Страница:
Под ним проносились джунгли. Он нащупал кольцо катапультирования, расположенное между бедрами (при падении самолета увеличивается ускорение, и пилот не может поднять руки).
– Синий ведущий. Воздушный спасательный патруль оповещен.
– Приготовься, Лэрри.
Главная приборная панель погасла. Основная электросистема отказала. Возможно, он уже перелетел демилитаризованную зону. Ручка управления застыла в руках. Огонь проникал внутрь, через фюзеляж. Был ли под ним Южный Вьетнам? Если так, то шанс оставался. Он не узнавал очертаний гор. Скорость падала. Миля за шесть секунд. Внизу, мелькая, проносилась земля.
– Синий ведущий, синий ведущий, твое крыло отваливается, катапультируйся.
Он чувствовал, что дело с самолетом дрянь. Держись! Давай еще немного! На юг, за пределы демилитаризованной зоны! Каждые шесть секунд… теряли скорость, не кружись, только не закружись, он начал отсчитывать – один, два, три, четыре… нужно пригнуть голову во время катапультирования (несовершенство конструкции), рослым пилотам иногда отрезает голову… восемь… не долбануться бы обо что-нибудь при приземлении, можно запросто сломать руки… девять… – Чарли, какого рожна…
Он отстрелил фонарь кабины. И затем катапультировался на скорости четырехсот узлов в час, сердце провалилось куда-то, плечи распластались по спинке кресла, трахею сдавило, воздух обжигал открытую кожу на запястьях и шее, крутил и переворачивал его. Рев, потом тишина. Сердце не поспевало за бешено вращающимся телом, казалось, что его кишки во рту. Оно продолжало нестись со скоростью сто узлов в час. Наконец кресло отстегнулось. С тихим шелестом раскрылся парашют, стропы натянулись, обхватив грудную клетку и бедра. Судорожными глотками он ловил разреженный воздух, чувствуя, что сердце начинает успокаиваться. О'кей. О'кей. На расстоянии мили он увидел свой «Фантом», который стремительно несся к земле, крутясь веретеном и оставляя за собой длинный шлейф дыма. Осмотрелся, ища напарника, с которым они катапультировались одновременно. Где же купол его парашюта? Ну же! Взглянув вниз, он увидел человеческую фигуру в шлеме. Пристегнутая к креслу, она камнем падала вниз. Парашют Лэрри не раскрылся. Боже!
Ему спускаться еще тридцать секунд. Он отключил бипер радиомаяка, сберегая батарею. Так северным вьетнамцам будет труднее его обнаружить, коль скоро они поблизости. Над лесом стелился легкий туман, в который он погружался, приближаясь к зеленому ковру земли. Сманеврировал стропами, чтобы приземлиться на небольшом холме, который, похоже, был недавно под обстрелом. Возможно, Воздушному спасательному патрулю знакома эта местность. Через несколько минут оставшиеся самолеты его Синего звена состыкуются с самолетами-заправщиками «КС-135», которые, как по ипподрому, кружили по овальной траектории в безопасном районе. После дозаправки они возвратятся и установят с ним радиоконтакт. Прилетят «Скайрейдеры» А-1 и АС-47 из Воздушного спасательного патруля на случай, если противник откроет зенитный огонь. Потом вертолет сядет прямо на холм, там его подберут свои. Иногда подобная схема срабатывала, но порой все шло наперекосяк. То у пилота отказывал бипер, то слишком рано темнело, то ломался вертолет, случались навигационные ошибки или мешал сильный огонь противника.
Ветер рвал стропы парашюта, стали видны деревья. Он напряг, а потом расслабил икры, готовясь к приземлению. Холм быстро мчался на него, предстояло где-то спрятать парашют. Неожиданно он заметил отблески солнца на винтовках вьетконговского патруля, который прокладывал себе путь в густой растительности. Их интересовал не только сбитый летчик, вьеты хотели занять выгодную позицию, чтобы вести огонь по воздушным целям и помешать спасательной операции. Они запросто могли использовать бипер погибшего пилота, чтобы завлечь в ловушку спасательную команду. Он видел, как один из вьетконговцев наблюдал за ним в бинокль, указывая другим, в каком направлении следует идти.
Он приземлился, перекатился, сделал кувырок и вскочил на ноги. Сорвал шлем, но не смог сразу вылезти из громоздкого противоперегрузочного снаряжения и потратил драгоценную минуту, оставаясь на открытом пространстве. Отстегнулся от строп и побежал к кромке холма, таща парашют за собой. Нашел небольшой овражек, заросший лианами, и, извиваясь, заполз в него. Затаился, обливаясь потом, среди листвы, оглушенный гулом насекомых. Взглянул на часы, нервно охлопал пистолет. Похоже, у вьетконговского патруля возникли трудности, пока он продирался сквозь заросли, или же тот затаился, выжидая начала спасательной операции. В десяти ярдах он заметил почерневшую воронку, похоже, от шальной ракеты или минометного залпа. Если начнется перестрелка, это куда лучшее укрытие, чем листья и лианы. На четвереньках, работая руками и ногами, он начал карабкаться через корни и скатился в эту воронку.
Там лежало обугленное тело, – глаза выжжены. Судя по сандалиям, северный вьетнамец. Ну что ж, дружище, подумал он, валяешься тут – и хрен с тобой. Воздух был горяч. Такая тишина. Похоже, оставалось только сидеть и ждать. Он опять взглянул на часы. Подумал о Лэрри. О его жене. Представил седан ВВС, из него выходят два офицера – жены понимали, что означало их появление. Элли прошепчет: «О нет». Затем высоко в небе он увидел «Фантомы». Включил бипер. Они будут кружить на высоте примерно шести тысяч футов, направляя вертолеты и самолеты прямо к его холму. Винтовой самолет Воздушного спасательного патруля со скрежетом пролетел над джунглями, уродливый, тупоносый летательный аппарат. Его круг – небольшого радиуса на высоте около двух тысяч футов, он займет средний ярус спасательной операции.
Раздалось низкое гудение вертолетов. Ему нужно себя обнаружить. В этот момент вертолет патруля уже начал делать свои круги, беспрерывно паля из 20-миллиметровых пушек. Чарли прижал голову к обожженной земле и сосчитал до тридцати. Два вертолета-аэромобиля, огромные зеленые насекомые, поднялись над кромкой леса. Да, чтобы вылетать на спасательные операции, нервы нужны железные. Стрелки, высунувшись из дверей вертолета, сидели наготове за пулеметами. Тогда он напялил на голову шлем, выпрыгнул из воронки и побежал к середине просеки. Одна из машин нависла над деревьями и задрала нос, готовясь к посадке.
