Харрисон Колин. Форсаж

   Вскоре Рик уже выходил из воды, ощущая пальцами ног песчаное дно. Выбравшись на сушу, он нашел здесь свои очки, оставленные на каменной глыбе. В них он видел достаточно хорошо и, взобравшись по деревянным ступеням на достаточную высоту, смог разглядеть бело-голубую полицейскую машину, стоявшую рядом с его старым, обшитым дранкой коттеджем. Ветровое стекло покрылось пылью, к дворнику прицепилась кленовая веточка. От удивления Рик сгорбился, как будто получил удар в челюсть. Машина городского полицейского управления больше чем в ста милях от территории своей юрисдикции. В покое они тебя не оставят, подумал он, ни за что не оставят.
   Он стоял нагишом в низких зарослях куманики и раздумывал. Подул ветер, и крохотные семена, поднятые в воздух, осели на его бороде и мокрых, рассыпанных по плечам длинных волосах. Васильки и молочай. Желтая бабочка легко коснулась его пениса и улетела, замахав крыльями. Коп – должно быть, с той стороны коттеджа – пытался заглянуть в окошко. Рик поспешил вдоль кромки утеса в глубокую тень леса.
   Полицейская машина, с вмятинами от множества мелких столкновений на нью-йоркских дорогах, была вся в подтеках грязи после того, как проехала по разбитой колее, ведущей к коттеджу и колодцу возле амбара. Этот никак не обозначенный проезд почти невозможно было заметить, что Рика как раз очень устраивало. И вот тебе на – какой-то коп решил прокатиться сюда аж из Нью-Йорка. Ведь должны они когда-нибудь оставить меня в покое, подумал он, ведь я теперь живу совсем тихо.
   Он пошел наискосок через высокую траву – солнце горячило плечи, кожа почти обсохла – и поспешил к амбару, покосившейся постройке без окон, стоявшей ярдах в пятидесяти от прибрежного утеса. С его подветренной стороны размещался довольно изрядных размеров огород. Дранка на крыше, покоробленная из-за обледенения прошлой зимой, нуждалась в починке, а ползучий шиповник, маленький кустик, посаженный когда-то фермерскою женой рядом с дверью, свешивался теперь через амбар толщиной с Рикову ногу. Глухо гудели роившиеся вокруг пчелы. Он проскользнул внутрь амбара, натянул потрепанные хлопчатые шорты и бесшумно закрыл дверь на тяжелый железный крюк.
   Снаружи послышался шум. Трава стегала чьи-то брюки. Рука потянула за дверную ручку.
   – Рик Бокка?
   Рик поправил очки, выжидая. Рука сильно ударила по двери, сотрясая дверную раму.
   – Рик! – прокричал яростно пришелец. Потом пробормотал с отвращением: – Мерзкий ублюдок.
   Рик ждал. С его волос на выбеленные доски пола падали капли, чтобы расплыться там темными монетками. Минута, и еще одна минута. Он нащупал клок бурых водорослей в своей бороде и выгреб его пальцами. Если они тебя найдут, то потянут обратно. А он затратил слишком много сил, чтобы этого не случилось. Может, что-нибудь стряслось с… – впрочем, об это лучше не думать. Подсохшая океанская соль застряла в завитках черных волос на животе и груди. Он заставил себя еще подождать. Досчитай до ста! Наконец снаружи стало тихо. Только ветер посвистывал вдоль дранки. Он все еще выжидал – ничего. Да пошли они все к чертовой матери. Когда он выбрался на яркое полуденное солнце, внезапно такое горячее и сухое, то заметил, что бегонии, росшие вдоль коттеджа, поникли. Полицейской машины не было.
 
   Но через три часа он опять появился. Тот же бело-голубой патрульный «крузер» вырулил прямо на городской причал Гринпорта, барабаня шинами по доскам, и остановился в каких-нибудь двух футах от траулера. Рик стоял в носовом отсеке проеденного ржавчиной суденышка, – на нем он и работал. Болотные сапоги утопали по колена в рыбе. Из машины вылез подтянутый мужчина лет тридцати. На нем был пиджак, галстук не завязан и перекинут через плечо, как делают только сыщики.
   – Эй, – позвал он.
   – Да?
   – Рик Бокка?
   – Да.
   – У тебя найдется минутка?
   Рик кивнул и, выпростав ноги из рыбы, вылез на причал.
   – Я инспектор Пек.
   – Так.
