Как бы Кристина хотела, чтобы ее мать была так же добра к ней – тщетная надежда. Было похоже, что Мелисса, ответственная и отзывчивая, в результате вняла мольбам своей матери. Вскрыв один из банковских отчетов девушки, Кристина обнаружила, что та сняла три тысячи долларов с чекового счета шесть недель назад, в конце июля. На ее счету оставалось еще восемь тысяч. Вне сомнения, Мелисса В. была разумной и соответствовала характеристике ее матери. Кристине пришло в голову, fie пойти ли ей в банк, имея при себе номер счета Мелиссы, и не попытаться ли снять с ее счета деньги. Нет, у нее не было никакого желания обокрасть Мелиссу, а вот наложить руку на содержимое всех трех коробок – почему бы нет.
   Давай-ка посмотрим, что поделывала Мелисса, пока я сидела в тюрьме, сказала себе Кристина. Мелисса В. частенько посещала театр Анжелики на Хастон-стрит; сделала аборт без осложнений в апреле 1997 года; подписалась на «Нью-Йорк таймс» на пять месяцев; была присяжной на гражданском процессе; зарегистрировалась как демократ; жертвовала деньги Национальной коалиции помощи бездомным; помечала в календаре маленькими иксами те дни, когда у нее были месячные (регулярные до и после аборта); перечитала работы Маргарет Дюра; сделала себе перманент; наслаждалась продолжительным романом с разведенным киношником, который каждый день приходил на ланч в кафе «Юнион-сквер»; после проверялась на СПИД (результат отрицательный); оказалась очевидцем ДТП – велосипедист был насмерть сбит городским автобусом, свидетельские показания изложила на бумаге и заверила их у нотариуса, три раза безвозмездно сдавала кровь; после деловой записки президенту компании получила повышение, – короче, Мелисса Вильямс была трудолюбивой, независимой и достаточно счастливой молодой женщиной, которая поспешно покинула город и рано или поздно вернется сюда. Что ж, то время, которое Мелисса прожила в Нью-Йорке, я провела бы не хуже, – подумала Кристина. Если бы… Если бы не что? Если бы не пропьянствовала с подружками весь вечер накануне школьных сборов по плаванию. Если бы на следующий день пришла к финишу второй, а не третьей в заплыве на сто метров на спине на региональном соревновании в Пенсильвании, лишившись из-за этого спортивной стипендии для учебы в Стэнфорде, о чем она мечтала. Если бы не выбрала Колумбийский университет. Если бы на третьем курсе не стала спать с профессором истории религий, который неожиданно бросил ее.
   Чтобы развеяться, она пошла однажды вечером в бар «Пьер-отеля» и встретилась там с Риком (в костюме и офигительном галстуке, после третьего стакана виски Кристина была готова влезть на Эмпайр-стейт-билдинг). Так вот, если бы она не нашла Рика лучшим любовником на свете, а впоследствии не стала бы помогать ему в махинациях с ворованным добром, если бы не решилась перехитрить Тони Вердуччи…
   Последним, что Кристина обнаружила в коробке, была губная помада. Идеального винно-красного цвета. Она пошла в ванную и накрасила губы. Спасибо тебе, Мелисса В., прошептала она, разглядывая себя в зеркале, ты не представляешь, как мне это нужно. Теперь у нее были помада, платье, туфли. В комоде лежали приличная пара колготок, черный лифчик, который был ей впору, в тон ему черные трусы, дешевая маленькая сумочка с разорванной подкладкой и пузырек с духами, подаренный Мейзи. Она будет выглядеть – что ж, выглядеть она будет не то чтобы супер, но и не так как кто-то, проснувшийся утром в Рикерс. В сумочку положила щетку для волос, два кондома Мелиссы Вильямс, духи, помаду, сорок три доллара (еще двадцать долларов она засунула под деревянную перекладину кровати на случай, если кто-нибудь наведается в комнату в ее отсутствие) и свои новые ключи. Затем спустилась вниз по лестнице и вышла на улицу, свободная как ветер.
