Страница:
Это должно оставаться в неприкосновенности. Всякая попытка истолковать это «духовно» или согласно «чистому христианству» губительна. Когда человек хочет здесь определить, что для Бога возможно и что нет, он впадает в самопревозношение и неверие. Бог говорит, что Ему угодно, и то, что Он говорит, то и есть. Зримый образ любви
(Ин 13.1)дает только Он Сам.
Евхаристия представляет собой вместе с тем и откровение. Она говорит нам, как верующий должен соотносить себя с Христом: не перед Ним, но в Нем. В прощальных беседах, которые следуют за святым празднованием, сказано: «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более приносила плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я (пребуду) в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают. Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам. Тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода и будете Моими учениками. Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в его любви» (Ин 15.1-10).
Действительное значение этих слов раскрывается лишь на Пятидесятницу и из учения Павла о «Христе в нас» (Гал 2.20). Но нам ясно уже теперь: Христос жив изначально и творчески. По Его собственным словам, Он Сам есть «Жизнь» (Ин 11.25). В Нем, в Богочеловеке, восходит из Божиего корня новая жизнь, к которой должны быть причастны и верующие в Него (Ин 11.26). Ведь та жизнь, которая исходит в собственном смысле слова «из нас», будучи оторванной от Бога, клонится к смерти, к небытию. Та же жизнь, которая исходит из Божией вечности и к Его вечности восходит, есть жизнь Христа. Участие в ней дается нам словом и хлебом (Ин 6), поскольку мы вкушаем ее. Тем самым мы – ветви на виноградной Лозе. Из нее мы можем расти и, питаясь ее соком, плодоносить, благодаря ее жизни и одновременно своей. Об этом говорят великие и святые слова обетования: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин 6.51-54 слл.), – слова, которые порождают соблазн и возмущение, если только сердце не освободилось и не раскрылось в вере. Если же оно раскрылось, то это воистину «глаголы вечной жизни», как говорит Апостол о безысходности своего «верующего неверия» (Ин 6. 68 и Мк 9.24).
В тексте Евангелия от Луки, нами уже рассмотренном, есть фраза, на которую нам нужно еще раз обратить внимание: «Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие» (Лк 22.18). Отзвук этого мы слышим у того человека, учеником которого был Лука, – у Павла в Первом Послании к Коринфянам: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор 11.26). Слова эти полны тайны. Они указывают на грядущее время. Нам едва ли доступен их смысл, так как речь идет о будущем; то, что говорит пророк, становится ясным, только когда исполняется, – до этого мы можем только верить, надеяться, предчувствовать. Так и эти слова станут понятны, когда придет Господь. В них всплывает картина трапезы, которую Он разделит со Своими в открывшемся Царстве Божием. Тогда Он с ними будет «пить от плода виноградного». Это та же тайна, о которой идет речь в одном месте Евангелия от Иоанна: когда Иисус говорит, что к верующему в Него Он придет с Отцом Своим на трапезу (Ин 14.23). Напоминает нам это и тайное Откровение – семь посланий и следующие за ним образы бесконечного исполнения. Но больше об этом ничего сказать нельзя. Обетование должно оставаться как оно есть. Наше сердце должно предчувствовать и ожидать его исполнения.
«Дети! Недолго уже быть Мне с вами. Будете искать Меня, и как сказал Я Иудеям, что, куда Я иду, вы не можете прийти, так и вам говорю теперь... Симон Петр сказал Ему: „Господи! Куда Ты идешь? Иисус отвечал ему: Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною. Петр сказал Ему: Господи! Почему я не могу идти за тобою теперь? я душу мою положу за Тебя. Иисус отвечал ему: душу твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды“ (Ин 13.33-38).
Петр говорит искренне. Он любит своего Учителя, хочет все отдать за Него, но взор Иисуса проникает до самого дна этой любви, и Ему становится ясна ее ненадежность. Чуть дальше сказано: «Доселе я говорил вам притчами; но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу об Отце. В тот день будете просить во имя Мое, и не говорю вам, что Я буду просить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас, потому что вы возлюбили Меня и уверовали, что Я исшел от Бога. Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу. Ученики Его сказали Ему: вот теперь Ты прямо говоришь, и притчи не говоришь никакой. Теперь видим, что Ты знаешь все и не имеешь нужды, чтобы кто спрашивал Тебя. Посему веруем, что ты от Бога исшел. Иисус отвечал им: теперь веруете? Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного: но Я не один, потому что Отец со Мною» (Ин 16.25-32). Ученики слышат Его слова. Они улавливают какую-то связь, какой-то образ и радостно восклицают: «Теперь мы знаем! Теперь мы веруем!» Иисус же видит, что в действительности нет еще у них ни знания, ни веры. Никакой действительной ясности, никакого действительного убеждения – ничего, что могло бы служить поддержкой.
Сказанное ниже дает обильную пищу для размышлений: «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, что Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин 16.7). Действием Духа истина Христова просветляет умы и сердца верующих. Он «берет» от того, что Христово, и передает верующим (Ин 16.14). Но что значат слова: «Истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам»? Ведь «уйти» – значит умереть, следовательно, Христос должен умереть, чтобы Его могли понять? Почему же? Почему Он не может быть понят теперь? Можно вспомнить о том, сколько гениев должны были сначала умереть, прежде чем быть по-настоящему признанными, или о том, что человек, живший тихо и делавший свое дело, часто только тогда по-настоящему оценивался окружающими, когда уходил из жизни, ибо лишь тогда с него спадали покровы обыденного, повседневного. Но Иисус не имеет в виду ничего подобного. Почему Сын Божий должен умереть, чтобы у людей открылись глаза? Почему нельзя понять Его в Его живом присутствии? Нет – все эти «должно быть», «не может быть» веческой психологии, а из той темной тайны, о которой говорит первая глава Евангелия от Иоанна, Иисус не был узнан, потому что люди замкнулись во тьме... Но если мы понимаем правильно, то в Евангелии говорится, что эта замкнутость и тьма были и в сердцах тех, которые хотели открыться Ему. Даже и апостолы были такими, что Дух не мог прийти к ним непосредственно, а сначала Христос должен был, по непостижимой необходимости, пройти через смерть.