Под непрерывным огнем вьетконговцев вертолеты сгрудились над просекой, стреляя из пулеметов и выпуская ракеты. Потом они прочесали джунгли по другую сторону этой просеки. Самолет «А-1» из воздушного патруля опустился совсем низко. Он обстреливал ракетами, которые ложились рядом с ним, ярдах в сорока. Он вжался в землю, голова его дергалась от взрывных волн. Наконец «Скайрейдеры» набрали высоту, покачивая крыльями. Из джунглей поднимался дым. Пора выбегать. Ему не верилось, что кто-то из вьетконговцев мог уцелеть.
Один из вертолетов снизился, а другой стал кружить над поляной на большой скорости. Пулеметчики не прекращали огонь. Он побежал по утоптанной траве к первому вертолету, который был в метре от земли. Стрелок вертолета прицелился, сделав ему знак пригнуться. Над головой засвистели пулеметные очереди. Он прополз вперед, на руках и коленях, – нужно было преодолеть всего ярдов тридцать. Со всех сторон раздавались выстрелы, пули рикошетом отскакивали от обшивки вертолета. Он оглянулся и увидел, как из джунглей вынырнул вьетнамский солдат с реактивным снарядом на плече. Стрелок в вертолете дал пилоту сигнал подняться выше. Чарли вскочил, чтобы пробежать оставшиеся пятнадцать ярдов. Что-то над ним просвистело, из вертолета вырвалось пламя, дверь кабины оторвалась, а лобовое стекло превратилось в осколки. Он упал на колени. Объятая огнем машина осела на землю. Горящие люди выпрыгивали и начинали кататься по траве. Его охватило жаром, он стал отползать подальше от горящего вертолета. А когда взорвались баки с горючим, Чарли швырнуло на землю, рядом с ним приземлилось горящее колесо.
Он лежал тихо, выжидая.
Выстрелы из автоматических винтовок. Людские вопли. Потом пальба стала утихать. Голоса рыскающих вьетов. Он притворился мертвецом. Еще два выстрела, бух-бух. Голоса ближе. Лучше чтобы прикончили меня сразу. Прости, Элли. А я-то думал, что все обернется хорошо. Я тебя люблю, Бен. Я тебя люблю, Джулия. Голоса в траве. Кто-то схватил его за лодыжки и перевернул. Их глаза встретились. А потом, как положено, его начали молотить прикладами.
К нему возвращалось сознание. Сначала почувствовал боль в спине, потом, открыв глаза, обнаружил, что сидит на деревянном ящике в какой-то хижине. Спасательный жилет и пистолет исчезли. Голова была ватной. Северовьетнамский офицер встал, держа в руках тонкую папку. Коротышка-переводчик с умильным выражением лица наблюдал. Офицер прочел вслух несколько предложений, и коротышка перевел:
– Вам не вернуться никогда в Соединенные Штаты, должны понимать это теперь. Демократическая Республика Вьетнам воюет пятьдесят лет. Это ничто – мы боремся за независимость уже две тысячи лет. Монголы, японцы, французы, американцы, вы понимаете, нам все равно с кем. Ваше американское правительство не понимает. Так, для вас нет дороги назад. Капитан Чарльз Равич, вы есть военный преступник. Я говорю, что если мы видим, что вы будете сотрудничать при допросе, вас никто не тронет. Если скажете «нет», то будете получать наказание. Возможно, большое. Ваши военные силы принесли много смерти нашим товарищам. Мы образованный народ. Вы ничего о нас не знаете. Мы хорошие люди. Мы не заставляем вас принять совсем быстро решение. Мы знаем, что вы измените свою идеологию у нас. Нам известно, вас учили так не делать, сопротивляться. Я вам говорю, капитан Чарльз Равич, слушайте, что говорит ваша совесть, не слушайте Соединенные Штаты. Вы понимаете?
Потом последовал допрос.
– На каком самолете вы летаете?
Едва слышным шепотом он назвал свое имя, звание и личный номер.
– Мы уже видели номер у тебя на шее, да. Я спрашиваю, какой самолет?
Он опять повторил сказанное.
– Самолет. Скажи нам, какой.
– Нет.
Он взглянул на переводчика. Если они думают, что он будет отвечать на вопросы, то они не на того напали.
– Не скажу.
– Мы будем ждать немного, Чарльз Равич. Ты думай. Может быть, думай о том, где ты сейчас.
Офицер вышел.
Вопрос о самолете был только началом. Они знали, что это «F-4».
– Хорошо, – сказал переводчик. – Скоро заговоришь.
Солдат принес ему воды и липкую и жидкую рисовую кашу с бамбуковыми ростками, жестом указал на еду, он начал есть, жадно, руками.
После еды он почувствовал себя лучше, в голове прояснилось. Он понимал, где находится. Его задачей было вынести все физические и психологические пытки, пока не свихнется или не умрет, и не делать пропагандистские заявления. Когда же будет не в состоянии молчать, начнет лгать или выдавать искаженную информацию. Трудно судить, до какой степени они способны в таких вещах разбираться. Некоторые северные вьетнамцы получили французское образование. Иные из них были оппортунистами, другие – коммунистическими фанатиками. Сказать им, что мои родители держали свиноферму в Айове? Как узнать, где он сейчас находится? К северу от демилитаризованной зоны? В Восточном Лаосе? Он не фиксировал, в каком направлении летел в последние мгновения. Несколько градусов на компасе могли означать освобождение или долговременное заключение.
Но как узнать это? Нужно требовать от них еды и лечения. Чем лучше будут условия его заключения, тем легче он сможет перенести все испытания. В ВВС пилотов учили не терять присутствия духа, но от них не скрывалось, что все может случиться. У каждого есть предел, дойдя до которого человек ломается. Теряет присутствие духа.
Что их интересовало? Три вещи. Главным образом, параметры и системы вооружения – СССР и Китай могли использовать эти данные в других частях мира; в какой-то степени представляли важность специфические задания и стратегическая информация; меньшее значение придавалось тому, что под пыткой сообщалось прежде всего – приемы подготовки боевого состава и детали организации ВВС. Если пилота брали в плен и не отправляли немедленно в Ханой, тогда чем дольше он мог протянуть, тем выше были у него шансы на спасение Американскими или южновьетнамскими войсками.
Через несколько часов офицер, который вел допрос, вернулся. Раскрыл тонкую папку.
– Капитан Чарльз Равич. Мы начинаем. Тот поднял глаза.
– Я военнопленный и американский офицер.
Я…
– Чарльз Равич. Ты преступник! Военный преступник. Я тебе объясню. Мы тебя будем учить для трудных вопросов. Покажите военному преступнику Чарльзу Равичу первую фотографию.
Солдат принес три небольших альбома в черных переплетах.
– Этот мальчик стоял возле железной дороги, когда ваши истребители атаковали. Ты посмотри на него!
Офицер встал за его спиной и, схватив рукой за шею, пригнул голову к фотографиям.
