Страница:
Дальше же сказано, и этим заканчивается Тайное Откровение: «Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя. И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит... И Я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей. Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе! Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь»
(Откр 22.16-21). О некоторых из этих высказываний еще пойдет речь ниже. Здесь же нам нужно заняться только одним: новым и последним образом Господа, открывающимся в имени «Иисус». Это диво! Просияли великие видения: образ Ходящего среди золотых светильников, Агнец, Младенец на руках звездной жены, Победитель, и Судия и Вершитель – образы вечного величия и божественной тайны. Но все это включается в простую человечность и интимную близость имени «Иисус». Он – Тот, Который некогда был на земле, за Которым следовал тайновидец, и на груди Которого он возлежал. Этот Иисус и есть все, о чем здесь говорилось. Этим именем заканчиваются Апокалипсис и Священное Писание.
В этих словах сосредоточено множество образов, которые говорят сами за себя. Они обращаются к душе человека, жаждущей жизни, ее ценностей и счастья. Но затем выясняется, что все они относятся к будущему исполнению, к тому бытию, которое Иисус называет вечной жизнью, сокровищем на небесах, драгоценной жемчужиной, то есть к общению с Богом.
Дерево воплощает в себе жизненную силу, побеждающую смерть и обетованную первому человеку при условии, что он выдержит испытание. Венец символизирует восторг через веру. Сокровенная манна – это блаженное самораскрытие Бога человеку. Белый камень с именем означает, что человек призывается Богом; он становится личностью, когда Бог обращается к нему с любовью. Власть над язычниками означает господство, которое будет дано тем, кто сохранил верность вопреки натиску врагов Божиих. Утренняя звезда, святое начало дня – это звездное великолепие в завершении. Белая одежда предназначена для вечного празднества. Именем, записанным в книге жизни и возглашаемым Отцом и Ангелами Его, скрепляется небесное избранничество. Превращение в столп в храме Бога Христова означает, что выдержавший испытание будет введен в вечное здание Божие, будет поддерживать его вместе с другими и никогда больше не будет исторгнут из святого образа. Имя Божие, написанное на столпе, это Сам Бог, и Его святое имя дарует избранному его собственную суть. Сидение же на престоле выражает участие в возвышении Христа. Таким образом, это – обетования вечного божественного смысла.
Тема обетования проходит через весь Апокалипсис. Притесняемым и борющимся все время говорится: держитесь! оставайтесь верны! будьте тверды! Вам будет даровано исполнение, которое превзойдет все ожидания!
Также через весь Апокалипсис проходит тема изобилия.
Уже в самом начале мы слышим о семи внушительных золотых светильниках, среди которых ходит Подобный Сыну Человеческому. Он опоясан золотым поясом, на двадцати четырех старцах – золотые венцы, в руках у них гусли, а позже – кадильницы из того же благородного металла. Ангелам даются золотые трубы и такие же чаши, из которых они должны излить на землю гнев Божий. Особый, священный характер придается драгоценностям благодаря сочетанию белой одежды с золотыми украшениями. Из истории мы знаем, что в древности любили сочетать слоновую кость с золотом, чтобы придавать изображениям богов возвышенность и торжественность. Неземным величием должна была быть отмечена статуя Зевса, выполненная в этом стиле. Этот цвет появляется и здесь: с одной стороны, белые одежды, с другой – золотые пояса, венцы и окружающие предметы.
Из этого изобилия выделяются видения, отличающиеся особым великолепием, например, видение Восседающего на престоле в четвертой главе. «И тотчас я был в Духе: и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий. И сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду. И вокруг престола двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы. И от престола исходили громы и молнии, и гласы и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих» (Откр 4.2-5). Все тонет в блеске драгоценных камней, скрывающем лик, а вокруг престола такое великолепие, для описания которого нужна целая цепь образов. Картина небесного града в двадцать четвертой главе – это настоящий каскад драгоценностей. Град построен из золота, и это золото подобно чистому стеклу. Улицы в нем из прозрачного золота. Каждые из двенадцати ворот состоят из одной-единственной жемчужины, а стены сложены из драгоценных камней двенадцати видов, – великолепие, на которое уж невозможно смотреть, его можно только ощущать. Когда откладываешь Апокалипсис, перед глазами все продолжает сверкать, а чувства не сразу расстаются с ощущением грандиозности, о которых мы только что говорили: сияние золота и драгоценностей служит залогом их грядущего исполнения.