Согласно пасхальному обряду, вечерня начиналась: с того, что произносилась первая половина великого Халлеля, т.е. псалмы 113-118; его второй половиной она должна была заканчиваться. Вместо этого Иисус возвел очи Свои к небу и сказал... Следует переданная в семнадцатой главе Евангелия от Иоанна «первое священническая Молитва» Иисуса.
Это – одно из самых святых мест Нового Завета. Пусть читатель прочтет его с напряжением всех духовных сил и с сердечной проникновенностью. Пусть он вспомнит (об этом мы уже писали выше), как гoвoрят Иоанн и Господь в этой главе: мысли здесь не следуют одна за другой, предваряемые «потому что» и «следовательно»; здесь царит не обычная логика последовательности, но логика более сложная или, если угодно, более простая. Одна какая-либо мысль всплывает и снова уходит в глубину, приходит другая и исчезает, а первая опять появляется. Источник, из которого они рождаются, и единство, в котором они сливаются, находятся не на поверхности, а в глубине. Здесь не развертываются последовательные мысли одна за другой, а великая реальность, истина, полнота сердца раскрываются, проникают наружу, снова погружаются в глубину, опять появляются. Подобно морскому прибою. Точка же, из которой все исходит и куда возвращается, – это единство человеческих духа и сердца Иисуса с его живой Божественностью. Нужно учитывать это, читая эти слова; удерживая в памяти уже сказанное и соединяя это с новым, чувствовать за отдельными мыслями невысказанную сущность и замечать, как она проявляется в отдельных высказываниях... То, что мы скажем теперь, не призвано ничего объяснить. Ни в каком другом тексте не ощущается так очевидно, что от разумных объяснений толку мало и что, как сказано в псалме 118-ом, пелена должна упасть с глаз человека и должно быть задето его нутро. Бог дает это тем, кто Его просит.
«После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя, так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, даст Он жизнь вечную. Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого, истинного Бога и посланного Тобою Иисуса Христа. Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.
Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал Мне их, и они сохранили слово Твое. Ныне уразумели они, что все, что Ты дал Мне, от Тебя есть, ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им и они приняли, и уразумели истинно, что Я исшел от Тебя, и уверовали, что Ты послал Меня. Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои. И все Мое – Твое, и все Твое – Мое; и Я прославился в них. Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы. Когда Я был с ними в мире, я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же Я к Тебе иду, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную. Я передал им слово Твое; и мир возненавидел их, потому что они не от мира. Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла. Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина. Как ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир. И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною.
Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино, Я в них, и Ты во Мне; да будут совершенны воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня и Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них» (Ин 17.1-26).
Молитва начинается с утверждения, что «пришел час». Иисус просит Отца прославить Его той славой, хоторую Он имел у Него прежде бытия мира. Но этот час – час смерти Иисуса: таким образом Его слава должна заключаться в Его смерти. Слава Божия стоит выше всех мер и образов. Она означает не только ликование, но и нечто ужасающее. Иисус, чистый и единый с волей Отца, идет на смерть, и это – слава. Затем Он в сиянии преображения восстанет от смерти, и это-та же самая слава, та же, которую Он имел, когда мира еще не было, и которую Он будет иметь еще и после конца миров. Ибо последующая вечность – та же, что и предыдущая.
Сын по воле Отца пришел к людям, а они Его не приняли (Ин 1.10-11). Он был «Слово», говорил Своим бытием и учением, но Его благовествование не было услышано, повисло в пространстве. Он хотел призвать людей к единству Божественной жизни, к тому несказанному «мы», о котором говорит Первосвященническая Молитва, но люди отказались. Поэтому вестник любви должен был остаться в невыразимом одиночестве. Теперь, в этот час, Его одиночество становится совершенным и безмолвным. Немногие, ставшие Своими, покидают Его. Люди объединяются в адском заговоре против любви и обращаются против Него. Соблазн сводит воедино Пилата и Ирода, фарисеев и саддукеев, начальников и народ, стражей порядка и разбойников с большой дороги, иудеев и римлян, – сюда же втягивается и ученик Иуда, вовлеклись бы и другие, если бы только Иисус не «молился, чтобы не оскудела вера» Петра и чтобы он, впоследствии обратившись, не утвердил братьев своих (Лк 22.31-32). В этой покинутости Иисус обращается туда, где единение превыше всякого раскола, надежность превыше всякого сомнения: туда, где Отец повелевает и Сын повинуется, где Сын дает от Своего, Дух принимает это и вкладывает в человеческие сердца, где есть то Божественное «мы», которым проникнута эта глава – общность Иисуса с Отцом в Святом Духе. Здесь корни Иисуса. Здесь Его покой. Отсюда проистекают единение и сила, которых никто не может разрушить.
Отсюда, из Начала всех начал, Иисус пришел в мир. Отец послал Его. Теперь, в последний час, Иисус говорит Отцу, что исполнил волю Его. Он прославил Его на земле, совершив дело, которое было Ему поручено.
