Страница:
Кивнув в последний раз, Рене попыталась дать им понять, что вопрос исчерпан. Потом она вошла в смотровой кабинет и сосредоточила внимание на Камуме.
12
13
14
12
В среду в полдень Джек пригласил бывшего мужа Салли Феннинг на ленч. Утром он был на судебном заседании в Криминально-правовом центре, так что встретились они в ресторане «Большая рыба», где Джек часто проводил деловые встречи за ленчем. Ресторан находился всего в нескольких кварталах, если идти вдоль реки Майами. Несмотря на захватывающее воображение побережье, протянувшееся на несколько миль, Майами не изобиловало местами, где можно было бы сидеть у самой воды и лакомиться дарами моря. Ресторан «Большая рыба» на берегу реки Майами не представлял собой ничего особенного – просто место отдыха, где можно получить свежее мясо дельфина, тунца или маринованного криля, наблюдая за тем отрезком реки, на котором девяностофутовые яхты, направляющиеся в Вест-Индию, встречаются с ржавыми контейнеровозами, перевозящими угнанные «СУМ» в Южную Африку. Ресторан был своего рода достопримечательностью, уголком старого Майами, где моряки из плавучих домов западной части города встречались с банкирами и юристами из высотных домов восточной части. Здесь река длиной в пять с половиной миль впадала в залив Бискейн. Джек чувствовал особую сентиментальную привязанность к этому месту. Именно здесь, будучи еще федеральным прокурором, он за жаренным на открытом огне морским окунем с картофелем по-французски уговорил своего первого уголовника выступить свидетелем обвинения.
Джек и не думал, что ему когда-либо удастся вернуть себе чувство симметрии, возникшее у него, когда он прижал Тони Большого Тунца в ресторане под названием «Большая рыба». Но Джек снова ощутил выброс адреналина, когда пожимал руку бывшему супругу Салли.
– Спасибо, что пришли, – поблагодарил его Джек.
– Не за что.
Они выбрали небольшой столик у окна, выходившего на старый рыбацкий пирс, который с тех пор, как Джек начал заходить сюда, был наполовину погружен в воду. На Мигеле была белая рубашка с короткими рукавами и голубые, в обтяжку, брюки велосипедиста. Он поступил в городское полицейское управление Майами почти перед самым разводом с Салли и сейчас служил в небольшой патрульной группе, которая обслуживала деловую часть города, объезжая ее на велосипедах с двенадцатью скоростями.
Полное имя Мигеля было Мигель Отрис Риос. Он принадлежал к первому поколению американских кубинцев. Мать Джека тоже родилась на Кубе, но говорить об этом Мигелю он не стал. Она умерла через несколько часов после рождения Джека, поэтому его латиноамериканское происхождение было чисто генетическим, и он так же мог считаться кубинцем, как янки – мясом для шашлыка. По опыту Джек знал: достаточно сказать Мигелю, что он наполовину кубинец, как тот немедленно перейдет на испанский язык. Джек будет изо всех сил стараться отвечать ему на этом же языке, а Мигель тут же перейдет на английский, сделав вывод, что Джек – это дерьмовый гринго, который пытается быстро добиться взаимопонимания, представившись выходцем из Латинской Америки.
– Надо полагать, вы пригласили меня сюда не для того, чтобы угостить жарким из ракушек, – начал Мигель.
– Верно, – усмехнулся Джек. – Хотя жареные ракушки очень хороши.
– Их-то я и закажу, – сказал Мигель официантке. – А для питья только воду.
– А мне принесите большого тунца, – попросил Джек.
– Все они примерно одинаковой величины, – ответила официантка.
Джек допустил промашку прямо по Фрейду.
– Прошу прощения. Принесите просто тунца. Слегка поджаренного. И чай со льдом.
Официантка взяла у них меню и оставила за столом наедине. Люди толпой валили на ленч, и разговоры вокруг двух собеседников слились в сплошной непрерывный гул.
– До того как мы начнем, Майк... – заговорил Джек.
– Зовите меня Мигель. Только Салли звала меня Майком.
– Извините, я лишь хотел напомнить вам, что вы имеете право пригласить сюда своего адвоката.
– Забудем об этом. Паркер сорвет большой куш, если я получу сорок шесть миллионов, но мне придется платить небольшой почасовой гонорар, если я проиграю. Так что я буду пользоваться его услугами как можно реже.
Интересно, подумал Джек, лучший адвокат Майами по делам о наследстве не вполне уверен в том, что бывший муж получит наследство, поэтому не согласился только на условное вознаграждение.
– У меня несколько вопросов, касающихся вас и Салли, – продолжал Джек. – Но прежде всего позвольте задать главный. Что, по вашему мнению, вообще задумала Салли?
– Как я сказал при встрече, насколько мне известно, в списке наследников нет ни одного, кого Салли любила. А кое-кого из них – я это знаю точно – она просто ненавидела.
– Выходит, она оставила сорок шесть миллионов долларов людям, которых ненавидела?
– Нет, – возразил Мигель, – она заставила своих врагов драться за сорок шесть миллионов долларов, которых они, вероятно, так никогда и не получат.
– Вы считаете себя одним из ее врагов?
– Трудно сказать.
– А вы попробуйте.
– Я никогда не считал Салли врагом. Никогда. Даже в самые мрачные времена.
– Но вы наняли самого крутого адвоката по делам о разводах.
– Я вообще-то не нанимал его. Джерри Коллетти занимался моим делом бесплатно, как друг.
– Он и сейчас остался вашим другом?
– Не сказал бы.
– Что случилось?
– Вообще-то ничего. Я наконец понял, что Салли была права в его оценке. Он подонок.
– Думаете, это одна из причин, заставивших Салли считать вас своим врагом? То, что вы воспользовались в бракоразводном процессе услугами подонка?
– Я понимаю ход ваших мыслей, но это не так. Дело в том, что я не позволил бы Джерри использовать против нее грязные методы. Приведу пример. У нас с Салли был уже упоминавшийся ресторан. Фактически мы купили его у Джерри. Это было катастрофой, и нам пришлось закрыть его. Все ценные бумаги, которые мы имели, остались у Салли. Как мне тогда казалось, ей никогда не удалось бы вернуть себе психологический комфорт, если бы я загнал ее в финансовую пропасть.
