, мечта Салли осуществилась, когда она стала хозяйкой дома площадью в девять тысяч квадратных футов посреди этого городского рая.
«Будь осторожна с тем, чего желаешь».
Салли остановилась, заплатила дорожную пошлину и продолжила путь по Венецианскому мосту. Несколько пожилых кубинцев ловили рыбу на майамском конце моста прямо под надписью «РЫБНАЯ ЛОВЛЯ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА». Сейчас Салли находилась севернее деловой части Майами, в районе не самом безопасном, хотя теперь здесь происходили перемены. В недалеком прошлом она сделала бы огромный крюк только для того, чтобы объехать эти места.
Салли пересекла бульвар Бискейн, быстро сделала несколько поворотов и остановилась на светофоре. Въездной пандус на межштатном шоссе был впереди. Единственный объездной путь по дюжине улиц, идущих с востока на запад, располагался над ее головой. Со всех сторон к Салли доносился шум скоростной дороги, постоянный гул бесчисленных легковых машин и грохот грузовиков. Обычно она рассчитывала скорость так, чтобы все время попадать на зеленый свет, особенно ночью, но это удавалось не всегда. В одно и то же время, как по часам, бездомные парни появлялись из своих картонных лачуг, находившихся под эстакадой. У них были грязные тряпки и пластиковые водяные пистолеты с мутной водой. Казалось, что эти парни собирались помыть ветровые стекла всех машин в мире. На этот раз их было двое. Один подошел к Салли, а другой – к «СУВ»[1], стоявшей прямо перед ней.
Шины «СУВ» взвизгнули, и она рванула на красный свет, оставив Салли перед светофором в обществе мойщиков окон. Утро было уже в самом разгаре, однако в тени эстакады оно казалось совсем ранним. Межштатное шоссе номер 395 и эстакады, ведущие к нему, перекрещивались над головой Салли, словно железобетонные ребра. Мойщик окон Салли использовал иную тактику, чем тот, кто мыл «СУВ». Он подошел к машине не сбоку, как парень у «СУВ», а спереди, так что Салли не могла поехать на красный свет, не сбив своего мойщика.
– Не нужно, спасибо! – крикнула она.
А он продолжал приближаться, прицеливаясь в нее из своего водяного пистолета. Другой мойщик вернулся в свою хижину под эстакадой, уступив «мерседес» своему конкуренту.
– Я же сказала, не надо, спасибо.
Парень прошел к самой передней части автомобиля и стоял так близко к нему, что мог сорвать стоящее на капоте украшение. Внезапно темнота расступилась. Теперь их освещал рассеянный солнечный свет, облака словно слегка сдвинулись, чтобы позволить солнечным лучам пробиться сквозь паутину верхних эстакад. Самый длинный и светлый луч задержался на большом бриллиантовом кольце Салли, и оно засверкало, как фейерверк. В любой другой день она могла бы незаметно убрать руку с руля и положить ее себе на колено. Но только не сегодня.
Парень пристально разглядывал Салли сквозь ветровое стекло. Потом медленно поднял руку и прицелился прямо в лицо Салли. Она ждала, что на стекло упадет струя грязной воды, но струи не было. Вскоре Салли поняла, что мойщик держит не водяной пистолет.
Она похолодела, остановив взгляд на черном отверстии в конце полированного металлического ствола. Это продолжалось какую-то долю секунды, но Салли охватило такое чувство, будто она плавно покидает собственное тело и наблюдает со стороны, как развивается действие. Подсознательно Салли видела вспышку выстрела, видела, как разбилось ветровое стекло, как голова откинулась назад, а тело упало вперед и кожаное сиденье обагрилось кровью. Как загудел сигнал, когда она ударилась лицом о рулевое колесо и осталась в этом положении, Салли уже не слышала. Второй раз в этот день она увидела на своем лице непритворную улыбку.
С единственным хлопком револьверного выстрела, который эхом отозвался от железобетонных сооружений, прекратился наконец кошмар ее земного существования.
Сидя за своим кухонным столиком и попивая утренний кофе, Салли почувствовала выброс адреналина. Никаких сливок, два пакетика заменителя сахара. Поджаренная еврейская булочка без масла или творога, лишь немножко малинового варенья, к которому она так и не притронулась. Небольшой стаканчик свежего сока, выжатого из красного грейпфрута. Садовник только что нарвал их в ее саду за домом. Это был обычный завтрак Салли, и менять что-нибудь именно сегодня не было никаких причин.
Если не считать того – и она это знала, – что сегодня все изменится.
– Еще кофе, мадам? – спросила Дина, прислуга, жившая при доме.
– Не нужно. Спасибо.
