Страница:
– Куда?
– Простите?
– Куда они собирались?
– Ну, тут нет никаких сомнений: в провинцию Чирисан, в один из монастырей Каменной Иголки. Но этот Ким долго там не высидит – не надо быть предсказателем, чтобы это понять. Я от него устал за один час. То хохочет, то сердится, легкомысленный, непоседливый, такой, знаете… – Кушиура сделал неопределенное движение, – как мотылек. Не то что другой, Рей, – вот он, если вам интересно…
– Не интересно. Вернемся к другому мальчику. Мотыльку.
Колдун вытащил из рукава какой-то клочок бумаги, в котором Кушиура мгновенно опознал записку Кима.
– Что это?
– Гадательная записка. По ее поводу я к вам и прибыл. Дело в том, что я, как вам уже говорил, перепутал мальчишек и выдал предсказание не тому. Они остались недовольны, и этот Ким потребовал, чтобы я применил тазик – у меня, знаете ли, есть гадательный таз – великолепная, уникальная штука! – который достался мне от самого…
– Дальше.
– Мне было неловко отказывать после такого конфуза, тем более княжескому сыну, пусть и незаконному. Он бросил записку в таз, я заглянул туда и…
– И ничего там не увидел, – насмешливо закончил за него колдун. – И решил разобраться.
Колдун задумался. Кушиура молчал, пытаясь понять, кто прячется в темноте за спиной хозяина. Но кто бы там ни был, знакомиться с ним Кушиуре определенно не хотелось.
– Надо же – «княжич Енгон», – пробормотал колдун. – Лет ему сейчас около пятнадцати… Зачем ты предсказал ему встречу с девушкой?
– Ну как – зачем? – ухмыльнулся Кушиура. – Я знаю, что сказать молодому человеку, который собирается в монастырь. Они же в этом возрасте только о девушках и думают! Понимаете, коллега, если юнец собирается в монастырь, он полагает себя кем-то вроде борца с демонами. И лучшее, самое заманчивое искушение для этакого борца – встреча с прекрасной соблазнительницей. Тут ведь еще неизвестно, что лучше – устоять или поддаться, хе-хе… Есть над чем поразмыслить по пути к святости…
– Слушай, знаток человеческих душ, – язвительно сказал колдун. – Зачем ты лезешь грязными лапами в то, что лучше не трогать? Зачем ты вообще завел речь о девушке? Ты своими шарлатанскими предсказаниями сдвинул с места такую лавину, что еще не известно, чем все закончится….
– Позвольте, я не шарлатан! – возмутился Кушиура. – Да, я хорошо разбираюсь в людях, – сказал он, приосанившись, – на то я и один из лучших предсказателей империи. Если я прорек, что княжичу Енгону суждена встреча с прекрасной девушкой, значит, так и будет. И кстати, если уж речь зашла о предсказаниях, позволю себе заметить, что вмешиваться в чужое гадание и намеренно спутывать его результаты противоречит всякому понятию о профессиональной этике…
– А ты не задумывался, имперец, почему ты искал девушку, а попал ко мне? – вкрадчиво спросил чародей, снимая шапку.
Кушиура отшатнулся и чуть не закричал. У чародея не было лица. Вместо него – какая-то спекшаяся корка, кое-как заросшая кожей, покрытая ужасными полузажившими язвами. Слепые глаза смотрели в никуда из-под голых распухших век. Нос, губы, уши отсутствовали; голова напоминала обгорелый череп, паучьи пальцы походили на обугленные прутья. Что бы ни случилось с этим человеком, одно Кушиура знал точно – с такими ожогами не может выжить никто, даже колдун.
– Тебе не пришло на ум, прежде чем лезть сюда, что это может оказаться моя девушка? – В голосе сожженного колдуна зазвучала ненависть.
«Прочь отсюда!» – Перепуганный Кушиура вскочил на ноги.
Но в этот миг из-за спины колдуна поднялась черная тень. Тень, похожая на полуночный кошмар. Чудовище, воссозданное злыми чарами из пепла пожара и обгорелой плоти лесного зверя, оскалив огромные клыки, глядело поверх лысой головы хозяина, и в его глазах горел злобный разум. Тварь сделала шаг, и за ней потянулся шлейф золы. Так вот откуда здесь повсюду копоть!
Кушиура действительно не был шарлатаном. Он мгновенно догадался, что за существо перед ним, понял, что счет идет на мгновения, и выпалил заклинание возвращения. В лицо ему ударил тугой холодный ветер, гадателя, словно сухой лист, выбросило из дома. Пространство вокруг поплыло, сгустилось, воздух стал похож на темную воду. Тварь с рычанием прыгнула ему вслед. Кушиура ударил ее ритуальным ножом. Раздался вой, тварь отлетела в сторону, завертелась в вихре – и отстала. Воздух всё густел, становился вязким, вихрь превратился в водоворот, вращение все ускорялось… И вдруг гадателя выбросило наружу. Несколько томительных мгновений тошноты и боли – и Кушиура ворвался обратно в тело. Выдохнув, он отпрянул от тазика. Нож выпал из его трясущейся руки… Спасен!
– Надо же, какие мы шустрые, – раздался зловещий голос. – Я, пожалуй, и не догнал бы тебя, не оставь ты мне ключик…
Гадатель попытался вскочить на ноги, но не успел. Вода вскипела, из тазика вынырнула распахнутая пасть, блеснули клыки и с чудовищной силой вцепились Кушиуре в горло. Лицо гадателя ткнулось в жесткое дно тазика, в рот и ноздри хлынула вода. «Так не должно быть!» – успел изумиться он, чувствуя, как клыки впиваются ему в горло. Больше он ни о чем не думал, а только боролся за жизнь, пытаясь вырваться. Над ночным садом разносились хрип, бульканье и звуки возни, из тазика летели брызги. Но скоро все прекратилось, и в дом гадателя вернулась тишина.
Глава 12
– Простите?
– Куда они собирались?
– Ну, тут нет никаких сомнений: в провинцию Чирисан, в один из монастырей Каменной Иголки. Но этот Ким долго там не высидит – не надо быть предсказателем, чтобы это понять. Я от него устал за один час. То хохочет, то сердится, легкомысленный, непоседливый, такой, знаете… – Кушиура сделал неопределенное движение, – как мотылек. Не то что другой, Рей, – вот он, если вам интересно…
– Не интересно. Вернемся к другому мальчику. Мотыльку.
Колдун вытащил из рукава какой-то клочок бумаги, в котором Кушиура мгновенно опознал записку Кима.
