Страница:
Почти все аланы высокого роста и красивого облика, волосы у них русоватые, взгляд если и не свиреп, то все-таки грозен; они очень подвижны вследствие легкости вооружения… В разбоях и охотах они доходят до Меотийского моря и Киммерийского Боспора с одной стороны и до Армении и Мидии с другой.
Как для людей мирных и тихих приятно спокойствие, так они находят наслаждение в войнах и опасностях. Счастливым у них считается тот, кто умирает в бою, а те, что доживают до старости и умирают естественной смертью, преследуются у них жестокими насмешками, как выродки и трусы. Ничем они так не гордятся, как убийством человека, и в виде славного трофея вешают на своих боевых коней содранную с черепа кожу убитых.
Нет у них ни храмов, ни святилищ, нельзя увидеть покрытого соломой шалаша, но они втыкают в землю по варварскому обычаю обнаженный меч и благоговейно поклоняются ему, как Марсу, покровителю стран, в которых они кочуют.
Их способ предугадывать будущее странен: связав в пучок прямые ивовые прутья, они разбирают их в определенное время с какими-то таинственными заклинаниями и получают весьма определенные указания о том, что предвещается.
О рабстве они не имели понятия: все они благородного происхождения, а начальниками они и теперь выбирают тех, кто в течение долгого времени отличался в битвах.»
Как имя алан покрыло ряд союзных племен, так в V в. сами аланы влились в союз племен, носивший имя вандалов. Отзвуком крупного значения алан в этом союзе осталось их имя в титуле вандальских королей в Африке — Rex Vandalorum et Alanorum.
Часть алан осталась на Балканском полуострове, часть примкнула к гуннам. Небольшая часть алан вместе с их вождем Кандаком в 50-х годах V в. пришла в Малую Скифию и Нижнюю Мезию, где и осела совместно с германцами.
Исключительно кратко, выразительно и точно, несмотря на некоторую сложность стиля, излагает историю переселения алан Татищев в «Истории Российской»:
Слово «вандализм», которое обронил в годы Великой Французской революции епископ епископ Блуа Грегуар (1794), желая охарактеризовать бессмысленные жестокости и разрушения, перечеркнуло в сознании современного человека целый народ. Дальше этого клейма — «вандализм» — глядеть уже неохота.
Конечно, вандальский король Гензерих, в число подвигов которого входило двухнедельное разграбление Рима, ангельским нравом не отличался. Однако справедливости ради можно заметить, что в своем «вандализме» вандалы были не так уж одиноки.
Лев Николаевич Гумилев по этому поводу делает такое негуманное замечание:
Питая определенную слабость к вандалам, один из соавторов (В. Беньковский) предлагает следующую реконструкцию того, что можно условно назвать «национальным вандальским характером» (или, если угодно, «тайной вандальской души»).
Во-первых, пристальное изучение разного рода исторических источников приводит к такому, казалось бы, совершенно парадоксальному выводу: вандалов побивали, побарывали, покоряли и гоняли по всей Европе — практически все, кому не лень. Чего стоит прозвище одного из готских королей — Вандаларий-«Вандалобойца» (предположение Е. Скржинской, оспариваемое, впрочем, авторами «Свода древнейших письменных известий о славянах»).
Во-вторых, вандалы представляются людьми, падкими на экзотику, на все странное, необычное, красивое. К примеру, великолепной представляется мотивация разграбления Рима: месть за Карфаген! Какое дело, казалось бы, германцам до Карфагена, не говоря уж о том, что бедный Карфаген был разрушен за пятьсот лет до разграбления Рима Гензерихом. Все равно что мстить республике Татарии за монголо-татарское иго.
Однако Гензерих придумал именно такой лозунг, который понравился его народу.
Прокопий Кесарийский описывает вандалов в Африке следующим образом:
Вандалов же, похоже, привлекала утонченная и изысканная культура.
В реконструкции В. Беньковского «типичный вандал» падок на экзотику, лукав, не столько отважен, сколько хитроумен, склонен к изящному, пронырлив и в принципе неудачлив.
Изображая в нашем романе вандалов, мы в основном следовали этой реконструкции.
Вандалы прошли от Скандинавии к Балтийскому морю, оттуда к верхнему Одеру и затем к Паннонии, где в и осели с разрешения римских властей (IV в.) Вандалы были ядром тех племен, которые в 406 году перешли Рейн и учинили многомесячный погром Галлии. Незадолго до этого сложился их многолетний союз с аланами. Из Франции они перешли в Испанию. Затем с Пиренейского полуострова вандалов начали вытеснять везеготы. Неудачи преследовали вандалов до тех пор, пока, наконец, их не возглавил Гензерих — личность во всех отношениях выдающаяся. Именно он осуществил давнюю мечту германцев — захватил северную Африку, богатейшую римскую провинцию, житницу Империи. В Африке вандалы создали свое государство, которым управлял Rex Vandalorum et Alanorum. Оно просуществовало с 429 по 534 годы.
