Ильин Андрей. Козырной стрелок

   Он все знает, все видит и не остановится ни перед чем!
   Шустрый наверняка не был последним в списке его жертв. Хотя бы потому, что Иванов не получил свои, за которыми он приходил, дискеты. И наверняка он пытал Шустрого именно из-за этого. Из-за того, чтобы узнать, у кого теперь находятся его дискеты. И значит. Шустрый мог ему что-то сказать. Вернее, сказал наверняка.
   Шустрый сказал ему о дискетах!
   И значит, сказал о нем, о Папе! Наверняка сказал. Не мог не сказать.
   А раз так, то его врагом номер один, после Шустрого, стал он, Папа. И следующий его визит должен быть к нему, к Папе, который теперь является единственным владельцем дискет.
   А раз так, то дело уже даже не в золоте. Дело совсем в другом. Дело в хрупких шейных позвонках. И в Иванове. Который так легко их ломает. Который так же легко ломает переносицы и кадыки. Который, стреляя, всегда попадает в цель. А самое главное, появляется там, где его не ждут. И, сдел3 дело, уходит незамеченным.
   Дело в Иванове!
   Пока есть Иванов, денег не будет. Теперь это очевидно. И спокойной жизни не будет! Пока будет Иванов, вообще ничего не будет. Потому что он сила! Потому что от его руки уже погибло два десятка братанов и погиб Шустрый. И почему этот список не продолжить ему, Папе? Ведь его позвоночник тоже не из стали.
   Отсюда для него, для Папы, есть только два выхода.
   Первый — найти Иванова. И убить его.
   Второй — найти Иванова. И договориться с ним.
   Но потом все равно убить, дождавшись, когда он подставит ему незащищенную спину.
   Но и в том и в другом случае — договориться с ним или убить его — его следовало, как минимум, найти.

Глава 22

   — Ты уверен, что он не подведет?
   — Совершенно. Я ручаюсь за него. У него хорошее, по настоящему пролетарское происхождение. Я помню его родителей еще по машиностроительному заводу имени Урицкого. А потом по фабрике Клары Цеткин. Отец всю жизнь работал кузнецом, а потом был избран коллективом на должность секретаря партийной организации цеха. Мать работала в тех же цехах, что и он, уборщицей производственных помещений. Он коренной пролетарий.
   — Хорошее происхождение, — согласился товарищ Прохор. — Но только сегодня пролетарское происхождение мало чего стоит. Они, — показал он пальцем на работающий телевизор, — тоже из пролетариев. А кое-кто даже из потомственных партийцев. И тем не менее продали завоеванную в борьбе страну рабочего класса и трудового крестьянства.
   Я не могу оспаривать классиков марксизма-ленинизма, но сегодня, как мне кажется, классовый подход утратил свои бредовые позиции. Сегодня классовое расслоение не имеет таких резко очерченных граней, как раньше. Я не могу с полной уверенностью отнести к пролетариям человека, работаю-г0 на станке, со своими сыновьями, но в собственной их Терской. Они трудятся по двенадцать часов в день, но на себя, и таких теперь много.
   — Таких работников можно признать артелью и причислить к пролетариату, — предложил выход Федор.
   — Нельзя. Они не наемный труд. Они собственники своих средств производства. И значит, хозяева. То есть совсем другой, противоположный пролетариату класс.
   — Тогда пусть будет отец буржуй, а дети пролетарии.
   — Опять нет. Они являются совладельцами средств производства. И наследниками средств производства. Пусть даже в настоящий момент их угнетает хозяин-отец.
   — Тогда не знаю.
   — Вот я и говорю. Границы, определяющие классовую принадлежность, размылись. Сейчас иной священник более сознателен в отношении к сложившемуся положению дел, чем обуржуазившийся люмпен-пролетарий. Мы не можем теперь ориентироваться на один только классовый подход. Классовый подход устаревает, как форма определения основных движущих сил и их союзников в предстоящей всем нам борьбе.
   — Классовый подход никогда не утратит своих позиций, — возразил товарищ Максим. — Классовое сознание всегда будет в наибольшей степени присуще наиболее угнетенным слоям населения — пролетариям и малоимущему крестьянству. Кулаков-фермеров я, естественно, из их числа исключаю. Отметая классовую первооснову нашей борьбы, ты рискуешь обуржуазить и лишить истинно действенных лозунгов наше, по-настоящему классовое движение.