С двумя предыдущими темами связана еще одна: тема апокалиптических масс. Это словосочетание не означает однако аморфного скопления отдельных существ, беззащитности и хаоса; правильнее было бы говорить о воинстве, хоре, собирательном образе могучей жизни, перекрывающем существование отдельного человека.
Так, в пятой главе мы слышим об Агнце, вокруг престола Которого собираются Ангелы – «тьмы тем и тысячи тысяч» (Откр 5.11). Это означает неисчислимое множество, так как это наибольшие числа, которыми обычно оперировало мышление древних, стремившееся не столько наращивать цифры, сколько выразить саму идею множественности. Затем к ангелам присоединяется «всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землею, и на море, и все, что в них» (Откр 5.18), и из уст их возносится бесконечная хвала... В седьмой главе говорится о «ста сорока четырех тысячах запечатленных» из всех двенадцати колен святого народа (Откр 7.4). Двенадцать – это число всеобъемлющести; здесь оно взято двенадцать раз и выражено в тысячах. Таким образом, согласно античному восприятию, это всеобъемлющая совокупность, и она возрастает, когда затем появляется множество, «которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков», стоящее «перед престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих (Откр 7.9). Нам нужно внутренне почувствовать этот образ: воинства в белых одеждах с необозримым колыханьем пальмовых ветвей в руках. Хвалебное пение разносится и из их уст... Затем вновь следует видение Агнца, стоящего на горе Сионе. С Ним – сто сорок четыре тысячи, повсюду следующие за Ним. Они поют «как бы новую песнь», песнь, подымающуюся из обновленной жизни, из обновленных сердец (Откр 14.3). Девятнадцатая глава повествует о «многочисленном народе», и его хвала звучит «как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных» (Откр 19.1, 6). После этого небо раскрывается и появляется Всадник на белом коне, за Ним следуют небесные воинства, тоже на белых конях и облеченные в белые одежды.
Так продолжается на протяжении всего Апокалипсиса: хоры, толпы, воинства, массы, рокот, рев, громы. Обетования посланий касаются отдельного человека. В них все время упоминается «побеждающий»... Они имеют в виду «тебя» – вот этого человека с его особым бытием и особой судьбой, вплоть до таких картин, отражающих неповторимо-личную связь, как трапеза наедине с Христом, или дивный образ белого камня с именем, которого никто не знает, кроме Бога и его носителя. Ведь бывает же, что, следуя голосу любви, один человек нарекает другого, очень ему дорогого, особым именем, выражающим то, чем сущность другого затронула его. Конечно, ему не хотелось бы, чтобы это стало общеизвестным, – оно должно оставаться только достоянием двоих. На камне указано имя, которым Бог творчески выражает сущность возлюбленного Им человека. Это – особое выделение личности в Апокалипсисе. Среди множеств же нет ничего особого, ничего единичного, есть великая общая жизнь. Конечно, среди них каждый единичен, каждый в свой час получил белый камень, – но они, сливаясь воедино, возносят единую хвалу, и здесь суть дела в этом. Это тоже полнота, и она смыкается с теми обетованиями и драгоценностями, о которых мы говорили.
В Апокалипсисе безраздельно властвует бесконечное; оно волнуется, надвигается, поднимается. Бесконечная, вечная жизнь вливается в конечную, временную жизнь, неся ей исполнение, по которому она томилась веками. Это – святая, от Бога исходящая жизнь. В посланиях все время повторяется: «Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит церквам». Это – жизнь от Духа; не от рассудка, когда все – зримая действительность, тело, вещь, мир, а от Святого Духа, творящего воскресение и преображение, – от того Духа, который пронизывает новое творение и приход Которого предчувствуют открытые ему сердца.
Но центр всего происходящего – Христос. Он рассылает послания. Он дарует исполнение. В конце книги сказано: «И Дух и невеста говорят: прииди!» – это та самая просьба, которой Дух учит нас «воздыханиями неизреченными» (Откр 22.17 и Рим 8.26). На Христа изливаются потоки драгоценностей. Ему святой город несет свое великолепие, как невеста в убранстве идет навстречу жениху. Вокруг Него собираются хоры, и за Ним следуют воинства.
