Харрисон Колин. Форсаж

   – Мы воюем десять, двадцать, пятьдесят лет. Твое правительство хочет быстрой победы. Не знают они Хо Ши Мина! Мы потеряем десять солдат против один ваш – и все равно победим.
   Солдат настаивал на том, чтобы Чарли выступил по телевидению Ханоя и отрекся от Соединенных Штатов. Вокруг загона собрались зеваки, прильнув лицами к перекладинам. Смысла разговора они, разумеется, не понимали: высота при заходе на цель, топливные параметры, тактика ложных авиаформирований над Ханоем. Он качал головой, отказываясь отвечать. Вот это было понятно всем. Народ за забором начал вопить, и тогда солдат пригнул его голову к корыту, в котором плавала тошнотворная смесь из дохлых мух, дерьма и буйволиных волос.
   – Говори!
   Он покачал головой. Голову глубоко окунули в корыто. Он сосчитал до пятнадцати. Выдернули из-под воды.
   – Говори! Какая тактика!
   И опять головой в корыто. Он задержал дыхание, – все дело в должной концентрации, – береги воздух, расслабься… должны же они дать ему вздохнуть… легкие загорелись огнем… темень окутала сознание… Наконец голову выдернули из корыта. Грудь разрывалась.
   – Говори!
 
   Окунали его под воду десятки раз, потом внезапно прекратили и отволокли в неглубокую яму, бамбуковую клеть, попасть в которую можно было только ссутулившись. Там они оставили его в покое, хотя деревенские подходили поглазеть на него сквозь прутья клетки. Он прижался головой к этим прутьям, разглядывая деревню. На залитом водой поле молодые женщины просеивали рис, подбрасывая его в плоских корзинах. Поблизости без дела стояли солдаты с автоматами через плечо, переговариваясь, покуривая маленькие трубки. Выше по холму группа людей делала туннель в горе, используя ручные орудия труда. Вход в убежище был укреплен деревянными поперечными балками; отсюда появлялись женщины, толкавшие перед собой тачки. Кто-то наполнял рисом холщовые мешки, которые затем зашивались. Куры важно расхаживали по утрамбованной земле. Старик выравнивал длинные жерди бамбука плотницким тесаком. Запас провианта и фортификационная активность означали, что вьетконговцы опасались дня, когда американские наземные силы окружат их По периметру деревни были расставлены советские 130-миллиметровые легкие орудия «М-46». Два грузовика китайского производства стояли в засохшей грязи у кромки джунглей. Возможно, деревня была расположена вдоль ответвления идущей по отрогам гор тропы Хо Ши Мина, в десяти – пятнадцати милях от лаосской границы. Если поблизости американские войска, то, учитывая, что дороги в джунглях труднопроходимы для транспорта, воздушная разведка обнаружит грузовики.
 
   Днем позже его вытащили из клети и привели в хижину. Пилот «В-52» лежал на циновке, едва дыша, – дыхание бедолаги не в силах было потревожить даже мух, залепивших его рот и глаза.
 
   Пилота выволокли на улицу под солнце.
   И снова принялись за Чарли. Тот же пожилой солдат со своей тощей тетрадкой.
   – Скажи, какая у «F-15» высота захода на цель?
   Он покачал головой.
   – Скорость захода на цель? Сколько горючего перелетать от Убон до Ханой? Ты должен говорить.
   Когда он опять отказался отвечать, ему связали за спиной руки, да так крепко, что сошлись локти. Потом перетянули ноги и соединили обе веревки. Потом к запястьям привязали еще веревку, которую через спину протянули к адамову яблоку. Малейшее движение натягивало одну их веревок, так что он ощущал, где соединялись все его кости, хрящи и мускулы. В спине, без сомнения, что-то было сломано.
   Он искал способ не чувствовать боль. Но самовнушение не помогало. Когда же он попробовал заснуть, голову ему облили горячей водой. Не кипятком, но страшно горячей. А думать он уже был не в состоянии. Солдаты продернули палку между веревками и оттащили его обратно в яму.
   Шел дождь. Он облизывал бамбуковые перекладины своей клетки. В голове вертелось: каждая минута, которую ты пережил, дает надежду на следующую. Возле клетки стояли солдаты и над чем-то смеялись.
 
