Страница:
Мотылек возразил, что это уж всяко лучше, чем здесь, в лесу.
– А чем здесь-то плохо? – удивился Головастик. – Я вот хочу стать мокквисином. И стану.
– А учитель сказал, что не станешь.
– Да это он нарочно сказал, чтобы меня раздразнить. Чтобы я от злости страх потерял и врезал бы ему кочергой по-настоящему. Только я ж понимаю, что он бы из меня потом весь дух выбил – чай, не в первый раз…
Головастик сердито засопел.
– Ничего, я еще до него доберусь!
– Ты бы лучше там, на полянке, храбрился, – поддел его Мотылек. – Кишка тонка у тебя ударить учителя.
Он был огорчен и разочарован. С Головастиком шансы на удачный побег резко возросли бы.
– А ты вообще молчи, мелочь, – злобно зашипел Головастик, как будто только того и ждал. – Хочешь занять мое место, да? Не надейся! Я тут продержался дольше всех! Я и тебя переживу!
– Ты о чем это?
– О том! Думаешь, ты такой ценный, да? Потому что учитель привез тебя из самой дельты? – Головастик гнусно захихикал. – Знаешь, почему он тебя ничему не учит? Да потому что ему вообще ученики не нужны! Ты да я для него все равно, что его травки для зелий. Я это давно понял, поэтому и жив до сих пор. Пока Анук приставал к нему, как ты, – научи да научи, – я за любую работу брался: дрова колол, еду готовил, крышу крыл, выгребную яму чистил… Ну и где теперь Анук – в клетке! А я здесь!
– Это Толстый, что ли? – Мотылек придвинулся поближе. – Ты же говорил, что не знаешь, что с ним стряслось…
– Мало ли что я говорил…
Головастик понизил голос до шепота:
– В Толстом сидит демон.
– Какой еще демон?
– Пес его знает какой… Страшный. Это учитель его туда посадил. Другие сажают демонов в горшок, в собаку или в кошку, а учитель выбрал Анука. Наверно, решил, что так будет надежнее. По правде, – нехотя добавил Головастик, – он хотел посадить его в меня – за тем и купил. Но я был совсем слабый, заморыш такой недокормленный. Учитель побоялся, что я не выдержу и умру, и демон вырвется. Анук был сильный, умный… учитель его уже многому научил. Но все равно не пожалел, потому что демон был важнее…
Головастик вдруг вцепился в Мотылька и зашипел ему в лицо:
– Я поначалу сам хотел тебя убить, но учитель прочитал мои мысли и сказал: если тронешь новенького, отдам тебя Тошнотнику.
– Меня-то за что убивать? – изумился Мотылек, вырываясь.
– Потому что теперь я сильный, а ты маленький и слабый. Учитель завтра снова кого-нибудь поймает, а я не хочу, чтобы в меня поселили демона! И не будет этого!
Головастик оттолкнул мальчика, бросился на лежанку и снова забрался с головой под одеяло.
Мотылек остался сидеть, ошеломленный и изрядно напуганный признаниями Головастика.
– Да ты все врешь, – неуверенно сказал он.
– Вот скоро настанет полнолуние, – донесся из-под одеяла глухой голос. – Учитель наверняка затеет ворожбу. Тогда и увидим.
Глава 7
Глава 8
– А чем здесь-то плохо? – удивился Головастик. – Я вот хочу стать мокквисином. И стану.
– А учитель сказал, что не станешь.
– Да это он нарочно сказал, чтобы меня раздразнить. Чтобы я от злости страх потерял и врезал бы ему кочергой по-настоящему. Только я ж понимаю, что он бы из меня потом весь дух выбил – чай, не в первый раз…
Головастик сердито засопел.
– Ничего, я еще до него доберусь!
– Ты бы лучше там, на полянке, храбрился, – поддел его Мотылек. – Кишка тонка у тебя ударить учителя.
Он был огорчен и разочарован. С Головастиком шансы на удачный побег резко возросли бы.
– А ты вообще молчи, мелочь, – злобно зашипел Головастик, как будто только того и ждал. – Хочешь занять мое место, да? Не надейся! Я тут продержался дольше всех! Я и тебя переживу!
– Ты о чем это?
– О том! Думаешь, ты такой ценный, да? Потому что учитель привез тебя из самой дельты? – Головастик гнусно захихикал. – Знаешь, почему он тебя ничему не учит? Да потому что ему вообще ученики не нужны! Ты да я для него все равно, что его травки для зелий. Я это давно понял, поэтому и жив до сих пор. Пока Анук приставал к нему, как ты, – научи да научи, – я за любую работу брался: дрова колол, еду готовил, крышу крыл, выгребную яму чистил… Ну и где теперь Анук – в клетке! А я здесь!
– Это Толстый, что ли? – Мотылек придвинулся поближе. – Ты же говорил, что не знаешь, что с ним стряслось…
– Мало ли что я говорил…
Головастик понизил голос до шепота:
– В Толстом сидит демон.
– Какой еще демон?
– Пес его знает какой… Страшный. Это учитель его туда посадил. Другие сажают демонов в горшок, в собаку или в кошку, а учитель выбрал Анука. Наверно, решил, что так будет надежнее. По правде, – нехотя добавил Головастик, – он хотел посадить его в меня – за тем и купил. Но я был совсем слабый, заморыш такой недокормленный. Учитель побоялся, что я не выдержу и умру, и демон вырвется. Анук был сильный, умный… учитель его уже многому научил. Но все равно не пожалел, потому что демон был важнее…
Головастик вдруг вцепился в Мотылька и зашипел ему в лицо:
– Я поначалу сам хотел тебя убить, но учитель прочитал мои мысли и сказал: если тронешь новенького, отдам тебя Тошнотнику.
– Меня-то за что убивать? – изумился Мотылек, вырываясь.
– Потому что теперь я сильный, а ты маленький и слабый. Учитель завтра снова кого-нибудь поймает, а я не хочу, чтобы в меня поселили демона! И не будет этого!
Головастик оттолкнул мальчика, бросился на лежанку и снова забрался с головой под одеяло.
Мотылек остался сидеть, ошеломленный и изрядно напуганный признаниями Головастика.
– Да ты все врешь, – неуверенно сказал он.
– Вот скоро настанет полнолуние, – донесся из-под одеяла глухой голос. – Учитель наверняка затеет ворожбу. Тогда и увидим.
Глава 7
Сватовство на киримский лад
По дороге домой Солле была непривычно молчалива и задумчива. Она то и дело взглядывала то на брата, то на Кима, как будто собиралась задать какой-то вопрос, но не решалась. Когда они вернулись в усадьбу, Рею передали, что с ним хочет говорить отец.