Речь здесь идет о символе. Для человека времен античности картина города была выражением всего самого высокого, – особенно в восприятии греков, для которых ограниченное имело большее значение, чем бесконечное и безмерное. Даже совокупность бытия они выражали не через понятие бесконечного «всего», но через понятие космоса, упорядоченного и гармоничного. Таким образом, город говорил их сердцам больше, чем нескончаемые пространства земли и народные массы. Город, управляющий подчиненной ему областью, – скопление зданий, ограниченное четкой линией стен, обороноспособный и полный жизни, богатый всяким добром и трудом человеческим, и содержащийся в порядке благодаря мудрому и справедливому закону, – эта картина становится здесь выражением полноты того, на что направлена христианская вера: полноты искупленного существования. Ощущается тут и влияние города Иерусалима, который был центром истории спасения, тем местом, где находился храм и пребывала слава Божия, города, которому было предсказано, что он будет стоять вечно, и который должен был пасть из-за неверности народа, но духовно воскрес в новом Иерусалиме Церкви. Эта картина достигает невыразимого величия преизобилием драгоценностей, о котором мы говорили в предыдущей главе. Город полон великолепия. В нем нет ничего недоступного – все открыто. Храма в нем нет, – все в нем храм. Сама близость Божия создает то святое пространство, в котором пребывает все. Город не нуждается ни в солнце, ни в луне. Его озаряет то сияние славы, которое указывало на присутствие Божие над ковчегом Завета. Все народы придут сюда и принесут все богатство творения. В город нет доступа никакой неправде. Его орошает поток живой воды, на берегах которого произрастает райское дерево жизни, удовлетворяющее все потребности. Лик Божий здесь открыт, и вечное имя Божие – выражение Его святой сущности – запечатлено на челе каждого его обитателя.
Эта картина говорит об основном содержании существования, о предмете надежды, о том, что некогда должно прийти, – о новом творении. Начало ему было положено живым бытием Иисуса Христа, оно открылось в Нем, когда Он стал человеком. На вопрос, что такое искупление, мы должны отвечать: Иисус Христос, – Он Сам, Его существование, возросшее из благодати и объятое Божией любовью. Это начало возникает затем в каждом, кто верует в Христа. Иоанн говорит в своем Первом Послании: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его. Возлюбленные! Мы теперь дети Божий; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин З.1-2).
В каждом верующем бытие начинается заново, ибо он причастен к новому началу, которое есть Христос. В каждом бьет источник новой славы. Если принять эти слова всерьез, то веровать становится нелегко. Ведь им противоречит все, что есть в нас и вокруг нас. Кто угодно может их оспаривать и недостатка в доводах у него не будет. Он может указать на то, что могущественнейшие силы и величайшие свершения свидетельствуют не в нашу пользу. Он может задать нам весьма неприятный вопрос: «Не должны ли искупленные люди выглядеть по-другому?» Но ведь мы выдвигаем это неслыханное утверждение не от себя, а принимаем его из Откровения. Оно доказывается не тем. что представляем собой мы сами, а словом Божиим. Христианин должен верить и в то, что он есть перед Богом, и придерживаться этой веры вопреки всему, что ей противоречит. Именно это имеет в виду Иоанн, когда говорит, что наше собственное бытие еще сокрыто, и не только от других, но и от нас самих. Однако внутренняя слава налицо, и она прорастает сквозь все наши слабости.
Павел же говорит, что это обетование будущей славы касается не только нас, людей, но и всего творения. В Послании к Римлянам он пишет: «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим 8.18-23). Речь вновь идет о внутреннем начале, о славе, возникающей в человеке, – но также и о том, что и немая тварь стремится проникнуть в область этого становления, чтобы оно охватило и ее. Поэтому внутреннее начало открывается и во всем мире вещей. Нечто, скрытое за видимым лицом, возрастает и созревает к тому дню, когда все станет явным.
Все это выражено в картине небесного города.
Это – новое творение, вырастающее посредством каждой человеческой жизни, хода истории, всех перемен в развитии мира из того начала, которое есть Христос. Апокалипсис говорит: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, поиготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны» (Откр 21.1-15).
Первое небо и первая земля миновали, и нет больше моря. Всему есть свое время, и все проходит, но ничто не будет потеряно из того, что притекает ко Христу. Все станет новым. Не по волшебству, но в том божественном творчестве, которое началось воскресением Христа. Святой Дух возвысил из смерти в божественную жизнь тело и душу Иисуса, все его человеческое бытие. Человечность Христа воспринята в Его божественность, а Его божественность открылась в Его теле. В Воскресшем нет больше внутреннего и внешнего, а есть одно чистое существование в любви. Любовь же есть Дух. Эта тайна продолжается в каждом человеке, принадлежащем ко Христу. Он воскреснет преображенным «сообразно славному телу» Христа (Флп 3.21). Все, что он пережил и сделал, войдет в его преображенный, вечный образ. Та же тайна продолжается в творении и ведет к возникновению нового неба и новой земли: «Се, творю все новое».