Салли отложила газету и пошла наверх, в спальню. На втором этаже дома находились две большие комнаты. Ее комната располагалась на восточной стороне с видом на залив и была оформлена в изящном британском колониальном стиле, чем-то напоминающем острова Карибского моря. В комнате мужа – на западной, более темной, с деревянными балками на потолке, преобладали африканские мотивы. Салли не нравились все эти мертвые животные на стенах, так что супруги пользовались этой комнатой только тогда, когда муж не был за границей, а за границей он бывал почти каждый второй месяц в течение всей их семейной жизни. Семейная жизнь продолжалась восемнадцать месяцев, до тех пор, пока Салли не достигла первого финансового рубежа, обозначенного в тщательно проработанном брачном контракте. Восемнадцать месяцев означали восемнадцать миллионов долларов плюс дом. Для Салли это были большие деньги, а для Жан Люка Трюдо – так, мелочь на карманные расходы. Настоящей удачей для Салли было то, что она предусмотрительно получила восемнадцать миллионов не деньгами, а акциями компании мужа, которые тут же поступили в открытую продажу, и раз, два и готово! У нее вдруг оказалось сорок шесть миллионов долларов. Салли могла получать еще по четверти миллиона долларов каждый последующий месяц, а Жан Люк был не самым плохим из возможных мужей: богатый, преуспевающий, довольно красивый и очень щедрый по отношению к своей третьей, самой молодой, жене. Но Салли не была счастлива. О ней говорили, что она вообще никогда не бывает счастлива. Салли и не пыталась отрицать это. На то, чтобы не быть счастливой, она имела основания.
Салли вошла в свою гардеробную, повесила халат на спинку стула и надела тонкие колготки. Потом, нагая от талии, она молча разглядывала себя в трюмо, подняв руки. Тело повернувшейся двадцатидевятилетней женщины, казалось, бросало вызов самому земному притяжению. В створке, рассчитанной на полный рост, Салли увидела то, что все еще оставалось заметным после стольких лет: розоватый шрам длиной в два с половиной дюйма несколько ниже грудной клетки. Она пощупала шрам кончиками пальцев, сначала слегка, потом нажала сильнее и, наконец, так сильно, что это причинило ей боль. Салли вообразила, что снова пытается остановить кровь. Прошло много лет, но шрам все еще не исчез. Его можно было удалить с помощью косметической хирургии, но это уничтожило бы самое важное и постоянное напоминание о том, что она все-таки выжила после нападения. К сожалению, ее первый брак не сохранился.
К великому сожалению, не выжила и ее дочь.
– Сегодня нужно что-нибудь погладить, мисс Салли?
Услышав голос, Салли инстинктивно закрыла груди руками, но в гардеробной она была одна. Дина стояла за закрытой дверью.
– Пожалуй, нет, – ответила Салли, надевая халат. Когда шаги уходившей Дины затихли, Салли открыла дверь и отправилась в ванную комнату, чтобы привести в порядок волосы и наложить косметику. Потом вернулась в гардеробную подобрать себе одежду, и это заняло больше времени, чем обычно, поскольку Салли хотелось, чтобы наряд оказался точно таким, какой был нужен. Она остановилась на костюме «Шанель» с блузкой персикового цвета и новых туфлях «Феррагамо». Весь этот ансамбль завершался ниткой жемчуга и серьгами с жемчужинами. Платиново-бриллиантовая свадебная диадема Салли (два ряда драгоценных камней общим весом в четыре карата) казалась, как всегда, излишней, но она надела и ее. Салли намеревалась запрятать ее куда-нибудь подальше после развода, но сегодня диадема понадобится для дела.
Салли отступила назад и в последний раз посмотрела на себя в зеркало – внимательно и долго. Впервые за многие годы она позволила себе по-настоящему, а не притворно слегка улыбнуться.
– Сегодня твой день, девочка.
Взяв кошелек, она направилась вниз и вышла через переднюю дверь в крытый гараж, где стоял ее «мерседес» с опущенным верхом. Волосы у нее были причесаны на французский манер, но Салли добавила к своему наряду еще белый шарф и темные очки, чтобы походить на принцессу Грейс. Она села за руль, включила двигатель и направилась по кирпичной дорожке к железным воротам. Ворота открылись автоматически, и Салли выехала на улицу.
В своем районе она ехала не так быстро, и в лицо ей светило теплое южное солнце Флориды. День был прекрасен, даже по стандартам Майами. Семьдесят градусов по Фаренгейту, небольшая влажность и голубое безоблачное небо. Еще в детстве, совсем маленькой девочкой, Салли постоянно мечтала жить на Венецианских островах. Они располагались в заливе, тесно прижатые друг к другу, наподобие огромных камней для перехода с континентальной части на более крупный из островов самого Майами-Бич. Дома на набережной были мечтой каждого лодочника. Многие из них с видом на круизные суда внизу и на разноцветную линию горизонта центральной части Майами, находящейся позади. В сущности, мечта Салли осуществилась, когда она стала хозяйкой дома площадью в девять тысяч квадратных футов посреди этого городского рая.
«Будь осторожна с тем, чего желаешь».
Салли остановилась, заплатила дорожную пошлину и продолжила путь по Венецианскому мосту. Несколько пожилых кубинцев ловили рыбу на майамском конце моста прямо под надписью «РЫБНАЯ ЛОВЛЯ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА». Сейчас Салли находилась севернее деловой части Майами, в районе не самом безопасном, хотя теперь здесь происходили перемены. В недалеком прошлом она сделала бы огромный крюк только для того, чтобы объехать эти места.