– Ты видишь, что твои бомбы делают с моей страной, Чарльз Равич? И это малое, совсем малое свидетельство. Ты несешь ответственность. Много убитых. Слишком много, Посмотри на следующую фотографию, посмотри… женщина, ей шестьдесят два. Она чинила свое жилище, когда твой самолет атаковал. Ты видишь, это напалм. Она живет четыре дня и потом умирает. Так, ты знаешь западную философию. Человек – это сумма его поступков. Человек несет ответственность. Это западный взгляд, это твоя вера. Я говорю тебе, как одно человеческое существо другому: зачем ты это делаешь, зачем бросаешь бомбы на наших детей? Люди моей страны умирают. Ты, может быть, и теперь скажешь, что с пленным нужно хорошо обращаться? Нет, я хочу, чтобы ты быстро был убит. Мои родители крестьяне. Теперь я тебя спрашиваю – у тебя есть маленький сын? Маленькая дочь? Вот, у тебя изменилось лицо. Значит, есть. Теперь я тебя спрашиваю… следующую фотографию! Ты считаешь, что отвечаешь за это? За это! Или, еще фотография, за это? Это твои дела. Ты человек Запада, признаешь личную ответственность? Почему ты стал преступником?
После первого альбома ему показали еще два. Он узнавал сооружения на заднем плане. Депо. Мосты. Стоянки грузовиков, железнодорожные станции. Он их видел раньше. Он их бомбил.
Сумерки. Насекомые кружатся вокруг лампы, висящей под соломенной крышей. Офицер затолкал ему в рот носовой платок. Прошли часы. Спина затекла. Голову ему обвязали жесткой тряпкой, воняющей бензином. Раздался звук – будто метлой сметали мусор.
– Ложись! – завопил переводчик и ударил его по лицу. Он распластался на земле. – Лезь! – крикнул переводчик.
Потом ударом ноги под ребро его подтолкнули к норе. Эти твари, видно, хотят прикончить меня здесь, решил Чарли. А он и детей-то своих толком не видел, времени не было. Неожиданно он соскользнул вниз. Кто-то толкнул его сзади, и опять послышался тот же звук – от метлы. Вот его плечи уже задевают стены лаза. Он встал на четвереньки и пополз на руках и коленях, а сзади его подгонял голос: «Nanhlen!» – «Быстро!» Пытаясь приспособиться, нащупывая путь руками, он определил высоту и ширину туннеля, оказавшегося на редкость правильной формы. Почва под его коленями и руками была прохладной, плотно утрамбованной. Полная темень. Кто-то с шарканьем полз следом, подгоняя его винтовкой. Руки болели. Боль в спине усилилась – что-то треснуло или откололось в нижней части позвоночника. Время от времени он пересекал плоские деревянные планки, которыми, возможно, отмечалось расстояние. Пытался сосчитать, сколько их, но сбился со счета, когда туннель нырнул вниз и повернул. В какой-то момент он услышал шум быстро бегущей воды. А потом послышались голоса, то совсем близко, то далеко, то монотонные, то завывающие, кажется, плакал ребенок. Теперь – статические помехи коротковолнового приемника, подобные порывам ветра. Вьетконговские пещерные города. Судя по эху и движению воздуха вокруг, он приблизился к развилке туннеля. Ствол винтовки ткнулся в него, указывая, куда двигаться. Воздух был сначала свежим, потом стал зловонным, гнилостным. Подземные захоронения. Вполне в духе Вьетконга. Спрятать мертвецов, чтобы скрыть потери. Или это всего лишь гниющая рыба? Туннель пошел вверх, изогнулся и вновь резко вниз. Тут послышался рокот, такой зловещий, будто его рождала сама земля. Стены туннеля сотрясались. Инстинктивно он бросился на землю. «Nanhlen!» – завопил сзади солдат, толкая его. Чарли встал на колени и поспешно двинулся вперед, цепляясь за корни. Рев приближался. Он наткнулся на стену туннеля. Солдат велел идти направо, но вдруг схватил его за плечо. Чарли слышал его дыхание и бормотание на родном языке, возможно, он считал промежутки между взрывами на поверхности. Они раздавались совсем близко. На какой глубине вырыты туннели? Влажность грунта… высота детонации… Он попытался вспомнить глубину кратера при взрыве пятисотфутовой бомбы. «В-52» сбрасывают и тысячефунтовые… Рев, казалось, сейчас раздавался почти над ними. В ужасе солдат начал петь, ожидая развязки. Чарли понял – один из туннелей резко уходил в сторону от сектора бомбежки, а другой вел к нему. Земля сотрясалась. Он сгорбился, опираясь на руки и колени, застыв в полном мраке, ощущая горячий спертый воздух.
– Nanhlen! – взвизгнул солдат, дергая его влево. Он пригнулся, их накрыло волной жара.
Потом все затихло. Оба отдохнули, перед тем как двинуться дальше.
Свет. Запах горящего керосина. Когда он мешкал, дуло винтовки подгоняло. Голоса вьетнамцев. Взрыв смеха. Его руки нащупали мешки с рисом. Запах масла, звук скребущего по металлу напильника. Потом снова темнота. Шарканье ног конвоира – это все, что он слышал, да еще собственное дыхание. Ужасно потея, весь в грязи, он полз и полз… Казалось, он катапультировался много дней назад. Уже начинаю приспосабливаться, Элли, уже привыкаю, – подбадривал он себя.
Дулом винтовки его подтолкнули наверх, откуда долетали живые звуки, видимо, стрекотали насекомые. Солдат сорвал с его головы тряпку. Он стоял теперь на тропе, уводящей в джунгли. На его шею набросили веревку. Спина ослабла и горела, но он не подавал вида, что ему больно, – они и это могли использовать против него. Теперь, спустя несколько часов после восхода солнца, прямые солнечные лучи не проникали сквозь буйную растительность. Он втянул в себя густой, влажный воздух. Мухи и москиты собирались в гудящие, клейкие облака.
От связанных сзади рук он почувствовал невыносимую боль, – такую сильную, что в нем вспыхнула ненависть к мучившим его мерзавцам. Кожа в паху и под мышками начала неудержимо зудеть. Ему хотелось почесаться, освободить руки. Веревка врезалась в запястья так глубоко, что уже через несколько минут пальцы напрочь онемели.
На тропе появилась группа солдат. Они проворно шагали в своих похожих на пижаму униформах, у каждого «АК-47». Солдаты вели на веревке вокруг шеи пилота «В-52», судя по летному комбинезону. На фут выше вьетнамцев. Его лицо показалось Чарли знакомым, – может, они ходили в одну учебную группу. «В-52» сбивали редко, но такое случалось. Эти огромные самолеты на низких высотах становились легкими мишенями и не могли эффективно маневрировать. Лицо летчика было обмотано тряпкой, промокшей в крови. Он мог быть одним из тех, кто бомбил деревню прошлой ночью. Пилот волочил ноги, голова у него подергивалась.
