Ильин Андрей. Козырной стрелок

   — Я. Зачем ты меня искал?
   — Мне нужно с тобой встретиться.
   — Зачем?
   — По делу.
   — У нас нет с тобой дел.
   — По твоему делу. Те, кого ты искал, согласны.
   — Где и когда?
   — Завтра. Утром. В семь часов. На платформе сто третьего километра.
   — Где на сто третьем километре?
   — В конце платформы есть лестница, от которой начинается тропинка. Пропустишь всех пассажиров. И когда останешься один, пойдешь по ней. Дойдешь до луга. Посреди него увидишь небольшую рощу. Там тебя будут ждать.
   — Кто?
   — Я и те, кого ты искал.
   Иван Иванович положил трубку.
   — Вы молодец, — похвалил майор. — Если так дальше пойдет дело...
   — А может быть, на этот раз кто-нибудь другой...
   — Иван Иванович! Ведь мы сколько раз уже говорили: Снайперы... Группа захвата... Бронежилет...
   В семь часов Иван Иванович спрыгнул с подножки электрички. Народ быстро разбежался в разные стороны. В том числе разбежались человек десять бойцов генерала Трофимова. Которых Иван Иванович знал в лицо. Демонстрация скопления знакомых лиц должна была обеспечивать психологическую поддержку Иванову.
   Иван Иванович остался один. Несмотря на то что, по уверениям майора, каждый его шаг должны были отслеживать десятки глаз.
   Может, отслеживают, а может, и нет. И даже если отслеживают. За дитем без глазу тоже семь нянек смотрели...
   Иван Иванович спустился с платформы и пошел по тропинке. До луга. Посреди которого торчали несколько берез, которые назывались рощей. В роще снайперов не было. И на лугу не было. Потому что на этот раз предстояло иметь дело не с уголовниками. С профессионалами. Которые наверняка не оставили эту рощу и этот луг без присмотра.
   На этот раз предстояло довольствоваться микрофонами, случайно оброненными в траву пившими в роще самогонку трактористами. Для чего генералу Трофимову, через районную администрацию, пришлось договариваться в ближайшем колхозе об аренде двух тракторов К-700 и пришлось вспахивать десять гектаров поросшей буераками целины.
   Но Иванов об отсутствии снайперов не знал и потому к месту встречи шел относительно бодро и относительно уверенно.
   — Наблюдаю неизвестного мужчину в трехстах метрах от платформы в направлении северо-северо-восток, — доложил наблюдатель. — Движется в сторону...
   — Вижу стоящую на дороге машину, номерной знак... — доложил другой.
   Неизвестным мужчиной был референт второго помощника атташе по культуре посольства США.
   Машина принадлежала Королькову по кличке Папа.
   Фотографы из хорошо замаскированных засад выдвинули длиннофокусные объективы фотоаппаратов и видеокамер, фиксируя каждый шаг прогуливающихся по лесу в семь часов утра в ста километрах от города людей.
   Случайные прохожие пришли с разных сторон, но пришли в одно место. К роще. Которая, с точки зрения организации конспиративных встреч, была идеальна, так как просматривалась со всех сторон. К роще подошли Иванов, Корольков по кличке Папа и референт второго помощника атташе, бывший для первых двух прохожих неизвестным.
   Майор Проскурин надел наушники.
   — Вот он, — еле слышно прозвучал голос Королькова. Майор переключился на другой микрофон.
   — Очень мне приятно, — ответил незнакомец.
   — Ну? — спросил Иванов односложной, какими его обязали разговаривать, фразой. Потому что если многосложными, то профессионал расшифровал бы его в минуту.
   — Я рад с вами знакомиться, — дружелюбно повторил незнакомец.
   — Ну...
   — Чего ты нукаешь? — возмутился Папа.
   — Что надо? — предложил перейти к делу Иванов.
   — Ваш друг, — кивнул незнакомец на Папу, — сказал, вы испытываете неудобства в визе?
   — Ну!