– Что это?
– Гадательная записка. По ее поводу я к вам и прибыл. Дело в том, что я, как вам уже говорил, перепутал мальчишек и выдал предсказание не тому. Они остались недовольны, и этот Ким потребовал, чтобы я применил тазик – у меня, знаете ли, есть гадательный таз – великолепная, уникальная штука! – который достался мне от самого…
– Дальше.
– Мне было неловко отказывать после такого конфуза, тем более княжескому сыну, пусть и незаконному. Он бросил записку в таз, я заглянул туда и…
– И ничего там не увидел, – насмешливо закончил за него колдун. – И решил разобраться.
Колдун задумался. Кушиура молчал, пытаясь понять, кто прячется в темноте за спиной хозяина. Но кто бы там ни был, знакомиться с ним Кушиуре определенно не хотелось.
– Надо же – «княжич Енгон», – пробормотал колдун. – Лет ему сейчас около пятнадцати… Зачем ты предсказал ему встречу с девушкой?
– Ну как – зачем? – ухмыльнулся Кушиура. – Я знаю, что сказать молодому человеку, который собирается в монастырь. Они же в этом возрасте только о девушках и думают! Понимаете, коллега, если юнец собирается в монастырь, он полагает себя кем-то вроде борца с демонами. И лучшее, самое заманчивое искушение для этакого борца – встреча с прекрасной соблазнительницей. Тут ведь еще неизвестно, что лучше – устоять или поддаться, хе-хе… Есть над чем поразмыслить по пути к святости…
– Слушай, знаток человеческих душ, – язвительно сказал колдун. – Зачем ты лезешь грязными лапами в то, что лучше не трогать? Зачем ты вообще завел речь о девушке? Ты своими шарлатанскими предсказаниями сдвинул с места такую лавину, что еще не известно, чем все закончится….
– Позвольте, я не шарлатан! – возмутился Кушиура. – Да, я хорошо разбираюсь в людях, – сказал он, приосанившись, – на то я и один из лучших предсказателей империи. Если я прорек, что княжичу Енгону суждена встреча с прекрасной девушкой, значит, так и будет. И кстати, если уж речь зашла о предсказаниях, позволю себе заметить, что вмешиваться в чужое гадание и намеренно спутывать его результаты противоречит всякому понятию о профессиональной этике…
– А ты не задумывался, имперец, почему ты искал девушку, а попал ко мне? – вкрадчиво спросил чародей, снимая шапку.
Кушиура отшатнулся и чуть не закричал. У чародея не было лица. Вместо него – какая-то спекшаяся корка, кое-как заросшая кожей, покрытая ужасными полузажившими язвами. Слепые глаза смотрели в никуда из-под голых распухших век. Нос, губы, уши отсутствовали; голова напоминала обгорелый череп, паучьи пальцы походили на обугленные прутья. Что бы ни случилось с этим человеком, одно Кушиура знал точно – с такими ожогами не может выжить никто, даже колдун.
– Тебе не пришло на ум, прежде чем лезть сюда, что это может оказаться моя девушка? – В голосе сожженного колдуна зазвучала ненависть.
«Прочь отсюда!» – Перепуганный Кушиура вскочил на ноги.
Но в этот миг из-за спины колдуна поднялась черная тень. Тень, похожая на полуночный кошмар. Чудовище, воссозданное злыми чарами из пепла пожара и обгорелой плоти лесного зверя, оскалив огромные клыки, глядело поверх лысой головы хозяина, и в его глазах горел злобный разум. Тварь сделала шаг, и за ней потянулся шлейф золы. Так вот откуда здесь повсюду копоть!
Кушиура действительно не был шарлатаном. Он мгновенно догадался, что за существо перед ним, понял, что счет идет на мгновения, и выпалил заклинание возвращения. В лицо ему ударил тугой холодный ветер, гадателя, словно сухой лист, выбросило из дома. Пространство вокруг поплыло, сгустилось, воздух стал похож на темную воду. Тварь с рычанием прыгнула ему вслед. Кушиура ударил ее ритуальным ножом. Раздался вой, тварь отлетела в сторону, завертелась в вихре – и отстала. Воздух всё густел, становился вязким, вихрь превратился в водоворот, вращение все ускорялось… И вдруг гадателя выбросило наружу. Несколько томительных мгновений тошноты и боли – и Кушиура ворвался обратно в тело. Выдохнув, он отпрянул от тазика. Нож выпал из его трясущейся руки… Спасен!
– Надо же, какие мы шустрые, – раздался зловещий голос. – Я, пожалуй, и не догнал бы тебя, не оставь ты мне ключик…
Гадатель попытался вскочить на ноги, но не успел. Вода вскипела, из тазика вынырнула распахнутая пасть, блеснули клыки и с чудовищной силой вцепились Кушиуре в горло. Лицо гадателя ткнулось в жесткое дно тазика, в рот и ноздри хлынула вода. «Так не должно быть!» – успел изумиться он, чувствуя, как клыки впиваются ему в горло. Больше он ни о чем не думал, а только боролся за жизнь, пытаясь вырваться. Над ночным садом разносились хрип, бульканье и звуки возни, из тазика летели брызги. Но скоро все прекратилось, и в дом гадателя вернулась тишина.
Глава 12
Бродячий знахарь
Два дня Мотылек провел в постели, сгорая от жара, в беспамятстве и бреду. Днем он лежал бледный, в холодном поту, хватал бабушку за руки и лепетал какую-то чушь, а по ночам кричал, словно из него заживо вынимали душу. Измученная Ута не спала, не ела, не отходила от постели внука, обтирала ему лоб мокрой тряпкой, поила с ложечки, в душе уже готовясь к тому, что он умрет. Даже знахаря было не позвать. Покойный Хару, единственный шаман на острове, согласно его собственной воле, был на следующий день после смерти сожжен на берегу Микавы, а его прах развеян над водой и степью. Жители деревни Сок устроили для Хару в святилище посмертный алтарь, принесли скромные дары, оставшиеся от праздника Голодных Духов, и грамотный староста собственноручно накорябал два простых знака его древнего имени на поминальной табличке.
Что касается Мотылька, то на третий день утром он проснулся как ни в чем не бывало и потребовал каши. Болезнь ушла бесследно, оставив после себя только временную слабость да страшные сны.