– Этому человеку необходима медицинская помощь, – сказал Чарли.
– Иди давай, – ответил один из солдат, подталкивая его.
– Мне необходимы бинты и вода. Развяжите мне руки, и я… – еле слышно проговорил летчик,
Вьетконговец вложил дуло винтовки в его ухо – его намерение несложно было понять.
Через три часа раненый безжизненно рухнул на тропу. Вьетконговец закричал на него, пинками заставляя подняться.
– Дайте ему пить, – сказал Чарли.
Вьет нарезал лиан и соорудил грубые носилки для пилота, застонавшего, когда его укладывали.
Из-за впившихся веревок руки Чарли совершенно онемели. Боль проникала глубоко в грудь. Он пытался пошевелить пальцами, чтобы восстановить кровообращение. Безрезультатно. Но жажда доставляла еще больше мук. Во влажной жаре он потерял с потом, наверное, семь или восемь фунтов. Нечем было мочиться. В горле пересохло, губы растрескались. Ветки деревьев расцарапали кожу, порезы слегка кровоточили. Вокруг лица кружили насекомые. Какое-то время он пробовал сосредоточиться на шагах. Раз-два. Раз-два. Просто повторяй. Чертовы футбольные тренировки. Раз-два. Земля была влажной и черной. Тропа выглядела исхоженной. Он был рад, что с него не сняли кожаные пилотские ботинки со стальными пластинами в подошвах. Удивительно, как они могли ходить в этих своих черных маленьких тапочках?
Он слышал стоны бредившего американца, Несколько миль тропа шла вниз, пока они не достигли широкого ручья. Тысячи блестящих черных личинок каких-то насекомых свисали с ветвей деревьев и падали на него. Он встряхивал плечами, но безрезультатно, они ползали по груди, впиваясь в кожу. Падали и на вьетнамцев, но, похоже, тех это не беспокоило. Через грязно-зеленую воду был перекинут пешеходный мост, подвешенный на связанных лианах. Его покрытие шириной едва в два фута было составлено из тяжелых стальных звеньев, каждое примерно футов в пятнадцать, – старые танковые гусеницы. Перебравшись на ту сторону, они двинулись вверх по откосу берега, где почва была посуше; один из солдат вскрыл патронную гильзу, высыпал оттуда порох и смешал его с каким-то другим порошком. Потом завернул эту смесь в большой зеленый лист и поджег бутановой зажигалкой с инсигнией «Майамских дельфинов». Американская футбольная лига. Дон Шула. Едкий дым поднимался вверх. Солдат обошел группу, окуривая всех дымом. Личинки отпали, и они двинулись дальше.
Приблизились к старой дороге с грунтовой насыпью. Их конвоиры поспешили поскорей пересечь открытое пространство, осматриваясь по сторонам. В пяти футах от другого края дороги, в высоких тростниковых зарослях, виднелся ржавый остов старого бульдозера. Наследие колониальной эпохи, когда французы тщетно пытались построить дороги. Они потеряли во Вьетнаме в погоне за несбыточной мечтой целый век.
Часом позже ему развязали руки, но веревку на шее оставили. Руки, словно чужие, беспомощно болтались по сторонам. Он заметил, что тропа становится все более широкой и плоской, от нее разбегались небольшие тропинки. Затем, словно за невидимой границей, перед ними предстали кривые, изуродованные деревья с почерневшими кронами, свисавшими до земли; сквозь них просачивался свет, создавая замысловатые узоры. Отсюда начиналась долина, простиравшаяся на сотни ярдов. Ее земля была сплошь изрыта воронками, обугленные стволы деревьев стояли без ветвей и листьев, бесшумно пролетали птицы, серо-голубая пелена дыма стелилась в низинах. Угадывались остатки хижин, черепки глиняной посуды, рассыпанный рис, колесо велосипеда.
Солдаты дернули за веревку на шее, заставляя поторопиться. Он поднял глаза и с ужасом понял, почему здесь не видно людей. Деревня располагалась в пойме реки. Ее глинистые развороченные берега были завалены трупами. Тела, изуродованные и расчлененные, лежали одно на другом. Настоящий ад. Дети, женщины, старики, с вздутыми животами, из которых сочилась гниль. Над телами роились тучи мух, гудевших, запутавшись в черных мокрых волосах, жужжавших над гениталиями, садившихся на пальцы ног, носы, колени. «Раз и два…» Дальше по течению лежали пять мертвых буйволов. Они выглядели ухоженными, здоровыми. И снова мухи. Он-то знал, отчего все жители деревни были собраны в одном месте. «В-52» сбрасывали бомбы с короткими интервалами, пролетая на очень низкой скорости, чтобы создать эффект ковровой бомбардировки. Эти зеленые драконы летели очень высоко, их налет нельзя было предвидеть. Жители деревни, спасаясь, тащили за собой через реку буйволов. Там их и настигли бомбы.
Солдат тычком винтовки погнал его дальше.
Они шли, пока не достигли высоких отрогов холмов. Он был голоден, обессилен, но его руки наконец ожили. Чарли определил, что они движутся в сторону Лаоса, практически на запад, к горному хребту, который лежал на восточной границе. Ночь была светлой; на юг и восток простиралось колышущееся необъятное пространство. Солдаты бросили носилки с раненым пилотом на землю и разбили лагерь Они ели холодный липкий рис и спали по очереди. Его посадили спиной к выступу скалы и привязали руки к дереву. Всякий раз, когда он изменял положение тела, в спине что-то скрежетало. Ему дали полную чашку риса.
Время от времени в ночи были видны вспышки взрывов, милях в тридцати к югу. Зловеще прекрасные, неслышные на расстоянии. Утром он думал, что это ему привиделось. Да и спал ли он вообще?
Внезапно он остро затосковал по детям – по каждой черточке их лица. Папочка, папочка…
На следующий день они подошли к деревне. Его затащили в загон для скота с оцинкованным корытом, наполненным водой. Три огромных буйвола с утопленными в грязи копытами стояли вокруг огромных вонючих лепешек. Пожилой солдат-вьетконговец начал пичкать его историей борьбы Вьетнама с агрессорами за последнее тысячелетие: Чингиз-хан и монголы, китайцы, японские фашисты, французские империалисты, а теперь американцы. Каждая иностранная держава, начал солдат на своем тональным языке, имела предлог для войны – захват контроля над караванными путями, по которым вывозились пряности, обращение в католицизм, французская missioncivilisatrice, «защита свободы» – и каждый раз вьетнамцы (вьетконговец не усматривал разницы между Северным и Южным Вьетнамом, кроме той, что первый боролся за освобождение второго от американцев и их «марионеток») давали им отпор.