Что Иисус «совершил дело», несомненно, поскольку Он Сам говорит это (Ин 19.30), и тем не менее все окончилось неудачей! Его слово не принято. Его благовествование не понято. Его заповедь не услышана. И все же дело совершено – тем, что Он жил в послушании Отцу, – том послушании, чистота которого перевешивает все грехи. Он в послушании говорил слово, благовествовал, приблизил к миру Царство, – это и есть Его дело, каков бы не был ответ людей. Теперь весть прозвучала и не замолкнет больше никогда. До последнего дня она будет стучаться в сердца. Царство приблизилось и остается «близко», оно готово вступить в ход времен повсюду, где открывается вера (Мф 3.2). Христос находится в истории, как «путь и истина и жизнь» (Ин 14.6). Через Него мир стал другим. Отныне это – мир, в котором находится и неизменно пребывает Христос. Это свершилось, и в этом прославлен Отец.
Из этого божественного единения простирается рука в обреченный мир. Может быть, нигде больше в Священном Писании мы не ощущаем так остро его потерянность. Однажды мы уже говорили, до какой степени неверно понимают Иоанна: поверхностное представление превратило его в нежного, любящего юношу; в действительности же ни один из учеников не был более непреклонным, чем он. Ни у кого, даже у Павла, нет таких слов, как эти слова Иисуса: «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне». В эту потерянность простирается рука Отца, изымает, кого Он хочет, и дает этих людей Сыну.
Это и есть те, которые Ему принадлежат. Им Он говорил Свое слово. Их Он научил имени Отца. Из них Он не потерял никого, кроме сына погибели. Даже самые беспощадные места Послания к Римлянам не выражают с такой определенностью всевластие Божией милости, безусловность Его воли, берущей тех, кого Он хочет, и дающей их Сыну, тогда как другие так далеки, что Сын о них даже и не молится... Эти слова мы должны услышать, и дай нам, Господи, научиться страху, без которого мы никогда не сможем радоваться искуплению. Но чем глубже мы понимаем это, тем безоговорочнее должны отдаться воле сердца Божия. Бог может брать, кого хочет. Те, кого Он не дает Сыну Своему, остаются вовне. Не существует права, которое обеспечивало бы мне эту «данность». Ничто не мешает мне говорить Богу: «Господи, восхоти, чтобы я был среди „данных“, и мои близкие, и все мы, люди». Нельзя только добавлять: «ибо я ничего дурного не сделал». Если ты действительно так Думаешь, то твой страх за «данность» оправдан. Перед этой тайной мало что значит, исполнил ли человек «свой долг» или пренебрег им, благороден он или низок, как несущественны все прочие различия, столь важные сами по себе. Каждый должен делать что может, и каждая ценность стоит того, чего она стоит, но перед этой тайной все это не значит ничего. До самых глубин души ты должен осознать, что ты – грешный и погибший человек, но из безысходности этого знания бросайся к сердцу Божию и говори: «Господи, восхоти, чтобы я был „дан“, чтобы я принадлежал к числу тех, кого Сын Твой не потерял, я, и мои близкие, и все мы, люди».
Не безумие ли это? На таком образе мыслей не могла бы строиться ни одна философия. Если бы философские системы выглядели так, как это рассуждение, то право и порядок среди людей были бы невозможны. Но ведь оно и не от мира сего, и «нелепость» его вызвана тем, что несказанная тайна Божией благодати и любви, как только мы пытаемся ее осмыслить, не может, по-видимому, принимать никакой иной формы, кроме этой.
Есть, как видно, нечто воистину прославляющее Отца и заслуживающее того, чтобы Сын сказал Ему об этом в Свой последний час, – то, что никого из тех, кого дал Ему Отец, Он не потерял! Все говорило за то, что они потеряны. Ведь сказаны же страшные слова: «Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание». Значит, и он был среди тех, которые были «даны»? И все-таки погиб? Почему? Но со своим мышлением мы не можем двигаться дальше. Одно должно быть нам ясно, что здесь содержится предупреждение, знак, указывающий, как велика была для учеников опасность гибели, соблазна. Ведь в ту же ночь, прежде чем дважды пропоет петух, Петр трижды клятвенно отречется (Ин 17.18; 25-27)! В эту ночь все они разбегутся (Мф 26.31), так что у креста останутся только Иоанн и несколько женщин... То, что они не окончательно изменяют Господу, и есть чудо благодати, прославляющее Бога.
Ученикам – тем людям, которые были Ему даны – Иисус открыл имя Отца. Он им сказал, и они приняли, что Христос послан Отцом. Он сказал им Свое слово, которое есть живая истина. Он передал им славу, которую Ему доверил Отец. Он даровал им любовь. Все это верно – и все же они остались собой. Значит то, что Он «дал» им, лежит в них, как зародыш в земле, о котором она не знает. Несмотря на непонимание учеников, на их трусость, все это в них – воистину дело всесильной благодати! Когда потом, после ухода Господа, придет Дух, Он Своим жаром согреет этот зародыш, и посев взойдет.
Тогда их человеческая воля, их разумение, срастутся с тем божественным, что вложил в них Господь, хоть оно и было в них прежде, но их самих там не было. Позже оно будет в них, а они в нем. Тогда они будут веровать и свидетельствовать, не зная, почему именно они были удостоены благодати и перенесены через ужасающий мрак.