Салли пересекла бульвар Бискейн, быстро сделала несколько поворотов и остановилась на светофоре. Въездной пандус на межштатном шоссе был впереди. Единственный объездной путь по дюжине улиц, идущих с востока на запад, располагался над ее головой. Со всех сторон к Салли доносился шум скоростной дороги, постоянный гул бесчисленных легковых машин и грохот грузовиков. Обычно она рассчитывала скорость так, чтобы все время попадать на зеленый свет, особенно ночью, но это удавалось не всегда. В одно и то же время, как по часам, бездомные парни появлялись из своих картонных лачуг, находившихся под эстакадой. У них были грязные тряпки и пластиковые водяные пистолеты с мутной водой. Казалось, что эти парни собирались помыть ветровые стекла всех машин в мире. На этот раз их было двое. Один подошел к Салли, а другой – к «СУВ»[1], стоявшей прямо перед ней.
Шины «СУВ» взвизгнули, и она рванула на красный свет, оставив Салли перед светофором в обществе мойщиков окон. Утро было уже в самом разгаре, однако в тени эстакады оно казалось совсем ранним. Межштатное шоссе номер 395 и эстакады, ведущие к нему, перекрещивались над головой Салли, словно железобетонные ребра. Мойщик окон Салли использовал иную тактику, чем тот, кто мыл «СУВ». Он подошел к машине не сбоку, как парень у «СУВ», а спереди, так что Салли не могла поехать на красный свет, не сбив своего мойщика.
– Не нужно, спасибо! – крикнула она.
А он продолжал приближаться, прицеливаясь в нее из своего водяного пистолета. Другой мойщик вернулся в свою хижину под эстакадой, уступив «мерседес» своему конкуренту.
– Я же сказала, не надо, спасибо.
Парень прошел к самой передней части автомобиля и стоял так близко к нему, что мог сорвать стоящее на капоте украшение. Внезапно темнота расступилась. Теперь их освещал рассеянный солнечный свет, облака словно слегка сдвинулись, чтобы позволить солнечным лучам пробиться сквозь паутину верхних эстакад. Самый длинный и светлый луч задержался на большом бриллиантовом кольце Салли, и оно засверкало, как фейерверк. В любой другой день она могла бы незаметно убрать руку с руля и положить ее себе на колено. Но только не сегодня.
Парень пристально разглядывал Салли сквозь ветровое стекло. Потом медленно поднял руку и прицелился прямо в лицо Салли. Она ждала, что на стекло упадет струя грязной воды, но струи не было. Вскоре Салли поняла, что мойщик держит не водяной пистолет.
Она похолодела, остановив взгляд на черном отверстии в конце полированного металлического ствола. Это продолжалось какую-то долю секунды, но Салли охватило такое чувство, будто она плавно покидает собственное тело и наблюдает со стороны, как развивается действие. Подсознательно Салли видела вспышку выстрела, видела, как разбилось ветровое стекло, как голова откинулась назад, а тело упало вперед и кожаное сиденье обагрилось кровью. Как загудел сигнал, когда она ударилась лицом о рулевое колесо и осталась в этом положении, Салли уже не слышала. Второй раз в этот день она увидела на своем лице непритворную улыбку.
С единственным хлопком револьверного выстрела, который эхом отозвался от железобетонных сооружений, прекратился наконец кошмар ее земного существования.
3
Когда Джек Свайтек въехал на свою подъездную дорожку, солнце уже садилось. Он жил на Ки-Бискейн, острове, в основном находившемся в тени, которую отбрасывал на воду деловой центр Майами, хотя, в сущности, располагался как бы на другом конце света. По другую сторону залива, за распластавшимся огромным городом и еще дальше, где-то за Эверглейдс, пушистые розовые, оранжевые и ярко-красные полосы постепенно растворялись во тьме наступающей ночи. И лишь когда все краски неба исчезли, до сознания Джека вдруг дошло, какой сегодня день. Ровно год назад они с Синди начали бракоразводный процесс, которым завершилась их пятилетняя совместная жизнь.
– С чем тебя и поздравляю, – сказал сам себе Джек. Адвокат, выступающий в суде по уголовным делам, Джек готов был взяться за любую интересную работу. Поэтому же он отказывался от ведения таких дел, которые его не интересовали. В результате получалось так, что Джек делал то, что ему нравилось, но больших денег за это не получал. Доходы никогда не были его целью. Первые четыре года после окончания юридического института он провел в Институте Свободы, в обществе идеалистов, которые защищали людей, приговоренных к высшей мере наказания. В то время отец Джека, Харри Свайтек, был губернатором Флориды и ярым сторонником смертной казни, твердой рукой насаждал закон и порядок. Деятельность Джека ему не нравилась, но так уж сложилось. Четырех лет неистовых споров с отцом оказалось слишком много, и, чтобы его не считали мягкотелым либералом, Джек полностью изменил направление, сделал себе имя и считался справедливым, но агрессивным федеральным прокурором. С должности федерального прокурора Джек ушел на приемлемых условиях, но по прошествии почти двух лет все еще пытался найти свое место в частной практике. Буквально все, начиная с запутанного дела о разводе до мертвого клиента в ванне, служило ему в эти годы своеобразным «развлечением», и он твердо решил дать своей частной фирме шанс выстоять, прежде чем снова изменить направление своей профессиональной деятельности.
– Эй, Тео! – крикнул он через лужайку.