   — И все же я не согласен, товарищ Максим. В этом вопросе наши взгляды расходятся диаметрально. Я бы хотел с тобой поспорить, но, к сожалению, сейчас не имею на это возможности.
   — Мы можем завершить дискуссию позже, когда закончим дело, для которого здесь собрались. И можем развернуть дискуссию более широко, для чего привлечь к ней наших товарищей. Спорные вопросы теории партия не должна замалчивать, а, напротив, должна выносить в широкие партийные массы.
   — Я согласен. И готов к дискуссии. Прохор и Максим пожали друг другу руки.
   — Вернемся к нашему вопросу, — призвал Федор.
   — Ты сказал, что у кандидата по-настоящему пролетарское происхождение.
   — Да. Я знал его отца и мать.
   — Какое у него место основной работы?
   — Он работает в милиции, в уголовном розыске.
   — Рядовой?
   — Нет, подполковник.
   — Образование?
   — Школа милиции, юридический институт и курсы повышения квалификации.
   — Отношение к воинской повинности?
   — Отслужил срочную службу. Отличник боевой и политической подготовки. Комсомолец. Секретарь первичной ячейки своего стрелкового отделения. Награжден нагрудным знаком «За отличную службу» и поощрениями командования. Пять месяцев служил на погранзаставе на границе с Афганистаном. То есть знает о границе не понаслышке. Уволен из рядов Вооруженных Сил в звании старшего сержанта.
   — За границей бывал?
   — Да. Раньше по путевке профсоюза — в Болгарии и в Германской Демократической Республике. После в командировках по служебным делам в Австрии и Швейцарии.
   — В Швейцарии?.. — оживился Прохор.
   — Да. В Швейцарии. Был по обмену опытом три недели.
   — Семейное положение? — продолжил выяснение анкетных данных Максим.
   — Пять лет как разведен.
   — Разведен — это нехорошо...
   В привычном перечне вопросов зависла пауза.
   — Ну при чем здесь семейное положение? — тихо возмутился Прохор. — Мы не жену ему подбираем. И не в гарем забрасываем.
   — При всем при том семейное положение! При том, что если человек предал жену, он способен предать движение.
   — Он не будет участвовать в движении. Он будет выполнять строго определенное задание. Между прочим в Швейцарии выполнять, где уже бывал и где имеет определенные связи.
   — Этого мы не знаем.
   — Если был три недели, то наверняка имеет.
   — Хорошо. Кто его еще рекомендовал?
   — Мой старый товарищ. Он работал в органах и характеризует его как кристально честного и сочувствующего нашему Делу человека.
   — Вторая рекомендация есть?
   — Вторая рекомендация моя. Я тоже знаю его с детства. Потому что знаю его родителей и часто бывал у них в семье. Я считаю, что ему можно доверять.
   — Ты понимаешь всю степень ответственности, которую ты на себя возлагаешь этим решением?
   — Конечно. Я готов отвечать за него партийным билетом.
   — Ну что ж. Другие кандидатуры у нас есть? Других кандидатур не было. Вообще не было.
   — Голосуем.
   Все трое подняли руки.
   — Единогласно.
   — Ты говорил ему о характере нашей просьбы?
   — Да. Но только в самых общих чертах.
   — Где он?
   — Ждет в соседней комнате.
   — Позови его.
   Федор ушел и тут же вернулся с крепким, лет сорока подполковником.
   — Подполковник милиции Громов Александр Владимирович, — четко представился он.
   — Вы знаете, зачем мы вас пригласили?
   — Да. Вам нужно вернуть какие-то деньги.
   — Не какие-то, а Народные деньги. Которые были заработаны потом и кровью пролетариев нашей страны в период развитого социализма. И которые принадлежат им. И должны быть направлены на дело освобождения их от существующего ига новой буржуазии...
   — Погоди, Максим, — перебил его Прохор. — Так мы ничего не сможем объяснить. Разговор идет о деньгах, которые были положены центральным аппаратом Коммунистической партии Советского Союза в ряд иностранных банков в качестве непрекосновенного резерва на случай возникновения нештатных политических и социальных ситуаций. Которые, как вы видите сами, наступили. Я надеюсь, вы разделяете наше негативное отношение к тому, что происходит в стране?
   — Да! — коротко ответил Александр Владимирович.