   Пек вытащил из нагрудного кармана фотографию и взмахнул ею перед глазами Рика – одна из старых фотографий тех дней, когда он занимался бодибилдингом. Какое-то местное соревнование, шесть, а может, семь лет назад. Вес двести шестьдесят фунтов, жира на теле пять процентов. Безбородый, коротко подстриженный, загорелый, побритый, с контактными линзами, ногти на ногах подстрижены.
   – Похоже, что ты слегка сбросил вес?
   – Постарел я, парень. Постарел.
   – Ты что, не помнишь меня?
   – Нет, – ответил Рик.
   – Я тот самый, кто упрятал за решетку Кристину Уэллес. Тайный агент.
   – Угу, о'кей. А ты изменился. Получил золотую бляху, я вижу.
   – Ты тоже должен был сесть, Рик.
   Рик провел немало времени, думая о том, что тогда произошло, но признаваться в этом не собирался.
   – Просто хочу, чтобы ты знал, что кто-то еще, кроме тебя, знает о твоем странном спасении, – произнес Пек. – Конечно, она нам так и не рассказала о своей системе, сама себе навредила.
   Рик слушал, как ветер пилит ржавые борта лодки. Рыбина шлепнула хвостом.
   – Я говорю, что она так и не рассказала о своей системе.
   Рик бросил детективу:
   – Это слишком сложно для твоего понимания.
   Детектив отмахнулся.
   – Я вот слыхал, что от всех этих стероидов яйца скукоживаются.
   Ну вот, началось, подумал Рик.
   – Ну, так как, твои яйца сейчас в порядке? – Детектив улыбнулся, надеясь получить ответ. – Надеюсь, они тебе очень понадобятся. Видишь, твои старые дружки из Бруклина не забыли Кристину. Да и как они могли ее забыть? Очень сексуальная девушка, загадочная, не просто там какая-то дурочка с начесом. Тони Вердуччи ее помнит. Он сделал так, что неделю назад Микки Симмс позвонил окружному прокурору Манхэттена и взял обратно все свои показания. – Пек приподнял брови, демонстрируя крайнюю степень отвращения. – Понятное дело, прокурор этому верить не обязан, но Тони Вердуччи говорит – я, мол, отдам вам кого-нибудь еще, не знаю пока кого, но кандидатов у меня много. В общем, Микки Симмс отрекается от всего, что показал на суде. – Детектив извлек маленькую коробочку с изюмом из кармана. – Я как негр пахал, чтобы заполучить эти показания, а они потом берут и говорят, что все чушь и бред и что Кристина Уэллес и ее бойфренд Рик Бокка и остальные козлы из компании слыхом не слыхивали о той фуре, набитой кондиционерами. Понятное дело, тот факт, что я видел эту фуру, пересчитал в ней все коробки – не в счет. Ты меня слушаешь, Рик?
   – Да, – ответил тот. – Все ясно. – Хотя ему ничего не было ясно. В сказанном Пеком концы не сходились с концами. Все, что Рик понял, – это то, что ему рассказали байку. А байку кто угодно может рассказать. Он присел на капот полицейской машины.
   – Ты понимаешь, что за всем стоит Тони Вердуччи, – продолжал детектив, пережевывая горсть изюма. – Он по-прежнему обделывает делишки. По всему городу. Знаю, что ты с его людьми не встречаешься больше, Рик, но ты их помнишь. Ты их всех знаешь, это мне известно. Все вы повязаны друг с другом. Что за чертовщина тут происходит? Почему Тони Вердуччи захотел, чтобы Кристина вышла из тюрьмы? Хороший вопрос. Понятно, что не из человеколюбия. Не ради ее блага. – Пек сделал паузу, чтобы прожевать. – Что-то ему нужно от бедной девчонки, очень нужно, он не пожалеет усилий, чтобы достичь цели. Насадил Микки на вертел, как кусок мяса, и тычет им в морду каждому. И потому у меня теперь к Тони личные счеты, поскольку он запорол всю мою работу. Я им говорил: это настоящая подстава – вы вроде как вывешиваете бедную девушку на бельевую веревку для просушки, а она не понимает, что вокруг происходит и чего от нее хотят. Я звонил в тюрьму – она сидит тихо и не рыпается – в крупных скандалах и драках не замешана, в карцере была мало, ты понимаешь? И все, что сейчас происходит, мне представляется не очень справедливым. Подумай сам, ведь она, в общем-то, вполне порядочная девушка-студентка, которой ни в коем случае нельзя было связываться с подонком по имени Рик Бокка. А она ему помогала, потому что любила или как там это называется. – Детектив сделал паузу. Глаза его светились ненавистью. – Эта девушка никогда ни от кого пощады не получила, ни разу. И сейчас она, возможно, просто хочет разобраться в своей жизни, а они ее подставляют.