Тео, казалось, не слышал его. Он деловито чистил свое суденышко для спортивной ловли рыбы длиной в двадцать четыре фута, подвешенное за шлюпбалки над водой. Джек не стыдился своего взятого в аренду простенького дома только потому, что этот дом стоял прямо у воды и имел собственный причал. Это было третье арендуемое им жилище со времени развода, результат поисков приличной берлоги для бездетного разведенного мужчины, лишенного пагубных привычек и почти не питающего интереса к любовным интрижкам. Перед этим у Джека был так называемый «Мэклдом», простое шлакобетонное сооружение с тремя спальнями, одной ванной комнатой, с маленькой прозрачной верандой и, само собой разумеется, без центрального кондиционирования воздуха. В начале 1950-х годов братья Мэкл построили множество таких стандартных пляжных домов, главным образом предназначенных для ветеранов Второй мировой войны и их молодых семей. В ту пору Ки-Бискейн, маленькое болото, не привлекало внимания, поэтому дома Мэклов были чуть ли не самыми дешевыми жилищами, а заключительная цена на них не превышала двенадцати тысяч долларов. Теперь же эти дома продавались по цене двенадцать тысяч долларов за фут прилегающей к ним береговой линии. Примерно каждый третий или четвертый день представитель проектной организации пытался проникнуть на бульдозере в гостиную Джека с планом новой застройки в руках. Его «Мэклдом» был последним из подобных домов, расположенных на самом берегу.
–Эй, Тео!
Никакого ответа. Работы с лодкой под громкую музыку было вполне достаточно, чтобы Тео очутился в ином мире. Поскольку сам Джек лодки не имел, он позволил Тео распоряжаться пирсом как своим. Это было бесценным даром для Тео, который по вечерам открывал собственный бар, буквально сутками ловил рыбу и спал в своей лодке. Тео относился к тем редким людям, которые, казалось, никогда не стареют. Это, однако, не означало, что каждый прожитый год не сказывался на нем. Он просто не желал стареть, отчего его присутствие в доме становилось забавным. Иногда.
Когда Джек приблизился к Тео, тот поливал палубу лодки из шланга.
– Поймал что-нибудь? – справился Джек.
– Ни хрена, – ответил Тео, продолжая чистку.
– Как говорят, рыбная ловля еще не означает...
Тео повернул шланг в сторону Джека и хорошенько промочил его костюм.
– ...наличие улова, – закончил фразу Джек. Он промок до костей, но не показывал вида и просто обтер лицо.
– Знаешь, Свайтек, иногда из тебя так и прет...
– Мудрость?
– Да. Это как раз то, что я собирался сказать. Мудрость.
Похоже, что нужно быть настоящим гением, чтобы говорить колкости бывшему каторжнику, который к тому же держит в руках шланг.
Джек стряхивал воду со своего светлого, в полоску, костюма.
Тео спустился из лодки, улыбнулся и обнял Джека по-медвежьи, с такой силой, что тот повис в воздухе. Тео, высокий, как первостатейный баскетболист, обладал мышцами бокового защитника футбольной команды.
Джек удивленно отпрянул назад.
– Это еще за что?
– Поздравляю с годовщиной, дружище.
Джек не мог понять, откуда Тео узнал о первой годовщине развода, но потом решил, что, наверное, невзначай упомянул об этом.
– Едва ли в данном случае есть повод для поздравлений.
– Да брось ты. Не обиделся, что я тебя слегка обрызгал?
– Ты вообще-то какую именно годовщину имеешь в виду? – спросил Джек.
– А ты какую?
– Сегодня исполняется ровно год с тех пор, как мы разошлись с Синди.
– Синди? Кому, к черту, нужна эта Синди? Я имел в виду нас.
– Нас?
– Да. Десять лет назад на этой неделе мы с тобой впервые встретились. Помнишь?
Джек на мгновение задумался.
– Да ну?
– Ты не щадишь моих чувств. Я помню обо всем, что тогда происходило. Это было утром в пятницу. Приходит охранник и выводит меня из камеры, говорит, что мне дано свидание с моим новым, назначенным судом адвокатом из Института Свободы. Конечно, я сижу в камере смертников. Делать мне совершенно нечего, кроме как размышлять: «Тео, что бы ты предпочел для своего последнего обеда из каменных крабов – горчичный соус или топленое масло?» И вот я подскакиваю при одной мысли о том, что у меня будет новый защитник. И я иду, а ты сидишь там, по другую сторону стекла.
– Что ты подумал, когда увидел меня?
– Честно?
– Честно.
– Типичный белый выпускник «Лиги плюща» с комплексом вины за страдающих в неволе чернокожих людей.
– Ну и ну. А я-то все это время считал, что произвел на тебя совсем плохое первое впечатление.
Тео прищурился, как бы приглядываясь к Джеку получше.
– Помнишь первые слова, которые я сказал тебе?
– Что-нибудь вроде: «Получил деньги, пижон?»
– Нет, хитрая задница. Я посмотрел тебе прямо в глаза и сообщил: «Джек, есть нечто такое, что ты должен знать с самого начала: я ни в чем не виновен».
– Да, это я помню.
– А помнишь, что сказал ты?
– Нет.