 
   Шесть часов спустя она лежала в постели в семидесяти кварталах от дома миссис Сандерс, в ап-тауне, на тридцатом этаже в квартире едва знакомого парнишки. Чего только не было в тот вечер – приставания, наезды, непристойные жесты, грубые шутки, сальные намеки, серьезные вопросы, непрошеные исповеди и, наконец, забористые коктейли. Между делом она вспомнила старую забаву: рука нащупывает пенис партнера и крепко его обхватывает. И позабавилась…
   – О, вау, – промычал тот, обдав ее запахом водки, начос и орехового ликера, который они вместе распили.
   Он был мальчишкой, всего-то лет двадцать пять, не больше. Бары Верхнего Вест-сайда были полны таких мальчиков в костюмах. Он не был искушен в сексе (если ей позволительно было еще судить об этом), он не умел еще достичь того гипнотического ритма, которым так божественно владел, черт бы его побрал, Рик. Похоже, этот парень думал только о собственном удовольствии. Пора было заканчивать. Она прошептала ему в ухо наигрязнейшую пошлятину, даже сама слегка возбудилась от нее, и он страстно захрипел и прямо-таки театрально закончил «монолог», в победном упоении царапая ее нежный лоб своей щетиной. А затем, как поверженный, скатился с нее и рухнул в простыни. Она потрепала его по волосам. До чего же молодой и неопытный. Чересчур молодой, чтобы защитить ее от Тони Вердуччи.
   – Пойду пописаю, – прошептала она.
   – Угу-у, о-о.
   Она стояла перед зеркалом в ванной, рассматривая свои груди. Похоже, они слегка обвисли. Всего лишь чуть-чуть. Ее соски опухли от поцелуев, шея была в пятнах в тех местах, где он слишком усердно вдыхал духи Мейзи. Она открыла шкафчик, не нашла там ничего интересного, кроме какой-то отбеливающей зубной пасты. Я начала день в тюрьме, а сейчас стою голая в ванной какого-то мужчины, подумала она. Это было кое-что. Села на толчок. В голову влетела мыслишка, из тех, что приличной не назовешь. Но у нее не было другого выхода. Этот парень хвастался в баре, что заработал в прошлом году триста тысяч, включая премиальные. С точки зрения марксизма, ее преступление можно будет рассматривать как перераспределение капитала – от имеющего его в избытке к неимущему.
   Она спустила воду и на цыпочках вернулась в спальню. Он лежал на спине, кондом Мелиссы Вильямс, как покосившаяся шляпка, все еще был на нем. Здорово! Ее мать часто повторяла, что они – «два сапога пара», то есть могут забеременеть, «даже если парень кончит в собственные трусы». Странно, что она ни разу не забеременела от Рика.
   Кристина отметила, что парень вполне хорошо выглядел, словно модель на рекламе нижнего белья. Но интереса к нему – никакого. Оргазма и близко не было. Отчего? У нее бывали триллионы оргазмов. Но сейчас она потеряла форму и немножко нервничала. К тому же он был неуклюж. Все это походило на неудачное посещение аттракциона в Луна-парке – сначала все выглядит как веселое времяпрепровождение, но удовольствие испытываешь единственно от того, что все закончилось.
   – Эй, золотце.
   – Я-х-х?
   – Ты в порядке?
   Он перевернулся, руки разметались, все еще пьяный.
   – Это что-то, из меня прямо на хрен дух вышибло с тобой…
   Кристина нащупала на полу его брюки. В баре он пользовался кредитной картой, но она заметила наличные в его бумажнике.
   – Перевернись. Я тебе спину помассирую. Что он и сделал. Сговорчивый парень. Да, и в общем-то, неплохой. Старался изо всех сил. Им бы еще трахнуться несколько раз, чтобы слегка поднатаскать его. Она погладила парня по плечам, а потом ее ладонь скользнула по позвоночнику. Великолепная гладкая спина, широкая, как дверь. У женщин таких плеч не бывает. И зад не дряблый. Мейзи была права: Кристина возвратится к мужчинам; более того, она их возьмет с бою. Ладонь ее вернулась к лопаткам, она вслушивалась в то, как его дыхание становится глубже. Другой рукой нащупала бумажник. Не так уж там и много. Она сунула четыре-пять купюр в трусы.
   – Длинный выдался у тебя денек, – рука ее продолжала двигаться.
   – Ага-а, да-а, оч-чень, – пробулькал он. – Большой день, очень даже. Что только не случилось. А ты? Как тебе этот денек?