В этой картине есть чудесное движение: «... показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр 21.10). Он «нисходит от Бога». Это – не переход с высокого уровня на более низкий, но нечто в том роде, когда говорят, что «лучи восходящего солнца стекают по склону горы» или что «царь нисходит по ступеням своего престола». Это -нисхождение величия, милости и благоволения, то нисхождение, которое апокалиптический художник Матиас Грюневальд изобразил на Изенхеймском алтаре, где ангелы и потоки света нисходят с высоты небес на сидящую Божию Матерь: бесконечно текущая полнота благословения и красоты.
Затем картина меняется невыразимым образом: «И я... увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр 21.2). Здесь слава становится любовью. Все творение с блаженной готовностью идет навстречу Христу. Новый Завет почти никогда не говорит об этих интимнейших вещах. Некоторые намеки мы находим у Павла, при внимательном чтении и у Иоанна, – но нигде больше. Слова, приведенные выше – самые откровенные. Все новое творение будет находиться в состоянии любви. В конце Апокалипсиса сказано: «И Дух и невеста говорят: прииди!» В этом слове – бесконечная жажда. Произносят его Дух и невеста. Невеста – это творение, которое все из того же начала было некогда рождено для любви и ныне пробуждается. Любит же оно силою Духа. Дух творит преображение и глубочайшую внутреннюю готовность к самораскрытию. Здесь, на земле, мы говорим о «внутреннем» – в духе, в настроении, в сердце, и о внешнем – в вещах, в событиях, в мировом пространстве. Это различие будет преобразовано в новое единство. Тело будет уже не только вне и душа – не только внутри; душа станет явной, а тело внутренним. В силу этого вещи, деревья, животные, море, звезды, мир тоже будут находиться уже не только снаружи, но и в душе; все сольется в непостижимом для нас единстве, но при этом Бог останется Богом, а творение – творением. И когда-нибудь мы будем в состоянии понять это «разумом Христа», к которому нам, по слову апостола, дано приобщиться. Сердце Богочеловека станет тем пространством, в котором пребудет все.
Тот внутренний мир, который некогда пребывал в таком ужасном одиночестве, никем не узнанный, «покинутый» даже Отцом, окажется тогда победителем. Все, что есть, будет в Нем. Но эта внутренняя жизнь будет проникать сквозь все и становиться явной. Все будет открыто, повсюду будет свет. Вутреннего и внешнего больше не будет, будет только присутствие. Это присутствие любви – любви, как состояния творения – тождественность внутренней жизни и открытость – это и есть небо.
Все это творит Христос. Таков последний облик, которым Он открывает Себя в Апокалипсисе, как Тот, для Которого все предстает невестой. От Него новое начало возникает в каждом. От Него приходит дух обновления. Он движет перевоплощением. Творение, вступившее на стезю любви, направляется к Нему, счастливое, как невеста, идущая навстречу своему суженому.
Но после того, как Христос открывает Себя в целом ряде видений – как Ходящий среди светильников, как Сидящий на престоле, как Агнец, стоящий на вершине горы и окруженный бесчисленным множеством людей, как звездное знамение на небе и как Всадник на белом коне, – после всего этого непреодолимая мощь этих образов сливается воедино в простой интимности того имени, которое некогда было дано Ему на земле: «Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах...» (Откр 22.16).
«Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро!
Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр 22.20).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
11. ОБЕТОВАНИЕ
Послания, которые Ходящий среди светильников направляет общинам – в первую очередь семи малоазиатским, но также и Церкви, распространившейся по всей земле – содержат познание, суждение, похвалу и угрозу. Затем, в конце, каждый раз стоят слова обетования. В послании к епископу Ефесскому сказано: «Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия» (Откр 2.7). К епископу Смирнскому: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит церквам: „Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти“ (Откр 2.10-11). Епископу Пергамскому: «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр 2.17). Епископу Фиатирскому: «Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего. И пям ему чкечтту утпеннюю. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (Откр 2.26-29). Епископу Сардийскому: «Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (Откр 3.5-6). Епископу Филадельфийскому: «Побеждающего сделаю столпом в Храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя Града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (Откр 3.12-13). Епископу Лаодикийскому: «Се, стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил, и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (Откр 3.20-22).В этих словах сосредоточено множество образов, которые говорят сами за себя. Они обращаются к душе человека, жаждущей жизни, ее ценностей и счастья. Но затем выясняется, что все они относятся к будущему исполнению, к тому бытию, которое Иисус называет вечной жизнью, сокровищем на небесах, драгоценной жемчужиной, то есть к общению с Богом.