Не прошло и трех дней после выздоровления Мотылька, как Ута внезапно принялась собираться в дорогу. С самого утра она бегала по дому, выметая из углов мусор, убирала всю одежду в сундуки, перекладывая ее пижмой; развесила в каждом углу соломенных тигрят, погасила огонь в жаровне, вытряхнула угли за ограду и тщательно затоптала, а золу рассыпала по грядкам; саму жаровню вымыла, накрыла одеялом и положила сверху священную плетенку от бесов. Все запасы из кладовки, которые могли попортить мыши, а также свежие овощи и недоеденную рыбу отнесла к соседке по имени Медуница и подарила ей просто так. Посреди кухни Ута выставила два короба с лямками, один побольше, другой поменьше. Мотыльку было велено собрать в короб все игрушки, которые он хочет взять с собой, но не слишком много – надо еще оставить место для одежды и еды.
Мотылек шатался по дому, вертелся под ногами.
– Бабушка, мы что, уезжаем?
– Да.
– Почему? Зачем?
– Уезжаем, потому что надо, – раздраженно говорила бабушка в двадцатый раз, выгоняя из кладовки пауков и ос.
– Куда?
Бабушка заперла кладовку на засов, кряхтя, опустилась на колени среди спальни, засунула руку глубоко под платяной ларь на ножках и вытащила небольшой сверток. В тряпье оказалась заначка – несколько связок потускневших медных монет. Ута отделила одну, остальные бережно завернула в тряпку и затолкала обратно.
– Бабушка, ну скажи, куда?
– Вот еще раз скажешь «куда», и получишь мухобойкой пониже спины! Всю дорогу закудыкал! Лучше иди и отнеси грабли в сарай!
Потом Ута обошла кругом дом и с усилием захлопнула все ставни. Внутри сразу стало темно, загадочно и непривычно.
Играя на крыльце, Мотылек слышал, как бабушка читает молитвы домовым ками, в каждой комнате особо, сама похожая на духа в полумраке за закрытыми ставнями, и его мучило любопытство. Происходило нечто необычайное. Похоже, они уходили надолго.
– Ну скажи, а то не отстану! – снова завел он, когда Ута вышла на крыльцо, обтирая с волос паутину. – Ку… В какое место?
– Уф, надоел! В Асадаль.
Мотылек даже притих от удивления.
– А что это такое?
– Главный город нашей префектуры. Там живет госпожа княгиня Касима.
Глаза Мотылька стали как блюдца.
– Мы к княгине в гости едем?
– Не болтай глупостей! Ты собрал свой короб?
– Давно уже.
– Ничего в доме не осталось?
– Вроде нет…
Заскрипела, отошла от стены тяжелая деревянная дверь, которая на памяти мальчика всегда оставалась открытой, потянулись нити паутины, и дверь в дом захлопнулась, словно надгробным камнем могилу припечатали. Мотылек даже вздрогнул – ему вдруг почудилось, что вся его прежняя жизнь осталось за этой дверью. Бабушка с трудом вставила в петли тяжелый засов и несколько минут, сгорбившись, бормотала молитвы Духу Семи Звезд, хозяину судеб, которого по пустякам беспокоить было не принято. Потом обернулась к внуку.
– Заночуем на веранде, благо ночи сейчас теплые, а выйдем завтра на заре. Сначала переправимся на Горбатый Холм, а там пойдем на рынок и попросимся к какому-нибудь перекупщику в лодку до столицы. Авось дня за три-четыре доберемся до Асадаля, если повезет с низовкой. А если верховой или степной будет, так придется бережком, ох, долго…
– А зачем нам в этот Асадаль?
Ответа Мотылек так и не допросился.
Сборы закончились только в сумерках, когда заалело над степью небо, а из сада поползли к дому сизые ночные тени. Все, что оставалось на веранде из домашней утвари – пара котелков, миски, одеяла, – Ута с Мотыльком забирали с собой. Поскольку жаровню заперли в доме, ужин был скудный и простенький. Ута накрывала на стол без всякого настроения. Накормить кого-нибудь недостаточно вкусной пищей было для нее наихудшим позором. Кроме того, в глубине души ей не хотелось никуда идти.
Мотылек же, напротив, пребывал в радостном возбуждении, в ожидании чего-то необыкновенного, чудесного. Они отправлялись в путешествие в столицу! Даже холодные тушеные баклажаны и слипшийся рис с рубленым вареным яйцом казались ему вкуснятиной, потому что они были уже не домашние – они были дорожные. И никогда они раньше не ели так поздно – бабушка заканчивала дела засветло и укладывала внука вместе с солнцем. На крыльце Ута в последний раз засветила бумажные фонари – путеводные огни для предков. Мотылек смотрел на них и фантазировал: вот если сейчас в дом войдут голодные духи, да и сядут за стол – что он станет делать?
Ужин подходил к концу, когда за кустами раздался скрип калитки и звук шагов. Бабушка Ута вытянула шею, высматривая в сумраке вечернего гостя.
– Кто там? – громко спросила она. – Ты, Медуница?
– Мир и покой сему дому! – раздался мужской голос.
Шаги и постукивание стали громче. Мотылек привстал, отогнул край сетки – и увидел, что по тропинке к дому неспешно приближается странствующий знахарь – сихан в соломенной остроконечной шляпе, с традиционным посохом в руке. Бабушка тоже увидела его, и лицо у нее стало совсем кислое.
– Извините, мы уезжаем! – крикнула она. – Поищите другой дом, святой учитель! Видите – мы уже собрали все вещи! – И сердитым шепотом приказала внуку: – Быстро спрячь рис в короб, Мотылек. Этот знахарь так просто не отвяжется. Они словно чуют, где едят…
Странствующих знахарей – гадателей, заклинателей духов, целителей всех мастей – по просторам империи бродило великое множество. На материке к ним относились без особого уважения, подсмеивались за глаза, считали жуликами, ворами и сластолюбцами. На «варварских» островах Кирим, где козни духов были повседневной реальностью, авторитет сиханов был несколько выше. Но не намного. Разве что к недоверию примешивалась доля страха.
Тем временем знахарь подошел к крыльцу, сел на землю шагах в десяти и с невозмутимым видом выставил перед собой плошку для сбора милостыни.
– Пусть даруют вам Семь Звезд счастье, благополучие и здоровье! Если что-нибудь нужно – исцелить больного, провести молебен, изгнать или, к примеру, призвать злого духа – бедный странник полностью к вашим услугам!
– Хвала ками, у нас все здоровы и благополучны, – решительно ответила бабушка через сетку и добавила шепотом:
– Глянь, Мотылек, – сидит?
– Сидит. Ух ты, какая у него огромная собака!