   — Ты чего, не петришь? Тебе, фраеру, Джон штатовскую ксиву предлагает, а ты кочевряжишься! — попытался объяснить Папа.
   — Вам спасибо, — повернулся незнакомец к Папе.
   — Чего? — не понял тот.
   — Я благодарен, когда вы нас познакомили.
   — Мне что, уходить? — сильно удивился Папа. Потому что не привык, когда его. Привык, когда он.
   — Да.
   — А как же ты с ним без меня?
   — Не впрягайтесь. Все будет путем, — ответил Джон выученной на посольских занятиях фразой.
   — Ты чего, по фени ботаешь? — обалдел Папа.
   — Ее, ботаю. Немного, — ответил, радостно улыбаясь, Джон. Иванов почувствовал себя вдвойне необразованным. Потому что он ни по-английски, ни по фене.
   — Ну ты смотри... — как-то даже растерянно сказал Папа.
   — Не бери в голову. Все будет ништяк.
   — И с нашим делом будет ништяк?
   — Будет. Век свободы не видать! — поклялся Джон. — Ну зуб ставлю!
   — Тогда я пошел, — сказал Папа. И пошел.
   — Я хочу сказать, благодарю вас за поданную нам информацию, — поблагодарил незнакомец.
   — Ну... — неопределенно ответил Иванов.
   — Мы бы хотели иметь вас для сотрудничества.
   — Ладно.
   — За вашу работу мы сможем делать вас гражданином очень хорошей страны Соединенных Штатов Америки. Наверное, вы хотели бы быть гражданином?
   — Ну, ладно.
   — Мы были признательны бы за то, что вы сказали, откуда узнали про все это.
   — Это не я. Это мой друг, — сказал Иван Иванович единственную разрешенную ему длинную фразу.
   — У вас много такой друзья?
   — Да.
   — Вы бы могли привести свой друг? Мы, конечно, тоже готовы дать ему и вам гражданство очень хорошей страны Соединенных Штатов Америки. Вы согласны?
   — Согласен.
   — Я бы хотел иметь телефон ваших друзей или подружки, чтобы сказать, когда мы сможем встретиться. Вы бы могли дать телефон?
   — Бери...
   — Когда в следующий раз мы будем иметь встречу, я принесу документ для нашего дальнейшего сотрудничества. А сейчас я хочу дать вам немного денег и инструкции, как сделать так, чтобы вас не видела ваша полиция. Мы должны заботиться о своих друзьях. Вы прочитате их и потом подожгете.
   — Ладно.
   — Я очень рад встретить вас.
   — Да ладно.
   — Тогда до свидания.
   — Ладно...
   Майор Проскурин стянул с головы наушники. Дело был сделано. Контакт гражданина Иванова с агентом иностранной спецслужбы состоялся. И был зафиксирован на фото-видео — и магнитную пленку.

* * *

   — Агент Бизон дал согласие на дальнейшее сотрудничество, — доложил референт результаты встречи второму помощнику атташе по культуре.
   — Ваши выводы об агенте?
   — Ничего определенного по агенту Бизону я сказать не могу.
   — Почему?
   — Я не располагал временем, достаточным для составления психологического портрета агента Бизона.
   — Но общее впечатление?
   — Никакого. Он совершенно закрыт. На контакт не идет. Отвечает односложно. Эмоции никак не выражает.
   — Вы вели запись разговора?
   — Да.
   — Покажите.
   «Ну? Ну... Ну. Ладно. Ну, ладно. Ну...»
   — И все?
   — Все.
   — Небогатая лексика. Как вы предполагаете, почему он разговаривал именно так?
   — Не знаю... Может быть, он боялся.
   — Киллер, убивший два десятка человек?
   — Тогда, возможно, он избрал такую манеру поведения сознательно. Как наиболее безопасную, с точки зрения сокрытия дополнительной информации о нем. По-настоящему непроницаемо только молчание.