   Рик положил руки на капот, как будто его арестовывают. Он чувствовал невероятную тяжесть. Такой тяжести он еще не испытывал за все годы своей жизни. Его страхи перед прошлым унялись, но, подобно черным муравьям, ползающим вверх и вниз по стволу дерева, всегда напоминали о своем присутствии. Он все время помнил о них – старые связи, распри, не получившие разрешения, бремя взаимной ненависти.
   – Видишь, – продолжал Пек, – я думаю, что Тони Вердуччи очень нервничает из-за мобильных телефонов. Просто-таки их ненавидит. У него в машине их всегда штук пятьдесят на заднем сиденье, и он постоянно разговаривает, когда едет. Поговорит по одному, швыряет его назад, начинает говорить по другому. Очень трудно уследить за всеми его переговорами, но, в принципе, возможно. Если очень постараться, то вполне возможно. И он, и другие об этом знают. Он учится у колумбийцев, очень их уважает. Черт, я тоже ими восхищаюсь. Тони знает, что сильно рискует. Многие системы кодирования переговоров по мобильной связи поддаются расшифровке. Вот он и переживает – в его возрасте в тюрьму попадать ох как неохота. Еще у него внуки, у одного из них что-то с сердцем. Он оплачивает докторов, – нам об этом известно. Ему пора утихомириться, пора влезать в домашние шлепанцы. А у него на уме последнее, видимо, крупное дело, и ему нужна самая лучшая система связи из всех возможных. Следовательно, нужна Кристина. Ведь то дельце погорело не по ее вине, как ты помнишь.
   Рик об этом помнил. Они завалились потому, что он не заметил слежки, чувствуя себя слишком комфортно и самоуверенно, когда они начали разгружать эти кондиционеры. Он даже пошел в соседний квартал, чтобы купить сэндвич и сигарет. Ну а потом – все, что произошло потом, было одним гигантским обломом. Отовсюду набежали копы, ребята все разбежались кто куда, смешались с уличной толпой. Кристина одна сидела в кабине, ключей зажигания у нее не было, и сигналила в клаксон, чтобы всех предупредить, и, верно, ожидала Рика, надеясь, что он вернется, чего он сделать не мог, потому что Микки Симмс затащил его в ближайшую подворотню и сунул свою пушку прямо в ухо, говоря: «Не смей возвращаться, парень, ее уже повязали, ты ее не спасешь, хрен я тебя туда пущу».
   – Да, вот еще, – продолжал детектив. – Сейчас на Тони Вердуччи работает один парень, звать его Моррис. Его вроде бы выгнали из медицинского, он раньше ездил водителем на «скорой». Уж не знаю, где они его нашли. Одни говорят – в Ванкувере, другие – в Сан-Диего. Не знаю и знать не хочу. Моррис у них главный исполнитель, просекаешь, да? И если он вступает в игру, то доводит дело до конца… – Детектив ткнул Рика в плечо. – Эй, Рики, ты понял, что я имею в виду? Рик кивнул.
   – Никто не знает, скольких он обработал. Опыт у него богатый – вот все, что я могу сказать. Мы его когда-нибудь возьмем, а пока пусть погуляет, – ведь он как пес на привязи. Итак, Рик, ты видишь теперь, какие у меня проблемы. Окружной прокурор Кристину Уэллес отпускает из тюрьмы, а родственников – с которыми я мог бы поговорить – у нее нет. Мать живет где-то во Флориде, но от дочери вестей не получает. Итак, Тони Вердуччи, еще у меня есть этот новенький паренек, Моррис, и ты, дружок.
   Рик бросил взгляд вверх. Великолепная шестидесятифутовая парусная яхта пересекала залив, полная людей, у которых не было Риковых проблем. Потом перевел взгляд обратно на Пека.
   – А почему бы тебе самому с Кристиной не поговорить?
   – В тюрьму, если и дозвонишься, нормального разговора не получится. А про то, что ее выпускают, я узнал только сегодня в восемь утра. И, – детектив посмотрел в сторону океана, – скажу тебе по правде, у моей жены завтра операция. Ей снимут грудь в больнице Святого Винсента. Мне нужно с ней быть. Я бы поехал в Бедфорд-Хиллз завтра рано утром. Правда поехал бы, но речь идет о моей жене. Я должен быть с ней. Чтобы самому увидеть, где у нее рак, подержать ее за руку, когда врачи будут говорить с ней. Кристины уже след простынет к тому времени, когда я смогу подъехать к тюрьме.