   — Я очень рад, что наши взгляды на действительность совпадают. Иначе мы бы просто не могли с вами сотрудничать. Так вот, возвращаясь к деньгам. Сейчас эти деньги нужны не в заграничных банках, а нужны здесь. Нужны на организацию борьбы за освобождение страны от ига лжедемократии.
   — Почему вы не получите эти деньги сами? — спросил Александр Владимирович.
   — Мы не имеем такой возможности. Получение денег связано с рядом оргмоментов, требующих специальных навыков.
   — Вы имеете в виду сопровождение и охрану груза?
   — В том числе и это.
   — А что еще?
   — Еще определенный уровень юридической культуры и связей в силовых структурах или Министерстве иностранных дел.
   — Для чего?
   — У нас есть некоторые проблемы с доставкой этих средств в страну.
   — То есть, если называть все своими именами, вам нужно окно на границе или слепой таможенник?
   — Некоторым образом.
   — Могу сказать сразу, что окна в границе у меня нет. А вот с таможней я, в силу своих служебных обязанностей, сталкивался. С таможней я, наверное, помочь могу. Но вряд ли на основе голого энтузиазма. Сами понимаете, в какое время мы живем.
   — Сколько потребует таможня?
   — Если те, кого я знаю, то пять процентов со стоимости провозимого груза, если до ста тысяч долларов, и два с половиной процента, если свыше ста.
   — Значит, в нашем случае два с половиной, — заметил Федор.
   — Если сумма значительно больше, они могут сделать скидку.
   — Ну вот видите, — горячо сказал Федор.
   — Это надежный канал?
   — Это достаточно надежный канал. К тому же я могу подстраховать прохождение денег со стороны своей работы. В свою очередь, я могу задать вам вопрос?
   — Конечно.
   — Почему вы выбрали именно меня?
   — Вас рекомендовали Федор и еще один человек. Они доверяют вам. Мы доверяем им.
   — До меня вы ни с кем не работали?
   — Так получилось... Работали. Но остались ими недовольны и были вынуждены отказаться от услуг.
   — С кем вы работали? Это не праздный вопрос. Если вы нанимаете меня, я должен знать, кто был до меня. И должен знать о всех событиях, бывших до меня.
   — Мы работали с генералом Петром Семеновичем.
   — Который застрелился?
   — Вы тоже об этом слышали?
   — Я об этом не слышал, я об этом знаю! И в связи с вновь открывшимися в нашем деле обстоятельствами, с его самоубийством, я должен знать все. Абсолютно все.
   — Хорошо, вы узнаете все, когда мы согласуем оставшиеся вопросы.
   — Какие?
   — Денежные. Сколько вы потребуете за свои услуги? — задал Максим самый тяжелый для нынешнего финансового положения партии вопрос.
   — Столько же, сколько вы заплатите таможне, — сказал Александр Владимирович. — Два с половиной процента. Причем должен заметить, в отличие от таможенников мне придется очень много побегать. Они получат свое только за то, что они есть.
   — Но это же... — начал было Максим, но его остановил Прохор.
   — Другие варианты наших финансовых взаимоотношений, конечно, невозможны?
   — Отчего же? Вполне возможны. Вы можете нанять меня по единовременным ставкам.
   — По каким ставкам?
   — По существующим в охранных и сыскных предприятиях. Расценки рядового частного сыскного агента — от тридцати до ста долларов в час. Но я буду брать те же деньги за день, причем по самой низкой ставке. То есть тридцать долларов за восемь рабочих часов. И по десять за переработку, не связанную с риском. Это значит, за четырнадцатичасовой день — девяносто долларов. То есть в четыре-четырнадцать раз меньше, чем вам обошелся бы агент-частник или агент охранного предприятия.
   Партийцы переглянулись.
   — Теперь предусмотренные прейскурантом сыскных агентств доплаты за качество обслуживания. Я продолжаю работать в органах. Значит, еще тридцать. Мое звание подполковник милиции. Это еще пятьдесят. Я буду использовать служебное оружие. Десять. Служебный транспорт. Пять. И служебные источники информации. Эта услуга тянет на сорок долларов. Плюс десять долларов на разные прочие, трудно поддающиеся учету мелочи. Итого двести тридцать пять долларов в сутки. Согласитесь, вполне приемлемая, я бы даже сказал небольшая для подобного рода дела сумма. Правда, здесь есть одно «но». Такая форма взаиморасчетов возможна только при условии месячной предоплаты.
   Присутствующие партийцы шумно выдохнули воздух.