Дерево воплощает в себе жизненную силу, побеждающую смерть и обетованную первому человеку при условии, что он выдержит испытание. Венец символизирует восторг через веру. Сокровенная манна – это блаженное самораскрытие Бога человеку. Белый камень с именем означает, что человек призывается Богом; он становится личностью, когда Бог обращается к нему с любовью. Власть над язычниками означает господство, которое будет дано тем, кто сохранил верность вопреки натиску врагов Божиих. Утренняя звезда, святое начало дня – это звездное великолепие в завершении. Белая одежда предназначена для вечного празднества. Именем, записанным в книге жизни и возглашаемым Отцом и Ангелами Его, скрепляется небесное избранничество. Превращение в столп в храме Бога Христова означает, что выдержавший испытание будет введен в вечное здание Божие, будет поддерживать его вместе с другими и никогда больше не будет исторгнут из святого образа. Имя Божие, написанное на столпе, это Сам Бог, и Его святое имя дарует избранному его собственную суть. Сидение же на престоле выражает участие в возвышении Христа. Таким образом, это – обетования вечного божественного смысла.
Тема обетования проходит через весь Апокалипсис. Притесняемым и борющимся все время говорится: держитесь! оставайтесь верны! будьте тверды! Вам будет даровано исполнение, которое превзойдет все ожидания!
Также через весь Апокалипсис проходит тема изобилия.
Уже в самом начале мы слышим о семи внушительных золотых светильниках, среди которых ходит Подобный Сыну Человеческому. Он опоясан золотым поясом, на двадцати четырех старцах – золотые венцы, в руках у них гусли, а позже – кадильницы из того же благородного металла. Ангелам даются золотые трубы и такие же чаши, из которых они должны излить на землю гнев Божий. Особый, священный характер придается драгоценностям благодаря сочетанию белой одежды с золотыми украшениями. Из истории мы знаем, что в древности любили сочетать слоновую кость с золотом, чтобы придавать изображениям богов возвышенность и торжественность. Неземным величием должна была быть отмечена статуя Зевса, выполненная в этом стиле. Этот цвет появляется и здесь: с одной стороны, белые одежды, с другой – золотые пояса, венцы и окружающие предметы.
Из этого изобилия выделяются видения, отличающиеся особым великолепием, например, видение Восседающего на престоле в четвертой главе. «И тотчас я был в Духе: и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий. И сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду. И вокруг престола двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы. И от престола исходили громы и молнии, и гласы и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих» (Откр 4.2-5). Все тонет в блеске драгоценных камней, скрывающем лик, а вокруг престола такое великолепие, для описания которого нужна целая цепь образов. Картина небесного града в двадцать четвертой главе – это настоящий каскад драгоценностей. Град построен из золота, и это золото подобно чистому стеклу. Улицы в нем из прозрачного золота. Каждые из двенадцати ворот состоят из одной-единственной жемчужины, а стены сложены из драгоценных камней двенадцати видов, – великолепие, на которое уж невозможно смотреть, его можно только ощущать. Когда откладываешь Апокалипсис, перед глазами все продолжает сверкать, а чувства не сразу расстаются с ощущением грандиозности, о которых мы только что говорили: сияние золота и драгоценностей служит залогом их грядущего исполнения.
С двумя предыдущими темами связана еще одна: тема апокалиптических масс. Это словосочетание не означает однако аморфного скопления отдельных существ, беззащитности и хаоса; правильнее было бы говорить о воинстве, хоре, собирательном образе могучей жизни, перекрывающем существование отдельного человека.