   – Так себе, если не считать тебя. Он осклабился.
   – Тебе понравилось? Я парень хоть куда?
   – Да, – и она равнодушно чмокнула его в шею. – Но мне пора идти.
   – О-о нет.
   – О да.
   – Девушки обычно хотят остаться.
   – Какие девушки?
   – Все, которых я знал.
   Она помассировала ему шею и опять поцеловала. А он все-таки ничего.
   – Может, таких, как я, у тебя не было?
   – Эй, уж это точно. Черт, ты как пони трахаешься. – Он сонно перебросил через нее руку и прижал ладонь к груди. – Тебе можно позвонить? – выдохнул он. – Я тебе точно позвоню.
   – Я оставила свой номер.
   За свою доверчивость он заслужил еще один поцелуй, а может, даже три или четыре прямо вдоль хребта. Ей хотелось заснуть, лежа на нем. Еще чего, скомандовала она себе, уходи сейчас же.
   – Я сейчас встану, вызову такси, – сказал он.
   – Нет, ты устал. Я тихонько выскользну. Позвони мне утром, попозже, если захочешь.
   Он вздохнул в подушку.
   – О, я захочу. Аллах свидетель, еще как захочу.
   А я еще кое-что прихвачу, подумала она, и пропажу ты скоро обнаружишь. Пять минут спустя, одетая в свое черное платьице, не растеряв ни единой клевой пуговки, с перераспределенными купюрами в сумочке, она вышла на улицу, держа в руках картонную коробку из прачечной. Уже в такси она пересчитала купюры – пять сотенных. Затем она раскрыла скрепленную степлером коробку. В ней было именно то, что она надеялась найти, – десять рубашек индивидуального пошива, свеженакрахмаленных, выглаженных и без монограмм. За каждую она получит не меньше десяти баксов от того старикашки в «секонд-хенде». Шестьсот баксов – и угощение. Не так уж плохо. Она напомнила себе, что нужно остановить такси за квартал от дома, на случай если кто-то спросит таксиста, куда он ее отвез. Она ненавидела себя за то, что прибегла к краже, или, лучше сказать, почти ненавидела. Но ведь ей приходилось начинать все сначала – и если она облажается с первого дня, новой жизни ей не видать, как своих ушей.

Кэрролл-стрит, 604, Бруклин

11 сентября 1999 года
   Рассвет. Ночь в грузовике прошла без происшествий. Он выгнулся и посмотрел в зеркало заднего обзора. Надо причесаться и привести себя в порядок. Кофе и сэндвич под передним сиденьем. Открыл дверь и помочился. Видеть его вроде бы никто не мог. Для стоянки он выбрал работавший круглые сутки спорткомплекс. На всякий случай купил бейсбольную биту и засунул ее под сиденье. Хотя, пока спишь, от биты никакого толку. Стоит кому-то просунуть ствол в приоткрытое для вентиляции окно – и больше никогда не проснешься. А звук выстрела заглушит кабина. В общем, он решил, что оставаться на этой стоянке небезопасно и что нужно найти круглосуточный гараж. Там можно скрываться, сколько хочешь.
   Рик вылез из грузовика – спина затекла, на ногах башмаки покойного фермера – и потянулся. Распластался над асфальтом и сделал пятьдесят энергичных отжиманий. Потом еще пару десятков вполсилы. Стар он становится для всей это хреновой аэробики.
   Вчера утром судебный клерк сказал, что Кристину освободили до его прихода. Рик чуть не придушил мерзавца. Возможно, просто бюрократическая неразбериха. Или затея Пека, который задумал пустить Рика по ложному следу, чтобы начать за ним слежку прямо от ворот тюрьмы. А может, они хотели, чтобы кто-то еще за ним следил – один из парней Тони Вердуччи, какой-нибудь двадцатилетний молокосос с рулоном банкнот в кармане (Рик и сам был недавно таким). Когда он узнал, что Кристина на свободе, то понял, что других дел в городе у него больше нет. Будь благоразумным, внушал он себе. Не сделай какую-нибудь глупость, не начни таскаться по барам, не иди на поводу у похоти. Главное, не заводи шашни с женщинами. Ты так изголодался по ним, что веры тебе ни на грош. Посиди и подумай – могла ли она убежать далеко. Нет, скорее всего, она где-то тут, поскольку влюблена в Нью-Йорк и больше нигде жить не сможет. Только в гуще зданий, людей и шума городских улиц. Рик знал, что денег у нее нет – откуда им взяться? Вдруг начнет появляться в старых забегаловках, где у Тони Вердуччи хватает осведомителей? Тогда дела ее плохи. Что же ты собираешься предпринять, Рик? На что годишься?