   День – ночь, ночь – день, возможно, еще один день, за которым была еще одна ночь, или этот день был перед прошлой ночью, или это ночь была день тому назад, после которой он только что очнулся? Он пробовал считать восходы и закаты, но такая система оказалась ему не по силам. Скоро осознал, что бормочет бессмыслицу. Конечности его плохо сгибались, так что стоять он мог с большим трудом. Даже когда веревки, изранившие кожу сквозь летный комбинезон, развязали, не мог прикоснуться руками к грудной клетке. Солдаты всякий раз, когда снимали с Чарли путы, избивали его. Поэтому оставаться связанным ему было даже легче. Губы покрылись коркой, тело слоем грязи, не той коричневой илистой грязью его детских лет (нет, вовсе не той грязью с берегов речушки, где они ребятами качались на тарзанке, сделанной из веревки с привязанной шиной, высоко взмывая над водой в воздух и плюхаясь с размаху в мутную теплую воду, потом опять и опять карабкаясь по осклизлому береговому откосу, чтоб снова взлететь к небу), но комковатой, пахнущей зловонной тиной субстанцией, в которой копошились красные черви. Мимо плелись деревенские жители в своих конических шляпах; детей он больше не занимал. Его кал из мягкого сделался твердым. Начались боли в желудке, и когда развязывали веревки, молился о том, чтобы ему удалось выдавить из себя эту боль вместе с фекалиями. Вытащив из клетки, его окатывали ведром воды и придвигали к носу деревянную миску. Кашица из ростков бамбука, риса, дохлых мух. Никто не сомневался, что он пожрет все это, словно пес. Так оно и было.
 
   Какие-то мальчишки воткнули палку в тело пилота «В-52». Оно раздулось от газов и смердело.
 
   Нужно было очень спешить. Но куда? Ночь и день. Он это сознавал.
 
   Ему переломали руки, и он сказал: да, он летал на самолете, который сбрасывал бомбы.
 
   Они поддерживали в нем жизнь, он не знал, почему. Заставляли его есть. Он вспоминал своих детей. Маленькую девочку и маленького мальчика. Он был рад тому, что таким, каков он сейчас, они его никогда не увидят. Вырастут взрослыми, так и не узнав своего отца. Но если в Элли есть хоть капля здравого смысла, она опять выйдет замуж. Как можно скорей. Она почувствует, что он хотел бы этого. Нарожай еще ребят, дорогая, чем быстрей, тем лучше.
 
   Он много чего рассказал им о разных вещах, за это они давали ему воду, записывали то, что он говорил, а он молол и молол, похоже, в его болтовне они находили какой-то смысл. Однажды в его сознании возникла целая схема электрических систем «F-4» в трех измерениях. И так же внезапно стерлась из памяти. Без следа, просто позабыл ее навеки.
 
   Они не давали ему спать – пусть чувствует, что он в их власти.
 
   Однажды утром над деревней пролетел, разбрасывая кипы прокламаций, призывающих сдаваться, американский винтовой самолет. Несколько листовок приземлилось прямо на его клеть. Он был знаком с их текстом. Листовка легко умещалась на ладони; на ней был изображен «В-52» с открытыми люками, из которого сыпались бомбы. Day PHONG PHAO CO KHONG LO B.52…«Это грозный „В-52“. Очень скоро на вас обрушится ужасающий град бомб, сеющий смерть и разрушение. Эти самолеты очень быстро летают. Они рупор правительства Южного Вьетнама. Они провозглашают его решимость уничтожить угрозу миру в лице Северного Вьетнама. Этот район будут бомбить снова и снова, но вам не будет известно, в какой точке и когда. Самолеты, несущие бомбы, летают так высоко, что их нельзя услышать и увидеть. Они обрушат на вас свой смертоносный груз без предупреждения. Покидайте этот район, спасайте свои жизни. Используйте эту листовку или пропуск Женевской конвенции и собирайтесь у ближайших правительственных представительств. Солдаты и все население Республики Вьетнам будут рады вас приветствовать». На обратной стороне: «Giaythong-hanh…» «Пропуск будет безоговорочно приниматься правительственными агентствами Вьетнама и службами сил союзников».
   Деревенские ребятишки подобрали и сожгли все листовки.
 
   Его переместили в хижину. Связали руки вместе, другой веревкой привязали к шесту. Из него мягко, с чавкающими звуками, вываливался кал, – великое облегчение для Чарли.
 
   Он провел целый день, пытаясь распрямить ногу. Но после всех трудов нога не распрямилась, нисколечко.
 