   – Значит, ты…
   – Да, приехал к тебе. Потому что ты моя единственная карта, на которую можно ставить, Рик. Она выходит завтра из тюремных ворот где-то около девяти утра.
   – Тони об этом известно?
   – Нет, я все продумал, и ее отпустят в неурочное время. Мне эта девушка нужна, понимаешь? И если она в городе затеряется, то пройдет какое-то время, пока ее удастся разыскать. – Пек вытащил из кармана визитную карточку. – Я подумал, раз уж ты привел свои яйца в порядок и целых четыре года имел на размышления о том, что тебе, так же как и Кристине, надо было бы мотать срок и что, с точки зрения морали, было бы чертовски благородно забыть на время о своей хреновой рыбе, – он сунул Рику визитку, – поехать в тюрьму и встретить Кристину, когда она будет выходить.
 
   Он ужинал каждый вечер в поселке. Приезжал на своем залатанном, тонна с четвертью, грузовичке, трясясь по проселку по одним и тем же корням, слегка скрежеща коробкой передач, похрустывая гравием на повороте и подскакивая. Притормозит разве иногда, чтобы дать перебежать дорогу оленю. Потом дальше вниз, пока не покажется шпиль деревенской церкви и не появятся обшитые дранкой деревенские дома. Он подъехал прямо к ресторанчику – тут собирался местный люд, фермеры, пригласившие жен на ужин, подростки, запихивающие в рот гамбургеры, изредка заглядывал неприкаянный художник, снимающий домишко на зимний сезон. Рик припарковался рядом с проржавевшим бывшим школьным автобусом, набитым распиленными дровами, и проскользнул на свое привычное место. Официантками в заведении были женщина, обслуживавшая посетителей почти два десятка лет, да еще три-четыре девушки-подростка из поселка, которые зарабатывали деньги на технический колледж, или на аборт, или на то, чтобы уехать отсюда подальше. Рику давно перестали приносить меню, всякий вечер, так завелось, перед ним ставили одно и то же блюдо с куриными грудками. Если Рик и возбуждал в этом ресторанчике любопытство – крупный бородатый мужчина в поношенном комбинезоне и с перемотанной изоляционной лентой дужкой очков – то явно его никто не выказывал. Он был уже не юноша, молоденькие официантки имели все основания ожидать, что их постоянный посетитель сам проявит к ним сексуальный интерес. Как это делали почти все мужчины в возрасте. Тем не менее на Рика заглядывались. Темноволосый, мускулистый, хорошо сложенный, он выделялся среди остальной публики. Официантки знали, что живет он бобылем и работает на рыболовецком судне в Гринпорте. Они были простые девушки, но кровь с молоком – он же, казалось, был совершенно равнодушен к их юным прелестям, тонким лодыжкам и волосам, пахнущим дешевым шампунем. Как-то раз одна из девушек набралась храбрости и спросила его имя, но он только покачал головой. Их невинность наводила на него скуку.
   Закат. Вернувшись из поселка, он принялся собирать помидоры у себя в огороде, чтобы захватить время, оставшееся до наступления сумерек. Съел самые спелые, измазав соком бороду. Этот сорт помидоров созревал в течение семидесяти девяти дней. Плети тыкв вились по всему огороду. Когда он вернется, они уже созреют. И кукуруза тоже. Рик посадил двадцать рядов по тридцать растений – достаточно, чтобы ветер легко мог переносить пыльцу с султанов от растения к растению. Он отломил початок, счистил с него кожицу до половины и надкусил. Сырая кукуруза была не по сезону сладкой, – немалое удовольствие для Рика. Поглядев на небо, определил, что завтра пойдет дождь – огород можно не поливать. Его подсолнухи, десятифутовая разновидность с огромными головками, поникли, склонясь к земле, прося о милосердной смерти. В воздухе над ним проносились, ныряя, летучие мыши. Становилось прохладней. Примерно через месяц Рик начнет топить по вечерам печку дубовыми чушками. Он прошел за коттедж и дернул ремень стартера движка водяного насоса, что стоял рядом с колодцем. Оставил его поработать минуть пять, чтобы наполнить бак в подвале. Войдя внутрь, почистил зубы при свете голой лампочки. Взглянул на растопыренные щетинки на зубной щетке. Скинул комбинезон и рабочую блузу.