– А я тогда пойду в сад, в беседку, – сказал Ким. – Что-то мне поспать захотелось…
– Если что, Солле тебя позовет, – ответил Рей. – Сбегай на кухню, сестра, глянь, скоро ли ужин. Эй, очнись!
Солле в глубокой задумчивости смотрела в другую сторону.
– Слушай, братец, – заговорила она, когда Ким ушел. – Этот твой друг, или побратим…
– Ну?
– Я к нему пригляделась – а он красавец! Ты видел его глаза? Синие, как лазурь. И какой веселый, приветливый, какие благородные манеры! Так легко с ним, словно мы знакомы сто лет…
– Это просто хорошее воспитание, – сказал Рей, с подозрением глянув на сестру.
– А это правда, что киримцы необыкновенно искусны в любви?
– Что?!
– А что я такого сказала?
– Не притворяйся наивной дурочкой, Солле! Что за вопросы? Что тебе за дело до Кима? Уже забыла о своем полковнике?
Солле наморщила лоб, вздохнула.
– Понимаешь, мне не дает покоя предсказание той старой продавщицы жаб. Что брак с господином Янбаном будет несчастлив. Я так расстроилась! Но, с другой стороны, старуха намекнула, что, если я выйду замуж за господина Кима, это будет очень удачный союз. Вот я и подумала…
– А ты не думай, – мягко, но со скрытой угрозой сказал Рей. – Немедленно выкинь бредни старой дуры из головы. И Кима тоже. Даже если бы ты и не была просватана, он не для тебя.
– Почему? Потому что он княжеского рода?
– Он сирота неизвестного происхождения. Даже если бы он и захотел вдруг к тебе посвататься, отец никогда не отдаст тебя в жены за безродного приемыша. Не говоря уже о том, что он младше тебя.
– Ах, я догадалась – конечно же, он внебрачный княжеский сын!
– Надо же, какая сообразительная. Я тебе на это вот что скажу, сестра: если окажется, что Ким действительно княжеский сын, он даже в наложницы тебя не возьмет – прежде подумает, не велика ли честь. Все, отстань. Иди на кухню, тебя там заждались!
– Всё, всё, уже бегу!
– Я потом проверю, куда ты побежала. Совсем ум за разум зашел у глупой девчонки с этими женихами!
Рей удалился в дом, а Солле, постояв для вида у высокого крыльца, развернулась и побежала в сад, к беседке. Она бесшумно поднялась по ступенькам и заглянула внутрь через перильца. Ким лежал с закрытыми глазами, подложив под голову жесткую подушку. Рядом валялось надкусанное яблоко. Солле присела на верхнюю ступеньку и несколько минут внимательно разглядывала гостя. Потом эта забава ей наскучила, и она тихонько позвала:
– Господин Ким!
Ким открыл глаза и приподнялся на локте:
– Что, ужин готов? Странно, я совсем не проголодался – кажется, только-только задремал… А где Рей?
Солле села поудобнее, изящным жестом раскинула по полу широкий подол юбки.
– У отца. Я одна пришла. Не говорите брату, ладно? Я скоро уйду. Просто задам один вопрос.
Ким из вежливости принял сидячее положение.
– Меня очень интересует культура провинции Кирим, – с серьезным видом начала Солле, – особенно сфера семейных отношений. Я слышала, что на островах она полна пережитков удивительных варварских обычаев…
– Почему же «варварских», – Ким слегка обиделся за родные острова. – Когда киримская аристократка берет себе нескольких мужей – это не большее варварство, чем обычай прятать девушек на выданье даже от родных братьев.
– Нескольких мужей! – изумилась Солле. – Как же они уживаются в одном доме?
– Ну, они обычно остаются в своих домах, а к жене, так сказать, ходят в гости. И не все вместе, а по одному. Их там принимают с почетом…
– Но это же разврат!
– Не больший разврат, чем завести в одном доме десяток женщин. У моего опекуна, например, шесть только официальных жен, не считая наложниц.
– Муж несет по закону всю ответственность за домочадцев, – возразила Солле. – А ваши киримские дамы только развлекаются…
– По древним местным законам, – ответил Ким, – жена на островах – глава рода. Обычно она владеет имуществом и землей. Сама выбирает и главного мужа, и наложников – если средства позволяют. Но это только у знатных. В деревне мужчины с женщинами работают наравне, а земля принадлежит общине.
– Чудеса, – покачала головой Солле. – Прямо не верится…
– Кстати, в киримском языке даже нет слова «муж», – чтобы добить ее, добавил Ким. – Говорят – «разрешенный мужчина».
Солле снова погрузилась в раздумья. Вскоре морщинка на ее лбу разгладилась, на губах промелькнула лукавая улыбка.
– Вы правы, господин Ким, – сказала она, опустив глаза и играя кончиком косы, – мужчинам у нас в империи живется гораздо привольнее, чем женщинам. Раньше я об этом не задумывалась. Вот, допустим, вы с Реем собрались ехать в столицу. Сдали там экзамены, получили направление на службу. Или, к примеру, захочет братец поехать в горы, к святым старцам, – испросил у батюшки благословения, сел на коня и поскакал. А я не могу даже на рынок одна сходить, хотя, между прочим, тоже прочитала многие священные книги, и почерк у меня лучше, чем у брата… Тут и возникнет желание выйти замуж за киримца.
Ким беспечно ухмыльнулся:
– Отличная идея. Вашего жениха-полковника сможете взять наложником – если он, конечно, не станет возражать.
Солле, пропустив мимо ушей вольную шутку, продолжала:
– Как я поняла, у вас на островах девушка может сама выбирать себе мужа?
– Ага.
– И мужчина не имеет права отказаться?
Ким задумался.
– Чтобы мужчину заставили жениться против его воли – я о таком не слыхал. Обычно все-таки все случается по обоюдному сговору.
– То есть, захоти я взять в мужья вас, я бы объявила вам об этом, и…
Ким наконец сообразил, к чему клонит его собеседница. «Да нет, не может быть, чтобы она всерьез, – подумал он, невольно смутившись. – Наверняка подшучивает надо мной. Ладно, я тоже пошучу…»
– Я бы принял предложение, – с серьезным видом заявил он.
Солле покраснела.
– Я не всерьез, вы что!
– А я всерьез, – сурово сказал Ким.
– Нет, нет, это невозможно!
Ким рассмеялся.
– Помилуйте, сестрица Солле. Хватит меня дразнить! Я же знаю, что вы обручены.