   — В случае же, когда мне придется работать за конечный результат, я бы хотел иметь достойное за проделанную мной работу вознаграждение. Два с половиной процента от всей суммы.
   — А ты говорил, у него истинно пролетарское происхождение, — тихо вздохнул Прохор.
   — В любом случае окончательное решение принимать вам. Но должен предупредить, более дешевый вариант вы вряд ли найдете.
   — Ну что решим? — упавшим голосом спросил Максим. Федор молча поднял руку. За ним — Прохор. Последним Максим.
   — Принято единогласно.
   Сдались идейные борцы за освобождение рабочего класса. Капитулировали перед превосходящими силами обрушившихся на них проблем. С первым наемным работником, с Петром Семеновичем, хоть и не напрямую, хоть через посредника, но еще как-то справлялись. Еще держали хорошую мину при все более ухудшающейся игре.
   А здесь не смогли. Здесь капитулировали. Сдались на милость затребовавшего и получившего два с половиной процента победителя.
   — Тогда будем считать, что наша с вами сделка состоялась, — подвел итог Александр Владимирович. — И чтобы не откладывать дела в долгий ящик и быстрее приблизиться к тому, что вы и я желаем, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Вернее, один и самый главный вопрос — кто, кроме вас, осведомлен о партийных счетах?
   — Изначально только мы, покойный Петр Семенович и еще один подполковник, который был вместе с ним.
   — Фамилия подполковника?
   — Лукин. Подполковник Лукин.
   — Кто еще, кроме тех, кто, как вы выразились, «изначально» знал о счетах?
   — К сожалению, многие.
   — Кто конкретно? И как они могли узнать о том, что знали только вы, генерал и подполковник?
   — Дело в том, что этот подполковник сбежал. С дискетами сбежал.
   — Где он теперь?
   — Погиб. То есть я хотел сказать, убит.
   — Кем убит?
   — Точно неизвестно. Но, может быть, Ивановым.
   — Каким Ивановым? Кто такой Иванов?
   — Это тоже неизвестно. Но дискеты каким-то образом попали к нему.
   — Где попали?
   — На улице Агрономической. Где погиб подполковник Лукин. И еще несколько человек.
   — Кто их убил?
   — По всей видимости, Иванов.
   — С чего вы взяли?
   — Генерал Петр Семенович знакомился с материалами следствия. И сообщил нам, что следствие установило, что из оружия, которым были они убиты, стрелял Иванов.
   — То есть дискеты появились у Иванова после этого?
   — Наверное.
   — Вы пытались найти его и изъять похищенные дискеты?
   — Конечно. Петр Семенович искал его все это время.
   — Нашел?
   — Нашел. Но взять не смог.
   — Почему?
   — Его бойцы были убиты.
   — Кем?
   — Ивановым.
   Милицейский подполковник очень внимательно посмотрел на партийцев. Они несли какой-то маниакальный бред. На тему мании всеобщего преследования каким-то Ивановым.
   — С чего вы взяли, что это опять был Иванов?
   — Мы ничего не брали. Эту информацию нам сообщил Петр Семенович. Он расследовал гибель своих бойцов и знакомился с материалами уголовного дела.
   — То есть дискеты опять остались у Иванова?
   — У него.
   — Кто еще из оставшихся в живых знает о дискетах?
   — Мы, Иванов и, возможно, кто-нибудь из подчиненных Петра Семеновича.
   — Кто? Кого вы знаете?
   — Майора Сивашова и капитана Борца. Он давал нам их фамилии, когда согласовывал тех, кто поедет в Швейцарию.
   — Больше никто?
   — Кажется, нет.
   — Ну что ж. Значит с них, с майора и капитана, и надо начинать. И еще с Иванова. Потому что пока мы не узнаем, где они находятся, мы не можем быть спокойными за свои тылы. И значит, не можем приступать к решению главной, для которой вы меня сюда пригласили, задачи. Начинать надо с них! Есть у вас какие-нибудь их координаты?
   — Нет.
   — Тогда постарайтесь вспомнить их имена, фамилии, отчества, возраст и любую другую информацию, которая может пригодиться мне для установления их местопребывания...

Глава 23

   — Я никак не пойму, зачем мне встречаться с каким-то там Корольковым по кличке Папа? Зачем он мне нужен? — никак не мог уяснить суть поставленной перед ним задачи Иванов.
   — Вам — совершенно незачем. Встреча с Папой нужна не вам — нам.