   Все это время, которое он провел в домишке у океана, окажется впустую потраченным, если не воспользоваться его уроками. Ты обязан стать лучше и пустить в ход бейсбольную биту, если до этого дойдет дело. Он собирался найти ее и спасти от Тони, и, может быть, она опять захочет с ним встречаться. Тогда они посмотрят, звучат ли все еще прежние струны. Конечно, он верил в то, что звучат. А если она навсегда порвала с ним? Что ж, пусть так. По крайней мере, он попытается восстановить отношения, чтобы не упрекать себя после.
   Ты можешь ее разыскать, размышлял он, до того, как это сделают люди Тони. Ведь ты знаешь Кристину, а это немало, знаешь, что ей нравится. Она позвонит матери. Через силу, но позвонит.
   Его проблема была в том, что у него кончались деньги. Осталась всего сотня. Он плюхнулся всей своей массой на сиденье грузовика и взял последний помидор со щитка. Идеальный, ни единого пятнышка. Съел его, пачкая бороду соком и думая о тетушке Еве. Если она не поменяла замки, его шансы были неплохими. Зайдет – и выйдет, всего несколько минут; никто ничего не заметит. Собранный, функциональный. Человек, который действует по плану. Он завел мотор и тронулся в сторону «Вестсайд хайвэй», оттуда, объехав Нижний Манхэттен, повернул к Бруклину, где на Карлтон-стрит, что между Четвертой и Пятой авеню, со времен его детства жила тетушка Ева. Наверняка кто-нибудь из напомаженных стариков в кримпленовых брюках еще помнил Тони Вердуччи, когда он был молодым. Некоторые да же знали Пола. Но большинство старых семей вымерли, а их отпрыски, переженившись, уехали. Теперь в старинных домах из коричневого камня жили другие люди, зажиточные, в основном работающие в Манхэттене – в юридических фирмах, инвестиционных банках и компьютерных компаниях.
   В квартале, где жила тетушка Ева, здания были построены не из старинного, а из простого кирпича. Незатейливые, приземистые, в три этажа. Но она никогда не уедет отсюда и дом никогда не продаст. Возможно, что и замок не сменила, и деньги его все еще целы.
   Он свернул с Флэтбуш и поехал на юг в сторону Четвертой авеню. Толстая женщина в коротком желтом платье и желтых ботинках стояла на углу, посасывая собственный палец, и провожала взглядом проезжающие машины. Юродивая, подумал Рик.
   По улице в этот ранний час проезжали только такси, микроавтобусы, развозящие газеты, да полицейские машины. Рик решил объехать квартал тетушки Евы, чтоб прояснить обстановку. На углу Кэрролл и Пятой, на заднем дворе корейского магазинчика деликатесов, горел свет, и какой-то бедолага-мексиканец сидел на скамейке и чистил морковь. Рик почувствовал запах пекарни, что находилась вниз по улице. Никто не узнает ни его грузовик, ни его самого. Когда он в последний раз появлялся здесь, то щеголял бритой головой, ручищами в двадцать два дюйма и усами а-ля Фу Манчу. Мышцы распирало от гормонов роста-. Теперь он выглядел ординарно – обычный здоровенный мужик из Бруклина, который просто проезжает себе мимо. Но если его кто-нибудь опознает, новость немедленно дойдет до Тони Вердуччи. Рик припарковал машину на дорожке, ведущей к складу лесоматериалов на углу Четвертой авеню и Кэрролл-стрит. Было еще слишком рано, и склад был закрыт. Так что его грузовик может там постоять с десяток минут, а больше времени и не потребуется. Он взял с собой галонное ведерко каминного цемента, купленное днем раньше. Никаких подозрений ни у кого не должно возникнуть: как будто он несет банку с краской. Всего десять минут – какое кому дело до грузовика. Вопрос был в том, соблюдались ли правила поведения в квартале тетушки Евы и до какой степени окрестное хулиганье находилось под контролем.