   Ему хотелось поехать искать Кристину. Хотя благоразумнее было бы – не предпринимать вообще ничего. Тони всегда говорил: учись у колумбийцев, они знают, как не делать ничего. Они могут положить товар стоимостью в пять миллионов на склад, закрыть его на замок и забыть о нем. Месяцы, иногда целый год товар лежит себе полеживает, запакованный, пристегнутый металлическими лентами к погрузочной платформе. Конечно, они за товаром присматривают – не заинтересовался ли им кто-нибудь еще. Отсутствие действий для них – часть стратегии, изначального плана.
   Поначалу Рик тоже придерживался этого плана – не напоминать о себе очень долгое время, пока о нем не забудут. Но тогда Кристина должна находиться в тюрьме. Пек догадался, как вытащить Рика на свет божий, впрочем, детективам за подобные догадки платят жалование. Конечно же Пек в то время за ними тайно следил; он видел Рика с Кристиной вместе; видел, что они одержимы друг другом. А может, и нет, – все не так. Может, Пек и не догадывался ни о чем. Рик еще раз обдумал ситуацию. Ведь Пек – просто амбициозная гнида, он пытается сейчас подловить его на какой-то дешевке. Рик так давно не участвовал в играх подобного рода, что его интуиция притупилась. Он больше не различал оттенков интриги: что было правдой, а что полуправдой, что ложью, а что вариацией возможной правды или лжи, не чувствовал, что одна ложь отвлекает внимание от другой, главной лжи. Но он понимал, что Пек хочет его во что-то вовлечь. Иначе зачем выслеживать Рика, потом ехать для встречи с ним из города три часа туда и три часа обратно? Трудно сказать. Ведь легавый, понимая, что Рик будет обдумывать их разговор, был уверен, что его загадку ему не разгадать. Так оно и было. Стало быть, единственным достоверным фактом остается то, что Кристина выходит из тюрьмы. Женщина с соблазнительным маленьким задом и холодными темными глазами. Выходит неизвестно куда. И Рику это небезразлично. Пек не сомневался. А если вмешиваются чувства – начинаются проблемы.
   Час спустя он лежал один в маленькой комнате, освещенной звездами. Глаза его были открыты. Первые год-два, которые он в этих местах провел, ночное небо вызывало в нем чувство одиночества. Разные картины вставали перед глазами, и он шепотом просил прощения. Я сделал много зла. Я никогда никого не убил, но я сделал много зла. Он пытался читать Библию, но в Библии ничего не говорилось о восемнадцатиколесных фурах, набитых крадеными факс-машинами. Или контрабандными сигаретами. Или промышленными панелями для лифтов, каждая по четверть миллиона минимум. Французским вином, дорогой парфюмерией, большими японскими мотоциклами. Всем чем угодно, что отгружается в аэропорту Кеннеди круглые сутки и переваривается ненасытным чревом Нью-Йорка. Кристина им помогала, потому что он ее об этом просил. И конечно, Тони хотел бы опять ее использовать. Он знал, насколько та умна, и даже хотел, чтобы она управляла одной из своих «операций». Он, возможно, провалил несколько «поставок», думал Рик, и сразу вспомнил, как Кристина все ловко организовывала. Ее система была очень эффективной, особенно когда приходилось иметь дело с русскими или китайскими гангстерами, этой недоверчивой сволочью, которая едва могла слово сказать по-английски и всегда предпочитала сохранять максимальную дистанцию. Получение товара никогда не обговаривалось по телефону. Лицо, которое вступало в контакт, получало по факсу лишь одну цифру на единственной странице. Должно быть, это доводило копов до бешенства. Кристина всегда посылала факс из одного публичного копировального заведения в другое, выбирая всякий раз разные. Полиция была не в состоянии проконтролировать все факс-машины в городе. Посылавшийся номер не соотносился ни со временем, ни с местом получения товара, а означал определенное место где-нибудь в центре Манхэттена. Там это контактное лицо искало – и находило прямо на улице – то, что нужно было увидеть, что находилось у всех на виду (в этом-то и была гениальность системы) – где и когда забирать товар. Договаривающимся сторонам не нужно было вести телефонных переговоров или встречаться лично. Им даже необязательно было знать друг друга в лицо. И эта система ни разу не подвела. Им удалось обтяпать три дюжины дел, используя систему Кристины.