Вандалы ушли из истории, почти не оставив по себе следов. Куртуа, автор фундаментального труда о вандалах (1955 г.), пытался найти материальные свидетельства, которые могут быть отнесены ко времени владычества вандалов в Африке: несколько монеток, несколько золотых украшений и стела с изображением оперенной свастики (солярного знака). Кроме того, Куртуа приводит ряд надгробных надписей, собранных не только в Африке, но и в Галлии; однако насчет этих надписей он выражает определенные сомнения в том, что они принадлежат именно вандалам.
Вандалы — любимцы Вотана. Здесь мы следуем известной легенде, содержащейся в трудах Павла Диакона, о вражде двух племен, вандалов и винилов. Вандалам покровительствует Вотан, а винилам — Фрея. Вотан предсказывает победу тому племени, которое первым выйдет на поле боя. Фрея коварно советует винильским женщинам подвязать себе волосы, как бороды, и выйти на поле битвы раньше всех. Вотан видит длиннобородых винилов и отдает победу им. Таким образом, вандалы опять побеждены, несмотря на заступничество Отца Богов.
Винилы же с тех пор стали носить имя лангобардов, длиннобородых.
Лангобарды были известны как исключительно свирепые воины. В нашем романе они практически не представлены, если не считать Лиутпранда — «искателя приключений», человека, вырванного из родовой и племенной структуры. Однако «типично лангобардская крутость» присуща и нашему герою.
Представление о нравах тогдашних германцев как нельзя лучше дают разного рода варварские «Правды» — судебники. При сочинении романа мы пользовались в основном законами лангобардов (по большей части короля Ротари) и судебниками везеготов (преимущественно короля Эйриха).
Чрезвычайно выразительным показался нам такой закон («Эдикт короля Ротари»):
Еще один образ романа был заимствован из законов Ротари, а именно внешний облик Ульфа. Закон постановляет: «Если кто выколет одноглазому свободному человеку второй глаз, уплатит две части цены самого человека, как бы он ни был оценен, если того убил бы». Как раз таким «одноглазым свободным человеком», в точности по судебному определению, и является наш персонаж.
ГОТСКИЕ СЛОВА
ЛИТЕРАТУРА
Как для людей мирных и тихих приятно спокойствие, так они находят наслаждение в войнах и опасностях. Счастливым у них считается тот, кто умирает в бою, а те, что доживают до старости и умирают естественной смертью, преследуются у них жестокими насмешками, как выродки и трусы. Ничем они так не гордятся, как убийством человека, и в виде славного трофея вешают на своих боевых коней содранную с черепа кожу убитых.
Нет у них ни храмов, ни святилищ, нельзя увидеть покрытого соломой шалаша, но они втыкают в землю по варварскому обычаю обнаженный меч и благоговейно поклоняются ему, как Марсу, покровителю стран, в которых они кочуют.
Их способ предугадывать будущее странен: связав в пучок прямые ивовые прутья, они разбирают их в определенное время с какими-то таинственными заклинаниями и получают весьма определенные указания о том, что предвещается.
О рабстве они не имели понятия: все они благородного происхождения, а начальниками они и теперь выбирают тех, кто в течение долгого времени отличался в битвах.»
Как имя алан покрыло ряд союзных племен, так в V в. сами аланы влились в союз племен, носивший имя вандалов. Отзвуком крупного значения алан в этом союзе осталось их имя в титуле вандальских королей в Африке — Rex Vandalorum et Alanorum.
Часть алан осталась на Балканском полуострове, часть примкнула к гуннам. Небольшая часть алан вместе с их вождем Кандаком в 50-х годах V в. пришла в Малую Скифию и Нижнюю Мезию, где и осела совместно с германцами.
Исключительно кратко, выразительно и точно, несмотря на некоторую сложность стиля, излагает историю переселения алан Татищев в «Истории Российской»:
«В лето 406 они [ аланы] в соединении с вандалами до реки Рена и во Францию или Галлию прошли. Тогда у них был король Респендиал, а вандалов — Гонсорок, которого латинисты, испортя, имяновали Гундерих, о чем Стрыковский доводит, что сие имя есть Гонсиорок западных славян то самое, что по-руски гусенок. Часть их в 409-м прошли в Гиспанию, в 464-м часть их с королем их Биором или Бором в Италию прошли, где они так побеждены, что их мало осталось».
ВАНДАЛЫ
Если в описании других племен мы могли воспользоваться готовыми характеристиками, которые оставили древние или создали современные историки, то в случае с вандалами это решительно невозможно.Слово «вандализм», которое обронил в годы Великой Французской революции епископ епископ Блуа Грегуар (1794), желая охарактеризовать бессмысленные жестокости и разрушения, перечеркнуло в сознании современного человека целый народ. Дальше этого клейма — «вандализм» — глядеть уже неохота.
Конечно, вандальский король Гензерих, в число подвигов которого входило двухнедельное разграбление Рима, ангельским нравом не отличался. Однако справедливости ради можно заметить, что в своем «вандализме» вандалы были не так уж одиноки.