Тогда воплотится тайна несказанного единства, о которой говорит Первосвященническая Молитва – то святое «Мы», где Отец в Сыне и Сын в Отце, и оба едины в любви Духа. Одна жизнь, одна истина, одна любовь, и все же трое Живых и Истинных и Любящих. Сюда вовлекаются те, кого сила Христова перенесла через мрак. Окружать их будет чуждый мир, и более чем чуждый – ненавидящий все, что не от него исходит (Ин 15.19). Потому ведь враги Христа и убили Его, что Он был не таким, как они. С той же ненавистью они обратятся и против тех, кто входит в святое семейство, и поступят с ними – в той или иной форме – так, как поступили со Христом. Ученики же должны знать, что они пребывают в том же ограждаемом единстве, что и Христос, – ныне, когда Он готов противостоять ненависти мира.
Невыразимая перспектива открывается, когда Иисус говорит: «Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино: как Ты, Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они, да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне; да будут совершенны воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня». И еще: «Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира». Здесь предвосхищается вся полнота грядущей славы, все, что говорит Послание к Римлянам о будущем преображении детей Божиих (Рим 8.17-21), что сказано в Послании к Ефесянам и Колоссянам о грядущем преображении творения и что возвещают таинственные образы Апокалипсиса о будущем мире...
И все же мы никогда не должны забывать о том, что происходит между тем часом, когда Господь все это говорит, и тем, когда приходит Святой Дух и начинается исполнение обетования. Никогда христианин не может примириться с мыслью, что Христос должен был умереть. Никогда он не должен принимать как должное, что искупление произошло через смерть Христа, ибо в противном случае все меняется. Тогда закоснелость и бесчеловечность разрушают все. Тогда жизнь Господа перестает быть действительно прожитой жизнью – с Его пришествием, деяниями, волей и трагической судьбой. Тогда бледнеет любовь – но это должен сам чувствовать каждый, кто вдумывается в жизнь Господа, стараясь дойти до самой сути.
Он сказал ученикам своим: «посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: „душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте“.
И, отойдя немного, пал на землю, и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей. И говорил:
Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты». Возвращается, и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр, плоть же немощна.
И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими: ибо глаза у них отяжелели; и они не знали, что Ему отвечать. (Мк 14.32-40)
Еще раз Он отошел. Явился же Ему Ангел с небес, и укреплял Его. И, находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю.
Встав от молитвы (Лк 22.43-45), приходит в третий раз (к ученикам), и говорит им: вы все еще спите и почиваете? Кончено; пришел час; вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня (Мк 14.41-42).
Окончив Первосвященническую Молитву – и что это был за конец, что за завершение всех земных дел! – Иисус со своей маленькой группой спускается с горы, на которой стоял город. По преданию, дом, в котором состоялась Тайная Вечеря, принадлежал семье того Иоанна, который впоследствии назывался Марком, был помощником апостола Петра в деле христианского благовествования и написал Евангелие, носящее его имя. Считают также, что он был тем Иоанном, который, «завернувшись по нагому телу в покрывало», был неподалеку от Него в последнюю ночь (Мк 14.51-52). По этой версии он последовал за Иисусом и наблюдал за ним, также в тот таинственный час в Гефсимании, когда все спали. Но потом, когда появилась стража, он в страхе бежал...
Итак, Иисус спускается с горы за Кедронский поток, – может быть, тем самым путем, каким на девять столетий раньше прошел Его предок, престарелый царь Давид, когда бежал от своего сына Авессалома... Потом по другому берегу поднимаются они вверх по долине и приходят в маленькую усадьбу, называвшуюся Гефсиманией. Как говорит Иоанн, Иисус часто бывал там со Своими учениками, сидел там с ними и учил их (Ин 18.2). Они чувствуют, что все подходит к концу и, вероятно, не удивляются, когда Он говорит им, чтобы подождали, пока Он помолится: ведь они привыкли, что Он часто уходит от них, чтобы в тишине одному побеседовать с Богом. Троих из них Он берет с Собой: Петра, Иакова и Иоанна, тех самых, которые недавно были с Ним на горе Преображения.
Страшная печаль овладевает Им – «душа Моя скорбит смертельно», говорит священный текст. Чтобы не быть назойливыми, мы не будем останавливаться на этом; пусть каждый вникнет в эти слова, так глубоко и прочувствованно, как только может, ибо они касаются и его. Иисус велит троим подождать Его – и, возможно, их удивляет его просьба пободрствовать с Ним. Может быть, Он впервые высказывает подобное желание. Потом он делает еще несколько шагов, падает ниц и молится.
Мы должны остановиться и спросить себя, как нам читать и понимать то, что за этим следует. Психологии тут уже нечего делать. Она – отличная вещь, когда ею движут сердечный жар и благоговение. С ее помощью один человек понимает другого, ибо оба они – люди. Но здесь она уже не может помочь. Если применить здесь «психологию», то она скажет нам приблизительно следующее: в религиозной жизни постоянно наблюдается, как за взлетом духовного опыта, созерцательности, любви и самоотдачи, требующими напряжения сил, следует упадок, угасание способности прозревать смысл вещей. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на жизнь пророков: например, Илии, о котором мы уже говорили. Нечто похожее происходит вслед за тем, как от Него отвернулись и правители и народ после путешествия в Иерусалим, с его потрясающими переживаниями, за вступлением в святой город, за страшным ожиданием последних Дней, за предательством одного из учеников и за Тайной Вечерей. За всем этим неслыханным напряжением последовал спад... Это можно проследить у любого человека, ведущего трудную борьбу за великое дело, в том числе и у пророков, хотя тут уже пришлось бы проникать в совсем другие глубины, чем те, которыми занимается обычная психология религии, ничего не знающая о действительном Боге и о действительной душе, – попытка такого рода заведомо оказалась бы здесь несостоятельной и повела бы только к потере ощущения времени и одновременно – искупительной силы происшедшего, ощущения, к которому можно прийти с верой, поучающей нас посредством Откровения.