   — Но это означает, что он знает методы скрытного тестирования собеседника. Это означает, что он знаком с методами работы спецслужб.
   — Может быть. Хотя по внешнему виду не скажешь...
   — По вашему и моему виду тоже ничего такого не скажешь. Когда вы планируете следующий контакт?
   — В ближайшее время.
   — Лучше — в самое ближайшее время...

* * *

   — Считаешь, они ни о чем не догадались? — спросил генерал Трофимов.
   — Думаю — нет. Потому что разговора не было. При таком диалоге любой олигофреник за академика сойдет. А немой за оперного певца! Думаю, на этот раз все прошло гладко.
   Генерал удовлетворенно кивнул.
   — Но нет никакой гарантии в том, что следующая встреча не станет последней. Иванов не готов к ведению серьезных диалогов. Он не может разговаривать одними только «ну» и «ладно». Еще несколько таких контактов, и они его расшифруют. И через него — нас. Я считаю, что надо подводить к Дяде Сэму профессионала и убирать Иванова из игры. В конце концов, носитель информации не Иванов. А тот человек, который сообщил ему номер части и координаты места разгрузки ракет.
   — Человек готов?
   — Готов. Мы провели его по документам Министерства обороны, начиная с общевойскового училища и вплоть до перевода в Генштаб. Неделю назад он был представлен коллективу и приступил к работе в новой должности.
   — Никто ни о чем не догадывается?
   — Никто ни о чем. Все считают, что он переведен с периферии по протекции кого-то из родственников жены. Как только Иванов сведет генштабиста с Дядей Сэмом, мы начнем операцию «Щит».
   — Объекты построили? Которые генштабист сдавать будет.
   — За строительство объектов отвечает СМУ Спецстрой Министерства обороны. На сегодняшний день они выполнили пятьдесят пять процентов работ.
   — А сколько должны были?
   — Девяносто.
   — Как пятьдесят? Ведь это не доты какие-нибудь. Это дерево и фанера! С такой работой любой жэковский столяр справиться может. Они что, быстрее работать не могут?
   — Для «быстрее» надо было турков нанимать. А это наши воители. Хоть и военные.
   — Хорошо, я потороплю их по своим каналам. Что у нас еще?
   — "Еще" Иванов, — вернулся майор к зависшему вопросу. — С Ивановым надо что-то решать, иначе он своей любительщиной сломает нам всю игру.
   — Все-таки выводить?
   — Выводить!
   — Каким образом?
   — Решительным. Потому что тихий отход вызовет подозрения. Ведь он искал их сам! Из-за гражданства искал. Для чего чуть не перестрелял половину людей Королькова. Они в любой момент могут поинтересоваться у Королькова подробностями его знакомства с Ивановым. И уцепятся за ниточку. На сегодняшний день у Иванова нет убедительных мотивов перестать общаться с Дядей Сэмом. В добровольный отказ от вида на жительство Дядя Сэм не поверит.
   — Согласен.
   — Они могут принять отсутствие Иванова только по силовым мотивам.
   — Бега?
   — В этой стране ему бежать некуда. Если бежать, то за границу. И проще всего по наработанным каналам. Их игнорирование будет выглядеть подозрительно. При уходе из страны он в первую очередь обратился бы в посольство.
   — Тогда, может быть, арест?
   — Арест подразумевает допрос. На допросе он может сдать информацию по контактам. После ареста Дядя Сэм замрет на несколько месяцев, оборвав все контакты. В том числе с человеком в Генштабе.
   — Остается...
   — Остается выводить его из игры физически. Сразу после организации встречи. Причем так, чтобы информация дотла до посольства по легальным каналам. И так, чтобы могла быть проверена по нелегальным.
   — Перестрелка при задержании милицией? С упоминанием в выпусках новостей?
   — Или что-нибудь в этом роде.
   — Другие варианты есть?