– Это достаточно непредвзятое отношение.
– После того, что случилось с нашей дочерью, правила игры стали несколько иными. Подумайте сами.
– Салли именно так это и восприняла?
Мигель грустно улыбнулся Джеку и слегка покачал головой:
– К сожалению, нет. Салли была милым, любящим человеком. Но она изменилась.
– Что изменило ее? Мигель перестал улыбаться.
– Нашу дочь убили в нашем доме. Такое может повлиять на психику человека, не так ли?
Джек опустил глаза, слегка смутившись, что задал вопрос.
– Это самое страшное, что только можно себе представить. И я сожалею, что такое приключилось с вами и Салли.
– Спасибо.
Мимо них, к другому столику, прошла группа из шести человек. Джек подождал, пока они пройдут, и спросил:
– Но даже такое кошмарное событие, как смерть ребенка, не всегда приводит к разрыву супругов. Иногда родители ищут душевные силы в единении.
– Вы сейчас говорите о тех, кто не обвиняет друг друга в том, что случилось.
Официантка принесла напитки и ушла так же быстро, как и пришла.
– Именно это и произошло у вас с Салли? – спросил Джек, размешивая сахар в стакане чая. – Взаимные обвинения?
– Не знаю, что с нами случилось. Мы пытались. Я по-настоящему пытался быть рядом с ней. Но она просто не желала никакой помощи. Во всяком случае, от меня.
– Она обвиняла вас в том, что произошло с вашей дочерью?
– Нет.
– А вы ее?
Мигель помолчал, словно не зная, как ответить на этот вопрос.
– Ей казалось, что я виноват, – ответил он наконец.
– Каким образом у нее возникло такое впечатление?
– Точно сказать я не могу.
– А как вам кажется?
Мигель снова помолчал, будто не решался сказать то, что хотел.
– У Салли была эта... работа. Мне это не нравилось.
– Девушкой на побегушках у Хуттера?
Мигель дважды моргнул, словно стыдясь того, что Джеку об этом известно.
– Послушайте, я не хочу, чтобы у вас создалось неверное впечатление о Салли. Она была превосходная мать. Она отнюдь не занималась танцами на столах или чем-то в этом роде. Дело вот в чем. Мы имели этот поганый ресторан, о котором я вам уже говорил. Но произошло ужасное наводнение, а у нас не было страховки на такой случай, и мы все потеряли. Мы оказались в долгах как в шелках и так нуждались в деньгах, что вы и представить не сможете. Нам обоим пришлось работать на самых паршивых работах, чтобы снова встать на ноги. Я просто хотел, чтобы она нашла что-нибудь поприличнее.
– Вы просили ее бросить эту работу?
– Мы говорили об этом. Но в таком месте, как заведение Хуттера, большие чаевые. Туристы слегка, и... ну, вы знаете, как это бывает. В любом случае четыре часа работы там – это было все равно что восемь рабочих часов где-нибудь еще. Но это позволяло ей заниматься с Кэтрин.
– Итак, она осталась на этой работе?
– Да. И это было большой ошибкой.
– Слишком большой?
Мигель разорвал упаковку устричных крекеров.
– Кончилось тем, что ее начал преследовать один подонок.
– Преследовать?
– Это то, чего я больше всего боялся. Некоторым подонкам, посещающим такие бары, кажется, что все официантки хотят этого, что они легкодоступны. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Что же случилось? Кто-то начал звонить по телефону, провожать ее до дома, так?
– Я не знаю всех деталей. Она вообще ничего мне об этом не говорила до тех пор, пока не убили нашу дочь.
– Почему не говорила?
– Салли знала: я заставлю ее уйти с этой работы, если только выясню, что какой-то сопляк терроризирует ее там. И она знала также, что я придушу его, если мы проведаем, кто он такой.
– Вам все-таки удалось узнать это?
– Нет. Трусливый сукин сын. Салли говорила, что он все время мучил ее анонимными звонками из телефонов-автоматов. Вешал сразу же трубку и тому подобное. Она так его ни разу и не увидела. Возможно, полицейские помогли бы, если бы Салли заявила об этом, но она сказала, что не хочет превращать его во врага. Ей казалось, что, если она будет игнорировать его выходки, он отстанет.
– И он отстал?
– Ничего подобного. – Мигель опустил глаза и грустно сказал: – А заплатила за все наша дочь.
Джек отставил недопитый стакан.
– Так, по-вашему, именно этот преследователь и убил вашу дочь?
– Я не могу доказать этого. Особенно потому, что Салли так и не сказала никому о преследовании, пока не убили нашу дочь. Если бы она подала заявление раньше, то началось бы какое-то расследование. Атак этот ублюдок исчез после убийства. У полицейских не оставалось никакой зацепки.
– Так что ему не выдвинули никакого обвинения?
– Никому и никогда никакого обвинения не выдвигалось.
– Назывались ли имена подозреваемых?
– Нет. Но они подвергли меня испытаниям на детекторе лжи. Тупицы! Они не смогли найти настоящего убийцу, так взялись за отца.
Джек выждал немного, пытаясь проявить деликатность.
– Ну и каков результат?
– Результат был точно таким, как мы с Салли и предвидели. Они задали мне три варианта одного и того же вопроса: Вы убили свою дочь? Вы нанесли удар ножом своей дочери? Причинили ли вы своей дочери вред каким-либо иным образом? Я ответил на все эти вопросы отрицательно.
– Вы все еще считаете, что ее убил именно тот назойливый тип?
– Я в этом абсолютно уверен. А кто еще? Какие могут быть враги у маленькой девочки?
– Вы вините Салли в том, что она позволила ему уйти от наказания?
– Вовсе нет. Я не из тех, кто способен винить жертву.
– Приятно слышать.