Лев Николаевич Гумилев по этому поводу делает такое негуманное замечание:
«Разложившиеся потомки римских граждан, потерявшие свои земельные участки (парцеллы) скопились в 1 в. в Риме. Они ютились в каморках пятиэтажных домов, дышали зловониями „клоаки“ — ложбины, по которой спускали в Тибр нечистоты, пили воду из вредной свинцовой посуды, но настойчиво и нагло требовали от правительства „хлеба и зрелищ“. И приходилось давать, так как эти субпассионарные толпы могли поддержать любого пассионарного авантюриста, желавшего совершить переворот… А защищать себя от врагов они не умели и не хотели уметь, ибо учиться военному делу трудно. Субпассионарий полагает, по собственной несокрушимой логике, что будущего никто предвидеть не может, так как он, получатель хлебного пайка и зритель цирковых представлений, не умеет делать прогнозы на основании вероятности. Поэтому он делит получаемую информацию на два сорта: приятную и неприятную. Носителей второй он считает своими личными врагами и расправляется с ними при каждом удобном случае.
Результатом оказалось взятие Рима Аларихом (410 г.) причем готов было меньше, чем боеспособных и военнообязанных в черте города Рима… И даже этот позор ничему не научил римлян. Готы обошлись с побежденными мягко и ушли. Это дало повод для очередного самоуспокоения. Но когда вандал Гензерих взял Рим (455 г.), объявив себя мстителем за разрушение Карфагена, он легко учинил резню среди субпассионариев… После вандальского погрома Рим уже не оправился. Но как-то не хочется его жалеть».
(«Этногенез и биосфера Земли». — Л., 1990).
Питая определенную слабость к вандалам, один из соавторов (В. Беньковский) предлагает следующую реконструкцию того, что можно условно назвать «национальным вандальским характером» (или, если угодно, «тайной вандальской души»).
Во-первых, пристальное изучение разного рода исторических источников приводит к такому, казалось бы, совершенно парадоксальному выводу: вандалов побивали, побарывали, покоряли и гоняли по всей Европе — практически все, кому не лень. Чего стоит прозвище одного из готских королей — Вандаларий-«Вандалобойца» (предположение Е. Скржинской, оспариваемое, впрочем, авторами «Свода древнейших письменных известий о славянах»).
Во-вторых, вандалы представляются людьми, падкими на экзотику, на все странное, необычное, красивое. К примеру, великолепной представляется мотивация разграбления Рима: месть за Карфаген! Какое дело, казалось бы, германцам до Карфагена, не говоря уж о том, что бедный Карфаген был разрушен за пятьсот лет до разграбления Рима Гензерихом. Все равно что мстить республике Татарии за монголо-татарское иго.
Однако Гензерих придумал именно такой лозунг, который понравился его народу.
Прокопий Кесарийский описывает вандалов в Африке следующим образом:
«Из всех известных нам племен вандалы были самыми изнеженными… С того времени, как они завладели Ливией [ Африкой], все вандалы ежедневно пользовались ваннами и самым изысканным столом, всем, что только самого лучшего и вкусного производит земля и море. Все они по большей части носили золотые украшения, одеваясь в мидийское платье, которое теперь называют шелковым, проводя время в театрах, на ипподромах и среди других удовольствий, особенно увлекаясь охотой. Они наслаждались хорошим пением и представлениями мимов; все удовольствия, которые ласкают слух и зрение, были у них весьма распространены. Иначе говоря, все, что у людей в области музыки и зрелищ считается наиболее привлекательным, было у них в ходу. Большинство из них жило в парках, богатых водой и деревьями, часто между собой устраивали они пиры и с большой страстью предавались всем радостям Венеры».Вандалы просидели в Африке сравнительно недолго. За это время они пристрастились к музыке и ваннам — тогда как везеготы, также захватившие ряд римских провинций, ни к ваннам, ни к музыке толком не пристрастились.
(«Война с вандалами»).
Вандалов же, похоже, привлекала утонченная и изысканная культура.
В реконструкции В. Беньковского «типичный вандал» падок на экзотику, лукав, не столько отважен, сколько хитроумен, склонен к изящному, пронырлив и в принципе неудачлив.
Изображая в нашем романе вандалов, мы в основном следовали этой реконструкции.
Вандалы прошли от Скандинавии к Балтийскому морю, оттуда к верхнему Одеру и затем к Паннонии, где в и осели с разрешения римских властей (IV в.) Вандалы были ядром тех племен, которые в 406 году перешли Рейн и учинили многомесячный погром Галлии. Незадолго до этого сложился их многолетний союз с аланами. Из Франции они перешли в Испанию. Затем с Пиренейского полуострова вандалов начали вытеснять везеготы. Неудачи преследовали вандалов до тех пор, пока, наконец, их не возглавил Гензерих — личность во всех отношениях выдающаяся. Именно он осуществил давнюю мечту германцев — захватил северную Африку, богатейшую римскую провинцию, житницу Империи. В Африке вандалы создали свое государство, которым управлял Rex Vandalorum et Alanorum. Оно просуществовало с 429 по 534 годы.