   — Других нет! Иванов сыграл свою роль. Полностью. Больше Иванов не нужен. Ни нам. Ни, по большому счету, Дяде Сэму. Он сделал свое дело. Мыс его помощью вышли на Королькова и через него на Дядю Сэма. Дядя Сэм — на человека в Генштабе. Иванов остался не у дел. Он стал лишним звеном в цепи. Которое лучше убрать. Время случайно затесавшихся в пьесу статистов, вроде Иванова и Королькова, закончилось. Они отыграли свои роли и теперь должны покинуть сцену. Чтобы уступить свое место профессионалам. Которые сыграют настоящую пьесу...

Глава 45

   — Давай заходи, — показал на дверь следователь Старков. — Ну ты чего замер? Мертвых боишься?
   — Я? Нет! — быстро ответил стажер и решительно открыл дверь.
   В ноздри ударил резкий, неприятный запах. Кажется, чеснока.
   — Разве трупы чесноком пахнут? — мгновенно удивился стажер.
   — Эй! Вы куда?! У нас обед! — заорал, привставая навстречу вошедшим, санитар. В руках он держал головку чеснока и ослепительно белый, подрагивающий в руке кусок сала. Стажер тоже побелел.
   — Мы по делу, — вступил Старков.
   — Покойника, что ли, привезли? Тогда ташшите его сюда. И бросайте как есть... пока хоть даже на топчан. Вон туда. Мы его опосля уберем. Когда докушаем. Только одеяло повыше задерите. А то мы там спим.
   Стажер побелел еще больше.
   — Нет, мы не покойника. Мы из милиции. Нам надо задать вам несколько вопросов?
   — Как будто милиционеры не могут возить покойников, — тихо проворчал дальний санитар.
   Ближний встал и приблизился, заискивающе улыбаясь и вытирая сальную руку о фартук.
   — Тогда конечно. Тогда с превеликим нашим удовольствием. У нас ваш брат часто бывает. И теперича трое есть.
   В морозилке, — и протянул для рукопожатия уже почти сухую ладонь.
   Стажер шарахнулся от руки в сторону.
   — Ты чево? — удивился санитар.
   — Впечатлительный он. И первый раз в морге, — объяснил Старков.
   — А-а. Тоды понятно. Первый раз оно, конечно... Особенно, когда в ноздрю шибает. Покойник, особенно которому нутро на стол вынули, он завсегда сладким пахнет. Ну как будто сахара на язык насыпать, когда сильно тошнит. Стажер отошел к стене.
   — Я когда первый раз покойнику брюхо резал, тоже сильно переживал. Ножом от пупа хрястнул, оттеда кишки полезли. Кольцами. Синие такие, склизкие. И вонь в нос. Ну я и сомлел. Как стоял, так и сомлел. И главное дело, как упал, мордой в самые кишки ткнулся...
   Стажер дернулся к двери.
   — Ты куда? — крикнул Старков.
   — Я? Я... Я это... Я ноги вытру. У меня грязь...
   — Ты только куда-нибудь подальше отойди. Когда вытирать будешь...
   Старков повернулся к санитару.
   — Ну а вот к примеру, когда мертвеца вам привозят, вы его куда-нибудь вписываете?
   — А то как же! У нас полный учет. Как в аптеке. Скока привезли, скока увезли, скока осталось. Все в журнал пишем. Точно, Федор?
   — Точно! Как есть до последнего мертвяка!
   — И что, вы можете сказать про любого покойника, который к вам поступал? — усомнился следователь.
   — Про любого. Можешь спрашивать. Всякого найдем. И санитар потянулся к толстому гроссбуху, лежащему на подоконнике.
   — А мне самому посмотреть можно? — попросил следователь.
   — Смотри. Раз надо. Нам не жалко. Старков не спеша отлистал назад несколько страниц. До интересовавшего его числа.
   — А почему у вас в некоторые дни много покойников, а в другие чуть-чуть?
   — Так это смотря какой завоз. Когда с аварии какой или опять же с разборок, тогда бывает шибко много. Или опять же когда получка или аванс.
   — Получка здесь при чем? — искренне удивился Старков.