Евхаристия представляет собой вместе с тем и откровение. Она говорит нам, как верующий должен соотносить себя с Христом: не перед Ним, но в Нем. В прощальных беседах, которые следуют за святым празднованием, сказано: «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более приносила плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я (пребуду) в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают. Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам. Тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода и будете Моими учениками. Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в его любви» (Ин 15.1-10).
Действительное значение этих слов раскрывается лишь на Пятидесятницу и из учения Павла о «Христе в нас» (Гал 2.20). Но нам ясно уже теперь: Христос жив изначально и творчески. По Его собственным словам, Он Сам есть «Жизнь» (Ин 11.25). В Нем, в Богочеловеке, восходит из Божиего корня новая жизнь, к которой должны быть причастны и верующие в Него (Ин 11.26). Ведь та жизнь, которая исходит в собственном смысле слова «из нас», будучи оторванной от Бога, клонится к смерти, к небытию. Та же жизнь, которая исходит из Божией вечности и к Его вечности восходит, есть жизнь Христа. Участие в ней дается нам словом и хлебом (Ин 6), поскольку мы вкушаем ее. Тем самым мы – ветви на виноградной Лозе. Из нее мы можем расти и, питаясь ее соком, плодоносить, благодаря ее жизни и одновременно своей. Об этом говорят великие и святые слова обетования: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин 6.51-54 слл.), – слова, которые порождают соблазн и возмущение, если только сердце не освободилось и не раскрылось в вере. Если же оно раскрылось, то это воистину «глаголы вечной жизни», как говорит Апостол о безысходности своего «верующего неверия» (Ин 6. 68 и Мк 9.24).
В тексте Евангелия от Луки, нами уже рассмотренном, есть фраза, на которую нам нужно еще раз обратить внимание: «Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие» (Лк 22.18). Отзвук этого мы слышим у того человека, учеником которого был Лука, – у Павла в Первом Послании к Коринфянам: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор 11.26). Слова эти полны тайны. Они указывают на грядущее время. Нам едва ли доступен их смысл, так как речь идет о будущем; то, что говорит пророк, становится ясным, только когда исполняется, – до этого мы можем только верить, надеяться, предчувствовать. Так и эти слова станут понятны, когда придет Господь. В них всплывает картина трапезы, которую Он разделит со Своими в открывшемся Царстве Божием. Тогда Он с ними будет «пить от плода виноградного». Это та же тайна, о которой идет речь в одном месте Евангелия от Иоанна: когда Иисус говорит, что к верующему в Него Он придет с Отцом Своим на трапезу (Ин 14.23). Напоминает нам это и тайное Откровение – семь посланий и следующие за ним образы бесконечного исполнения. Но больше об этом ничего сказать нельзя. Обетование должно оставаться как оно есть. Наше сердце должно предчувствовать и ожидать его исполнения.
11. ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСКАЯ МОЛИТВА
Каждый раз, когда читаешь повествование о Тайной Вечере, сердце чувствует, какой любовью Иисус объемлет Своих, но также и насколько Он одинок среди них. Вот несколько примеров, в которых это проступает с особой яркостью.«Дети! Недолго уже быть Мне с вами. Будете искать Меня, и как сказал Я Иудеям, что, куда Я иду, вы не можете прийти, так и вам говорю теперь... Симон Петр сказал Ему: „Господи! Куда Ты идешь? Иисус отвечал ему: Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною. Петр сказал Ему: Господи! Почему я не могу идти за тобою теперь? я душу мою положу за Тебя. Иисус отвечал ему: душу твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды“ (Ин 13.33-38).
Петр говорит искренне. Он любит своего Учителя, хочет все отдать за Него, но взор Иисуса проникает до самого дна этой любви, и Ему становится ясна ее ненадежность. Чуть дальше сказано: «Доселе я говорил вам притчами; но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу об Отце. В тот день будете просить во имя Мое, и не говорю вам, что Я буду просить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас, потому что вы возлюбили Меня и уверовали, что Я исшел от Бога. Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу. Ученики Его сказали Ему: вот теперь Ты прямо говоришь, и притчи не говоришь никакой. Теперь видим, что Ты знаешь все и не имеешь нужды, чтобы кто спрашивал Тебя. Посему веруем, что ты от Бога исшел. Иисус отвечал им: теперь веруете? Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного: но Я не один, потому что Отец со Мною» (Ин 16.25-32). Ученики слышат Его слова. Они улавливают какую-то связь, какой-то образ и радостно восклицают: «Теперь мы знаем! Теперь мы веруем!» Иисус же видит, что в действительности нет еще у них ни знания, ни веры. Никакой действительной ясности, никакого действительного убеждения – ничего, что могло бы служить поддержкой.
Сказанное ниже дает обильную пищу для размышлений: «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, что Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин 16.7). Действием Духа истина Христова просветляет умы и сердца верующих. Он «берет» от того, что Христово, и передает верующим (Ин 16.14). Но что значат слова: «Истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам»? Ведь «уйти» – значит умереть, следовательно, Христос должен умереть, чтобы Его могли понять? Почему же? Почему Он не может быть понят теперь? Можно вспомнить о том, сколько гениев должны были сначала умереть, прежде чем быть по-настоящему признанными, или о том, что человек, живший тихо и делавший свое дело, часто только тогда по-настоящему оценивался окружающими, когда уходил из жизни, ибо лишь тогда с него спадали покровы обыденного, повседневного. Но Иисус не имеет в виду ничего подобного. Почему Сын Божий должен умереть, чтобы у людей открылись глаза? Почему нельзя понять Его в Его живом присутствии? Нет – все эти «должно быть», «не может быть» веческой психологии, а из той темной тайны, о которой говорит первая глава Евангелия от Иоанна, Иисус не был узнан, потому что люди замкнулись во тьме... Но если мы понимаем правильно, то в Евангелии говорится, что эта замкнутость и тьма были и в сердцах тех, которые хотели открыться Ему. Даже и апостолы были такими, что Дух не мог прийти к ним непосредственно, а сначала Христос должен был, по непостижимой необходимости, пройти через смерть.