   Однажды утром они положили доску ему на голени, взвалив на нее три мешка из-под риса, наполненных камнями. К полудню он признался в том, что Элли подписала заем на сорок семь тысяч долларов и что у него имеется страховой полис на тридцать пять тысяч. Их заинтересовали такие большие суммы, они их записали. Ты очень богатый человек. Что еще у тебя есть? Он не видел никакой выгоды что-то скрывать. Тем более, все равно прикончат, кто бы сомневался. Что еще? Акции IBM, прошептал он, восемьсот паевых акций. Что такое IBM? Международная корпорация по производству офисного оборудования, такая компания. Что такое акции? Это такой маленький кусочек, часть компании. Сколько таких кусочков у компании?
   – Не знаю, – ответил он.
   Тогда его стали хлестать по спине сдутой велосипедной камерой.
   – Может, десять миллионов, – прохрипел он. Цифра показалась им неправдоподобно большой, и его снова принялись избивать.
 
   Он посмотрел на свои ноги. Его плоть ссохлась.
 
   Ночью деревню сотрясали снаряды. На рассвете звено сверхзвуковых «F-105» пронеслось на малой высоте над джунглями, и небо прогрохотало канонадой. Солнце начало набухать над землей. «Скай-рейдеры» снизились, сбрасывая противопехотные бомбы. Он, должно быть, находился в Лаосе или Южном Вьетнаме. Мимо его хижины взад-вперед носились солдаты. Пробежала женщина, перепачканная кровью. Он понял – в деревне переполох. Услышал, как вертолетные лопасти шлепают по воздуху, как трещат автоматы и пулеметы. Сквозь прутья решетки увидел бегущих по грязи солдат с мешками риса. Он взглянул на свою бейсбольную перчатку, ожидая, что его вот-вот найдут свои. На ее большом пальце была надпись в специальной крошечной графе: Владелец Этой Подлинной Перчатки Фирмы «Роулингс» – имярек. В нее каждый вписывал свое имя.
   Вьетконговцы бежали в джунгли. Извиваясь, он прополз по земляному полу ближе к выходу. Веревка натягивалась, все туже перехватывая запястья. Три морских пехотинца медленно двигались от одной хижины к другой. Один из них давал по каждой несколько автоматных очередей, затем заходил внутрь. Из некоторых выносил кипы бумаг и складывал их в ранец. В большинстве случаев выводил деревенского жителя под прицелом автомата. После того как они проверили все хижины, начали их поджигать, поливая пламенем соломенные крыши из заплечного огнемета. Горящие лачуги задымили до самого неба. Солдаты нашли девочку-подростка в одной из хижин и выволокли ее наружу. Она сопротивлялась.
   – Детка-сан мне сделает минет? – спросил один из солдат.
   – Моя тебе нечего сделать, – она плюнула ему в лицо.
   Солдат схватил девочку за волосы.
   – Ты, хренова вьетконговская сука-сан, а ну давай соси!
   Она судорожно заметалась. Солдат рассмеялся и отшвырнул ее.
   После этого пехотинцы перестали проверять хижины, – жгли без разбору да побыстрее. Он ждал, думая о том, получит ли сегодня счастливый мяч. Мяч с низкой подачи, следи за ним в оба, не отрываясь, пока он не влетит тебе в руку, Чарли, мальчик мой. Они подожгли соседнюю с ним хижину. Что ж, может, сегодня и придется ответить за свою команду. Его руки были все еще привязаны к столбу. Он слышал приближающийся топот солдатских ботинок. Морской пехотинец дал по хижине очередь из автомата.
   Что-то, бывшее частью его ноги, вырвало с мясом.
   Один из солдат спросил:
   – Слыхал шум?
   Еще выстрелы. Он сжался в комок, ощутил пронзительную боль в ладони и между ног. Издал хриплый, приглушенный звук.
   – Это западня! Поджигай!
   Чарли попробовал пошевелить распухший язык; штаны наполнялись кровью. Еще выстрелы – пули пролетели прямо над ним. Потом все стихло. Чья-то ладонь сграбастала его воинский медальон.
   – Радиосвязь, быстро. Летчика нашел. Похоже, мы его тут слегка подстрелили.
   Ему влепили здоровенную пощечину, черное лицо со сверкающими, налитыми кровью глазами приблизилось вплотную.
   – А ну, парень, кончай тут у меня отходить – пускай другие сегодня помирают.