– А ежели вы, госпожа, собираетесь в путь, – не отставал знахарь, – могу погадать, как пройдет путешествие. Также могу вычислить благоприятный день и час отбытия. Еще оказались при мне случайно несколько подходящих амулетов – если госпожа изволит взглянуть…
Бабушка сдалась.
– Ладно, помолитесь, святой учитель, чтобы мы благополучно добрались до столицы, – неохотно согласилась она. – Гадать не надо, и амулетов тоже – у нас и так денег едва хватит за лодку заплатить…
– Ни слова о деньгах. Горсти риса или миски тушеных баклажанов будет вполне достаточно.
Ута взглянула с изумлением сначала на знахаря, потом на котелок с тушеными баклажанами – сквозь стену он их увидел, что ли? – и с глубоким вздохом пригласила сихана к столу. Конечно, лучше бы он выбрал соседний дом, а то и вовсе обошел деревню стороной. Но раз уж явился – не следует быть грубой с человеком, который умеет приказывать бесам. Еще обидится и порчу наведет.
Сихан, не чинясь, поднялся на крыльцо. Снял сандалии, умылся из бочки, опустил на пол немаленький заплечный короб. Поставил к стене посох, повесил на него сверху свою соломенную шляпу, что и от солнца, и от дождя хороша. Выглядел он именно так, как должен выглядеть бродячий знахарь, годами живущий милостыней. Немолодой, но и не старик, поджарый, в меру грязный. Лоб бороздят морщины, губы узкие, щеки впалые, бесстрастный взгляд человека, далекого от мирских забот. Одет бедно, но для долгой дороги в самый раз: нижняя серая ряса до середины голени, верхняя, коричневая – до колен, на голенях запыленные обмотки. Грубые кожаные сандалии совершенно истрепаны. На голове – несвежая повязка из длинной полосы небеленого холста, конец которой свисает на спину до лопаток. На шее связка амулетов, на запястье намотаны ракушечные четки.
Единственное, что было чудно, – его собака. Мотылька она заинтересовала гораздо больше, чем хозяин. Такие собаки на островах не водились. Здешние были мелкие, гладкошерстные, хвостик колечком, уши лопушками. А этот пес величиной чуть ли не с хорошего теленка: черный, косматый, широкогрудый, остроухий, с могучими челюстями и тяжелым толстым хвостом. Вслед за знахарем вскочил на крыльцо, аж доски заскрипели. Однако в дом пес не пошел, развалился снаружи, под виноградным навесом, где по вечерам в большом корыте отмывали Мотылька перед сном, только подсунул лобастую голову под сетку.
Знахарь поклонился хозяйке, мельком взглянул на ее внука – и сел за стол. Ужин продолжили в молчании, как велит вежливость, – сначала накормить гостя, а разговоры потом. Только и слышно было, как звенят в саду цикады, шуршит хомяк под полом, да работают челюсти знахаря. В придачу к баклажанно-морковной закуске Ута радушно выложила на стол порезанного кусками вяленого леща, надеясь, что знахарь от него откажется (в многих сектах и школах существовал запрет не только на мясо, но и на рыбу). Надежды не сбылись: первым делом знахарь взялся именно за леща и принялся уплетать его с волчьим аппетитом, отчего в бабушкиных глазах изрядно упал.
– Какими судьбами пожаловали на наш остров, святой учитель? – завела разговор Ута, когда с едой было покончено. – Как ваше уважаемое имя? Какому ками служите?
Знахарь обсосал кости леща, утер губы засаленным рукавом и степенно принялся отвечать на все вопросы поочередно. Его ничтожное прозвание – учитель Кагеру, живет он на севере Лесного Предела, в провинции Мок, никакому определенному ками не служит, странствует по обету, собираясь посетить уцелевшие храмы безымянных богов, а путь держит на юг, к океану. На Стрекозий остров заглянул мимоходом, из любопытства – в Асадале какой-то рыботорговец сказал ему, что здесь есть развалины древнего святилища…
– Что значит – «развалины»! – возмутилась Ута. – Святилище целехонько, только что крыша провалилась, так наш шаман в прошлом году настелил новую. А что ему сделается, святилищу-то?
– Я там весь день провел, – небрежно сказал учитель Кагеру. – Загадочное место. Обширное древнее кладбище, уникальные барельефы, но от самого храма осталась одна часовенка, по которой даже не определить, какому богу здесь поклонялись. Время стерло все. А может, и не время…
– На что это вы намекаете? Мы оттуда камни не таскаем!
– Что вы, я далек от подобного подозрения! А в какие пределы простерся ваш путь, госпожа? – спросил знахарь, ловко избежав слова «куда». – Вы упомянули столицу – неужели сам великий Сонак?
– Конечно, нет, – хмыкнула Ута. – Я имела в виду княжий град Асадаль.
– Собираетесь навестить родственников?
– Да вроде того… надо бы кое-кого проведать.
– Это нелегкое и весьма дорогое путешествие, – заметил сихан, покачав головой. – Уж поверьте мне – я только что сам проделал этот путь. Везти ребенка в такую даль ради развлечения…
– Кто вам сказал о развлечениях, – сварливо сказала Ута. – Едем по самому что ни на есть важному делу.
– Какому – если вам угодно сказать?
Ута замешкалась с ответом, взглянула на Мотылька, и вдруг у нее само с языка слетело:
– Внука вот родственникам повезу. Обещалась отдать на воспитание.
– Что? – Мотылек, игравший рядом на полу, резко поднял голову. – Ты мне не говорила! Что еще за родственники? Я не хочу!
– Молчи, Мотылек! Видите ли, святой учитель, – пустилась в объяснения Ута, досадуя, что проговорилась раньше времени, – они, родственники-то, давно уж предлагали – вези его, Ута, мы всегда рады, а ведь я старая да хворая, сил нет поднимать его одной, да и хозяйство тоже не потянуть: баклажаны не уродились, морковь вянет, тыквы в это году даже и сажать не стала, потому как воду таскать с реки замаешься, а тыква, она без полива…
– Заблуждаетесь, госпожа…
Сихан несколько мгновений смотрел на Уту вдумчивым, доброжелательным взглядом, однако у нее почему-то мурашки по спине пробежали.
– У вас прекрасное для вашего возраста здоровье. Вы бы могли еще сами иметь детей.
– Шутить изволите! – Ута смущенно захихикала, на всякий случай отодвигаясь от сихана подальше. Было поверье, что от прикосновения колдуна можно запросто забеременеть.
Учитель Кагеру даже бровью не повел.