– Ты сказал: «Мистер Найт – ты тогда называл меня мистером Найтом, – есть нечто такое, что вы должны знать с самого начала: я полагаю, что вы большой, жирный, трахнутый лжец».
– Я в самом деле так сказал?
– О да! Цитирую точно.
– Ух ты! Ты, наверное, подумал, что я настоящий осел.
– Я до сих пор придерживаюсь того же мнения.
– Спасибо.
Тео улыбнулся, Джек схватил его за плечи и крепко поцеловал в щеку.
– Поздравляю с годовщиной, настоящий осел.
Джек засмеялся. «Тео со своими поцелуями». Освобождение в последнюю минуту из камеры смертников, где ты сидел, будучи невиновным, может заставить тебя обнимать всех подряд до конца жизни. Но это могло бы произвести и иной эффект. Все зависит от человека.
– Возьми-ка этот холодильник, а?
Джек взял переносной холодильник за ручки, а Тео собрал удилища и другие снасти. Когда мужчины шли через полянку к подъездной дорожке, в холодильнике позвякивали пустые бутылки. Тео открыл багажник. Джек положил в него холодильник, потом помог Тео развинтить удилища и погрузить их на багажник на крыше автомобиля.
– Еще что-нибудь? – спросил он.
– Да. Я нуждаюсь в услуге. Очень большой услуге.
– В какой?
– Ты читал сообщение в рубрике «Местные новости», появившиеся несколько дней назад? Про богатую женщину, которую застрелили прямо в голову, когда она остановилась на красном свете светофора, перед тем как выехать на скоростную дорогу?
– Наверное, я не заметил сообщения. Очень долго пришлось работать в суде. И многие новости я пропустил.
Тео открыл дверцу автомобиля, взял что-то с консоли и подал Джеку. Это была газетная вырезка.
– Почитай.
Там было всего несколько фраз и фотография жертвы. Джек все это быстро прочитал.
– Печальный случай.
– Это все, что можешь сказать?
– случай. Что мне еще сказать?
– Ты мог бы посмотреть на ее фотографию и сказать, черт возьми, что это самая красивая женщина, которую ты когда-либо видел.
– О'кей, она красива. Значит ли это, что я должен еще сильнее опечалиться?
– Да, мистер Политически Корректный, происшествие от этого на самом деле становится более печальным. Она как раз такова, какой хочется быть каждой женщине. Молодая, богатая, красивая. А теперь она мертва. Печальнее и быть ничего не может.
– Тео, к чему ты клонишь, затеяв этот разговор?
– Ты прочитал, сколько она стоит?
– Да, где-то около... ну, там говорится. Тео взял вырезку и показал на цифру.
– Сорок шесть миллионов. Джек прочитал статью снова.
– Это целая куча денег.
– Точно. Ну а теперь вопрос на засыпку. Я хочу, чтобы ты попытался угадать: когда в последний раз детка, которая стоит сорок шесть миллионов, заходила в мой бар собственной персоной?
– Ты видел ее в «Спаркис»?
– Около двух с половиной недель назад.
– Что ей там было нужно?
– Она разговаривала с наемным убийцей.
– Что?
– Ты слышал, что я сказал.
– То есть она встречалась там с человеком, который совершает убийства за деньги? Ты уверен, что это была она? – Джек задумчиво почесывал затылок.
– Думаешь, я способен забыть такое лицо? – Тео еще раз показал Джеку фотографию.
– Итак, она разговаривает с наемным убийцей, и через две недели ее убивают, – резюмировал Джек.
– Правильно, – согласился Тео.
– Что ты думаешь обо всем этом?
– Все это дурно пахнет.
– Верно, – подтвердил Джек. – Но что ты от меня-то хочешь?
– Есть письмо, о котором я хотел бы тебя спросить. Письмо от адвоката убитой женщины.
– Оно у тебя?
– Нет. Я видел его.
– Каким образом?
– Это не важно. Скажем так: я в данном случае выступаю в качестве посредника.
– Поточнее: посредником между кем?
Тео взял с приборной панели своей машины пачку ментоловых сигарет и закурил.
– Между тобой и... ну, ты знаешь.
– И наемным убийцей? Не пойдет.
– Послушай меня внимательно. Все письмо состоит из двух предложений. В нем ему предлагают прийти в понедельник в адвокатскую контору «Вивиен Грассо» на важную встречу по поводу смерти Салли Феннинг.
– Так ты хочешь, чтобы я посоветовал наемному убийце, стоит ли идти на эту встречу?
– Нет, я хочу, чтобы ты пошел вместе с ним.
Джек закашлялся так, словно от того, что он услышал, у него запершило в горле.
– Почему ты думаешь, что это хоть как-то может меня заинтересовать?
– Потому что я прошу тебя об этом.
– И почему же ты просишь?
Тео сделал затяжку и заговорил, выпуская струйки дыма.
– Потому что, по-моему, этот парень здорово влип.
– Он что, твой друг?
– Никакой он мне не друг.
– Тогда объясни мне: по какой такой важной причине я должен идти в контору другого адвоката и представлять интересы наемного убийцы?
– Прежде всего потому, что, кроме меня и, может быть, нескольких головорезов отсюда и до Лас-Вегаса, никто больше не знает, что он наемный убийца.
– Поведай мне еще какую-нибудь причину.