Согласно пасхальному обряду, вечерня начиналась: с того, что произносилась первая половина великого Халлеля, т.е. псалмы 113-118; его второй половиной она должна была заканчиваться. Вместо этого Иисус возвел очи Свои к небу и сказал... Следует переданная в семнадцатой главе Евангелия от Иоанна «первое священническая Молитва» Иисуса.
Это – одно из самых святых мест Нового Завета. Пусть читатель прочтет его с напряжением всех духовных сил и с сердечной проникновенностью. Пусть он вспомнит (об этом мы уже писали выше), как гoвoрят Иоанн и Господь в этой главе: мысли здесь не следуют одна за другой, предваряемые «потому что» и «следовательно»; здесь царит не обычная логика последовательности, но логика более сложная или, если угодно, более простая. Одна какая-либо мысль всплывает и снова уходит в глубину, приходит другая и исчезает, а первая опять появляется. Источник, из которого они рождаются, и единство, в котором они сливаются, находятся не на поверхности, а в глубине. Здесь не развертываются последовательные мысли одна за другой, а великая реальность, истина, полнота сердца раскрываются, проникают наружу, снова погружаются в глубину, опять появляются. Подобно морскому прибою. Точка же, из которой все исходит и куда возвращается, – это единство человеческих духа и сердца Иисуса с его живой Божественностью. Нужно учитывать это, читая эти слова; удерживая в памяти уже сказанное и соединяя это с новым, чувствовать за отдельными мыслями невысказанную сущность и замечать, как она проявляется в отдельных высказываниях... То, что мы скажем теперь, не призвано ничего объяснить. Ни в каком другом тексте не ощущается так очевидно, что от разумных объяснений толку мало и что, как сказано в псалме 118-ом, пелена должна упасть с глаз человека и должно быть задето его нутро. Бог дает это тем, кто Его просит.
«После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя, так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, даст Он жизнь вечную. Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого, истинного Бога и посланного Тобою Иисуса Христа. Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.
Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал Мне их, и они сохранили слово Твое. Ныне уразумели они, что все, что Ты дал Мне, от Тебя есть, ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им и они приняли, и уразумели истинно, что Я исшел от Тебя, и уверовали, что Ты послал Меня. Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои. И все Мое – Твое, и все Твое – Мое; и Я прославился в них. Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы. Когда Я был с ними в мире, я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же Я к Тебе иду, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную. Я передал им слово Твое; и мир возненавидел их, потому что они не от мира. Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла. Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина. Как ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир. И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною.
Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино, Я в них, и Ты во Мне; да будут совершенны воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня и Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них» (Ин 17.1-26).
Молитва начинается с утверждения, что «пришел час». Иисус просит Отца прославить Его той славой, хоторую Он имел у Него прежде бытия мира. Но этот час – час смерти Иисуса: таким образом Его слава должна заключаться в Его смерти. Слава Божия стоит выше всех мер и образов. Она означает не только ликование, но и нечто ужасающее. Иисус, чистый и единый с волей Отца, идет на смерть, и это – слава. Затем Он в сиянии преображения восстанет от смерти, и это-та же самая слава, та же, которую Он имел, когда мира еще не было, и которую Он будет иметь еще и после конца миров. Ибо последующая вечность – та же, что и предыдущая.
Сын по воле Отца пришел к людям, а они Его не приняли (Ин 1.10-11). Он был «Слово», говорил Своим бытием и учением, но Его благовествование не было услышано, повисло в пространстве. Он хотел призвать людей к единству Божественной жизни, к тому несказанному «мы», о котором говорит Первосвященническая Молитва, но люди отказались. Поэтому вестник любви должен был остаться в невыразимом одиночестве. Теперь, в этот час, Его одиночество становится совершенным и безмолвным. Немногие, ставшие Своими, покидают Его. Люди объединяются в адском заговоре против любви и обращаются против Него. Соблазн сводит воедино Пилата и Ирода, фарисеев и саддукеев, начальников и народ, стражей порядка и разбойников с большой дороги, иудеев и римлян, – сюда же втягивается и ученик Иуда, вовлеклись бы и другие, если бы только Иисус не «молился, чтобы не оскудела вера» Петра и чтобы он, впоследствии обратившись, не утвердил братьев своих (Лк 22.31-32). В этой покинутости Иисус обращается туда, где единение превыше всякого раскола, надежность превыше всякого сомнения: туда, где Отец повелевает и Сын повинуется, где Сын дает от Своего, Дух принимает это и вкладывает в человеческие сердца, где есть то Божественное «мы», которым проникнута эта глава – общность Иисуса с Отцом в Святом Духе. Здесь корни Иисуса. Здесь Его покой. Отсюда проистекают единение и сила, которых никто не может разрушить.
Отсюда, из Начала всех начал, Иисус пришел в мир. Отец послал Его. Теперь, в последний час, Иисус говорит Отцу, что исполнил волю Его. Он прославил Его на земле, совершив дело, которое было Ему поручено.