Так, в пятой главе мы слышим об Агнце, вокруг престола Которого собираются Ангелы – «тьмы тем и тысячи тысяч» (Откр 5.11). Это означает неисчислимое множество, так как это наибольшие числа, которыми обычно оперировало мышление древних, стремившееся не столько наращивать цифры, сколько выразить саму идею множественности. Затем к ангелам присоединяется «всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землею, и на море, и все, что в них» (Откр 5.18), и из уст их возносится бесконечная хвала... В седьмой главе говорится о «ста сорока четырех тысячах запечатленных» из всех двенадцати колен святого народа (Откр 7.4). Двенадцать – это число всеобъемлющести; здесь оно взято двенадцать раз и выражено в тысячах. Таким образом, согласно античному восприятию, это всеобъемлющая совокупность, и она возрастает, когда затем появляется множество, «которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков», стоящее «перед престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих (Откр 7.9). Нам нужно внутренне почувствовать этот образ: воинства в белых одеждах с необозримым колыханьем пальмовых ветвей в руках. Хвалебное пение разносится и из их уст... Затем вновь следует видение Агнца, стоящего на горе Сионе. С Ним – сто сорок четыре тысячи, повсюду следующие за Ним. Они поют «как бы новую песнь», песнь, подымающуюся из обновленной жизни, из обновленных сердец (Откр 14.3). Девятнадцатая глава повествует о «многочисленном народе», и его хвала звучит «как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных» (Откр 19.1, 6). После этого небо раскрывается и появляется Всадник на белом коне, за Ним следуют небесные воинства, тоже на белых конях и облеченные в белые одежды.
Так продолжается на протяжении всего Апокалипсиса: хоры, толпы, воинства, массы, рокот, рев, громы. Обетования посланий касаются отдельного человека. В них все время упоминается «побеждающий»... Они имеют в виду «тебя» – вот этого человека с его особым бытием и особой судьбой, вплоть до таких картин, отражающих неповторимо-личную связь, как трапеза наедине с Христом, или дивный образ белого камня с именем, которого никто не знает, кроме Бога и его носителя. Ведь бывает же, что, следуя голосу любви, один человек нарекает другого, очень ему дорогого, особым именем, выражающим то, чем сущность другого затронула его. Конечно, ему не хотелось бы, чтобы это стало общеизвестным, – оно должно оставаться только достоянием двоих. На камне указано имя, которым Бог творчески выражает сущность возлюбленного Им человека. Это – особое выделение личности в Апокалипсисе. Среди множеств же нет ничего особого, ничего единичного, есть великая общая жизнь. Конечно, среди них каждый единичен, каждый в свой час получил белый камень, – но они, сливаясь воедино, возносят единую хвалу, и здесь суть дела в этом. Это тоже полнота, и она смыкается с теми обетованиями и драгоценностями, о которых мы говорили.
В Апокалипсисе безраздельно властвует бесконечное; оно волнуется, надвигается, поднимается. Бесконечная, вечная жизнь вливается в конечную, временную жизнь, неся ей исполнение, по которому она томилась веками. Это – святая, от Бога исходящая жизнь. В посланиях все время повторяется: «Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит церквам». Это – жизнь от Духа; не от рассудка, когда все – зримая действительность, тело, вещь, мир, а от Святого Духа, творящего воскресение и преображение, – от того Духа, который пронизывает новое творение и приход Которого предчувствуют открытые ему сердца.
Но центр всего происходящего – Христос. Он рассылает послания. Он дарует исполнение. В конце книги сказано: «И Дух и невеста говорят: прииди!» – это та самая просьба, которой Дух учит нас «воздыханиями неизреченными» (Откр 22.17 и Рим 8.26). На Христа изливаются потоки драгоценностей. Ему святой город несет свое великолепие, как невеста в убранстве идет навстречу жениху. Вокруг Него собираются хоры, и за Ним следуют воинства.