– Потому что ты мой приятель.
– Хм.
– Потому что ты постоянно делал ставку на окупаемость моего освобождения из камеры смертников, а я никогда не просил у тебя ничего взамен.
– О'кей. Вот мы и дошли до этого. Но сообщи мне еще какую-нибудь причину.
Тео опустил глаза, словно ему не хотелось говорить об этом. Потом наконец посмотрел прямо на Джека и спокойным, серьезным тоном произнес:
– Потому что это мой брат. Лицо Джека стало серьезным.
– Ну так ты встретишься с ним?
Джек ответил не сразу. Но в том, каков будет его ответ, сомневаться не приходилось.
– Конечно. Ради тебя я встречусь с ним.
– С чем тебя и поздравляю, – сказал сам себе Джек. Адвокат, выступающий в суде по уголовным делам, Джек готов был взяться за любую интересную работу. Поэтому же он отказывался от ведения таких дел, которые его не интересовали. В результате получалось так, что Джек делал то, что ему нравилось, но больших денег за это не получал. Доходы никогда не были его целью. Первые четыре года после окончания юридического института он провел в Институте Свободы, в обществе идеалистов, которые защищали людей, приговоренных к высшей мере наказания. В то время отец Джека, Харри Свайтек, был губернатором Флориды и ярым сторонником смертной казни, твердой рукой насаждал закон и порядок. Деятельность Джека ему не нравилась, но так уж сложилось. Четырех лет неистовых споров с отцом оказалось слишком много, и, чтобы его не считали мягкотелым либералом, Джек полностью изменил направление, сделал себе имя и считался справедливым, но агрессивным федеральным прокурором. С должности федерального прокурора Джек ушел на приемлемых условиях, но по прошествии почти двух лет все еще пытался найти свое место в частной практике. Буквально все, начиная с запутанного дела о разводе до мертвого клиента в ванне, служило ему в эти годы своеобразным «развлечением», и он твердо решил дать своей частной фирме шанс выстоять, прежде чем снова изменить направление своей профессиональной деятельности.
– Эй, Тео! – крикнул он через лужайку.
Тео, казалось, не слышал его. Он деловито чистил свое суденышко для спортивной ловли рыбы длиной в двадцать четыре фута, подвешенное за шлюпбалки над водой. Джек не стыдился своего взятого в аренду простенького дома только потому, что этот дом стоял прямо у воды и имел собственный причал. Это было третье арендуемое им жилище со времени развода, результат поисков приличной берлоги для бездетного разведенного мужчины, лишенного пагубных привычек и почти не питающего интереса к любовным интрижкам. Перед этим у Джека был так называемый «Мэклдом», простое шлакобетонное сооружение с тремя спальнями, одной ванной комнатой, с маленькой прозрачной верандой и, само собой разумеется, без центрального кондиционирования воздуха. В начале 1950-х годов братья Мэкл построили множество таких стандартных пляжных домов, главным образом предназначенных для ветеранов Второй мировой войны и их молодых семей. В ту пору Ки-Бискейн, маленькое болото, не привлекало внимания, поэтому дома Мэклов были чуть ли не самыми дешевыми жилищами, а заключительная цена на них не превышала двенадцати тысяч долларов. Теперь же эти дома продавались по цене двенадцать тысяч долларов за фут прилегающей к ним береговой линии. Примерно каждый третий или четвертый день представитель проектной организации пытался проникнуть на бульдозере в гостиную Джека с планом новой застройки в руках. Его «Мэклдом» был последним из подобных домов, расположенных на самом берегу.
–Эй, Тео!
Никакого ответа. Работы с лодкой под громкую музыку было вполне достаточно, чтобы Тео очутился в ином мире. Поскольку сам Джек лодки не имел, он позволил Тео распоряжаться пирсом как своим. Это было бесценным даром для Тео, который по вечерам открывал собственный бар, буквально сутками ловил рыбу и спал в своей лодке. Тео относился к тем редким людям, которые, казалось, никогда не стареют. Это, однако, не означало, что каждый прожитый год не сказывался на нем. Он просто не желал стареть, отчего его присутствие в доме становилось забавным. Иногда.
Когда Джек приблизился к Тео, тот поливал палубу лодки из шланга.
– Поймал что-нибудь? – справился Джек.
– Ни хрена, – ответил Тео, продолжая чистку.
– Как говорят, рыбная ловля еще не означает...
Тео повернул шланг в сторону Джека и хорошенько промочил его костюм.
– ...наличие улова, – закончил фразу Джек. Он промок до костей, но не показывал вида и просто обтер лицо.
– Знаешь, Свайтек, иногда из тебя так и прет...
– Мудрость?
– Да. Это как раз то, что я собирался сказать. Мудрость.
Похоже, что нужно быть настоящим гением, чтобы говорить колкости бывшему каторжнику, который к тому же держит в руках шланг.
Джек стряхивал воду со своего светлого, в полоску, костюма.
Тео спустился из лодки, улыбнулся и обнял Джека по-медвежьи, с такой силой, что тот повис в воздухе. Тео, высокий, как первостатейный баскетболист, обладал мышцами бокового защитника футбольной команды.
Джек удивленно отпрянул назад.
– Это еще за что?