Солле вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Как мне с вами хорошо, господин Ким, – неожиданно сказала она. И добавила, отвечая на его удивленный взгляд: – Прямо душа раскрывается, хоть мы едва знакомы. Братец давно бы затравил меня насмешками. А вы слушаете и отвечаете с таким серьезным видом, словно я не наговорила вам кучу глупостей…
– Вы и не сказали никаких глупостей.
– Рей много раз говорил мне, что мужчинам противно слушать пустую женскую болтовню.
Ким пожал плечами.
– Думаете, я болтливая? На самом деле я всегда помалкиваю. Женщина должна говорить только тогда, когда ее спросят.
– Полная чушь.
Солле взглянула на Кима с восхищением.
– Вот бы вы никогда отсюда не уезжали! Ну, по крайней мере, до моего замужества. Я бы поделилась с вами всеми заветными мыслями…
– Хм, – промычал Ким, не особенно вдохновленный такой перспективой. – А почему бы вам не поделиться заветными мыслями со своими сестрами или с Реем?
Солле махнула рукавом.
– Ах, мои сестры – славные девочки, но они еще малы и так глупы! А что же касается брата, вся беда в том, что он отказывается воспринимать меня всерьез. То дразнит меня, то воспитывает, и никогда, никогда не слушает, что я говорю. По-моему, он считает, что слушать женщину – все равно что слушать птичий щебет…
– Щебет – это в лучшем случае! – раздался поблизости голос Рея, незаметно подошедшего к беседке. Солле замерла в ужасе, готовясь к суровому выговору. Но Рей просто шагнул внутрь и уселся рядом с Кимом, не сказав сестре ни слова упрека. Казалось, его занимали совершенно другие заботы.
– Чаще даже не щебет, а кудахтанье, – саркастически продолжал он. – А если мужчине особенно не повезло, то карканье…
Солле не выдержала и хихикнула. Рей, как будто только что заметив ее, смерил сестру взглядом и сказал:
– Ты не заблудилась, Солле? Кухня – в другой стороне.
– Я забежала буквально на миг, господин Ким подтвердит…
– Вот и ступай туда, тебя там заждались. Нам с названым братом надо поговорить наедине.
Когда Солле наконец ушла, Рей пересказал Киму свой разговор с отцом, разумеется, кое-что выпуская. Например, отцову ругань по поводу сыновней дурости («Как у тебя ума хватило перечить хварану?! Эти бешеные звери головы рубят направо и налево, им только повод дай! А если он окажется злопамятным, что тогда?!») Упустил он и упреки относительно приезда Кима («Князька-то зачем с собой потащил? Его ведь будут искать, а крайним окажешься ты. И вообще этот безответственный, избалованный мальчишка на тебя плохо влияет!») Рей сказал только, что вначале батюшка пошумел, а потом успокоился и предложил великолепный выход из сложной ситуации.
– Угадай, какой? – с довольным видом спросил он.
– Не знаю. Усыновить меня?
– Нет – спрятать нас в каком-нибудь горном монастыре!
– Погоди, а разве мы не в монастырь направляемся? – удивился Ким.
– Так то будет по воле батюшки и, кстати, за его счет! Я-то всё голову ломал, как ему сказать, что не собираюсь идти на службу, боялся, что выйдет как у тебя. Батюшка ведь спал и видел, как бы сделать из меня чиновника. А тут все само и разрешилось!
– А, – понял Ким. – Ну, поздравляю. Ловко устроился. Отшельником станешь, да еще и с отцовского благословения.
– Ну, не совсем. Батюшка сказал: «Пересиди какое-то время в горах. Если тебя будут искать слуги Енгонов, я со спокойной совестью скажу, что ты ушел в монахи. А если не будут – тогда сообщу тебе письмом». Так что в конечном счете эта стычка у Двух Слив оказалась нам даже полезной…
Вечером в честь гостей устроили пир. Стол ломился от угощений и изысканных вин, в обеденной зале горело множество светильников, тонко благоухали цветы в дорогих вазах. Ужин прошел очень приятно. Отец Рея, человек опытный и хитрый, принял Кима очень любезно, но без излишнего раболепства – иными словами, как товарища сына по учебе, а не как князя Енгона. Пока сидели за столом, не задал ни одного неловкого вопроса, который мог бы смутить или огорчить гостя, сам же не умолкал, занятно описывая свои торговые путешествия в разные концы империи. Между делом, незаметно, господин Люпин выведал у Кима много такого, что ему до крайности не понравилось. Однако как воспитанный человек ничего вслух не сказал, только подумал про себя: «Хорошо, что завтра они оба отсюда уедут». Легкомысленная и опасная выходка Рея его глубоко огорчила. Господин Люпин прямо не узнавал своего благоразумного сына. Неужели он наивно полагает, что дружба с этим приемышем принесет ему какие-то выгоды?
Рей слушал отца и всё прекрасно понимал. Он и сам задавался теми же вопросами. Попытка вступиться за Кима с риском для собственной жизни теперь казалась ему глупой блажью и временным помрачением ума…
К концу ужина Рея слегка развезло, и он решил ночью сходить проведать одну знакомую девицу, нечто вроде местной кисэн – так сказать, попрощаться с вольной жизнью. И еще он решил, что ни к чему было знакомить Кима с Солле. Всего-то полдня провели вместе, а она уже такие вольности себе в разговорах позволяет, дерзит брату, кокетничать пытается, бесстыжая!
Ким, которому вино тоже ударило в голову, за вечер не раз возвращался мыслями к Солле (женщин за стол не допускали, они ужинали отдельно). Славная девчонка, веселая и на вид приятная, думал он, и вовсе не такая дурочка, какой выставлял ее Рей. И все же не о такой невесте мечталось Киму. Девушка, которая ему предназначена судьбой, неслыханно прекрасна, но пока еще как будто окутана туманом, она красавица-невидимка, как Меймей из давешних старухиных историй. Чем-то она будет похожа на благородных принцесс, его сводных сестер, чем-то – на изысканных, утонченных кисэн высшего ранга, к которым однажды водил его Сайхун (ох, лучше не вспоминать – пока все прочие гости ели, пили и веселились, наслаждаясь пением и остроумной беседой красавиц, Ким сидел пень пнем, от смущения не способный вымолвить ни слова…). Девушка его мечты – белолица и черноброва, она носит шелка и жемчуг, у нее плавная походка, нежный журчащий голос и прочие тридцать три признака совершенной красоты, ее взгляд обжигает, а прикосновение сулит небесные наслаждения…
И совершенно она не похожа ни на простушку Солле, ни на бесстыжую нахалку с цветущими ветками в непричесанных волосах и желтыми, приносящими несчастье, тигровыми глазами.