– Но у Салли почему-то создалось мнение, что я считал убийство ее виной. Как только это случилось, наш брак распался. Уверен, именно поэтому я оказался втянутым в эту ее игру. Я, надо полагать, вообще был первым в ее списке.
– Но вы не один в этом списке.
– Нет. Разумеется, нет.
– Почему в список попали и другие? Есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
Официантка принесла заказ.
– Вперед, ребята, – сказала она при этом. – Принести еще что-нибудь?
– Спасибо, нет, – ответили они в унисон. Официантка ушла. Мигель поливал соусом свои жареные ракушки. Джек ждал ответа на последний вопрос, но из-за того, что официантка прервала их разговор, Мигель, похоже, забыл об этом вопросе.
– Вы знаете, почему остальные попали в список Салли? – повторил Джек.
Рот Мигеля был забит жареными ракушками.
– Вам придется задать этот вопрос им. – Он пожал плечами. Джек кивнул и посмотрел на его блюдо. Но Мигель внезапно потерял аппетит.
– Именно так я и собираюсь поступить.
Джек и не думал, что ему когда-либо удастся вернуть себе чувство симметрии, возникшее у него, когда он прижал Тони Большого Тунца в ресторане под названием «Большая рыба». Но Джек снова ощутил выброс адреналина, когда пожимал руку бывшему супругу Салли.
– Спасибо, что пришли, – поблагодарил его Джек.
– Не за что.
Они выбрали небольшой столик у окна, выходившего на старый рыбацкий пирс, который с тех пор, как Джек начал заходить сюда, был наполовину погружен в воду. На Мигеле была белая рубашка с короткими рукавами и голубые, в обтяжку, брюки велосипедиста. Он поступил в городское полицейское управление Майами почти перед самым разводом с Салли и сейчас служил в небольшой патрульной группе, которая обслуживала деловую часть города, объезжая ее на велосипедах с двенадцатью скоростями.
Полное имя Мигеля было Мигель Отрис Риос. Он принадлежал к первому поколению американских кубинцев. Мать Джека тоже родилась на Кубе, но говорить об этом Мигелю он не стал. Она умерла через несколько часов после рождения Джека, поэтому его латиноамериканское происхождение было чисто генетическим, и он так же мог считаться кубинцем, как янки – мясом для шашлыка. По опыту Джек знал: достаточно сказать Мигелю, что он наполовину кубинец, как тот немедленно перейдет на испанский язык. Джек будет изо всех сил стараться отвечать ему на этом же языке, а Мигель тут же перейдет на английский, сделав вывод, что Джек – это дерьмовый гринго, который пытается быстро добиться взаимопонимания, представившись выходцем из Латинской Америки.
– Надо полагать, вы пригласили меня сюда не для того, чтобы угостить жарким из ракушек, – начал Мигель.
– Верно, – усмехнулся Джек. – Хотя жареные ракушки очень хороши.
– Их-то я и закажу, – сказал Мигель официантке. – А для питья только воду.
– А мне принесите большого тунца, – попросил Джек.
– Все они примерно одинаковой величины, – ответила официантка.
Джек допустил промашку прямо по Фрейду.
– Прошу прощения. Принесите просто тунца. Слегка поджаренного. И чай со льдом.
Официантка взяла у них меню и оставила за столом наедине. Люди толпой валили на ленч, и разговоры вокруг двух собеседников слились в сплошной непрерывный гул.
– До того как мы начнем, Майк... – заговорил Джек.
– Зовите меня Мигель. Только Салли звала меня Майком.
– Извините, я лишь хотел напомнить вам, что вы имеете право пригласить сюда своего адвоката.
– Забудем об этом. Паркер сорвет большой куш, если я получу сорок шесть миллионов, но мне придется платить небольшой почасовой гонорар, если я проиграю. Так что я буду пользоваться его услугами как можно реже.
Интересно, подумал Джек, лучший адвокат Майами по делам о наследстве не вполне уверен в том, что бывший муж получит наследство, поэтому не согласился только на условное вознаграждение.
– У меня несколько вопросов, касающихся вас и Салли, – продолжал Джек. – Но прежде всего позвольте задать главный. Что, по вашему мнению, вообще задумала Салли?
– Как я сказал при встрече, насколько мне известно, в списке наследников нет ни одного, кого Салли любила. А кое-кого из них – я это знаю точно – она просто ненавидела.
– Выходит, она оставила сорок шесть миллионов долларов людям, которых ненавидела?
– Нет, – возразил Мигель, – она заставила своих врагов драться за сорок шесть миллионов долларов, которых они, вероятно, так никогда и не получат.
– Вы считаете себя одним из ее врагов?
– Трудно сказать.
– А вы попробуйте.
– Я никогда не считал Салли врагом. Никогда. Даже в самые мрачные времена.
– Но вы наняли самого крутого адвоката по делам о разводах.
– Я вообще-то не нанимал его. Джерри Коллетти занимался моим делом бесплатно, как друг.
– Он и сейчас остался вашим другом?
– Не сказал бы.
– Что случилось?
– Вообще-то ничего. Я наконец понял, что Салли была права в его оценке. Он подонок.
– Думаете, это одна из причин, заставивших Салли считать вас своим врагом? То, что вы воспользовались в бракоразводном процессе услугами подонка?
– Я понимаю ход ваших мыслей, но это не так. Дело в том, что я не позволил бы Джерри использовать против нее грязные методы. Приведу пример. У нас с Салли был уже упоминавшийся ресторан. Фактически мы купили его у Джерри. Это было катастрофой, и нам пришлось закрыть его. Все ценные бумаги, которые мы имели, остались у Салли. Как мне тогда казалось, ей никогда не удалось бы вернуть себе психологический комфорт, если бы я загнал ее в финансовую пропасть.
– Это достаточно непредвзятое отношение.
– После того, что случилось с нашей дочерью, правила игры стали несколько иными. Подумайте сами.
– Салли именно так это и восприняла?
Мигель грустно улыбнулся Джеку и слегка покачал головой:
– К сожалению, нет. Салли была милым, любящим человеком. Но она изменилась.
– Что изменило ее? Мигель перестал улыбаться.