– Поздравляю с годовщиной, дружище.
Джек не мог понять, откуда Тео узнал о первой годовщине развода, но потом решил, что, наверное, невзначай упомянул об этом.
– Едва ли в данном случае есть повод для поздравлений.
– Да брось ты. Не обиделся, что я тебя слегка обрызгал?
– Ты вообще-то какую именно годовщину имеешь в виду? – спросил Джек.
– А ты какую?
– Сегодня исполняется ровно год с тех пор, как мы разошлись с Синди.
– Синди? Кому, к черту, нужна эта Синди? Я имел в виду нас.
– Нас?
– Да. Десять лет назад на этой неделе мы с тобой впервые встретились. Помнишь?
Джек на мгновение задумался.
– Да ну?
– Ты не щадишь моих чувств. Я помню обо всем, что тогда происходило. Это было утром в пятницу. Приходит охранник и выводит меня из камеры, говорит, что мне дано свидание с моим новым, назначенным судом адвокатом из Института Свободы. Конечно, я сижу в камере смертников. Делать мне совершенно нечего, кроме как размышлять: «Тео, что бы ты предпочел для своего последнего обеда из каменных крабов – горчичный соус или топленое масло?» И вот я подскакиваю при одной мысли о том, что у меня будет новый защитник. И я иду, а ты сидишь там, по другую сторону стекла.
– Что ты подумал, когда увидел меня?
– Честно?
– Честно.
– Типичный белый выпускник «Лиги плюща» с комплексом вины за страдающих в неволе чернокожих людей.
– Ну и ну. А я-то все это время считал, что произвел на тебя совсем плохое первое впечатление.
Тео прищурился, как бы приглядываясь к Джеку получше.
– Помнишь первые слова, которые я сказал тебе?
– Что-нибудь вроде: «Получил деньги, пижон?»
– Нет, хитрая задница. Я посмотрел тебе прямо в глаза и сообщил: «Джек, есть нечто такое, что ты должен знать с самого начала: я ни в чем не виновен».
– Да, это я помню.
– А помнишь, что сказал ты?
– Нет.
– Ты сказал: «Мистер Найт – ты тогда называл меня мистером Найтом, – есть нечто такое, что вы должны знать с самого начала: я полагаю, что вы большой, жирный, трахнутый лжец».
– Я в самом деле так сказал?
– О да! Цитирую точно.
– Ух ты! Ты, наверное, подумал, что я настоящий осел.
– Я до сих пор придерживаюсь того же мнения.
– Спасибо.
Тео улыбнулся, Джек схватил его за плечи и крепко поцеловал в щеку.
– Поздравляю с годовщиной, настоящий осел.
Джек засмеялся. «Тео со своими поцелуями». Освобождение в последнюю минуту из камеры смертников, где ты сидел, будучи невиновным, может заставить тебя обнимать всех подряд до конца жизни. Но это могло бы произвести и иной эффект. Все зависит от человека.
– Возьми-ка этот холодильник, а?
Джек взял переносной холодильник за ручки, а Тео собрал удилища и другие снасти. Когда мужчины шли через полянку к подъездной дорожке, в холодильнике позвякивали пустые бутылки. Тео открыл багажник. Джек положил в него холодильник, потом помог Тео развинтить удилища и погрузить их на багажник на крыше автомобиля.
– Еще что-нибудь? – спросил он.
– Да. Я нуждаюсь в услуге. Очень большой услуге.
– В какой?
– Ты читал сообщение в рубрике «Местные новости», появившиеся несколько дней назад? Про богатую женщину, которую застрелили прямо в голову, когда она остановилась на красном свете светофора, перед тем как выехать на скоростную дорогу?
– Наверное, я не заметил сообщения. Очень долго пришлось работать в суде. И многие новости я пропустил.
Тео открыл дверцу автомобиля, взял что-то с консоли и подал Джеку. Это была газетная вырезка.
– Почитай.
Там было всего несколько фраз и фотография жертвы. Джек все это быстро прочитал.
– Печальный случай.
– Это все, что можешь сказать?
– случай. Что мне еще сказать?
– Ты мог бы посмотреть на ее фотографию и сказать, черт возьми, что это самая красивая женщина, которую ты когда-либо видел.
– О'кей, она красива. Значит ли это, что я должен еще сильнее опечалиться?
– Да, мистер Политически Корректный, происшествие от этого на самом деле становится более печальным. Она как раз такова, какой хочется быть каждой женщине. Молодая, богатая, красивая. А теперь она мертва. Печальнее и быть ничего не может.
– Тео, к чему ты клонишь, затеяв этот разговор?
– Ты прочитал, сколько она стоит?
– Да, где-то около... ну, там говорится. Тео взял вырезку и показал на цифру.
– Сорок шесть миллионов. Джек прочитал статью снова.
– Это целая куча денег.
– Точно. Ну а теперь вопрос на засыпку. Я хочу, чтобы ты попытался угадать: когда в последний раз детка, которая стоит сорок шесть миллионов, заходила в мой бар собственной персоной?
– Ты видел ее в «Спаркис»?
– Около двух с половиной недель назад.
– Что ей там было нужно?
– Она разговаривала с наемным убийцей.
– Что?
– Ты слышал, что я сказал.