– Но, с другой стороны, вас можно понять. Растить ребенка одной – тяжкая доля. Мальчик взрослеет, его надо учить, а в Асадале для этого гораздо больше возможностей. Каким ремеслом занимаются ваши почтенные родственники?
Бабушка смешалась.
– Я не хочу ни к какому ремеслу! – заявил Мотылек. – Хочу жить здесь!
Не него никто даже не взглянул. Мальчик надулся и вернулся к своему занятию – следить за собакой. Пес просачивался на веранду. Незаметно перебирая лапами, он успел влезть внутрь уже почти наполовину.
– Сколько лет вашему внуку? Семь, восемь?
– Восьмой пошел.
– Он уже помолвлен?
– Нет, даже и не думали. Может, через год-два…
– И правильно, не торопитесь. Ваш мальчик – красивый сообразительный ребенок, что ему делать в этой глухомани? Пусть к нему присмотрятся в столице. Может быть, кто-нибудь из ваших родственников пожелает взять в семью перспективного зятя…
– Что ж, спасибо на добром слове, – церемонно сказала польщенная Ута. Одновременно она опустила под стол руку и сложила пальцы в знак от сглаза.
Знахарь заметил это, но не подал вида. Обернувшись к Мотыльку, он добродушно сказал ему, кивнув на собаку:
– Можешь с ним поиграть. Что хочешь с ним делай, хоть верхом садись – он не укусит.
Пес, поняв, что его не выгоняют, застучал хвостом и преданно распахнул пасть. В эту пасть легко поместилась бы голова Мотылька. Сихан вернулся к застольной беседе.
– Слышал, у вас тут недавно скончался шаман?
Ута сразу пригорюнилась.
– Да, постигло наш род такое несчастье. А у меня столько хлопот навалилось, и внук заболел, так что даже оплакать его толком не смогла. Какой был наш святой старец Хару, вы бы знали – многомудрый, боголюбивый, жалостливый…
– Дед Хару, – уточнил Мотылек.
Бесстрастные глаза сихана чуть потеплели.
– Хорошее имя – «Хару». В старину все имена были говорящими, да только теперь их никто не поймет – язык забыт. На древнекиримском «Хару» означает «весна». Это имя несет надежду на возрождение. Похоже, ваш старец действительно был образованным и утонченным человеком.
– Он был очень образованный, – подтвердила Ута. – Умел писать и читать.
– Даже старинные надписи на могилах, – добавил с пола Мотылек, но на него опять никто не обратил внимания.
– Можно полюбопытствовать, какому ками он служил?
– Наидревнейшему господину острова, – сказала Ута. – А как его величали, никто не ведает.
– Значит, безымянному, – пробормотал сихан. – Так я и думал. Да… Достойное удивления подвижничество. Образованный благородный человек – и стал простым сельским шаманом на крошечном, всеми забытом островке…
– Кто вам сказал, что он был из благородных? Мы об этом ничего не знаем. Старец Хару тут служил, когда нас с вами еще и на свете не было. Его тут бессмертным считали, пока не помер!
– Рыбаки на пристани сказали, он был нездешний.
– Ах, я бедная вдова, ничего не знаю, и меня это не касается…
Увидев, что женщина не хочет говорить на эту тему, сихан не стал настаивать и перевел взгляд на Мотылька.
Тот пыхтел и елозил ногами по полу, пытаясь перевернуть пса на спину.
– Лучше бы ты не за уши его тянул, – посоветовал знахарь. – А то он обидится. Как тебя зовут?
– Мотылек, – непринужденно ответил мальчик. – А вашу собаку как зовут?
– Тошнотник.
Пес навострил уши и поднял голову. Мотылек недоверчиво засмеялся.
– Ну и кличка!
– Мирское прозвище одного демона из священной книги «Допросник мертвых». Я назвал моего волка Тошнотником, потому что он такой же свирепый, прожорливый и остроухий.
– Волка?
– Ну да, это волк. Хоть и не совсем обычный.
Мотылек с еще большим недоверием взглянул на Тошнотника. О волках он знал только из сказок – в дельте Микавы они не водились. Черный пес лежал тихо и спокойно, сложив лапы, и явно намеревался вздремнуть.
– Ха, волк! Как же! – не поверил Мотылек и снова ухватил пса за уши.
Учитель Кагеру взглянул на него с одобрением.
– Отважный мальчик, – улыбаясь, сказал он Уте. – Может, не отдавать его в ремесло, а сделать из него воина? Хочешь стать воином, короед?
Мотылек не ответил – он был занят, откручивая волку ухо. Волк терпел. Ута почувствовала к знахарю некоторое расположение. «Не угостить ли его рисом? – подумала она. – Нет, сейчас уже невежливо».
– Воином – нет уж, избавьте нас, – сказала она. – У него отец был солдат государя, и что с ним теперь? Ни богатства, ни славы не обрел, только могилу в варварских степях. А вот шаман из Мотылька вполне бы получился. Наш святой старец очень его хвалил, даже подумывал, не взять ли в ученики…
Сихан взглянул на Мотылька внимательней, чем прежде.
– Это вряд ли, госпожа.
– Ну, он так прямо не сказал – дескать, «беру в ученики». Но это был только вопрос времени. Мотылек ведь еще совсем малыш. И то святой старец с ним нянчился… Грамоте вот обучил. Мотылек даже помогал ему в обрядах…
– Я гонял квисинов! – гордо заявил Мотылек. – И подметал храм!
– Подметать – это похоже на правду, – кивнул сихан. – И грамотность хорошему ремесленнику не помешает. Понимаете ли, госпожа: чтобы стать шаманом, нужна совершенно особая подготовка, с самого раннего детства. Грамотой тут не отделаешься. Шаман – это человек только по внешности, а на самом деле он живет в мире ками и демонов, и сам им отчасти подобен. В мире опасном и завораживающем, мире, который существует по иным законам… Человек, который не способен им следовать, неминуемо заблудится и погибнет. Способен ли этот мальчик видеть невидимое? Может ли он найти путь в мир ками и выбраться оттуда, не потеряв жизни и свободы своей души? Я уверен, что нет!
– Да, – сказал Мотылек, не отрываясь от волка, которому теперь пытался засунуть руку по локоть в пасть. – Один раз я стучал в барабан. Прогонял квисинов. И дверь я закрыл.
Что касается Мотылька, то на третий день утром он проснулся как ни в чем не бывало и потребовал каши. Болезнь ушла бесследно, оставив после себя только временную слабость да страшные сны.