– Синий ведущий. Воздушный спасательный патруль оповещен.
– Приготовься, Лэрри.
Главная приборная панель погасла. Основная электросистема отказала. Возможно, он уже перелетел демилитаризованную зону. Ручка управления застыла в руках. Огонь проникал внутрь, через фюзеляж. Был ли под ним Южный Вьетнам? Если так, то шанс оставался. Он не узнавал очертаний гор. Скорость падала. Миля за шесть секунд. Внизу, мелькая, проносилась земля.
– Синий ведущий, синий ведущий, твое крыло отваливается, катапультируйся.
Он чувствовал, что дело с самолетом дрянь. Держись! Давай еще немного! На юг, за пределы демилитаризованной зоны! Каждые шесть секунд… теряли скорость, не кружись, только не закружись, он начал отсчитывать – один, два, три, четыре… нужно пригнуть голову во время катапультирования (несовершенство конструкции), рослым пилотам иногда отрезает голову… восемь… не долбануться бы обо что-нибудь при приземлении, можно запросто сломать руки… девять… – Чарли, какого рожна…
Он отстрелил фонарь кабины. И затем катапультировался на скорости четырехсот узлов в час, сердце провалилось куда-то, плечи распластались по спинке кресла, трахею сдавило, воздух обжигал открытую кожу на запястьях и шее, крутил и переворачивал его. Рев, потом тишина. Сердце не поспевало за бешено вращающимся телом, казалось, что его кишки во рту. Оно продолжало нестись со скоростью сто узлов в час. Наконец кресло отстегнулось. С тихим шелестом раскрылся парашют, стропы натянулись, обхватив грудную клетку и бедра. Судорожными глотками он ловил разреженный воздух, чувствуя, что сердце начинает успокаиваться. О'кей. О'кей. На расстоянии мили он увидел свой «Фантом», который стремительно несся к земле, крутясь веретеном и оставляя за собой длинный шлейф дыма. Осмотрелся, ища напарника, с которым они катапультировались одновременно. Где же купол его парашюта? Ну же! Взглянув вниз, он увидел человеческую фигуру в шлеме. Пристегнутая к креслу, она камнем падала вниз. Парашют Лэрри не раскрылся. Боже!
Ему спускаться еще тридцать секунд. Он отключил бипер радиомаяка, сберегая батарею. Так северным вьетнамцам будет труднее его обнаружить, коль скоро они поблизости. Над лесом стелился легкий туман, в который он погружался, приближаясь к зеленому ковру земли. Сманеврировал стропами, чтобы приземлиться на небольшом холме, который, похоже, был недавно под обстрелом. Возможно, Воздушному спасательному патрулю знакома эта местность. Через несколько минут оставшиеся самолеты его Синего звена состыкуются с самолетами-заправщиками «КС-135», которые, как по ипподрому, кружили по овальной траектории в безопасном районе. После дозаправки они возвратятся и установят с ним радиоконтакт. Прилетят «Скайрейдеры» А-1 и АС-47 из Воздушного спасательного патруля на случай, если противник откроет зенитный огонь. Потом вертолет сядет прямо на холм, там его подберут свои. Иногда подобная схема срабатывала, но порой все шло наперекосяк. То у пилота отказывал бипер, то слишком рано темнело, то ломался вертолет, случались навигационные ошибки или мешал сильный огонь противника.
Ветер рвал стропы парашюта, стали видны деревья. Он напряг, а потом расслабил икры, готовясь к приземлению. Холм быстро мчался на него, предстояло где-то спрятать парашют. Неожиданно он заметил отблески солнца на винтовках вьетконговского патруля, который прокладывал себе путь в густой растительности. Их интересовал не только сбитый летчик, вьеты хотели занять выгодную позицию, чтобы вести огонь по воздушным целям и помешать спасательной операции. Они запросто могли использовать бипер погибшего пилота, чтобы завлечь в ловушку спасательную команду. Он видел, как один из вьетконговцев наблюдал за ним в бинокль, указывая другим, в каком направлении следует идти.
Он приземлился, перекатился, сделал кувырок и вскочил на ноги. Сорвал шлем, но не смог сразу вылезти из громоздкого противоперегрузочного снаряжения и потратил драгоценную минуту, оставаясь на открытом пространстве. Отстегнулся от строп и побежал к кромке холма, таща парашют за собой. Нашел небольшой овражек, заросший лианами, и, извиваясь, заполз в него. Затаился, обливаясь потом, среди листвы, оглушенный гулом насекомых. Взглянул на часы, нервно охлопал пистолет. Похоже, у вьетконговского патруля возникли трудности, пока он продирался сквозь заросли, или же тот затаился, выжидая начала спасательной операции. В десяти ярдах он заметил почерневшую воронку, похоже, от шальной ракеты или минометного залпа. Если начнется перестрелка, это куда лучшее укрытие, чем листья и лианы. На четвереньках, работая руками и ногами, он начал карабкаться через корни и скатился в эту воронку.
Там лежало обугленное тело, – глаза выжжены. Судя по сандалиям, северный вьетнамец. Ну что ж, дружище, подумал он, валяешься тут – и хрен с тобой. Воздух был горяч. Такая тишина. Похоже, оставалось только сидеть и ждать. Он опять взглянул на часы. Подумал о Лэрри. О его жене. Представил седан ВВС, из него выходят два офицера – жены понимали, что означало их появление. Элли прошепчет: «О нет». Затем высоко в небе он увидел «Фантомы». Включил бипер. Они будут кружить на высоте примерно шести тысяч футов, направляя вертолеты и самолеты прямо к его холму. Винтовой самолет Воздушного спасательного патруля со скрежетом пролетел над джунглями, уродливый, тупоносый летательный аппарат. Его круг – небольшого радиуса на высоте около двух тысяч футов, он займет средний ярус спасательной операции.
Раздалось низкое гудение вертолетов. Ему нужно себя обнаружить. В этот момент вертолет патруля уже начал делать свои круги, беспрерывно паля из 20-миллиметровых пушек. Чарли прижал голову к обожженной земле и сосчитал до тридцати. Два вертолета-аэромобиля, огромные зеленые насекомые, поднялись над кромкой леса. Да, чтобы вылетать на спасательные операции, нервы нужны железные. Стрелки, высунувшись из дверей вертолета, сидели наготове за пулеметами. Тогда он напялил на голову шлем, выпрыгнул из воронки и побежал к середине просеки. Одна из машин нависла над деревьями и задрала нос, готовясь к посадке.