   Если ты не дурак, то, конечно, влюбишься по уши в женщину, у которой кроме очарования есть еще и мозги. Ты скажешь своему пенису – все, больше ни с кем, только с ней. Она – самое то. И пообещаешь, что со временем он поймет, ради чего стоит иногда потерпеть. А потом пойдешь и заберешь спрятанные в Бруклине, в подвале у тетушки Евы, деньги (он четыре года хранил в бумажнике ключ от ее входной двери) и заплатишь за обучение Кристины на юридическом или любом другом факультете, по ее желанию. Сделаешь все, что нужно, чтобы помочь ей вернуться к нормальной жизни. Если ты не дурак, конечно.
   А ежели кретин, то втянешь ее в дела, которыми ей заниматься совсем не нужно. А Рик и был прежде таким кретином. Торчал на стероидах, да еще так, что стал всеобщим посмешищем – эдакий двухсотшестидесятифунтовый клоун, который лежа отжимал четыреста двадцать фунтов, имел пару шлюшек на стороне. Им он врал, что занимается автодилерством на Лонг-Айленде, что у него своя мастерская по ремонту автокузовов. Больше всего в жизни он заботился о том, чтобы ублажить свой пенис.
   Как Кристина могла его терпеть, для него было загадкой; возможно, она надеялась, что, если вывести из его организма все эти стероиды, он станет другим. Она была из тех женщин, которые приняв решение, его не меняют. «Все у тебя будет хорошо, если ты просто останешься со мной», – сказала она ему однажды как бы между прочим. Она не кривила душой и была с ним до самого ареста. А потом, когда все изменилось, порвала с ним все отношения. И ни разу не ответила на письма Рика в тюрьму. Не то чтобы он ее в этом обвинял. (Сейчас, конечно, он не получал почты вообще, у него не было адреса.) Он никогда не был для нее достаточно хорош, хоть и вел себя будто хренов наследный принц. Последнее, что она ему сказала в тот день, когда ей вынесли приговор и уводили в наручниках обратно в Рикерс-Айленд: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Она знала, о чем говорит. Взвесила все, что про него знала, и все, что с ним может случиться, и бросила на ходу: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Что он и сделал.
   Когда он наткнулся на Ориент-Пойнт, выехав из Бруклина поразвлечься, то не думал, что задержится там так надолго. Окопается, найдет работенку на лодке, которая ловит рыбу-мусорщика, научится выращивать помидоры. А там будет видно. Главное – сменить обстановку и побыть в одиночестве. А если испытает трудности и боль, тем лучше. Это будет его покаянием.
   Впрочем, вначале все, на что он оказался способен, это поддерживать внутреннее равновесие. К коттеджу тянулась старая телефонная линия, протянутая вдоль проселка, он частенько снимал черную телефонную трубку, всю в трещинах и тяжелую, словно молоток, и думал о тех, кому мог бы позвонить. Он просто-таки слышал, как ему скажут: «Эй, Рик, привет, мужик, давненько ты не объявлялся, давай возвращайся, обтяпаем какое-нибудь дельце». И тщетность возможного разговора открывалась ему. Он скучал по Кристине, да, он в этом мог признаться. Даже четыре года спустя. О сексе он особо не думал – разве только о той ночи в «Сохо Гранд-отель», где он чуть не отдал богу душу, так она его вымотала. Нет, он скучал по тем воскресным утрам, когда Кристина покупала газету и они выходили в город на прогулку, шли в кино. Она любила ходить в кино. И много читала, то ли чтобы убежать от себя, то ли чтобы себя найти. Подметала пол, когда хотела успокоиться. У этой девушки была тяжелая душевная рана. Она грузом лежала на ней, так и не залеченная. «Никому не верю, – однажды призналась она Рику, словно оплакивала себя. – Я хотела бы верить, но где взять силы?» Рик понимал – прошли годы, а ее продолжали мучить воспоминания: Кристина подростком была изнасилована. Она только однажды рассказала об этом Рику и, кажется, пожалела потом: «Ты никогда не сможешь понять, что я чувствую. – Она вытащила метлу из кладовки и начала мести. – Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь обо мне».
   Припоминая ее слова, он осторожно клал старую телефонную трубку на место. Позже распорядился отключить телефон. Более того: чтобы избавить себя от искушения, нашел деревянную лестницу в амбаре и обрезал провода телефонной линии длиной в четверть мили, которые шли вдоль проселка. Потом скатал их и уложил в кузов своего грузовика. После натянул кусок провода между двух сосен и развешивал на нем одежду для просушки.