После ужина Рей, выждав, когда Ким уснет, тайком отправился-таки к своей девице. Вернулся он поздно ночью, довольный и настроенный на возвышенный лад – по пути домой он мечтал, как с завтрашнего утра отринет все земное. Устраиваясь спать, разбудил Кима – их устроили в одной комнате. Ким спросонья обругал его и собрался спать дальше.
– Слушай, брат, – обратился к нему Рей. – А чего ты собак-то боишься? Покусали тебя в детстве, что ли?
Трезвый, он не стал бы задавать таких неудобных вопросов, а тут пришло в голову – и спросил. Ким, тем не менее, сел в постели и серьезно ответил:
– Нет, не покусали. Просто, когда на меня смотрит собака – большая собака… знаешь, как они умеют смотреть, прямо в глаза, как будто всё понимают… я каждый раз боюсь…
И Ким понизил голос до шепота, как будто сообщая некую ужасную тайну:
– …что она заговорит!
Рей посмотрел на него, как на полоумного, даже не нашелся что ответить. «Ну и набрался», – подумал он. А сам сделал вид, что не расслышал, пожелал Киму спокойной ночи, упал на соседнюю лежанку и тут же уснул.
– А я тогда пойду в сад, в беседку, – сказал Ким. – Что-то мне поспать захотелось…
– Если что, Солле тебя позовет, – ответил Рей. – Сбегай на кухню, сестра, глянь, скоро ли ужин. Эй, очнись!
Солле в глубокой задумчивости смотрела в другую сторону.
– Слушай, братец, – заговорила она, когда Ким ушел. – Этот твой друг, или побратим…
– Ну?
– Я к нему пригляделась – а он красавец! Ты видел его глаза? Синие, как лазурь. И какой веселый, приветливый, какие благородные манеры! Так легко с ним, словно мы знакомы сто лет…
– Это просто хорошее воспитание, – сказал Рей, с подозрением глянув на сестру.
– А это правда, что киримцы необыкновенно искусны в любви?
– Что?!
– А что я такого сказала?
– Не притворяйся наивной дурочкой, Солле! Что за вопросы? Что тебе за дело до Кима? Уже забыла о своем полковнике?
Солле наморщила лоб, вздохнула.
– Понимаешь, мне не дает покоя предсказание той старой продавщицы жаб. Что брак с господином Янбаном будет несчастлив. Я так расстроилась! Но, с другой стороны, старуха намекнула, что, если я выйду замуж за господина Кима, это будет очень удачный союз. Вот я и подумала…
– А ты не думай, – мягко, но со скрытой угрозой сказал Рей. – Немедленно выкинь бредни старой дуры из головы. И Кима тоже. Даже если бы ты и не была просватана, он не для тебя.
– Почему? Потому что он княжеского рода?
– Он сирота неизвестного происхождения. Даже если бы он и захотел вдруг к тебе посвататься, отец никогда не отдаст тебя в жены за безродного приемыша. Не говоря уже о том, что он младше тебя.
– Ах, я догадалась – конечно же, он внебрачный княжеский сын!
– Надо же, какая сообразительная. Я тебе на это вот что скажу, сестра: если окажется, что Ким действительно княжеский сын, он даже в наложницы тебя не возьмет – прежде подумает, не велика ли честь. Все, отстань. Иди на кухню, тебя там заждались!
– Всё, всё, уже бегу!
– Я потом проверю, куда ты побежала. Совсем ум за разум зашел у глупой девчонки с этими женихами!
Рей удалился в дом, а Солле, постояв для вида у высокого крыльца, развернулась и побежала в сад, к беседке. Она бесшумно поднялась по ступенькам и заглянула внутрь через перильца. Ким лежал с закрытыми глазами, подложив под голову жесткую подушку. Рядом валялось надкусанное яблоко. Солле присела на верхнюю ступеньку и несколько минут внимательно разглядывала гостя. Потом эта забава ей наскучила, и она тихонько позвала:
– Господин Ким!
Ким открыл глаза и приподнялся на локте:
– Что, ужин готов? Странно, я совсем не проголодался – кажется, только-только задремал… А где Рей?
Солле села поудобнее, изящным жестом раскинула по полу широкий подол юбки.
– У отца. Я одна пришла. Не говорите брату, ладно? Я скоро уйду. Просто задам один вопрос.
Ким из вежливости принял сидячее положение.
– Меня очень интересует культура провинции Кирим, – с серьезным видом начала Солле, – особенно сфера семейных отношений. Я слышала, что на островах она полна пережитков удивительных варварских обычаев…
– Почему же «варварских», – Ким слегка обиделся за родные острова. – Когда киримская аристократка берет себе нескольких мужей – это не большее варварство, чем обычай прятать девушек на выданье даже от родных братьев.
– Нескольких мужей! – изумилась Солле. – Как же они уживаются в одном доме?
– Ну, они обычно остаются в своих домах, а к жене, так сказать, ходят в гости. И не все вместе, а по одному. Их там принимают с почетом…
– Но это же разврат!
– Не больший разврат, чем завести в одном доме десяток женщин. У моего опекуна, например, шесть только официальных жен, не считая наложниц.
– Муж несет по закону всю ответственность за домочадцев, – возразила Солле. – А ваши киримские дамы только развлекаются…
– По древним местным законам, – ответил Ким, – жена на островах – глава рода. Обычно она владеет имуществом и землей. Сама выбирает и главного мужа, и наложников – если средства позволяют. Но это только у знатных. В деревне мужчины с женщинами работают наравне, а земля принадлежит общине.
– Чудеса, – покачала головой Солле. – Прямо не верится…
– Кстати, в киримском языке даже нет слова «муж», – чтобы добить ее, добавил Ким. – Говорят – «разрешенный мужчина».
Солле снова погрузилась в раздумья. Вскоре морщинка на ее лбу разгладилась, на губах промелькнула лукавая улыбка.
– Вы правы, господин Ким, – сказала она, опустив глаза и играя кончиком косы, – мужчинам у нас в империи живется гораздо привольнее, чем женщинам. Раньше я об этом не задумывалась. Вот, допустим, вы с Реем собрались ехать в столицу. Сдали там экзамены, получили направление на службу. Или, к примеру, захочет братец поехать в горы, к святым старцам, – испросил у батюшки благословения, сел на коня и поскакал. А я не могу даже на рынок одна сходить, хотя, между прочим, тоже прочитала многие священные книги, и почерк у меня лучше, чем у брата… Тут и возникнет желание выйти замуж за киримца.
Ким беспечно ухмыльнулся:
– Отличная идея. Вашего жениха-полковника сможете взять наложником – если он, конечно, не станет возражать.
Солле, пропустив мимо ушей вольную шутку, продолжала:
– Как я поняла, у вас на островах девушка может сама выбирать себе мужа?