Под непрерывным огнем вьетконговцев вертолеты сгрудились над просекой, стреляя из пулеметов и выпуская ракеты. Потом они прочесали джунгли по другую сторону этой просеки. Самолет «А-1» из воздушного патруля опустился совсем низко. Он обстреливал ракетами, которые ложились рядом с ним, ярдах в сорока. Он вжался в землю, голова его дергалась от взрывных волн. Наконец «Скайрейдеры» набрали высоту, покачивая крыльями. Из джунглей поднимался дым. Пора выбегать. Ему не верилось, что кто-то из вьетконговцев мог уцелеть.
Один из вертолетов снизился, а другой стал кружить над поляной на большой скорости. Пулеметчики не прекращали огонь. Он побежал по утоптанной траве к первому вертолету, который был в метре от земли. Стрелок вертолета прицелился, сделав ему знак пригнуться. Над головой засвистели пулеметные очереди. Он прополз вперед, на руках и коленях, – нужно было преодолеть всего ярдов тридцать. Со всех сторон раздавались выстрелы, пули рикошетом отскакивали от обшивки вертолета. Он оглянулся и увидел, как из джунглей вынырнул вьетнамский солдат с реактивным снарядом на плече. Стрелок в вертолете дал пилоту сигнал подняться выше. Чарли вскочил, чтобы пробежать оставшиеся пятнадцать ярдов. Что-то над ним просвистело, из вертолета вырвалось пламя, дверь кабины оторвалась, а лобовое стекло превратилось в осколки. Он упал на колени. Объятая огнем машина осела на землю. Горящие люди выпрыгивали и начинали кататься по траве. Его охватило жаром, он стал отползать подальше от горящего вертолета. А когда взорвались баки с горючим, Чарли швырнуло на землю, рядом с ним приземлилось горящее колесо.
Он лежал тихо, выжидая.
Выстрелы из автоматических винтовок. Людские вопли. Потом пальба стала утихать. Голоса рыскающих вьетов. Он притворился мертвецом. Еще два выстрела, бух-бух. Голоса ближе. Лучше чтобы прикончили меня сразу. Прости, Элли. А я-то думал, что все обернется хорошо. Я тебя люблю, Бен. Я тебя люблю, Джулия. Голоса в траве. Кто-то схватил его за лодыжки и перевернул. Их глаза встретились. А потом, как положено, его начали молотить прикладами.
К нему возвращалось сознание. Сначала почувствовал боль в спине, потом, открыв глаза, обнаружил, что сидит на деревянном ящике в какой-то хижине. Спасательный жилет и пистолет исчезли. Голова была ватной. Северовьетнамский офицер встал, держа в руках тонкую папку. Коротышка-переводчик с умильным выражением лица наблюдал. Офицер прочел вслух несколько предложений, и коротышка перевел:
– Вам не вернуться никогда в Соединенные Штаты, должны понимать это теперь. Демократическая Республика Вьетнам воюет пятьдесят лет. Это ничто – мы боремся за независимость уже две тысячи лет. Монголы, японцы, французы, американцы, вы понимаете, нам все равно с кем. Ваше американское правительство не понимает. Так, для вас нет дороги назад. Капитан Чарльз Равич, вы есть военный преступник. Я говорю, что если мы видим, что вы будете сотрудничать при допросе, вас никто не тронет. Если скажете «нет», то будете получать наказание. Возможно, большое. Ваши военные силы принесли много смерти нашим товарищам. Мы образованный народ. Вы ничего о нас не знаете. Мы хорошие люди. Мы не заставляем вас принять совсем быстро решение. Мы знаем, что вы измените свою идеологию у нас. Нам известно, вас учили так не делать, сопротивляться. Я вам говорю, капитан Чарльз Равич, слушайте, что говорит ваша совесть, не слушайте Соединенные Штаты. Вы понимаете?
Потом последовал допрос.
– На каком самолете вы летаете?
Едва слышным шепотом он назвал свое имя, звание и личный номер.
– Мы уже видели номер у тебя на шее, да. Я спрашиваю, какой самолет?
Он опять повторил сказанное.
– Самолет. Скажи нам, какой.
– Нет.
Он взглянул на переводчика. Если они думают, что он будет отвечать на вопросы, то они не на того напали.
– Не скажу.
– Мы будем ждать немного, Чарльз Равич. Ты думай. Может быть, думай о том, где ты сейчас.
Офицер вышел.
Вопрос о самолете был только началом. Они знали, что это «F-4».
– Хорошо, – сказал переводчик. – Скоро заговоришь.
Солдат принес ему воды и липкую и жидкую рисовую кашу с бамбуковыми ростками, жестом указал на еду, он начал есть, жадно, руками.
После еды он почувствовал себя лучше, в голове прояснилось. Он понимал, где находится. Его задачей было вынести все физические и психологические пытки, пока не свихнется или не умрет, и не делать пропагандистские заявления. Когда же будет не в состоянии молчать, начнет лгать или выдавать искаженную информацию. Трудно судить, до какой степени они способны в таких вещах разбираться. Некоторые северные вьетнамцы получили французское образование. Иные из них были оппортунистами, другие – коммунистическими фанатиками. Сказать им, что мои родители держали свиноферму в Айове? Как узнать, где он сейчас находится? К северу от демилитаризованной зоны? В Восточном Лаосе? Он не фиксировал, в каком направлении летел в последние мгновения. Несколько градусов на компасе могли означать освобождение или долговременное заключение.
Но как узнать это? Нужно требовать от них еды и лечения. Чем лучше будут условия его заключения, тем легче он сможет перенести все испытания. В ВВС пилотов учили не терять присутствия духа, но от них не скрывалось, что все может случиться. У каждого есть предел, дойдя до которого человек ломается. Теряет присутствие духа.
Что их интересовало? Три вещи. Главным образом, параметры и системы вооружения – СССР и Китай могли использовать эти данные в других частях мира; в какой-то степени представляли важность специфические задания и стратегическая информация; меньшее значение придавалось тому, что под пыткой сообщалось прежде всего – приемы подготовки боевого состава и детали организации ВВС. Если пилота брали в плен и не отправляли немедленно в Ханой, тогда чем дольше он мог протянуть, тем выше были у него шансы на спасение Американскими или южновьетнамскими войсками.
Через несколько часов офицер, который вел допрос, вернулся. Раскрыл тонкую папку.
– Капитан Чарльз Равич. Мы начинаем. Тот поднял глаза.
– Я военнопленный и американский офицер.
Я…
– Чарльз Равич. Ты преступник! Военный преступник. Я тебе объясню. Мы тебя будем учить для трудных вопросов. Покажите военному преступнику Чарльзу Равичу первую фотографию.
Солдат принес три небольших альбома в черных переплетах.
– Этот мальчик стоял возле железной дороги, когда ваши истребители атаковали. Ты посмотри на него!
Офицер встал за его спиной и, схватив рукой за шею, пригнул голову к фотографиям.