Что Иисус «совершил дело», несомненно, поскольку Он Сам говорит это (Ин 19.30), и тем не менее все окончилось неудачей! Его слово не принято. Его благовествование не понято. Его заповедь не услышана. И все же дело совершено – тем, что Он жил в послушании Отцу, – том послушании, чистота которого перевешивает все грехи. Он в послушании говорил слово, благовествовал, приблизил к миру Царство, – это и есть Его дело, каков бы не был ответ людей. Теперь весть прозвучала и не замолкнет больше никогда. До последнего дня она будет стучаться в сердца. Царство приблизилось и остается «близко», оно готово вступить в ход времен повсюду, где открывается вера (Мф 3.2). Христос находится в истории, как «путь и истина и жизнь» (Ин 14.6). Через Него мир стал другим. Отныне это – мир, в котором находится и неизменно пребывает Христос. Это свершилось, и в этом прославлен Отец.
Из этого божественного единения простирается рука в обреченный мир. Может быть, нигде больше в Священном Писании мы не ощущаем так остро его потерянность. Однажды мы уже говорили, до какой степени неверно понимают Иоанна: поверхностное представление превратило его в нежного, любящего юношу; в действительности же ни один из учеников не был более непреклонным, чем он. Ни у кого, даже у Павла, нет таких слов, как эти слова Иисуса: «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне». В эту потерянность простирается рука Отца, изымает, кого Он хочет, и дает этих людей Сыну.
Это и есть те, которые Ему принадлежат. Им Он говорил Свое слово. Их Он научил имени Отца. Из них Он не потерял никого, кроме сына погибели. Даже самые беспощадные места Послания к Римлянам не выражают с такой определенностью всевластие Божией милости, безусловность Его воли, берущей тех, кого Он хочет, и дающей их Сыну, тогда как другие так далеки, что Сын о них даже и не молится... Эти слова мы должны услышать, и дай нам, Господи, научиться страху, без которого мы никогда не сможем радоваться искуплению. Но чем глубже мы понимаем это, тем безоговорочнее должны отдаться воле сердца Божия. Бог может брать, кого хочет. Те, кого Он не дает Сыну Своему, остаются вовне. Не существует права, которое обеспечивало бы мне эту «данность». Ничто не мешает мне говорить Богу: «Господи, восхоти, чтобы я был среди „данных“, и мои близкие, и все мы, люди». Нельзя только добавлять: «ибо я ничего дурного не сделал». Если ты действительно так Думаешь, то твой страх за «данность» оправдан. Перед этой тайной мало что значит, исполнил ли человек «свой долг» или пренебрег им, благороден он или низок, как несущественны все прочие различия, столь важные сами по себе. Каждый должен делать что может, и каждая ценность стоит того, чего она стоит, но перед этой тайной все это не значит ничего. До самых глубин души ты должен осознать, что ты – грешный и погибший человек, но из безысходности этого знания бросайся к сердцу Божию и говори: «Господи, восхоти, чтобы я был „дан“, чтобы я принадлежал к числу тех, кого Сын Твой не потерял, я, и мои близкие, и все мы, люди».
Не безумие ли это? На таком образе мыслей не могла бы строиться ни одна философия. Если бы философские системы выглядели так, как это рассуждение, то право и порядок среди людей были бы невозможны. Но ведь оно и не от мира сего, и «нелепость» его вызвана тем, что несказанная тайна Божией благодати и любви, как только мы пытаемся ее осмыслить, не может, по-видимому, принимать никакой иной формы, кроме этой.
Есть, как видно, нечто воистину прославляющее Отца и заслуживающее того, чтобы Сын сказал Ему об этом в Свой последний час, – то, что никого из тех, кого дал Ему Отец, Он не потерял! Все говорило за то, что они потеряны. Ведь сказаны же страшные слова: «Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание». Значит, и он был среди тех, которые были «даны»? И все-таки погиб? Почему? Но со своим мышлением мы не можем двигаться дальше. Одно должно быть нам ясно, что здесь содержится предупреждение, знак, указывающий, как велика была для учеников опасность гибели, соблазна. Ведь в ту же ночь, прежде чем дважды пропоет петух, Петр трижды клятвенно отречется (Ин 17.18; 25-27)! В эту ночь все они разбегутся (Мф 26.31), так что у креста останутся только Иоанн и несколько женщин... То, что они не окончательно изменяют Господу, и есть чудо благодати, прославляющее Бога.
Ученикам – тем людям, которые были Ему даны – Иисус открыл имя Отца. Он им сказал, и они приняли, что Христос послан Отцом. Он сказал им Свое слово, которое есть живая истина. Он передал им славу, которую Ему доверил Отец. Он даровал им любовь. Все это верно – и все же они остались собой. Значит то, что Он «дал» им, лежит в них, как зародыш в земле, о котором она не знает. Несмотря на непонимание учеников, на их трусость, все это в них – воистину дело всесильной благодати! Когда потом, после ухода Господа, придет Дух, Он Своим жаром согреет этот зародыш, и посев взойдет.
Тогда их человеческая воля, их разумение, срастутся с тем божественным, что вложил в них Господь, хоть оно и было в них прежде, но их самих там не было. Позже оно будет в них, а они в нем. Тогда они будут веровать и свидетельствовать, не зная, почему именно они были удостоены благодати и перенесены через ужасающий мрак.
Тогда воплотится тайна несказанного единства, о которой говорит Первосвященническая Молитва – то святое «Мы», где Отец в Сыне и Сын в Отце, и оба едины в любви Духа. Одна жизнь, одна истина, одна любовь, и все же трое Живых и Истинных и Любящих. Сюда вовлекаются те, кого сила Христова перенесла через мрак. Окружать их будет чуждый мир, и более чем чуждый – ненавидящий все, что не от него исходит (Ин 15.19). Потому ведь враги Христа и убили Его, что Он был не таким, как они. С той же ненавистью они обратятся и против тех, кто входит в святое семейство, и поступят с ними – в той или иной форме – так, как поступили со Христом. Ученики же должны знать, что они пребывают в том же ограждаемом единстве, что и Христос, – ныне, когда Он готов противостоять ненависти мира.