12. ДУХ И НЕВЕСТА
Ряд апокалиптических видений завершается великим явлением небесного града Иерусалима. В двадцать первой и двадцать второй главах читаем: «И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий. Длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем: ибо Господь Бог Вседержитель – храм его и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов; и не войдет в него ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни. И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту, и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов. И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы его будут служить Ему. И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков» (Откр 21.10-22. 5).Речь здесь идет о символе. Для человека времен античности картина города была выражением всего самого высокого, – особенно в восприятии греков, для которых ограниченное имело большее значение, чем бесконечное и безмерное. Даже совокупность бытия они выражали не через понятие бесконечного «всего», но через понятие космоса, упорядоченного и гармоничного. Таким образом, город говорил их сердцам больше, чем нескончаемые пространства земли и народные массы. Город, управляющий подчиненной ему областью, – скопление зданий, ограниченное четкой линией стен, обороноспособный и полный жизни, богатый всяким добром и трудом человеческим, и содержащийся в порядке благодаря мудрому и справедливому закону, – эта картина становится здесь выражением полноты того, на что направлена христианская вера: полноты искупленного существования. Ощущается тут и влияние города Иерусалима, который был центром истории спасения, тем местом, где находился храм и пребывала слава Божия, города, которому было предсказано, что он будет стоять вечно, и который должен был пасть из-за неверности народа, но духовно воскрес в новом Иерусалиме Церкви. Эта картина достигает невыразимого величия преизобилием драгоценностей, о котором мы говорили в предыдущей главе. Город полон великолепия. В нем нет ничего недоступного – все открыто. Храма в нем нет, – все в нем храм. Сама близость Божия создает то святое пространство, в котором пребывает все. Город не нуждается ни в солнце, ни в луне. Его озаряет то сияние славы, которое указывало на присутствие Божие над ковчегом Завета. Все народы придут сюда и принесут все богатство творения. В город нет доступа никакой неправде. Его орошает поток живой воды, на берегах которого произрастает райское дерево жизни, удовлетворяющее все потребности. Лик Божий здесь открыт, и вечное имя Божие – выражение Его святой сущности – запечатлено на челе каждого его обитателя.
Эта картина говорит об основном содержании существования, о предмете надежды, о том, что некогда должно прийти, – о новом творении. Начало ему было положено живым бытием Иисуса Христа, оно открылось в Нем, когда Он стал человеком. На вопрос, что такое искупление, мы должны отвечать: Иисус Христос, – Он Сам, Его существование, возросшее из благодати и объятое Божией любовью. Это начало возникает затем в каждом, кто верует в Христа. Иоанн говорит в своем Первом Послании: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его. Возлюбленные! Мы теперь дети Божий; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин З.1-2).
В каждом верующем бытие начинается заново, ибо он причастен к новому началу, которое есть Христос. В каждом бьет источник новой славы. Если принять эти слова всерьез, то веровать становится нелегко. Ведь им противоречит все, что есть в нас и вокруг нас. Кто угодно может их оспаривать и недостатка в доводах у него не будет. Он может указать на то, что могущественнейшие силы и величайшие свершения свидетельствуют не в нашу пользу. Он может задать нам весьма неприятный вопрос: «Не должны ли искупленные люди выглядеть по-другому?» Но ведь мы выдвигаем это неслыханное утверждение не от себя, а принимаем его из Откровения. Оно доказывается не тем. что представляем собой мы сами, а словом Божиим. Христианин должен верить и в то, что он есть перед Богом, и придерживаться этой веры вопреки всему, что ей противоречит. Именно это имеет в виду Иоанн, когда говорит, что наше собственное бытие еще сокрыто, и не только от других, но и от нас самих. Однако внутренняя слава налицо, и она прорастает сквозь все наши слабости.
Павел же говорит, что это обетование будущей славы касается не только нас, людей, но и всего творения. В Послании к Римлянам он пишет: «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим 8.18-23). Речь вновь идет о внутреннем начале, о славе, возникающей в человеке, – но также и о том, что и немая тварь стремится проникнуть в область этого становления, чтобы оно охватило и ее. Поэтому внутреннее начало открывается и во всем мире вещей. Нечто, скрытое за видимым лицом, возрастает и созревает к тому дню, когда все станет явным.
Все это выражено в картине небесного города.
Это – новое творение, вырастающее посредством каждой человеческой жизни, хода истории, всех перемен в развитии мира из того начала, которое есть Христос. Апокалипсис говорит: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, поиготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны» (Откр 21.1-15).
Первое небо и первая земля миновали, и нет больше моря. Всему есть свое время, и все проходит, но ничто не будет потеряно из того, что притекает ко Христу. Все станет новым. Не по волшебству, но в том божественном творчестве, которое началось воскресением Христа. Святой Дух возвысил из смерти в божественную жизнь тело и душу Иисуса, все его человеческое бытие. Человечность Христа воспринята в Его божественность, а Его божественность открылась в Его теле. В Воскресшем нет больше внутреннего и внешнего, а есть одно чистое существование в любви. Любовь же есть Дух. Эта тайна продолжается в каждом человеке, принадлежащем ко Христу. Он воскреснет преображенным «сообразно славному телу» Христа (Флп 3.21). Все, что он пережил и сделал, войдет в его преображенный, вечный образ. Та же тайна продолжается в творении и ведет к возникновению нового неба и новой земли: «Се, творю все новое».