– Ага.
– И мужчина не имеет права отказаться?
Ким задумался.
– Чтобы мужчину заставили жениться против его воли – я о таком не слыхал. Обычно все-таки все случается по обоюдному сговору.
– То есть, захоти я взять в мужья вас, я бы объявила вам об этом, и…
Ким наконец сообразил, к чему клонит его собеседница. «Да нет, не может быть, чтобы она всерьез, – подумал он, невольно смутившись. – Наверняка подшучивает надо мной. Ладно, я тоже пошучу…»
– Я бы принял предложение, – с серьезным видом заявил он.
Солле покраснела.
– Я не всерьез, вы что!
– А я всерьез, – сурово сказал Ким.
– Нет, нет, это невозможно!
Ким рассмеялся.
– Помилуйте, сестрица Солле. Хватит меня дразнить! Я же знаю, что вы обручены.
Солле вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Как мне с вами хорошо, господин Ким, – неожиданно сказала она. И добавила, отвечая на его удивленный взгляд: – Прямо душа раскрывается, хоть мы едва знакомы. Братец давно бы затравил меня насмешками. А вы слушаете и отвечаете с таким серьезным видом, словно я не наговорила вам кучу глупостей…
– Вы и не сказали никаких глупостей.
– Рей много раз говорил мне, что мужчинам противно слушать пустую женскую болтовню.
Ким пожал плечами.
– Думаете, я болтливая? На самом деле я всегда помалкиваю. Женщина должна говорить только тогда, когда ее спросят.
– Полная чушь.
Солле взглянула на Кима с восхищением.
– Вот бы вы никогда отсюда не уезжали! Ну, по крайней мере, до моего замужества. Я бы поделилась с вами всеми заветными мыслями…
– Хм, – промычал Ким, не особенно вдохновленный такой перспективой. – А почему бы вам не поделиться заветными мыслями со своими сестрами или с Реем?
Солле махнула рукавом.
– Ах, мои сестры – славные девочки, но они еще малы и так глупы! А что же касается брата, вся беда в том, что он отказывается воспринимать меня всерьез. То дразнит меня, то воспитывает, и никогда, никогда не слушает, что я говорю. По-моему, он считает, что слушать женщину – все равно что слушать птичий щебет…
– Щебет – это в лучшем случае! – раздался поблизости голос Рея, незаметно подошедшего к беседке. Солле замерла в ужасе, готовясь к суровому выговору. Но Рей просто шагнул внутрь и уселся рядом с Кимом, не сказав сестре ни слова упрека. Казалось, его занимали совершенно другие заботы.
– Чаще даже не щебет, а кудахтанье, – саркастически продолжал он. – А если мужчине особенно не повезло, то карканье…
Солле не выдержала и хихикнула. Рей, как будто только что заметив ее, смерил сестру взглядом и сказал:
– Ты не заблудилась, Солле? Кухня – в другой стороне.
– Я забежала буквально на миг, господин Ким подтвердит…
– Вот и ступай туда, тебя там заждались. Нам с названым братом надо поговорить наедине.
Когда Солле наконец ушла, Рей пересказал Киму свой разговор с отцом, разумеется, кое-что выпуская. Например, отцову ругань по поводу сыновней дурости («Как у тебя ума хватило перечить хварану?! Эти бешеные звери головы рубят направо и налево, им только повод дай! А если он окажется злопамятным, что тогда?!») Упустил он и упреки относительно приезда Кима («Князька-то зачем с собой потащил? Его ведь будут искать, а крайним окажешься ты. И вообще этот безответственный, избалованный мальчишка на тебя плохо влияет!») Рей сказал только, что вначале батюшка пошумел, а потом успокоился и предложил великолепный выход из сложной ситуации.
– Угадай, какой? – с довольным видом спросил он.
– Не знаю. Усыновить меня?
– Нет – спрятать нас в каком-нибудь горном монастыре!
– Погоди, а разве мы не в монастырь направляемся? – удивился Ким.
– Так то будет по воле батюшки и, кстати, за его счет! Я-то всё голову ломал, как ему сказать, что не собираюсь идти на службу, боялся, что выйдет как у тебя. Батюшка ведь спал и видел, как бы сделать из меня чиновника. А тут все само и разрешилось!
– А, – понял Ким. – Ну, поздравляю. Ловко устроился. Отшельником станешь, да еще и с отцовского благословения.
– Ну, не совсем. Батюшка сказал: «Пересиди какое-то время в горах. Если тебя будут искать слуги Енгонов, я со спокойной совестью скажу, что ты ушел в монахи. А если не будут – тогда сообщу тебе письмом». Так что в конечном счете эта стычка у Двух Слив оказалась нам даже полезной…
Вечером в честь гостей устроили пир. Стол ломился от угощений и изысканных вин, в обеденной зале горело множество светильников, тонко благоухали цветы в дорогих вазах. Ужин прошел очень приятно. Отец Рея, человек опытный и хитрый, принял Кима очень любезно, но без излишнего раболепства – иными словами, как товарища сына по учебе, а не как князя Енгона. Пока сидели за столом, не задал ни одного неловкого вопроса, который мог бы смутить или огорчить гостя, сам же не умолкал, занятно описывая свои торговые путешествия в разные концы империи. Между делом, незаметно, господин Люпин выведал у Кима много такого, что ему до крайности не понравилось. Однако как воспитанный человек ничего вслух не сказал, только подумал про себя: «Хорошо, что завтра они оба отсюда уедут». Легкомысленная и опасная выходка Рея его глубоко огорчила. Господин Люпин прямо не узнавал своего благоразумного сына. Неужели он наивно полагает, что дружба с этим приемышем принесет ему какие-то выгоды?
Рей слушал отца и всё прекрасно понимал. Он и сам задавался теми же вопросами. Попытка вступиться за Кима с риском для собственной жизни теперь казалась ему глупой блажью и временным помрачением ума…
К концу ужина Рея слегка развезло, и он решил ночью сходить проведать одну знакомую девицу, нечто вроде местной кисэн – так сказать, попрощаться с вольной жизнью. И еще он решил, что ни к чему было знакомить Кима с Солле. Всего-то полдня провели вместе, а она уже такие вольности себе в разговорах позволяет, дерзит брату, кокетничать пытается, бесстыжая!