   — Тогда зачем вам понадобилось, чтобы с Корольковым встречался я? Если он вам так нужен, встречайтесь с ним вы.
   — К сожалению, с нами он на контакт не пойдет.
   — А со мной пойдет?
   — С вами — пойдет.
   — Почему?
   — Потому что он вас знает.
   — Откуда он меня может знать, если я с ним незнаком и ни разу не видел?
   — Он вас знает заочно. А нам бы хотелось, чтобы это знакомство из заочного превратилось в очное.
   — Почему обязательно очное? Почему нельзя как-нибудь по-другому? Я готов вам помочь!.. Например, написать ему письмо или даже поговорить с ним по телефону. Я не хочу туда идти, чтобы знакомиться с ним лично. Почему я должен туда идти? Почему вы не можете обойтись без меня?
   — Потому что существует своя логика проведения такого рода операций. Я не могу посвящать вас во все детали, но если в общих чертах, то гражданин Корольков имеет выход на агента одной из иностранных спецслужб. Один только он имеет. В силу различных обстоятельств он знает вас. И как мы предполагаем, сможет подвести вас к этому агенту для передачи определенного рода информации, которой снабдим вас мы. Понятно?
   — Ни черта не понятно!
   — Повторяю — агент иностранной разведки доверяет Королькову, Корольков — доверят вам, вы просите Королькова о встрече с агентом и после знакомства передаете ему полученную от нас информацию. Теперь понятно?
   — Нет, непонятно! С чего это вдруг этот Корольков будет меня знакомить с иностранным агентом?
   — Потому что вы его об этом попросите.
   — Я попрошу?
   — Вы попросите. Когда с ним встретитесь.
   — Я не хочу с ним встречаться. И потом, он не станет со мной встречаться. С чего это он будет со мной встречаться?..
   — Он с вами встретится. Обязательно встретится.
   — Почему?
   — Потому что он захочет с вами встретиться.
   — Встречусь, чтобы они меня убили? — горько усмехнулся Иван Иванович. — Вы этого добиваетесь? Вы добиваетесь, чтобы они меня убили?
   — Они вас не убьют.
   — Как же не убьют, когда считают, что это я их тогда, в том доме. Когда вы все так подстроили, что это как будто я... Неужели они после этого меня простят?
   — Нет, не простят. Конечно, не простят. Но не убьют.
   — Почему не убьют, если я буду в их руках?
   — Потому что они будут бояться вас больше, чем вы их. Будут бояться, что вы убьете их первыми.
   — Это еще ничего не значит.
   — Кроме того, место для встречи будет выбрано нами с точки зрения обеспечения возможно более полноценной страховки и будет заранее подготовлено к ней. Мы посадим в специально оборудованные и хорошо замаскированные НП наших наблюдателей и снайперов. Они будут следить за вами не отрывая глаз. Любое неосторожное движение со стороны ваших собеседников будет пресекаться выстрелом.
   — А если они промахнутся?
   — Они не промахиваются.
   — А если меня убьют как-нибудь незаметно? Например, ножом?
   — На вас будет надет легкий бронежилет.
   — А тяжелый нельзя?
   — Тяжелый весит сорок килограммов и заметен на теле. При этом он ненамного надежней легкого. Кроме внешней страховки, мы планируем провести ряд упреждающих мероприятий, призванных повысить мотивацию Королькова на сохранение вам жизни.
   — Чего, чего?
   — Мы постараемся сделать так, что вы им будете нужны живым больше, чем мертвым.
   — Как так можно?
   — Например, убедив Королькова, что вы обладаете информацией, которая им необходима. И которую, убив вас, они никогда не получат.
   — Какой информацией?
   — Любой. Но об этом вы узнаете позже. Подводя итог, скажу, что для обеспечения вашей безопасности предусмотрены, если так можно выразиться, три кольца обороны: ближнее — это бронежилет, личное оружие и ваш имидж, внешнее — несколько снайперов-телохранителей, наблюдающих за встречей из скрытых засад и группа быстрого реагирования, способная оказаться на месте в считанные секунды, и последнее — так сказать меры психологической защиты. Ну что, убедил я вас?
   — Ну... Вроде да... Но все же было бы лучше, если кто-нибудь пошел на встречу вместо меня.
   — И тем не менее на эту встречу придется пойти именно вам!
   — Почему это?