Не прошло и трех дней после выздоровления Мотылька, как Ута внезапно принялась собираться в дорогу. С самого утра она бегала по дому, выметая из углов мусор, убирала всю одежду в сундуки, перекладывая ее пижмой; развесила в каждом углу соломенных тигрят, погасила огонь в жаровне, вытряхнула угли за ограду и тщательно затоптала, а золу рассыпала по грядкам; саму жаровню вымыла, накрыла одеялом и положила сверху священную плетенку от бесов. Все запасы из кладовки, которые могли попортить мыши, а также свежие овощи и недоеденную рыбу отнесла к соседке по имени Медуница и подарила ей просто так. Посреди кухни Ута выставила два короба с лямками, один побольше, другой поменьше. Мотыльку было велено собрать в короб все игрушки, которые он хочет взять с собой, но не слишком много – надо еще оставить место для одежды и еды.
Мотылек шатался по дому, вертелся под ногами.
– Бабушка, мы что, уезжаем?
– Да.
– Почему? Зачем?
– Уезжаем, потому что надо, – раздраженно говорила бабушка в двадцатый раз, выгоняя из кладовки пауков и ос.
– Куда?
Бабушка заперла кладовку на засов, кряхтя, опустилась на колени среди спальни, засунула руку глубоко под платяной ларь на ножках и вытащила небольшой сверток. В тряпье оказалась заначка – несколько связок потускневших медных монет. Ута отделила одну, остальные бережно завернула в тряпку и затолкала обратно.
– Бабушка, ну скажи, куда?
– Вот еще раз скажешь «куда», и получишь мухобойкой пониже спины! Всю дорогу закудыкал! Лучше иди и отнеси грабли в сарай!
Потом Ута обошла кругом дом и с усилием захлопнула все ставни. Внутри сразу стало темно, загадочно и непривычно.
Играя на крыльце, Мотылек слышал, как бабушка читает молитвы домовым ками, в каждой комнате особо, сама похожая на духа в полумраке за закрытыми ставнями, и его мучило любопытство. Происходило нечто необычайное. Похоже, они уходили надолго.
– Ну скажи, а то не отстану! – снова завел он, когда Ута вышла на крыльцо, обтирая с волос паутину. – Ку… В какое место?
– Уф, надоел! В Асадаль.
Мотылек даже притих от удивления.
– А что это такое?
– Главный город нашей префектуры. Там живет госпожа княгиня Касима.
Глаза Мотылька стали как блюдца.
– Мы к княгине в гости едем?
– Не болтай глупостей! Ты собрал свой короб?
– Давно уже.
– Ничего в доме не осталось?
– Вроде нет…
Заскрипела, отошла от стены тяжелая деревянная дверь, которая на памяти мальчика всегда оставалась открытой, потянулись нити паутины, и дверь в дом захлопнулась, словно надгробным камнем могилу припечатали. Мотылек даже вздрогнул – ему вдруг почудилось, что вся его прежняя жизнь осталось за этой дверью. Бабушка с трудом вставила в петли тяжелый засов и несколько минут, сгорбившись, бормотала молитвы Духу Семи Звезд, хозяину судеб, которого по пустякам беспокоить было не принято. Потом обернулась к внуку.
– Заночуем на веранде, благо ночи сейчас теплые, а выйдем завтра на заре. Сначала переправимся на Горбатый Холм, а там пойдем на рынок и попросимся к какому-нибудь перекупщику в лодку до столицы. Авось дня за три-четыре доберемся до Асадаля, если повезет с низовкой. А если верховой или степной будет, так придется бережком, ох, долго…
– А зачем нам в этот Асадаль?
Ответа Мотылек так и не допросился.
Сборы закончились только в сумерках, когда заалело над степью небо, а из сада поползли к дому сизые ночные тени. Все, что оставалось на веранде из домашней утвари – пара котелков, миски, одеяла, – Ута с Мотыльком забирали с собой. Поскольку жаровню заперли в доме, ужин был скудный и простенький. Ута накрывала на стол без всякого настроения. Накормить кого-нибудь недостаточно вкусной пищей было для нее наихудшим позором. Кроме того, в глубине души ей не хотелось никуда идти.
Мотылек же, напротив, пребывал в радостном возбуждении, в ожидании чего-то необыкновенного, чудесного. Они отправлялись в путешествие в столицу! Даже холодные тушеные баклажаны и слипшийся рис с рубленым вареным яйцом казались ему вкуснятиной, потому что они были уже не домашние – они были дорожные. И никогда они раньше не ели так поздно – бабушка заканчивала дела засветло и укладывала внука вместе с солнцем. На крыльце Ута в последний раз засветила бумажные фонари – путеводные огни для предков. Мотылек смотрел на них и фантазировал: вот если сейчас в дом войдут голодные духи, да и сядут за стол – что он станет делать?
Ужин подходил к концу, когда за кустами раздался скрип калитки и звук шагов. Бабушка Ута вытянула шею, высматривая в сумраке вечернего гостя.
– Кто там? – громко спросила она. – Ты, Медуница?
– Мир и покой сему дому! – раздался мужской голос.
Шаги и постукивание стали громче. Мотылек привстал, отогнул край сетки – и увидел, что по тропинке к дому неспешно приближается странствующий знахарь – сихан в соломенной остроконечной шляпе, с традиционным посохом в руке. Бабушка тоже увидела его, и лицо у нее стало совсем кислое.
– Извините, мы уезжаем! – крикнула она. – Поищите другой дом, святой учитель! Видите – мы уже собрали все вещи! – И сердитым шепотом приказала внуку: – Быстро спрячь рис в короб, Мотылек. Этот знахарь так просто не отвяжется. Они словно чуют, где едят…
Странствующих знахарей – гадателей, заклинателей духов, целителей всех мастей – по просторам империи бродило великое множество. На материке к ним относились без особого уважения, подсмеивались за глаза, считали жуликами, ворами и сластолюбцами. На «варварских» островах Кирим, где козни духов были повседневной реальностью, авторитет сиханов был несколько выше. Но не намного. Разве что к недоверию примешивалась доля страха.
Тем временем знахарь подошел к крыльцу, сел на землю шагах в десяти и с невозмутимым видом выставил перед собой плошку для сбора милостыни.
– Пусть даруют вам Семь Звезд счастье, благополучие и здоровье! Если что-нибудь нужно – исцелить больного, провести молебен, изгнать или, к примеру, призвать злого духа – бедный странник полностью к вашим услугам!