Ким, которому вино тоже ударило в голову, за вечер не раз возвращался мыслями к Солле (женщин за стол не допускали, они ужинали отдельно). Славная девчонка, веселая и на вид приятная, думал он, и вовсе не такая дурочка, какой выставлял ее Рей. И все же не о такой невесте мечталось Киму. Девушка, которая ему предназначена судьбой, неслыханно прекрасна, но пока еще как будто окутана туманом, она красавица-невидимка, как Меймей из давешних старухиных историй. Чем-то она будет похожа на благородных принцесс, его сводных сестер, чем-то – на изысканных, утонченных кисэн высшего ранга, к которым однажды водил его Сайхун (ох, лучше не вспоминать – пока все прочие гости ели, пили и веселились, наслаждаясь пением и остроумной беседой красавиц, Ким сидел пень пнем, от смущения не способный вымолвить ни слова…). Девушка его мечты – белолица и черноброва, она носит шелка и жемчуг, у нее плавная походка, нежный журчащий голос и прочие тридцать три признака совершенной красоты, ее взгляд обжигает, а прикосновение сулит небесные наслаждения…
И совершенно она не похожа ни на простушку Солле, ни на бесстыжую нахалку с цветущими ветками в непричесанных волосах и желтыми, приносящими несчастье, тигровыми глазами.
После ужина Рей, выждав, когда Ким уснет, тайком отправился-таки к своей девице. Вернулся он поздно ночью, довольный и настроенный на возвышенный лад – по пути домой он мечтал, как с завтрашнего утра отринет все земное. Устраиваясь спать, разбудил Кима – их устроили в одной комнате. Ким спросонья обругал его и собрался спать дальше.
– Слушай, брат, – обратился к нему Рей. – А чего ты собак-то боишься? Покусали тебя в детстве, что ли?
Трезвый, он не стал бы задавать таких неудобных вопросов, а тут пришло в голову – и спросил. Ким, тем не менее, сел в постели и серьезно ответил:
– Нет, не покусали. Просто, когда на меня смотрит собака – большая собака… знаешь, как они умеют смотреть, прямо в глаза, как будто всё понимают… я каждый раз боюсь…
И Ким понизил голос до шепота, как будто сообщая некую ужасную тайну:
– …что она заговорит!
Рей посмотрел на него, как на полоумного, даже не нашелся что ответить. «Ну и набрался», – подумал он. А сам сделал вид, что не расслышал, пожелал Киму спокойной ночи, упал на соседнюю лежанку и тут же уснул.
Глава 8
Первый урок колдовства
День перед полнолунием выдался обычный, серенький. Окрестные горы потонули в сонном тумане. Мотылек провел его – до самого вечера – в напряженном ожидании, но жизнь текла своим чередом: Головастик ковырялся на кухне, сихан не вылезал из своего кабинета, что-то писал, обложившись свитками. Мотылек, улучив момент, подкрался и сунул нос в записи, но все равно ничего не понял – Кагеру писал старшей речью. Вечером из-за гор подул ветер, в слоистых облаках появились разрывы. К закату небо совсем очистилось. В глубокой синеве высыпали звезды, взошла колдовская осенняя луна, о которой на островах Кирим издавна слагают страшные сказки, – что она лишает сна, сбивает с пути странников, может зачаровать и увести в неизвестность оставленного без присмотра ребенка… «Сейчас всё и начнется», – приготовился Мотылек. Но сразу после заката их с Головастиком, как всегда, отправили спать.
Ночью Мотылька разбудили голоса за стенкой.
– …темнота, одиночество, дикие звери, бесы, – слышался раздраженный голос Кагеру, – если тебе удастся преодолеть перед ними страх, то больше ничто на свете не сможет тебя напугать. Тогда я, возможно, поверю, что ты сможешь стать мокквисином…
«Опять воспитывает», – сквозь дрему подумал Мотылек, переворачиваясь на другой бок.
Головастик что-то слезливо проныл.
– А вот тебе и случай поупражняться: в этом лесу полно зверя и демонов, и фаза луны сегодня самая подходящая. Пошел!
Раздался звук пинка, быстрый неровный топот.
– И чтобы до утра я тебя не видел! Тошнотник проследит, чтобы ты там не заскучал!
Шаги затихли. Дверь отодвинулась, впустив полосу неяркого света, который тут же померк, – в каморку заглянул Кагеру. Мотылек замер в постели, стараясь стать под одеялом маленьким и незаметным.
– Все равно знаю, что ты не спишь. Вставай, одевайся и – в кабинет.
Мотылек неохотно вылез из постели. Из-за ночных холодов ученики спали одетыми, так что на сборы ему много времени не понадобилось. Мальчик прошлепал в кабинет и остановился в дверях, переступая с ноги на ногу на холодном полу. Кагеру взглянул на него – дрожащего, босого; шейка тонкая, глазищи расширены от страха…
– Ты, помнится, жаловался, что я тебя ничему не учу?
Мотылек тяжко вздохнул, готовясь, что его выкинут за дверь вслед за Головастиком.
– Вот и настало время, – сказал Кагеру. – Считай, с этой ночи ты переходишь в настоящие ученики… Что-то, смотрю, ты не рад.
– Да вот, Головастик сказал…
– Что?
– Будто вы на самом деле ничему не собирались меня учить.
– Так скоро – действительно не собирался, – согласился Кагеру. – Если правильно, то ученик должен год-два поработать домашней прислугой. Но у меня нет выхода.
– Почему?
– Мне скоро понадобится помощник в одном сложном деле.
– А как же Головастик?
– Головастик – обычный деревенский мальчишка. Кроме трудолюбия, у него иных достоинств нет. Чтобы сделать из него хотя бы простого деревенского шамана, понадобится лет пятнадцать. А у тебя, – Кагеру нагнулся, заглянул Мотыльку в настороженные глаза, – есть дар. И, похоже, есть сила, чтобы с этим даром управиться. Я это понял еще на Стрекозьем острове. Такой ребенок, как ты, – один на десять тысяч. Не слушай Головастика, он всех равняет по себе. С тобой разговор будет совсем другой. Ну что ты такой мрачный, улыбнись! Вот, молодец, – совсем другое дело! Ну что, начнем?
Мотылек послушно кивнул. Кагеру прошелся по кабинету, мельком взглянул на записи. Далеко не все было подготовлено, не все расшифровано. Но после письма от Имори знахарь действительно решил поторопиться. Если он потеряет сейчас этого мальчика, всё откладывается на годы, пока он не найдет другого, настолько же подходящего. А если он успеет закончить начатое… уже не будет иметь значения, отыщут его или нет.
– Что мы будем делать? – спросил Мотылек.
Слова учителя его здорово подбодрили. Вот, оказывается, в чем дело! Головастик не врал. Только к нему, Мотыльку, это не относится. Он ведь особенный…
Кагеру сделал вид, что задумался.
– Ты, помнится, хотел научиться летать?
Глаза Мотылька вспыхнули от восторга.
– По-настоящему?!
– Ага. Закрой глаза.