– Нашу дочь убили в нашем доме. Такое может повлиять на психику человека, не так ли?
Джек опустил глаза, слегка смутившись, что задал вопрос.
– Это самое страшное, что только можно себе представить. И я сожалею, что такое приключилось с вами и Салли.
– Спасибо.
Мимо них, к другому столику, прошла группа из шести человек. Джек подождал, пока они пройдут, и спросил:
– Но даже такое кошмарное событие, как смерть ребенка, не всегда приводит к разрыву супругов. Иногда родители ищут душевные силы в единении.
– Вы сейчас говорите о тех, кто не обвиняет друг друга в том, что случилось.
Официантка принесла напитки и ушла так же быстро, как и пришла.
– Именно это и произошло у вас с Салли? – спросил Джек, размешивая сахар в стакане чая. – Взаимные обвинения?
– Не знаю, что с нами случилось. Мы пытались. Я по-настоящему пытался быть рядом с ней. Но она просто не желала никакой помощи. Во всяком случае, от меня.
– Она обвиняла вас в том, что произошло с вашей дочерью?
– Нет.
– А вы ее?
Мигель помолчал, словно не зная, как ответить на этот вопрос.
– Ей казалось, что я виноват, – ответил он наконец.
– Каким образом у нее возникло такое впечатление?
– Точно сказать я не могу.
– А как вам кажется?
Мигель снова помолчал, будто не решался сказать то, что хотел.
– У Салли была эта... работа. Мне это не нравилось.
– Девушкой на побегушках у Хуттера?
Мигель дважды моргнул, словно стыдясь того, что Джеку об этом известно.
– Послушайте, я не хочу, чтобы у вас создалось неверное впечатление о Салли. Она была превосходная мать. Она отнюдь не занималась танцами на столах или чем-то в этом роде. Дело вот в чем. Мы имели этот поганый ресторан, о котором я вам уже говорил. Но произошло ужасное наводнение, а у нас не было страховки на такой случай, и мы все потеряли. Мы оказались в долгах как в шелках и так нуждались в деньгах, что вы и представить не сможете. Нам обоим пришлось работать на самых паршивых работах, чтобы снова встать на ноги. Я просто хотел, чтобы она нашла что-нибудь поприличнее.
– Вы просили ее бросить эту работу?
– Мы говорили об этом. Но в таком месте, как заведение Хуттера, большие чаевые. Туристы слегка, и... ну, вы знаете, как это бывает. В любом случае четыре часа работы там – это было все равно что восемь рабочих часов где-нибудь еще. Но это позволяло ей заниматься с Кэтрин.
– Итак, она осталась на этой работе?
– Да. И это было большой ошибкой.
– Слишком большой?
Мигель разорвал упаковку устричных крекеров.
– Кончилось тем, что ее начал преследовать один подонок.
– Преследовать?
– Это то, чего я больше всего боялся. Некоторым подонкам, посещающим такие бары, кажется, что все официантки хотят этого, что они легкодоступны. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Что же случилось? Кто-то начал звонить по телефону, провожать ее до дома, так?
– Я не знаю всех деталей. Она вообще ничего мне об этом не говорила до тех пор, пока не убили нашу дочь.
– Почему не говорила?
– Салли знала: я заставлю ее уйти с этой работы, если только выясню, что какой-то сопляк терроризирует ее там. И она знала также, что я придушу его, если мы проведаем, кто он такой.
– Вам все-таки удалось узнать это?
– Нет. Трусливый сукин сын. Салли говорила, что он все время мучил ее анонимными звонками из телефонов-автоматов. Вешал сразу же трубку и тому подобное. Она так его ни разу и не увидела. Возможно, полицейские помогли бы, если бы Салли заявила об этом, но она сказала, что не хочет превращать его во врага. Ей казалось, что, если она будет игнорировать его выходки, он отстанет.
– И он отстал?
– Ничего подобного. – Мигель опустил глаза и грустно сказал: – А заплатила за все наша дочь.
Джек отставил недопитый стакан.
– Так, по-вашему, именно этот преследователь и убил вашу дочь?
– Я не могу доказать этого. Особенно потому, что Салли так и не сказала никому о преследовании, пока не убили нашу дочь. Если бы она подала заявление раньше, то началось бы какое-то расследование. Атак этот ублюдок исчез после убийства. У полицейских не оставалось никакой зацепки.
– Так что ему не выдвинули никакого обвинения?
– Никому и никогда никакого обвинения не выдвигалось.
– Назывались ли имена подозреваемых?
– Нет. Но они подвергли меня испытаниям на детекторе лжи. Тупицы! Они не смогли найти настоящего убийцу, так взялись за отца.
Джек выждал немного, пытаясь проявить деликатность.
– Ну и каков результат?
– Результат был точно таким, как мы с Салли и предвидели. Они задали мне три варианта одного и того же вопроса: Вы убили свою дочь? Вы нанесли удар ножом своей дочери? Причинили ли вы своей дочери вред каким-либо иным образом? Я ответил на все эти вопросы отрицательно.
– Вы все еще считаете, что ее убил именно тот назойливый тип?
– Я в этом абсолютно уверен. А кто еще? Какие могут быть враги у маленькой девочки?
– Вы вините Салли в том, что она позволила ему уйти от наказания?
– Вовсе нет. Я не из тех, кто способен винить жертву.
– Приятно слышать.
– Но у Салли почему-то создалось мнение, что я считал убийство ее виной. Как только это случилось, наш брак распался. Уверен, именно поэтому я оказался втянутым в эту ее игру. Я, надо полагать, вообще был первым в ее списке.
– Но вы не один в этом списке.
– Нет. Разумеется, нет.
– Почему в список попали и другие? Есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
Официантка принесла заказ.
– Вперед, ребята, – сказала она при этом. – Принести еще что-нибудь?
– Спасибо, нет, – ответили они в унисон. Официантка ушла. Мигель поливал соусом свои жареные ракушки. Джек ждал ответа на последний вопрос, но из-за того, что официантка прервала их разговор, Мигель, похоже, забыл об этом вопросе.