Вандалы ушли из истории, почти не оставив по себе следов. Куртуа, автор фундаментального труда о вандалах (1955 г.), пытался найти материальные свидетельства, которые могут быть отнесены ко времени владычества вандалов в Африке: несколько монеток, несколько золотых украшений и стела с изображением оперенной свастики (солярного знака). Кроме того, Куртуа приводит ряд надгробных надписей, собранных не только в Африке, но и в Галлии; однако насчет этих надписей он выражает определенные сомнения в том, что они принадлежат именно вандалам.
Вандалы — любимцы Вотана. Здесь мы следуем известной легенде, содержащейся в трудах Павла Диакона, о вражде двух племен, вандалов и винилов. Вандалам покровительствует Вотан, а винилам — Фрея. Вотан предсказывает победу тому племени, которое первым выйдет на поле боя. Фрея коварно советует винильским женщинам подвязать себе волосы, как бороды, и выйти на поле битвы раньше всех. Вотан видит длиннобородых винилов и отдает победу им. Таким образом, вандалы опять побеждены, несмотря на заступничество Отца Богов.
Винилы же с тех пор стали носить имя лангобардов, длиннобородых.
ЛАНГОБАРДЫ
Лангобарды — германский племенной союз, обитавший в начале нашей эры по Нижней Эльбе. В 6 в. заняли Паннонию, а в 568 г. ушли в Италию. Независимое королевство, созданное этим союзом, просуществовало на территории Италии два столетия.Лангобарды были известны как исключительно свирепые воины. В нашем романе они практически не представлены, если не считать Лиутпранда — «искателя приключений», человека, вырванного из родовой и племенной структуры. Однако «типично лангобардская крутость» присуща и нашему герою.
Представление о нравах тогдашних германцев как нельзя лучше дают разного рода варварские «Правды» — судебники. При сочинении романа мы пользовались в основном законами лангобардов (по большей части короля Ротари) и судебниками везеготов (преимущественно короля Эйриха).
Чрезвычайно выразительным показался нам такой закон («Эдикт короля Ротари»):
«Если кто ударит другого по голове так, что разобьет до костей, за одну поврежденную кость пусть уплатит 12 солидов; если две будут повреждены, пусть уплатит 24 солида; если три кости будут, пусть уплатит 36 солидов; если сверх того будет повреждено, не исчисляется. Но платится лишь при таком условии, что на дороге в 12 ступней шириной должна быть найдена такая кость, которая при бросании ее в щит заставила бы его звенеть; и сама мера шагов должна приниматься чисто из размера ступни среднего человека, но не руки».Образ человека, способного судиться после того, как из его головы вышибли кость такого размера, что при «бросании ее в щит заставила бы его звенеть», впечатлил нас тем более, что образ этот не является плодом воспаленной фантазии какого-нибудь сочинителя.
Еще один образ романа был заимствован из законов Ротари, а именно внешний облик Ульфа. Закон постановляет: «Если кто выколет одноглазому свободному человеку второй глаз, уплатит две части цены самого человека, как бы он ни был оценен, если того убил бы». Как раз таким «одноглазым свободным человеком», в точности по судебному определению, и является наш персонаж.
ГОТСКИЕ СЛОВА
В романе встречаются готские слова. В большинстве случаев определить значение этих слов не представляет для читателя трудности, поскольку так или иначе выявляется в контексте.
Мы вводили их намеренно, полагая, что они создают определенный колорит текста.
Этим старым испытанным приемом пользуются практически все. Однако большинство романов о закате античности и начале средневековья, как мы уже говорили, написаны как бы «с точки зрения римлян», поэтому и лексика вводится преимущественно латинская: «гладий» (меч), «триклиний» (пиршественный покой), «туника», «лорика» и т. п. («В триклиний вошел номенклатор, облаченный в тунику и лорику. Постукивая калигами, доставшимися ему от родственника-ауксилария, подал табулы и стилос своему патрону…»)
Мы стремились создать нечто подобное, но на варварском материале. Поэтому мы выбрали несколько наиболее употребительных в нашем романе слов и заменили их германскими. Естественно, варварские языки далеко не так систематизированы, как латынь. Существует множество разночтений, сомнительных начертаний и проч.
Мы решили придерживаться какой-либо одной версии, причем наш выбор часто обусловлен тем, что то или иное произношение лучше звучит по-русски, легче запоминается или более удобно в контексте романа.
Слово «ГОДЬЯ» (guthja) означает священника. Правильное произношение этого слова несколько иное, однако по-русски удобнее передавать его именно так.
Мы называем так Винитара, сельского священника (видимо, пресвитера) для того, чтобы подчеркнуть его «готскость», определенную «неканоничность». Винитар, во-первых, варвар, германец со всеми присущими германским воинам особенностями характера; во-вторых — еретик; в-третьих, вряд ли сознавал собственное еретичество.
Практически все готы (за малыми исключениями) в IV–VI, как это ни прискорбно, были еретиками — арианами; они исповедовали арианскую ересь, отрицавшую единосущие Отца и Сына. Скорее всего, большинство готов в догматы особо не вникали, а верили «в простоте сердец» в то, чему учили их наставники.
Годья Винитар — вовсе не то, что кафолический священник.
Как всякий варварский пастырь, служащий в глухом селе, он невежествен, истов, проповедь ведет своеобразно, но эффективно, а истории из библии трактует так, как подсказывает ему житейский опыт и здравый смысл.