– Ты видишь, что твои бомбы делают с моей страной, Чарльз Равич? И это малое, совсем малое свидетельство. Ты несешь ответственность. Много убитых. Слишком много, Посмотри на следующую фотографию, посмотри… женщина, ей шестьдесят два. Она чинила свое жилище, когда твой самолет атаковал. Ты видишь, это напалм. Она живет четыре дня и потом умирает. Так, ты знаешь западную философию. Человек – это сумма его поступков. Человек несет ответственность. Это западный взгляд, это твоя вера. Я говорю тебе, как одно человеческое существо другому: зачем ты это делаешь, зачем бросаешь бомбы на наших детей? Люди моей страны умирают. Ты, может быть, и теперь скажешь, что с пленным нужно хорошо обращаться? Нет, я хочу, чтобы ты быстро был убит. Мои родители крестьяне. Теперь я тебя спрашиваю – у тебя есть маленький сын? Маленькая дочь? Вот, у тебя изменилось лицо. Значит, есть. Теперь я тебя спрашиваю… следующую фотографию! Ты считаешь, что отвечаешь за это? За это! Или, еще фотография, за это? Это твои дела. Ты человек Запада, признаешь личную ответственность? Почему ты стал преступником?
После первого альбома ему показали еще два. Он узнавал сооружения на заднем плане. Депо. Мосты. Стоянки грузовиков, железнодорожные станции. Он их видел раньше. Он их бомбил.
Сумерки. Насекомые кружатся вокруг лампы, висящей под соломенной крышей. Офицер затолкал ему в рот носовой платок. Прошли часы. Спина затекла. Голову ему обвязали жесткой тряпкой, воняющей бензином. Раздался звук – будто метлой сметали мусор.
– Ложись! – завопил переводчик и ударил его по лицу. Он распластался на земле. – Лезь! – крикнул переводчик.
Потом ударом ноги под ребро его подтолкнули к норе. Эти твари, видно, хотят прикончить меня здесь, решил Чарли. А он и детей-то своих толком не видел, времени не было. Неожиданно он соскользнул вниз. Кто-то толкнул его сзади, и опять послышался тот же звук – от метлы. Вот его плечи уже задевают стены лаза. Он встал на четвереньки и пополз на руках и коленях, а сзади его подгонял голос: «Nanhlen!» – «Быстро!» Пытаясь приспособиться, нащупывая путь руками, он определил высоту и ширину туннеля, оказавшегося на редкость правильной формы. Почва под его коленями и руками была прохладной, плотно утрамбованной. Полная темень. Кто-то с шарканьем полз следом, подгоняя его винтовкой. Руки болели. Боль в спине усилилась – что-то треснуло или откололось в нижней части позвоночника. Время от времени он пересекал плоские деревянные планки, которыми, возможно, отмечалось расстояние. Пытался сосчитать, сколько их, но сбился со счета, когда туннель нырнул вниз и повернул. В какой-то момент он услышал шум быстро бегущей воды. А потом послышались голоса, то совсем близко, то далеко, то монотонные, то завывающие, кажется, плакал ребенок. Теперь – статические помехи коротковолнового приемника, подобные порывам ветра. Вьетконговские пещерные города. Судя по эху и движению воздуха вокруг, он приблизился к развилке туннеля. Ствол винтовки ткнулся в него, указывая, куда двигаться. Воздух был сначала свежим, потом стал зловонным, гнилостным. Подземные захоронения. Вполне в духе Вьетконга. Спрятать мертвецов, чтобы скрыть потери. Или это всего лишь гниющая рыба? Туннель пошел вверх, изогнулся и вновь резко вниз. Тут послышался рокот, такой зловещий, будто его рождала сама земля. Стены туннеля сотрясались. Инстинктивно он бросился на землю. «Nanhlen!» – завопил сзади солдат, толкая его. Чарли встал на колени и поспешно двинулся вперед, цепляясь за корни. Рев приближался. Он наткнулся на стену туннеля. Солдат велел идти направо, но вдруг схватил его за плечо. Чарли слышал его дыхание и бормотание на родном языке, возможно, он считал промежутки между взрывами на поверхности. Они раздавались совсем близко. На какой глубине вырыты туннели? Влажность грунта… высота детонации… Он попытался вспомнить глубину кратера при взрыве пятисотфутовой бомбы. «В-52» сбрасывают и тысячефунтовые… Рев, казалось, сейчас раздавался почти над ними. В ужасе солдат начал петь, ожидая развязки. Чарли понял – один из туннелей резко уходил в сторону от сектора бомбежки, а другой вел к нему. Земля сотрясалась. Он сгорбился, опираясь на руки и колени, застыв в полном мраке, ощущая горячий спертый воздух.
– Nanhlen! – взвизгнул солдат, дергая его влево. Он пригнулся, их накрыло волной жара.
Потом все затихло. Оба отдохнули, перед тем как двинуться дальше.
Свет. Запах горящего керосина. Когда он мешкал, дуло винтовки подгоняло. Голоса вьетнамцев. Взрыв смеха. Его руки нащупали мешки с рисом. Запах масла, звук скребущего по металлу напильника. Потом снова темнота. Шарканье ног конвоира – это все, что он слышал, да еще собственное дыхание. Ужасно потея, весь в грязи, он полз и полз… Казалось, он катапультировался много дней назад. Уже начинаю приспосабливаться, Элли, уже привыкаю, – подбадривал он себя.
Дулом винтовки его подтолкнули наверх, откуда долетали живые звуки, видимо, стрекотали насекомые. Солдат сорвал с его головы тряпку. Он стоял теперь на тропе, уводящей в джунгли. На его шею набросили веревку. Спина ослабла и горела, но он не подавал вида, что ему больно, – они и это могли использовать против него. Теперь, спустя несколько часов после восхода солнца, прямые солнечные лучи не проникали сквозь буйную растительность. Он втянул в себя густой, влажный воздух. Мухи и москиты собирались в гудящие, клейкие облака.
От связанных сзади рук он почувствовал невыносимую боль, – такую сильную, что в нем вспыхнула ненависть к мучившим его мерзавцам. Кожа в паху и под мышками начала неудержимо зудеть. Ему хотелось почесаться, освободить руки. Веревка врезалась в запястья так глубоко, что уже через несколько минут пальцы напрочь онемели.
На тропе появилась группа солдат. Они проворно шагали в своих похожих на пижаму униформах, у каждого «АК-47». Солдаты вели на веревке вокруг шеи пилота «В-52», судя по летному комбинезону. На фут выше вьетнамцев. Его лицо показалось Чарли знакомым, – может, они ходили в одну учебную группу. «В-52» сбивали редко, но такое случалось. Эти огромные самолеты на низких высотах становились легкими мишенями и не могли эффективно маневрировать. Лицо летчика было обмотано тряпкой, промокшей в крови. Он мог быть одним из тех, кто бомбил деревню прошлой ночью. Пилот волочил ноги, голова у него подергивалась.