– Вы знаете, почему остальные попали в список Салли? – повторил Джек.
Рот Мигеля был забит жареными ракушками.
– Вам придется задать этот вопрос им. – Он пожал плечами. Джек кивнул и посмотрел на его блюдо. Но Мигель внезапно потерял аппетит.
– Именно так я и собираюсь поступить.
13
К трем часам Джек вернулся в свою контору. После ленча ему предстояло снять показания, что, по его предположению, должно было занять весь остаток дня. Однако противоположная сторона покинула контору значительно раньше, когда Джек настойчиво потребовал, чтобы свидетель объяснил, по какой причине он полностью сжег свои брови, даже если, как утверждалось, сам клиент Джека сжег свое собственное дело.
Мистер Валентес, я буду продолжать задавать один и тот же вопрос до тех пор, пока вы не ответите мне точно, что случилось с вашими бровями.
– С какими бровями?
– В этом и состоит мой вопрос.
– Хватит, Свайтек, мы уходим отсюда!
Майами был живой, пульсирующей антологией «Истории глупых уголовников».
Стоило Джеку войти в свою контору, как в нос ему ударил сильный запах кубинского кофе. Мария уже приготовила его послеобеденную дозу кофеина. Она была секретарем Джека уже около семи лет начиная со второго дня его службы федеральным прокурором и последовала за ним, когда он занялся частной практикой. Еще не улеглись страсти, связанные с бракоразводным процессом, и Джеку было приятно сознавать, что у него могут складываться стабильные и долговременные отношения с существом противоположного пола. Он не считал себя большим охотником до романтических приключений, но после брака с Синди Пейджу него остался определенный минимум запросов и главным из них было здоровье. Конечно, его бабка по материнской линии, абуэла[8], как он ее звал, согласилась бы не обследовать здоровье хорошенькой кубинской девушки, если бы Джек привел такую девушку домой. Как жаль, что Мария замужем!
– Как прошло дознание, Джек? – спросила она, подавая чашечку эспрессо.
– Как всегда.
Мария улыбнулась и покачала головой, словно была вполне уверена в том, что такой лаконичный ответ мог означать все – от страшной скуки до кулачного боя.
Джек прошел через холл в свой офис мимо зала заседаний, который одновременно служил и библиотекой. Он заметил, что за столом сидит Келси и занимается исследованием западного законодательства на компьютере. На ней были беговые тапочки и черные эластичные тренировочные гетры, которые скромно указывали на то, что под большой мешковатой тенниской для аэробики скрываются превосходные линии тела.
– Есть у нас на сегодня клиенты? – спросил Джек, просунув в комнату голову.
– Прошу прощения. – Келси поспешно привела в порядок свою одежду. – Я только что остановилась на пути к проблеме души и тела.
Джек понял, что речь идет не о какой-нибудь новомодной религии.
– Успехов тебе.
– Спасибо.
Джек пошел дальше, но вдруг остановился и вернулся в зал.
– Вообще-то у меня к тебе есть одна просьба.
– Какая?
– По делу Салли Феннинг. Я встретился с ее бывшим мужем за ленчем.
– Ну и как?
В течение минуты Джек ввел Келси в курс дела, рассказал о пристававшем к Салли мужчине, которого Мигель считал убийцей своей дочери. Он также добавил, что Салли, по-видимому, полагала, будто Мигель считает ее повинной в случившейся трагедии.
– Как ты думаешь, он из тех, кто способен обвинять пострадавшую?
– Говорит, что нет, и это вообще не в его характере.
– Хороший парень или просто хитрит?
– Не знаю. Я поднял его дело о разводе, чтобы посмотреть, нет ли там ответов на этот вопрос.
– И?..
– Похоже, Мигель говорит правду. Хотя его адвокатом и была эта акула Джерри Коллетти, он держал его в узде. Салли получила все имущество, у Мигеля остались долги. Никакой борьбы почти не было.
– И тебя в связи с этим удивляет, почему адвокат по бракоразводному процессу оказался в списке ее врагов?
– Верно. Именно здесь ты и вступаешь в дело.
Келси взяла ручку и бумагу, словно собираясь с готовностью выслушать задание.
– Положи ручку. Это не исследование.
– Ты хочешь сказать, – улыбнулась она, – что я должна проделать какую-то работу за пределами библиотеки?
– Возможно. Проблема вот в чем. Я могу допустить, что Салли так структурировала свое имущество, чтобы постоянно давить на сознание бывшего мужа, внушить Мигелю мысль, что однажды ему достанутся большие деньги. Своих детей у меня нет, но, основываясь только на моих отношениях с Нейтом, я уверен: если бы кто-то попытался обвинить меня в зверском убийстве собственного ребенка, мой гнев был бы безграничен.
– То есть ты поступил бы точно так же.
– Но, как ты заметила, это не объясняет случай с адвокатом по бракоразводному процессу. Фактически в беседе с Мигелем Риосом я не нашел ответа на вопрос, почему Салли чувствовала такую же ненависть к остальным наследникам.
– По-твоему, мистер Риос что-то скрывает?
– Он либо что-то скрывает, либо чего-то не знает.
– И как же мы заткнем эту брешь?
– Я разговаривал с Татумом сразу после ленча. Он познакомился с Салли через ее телохранителя. По словам Татума, телохранитель согласен поговорить со мной сегодня вечером. Он работает по совместительству вышибалой в клубе на южном пляже и может уделить мне несколько минут во время перерыва. Не исключено, что он поможет нам понять менталитет Салли.
– Несомненно. А чем могу помочь я?
– Мне хотелось бы, чтобы ты пошла со мной.
– Ух ты! Настоящая сыскная работа – такая, за которую любая студентка третьего курса факультета права отдала бы жизнь.
– Признаться, меня несколько смущает, что я обращаюсь к тебе с такой просьбой.
– Почему? Потому что я должна получить сведения у свирепого неандертальца и воображаю, что он более охотно поговорит с хорошенькой девушкой, чем с Джеком Свайтеком?
Джек с удивлением отступил на полшага.