Мы избрали для пересказа годьей книгу пророка Неемии («Нехемьи» в передаче Атаульфа) прежде всего потому, что достоверно известно: эта книга была переведена на готский язык. Согласно преданию, Ульфила перевел четыре евангелия, послания апостолов и несколько книг Ветхого Завета, избегая, однако, переводить Книги Царств, ибо они изобилуют описаниями битв, а народ готский войнолюбив и нуждается в обуздании своей склонности к битвам. Имеется также готский текст книги Неемии. На него мы и ссылаемся, когда приводим рассказ годьи Винитара.
«ВУТЬЯ», одержимый (woths — одержимый, бешеный). Располагая весьма недостаточными данными о том, каковы были у готов так называемые «берсерки», мы назвали их словом «вутья», чтобы «отмежеваться» от традиционных скандинавских «берсерков».
Опять же, ни в одном из художественных произведений мы толком не встречали описания берсерка. Обычно декларируется: «Вот, Сигурд — он берсерк», после чего этот Сигурд ходит взад-вперед и ничего такого особенного не совершает. Саги пишут подробнее, но в психологию не вдаются.
Мы взяли на себя смелость описать этот феномен именно с психологической (если угодно — с психиатрической) точки зрения.
Еще одно готское слово, которое мы ввели в оборот, — «СКАМАР». Оно вызвало в свое время обширную полемику. Мы считаем, что это слово означает человека, «вывалившегося» из родовой структуры и в то же время не берсерка и не воина, а бродягу, человека без рода и племени. Полагаем, что того же корня русское слово «скоморох».
Вместе с тем скамары могут быть и опасны. Основным источником при анализе этого слова служил рассказ Иордана о похождениях некоего Мундона (после 455 г.):
«Мундон происходил от каких-то родичей Аттилы; он бежал от племени гепидов за Данубий и бродил в местах необработанных и лишенных каких-либо земледельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников и, заняв башню, которую называют Герта и которая стоит на берегу Данубия, вел там дикую жизнь и грабежами не давал покоя соседним обитателям. Он провозгласил себя королем своих бродяг.» (перев. Е. Ч. Скржинской)
«ВЕРГИ» — слово, вызывающее дискуссии в научных кругах. Мы приняли ту версию, которая изложена в книге С. Ешевского «Кай Соллий Аполлинарий Сидоний…» (1870), где он приводит следующую этимологию слова «франк»: wrag, waec, wrang, warg, frec, franc — «слова однозначительные с utlagh англо-саксов, с forbannitus закона рипуарских франков, с warengangus лангобардских законов, имеют общее значение exul, pago expulsus, отверженник общества, разбойник, человек, скитающийся, как зверь».
В том же ряду — готское слово wrakja — преследователь (враг, который гонится за тобой по пятам).
Из русских аналогов Ешевским названы слова «враг», «изверг». Любопытная деталь. К посмертному изданию сочинений Ешевского сделано приложение, где указываются все случаи вмешательства цензуры в авторский текст. В частности, в комментарии к слову «верг» было вычеркнуто слово «варяг», которое Ешевский называет в том же ряду.
Думается, разница между «вергом» и «скамаром» достаточно ясна, хотя в обоих случаях речь идет о людях, порвавших связи со своим родом.
Еще одно слово — «ГРИМА» (кувшин с гримой у Теодобада). Это слово мы позаимствовали у везеготов. Greima означает «маска»; дальнейшее бытование этого слова добавило ему смыслов «ужас», «страх», «жуткая рожа», «замерзший человек» (корчит рожи в неудовольствии, поскольку ему холодно и неуютно).
В русский язык это слово вошло впоследствии («гримаса»).
И, наконец, весьма полемичное слово «СТРАВА».
Оно появляется у Иордана в рассказе о погребении Аттилы (455 г.):
…Ночью, тайно, труп предают земле, накрепко заключив его в три гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъяснили они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо — потому, что он покорил племена, золото и серебро — потому что он принял орнат обеих империй.
Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения, каковыми отмечается убранство дворца. Для того, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их: мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного». (перев. Е. Ч. Скржинской)
В комментарии к этому отрывку Е. Ч. Скржинская приводит различные точки зрения на слово «страва».
Яков Гримм (1785–1863) предположил, что слово strava — готское, от straujan — простирать, и что оно означало погребальный костер — ложе, на котором простерт мертвец.
А. Котляревский, исключительный знаток славянских языков, утверждает, что славяне «и доныне обозначают стравой пищу»; причем употребляется это слово «со значением погребальных поминок» и происходит от славянского «троу» («натровити» — напитать).
По Далю, «страва» — пища, еда, кушанье, похлебка, варево. Иордан под «стравой» подразумевал тризну, поминание усопшего пиршеством, песнопениями, конскими ристаниями, отмечает Е. Ч. Скржинская.
«Свод древнейших письменных известий о славянах» (т.1) активно полемизирует с ней. Понимание «стравы» как тризны, т. е. похоронного обряда в целом, пишут авторы «Свода…», неправильно. «Страва есть лишь погребальный пир — и не более того, а тризна соответствует ристаниям».