Китайский клуб, Гонконг

7 сентября 1999 года

   Он это переживет. Да, черт возьми, обещал себе Чарли, он и это переживет – девятый по счету официальный китайский банкет за девять дней. Вот ему подносит горшочек с супом из акульих плавников один из бесчисленных официантов – в красной униформе, делает вид, что не слушает самодовольной болтовни важных господ. Они сидели за огромным овальным столом красного дерева – азиатский представитель «Бритиш петролеум», дурашливый немец из «Люфтганзы», парочка американских управляющих высшего звена из «Кодака» и «Сити-груп» и дюжина китайцев. Всем, в основном, за пятьдесят. Все представляют крупные корпорации – «Банк Азии», «Гонконг телеком», «Хан Сен банк», «Чайна моторс». Каждый, из них, отметил Чарли, вошел в пору мудрости. Так, во всяком случае, считается. Как и он сам – в свои пятьдесят восемь. Теперь никто без его желания не мог бы догадаться, о чем он думает. Это касалось и Элли. Когда он позвонил ей этим утром – в Нью-Йорке был вечер, – то постарался говорить о Джулии чрезмерно спокойно. «Да все будет просто замечательно, дорогая», – пообещал он, отмечая интенсивное движение танкеров, сухогрузов и барж в порту Гонконга – вот они, амбиции Китая. Все что угодно, от фотокопировальных устройств до бейсбольных кепок, производилось и выбрасывалось китайцами на мировые рынки. И все что угодно, от оборудования для нефтеперерабатывающих заводов до контактных линз, прибывало в Китай. «Она забеременеет, я в этом уверен», – говорил он Элли. Но уверенности на этот счет у него как раз и не было. Вовсе не было. В сущности, похоже, легче ему построить свой завод электронных компонентов в Шанхае, чем его дочери зачать ребенка.
   – Мы собрались здесь во имя дружбы, – объявил китайский хозяин банкета мистер Мин, вице-президент «Банка Азии». Ссудивший Чарли пятьдесят два миллиона американских долларов на строительство завода в Шанхае мистер Мин никоим образом не мог считаться его другом; это были отношения господина и холопа. Но так и должно было быть. Чарли улыбался вместе с остальными, пока банкир на высокопарном английском, которому обучился в Британии, делал экономический обзор Юго-Восточного Китая. Его доклад был в достаточной мере поверхностным, оптимистичным, полным эвфемизмов, – словом, заслуживал одобрения, особенно в министерствах Пекина. Китайцы вежливо кивали головами, пока мистер Мин произносил свою речь. Между тем поводы для беспокойства были как у предпринимателей (обеспечивавших Китай транспортными артериями, недвижимостью, текстильными фабриками), так и у управляющих корпораций (контролировавших миллиарды, которые им не принадлежали). Первые в душе презирали щепетильных и не склонных к риску менеджеров, поддерживавших репутацию ушедших в лучший мир отцов-основателей финансовых империй. Что ж, эти менеджеры занимались серьезным бизнесом, но раболепие и готовность ублажить Большого хозяина были растворены в их натуре. Разветвленная, переплетающаяся структура их корпораций знавала времена жестоких политических бурь, управленческой ортодоксии и бюрократических кризисов. И все же, подумал Чарли, эти люди скорее симпатизируют друг другу, чем наоборот. Каждый из них уже давно освоил науку продаж по высоким ставкам (в 1977 г.) и покупок по низким (в 1998 г.), обладал богатством, которое невозможно было растратить. Это придавало им уверенность в праведности путей своих. У каждого было столько «роллс-ройсов», шедевров живописи и домов, что оставалось только диву даваться. Каждый сносно играл в теннис или гольф; каждый купил канадский или британский паспорт, или сорокамиллионную яхту, или сорокамиллионный дом на вершине пика Виктории, или сорокамиллионную жену. Подобно богатым дельцам нью-йоркского Ист-сайда, китайские чинуши пользовались услугами примерно одних и тех же врачей, продавцов антиквариата и мастеров фен шуй. У каждого имелась молоденькая и стройная любовница – русская, филиппинка или чешка, скрытая в одном из роскошных апартаментов Гонконга (призывно облизывающая свои губки при виде хозяина), прямая связь с министерствами в Пекине, они могли играть против гонконгского доллара, утверждая, что он крепко стоит, или пускались в иные авантюры, которыми обычно развлекаются богатые.
   Мужчины, сидевшие за банкетным столом, все вместе и каждый в отдельности, виляли и лавировали, зорко следя за флуктуациями в соседних финансовых империях. Эти люди были инкарнацией денег, но не были им тождественны; деньги могли принимать самые невероятные размеры и формы и обслуживать разные политические цели. Могли стать мечтой, на них можно было вооружить армии и столкнуть атомы, безразличные к страданиям смертных деньги имели свойство приходить и уходить, когда им заблагорассудится. В этот вечер, аккуратно сложив палочки из слоновой кости на лакированную тарелку и кивнув официанту в униформе, чтобы он ее забрал, Чарли осознал, что деньги, хотя ассоциировались с людьми, находившимися в этой комнате (включая его самого, конечно, а также его ботинки, приведенные в порядок зубы, да все на свете, из чего он там состоял), на самом деле присутствовали во всем, что имело форму, объем, яркость.