– Как... как это ты догадалась?
– Во-первых, в известной мере ты такой же неандерталец, как и он, а это дает нам, женщинам, несомненное преимущество в понимании того, что вы, мужчины, задумали на самом деле.
– Ясно.
– Кроме того, минут тридцать назад Татум позвонил в контору. Я разговаривала с ним. Он сказал, что эта встреча будет гораздо продуктивнее, если я приду и слегка покрасуюсь своими грудями.
– Я не просил тебя красоваться грудями.
– Так ты хочешь, чтобы я пошла, или нет? Он молчал.
– Джек?
– Пожалуй, я не знаю, существует ли правильный ответ на этот вопрос.
– Если тебя это действительно смущает, давай обо всем забудем. Я не пойду.
– Нет. Я хочу, чтобы ты пошла. По крайней мере ты получишь хороший практический опыт.
– Если бы меня интересовал только опыт, я с радостью надела бы на себя костюм в тонкую полоску и отправилась бы в качестве клона Джека Свайтека. Но как женщина, я образую уже команду, чего ты сделать не можешь. И в этом нет ничего плохого.
– В самом деле?
– Да, – ответила она раздраженно. – Я устала от этой политически корректной догмы, которую мы стараемся привнести в нашу жизнь. Давай внесем разнообразие в наши жизни, хотя Бог запрещает указывать на то, что все мы разные. Это не сводит тебя с ума?
– Я не хочу, чтобы ты думала, будто тебе приходится делать нечто компрометирующее тебя.
– Ради Бога, мы интервьюируем человека на южном пляже. Я не почувствую себя скомпрометированной, если оденусь так, как подобает женщине. Ты слишком старомоден, Джек.
– Старомоден?
– Это напоминает выпады стариков против красоты. Почему о женщине надо думать плохо, если она пользуется для дела своей сексуальностью?
– Потому что это унизительно.
– Неужели? Разве демонстрировать свои прелести и показывать, какой ты умный, не одно и то же? При рождении ты наделен определенными умственными способностями и определенной внешностью. Так что это на девяносто восемь процентов генетика. Ведь ты не скажешь, что коэффициент твоего умственного развития зависит от тебя больше, чем размер твоих ног? Если хочешь знать, единственный тип людей, которые имеют законное право утверждать, что они лучше других, – это люди, взявшие себе за правило быть приятными во всех отношениях. Только это зависит от нас самих. Конечно, если ты действительно приятный человек, то не станешь хвалиться тем, что ты лучше других.
Джек задумался.
– Ты слышал, что я сказала?
– Да, я размышлял.
– О чем?
– Означает ли это, что ты пойдешь со мной, преследуя цель слегка покрасоваться своими грудями?
Келси скомкала листок бумаги и бросила им в Джека.
– Я подхвачу тебя в десять вечера.
– Надеюсь, ты подхватишь меня не за волосы.
– Только если ты натянешь на себя шкуру леопарда, – ответил Джек и пошел в свой офис.
Мистер Валентес, я буду продолжать задавать один и тот же вопрос до тех пор, пока вы не ответите мне точно, что случилось с вашими бровями.
– С какими бровями?
– В этом и состоит мой вопрос.
– Хватит, Свайтек, мы уходим отсюда!
Майами был живой, пульсирующей антологией «Истории глупых уголовников».
Стоило Джеку войти в свою контору, как в нос ему ударил сильный запах кубинского кофе. Мария уже приготовила его послеобеденную дозу кофеина. Она была секретарем Джека уже около семи лет начиная со второго дня его службы федеральным прокурором и последовала за ним, когда он занялся частной практикой. Еще не улеглись страсти, связанные с бракоразводным процессом, и Джеку было приятно сознавать, что у него могут складываться стабильные и долговременные отношения с существом противоположного пола. Он не считал себя большим охотником до романтических приключений, но после брака с Синди Пейджу него остался определенный минимум запросов и главным из них было здоровье. Конечно, его бабка по материнской линии, абуэла[8], как он ее звал, согласилась бы не обследовать здоровье хорошенькой кубинской девушки, если бы Джек привел такую девушку домой. Как жаль, что Мария замужем!
– Как прошло дознание, Джек? – спросила она, подавая чашечку эспрессо.
– Как всегда.
Мария улыбнулась и покачала головой, словно была вполне уверена в том, что такой лаконичный ответ мог означать все – от страшной скуки до кулачного боя.
Джек прошел через холл в свой офис мимо зала заседаний, который одновременно служил и библиотекой. Он заметил, что за столом сидит Келси и занимается исследованием западного законодательства на компьютере. На ней были беговые тапочки и черные эластичные тренировочные гетры, которые скромно указывали на то, что под большой мешковатой тенниской для аэробики скрываются превосходные линии тела.
– Есть у нас на сегодня клиенты? – спросил Джек, просунув в комнату голову.
– Прошу прощения. – Келси поспешно привела в порядок свою одежду. – Я только что остановилась на пути к проблеме души и тела.
Джек понял, что речь идет не о какой-нибудь новомодной религии.
– Успехов тебе.
– Спасибо.
Джек пошел дальше, но вдруг остановился и вернулся в зал.
– Вообще-то у меня к тебе есть одна просьба.
– Какая?
– По делу Салли Феннинг. Я встретился с ее бывшим мужем за ленчем.
– Ну и как?
В течение минуты Джек ввел Келси в курс дела, рассказал о пристававшем к Салли мужчине, которого Мигель считал убийцей своей дочери. Он также добавил, что Салли, по-видимому, полагала, будто Мигель считает ее повинной в случившейся трагедии.
– Как ты думаешь, он из тех, кто способен обвинять пострадавшую?
– Говорит, что нет, и это вообще не в его характере.
– Хороший парень или просто хитрит?
– Не знаю. Я поднял его дело о разводе, чтобы посмотреть, нет ли там ответов на этот вопрос.
– И?..
– Похоже, Мигель говорит правду. Хотя его адвокатом и была эта акула Джерри Коллетти, он держал его в узде. Салли получила все имущество, у Мигеля остались долги. Никакой борьбы почти не было.