   Помнится, раньше достаточно было нарваться на кучку молодых ребят с модными стрижками, чтобы напороться на неприятности. Так по крайней мере было раньше. А теперь… Что он знал о жизни? Она свелась для него к тому, как выращивать кукурузу, пришвартовать к причалу лодку, разговаривать с мертвой рыбой. По магазинчикам на углу Рик мог судить о том, что в районе стало больше черных и пуэрториканцев. Но, поднимаясь вверх по склону, он не увидел ни граффити, ни толстых решеток на окнах, ни битого стекла вдоль тротуара. Из автомобилей, как ему показалось, больше всего было американского производства без затейливой отделки и всякой дряни, вроде амулетов, игральных костей, свисающих с зеркала заднего обзора. Номерные знаки не обвешаны елочными огнями по периметру. Мешки с мусором, аккуратно завязанные, уже вынесены, скоро их подберет мусорка. Все это означало, что в квартале еще живут старые семьи. И что маленькие усохшие вдовушки, страдающие бессонницей и поглядывающие из окон, могут при виде незнакомца вызвать полицию или нашептать тетушке Еве, если узнали его. Они все здесь между собой знакомы и ведут долгие разговоры, стоя на улице с пакетами рулетов из пекарни. Рик спешил вдоль улицы с опущенной головой и ведерком в руке. Подойдя к заветной двери, сунул старый ключ в замочную скважину и бесшумно вошел. Рик знал, что тетя спала в задней спальне наверху. Стол рядом с дверью был завален почтой. Любопытно, от кого конвертики, но он не стал тратить время попусту. Вошел и ушел, Рикки, вошел и быстро ушел.
   Он бросил взгляд на лестницу рядом с входной дверью – темно, ни звука. Проскользнул вдоль стены коридора, по той его стороне, где доски пола не так скрипели. Кто-то починил дверь, ведущую в подвал. Рик спустился по лестнице и зажег одну лампочку. Этого света было достаточно, чтобы разглядеть коробки с трухой писем и фотографий, поломанную садовую мебель, груды одежды, принадлежавшей дяде Майку, погрызенной мышами, заплесневелой, двадцать лет не ношенной. Свалка ржавых велосипедов и тележек, на некоторых Рик катался ребенком. Камин был таким старым, скорее всего, он был сложен во времена, когда дядя Майк и тетушка Ева жили регулярной половой жизнью, и находился в узком прямоугольном закутке. К нему с потолка тянулись, словно щупальца осьминога, обернутые асбестовой изоляцией трубы воздухопровода. Рик заметил коробку с воздушными фильтрами для каминной топки. Кто-то тетушке Еве их меняет. Он протиснулся за каминную топку, прилегавшую к стене, смежной с домом семейства Маринарос. Затем обхватил руками жестяную трубу дымохода, тянувшуюся от топки к камину. Труба была замазана каминным цементом в том месте, где она уходила в кирпичную кладку камина, чтобы предотвратить утечку углекислого газа в подвал. Рик расшатал трубу, цементная замазка треснула, и он выдернул ее из гнезда. В камине открылась черная круглая дыра. Он просунул руку в закопченное отверстие и пошарил по стенке. Тогда, четыре года назад, устраивая тайник, Рик вынул один из наружных кирпичей из гнезда, стесал соседний рыхлый кирпич и запихнул в образовавшуюся нишу толстый пакет, обернутый водонепроницаемой лентой. Потом тыльной стороной ладони вогнал кирпич обратно, чтобы он не выпирал из кладки, и вбил в щели несколько деревяшек, закрепивших кирпич в гнезде. Рик прикинул, что после первой же растопки камина черная сажа покроет его захоронку. И все шито-крыто. Кирпич сидел плотно. Даже если тетушка Ева наймет трубочиста, что маловероятно, принимая во внимание ее возраст и состояние здоровья, у того не будет причин слишком далеко совать нос. Рик наконец нащупал нужный кирпич и с силой дернул его, вытянув из гнезда. На месте ли конверт? Да. Почерневший от сажи, проникшей в щели. Он вскрыл конверт перочинным ножиком. В нем была стопка стодолларовых купюр толщиной в три дюйма, что составляло сорок восемь тысяч шестьсот долларов (сотни старого образца с маленьким портретом Бенджамина Франклина все еще были в обращении). Эти деньги принесла Рику одна из его самых удачных операций, за которой стояла Кристина. Они тогда выгрузили три новых бульдозера «катерпиллер» на крупной строительной площадке в Нью-Джерси, за рекой, прямо с ключами зажигания. Под чехлами их переправили со стройки жилого квартала в пригороде Атланты на трех трейлерах-платформах. Выгрузили ночью. Трейлеры немедленно отогнали в Баффало, и на месяц оставили на свалке металлолома. Рик сам выкатывал бульдозеры с платформ. Принял кейс, который ему вручили. Большие деньги. Может, он сможет потратить часть того, что осталось, на Кристину. Купить ей платье и туфли, все что угодно. Украшения, нижнее белье. Зажигалку. Женщинам нравятся миниатюрные итальянские зажигалки.