Кагеру подошел к мальчику, положил ему руку на лоб.
– Смотри через мою ладонь.
От ладони по лбу побежали мурашки. Кагеру медленно вдохнул, и почти сразу Мотылька повело, голова закружилась. Мотыльку почудилось, что все его тело стало легким и невесомым, танцующим в воздухе, как одуванчик на кромке поля. Потом еще вздох – тут налетел ветер, и одуванчик взлетел гроздью пушинок. Мотылька мягко оторвало от земли. В первый миг он испугался, схватился за руку сихана, хотел отвести ее от своих глаз, но тот не позволил, только крепче прижал ладонь к лицу, а свободной рукой обнял мальчика за плечо.
– Не бойся, – тихо сказал он. – Все хорошо, никакой опасности нет. Мы полетим вместе. Просто смотри по сторонам. Представь, что летаешь во сне.
– Да как же смотреть, если не видно…
И тут Мотылек умолк, потому что Кагеру отнял ладонь от его глаз – и мальчик увидел под ногами крышу дома, блестящую в лунном свете: как она медленно удаляется, проваливается во мрак долины.
Они плавно поднимались в ночное небо. Полная луна плыла по волнам звездной пены, такая огромная и близкая, что, кажется, можно было разглядеть на ней Лунного Зайца с его ступой. Под ними, на земле, царила темнота. Только слабо серебрились верхушки елей на лесистых горах, похожих на спящих медведей. Вдалеке, уходящие в бесконечность, сияли рядами пики Комасон. Лунный свет мягко обволакивал снежные вершины, остро вспыхивал на ледниках. У Мотылька в душе смешались страх и восторг. С каждым мгновением страх отступал, вытесняемый наслаждением полета. Кагеру придерживал его за плечо, но мальчик чувствовал, что и сам бы мог лететь рядом с ним, если бы учитель его отпустил.
Знахарь, как коршун, заложил широкий круг и повернул к югу, где на самом горизонте разливалось какое-то неясное сияние.
– А там что? – спросил Мотылек, указывая вперед.
– Тайхео. Океан. Хочешь посмотреть?
– Ой, конечно!
Сияющие горные вершины пропали во мраке, остались позади лесистые холмы. Вскоре среди чернолесья промелькнула серебристая нитка реки. Мотылек так обрадовался – даже в глазах от слез защипало.
– Это же моя Микава! – закричал он.
– Река выведет нас к океану, – отозвался сихан. – Не останавливайся!
Вот внизу окончился лес и пошли огромные мерцающие квадраты – рисовые поля долинного Нана. Микава разливалась все шире и шире. Проплыла дрожащая россыпь огней Асадаля. Сверкающую гладь реки испятнали острова – как агаты, разбросанные по серебряной парче. Только Мотылек успел подумать, что где-то поблизости находится Стрекозий остров, как знахарь взял влево так резко, что река перекувырнулась в глазах мальчика. Мотылек весь сжался с перепугу, но через мгновение уже визжал от восторга. Они неслись со страшной скоростью над необитаемыми плавнями левобережья, бесшумно и легко, пронзая темноту, как два призрака. И вот вдруг промелькнула внизу извилистая линия побережья, и на них навалилось пустое пространство, словно земля вдруг кончилась, и они с разгону вылетели в звездное небо. Бездна была и сверху, и снизу, только лунный свет играл на волнах, и накатывал снизу неумолчный шепот, как будто сотни тысяч шаманов бормотали заклинания на неизвестном языке.
Мотылек притих, оробел, вцепился в руку учителя. Ему почудилось – если отпустит, то упадет в этот бездонный простор, и будет падать до конца времен, пока не потеряется навсегда.
– Вот он, Тайхео, – раздался спокойный голос Кагеру. – Мировой океан. Никто не знает, где он заканчивается, и заканчивается ли вообще. Ну как он тебе?
– Не очень, – прошептал подавленный Мотылек. – Полетели лучше обратно в горы.
Кагеру усмехнулся:
– Ничего, привыкнешь. Может, даже полюбишь его. Давай-ка спустимся пониже…
Далеко внизу, в пенных кружевах волн, Мотылек увидел длинную островную гряду – просто цепь голых необитаемых скал среди моря. Кагеру выбрал островок побольше и направил полет туда. Вскоре они опустились на каменистый берег, весь белый от птичьего помета. Повеяло знакомым йодистым запахом гниющих водорослей и тухлой рыбы. Тут Мотылек наконец почувствовал щекой теплый горько-соленый морской ветер, его размах и разлет – как будто он начал дуть у самого края земли, где-нибудь в Ле Лои, и все никак не может остановиться.
Островок был абсолютно пустынный. Мотыльку подумалось, что вокруг на тысячи ри нет ни единой живой души, и ему снова стало не по себе. Волны с глухим грохотом накатывались на скалы. Этот грохот нес в себе какую-то тайную угрозу.
Ночью Мотылька разбудили голоса за стенкой.
– …темнота, одиночество, дикие звери, бесы, – слышался раздраженный голос Кагеру, – если тебе удастся преодолеть перед ними страх, то больше ничто на свете не сможет тебя напугать. Тогда я, возможно, поверю, что ты сможешь стать мокквисином…
«Опять воспитывает», – сквозь дрему подумал Мотылек, переворачиваясь на другой бок.
Головастик что-то слезливо проныл.
– А вот тебе и случай поупражняться: в этом лесу полно зверя и демонов, и фаза луны сегодня самая подходящая. Пошел!
Раздался звук пинка, быстрый неровный топот.
– И чтобы до утра я тебя не видел! Тошнотник проследит, чтобы ты там не заскучал!
Шаги затихли. Дверь отодвинулась, впустив полосу неяркого света, который тут же померк, – в каморку заглянул Кагеру. Мотылек замер в постели, стараясь стать под одеялом маленьким и незаметным.
– Все равно знаю, что ты не спишь. Вставай, одевайся и – в кабинет.
Мотылек неохотно вылез из постели. Из-за ночных холодов ученики спали одетыми, так что на сборы ему много времени не понадобилось. Мальчик прошлепал в кабинет и остановился в дверях, переступая с ноги на ногу на холодном полу. Кагеру взглянул на него – дрожащего, босого; шейка тонкая, глазищи расширены от страха…
– Ты, помнится, жаловался, что я тебя ничему не учу?
Мотылек тяжко вздохнул, готовясь, что его выкинут за дверь вслед за Головастиком.
– Вот и настало время, – сказал Кагеру. – Считай, с этой ночи ты переходишь в настоящие ученики… Что-то, смотрю, ты не рад.
– Да вот, Головастик сказал…
– Что?