– И тебя в связи с этим удивляет, почему адвокат по бракоразводному процессу оказался в списке ее врагов?
– Верно. Именно здесь ты и вступаешь в дело.
Келси взяла ручку и бумагу, словно собираясь с готовностью выслушать задание.
– Положи ручку. Это не исследование.
– Ты хочешь сказать, – улыбнулась она, – что я должна проделать какую-то работу за пределами библиотеки?
– Возможно. Проблема вот в чем. Я могу допустить, что Салли так структурировала свое имущество, чтобы постоянно давить на сознание бывшего мужа, внушить Мигелю мысль, что однажды ему достанутся большие деньги. Своих детей у меня нет, но, основываясь только на моих отношениях с Нейтом, я уверен: если бы кто-то попытался обвинить меня в зверском убийстве собственного ребенка, мой гнев был бы безграничен.
– То есть ты поступил бы точно так же.
– Но, как ты заметила, это не объясняет случай с адвокатом по бракоразводному процессу. Фактически в беседе с Мигелем Риосом я не нашел ответа на вопрос, почему Салли чувствовала такую же ненависть к остальным наследникам.
– По-твоему, мистер Риос что-то скрывает?
– Он либо что-то скрывает, либо чего-то не знает.
– И как же мы заткнем эту брешь?
– Я разговаривал с Татумом сразу после ленча. Он познакомился с Салли через ее телохранителя. По словам Татума, телохранитель согласен поговорить со мной сегодня вечером. Он работает по совместительству вышибалой в клубе на южном пляже и может уделить мне несколько минут во время перерыва. Не исключено, что он поможет нам понять менталитет Салли.
– Несомненно. А чем могу помочь я?
– Мне хотелось бы, чтобы ты пошла со мной.
– Ух ты! Настоящая сыскная работа – такая, за которую любая студентка третьего курса факультета права отдала бы жизнь.
– Признаться, меня несколько смущает, что я обращаюсь к тебе с такой просьбой.
– Почему? Потому что я должна получить сведения у свирепого неандертальца и воображаю, что он более охотно поговорит с хорошенькой девушкой, чем с Джеком Свайтеком?
Джек с удивлением отступил на полшага.
– Как... как это ты догадалась?
– Во-первых, в известной мере ты такой же неандерталец, как и он, а это дает нам, женщинам, несомненное преимущество в понимании того, что вы, мужчины, задумали на самом деле.
– Ясно.
– Кроме того, минут тридцать назад Татум позвонил в контору. Я разговаривала с ним. Он сказал, что эта встреча будет гораздо продуктивнее, если я приду и слегка покрасуюсь своими грудями.
– Я не просил тебя красоваться грудями.
– Так ты хочешь, чтобы я пошла, или нет? Он молчал.
– Джек?
– Пожалуй, я не знаю, существует ли правильный ответ на этот вопрос.
– Если тебя это действительно смущает, давай обо всем забудем. Я не пойду.
– Нет. Я хочу, чтобы ты пошла. По крайней мере ты получишь хороший практический опыт.
– Если бы меня интересовал только опыт, я с радостью надела бы на себя костюм в тонкую полоску и отправилась бы в качестве клона Джека Свайтека. Но как женщина, я образую уже команду, чего ты сделать не можешь. И в этом нет ничего плохого.
– В самом деле?
– Да, – ответила она раздраженно. – Я устала от этой политически корректной догмы, которую мы стараемся привнести в нашу жизнь. Давай внесем разнообразие в наши жизни, хотя Бог запрещает указывать на то, что все мы разные. Это не сводит тебя с ума?
– Я не хочу, чтобы ты думала, будто тебе приходится делать нечто компрометирующее тебя.
– Ради Бога, мы интервьюируем человека на южном пляже. Я не почувствую себя скомпрометированной, если оденусь так, как подобает женщине. Ты слишком старомоден, Джек.
– Старомоден?
– Это напоминает выпады стариков против красоты. Почему о женщине надо думать плохо, если она пользуется для дела своей сексуальностью?
– Потому что это унизительно.
– Неужели? Разве демонстрировать свои прелести и показывать, какой ты умный, не одно и то же? При рождении ты наделен определенными умственными способностями и определенной внешностью. Так что это на девяносто восемь процентов генетика. Ведь ты не скажешь, что коэффициент твоего умственного развития зависит от тебя больше, чем размер твоих ног? Если хочешь знать, единственный тип людей, которые имеют законное право утверждать, что они лучше других, – это люди, взявшие себе за правило быть приятными во всех отношениях. Только это зависит от нас самих. Конечно, если ты действительно приятный человек, то не станешь хвалиться тем, что ты лучше других.
Джек задумался.
– Ты слышал, что я сказала?
– Да, я размышлял.
– О чем?
– Означает ли это, что ты пойдешь со мной, преследуя цель слегка покрасоваться своими грудями?
Келси скомкала листок бумаги и бросила им в Джека.
– Я подхвачу тебя в десять вечера.
– Надеюсь, ты подхватишь меня не за волосы.
– Только если ты натянешь на себя шкуру леопарда, – ответил Джек и пошел в свой офис.
14
Редакция ведущей газеты Майами располагалась в северной части делового района и выходила окнами на сверкающий залив Бискейн. В дневное время там были видны круизные суда, пришвартованные в порту Майами, а вдали, на горизонте, – авангардистские контуры Майами-Бич. Когда же на землю опускалась ночь, темные окна отдела новостей «Майами трибюн», находящегося на пятом этаже, превращались в зеркала и захватывающие дневные виды исчезали. Без этих видов помещение отдела приобретало унылый фабричный вид. Его полы были покрыты бежевыми коврами, а на потолке зажигались лампы дневного света. Пол и потолок напоминали сандвич, среднюю часть которого составляли рабочие кабины, разделенные перегородками высотой по грудь человека. В этих кабинах трудились сотни полторы репортеров и штатных журналистов. Каждая кабина была снабжена компьютерным терминалом, серым металлическим столом и попискивающим телефоном.