– То есть она встречалась там с человеком, который совершает убийства за деньги? Ты уверен, что это была она? – Джек задумчиво почесывал затылок.
– Думаешь, я способен забыть такое лицо? – Тео еще раз показал Джеку фотографию.
– Итак, она разговаривает с наемным убийцей, и через две недели ее убивают, – резюмировал Джек.
– Правильно, – согласился Тео.
– Что ты думаешь обо всем этом?
– Все это дурно пахнет.
– Верно, – подтвердил Джек. – Но что ты от меня-то хочешь?
– Есть письмо, о котором я хотел бы тебя спросить. Письмо от адвоката убитой женщины.
– Оно у тебя?
– Нет. Я видел его.
– Каким образом?
– Это не важно. Скажем так: я в данном случае выступаю в качестве посредника.
– Поточнее: посредником между кем?
Тео взял с приборной панели своей машины пачку ментоловых сигарет и закурил.
– Между тобой и... ну, ты знаешь.
– И наемным убийцей? Не пойдет.
– Послушай меня внимательно. Все письмо состоит из двух предложений. В нем ему предлагают прийти в понедельник в адвокатскую контору «Вивиен Грассо» на важную встречу по поводу смерти Салли Феннинг.
– Так ты хочешь, чтобы я посоветовал наемному убийце, стоит ли идти на эту встречу?
– Нет, я хочу, чтобы ты пошел вместе с ним.
Джек закашлялся так, словно от того, что он услышал, у него запершило в горле.
– Почему ты думаешь, что это хоть как-то может меня заинтересовать?
– Потому что я прошу тебя об этом.
– И почему же ты просишь?
Тео сделал затяжку и заговорил, выпуская струйки дыма.
– Потому что, по-моему, этот парень здорово влип.
– Он что, твой друг?
– Никакой он мне не друг.
– Тогда объясни мне: по какой такой важной причине я должен идти в контору другого адвоката и представлять интересы наемного убийцы?
– Прежде всего потому, что, кроме меня и, может быть, нескольких головорезов отсюда и до Лас-Вегаса, никто больше не знает, что он наемный убийца.
– Поведай мне еще какую-нибудь причину.
– Потому что ты мой приятель.
– Хм.
– Потому что ты постоянно делал ставку на окупаемость моего освобождения из камеры смертников, а я никогда не просил у тебя ничего взамен.
– О'кей. Вот мы и дошли до этого. Но сообщи мне еще какую-нибудь причину.
Тео опустил глаза, словно ему не хотелось говорить об этом. Потом наконец посмотрел прямо на Джека и спокойным, серьезным тоном произнес:
– Потому что это мой брат. Лицо Джека стало серьезным.
– Ну так ты встретишься с ним?
Джек ответил не сразу. Но в том, каков будет его ответ, сомневаться не приходилось.
– Конечно. Ради тебя я встречусь с ним.
4
Первым впечатлением Джека от встречи было то, что брат очень похож на Тео. На Тео, попавшего в неприятное положение.
Джек встретился с Татумом, братом Тео, в хорошо освещенном солнцем внутреннем дворе публичной библиотеки, располагавшейся в деловом центре города. Одет Татум был полуофициально – в спортивный пиджак без галстука, словно Тео просил его выглядеть респектабельно. Пиджак, казалось, слегка жал ему в плечах – обычная проблема для мускулистых мужчин, которые покупают готовые предметы одежды. Было время ленча, и вокруг них за столиками под зонтами, дававшими тень, сидело множество людей. Одни из них читали, другие разговаривали во время общей трапезы. Кое-кто разгонял надоедливых голубей. Столы стояли довольно далеко один от другого, и услышать, о чем говорили за соседним столом, было невозможно. Обстановка не слишком соответствовала обычной встрече адвоката с нормальным клиентом. Джека это не беспокоило. Вместе с тем он сделал то, что ему подсказывал инстинкт, и устроил встречу не в тиши своего кабинета, а в общественном месте с многочисленными потенциальными свидетелями. Так, на всякий случай.
– Рад видеть тебя опять, Мак.
– Джек, – поправил его Джек, пожимая руку.
Джек встретился с Татумом, братом Тео, в хорошо освещенном солнцем внутреннем дворе публичной библиотеки, располагавшейся в деловом центре города. Одет Татум был полуофициально – в спортивный пиджак без галстука, словно Тео просил его выглядеть респектабельно. Пиджак, казалось, слегка жал ему в плечах – обычная проблема для мускулистых мужчин, которые покупают готовые предметы одежды. Было время ленча, и вокруг них за столиками под зонтами, дававшими тень, сидело множество людей. Одни из них читали, другие разговаривали во время общей трапезы. Кое-кто разгонял надоедливых голубей. Столы стояли довольно далеко один от другого, и услышать, о чем говорили за соседним столом, было невозможно. Обстановка не слишком соответствовала обычной встрече адвоката с нормальным клиентом. Джека это не беспокоило. Вместе с тем он сделал то, что ему подсказывал инстинкт, и устроил встречу не в тиши своего кабинета, а в общественном месте с многочисленными потенциальными свидетелями. Так, на всякий случай.
– Рад видеть тебя опять, Мак.
– Джек, – поправил его Джек, пожимая руку.