   — Ну как же. Получка — это деньги. А когда деньги — гульба. А когда гульба — мало ли что.
   — А вот здесь? — показал он на интересующую его запись. — Авария или получка?
   — Ну-ка, ну-ка? Не. Это разборка. Их с дырками привезли. Значит, разборка.
   — Так много?
   — Я же говорю — разборка. Когда разбираются, мертвяков много бывает.
   — Что, все оттуда?
   — Ну-ка, дай посмотрю. Вот эти все оттуда. Их всех вместе привезли. А эти нет.
   — Как это можно узнать?
   — Чудак ты человек. Хоть и милиционер. Здесь, видишь, буквы у всех покойников одинаковые. Такие чуть наклоненные, но все равно ровные. И одна к одной. Все! А у этих уже не так. Здесь чуток полегли. А здесь совсем упали. Понял?
   — Нет. При чем здесь буквы?
   — Дак работа-то у нас какая? Работа-то с покойниками. Это же как можно на них смотреть и опять же носить и резать вот этими самыми руками, когда на трезвую голову? Это же кто вынесет?! Вот поэтому приходится... А раз тут все буквы одинаково прямо, значит, их вместе писали. Потому что у мертвяков, которые позже или раньше, — совсем другие буквы.
   — И все?
   — Все. А что, мало?
   Старков пересчитал покойников, написанных одинаковым почерком. Получилось больше, чем было убито в тот день на Северной. На одного больше. Если верить протоколу осмотра места происшествия, составленному местным следователем.
   Старков пролистнул журнал дальше. До страниц, где тела были выданы родственникам. Цифра опять не сошлась на одного покойника.
   — А этот, — отчеркнул следователь ногтем фамилию. — Он что, у вас до сих пор лежит?
   — Который?
   — Вот этот?
   — Не. Его в тот же день забрали.
   — Кто?
   — Не знаем. Пришли и забрали. Почти сразу как привезли.
   — А чего же вы его выдачу не оформили?
   — Забыли, должно быть...
   В дверь вошел стажер.
   — Ну что, очистил ботинки?
   — Да.
   — Тогда пошли.
   — Куда?
   — В отделение милиции. Которое на Северной.
   — Эй! — крикнул вдогонку санитар. — Так, может, вы своих милиционеров заберете? Которые в морозилке? Раз вы тоже они. А то у нас холодильник намедне потек, и они, ваши милиционеры, завоняли шибко. Забрали бы. Не то они счас от тепла расползутся и придется лопатами тухлятину соскребать...
   Стажер схватился за ручку двери и выскочил на улицу. Не иначе, снова обувь чистить...
   Следователя, подписавшего первый протокол, Старков нашел быстро.
   — Ну как же, помню! — сказал тот. — Разве такое можно забыть! Столько трупов!
   — Сколько? — спросил Старков. — Всего сколько?
   — Двое внизу на лестнице. Еще один на первом пролете, Еще... И последний на крыше.
   — На крыше?
   — Ну да. Он, похоже, поверху убежать хотел. Да не успел, Догнали его. И ухлопали. Просто изрешетили всего. Я такого за всю жизнь не видел.
   — Какого — такого?
   — Ну чтобы столько ранений. Чтобы живого места не осталось.
   — Сколько? Сколько ран, по вашему мнению, было на теле убитого?
   — Пожалуй, ран... двадцать, — начал вспоминать следователь. — Если не больше. Да нет, больше! Еще ведь ноги. Пуль тридцать в него всадили точно!
   — Тридцать?
   Потерпевшие с двадцатью-тридцатью пулевыми ранениями по делу не проходили. Не было таких!
   — Вы в протоколе этого потерпевшего отразили?
   — Конечно!
   — А куда потом его дели?
   — Отправили в морг. Как положено.
   Что же это за труп такой, с тридцатью огнестрельными ранениями, который неизвестные умыкнули из морга и вычеркнули из протоколов. Если, конечно, местный следователь не ошибается.