Дейрдре Мидоуз задумчиво вглядывалась в свое отражение на экране монитора.
Узнав, что Салли Феннинг в числе шести наследников своего состояния в сорок шесть миллионов назвала и ее имя, Дейрдре изо всех сил напрягла мозги, чтобы найти самый удачный подход к изложению на бумаге этой истории. Этот сюжет давал все необходимое. Салли была красивая женщина с трагическим прошлым, вторично вышла замуж за мультимиллионера, да и сама обладала поражающим воображение чутьем к конструктивному управлению собственным имуществом. Это чутье определялось таинственными мотивами, которые Дейрдре пыталась разгадать. В конечном счете Дейрдре разбила свое расследование на три части: Салли с дочерью как жертвы; брак Салли с миллионером и ее жестокое убийство и, наконец, Салли как сила, манипулирующая жизнями шести наследников, не имеющих между собой никакой связи. Притом лишь одному из них предстояло получить наследство. Дейрдре явилась с этой идеей к ответственному секретарю почти в конце дня и тотчас же получила категорический отказ.
– Извини, Дейрдре. В нашем бюджете не осталось ни цента еще на одно журналистское расследование.
– Но многое уже сделано.
– Я это уже слышал.
– Верно, – продолжала она. – Именно я давала материал об убийстве ее дочери пять лет назад, так что первая часть расследования почти завершена.
– То есть именно та часть, которая уже не является новостью.
– Остальное не займет так много времени, как вы думаете. По какой-то причине я упомянута как наследница в ее завещании. Я должна расследовать это дело хотя бы в собственных интересах, так почему не сделать из этого репортаж?
Секретарь поморщился.
– Это более серьезная проблема. Можешь назвать меня старомодным, но, честно говоря, мне не нравится, когда репортажи делают репортеры, являющиеся персонажами своих статей.
– Я не стану персонажем этой истории. Я в ней человек случайный. Полагаю, единственной причиной, по которой репортера сделали наследником, была надежда на то, что эту историю опубликуют.
– Значит, по этой причине мы должны опубликовать эту историю? – удивился он. – Это похоже на один из хитроумных журналистских приемов пополнения собственного бюджета.
Дейрдре поняла, что ее попытка провалилась. Ответ ей не понравился, но слишком давить на секретаря не хотелось, чтобы не писать в течение последующих двух месяцев репортажи о соревнованиях на скорость поедания соуса чили или о выборах студентами высшей школы своего правления.
Дейрдре коснулась клавиатуры. Как же выйти из положения? Может, просто начать писать, накропать несколько блестящих страниц и снова нажать на ответственного секретаря?
Это, конечно, рискованно, но риск в ее профессии – одно из условий успеха. В отделах новостей страны работает тьма талантливых репортеров. Однако никто из них еще не получил премию Пулитцера за репортаж, написанный без разрешения. Тем более когда индивид, пишущий запретительные резолюции, идиот.
Дейрдре энергично стучала по клавишам, печатая слово за словом, пока не зазвонил телефон.
– Мидоуз, – ответила она.
Дейрдре Мидоуз задумчиво вглядывалась в свое отражение на экране монитора.
Узнав, что Салли Феннинг в числе шести наследников своего состояния в сорок шесть миллионов назвала и ее имя, Дейрдре изо всех сил напрягла мозги, чтобы найти самый удачный подход к изложению на бумаге этой истории. Этот сюжет давал все необходимое. Салли была красивая женщина с трагическим прошлым, вторично вышла замуж за мультимиллионера, да и сама обладала поражающим воображение чутьем к конструктивному управлению собственным имуществом. Это чутье определялось таинственными мотивами, которые Дейрдре пыталась разгадать. В конечном счете Дейрдре разбила свое расследование на три части: Салли с дочерью как жертвы; брак Салли с миллионером и ее жестокое убийство и, наконец, Салли как сила, манипулирующая жизнями шести наследников, не имеющих между собой никакой связи. Притом лишь одному из них предстояло получить наследство. Дейрдре явилась с этой идеей к ответственному секретарю почти в конце дня и тотчас же получила категорический отказ.
– Извини, Дейрдре. В нашем бюджете не осталось ни цента еще на одно журналистское расследование.
– Но многое уже сделано.
– Я это уже слышал.
– Верно, – продолжала она. – Именно я давала материал об убийстве ее дочери пять лет назад, так что первая часть расследования почти завершена.
– То есть именно та часть, которая уже не является новостью.
– Остальное не займет так много времени, как вы думаете. По какой-то причине я упомянута как наследница в ее завещании. Я должна расследовать это дело хотя бы в собственных интересах, так почему не сделать из этого репортаж?
Секретарь поморщился.
– Это более серьезная проблема. Можешь назвать меня старомодным, но, честно говоря, мне не нравится, когда репортажи делают репортеры, являющиеся персонажами своих статей.
– Я не стану персонажем этой истории. Я в ней человек случайный. Полагаю, единственной причиной, по которой репортера сделали наследником, была надежда на то, что эту историю опубликуют.
– Значит, по этой причине мы должны опубликовать эту историю? – удивился он. – Это похоже на один из хитроумных журналистских приемов пополнения собственного бюджета.
Дейрдре поняла, что ее попытка провалилась. Ответ ей не понравился, но слишком давить на секретаря не хотелось, чтобы не писать в течение последующих двух месяцев репортажи о соревнованиях на скорость поедания соуса чили или о выборах студентами высшей школы своего правления.
Дейрдре коснулась клавиатуры. Как же выйти из положения? Может, просто начать писать, накропать несколько блестящих страниц и снова нажать на ответственного секретаря?
Это, конечно, рискованно, но риск в ее профессии – одно из условий успеха. В отделах новостей страны работает тьма талантливых репортеров. Однако никто из них еще не получил премию Пулитцера за репортаж, написанный без разрешения. Тем более когда индивид, пишущий запретительные резолюции, идиот.
Дейрдре энергично стучала по клавишам, печатая слово за словом, пока не зазвонил телефон.
– Мидоуз, – ответила она.