В этой картине есть чудесное движение: «... показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр 21.10). Он «нисходит от Бога». Это – не переход с высокого уровня на более низкий, но нечто в том роде, когда говорят, что «лучи восходящего солнца стекают по склону горы» или что «царь нисходит по ступеням своего престола». Это -нисхождение величия, милости и благоволения, то нисхождение, которое апокалиптический художник Матиас Грюневальд изобразил на Изенхеймском алтаре, где ангелы и потоки света нисходят с высоты небес на сидящую Божию Матерь: бесконечно текущая полнота благословения и красоты.
Затем картина меняется невыразимым образом: «И я... увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр 21.2). Здесь слава становится любовью. Все творение с блаженной готовностью идет навстречу Христу. Новый Завет почти никогда не говорит об этих интимнейших вещах. Некоторые намеки мы находим у Павла, при внимательном чтении и у Иоанна, – но нигде больше. Слова, приведенные выше – самые откровенные. Все новое творение будет находиться в состоянии любви. В конце Апокалипсиса сказано: «И Дух и невеста говорят: прииди!» В этом слове – бесконечная жажда. Произносят его Дух и невеста. Невеста – это творение, которое все из того же начала было некогда рождено для любви и ныне пробуждается. Любит же оно силою Духа. Дух творит преображение и глубочайшую внутреннюю готовность к самораскрытию. Здесь, на земле, мы говорим о «внутреннем» – в духе, в настроении, в сердце, и о внешнем – в вещах, в событиях, в мировом пространстве. Это различие будет преобразовано в новое единство. Тело будет уже не только вне и душа – не только внутри; душа станет явной, а тело внутренним. В силу этого вещи, деревья, животные, море, звезды, мир тоже будут находиться уже не только снаружи, но и в душе; все сольется в непостижимом для нас единстве, но при этом Бог останется Богом, а творение – творением. И когда-нибудь мы будем в состоянии понять это «разумом Христа», к которому нам, по слову апостола, дано приобщиться. Сердце Богочеловека станет тем пространством, в котором пребудет все.
Тот внутренний мир, который некогда пребывал в таком ужасном одиночестве, никем не узнанный, «покинутый» даже Отцом, окажется тогда победителем. Все, что есть, будет в Нем. Но эта внутренняя жизнь будет проникать сквозь все и становиться явной. Все будет открыто, повсюду будет свет. Вутреннего и внешнего больше не будет, будет только присутствие. Это присутствие любви – любви, как состояния творения – тождественность внутренней жизни и открытость – это и есть небо.
Все это творит Христос. Таков последний облик, которым Он открывает Себя в Апокалипсисе, как Тот, для Которого все предстает невестой. От Него новое начало возникает в каждом. От Него приходит дух обновления. Он движет перевоплощением. Творение, вступившее на стезю любви, направляется к Нему, счастливое, как невеста, идущая навстречу своему суженому.
Но после того, как Христос открывает Себя в целом ряде видений – как Ходящий среди светильников, как Сидящий на престоле, как Агнец, стоящий на вершине горы и окруженный бесчисленным множеством людей, как звездное знамение на небе и как Всадник на белом коне, – после всего этого непреодолимая мощь этих образов сливается воедино в простой интимности того имени, которое некогда было дано Ему на земле: «Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах...» (Откр 22.16).
«Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро!
Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр 22.20).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
На страницах этой книги мы прошли долгий путь, следуя по мере возможности за жизнью Господа. Эта жизнь – прежде всего то, что происходило между Его вочеловечением и Его смертью: то, о чем говорят четыре Евангелия. Но Его жизнь этим не исчерпывается. Линия ее уходит назад, за начало земной жизни Христа, в Его вечное происхождение: об этом говорит Иоанн во вступлении к своему Евангелию и Павел в начале Посланий к Ефесянам и к Колоссянам. Линия Его жизни продолжается и дальше, через смерть Иисуса к Его воскресению, а затем через всю христианскую историю; об этой жизни Господа в нас говорит Павел в своих посланиях. Наконец, Христос стоит в конце времен, чтобы судом завершить все и восприять в вечность творение, достигшее своей полноты; это возвещает Иоанново Откровение.