– Хвала ками, у нас все здоровы и благополучны, – решительно ответила бабушка через сетку и добавила шепотом:
– Глянь, Мотылек, – сидит?
– Сидит. Ух ты, какая у него огромная собака!
– А ежели вы, госпожа, собираетесь в путь, – не отставал знахарь, – могу погадать, как пройдет путешествие. Также могу вычислить благоприятный день и час отбытия. Еще оказались при мне случайно несколько подходящих амулетов – если госпожа изволит взглянуть…
Бабушка сдалась.
– Ладно, помолитесь, святой учитель, чтобы мы благополучно добрались до столицы, – неохотно согласилась она. – Гадать не надо, и амулетов тоже – у нас и так денег едва хватит за лодку заплатить…
– Ни слова о деньгах. Горсти риса или миски тушеных баклажанов будет вполне достаточно.
Ута взглянула с изумлением сначала на знахаря, потом на котелок с тушеными баклажанами – сквозь стену он их увидел, что ли? – и с глубоким вздохом пригласила сихана к столу. Конечно, лучше бы он выбрал соседний дом, а то и вовсе обошел деревню стороной. Но раз уж явился – не следует быть грубой с человеком, который умеет приказывать бесам. Еще обидится и порчу наведет.
Сихан, не чинясь, поднялся на крыльцо. Снял сандалии, умылся из бочки, опустил на пол немаленький заплечный короб. Поставил к стене посох, повесил на него сверху свою соломенную шляпу, что и от солнца, и от дождя хороша. Выглядел он именно так, как должен выглядеть бродячий знахарь, годами живущий милостыней. Немолодой, но и не старик, поджарый, в меру грязный. Лоб бороздят морщины, губы узкие, щеки впалые, бесстрастный взгляд человека, далекого от мирских забот. Одет бедно, но для долгой дороги в самый раз: нижняя серая ряса до середины голени, верхняя, коричневая – до колен, на голенях запыленные обмотки. Грубые кожаные сандалии совершенно истрепаны. На голове – несвежая повязка из длинной полосы небеленого холста, конец которой свисает на спину до лопаток. На шее связка амулетов, на запястье намотаны ракушечные четки.
Единственное, что было чудно, – его собака. Мотылька она заинтересовала гораздо больше, чем хозяин. Такие собаки на островах не водились. Здешние были мелкие, гладкошерстные, хвостик колечком, уши лопушками. А этот пес величиной чуть ли не с хорошего теленка: черный, косматый, широкогрудый, остроухий, с могучими челюстями и тяжелым толстым хвостом. Вслед за знахарем вскочил на крыльцо, аж доски заскрипели. Однако в дом пес не пошел, развалился снаружи, под виноградным навесом, где по вечерам в большом корыте отмывали Мотылька перед сном, только подсунул лобастую голову под сетку.
Знахарь поклонился хозяйке, мельком взглянул на ее внука – и сел за стол. Ужин продолжили в молчании, как велит вежливость, – сначала накормить гостя, а разговоры потом. Только и слышно было, как звенят в саду цикады, шуршит хомяк под полом, да работают челюсти знахаря. В придачу к баклажанно-морковной закуске Ута радушно выложила на стол порезанного кусками вяленого леща, надеясь, что знахарь от него откажется (в многих сектах и школах существовал запрет не только на мясо, но и на рыбу). Надежды не сбылись: первым делом знахарь взялся именно за леща и принялся уплетать его с волчьим аппетитом, отчего в бабушкиных глазах изрядно упал.
– Какими судьбами пожаловали на наш остров, святой учитель? – завела разговор Ута, когда с едой было покончено. – Как ваше уважаемое имя? Какому ками служите?
Знахарь обсосал кости леща, утер губы засаленным рукавом и степенно принялся отвечать на все вопросы поочередно. Его ничтожное прозвание – учитель Кагеру, живет он на севере Лесного Предела, в провинции Мок, никакому определенному ками не служит, странствует по обету, собираясь посетить уцелевшие храмы безымянных богов, а путь держит на юг, к океану. На Стрекозий остров заглянул мимоходом, из любопытства – в Асадале какой-то рыботорговец сказал ему, что здесь есть развалины древнего святилища…
– Что значит – «развалины»! – возмутилась Ута. – Святилище целехонько, только что крыша провалилась, так наш шаман в прошлом году настелил новую. А что ему сделается, святилищу-то?
– Я там весь день провел, – небрежно сказал учитель Кагеру. – Загадочное место. Обширное древнее кладбище, уникальные барельефы, но от самого храма осталась одна часовенка, по которой даже не определить, какому богу здесь поклонялись. Время стерло все. А может, и не время…
– На что это вы намекаете? Мы оттуда камни не таскаем!
– Что вы, я далек от подобного подозрения! А в какие пределы простерся ваш путь, госпожа? – спросил знахарь, ловко избежав слова «куда». – Вы упомянули столицу – неужели сам великий Сонак?
– Конечно, нет, – хмыкнула Ута. – Я имела в виду княжий град Асадаль.
– Собираетесь навестить родственников?
– Да вроде того… надо бы кое-кого проведать.
– Это нелегкое и весьма дорогое путешествие, – заметил сихан, покачав головой. – Уж поверьте мне – я только что сам проделал этот путь. Везти ребенка в такую даль ради развлечения…
– Кто вам сказал о развлечениях, – сварливо сказала Ута. – Едем по самому что ни на есть важному делу.
– Какому – если вам угодно сказать?
Ута замешкалась с ответом, взглянула на Мотылька, и вдруг у нее само с языка слетело:
– Внука вот родственникам повезу. Обещалась отдать на воспитание.
– Что? – Мотылек, игравший рядом на полу, резко поднял голову. – Ты мне не говорила! Что еще за родственники? Я не хочу!
– Молчи, Мотылек! Видите ли, святой учитель, – пустилась в объяснения Ута, досадуя, что проговорилась раньше времени, – они, родственники-то, давно уж предлагали – вези его, Ута, мы всегда рады, а ведь я старая да хворая, сил нет поднимать его одной, да и хозяйство тоже не потянуть: баклажаны не уродились, морковь вянет, тыквы в это году даже и сажать не стала, потому как воду таскать с реки замаешься, а тыква, она без полива…
– Заблуждаетесь, госпожа…
Сихан несколько мгновений смотрел на Уту вдумчивым, доброжелательным взглядом, однако у нее почему-то мурашки по спине пробежали.
– У вас прекрасное для вашего возраста здоровье. Вы бы могли еще сами иметь детей.