   У Чарли было около тридцати или тридцати трех миллионов, эта сумма не делала погоды в компании, где он сейчас находился, нет, сэр, деньги в этом банкетном зале в этот момент принимались в расчет только в том случае, если их было не менее 100 миллионов долларов, и имели политическое значение, если их было в пять раз больше. Как у этого небольшого роста мужчины, безмолвно сидевшего напротив Чарли, – сэра Генри Лэя, получившего образование в Оксфорде, китайского могула игорной индустрии, владельца флота, паромов, дюжины отелей и большинства казино в Макао и Вьетнаме. Он стоил миллиарды – и еще миллиарды.
   Однако, думал Чарли, возвращаясь к прежней мысли, есть вещи, в которые деньги не всегда могут перевоплотиться (на такого рода вещи он порядком потратился, возможно, около сотни тысяч). Стало быть, деньги в состоянии вознести до небес холеного китайского бизнесмена, восседавшего напротив, но еще вопрос воплотятся ли они в существо, которого я назову внуком? Он боялся этого вопроса больше всего, пожиравшего его и Элли вот уже многие годы. Скоро придет окончательный ответ, через несколько часов Джулия скажет им, сможет ли она иметь ребенка.
   Она прошла путь, который ничего, кроме разочарований, ей не принес – сотни инъекций, десятки препаратов для стимулирования зачатия, процедуры искусственного стимулирования яйцеклетки, исследования жизнеспособности яйцеклетки, искусственное оплодотворение яйцеклетки (заснятое на видеопленку), имплантация яйцеклетки (также зафиксированная на пленку с ультразвукового сканнера), ожидание яйцеклетки. Мои овумы, мои зиготы – печальная мантра Джулии. Она пробовала зачать в течение семи лет. Может быть, все дело было в сужении фаллопиевых труб, а может, в использовании ею противозачаточной спирали в прошлом. Аборты, как понимал Чарли, тоже могли породить проблемы, но об этом он никогда не спрашивал, а дочь не рассказывала. Сегодня их Джулия, всего-то тридцатипятилетняя, со слегка тронутыми сединой волосами, ожидала окончательного ответа. В 11:00 по манхэттенскому времени ей позвонят в офис юридической фирмы и сообщат о результатах последней попытки оплодотворения invitro. Девятой по счету. На три больше, чем положено, на семь – чем покрывала страховая компания. Будто она старалась ради всей семьи, – после того, что случилось с Беном.
   Хорошей новостью было бы то, что одна из имплантированных яйцеклеток решила наконец зацепиться за матку Джулии. И скверной: зачатие неосуществимо; использование донорской яйцеклетки или принятие чужого ребенка на воспитание – вот оставшиеся варианты. И если такая новость придет, для него настанет конец света. Дело не только в трагедии бесплодия единственной дочери, но и в том, что он, Чарльз Равич, будет генетически кончен, а его родовая линия исчезнет.
   К столу подали рыбу, двадцатифунтовую и с головой (вместо глаз – редиски, обсыпанные пряностями, рот раскрыт в жуткой усмешке). Метрдотель водрузил рыбину на стол – для общего обозрения – и немедленно умчался с ней к буфету, где официант уже размахивал сверкающими орудиями расчленения. Чарли невольно бросил взгляд на свою тарелку. Он всегда терял в весе после китайских командировок, тощал на сое и растительном масле, хрустящей и тонкой птичьей коже, черепашьем мясе, попахивающем печенью. Все эти утиные языки, и свиные уши, и рыбьи челюсти. Чертовски дорого, что ни закажи. И все с запашком обреченности.
   Разговор повернул, как это уже часто случалось в Шанхае и Пекине, к вопросу о несправедливом отношении Америки к Китаю.
   – Чего я действительно не понимаю, так это американских сенаторов, – говорил сэр Генри Лэй свои мягким, изысканного тембра голосом. – Они приезжают сюда, встречаются с нами и утверждают, что понимают нас: все, чего мы хотим: это чтобы Китай оставался Китаем.
   Каждый проговариваемый им слог был на безупречном английском, но, конечно, Лэй свободно владел мандаринским, кантонским и диалектом, на котором разговаривали его родители, бежавшие в Шанхай в 1947 году от коммунистов. Ходили слухи, что сэр Генри Лэй вел серьезные переговоры с «Игровыми технологиями», громадным американским игорно-гостиничным конгломератом, державшим в своих лапах частично Лас-Вегас, игорные центры штата Миссисипи и Атлантик-Сити. А не обладает ли сэр Генри Лэй информацией о том, когда Китай даст разрешение на постройку казино в западном духе в пределах своих границ? Вне сомнения, он имел дело с влиятельными чиновниками Пекина. Не потому ли акции «ИТ» вспухли на семьдесят процентов за последние три месяца – с тех пор, как заинтересованность сэра Генри Лэя в этой компании стала общеизвестна. Или успех обеспечила разработанная «ИТ» электронная версия маджонга, азартной игры, в которую играют миллионы китайцев? Лэй ласково улыбнулся. Затем нахмурился. – Сенаторы утверждают, что они за развитие международной торговли без всяких ограничений, а потом в своем конгрессе ругают Китай на чем свет стоит и строят козни против него. Разве не так?
 