   Если не ошибается...
   А как можно установить, ошибается он или нет? Побеседовать со свидетелями. Еще раз. Но уже без протокола. Что называется, по душам.
   Следователь Старков развернул тома дела на Северной и выписал адреса всех свидетелей.
   — Здравствуйте.
   — Здрав...ствуйте. Это опять вы?
   — Опять я. Но на этот раз совсем в другом качестве.
   — В каком?
   — Просто человека. Желающего задать вам несколько вопросов. В частном порядке.
   — Знаем мы этот частный...
   — Но можно в официальном. С повесткой, очными ставками и протоколом.
   — Нет, лучше в частном.
   — Я хочу вернуться к недавним, участником которых вы были, событиям на улице Северная.
   Собеседник морщился. Ему возвращаться к недавним событиям не хотелось. Не те события.
   — Вы ведь, кажется, в охранной фирме работаете?
   — Ну да.
   — Значит, можете оценивать обстановку как профессионал.
   — Более или менее...
   — Тогда расскажите, где вы находились и что видели?
   — Я стоял... А тут они... Я туда... Они... Тогда я... Тогда они... Но в целом все кончилось хорошо. Для меня.
   — Это я уже слышал. Меня интересует то, чего я не слышал.
   — Чего вы не слышали?
   — Про еще одного человека. О котором вы ничего не сказали в прошлый раз.
   — Я не сказал? Я все сказал. Как на исповеди. Я стоял... А тут они... Я...
   — Кто стрелял в потерпевших?
   — Тот. Который потом убежал в подъезд.
   — Он был один?
   — Один.
   — Точно?
   — Как на исповеди!
   — А следствие пришло совершенно к другому выводу.
   — К какому?
   — К тому, что стрелял еще один человек. И если исходить, что подозреваемый, о котором вы говорили, был один, то выходит, что стрелял кто-то из вас. У вас, простите, какой пистолет?
   — Я не стрелял!
   — А кто стрелял? Не знаете? Тогда, может быть, нам лучше проехать в ближайшее отделение?
   — Нет, не надо!
   — Почему не надо? Вы что-то вспомнили?
   — Да. Я припомнил. Там, кажется, был еще один человек.!
   — Который забежал в подъезд?
   — Да, забежал. Кажется.
   — Так кажется или забежал?
   — Забежал.
   — Он стрелял?
   — Да, он вроде бы стрелял.
   — Вы не уверены?
   — Все случилось так неожиданно. Стрельба и вообще. Я не могу ручаться, что он тоже стрелял.
   — Вы видели его после? После того, как все закончилось?
   — Да, его несли на носилках.
   — Почему вы солгали мне тогда на следствии? И теперь тоже?
   — Нас просили.
   — Кто?
   — Я не могу сказать, кто. Но просили.
   — Может, вас подозреваемый запугивал? Запугивал?
   — Нет.
   — Тогда кто? Дача заведомо ложных показаний...
   — Директор нашего охранного предприятия.
   — Он-то зачем?!
   — Не знаю...
   — Вы ввели в заблуждение следствие. Что можно классифицировать как... по статье... от двух до... общего режима, — предупредил Старков директора охранного предприятия.
   — Не пугай. Я пуганый. Я двадцать лет в органах протрубил. И таких, как ты...
   — Но тут дело особое.
   — В милиции все дела особые. И у меня, когда я там трубил, были особые. Сплошь особые!
   — Дело идет об убийствах.
   — Понимаю, что не о воровстве марок.
   — И все-таки вы не понимаете. Масштабов не понимаете. Того, кто все это учинил. Он на Агрономической... Потом на Северной... Снова на Северной. О чем вы знаете... В поселке Федоровка...
   — Сколько?!
   — Четырнадцать! Причем нескольких голыми руками. Так что я не преувеличиваю, когда говорю, что это дело особое.
   — За что... За что он их?
   — Федоровских? За улицу Северную. Где они его видели, — не моргнув глазом, соврал Старков.