Невыразимая перспектива открывается, когда Иисус говорит: «Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино: как Ты, Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они, да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне; да будут совершенны воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня». И еще: «Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира». Здесь предвосхищается вся полнота грядущей славы, все, что говорит Послание к Римлянам о будущем преображении детей Божиих (Рим 8.17-21), что сказано в Послании к Ефесянам и Колоссянам о грядущем преображении творения и что возвещают таинственные образы Апокалипсиса о будущем мире...
И все же мы никогда не должны забывать о том, что происходит между тем часом, когда Господь все это говорит, и тем, когда приходит Святой Дух и начинается исполнение обетования. Никогда христианин не может примириться с мыслью, что Христос должен был умереть. Никогда он не должен принимать как должное, что искупление произошло через смерть Христа, ибо в противном случае все меняется. Тогда закоснелость и бесчеловечность разрушают все. Тогда жизнь Господа перестает быть действительно прожитой жизнью – с Его пришествием, деяниями, волей и трагической судьбой. Тогда бледнеет любовь – но это должен сам чувствовать каждый, кто вдумывается в жизнь Господа, стараясь дойти до самой сути.
12. ГЕФСИМАНИЯ
Евангелие повествует: «Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон (Ин 18.1)и пошел по обыкновению на гору Елеонскую» (Лк 22.39).Он сказал ученикам своим: «посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: „душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте“.
И, отойдя немного, пал на землю, и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей. И говорил:
Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты». Возвращается, и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр, плоть же немощна.
И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими: ибо глаза у них отяжелели; и они не знали, что Ему отвечать. (Мк 14.32-40)
Еще раз Он отошел. Явился же Ему Ангел с небес, и укреплял Его. И, находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю.
Встав от молитвы (Лк 22.43-45), приходит в третий раз (к ученикам), и говорит им: вы все еще спите и почиваете? Кончено; пришел час; вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня (Мк 14.41-42).
Окончив Первосвященническую Молитву – и что это был за конец, что за завершение всех земных дел! – Иисус со своей маленькой группой спускается с горы, на которой стоял город. По преданию, дом, в котором состоялась Тайная Вечеря, принадлежал семье того Иоанна, который впоследствии назывался Марком, был помощником апостола Петра в деле христианского благовествования и написал Евангелие, носящее его имя. Считают также, что он был тем Иоанном, который, «завернувшись по нагому телу в покрывало», был неподалеку от Него в последнюю ночь (Мк 14.51-52). По этой версии он последовал за Иисусом и наблюдал за ним, также в тот таинственный час в Гефсимании, когда все спали. Но потом, когда появилась стража, он в страхе бежал...
Итак, Иисус спускается с горы за Кедронский поток, – может быть, тем самым путем, каким на девять столетий раньше прошел Его предок, престарелый царь Давид, когда бежал от своего сына Авессалома... Потом по другому берегу поднимаются они вверх по долине и приходят в маленькую усадьбу, называвшуюся Гефсиманией. Как говорит Иоанн, Иисус часто бывал там со Своими учениками, сидел там с ними и учил их (Ин 18.2). Они чувствуют, что все подходит к концу и, вероятно, не удивляются, когда Он говорит им, чтобы подождали, пока Он помолится: ведь они привыкли, что Он часто уходит от них, чтобы в тишине одному побеседовать с Богом. Троих из них Он берет с Собой: Петра, Иакова и Иоанна, тех самых, которые недавно были с Ним на горе Преображения.
Страшная печаль овладевает Им – «душа Моя скорбит смертельно», говорит священный текст. Чтобы не быть назойливыми, мы не будем останавливаться на этом; пусть каждый вникнет в эти слова, так глубоко и прочувствованно, как только может, ибо они касаются и его. Иисус велит троим подождать Его – и, возможно, их удивляет его просьба пободрствовать с Ним. Может быть, Он впервые высказывает подобное желание. Потом он делает еще несколько шагов, падает ниц и молится.
Мы должны остановиться и спросить себя, как нам читать и понимать то, что за этим следует. Психологии тут уже нечего делать. Она – отличная вещь, когда ею движут сердечный жар и благоговение. С ее помощью один человек понимает другого, ибо оба они – люди. Но здесь она уже не может помочь. Если применить здесь «психологию», то она скажет нам приблизительно следующее: в религиозной жизни постоянно наблюдается, как за взлетом духовного опыта, созерцательности, любви и самоотдачи, требующими напряжения сил, следует упадок, угасание способности прозревать смысл вещей. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на жизнь пророков: например, Илии, о котором мы уже говорили. Нечто похожее происходит вслед за тем, как от Него отвернулись и правители и народ после путешествия в Иерусалим, с его потрясающими переживаниями, за вступлением в святой город, за страшным ожиданием последних Дней, за предательством одного из учеников и за Тайной Вечерей. За всем этим неслыханным напряжением последовал спад... Это можно проследить у любого человека, ведущего трудную борьбу за великое дело, в том числе и у пророков, хотя тут уже пришлось бы проникать в совсем другие глубины, чем те, которыми занимается обычная психология религии, ничего не знающая о действительном Боге и о действительной душе, – попытка такого рода заведомо оказалась бы здесь несостоятельной и повела бы только к потере ощущения времени и одновременно – искупительной силы происшедшего, ощущения, к которому можно прийти с верой, поучающей нас посредством Откровения.