– Этому человеку необходима медицинская помощь, – сказал Чарли.
– Иди давай, – ответил один из солдат, подталкивая его.
– Мне необходимы бинты и вода. Развяжите мне руки, и я… – еле слышно проговорил летчик,
Вьетконговец вложил дуло винтовки в его ухо – его намерение несложно было понять.
Через три часа раненый безжизненно рухнул на тропу. Вьетконговец закричал на него, пинками заставляя подняться.
– Дайте ему пить, – сказал Чарли.
Вьет нарезал лиан и соорудил грубые носилки для пилота, застонавшего, когда его укладывали.
Из-за впившихся веревок руки Чарли совершенно онемели. Боль проникала глубоко в грудь. Он пытался пошевелить пальцами, чтобы восстановить кровообращение. Безрезультатно. Но жажда доставляла еще больше мук. Во влажной жаре он потерял с потом, наверное, семь или восемь фунтов. Нечем было мочиться. В горле пересохло, губы растрескались. Ветки деревьев расцарапали кожу, порезы слегка кровоточили. Вокруг лица кружили насекомые. Какое-то время он пробовал сосредоточиться на шагах. Раз-два. Раз-два. Просто повторяй. Чертовы футбольные тренировки. Раз-два. Земля была влажной и черной. Тропа выглядела исхоженной. Он был рад, что с него не сняли кожаные пилотские ботинки со стальными пластинами в подошвах. Удивительно, как они могли ходить в этих своих черных маленьких тапочках?
Он слышал стоны бредившего американца, Несколько миль тропа шла вниз, пока они не достигли широкого ручья. Тысячи блестящих черных личинок каких-то насекомых свисали с ветвей деревьев и падали на него. Он встряхивал плечами, но безрезультатно, они ползали по груди, впиваясь в кожу. Падали и на вьетнамцев, но, похоже, тех это не беспокоило. Через грязно-зеленую воду был перекинут пешеходный мост, подвешенный на связанных лианах. Его покрытие шириной едва в два фута было составлено из тяжелых стальных звеньев, каждое примерно футов в пятнадцать, – старые танковые гусеницы. Перебравшись на ту сторону, они двинулись вверх по откосу берега, где почва была посуше; один из солдат вскрыл патронную гильзу, высыпал оттуда порох и смешал его с каким-то другим порошком. Потом завернул эту смесь в большой зеленый лист и поджег бутановой зажигалкой с инсигнией «Майамских дельфинов». Американская футбольная лига. Дон Шула. Едкий дым поднимался вверх. Солдат обошел группу, окуривая всех дымом. Личинки отпали, и они двинулись дальше.
Приблизились к старой дороге с грунтовой насыпью. Их конвоиры поспешили поскорей пересечь открытое пространство, осматриваясь по сторонам. В пяти футах от другого края дороги, в высоких тростниковых зарослях, виднелся ржавый остов старого бульдозера. Наследие колониальной эпохи, когда французы тщетно пытались построить дороги. Они потеряли во Вьетнаме в погоне за несбыточной мечтой целый век.
Часом позже ему развязали руки, но веревку на шее оставили. Руки, словно чужие, беспомощно болтались по сторонам. Он заметил, что тропа становится все более широкой и плоской, от нее разбегались небольшие тропинки. Затем, словно за невидимой границей, перед ними предстали кривые, изуродованные деревья с почерневшими кронами, свисавшими до земли; сквозь них просачивался свет, создавая замысловатые узоры. Отсюда начиналась долина, простиравшаяся на сотни ярдов. Ее земля была сплошь изрыта воронками, обугленные стволы деревьев стояли без ветвей и листьев, бесшумно пролетали птицы, серо-голубая пелена дыма стелилась в низинах. Угадывались остатки хижин, черепки глиняной посуды, рассыпанный рис, колесо велосипеда.
Солдаты дернули за веревку на шее, заставляя поторопиться. Он поднял глаза и с ужасом понял, почему здесь не видно людей. Деревня располагалась в пойме реки. Ее глинистые развороченные берега были завалены трупами. Тела, изуродованные и расчлененные, лежали одно на другом. Настоящий ад. Дети, женщины, старики, с вздутыми животами, из которых сочилась гниль. Над телами роились тучи мух, гудевших, запутавшись в черных мокрых волосах, жужжавших над гениталиями, садившихся на пальцы ног, носы, колени. «Раз и два…» Дальше по течению лежали пять мертвых буйволов. Они выглядели ухоженными, здоровыми. И снова мухи. Он-то знал, отчего все жители деревни были собраны в одном месте. «В-52» сбрасывали бомбы с короткими интервалами, пролетая на очень низкой скорости, чтобы создать эффект ковровой бомбардировки. Эти зеленые драконы летели очень высоко, их налет нельзя было предвидеть. Жители деревни, спасаясь, тащили за собой через реку буйволов. Там их и настигли бомбы.
Солдат тычком винтовки погнал его дальше.
Они шли, пока не достигли высоких отрогов холмов. Он был голоден, обессилен, но его руки наконец ожили. Чарли определил, что они движутся в сторону Лаоса, практически на запад, к горному хребту, который лежал на восточной границе. Ночь была светлой; на юг и восток простиралось колышущееся необъятное пространство. Солдаты бросили носилки с раненым пилотом на землю и разбили лагерь Они ели холодный липкий рис и спали по очереди. Его посадили спиной к выступу скалы и привязали руки к дереву. Всякий раз, когда он изменял положение тела, в спине что-то скрежетало. Ему дали полную чашку риса.
Время от времени в ночи были видны вспышки взрывов, милях в тридцати к югу. Зловеще прекрасные, неслышные на расстоянии. Утром он думал, что это ему привиделось. Да и спал ли он вообще?
Внезапно он остро затосковал по детям – по каждой черточке их лица. Папочка, папочка…
На следующий день они подошли к деревне. Его затащили в загон для скота с оцинкованным корытом, наполненным водой. Три огромных буйвола с утопленными в грязи копытами стояли вокруг огромных вонючих лепешек. Пожилой солдат-вьетконговец начал пичкать его историей борьбы Вьетнама с агрессорами за последнее тысячелетие: Чингиз-хан и монголы, китайцы, японские фашисты, французские империалисты, а теперь американцы. Каждая иностранная держава, начал солдат на своем тональным языке, имела предлог для войны – захват контроля над караванными путями, по которым вывозились пряности, обращение в католицизм, французская missioncivilisatrice, «защита свободы» – и каждый раз вьетнамцы (вьетконговец не усматривал разницы между Северным и Южным Вьетнамом, кроме той, что первый боролся за освобождение второго от американцев и их «марионеток») давали им отпор.