– Будто вы на самом деле ничему не собирались меня учить.
– Так скоро – действительно не собирался, – согласился Кагеру. – Если правильно, то ученик должен год-два поработать домашней прислугой. Но у меня нет выхода.
– Почему?
– Мне скоро понадобится помощник в одном сложном деле.
– А как же Головастик?
– Головастик – обычный деревенский мальчишка. Кроме трудолюбия, у него иных достоинств нет. Чтобы сделать из него хотя бы простого деревенского шамана, понадобится лет пятнадцать. А у тебя, – Кагеру нагнулся, заглянул Мотыльку в настороженные глаза, – есть дар. И, похоже, есть сила, чтобы с этим даром управиться. Я это понял еще на Стрекозьем острове. Такой ребенок, как ты, – один на десять тысяч. Не слушай Головастика, он всех равняет по себе. С тобой разговор будет совсем другой. Ну что ты такой мрачный, улыбнись! Вот, молодец, – совсем другое дело! Ну что, начнем?
Мотылек послушно кивнул. Кагеру прошелся по кабинету, мельком взглянул на записи. Далеко не все было подготовлено, не все расшифровано. Но после письма от Имори знахарь действительно решил поторопиться. Если он потеряет сейчас этого мальчика, всё откладывается на годы, пока он не найдет другого, настолько же подходящего. А если он успеет закончить начатое… уже не будет иметь значения, отыщут его или нет.
– Что мы будем делать? – спросил Мотылек.
Слова учителя его здорово подбодрили. Вот, оказывается, в чем дело! Головастик не врал. Только к нему, Мотыльку, это не относится. Он ведь особенный…
Кагеру сделал вид, что задумался.
– Ты, помнится, хотел научиться летать?
Глаза Мотылька вспыхнули от восторга.
– По-настоящему?!
– Ага. Закрой глаза.
Кагеру подошел к мальчику, положил ему руку на лоб.
– Смотри через мою ладонь.
От ладони по лбу побежали мурашки. Кагеру медленно вдохнул, и почти сразу Мотылька повело, голова закружилась. Мотыльку почудилось, что все его тело стало легким и невесомым, танцующим в воздухе, как одуванчик на кромке поля. Потом еще вздох – тут налетел ветер, и одуванчик взлетел гроздью пушинок. Мотылька мягко оторвало от земли. В первый миг он испугался, схватился за руку сихана, хотел отвести ее от своих глаз, но тот не позволил, только крепче прижал ладонь к лицу, а свободной рукой обнял мальчика за плечо.
– Не бойся, – тихо сказал он. – Все хорошо, никакой опасности нет. Мы полетим вместе. Просто смотри по сторонам. Представь, что летаешь во сне.
– Да как же смотреть, если не видно…
И тут Мотылек умолк, потому что Кагеру отнял ладонь от его глаз – и мальчик увидел под ногами крышу дома, блестящую в лунном свете: как она медленно удаляется, проваливается во мрак долины.
Они плавно поднимались в ночное небо. Полная луна плыла по волнам звездной пены, такая огромная и близкая, что, кажется, можно было разглядеть на ней Лунного Зайца с его ступой. Под ними, на земле, царила темнота. Только слабо серебрились верхушки елей на лесистых горах, похожих на спящих медведей. Вдалеке, уходящие в бесконечность, сияли рядами пики Комасон. Лунный свет мягко обволакивал снежные вершины, остро вспыхивал на ледниках. У Мотылька в душе смешались страх и восторг. С каждым мгновением страх отступал, вытесняемый наслаждением полета. Кагеру придерживал его за плечо, но мальчик чувствовал, что и сам бы мог лететь рядом с ним, если бы учитель его отпустил.
Знахарь, как коршун, заложил широкий круг и повернул к югу, где на самом горизонте разливалось какое-то неясное сияние.
– А там что? – спросил Мотылек, указывая вперед.
– Тайхео. Океан. Хочешь посмотреть?
– Ой, конечно!
Сияющие горные вершины пропали во мраке, остались позади лесистые холмы. Вскоре среди чернолесья промелькнула серебристая нитка реки. Мотылек так обрадовался – даже в глазах от слез защипало.
– Это же моя Микава! – закричал он.
– Река выведет нас к океану, – отозвался сихан. – Не останавливайся!
Вот внизу окончился лес и пошли огромные мерцающие квадраты – рисовые поля долинного Нана. Микава разливалась все шире и шире. Проплыла дрожащая россыпь огней Асадаля. Сверкающую гладь реки испятнали острова – как агаты, разбросанные по серебряной парче. Только Мотылек успел подумать, что где-то поблизости находится Стрекозий остров, как знахарь взял влево так резко, что река перекувырнулась в глазах мальчика. Мотылек весь сжался с перепугу, но через мгновение уже визжал от восторга. Они неслись со страшной скоростью над необитаемыми плавнями левобережья, бесшумно и легко, пронзая темноту, как два призрака. И вот вдруг промелькнула внизу извилистая линия побережья, и на них навалилось пустое пространство, словно земля вдруг кончилась, и они с разгону вылетели в звездное небо. Бездна была и сверху, и снизу, только лунный свет играл на волнах, и накатывал снизу неумолчный шепот, как будто сотни тысяч шаманов бормотали заклинания на неизвестном языке.
Мотылек притих, оробел, вцепился в руку учителя. Ему почудилось – если отпустит, то упадет в этот бездонный простор, и будет падать до конца времен, пока не потеряется навсегда.
– Вот он, Тайхео, – раздался спокойный голос Кагеру. – Мировой океан. Никто не знает, где он заканчивается, и заканчивается ли вообще. Ну как он тебе?
– Не очень, – прошептал подавленный Мотылек. – Полетели лучше обратно в горы.
Кагеру усмехнулся:
– Ничего, привыкнешь. Может, даже полюбишь его. Давай-ка спустимся пониже…
Далеко внизу, в пенных кружевах волн, Мотылек увидел длинную островную гряду – просто цепь голых необитаемых скал среди моря. Кагеру выбрал островок побольше и направил полет туда. Вскоре они опустились на каменистый берег, весь белый от птичьего помета. Повеяло знакомым йодистым запахом гниющих водорослей и тухлой рыбы. Тут Мотылек наконец почувствовал щекой теплый горько-соленый морской ветер, его размах и разлет – как будто он начал дуть у самого края земли, где-нибудь в Ле Лои, и все никак не может остановиться.
Островок был абсолютно пустынный. Мотыльку подумалось, что вокруг на тысячи ри нет ни единой живой души, и ему снова стало не по себе. Волны с глухим грохотом накатывались на скалы. Этот грохот нес в себе какую-то тайную угрозу.