   — Потому, что у вас нет другого выхода. Или вы соглашаетесь помогать нам. Или мы перестаем помогать вам! Мы просто перестанем прикрывать вас, и Корольков с компанией рано или поздно встретятся с вами без нашей страховки.! И тогда у вас уже не будет ни бронежилета, ни снайперов, hi группы быстрого реагирования. Тогда они просто...
   — Ладно, я понял. Я согласен. Что мне надо делать?
   — Пока ничего особенного. Вам надо будет появляться строго определенное время в строго определенных местах.
   — Зачем?
   — Затем, чтобы повысить заинтересованность Королькова во встрече...

Глава 24

   — Доложите готовность, — попросил в микрофон переносной рации майор Проскурин.
   — Черный готов.
   — Красный готов.
   — Желтый занял исходные позиции.
   — Синий может работать.
   Все были на местах и были готовы исполнить полученный ими приказ.
   — Добро. Всем готовность номер один. Начинаем через три минуты.
   — Поняли вас, Белый. Начало через три минуты.
   — Зеленого подготовили? Как слышите меня?
   — Слышу вас. Зеленый готов.
   — Нервничает?
   — Есть маленько. Но в принципе держится молодцом.
   — Подстрахуйте его на всякий случай.
   — Есть подстраховать.
   Две минуты.
   Одна.
   Пора!
   — Пошли!
   Одетого в черный кожаный плащ Иванова вытолкнули из машины, сунули в руку большой «дипломат» и показали направление, в котором ему следовало идти.
   В принципе Иванов знал свой путь. Знал каждый поворот и каждую, которую ему предстояло открыть, дверь. Свой путь, отснятый на видеокамеру, он много раз видел на экране телевизора.
   Повернуть направо.
   Пройти в арку. Повернуть налево. Пройти пятьдесят шагов.
   Зайти на крыльцо, открыть дверь и войти внутрь подъезда.
   Подняться на верхний этаж.
   Сесть на подоконник.
   И... сидеть до особого распоряжения...
   — Зеленый на месте. Черному работать, — прозвучал голос в наушниках.
   Черный упал животом на грязный пол чердака. Повозился телом, уминая мешающую лечь удобно грязь. Выставил вперед обвешанную маскировочными тряпками снайперскую винтовку, припал глазом к резиновому наглазнику и отыскал нужное окно.
   В окне в удобном кресле перед телевизором сидел мужчина. И медленно цедил из вскрытой банки пиво.
   — Цель вижу, — тихо сказал снайпер в закрепленный возле самых губ микрофон. — Начинаю работать.
   — Понял тебя. На подходах чисто. Можешь работать. Снайпер сделал несколько глубоких вдохов, потом один выдох, замер, словно закаменел, подвел перекрестье прицела к руке мужчины, пившего возле телевизора пиво, и плавно вдавил спусковой крючок.
   Пуля, мгновенно одолевшая тридцать метров, отделявших ее от цели, пробила оконное стекло и пробила навылет руку и зажатую в ней банку с пивом. Мужчина, пивший пиво, вскричал и упал на пол.
   — Работу сделал, — сказал в микрофон Черный. Быстро встал, несколькими движениями разобрал и уложил винтовку в специальный «дипломат». — Я готов, — доложил он.
   — Красному уводить Зеленого, — приказал майор Проскурин.
   — Вас понял. Уводить Зеленого.
   В подъезде открылась дверь, и кто-то громко крикнул:
   — Сашка! Ну ты куда делся? Нам уже идти пора... Крик был в точности такой, каким должен был быть. Иван Иванович встал с подоконника, спустился на первый этаж, вышел из подъезда и, как ему велели, не спеша прошел к арке.
   Черный прошел чердак по всей длине, вылез на крышу, прошел по ней до соседнего дома, через слуховое окно спустился на чердак, по нему добрался до люка, ведущего в подъезд, и, спустившись по подъездной лестнице, вышел на улицу. Иван Иванович сел в машину, которая не спеша и не нарушая правил дорожного движения слилась с городским транспортным потоком.
   — Красному, Желтому, Синему — отбой, — приказал майор Проскурин.
   — Есть отбой.
   — Есть отбой...
   На полу квартиры, расположенной на четвертом этаже, воя, матерясь и плача, катался мужчина, так и не допивший свое пиво. Катался один из ближайших подручных Королькова Ильи Григорьевича по кличке Папа.
   — Белый вызывает Розового, — сказал в микрофон майор Проскурин.