   Участники встречи с важным видом кивали головой, демонстрируя свое понимание важности проблемы. При этом никто не забывал о деликатесах на своих тарелках и лакированных палочках, с помощью которых эти деликатесы отправлялись по адресу.
   – Постойте, я кое-что хочу сказать об этом, – объявил моложавый менеджер из «Сити-груп». – Мистер Лэй, полагаю, мы можем говорить здесь откровенно. Не стоит забывать, что американские сенаторы – полное, извините за резкий оборот, дерьмо. И когда они, стоя на сенаторских подмостках, несут всякую галиматью, это ничего, абсолютно ничего не значит!
   – Ах, все это китайцам чрезвычайно трудно понять, – взгляд сэра Генри стал театрально озабоченным. – Мы в Китае доверяем нашим руководителям. И нам делается не по себе, когда американские сенаторы жалуются на Китай.
   – Вы с нами не слишком откровенны, мистер Лэй, – прервал его, улыбаясь, Чарли. – Вы неоднократно посещали Соединенные Штаты, встречались со многими сенаторами и сами знаете цену их словам. – Чарли сделал паузу, ожидая, когда в темных глазах Лэя он прочтет реакцию. – Тем не менее, – продолжил Чарли, глядя вдоль стола, – для тех, кто, возможно, в отличие от мистера Лэя, не имел личных отношений с американскими политиками, я скажу, что мой коллега из «Сити-груп» совершенно прав. Все эти речи в американском сенате – не более чем поза. И произносятся они для американской аудитории…
   – Жаждущей крови американской аудитории, хотите вы сказать! – прервал его представитель «Сити-груп», который, как Чарли понял, слишком много выпил. – Это старичье в сенате отлично знает, что большинство из тех, кто может голосовать, не в состоянии найти Китай на глобусе. И я не шучу. Ведь это чудовищно, до какой степени американцам ничего не известно о Китае.
   – Что же. Придется заняться образованием вашей нации, – предложил сэр Генри Лэй дипломатично, явно не желая продолжения разговора в столь резких тонах. Его смешок присутствующие поняли по-своему – они облегченно вздохнули и расслабились.
   – Хорошо, но, насколько я понимаю, американцы в состоянии потопить весь китайский военно-морской флот за несколько дней, – пролаял немец из «Люфтганзы».
   Он явно сморозил глупость.
   – Возможно, это и так, – ответил ему Чарли. – Но это совершенно не имеет отношения к теме нашего разговора. Рано или поздно американский народ будет вынужден признать глобальное превосходство Китая, и тогда…
   – Постойте, постойте! – прервал его добродушно Лэй. – Вы согласны с тем, что сказал наш немецкий друг?
   Вопрос явно отражал национально-патриотические чувства китайцев, сидевших вокруг стола.
   – Способны ли американские ВВС уничтожить китайский флот за несколько дней? – повторил вопрос Чарли. – Вне всяких сомнений – да.