Мы приняли точку зрения большинства исследователей и считаем, что страва — слово, имеющее славянский корень и, видимо, общее у славян и германцев, означает поминальный пир во время погребального обряда.
Описание погребального обряда вызвало ряд сложностей, связанных с тем, что в нашей реконструкции «варварского мира» (Pax Barbarorum) достаточно мирно сосуществуют христиане и язычники.
Практически вся историческая романистика, рисующая общество на стадии распада родоплеменных отношений и восприятия христианства, делает упор на непримиримую борьбу старого и нового. Изредка христиане «хорошие», а язычники «плохие» (преследуют христиан, сжигают их и т. п.) Значительно чаще наоборот: волхвы — носители древней мудрости, а заезжий христианский проповедник — откровенный мракобес.
В нашем мире христиане и язычники в селе сосуществуют, уживаются между собой, иногда даже внутри одной семьи (как это случилось с семьей главного героя). Собственно, похожие ситуации можно наблюдать и в современной жизни.
Все это вызвало и определенную специфику описанного нами погребального обряда.
Мир «Атаульфа» — мир родоплеменных отношений. В данном случае в «конфликт» вступают дедушка Рагнарис и Ахма-дурачок. Нам показалось допустимым, чтобы традиция Рагнариса, старейшины, победила традицию Ахмы-дурачка. Проводить же два обряда явно не было времени — на чем особенно настаивает Ульф.
В свете того, что германцы, как и вообще все варвары, — народ чрезвычайно практический (это явствует из их законодательства), мы позволили себе воссоздать именно такой образ погребального обряда.
«ГАЛИУРУННЫ» — зловредные ведьмы, жутковатые существа демонического происхождения. Слово заимствовано у Иордана. В немецком языке есть сходное понятие «альрауне» (ср. роман Эберса «Альрауне» о девушке, созданной чарами и губившей всех, с кем соприкасалась). Соотносится с «runa» — «тайна».
Мы вводили их намеренно, полагая, что они создают определенный колорит текста.
Этим старым испытанным приемом пользуются практически все. Однако большинство романов о закате античности и начале средневековья, как мы уже говорили, написаны как бы «с точки зрения римлян», поэтому и лексика вводится преимущественно латинская: «гладий» (меч), «триклиний» (пиршественный покой), «туника», «лорика» и т. п. («В триклиний вошел номенклатор, облаченный в тунику и лорику. Постукивая калигами, доставшимися ему от родственника-ауксилария, подал табулы и стилос своему патрону…»)
Мы стремились создать нечто подобное, но на варварском материале. Поэтому мы выбрали несколько наиболее употребительных в нашем романе слов и заменили их германскими. Естественно, варварские языки далеко не так систематизированы, как латынь. Существует множество разночтений, сомнительных начертаний и проч.
Мы решили придерживаться какой-либо одной версии, причем наш выбор часто обусловлен тем, что то или иное произношение лучше звучит по-русски, легче запоминается или более удобно в контексте романа.
Слово «ГОДЬЯ» (guthja) означает священника. Правильное произношение этого слова несколько иное, однако по-русски удобнее передавать его именно так.
Мы называем так Винитара, сельского священника (видимо, пресвитера) для того, чтобы подчеркнуть его «готскость», определенную «неканоничность». Винитар, во-первых, варвар, германец со всеми присущими германским воинам особенностями характера; во-вторых — еретик; в-третьих, вряд ли сознавал собственное еретичество.
Практически все готы (за малыми исключениями) в IV–VI, как это ни прискорбно, были еретиками — арианами; они исповедовали арианскую ересь, отрицавшую единосущие Отца и Сына. Скорее всего, большинство готов в догматы особо не вникали, а верили «в простоте сердец» в то, чему учили их наставники.
Годья Винитар — вовсе не то, что кафолический священник.
Как всякий варварский пастырь, служащий в глухом селе, он невежествен, истов, проповедь ведет своеобразно, но эффективно, а истории из библии трактует так, как подсказывает ему житейский опыт и здравый смысл.
Мы избрали для пересказа годьей книгу пророка Неемии («Нехемьи» в передаче Атаульфа) прежде всего потому, что достоверно известно: эта книга была переведена на готский язык. Согласно преданию, Ульфила перевел четыре евангелия, послания апостолов и несколько книг Ветхого Завета, избегая, однако, переводить Книги Царств, ибо они изобилуют описаниями битв, а народ готский войнолюбив и нуждается в обуздании своей склонности к битвам. Имеется также готский текст книги Неемии. На него мы и ссылаемся, когда приводим рассказ годьи Винитара.
«ВУТЬЯ», одержимый (woths — одержимый, бешеный). Располагая весьма недостаточными данными о том, каковы были у готов так называемые «берсерки», мы назвали их словом «вутья», чтобы «отмежеваться» от традиционных скандинавских «берсерков».
Опять же, ни в одном из художественных произведений мы толком не встречали описания берсерка. Обычно декларируется: «Вот, Сигурд — он берсерк», после чего этот Сигурд ходит взад-вперед и ничего такого особенного не совершает. Саги пишут подробнее, но в психологию не вдаются.