   — При чем здесь улица...
   — При том, что он чистит свидетелей. Всех без разбора. Пока других. Но скоро доберется до вас.
   — Не бери меня на понт!
   — Какие понты? Я излагаю материалы уголовного дела. Которое находится под надзором министра и которым сейчас занимается целая толпа важняков. Если у вас есть связи, вы можете легко проверить.
   — Проверю.
   — Если успеете.
   — Он что, такой страшный?
   — Страшный, — совершенно серьезно ответил Старков. — Сейчас отрабатывается еще один эпизод. Где он убил еще четырех человек. Бойцов спецназа ГРУ.
   Директор охранной фирмы приподнял брови. ГРУ — это было серьезно. Очень серьезно.
   — Следствие вышло на его след?
   — Нет. Потому что он не оставляет в живых свидетелей. Которые не дают на него показаний.
   — Я все равно ничего не скажу, — уже гораздо менее уверенно сказал директор.
   — Тогда завтра утром я вызову вас повесткой и допрошу по всей форме. А потом еще раз вызову. И буду вызывать до тех пор, пока о вашей особой ценности для следствия не узнает весь город. В том числе он.
   — Это запрещенный прием.
   — В нашем деле нет запрещенных приемов.
   — Вы сможете держать меня в курсе событий? Если я...
   — В части, которая касается лично вас.
   — Хорошо. Я скажу. Но конфиденциально. И откажусь от того, что сказал, если меня спросит об этом кто-нибудь третий.
   — Я согласен.
   — Изменить показания меня попросили работники госбезопасности. Они попросили меня. Я — своих работников. В этом деле был какой-то их интерес. Какой — я не знаю. Больше я ничего не скажу.
   — Какого уровня были эти люди?
   — Генеральского уровня. Так что я рекомендую тебе не копать слишком глубоко. Судя по всему, подозреваемый был их человек. Тем более что ты сказал, что он замочил четырех грушников. Похоже, Безопасность схлестнулась с военной разведкой. А это такая драка, в которую лучше не соваться. Ни мне. Ни тебе...
   Так вот куда привел тот, неизвестный, вычеркнутый из всех протоколов, покойник! В Безопасность на генеральском уровне привел! Нет, в такую драку, точно, лучше не соваться. По крайней мере, одному.
   Следователь Старков обратился к начальнику следственной группы, в которой был самой мелкой сошкой.
   — Я, кажется, знаю, где надо искать Иванова.
   — Знаете?
   — Знаю!
   — Где?
   — В настоящее время гражданин Иванов может находиться вблизи гражданина Королькова, известного в криминальной среде под кличкой Папа.
   — В каком смысле вблизи? У них что, общее дело?
   — В некотором роде. Он отстреливает подручных Королькова.
   — Откуда получена информация?
   — Из оперативных источников.
   — Вы проверили ее по сводкам происшествий?
   — В сводках происшествий ничего нет.
   — Как так?
   — Я предполагаю, что между преступными группировками идет война и они не желают вмешательства в свои дела посторонних лиц. В первую очередь милиции. Они лечат раненых у своих врачей и прячут трупы.
   — Спасибо за информацию. У вас все?
   — Нет. У меня есть еще информация, касающаяся гражданина Иванова. Я не исключаю, что подозреваемый Иванов имеет прямое отношение к госбезопасности.
   — С чего вы взяли?
   — Во-первых, подготовка. Профессиональная подготовка, продемонстрированная на Агрономической, Северной и в поселке Федоровка.
   Во-вторых, существует вероятность причастности подозреваемого Иванова к убийству четырех бойцов спецназа, которое расследует военная прокуратура. И по которому я провел частное расследование. Данное убийство подтверждает его высочайшую квалификацию.
   В-третьих, я нашел один, потерянный следствием труп. Который был вместе с Ивановым. И был убит на крыше.
   — Почему мне об этом ничего не известно? Главное об этом, имеющем непосредственное отношение к делу, трупе неизвестно?