– Шутить изволите! – Ута смущенно захихикала, на всякий случай отодвигаясь от сихана подальше. Было поверье, что от прикосновения колдуна можно запросто забеременеть.
Учитель Кагеру даже бровью не повел.
– Но, с другой стороны, вас можно понять. Растить ребенка одной – тяжкая доля. Мальчик взрослеет, его надо учить, а в Асадале для этого гораздо больше возможностей. Каким ремеслом занимаются ваши почтенные родственники?
Бабушка смешалась.
– Я не хочу ни к какому ремеслу! – заявил Мотылек. – Хочу жить здесь!
Не него никто даже не взглянул. Мальчик надулся и вернулся к своему занятию – следить за собакой. Пес просачивался на веранду. Незаметно перебирая лапами, он успел влезть внутрь уже почти наполовину.
– Сколько лет вашему внуку? Семь, восемь?
– Восьмой пошел.
– Он уже помолвлен?
– Нет, даже и не думали. Может, через год-два…
– И правильно, не торопитесь. Ваш мальчик – красивый сообразительный ребенок, что ему делать в этой глухомани? Пусть к нему присмотрятся в столице. Может быть, кто-нибудь из ваших родственников пожелает взять в семью перспективного зятя…
– Что ж, спасибо на добром слове, – церемонно сказала польщенная Ута. Одновременно она опустила под стол руку и сложила пальцы в знак от сглаза.
Знахарь заметил это, но не подал вида. Обернувшись к Мотыльку, он добродушно сказал ему, кивнув на собаку:
– Можешь с ним поиграть. Что хочешь с ним делай, хоть верхом садись – он не укусит.
Пес, поняв, что его не выгоняют, застучал хвостом и преданно распахнул пасть. В эту пасть легко поместилась бы голова Мотылька. Сихан вернулся к застольной беседе.
– Слышал, у вас тут недавно скончался шаман?
Ута сразу пригорюнилась.
– Да, постигло наш род такое несчастье. А у меня столько хлопот навалилось, и внук заболел, так что даже оплакать его толком не смогла. Какой был наш святой старец Хару, вы бы знали – многомудрый, боголюбивый, жалостливый…
– Дед Хару, – уточнил Мотылек.
Бесстрастные глаза сихана чуть потеплели.
– Хорошее имя – «Хару». В старину все имена были говорящими, да только теперь их никто не поймет – язык забыт. На древнекиримском «Хару» означает «весна». Это имя несет надежду на возрождение. Похоже, ваш старец действительно был образованным и утонченным человеком.
– Он был очень образованный, – подтвердила Ута. – Умел писать и читать.
– Даже старинные надписи на могилах, – добавил с пола Мотылек, но на него опять никто не обратил внимания.
– Можно полюбопытствовать, какому ками он служил?
– Наидревнейшему господину острова, – сказала Ута. – А как его величали, никто не ведает.
– Значит, безымянному, – пробормотал сихан. – Так я и думал. Да… Достойное удивления подвижничество. Образованный благородный человек – и стал простым сельским шаманом на крошечном, всеми забытом островке…
– Кто вам сказал, что он был из благородных? Мы об этом ничего не знаем. Старец Хару тут служил, когда нас с вами еще и на свете не было. Его тут бессмертным считали, пока не помер!
– Рыбаки на пристани сказали, он был нездешний.
– Ах, я бедная вдова, ничего не знаю, и меня это не касается…
Увидев, что женщина не хочет говорить на эту тему, сихан не стал настаивать и перевел взгляд на Мотылька.
Тот пыхтел и елозил ногами по полу, пытаясь перевернуть пса на спину.
– Лучше бы ты не за уши его тянул, – посоветовал знахарь. – А то он обидится. Как тебя зовут?
– Мотылек, – непринужденно ответил мальчик. – А вашу собаку как зовут?
– Тошнотник.
Пес навострил уши и поднял голову. Мотылек недоверчиво засмеялся.
– Ну и кличка!
– Мирское прозвище одного демона из священной книги «Допросник мертвых». Я назвал моего волка Тошнотником, потому что он такой же свирепый, прожорливый и остроухий.
– Волка?
– Ну да, это волк. Хоть и не совсем обычный.
Мотылек с еще большим недоверием взглянул на Тошнотника. О волках он знал только из сказок – в дельте Микавы они не водились. Черный пес лежал тихо и спокойно, сложив лапы, и явно намеревался вздремнуть.
– Ха, волк! Как же! – не поверил Мотылек и снова ухватил пса за уши.
Учитель Кагеру взглянул на него с одобрением.
– Отважный мальчик, – улыбаясь, сказал он Уте. – Может, не отдавать его в ремесло, а сделать из него воина? Хочешь стать воином, короед?
Мотылек не ответил – он был занят, откручивая волку ухо. Волк терпел. Ута почувствовала к знахарю некоторое расположение. «Не угостить ли его рисом? – подумала она. – Нет, сейчас уже невежливо».
– Воином – нет уж, избавьте нас, – сказала она. – У него отец был солдат государя, и что с ним теперь? Ни богатства, ни славы не обрел, только могилу в варварских степях. А вот шаман из Мотылька вполне бы получился. Наш святой старец очень его хвалил, даже подумывал, не взять ли в ученики…
Сихан взглянул на Мотылька внимательней, чем прежде.
– Это вряд ли, госпожа.
– Ну, он так прямо не сказал – дескать, «беру в ученики». Но это был только вопрос времени. Мотылек ведь еще совсем малыш. И то святой старец с ним нянчился… Грамоте вот обучил. Мотылек даже помогал ему в обрядах…
– Я гонял квисинов! – гордо заявил Мотылек. – И подметал храм!
– Подметать – это похоже на правду, – кивнул сихан. – И грамотность хорошему ремесленнику не помешает. Понимаете ли, госпожа: чтобы стать шаманом, нужна совершенно особая подготовка, с самого раннего детства. Грамотой тут не отделаешься. Шаман – это человек только по внешности, а на самом деле он живет в мире ками и демонов, и сам им отчасти подобен. В мире опасном и завораживающем, мире, который существует по иным законам… Человек, который не способен им следовать, неминуемо заблудится и погибнет. Способен ли этот мальчик видеть невидимое? Может ли он найти путь в мир ками и выбраться оттуда, не потеряв жизни и свободы своей души? Я уверен, что нет!
– Да, – сказал Мотылек, не отрываясь от волка, которому теперь пытался засунуть руку по локоть в пасть. – Один раз я стучал в барабан. Прогонял квисинов. И дверь я закрыл.