Мы взяли на себя смелость описать этот феномен именно с психологической (если угодно — с психиатрической) точки зрения.
Еще одно готское слово, которое мы ввели в оборот, — «СКАМАР». Оно вызвало в свое время обширную полемику. Мы считаем, что это слово означает человека, «вывалившегося» из родовой структуры и в то же время не берсерка и не воина, а бродягу, человека без рода и племени. Полагаем, что того же корня русское слово «скоморох».
Вместе с тем скамары могут быть и опасны. Основным источником при анализе этого слова служил рассказ Иордана о похождениях некоего Мундона (после 455 г.):
«Мундон происходил от каких-то родичей Аттилы; он бежал от племени гепидов за Данубий и бродил в местах необработанных и лишенных каких-либо земледельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников и, заняв башню, которую называют Герта и которая стоит на берегу Данубия, вел там дикую жизнь и грабежами не давал покоя соседним обитателям. Он провозгласил себя королем своих бродяг.» (перев. Е. Ч. Скржинской)
«ВЕРГИ» — слово, вызывающее дискуссии в научных кругах. Мы приняли ту версию, которая изложена в книге С. Ешевского «Кай Соллий Аполлинарий Сидоний…» (1870), где он приводит следующую этимологию слова «франк»: wrag, waec, wrang, warg, frec, franc — «слова однозначительные с utlagh англо-саксов, с forbannitus закона рипуарских франков, с warengangus лангобардских законов, имеют общее значение exul, pago expulsus, отверженник общества, разбойник, человек, скитающийся, как зверь».
В том же ряду — готское слово wrakja — преследователь (враг, который гонится за тобой по пятам).
Из русских аналогов Ешевским названы слова «враг», «изверг». Любопытная деталь. К посмертному изданию сочинений Ешевского сделано приложение, где указываются все случаи вмешательства цензуры в авторский текст. В частности, в комментарии к слову «верг» было вычеркнуто слово «варяг», которое Ешевский называет в том же ряду.
Думается, разница между «вергом» и «скамаром» достаточно ясна, хотя в обоих случаях речь идет о людях, порвавших связи со своим родом.
Еще одно слово — «ГРИМА» (кувшин с гримой у Теодобада). Это слово мы позаимствовали у везеготов. Greima означает «маска»; дальнейшее бытование этого слова добавило ему смыслов «ужас», «страх», «жуткая рожа», «замерзший человек» (корчит рожи в неудовольствии, поскольку ему холодно и неуютно).
В русский язык это слово вошло впоследствии («гримаса»).
И, наконец, весьма полемичное слово «СТРАВА».
Оно появляется у Иордана в рассказе о погребении Аттилы (455 г.):
«…Среди степей в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: „Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира… скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?“После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане „страву“ (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством.
…Ночью, тайно, труп предают земле, накрепко заключив его в три гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъяснили они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо — потому, что он покорил племена, золото и серебро — потому что он принял орнат обеих империй.
Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения, каковыми отмечается убранство дворца. Для того, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их: мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного». (перев. Е. Ч. Скржинской)
В комментарии к этому отрывку Е. Ч. Скржинская приводит различные точки зрения на слово «страва».
Яков Гримм (1785–1863) предположил, что слово strava — готское, от straujan — простирать, и что оно означало погребальный костер — ложе, на котором простерт мертвец.
А. Котляревский, исключительный знаток славянских языков, утверждает, что славяне «и доныне обозначают стравой пищу»; причем употребляется это слово «со значением погребальных поминок» и происходит от славянского «троу» («натровити» — напитать).
По Далю, «страва» — пища, еда, кушанье, похлебка, варево. Иордан под «стравой» подразумевал тризну, поминание усопшего пиршеством, песнопениями, конскими ристаниями, отмечает Е. Ч. Скржинская.
«Свод древнейших письменных известий о славянах» (т.1) активно полемизирует с ней. Понимание «стравы» как тризны, т. е. похоронного обряда в целом, пишут авторы «Свода…», неправильно. «Страва есть лишь погребальный пир — и не более того, а тризна соответствует ристаниям».
Мы приняли точку зрения большинства исследователей и считаем, что страва — слово, имеющее славянский корень и, видимо, общее у славян и германцев, означает поминальный пир во время погребального обряда.
Описание погребального обряда вызвало ряд сложностей, связанных с тем, что в нашей реконструкции «варварского мира» (Pax Barbarorum) достаточно мирно сосуществуют христиане и язычники.
Практически вся историческая романистика, рисующая общество на стадии распада родоплеменных отношений и восприятия христианства, делает упор на непримиримую борьбу старого и нового. Изредка христиане «хорошие», а язычники «плохие» (преследуют христиан, сжигают их и т. п.) Значительно чаще наоборот: волхвы — носители древней мудрости, а заезжий христианский проповедник — откровенный мракобес.
В нашем мире христиане и язычники в селе сосуществуют, уживаются между собой, иногда даже внутри одной семьи (как это случилось с семьей главного героя). Собственно, похожие ситуации можно наблюдать и в современной жизни.