   Рик хотел взять все деньги, но тогда у него ничего не останется на черный день. А если украдут, или он их растранжирит? Но ведь он просидел бирюком четыре года, и немножко поразвлечься ему не мешает. Время от времени это нужно делать, иначе ты ничего не понимаешь в жизни. Он разделил пачку купюр пополам, сунул одну половину в карман, а вторую в конверт, который запихал обратно в камин. Кирпич может и не очень плотно будет сидеть, да кто догадается? Он насадил вентиляционную трубу и открыл ведерко с цементным раствором, напоминавшим по плотности овсяную кашу. Мастерком залепил трубу, полностью заделав отверстие. Так будет правильно. Я натворил немало скверных дел, но я никогда никого не убил. Нужно было замазать так, чтобы углекислый газ не смог просочиться. Он не хотел, чтобы тетушка Ева задохнулась. Цементный раствор засохнет через день, ничего не будет заметно. Хорошо бы еще самому превратиться в невидимку.
   Закончив свои труды, взял ведерко и уже поднимался по лестнице, ведущей из подвала, когда услышал надсадный детский плач этажом выше.
   – О, птенчик-пчелка, иду уже, – послышался заспанный женский голос. Рик застыл на ступеньках. Тетушке Еве семьдесят с чем-то лет. Грудной ребенок. Значит, в доме живут молодые люди, один из которых – мужчина. Наверняка он заметит свежий цемент на камине, когда станет менять фильтры. И заинтересуется тем, что там внутри.
   Ребенок опять начал плакать. Забрать остальные деньги. Рик спустился вниз по лестнице, пролез за каминную топку и дернул за вентиль. Труба не поддалась – слишком хорошо взялся раствор. Он в остервенении ударил по трубе рукою, потом еще раз. Понятное дело, грохот прогремел по всему дому барабанным боем. Наконец вентиль обвис до пола. Рик запустил руку внутрь камина, вытащил кирпич, швырнул его за спину, достал конверт и сунул его в пустой карман.
   Тут он услышал шаги. Понесся к лестнице и в несколько прыжков достиг раскрытой двери, ведущей в коридор на первом этаже.
   – Эй, там, внизу, у меня ружье! Кричавший мужик стоял этажом выше. Если этот парень захочет, подумал Рик, он может запросто прострелить мне голову, когда я буду открывать входную дверь.
   Послышались шаги. Мужик стал спускаться с лестницы.
   – Где тетя Ева? – заорал Рик. – Она моя тетка!
   – Ты кто такой? А ну давай выкладывай.
   – Это Сэл? – проорал Рик. – Смотри, на хрен, не пристрели меня, Сэл!
   Наверху плакал ребенок.
   – Давай выходи!
   – Сэл?
   – Сэл в Нью-Джерси живет. А ты кто?
   – Я член семьи.
   – Хрен ты, а не член семьи. Выходи!
   Рик все еще держал ведерко с каминным цементом. Размахнувшись, он шваркнул его вдоль коридора – посмотреть, что из этого выйдет. Прогремел выстрел, раздробивший штукатурку и расщепивший дверную раму. Женщина и ребенок завопили.