Все это вызвало и определенную специфику описанного нами погребального обряда.
Мир «Атаульфа» — мир родоплеменных отношений. В данном случае в «конфликт» вступают дедушка Рагнарис и Ахма-дурачок. Нам показалось допустимым, чтобы традиция Рагнариса, старейшины, победила традицию Ахмы-дурачка. Проводить же два обряда явно не было времени — на чем особенно настаивает Ульф.
В свете того, что германцы, как и вообще все варвары, — народ чрезвычайно практический (это явствует из их законодательства), мы позволили себе воссоздать именно такой образ погребального обряда.
«ГАЛИУРУННЫ» — зловредные ведьмы, жутковатые существа демонического происхождения. Слово заимствовано у Иордана. В немецком языке есть сходное понятие «альрауне» (ср. роман Эберса «Альрауне» о девушке, созданной чарами и губившей всех, с кем соприкасалась). Соотносится с «runa» — «тайна».
ЛИТЕРАТУРА
Шервуд Е. А. Законы лангобардов. — Обычное право древнегерманского племени. — М., «Наука», 1992
Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. — М., «Наука», 1993
Татищев В. Н. История Российская. — Татищев В. Н. Собрание сочинений, т. 1. — М., «Ладомир», 1994
Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). Перевод и комментарии Е. Ч. Скржинской. — М., 1960
Аммиан Марцеллин. Римская история. — СПб, 1994
Ешевский С. В. Кай Соллий Аполлинарий Сидоний. — Ешевский С. В. Сочинения, т. 3. — М., 1870
Шишмарев В. Очерки по истории языков Испании. — М.-Л., 1941
Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. Готы и их соседи до V в. — СПб, 1899
Златковская Т. Д. Мезия в I–II вв. н. э. — М., 1951
Кругликова И. Т. Дакия в эпоху римской оккупации. — М., 1955
Гухман М. М. Готский язык. — М., 1958
Гухман М. М. Происхождение строя готского глагола. — Л., 1940
Степанов Ю., Проскурин С. Константы мировой культуры. Алфавиты и алфавитные тексты в периоды двоеверия. — М., 1993
Беликов Д. Христианство у готов. — Казань, 1887
Свод древнейших письменных известий о славянах. т.1 (I–IV в.) Сост. Гиндин Л. А., Иванов С. А., Литаврин Г.Г. — М., 1994
Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994
Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III–IX вв. — М., 1958
Готы и происхождение испанского эпоса. — В кн.: Менендес Пидаль, Рамон. Избранные произведения. — М., 1961
Feist Sigmund. Etymologisches Worterbuch der Gothischen Sprache. — Halle/Saale, 1923
Streitberg Wilchelm. Die Gothische Bibel. — Heidelberg, 1919
Корсунский А. Р. Готская Испания. — М., 1969
Труды В. Г. Васильевского, т. 2 СПб 1909; т. 2, вып. 2, СПб 1912
Courtois Chr. Les vandales et l'Afrique. — Paris, 1955
Кардини Франко. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987
Правила Православной Церкви. С толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского, т. 1. — М., 1994
Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. — М., «Наука», 1993
Татищев В. Н. История Российская. — Татищев В. Н. Собрание сочинений, т. 1. — М., «Ладомир», 1994
Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). Перевод и комментарии Е. Ч. Скржинской. — М., 1960
Аммиан Марцеллин. Римская история. — СПб, 1994
Ешевский С. В. Кай Соллий Аполлинарий Сидоний. — Ешевский С. В. Сочинения, т. 3. — М., 1870
Шишмарев В. Очерки по истории языков Испании. — М.-Л., 1941
Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. Готы и их соседи до V в. — СПб, 1899
Златковская Т. Д. Мезия в I–II вв. н. э. — М., 1951
Кругликова И. Т. Дакия в эпоху римской оккупации. — М., 1955
Гухман М. М. Готский язык. — М., 1958
Гухман М. М. Происхождение строя готского глагола. — Л., 1940
Степанов Ю., Проскурин С. Константы мировой культуры. Алфавиты и алфавитные тексты в периоды двоеверия. — М., 1993
Беликов Д. Христианство у готов. — Казань, 1887
Свод древнейших письменных известий о славянах. т.1 (I–IV в.) Сост. Гиндин Л. А., Иванов С. А., Литаврин Г.Г. — М., 1994
Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994
Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III–IX вв. — М., 1958
Готы и происхождение испанского эпоса. — В кн.: Менендес Пидаль, Рамон. Избранные произведения. — М., 1961
Feist Sigmund. Etymologisches Worterbuch der Gothischen Sprache. — Halle/Saale, 1923
Streitberg Wilchelm. Die Gothische Bibel. — Heidelberg, 1919
Корсунский А. Р. Готская Испания. — М., 1969
Труды В. Г. Васильевского, т. 2 СПб 1909; т. 2, вып. 2, СПб 1912
Courtois Chr. Les vandales et l'Afrique. — Paris, 1955
Кардини Франко. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987
Правила Православной Церкви. С толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского, т. 1. — М., 1994