Карр Филиппа. Случайная встреча

   — Приеду, приеду, — сквозь слезы пообещала мать. — И ты тоже, Дикон, тебе будет интересно!
   — Мы будем очень рады вам, сэр, — произнес Шарло.
   Отец подтвердил, что его очень интересуют все подробности их жизни. То, что мой отец столь тепло принял Шарло, доставляло матери еще большую радость от встречи с сыном.
   Амарилис сообщила мне, что, по словам ее матери, в свое время, когда Шарло жил в Эверсли, между ним и моим отцом существовала некоторая неприязнь.
   — Тогда твой отец был еще не так долго женат на матери, и ему не нравилось, что до него она была замужем за другим и имела от него детей. Моя мать говорит, что к ней он относился неплохо, но терпеть не мог Шарло. Между ними всегда возникали стычки. Теперь, похоже, все переменилось!
   — Знаешь, одно дело жить с человеком под одной крышей и совсем другое, когда он приезжает к тебе в гости! — мудро заметила я.
   Итак, Шарло возвращался во Францию, пообещав, что вскоре вновь встретится с нами. Мать возбужденно говорила:
   — Как чудесно вновь будет посетить Францию! Как хорошо, что там, наконец, кончились все эти волнения!
   Отец заметил, что пока рано делать окончательные выводы, ведь пока Наполеон жив, можно ожидать чего угодно. Мать, конечно, рассчитывала на лучшее. Она вновь встретилась с сыном, которого порой считала навсегда потерянным. Она была просто счастлива!
   Я заметила, что отец чем-то озабочен, и вскоре после отъезда Шарло, оставшись наедине с ним, спросила, все ли у него в порядке.
   — Ты очень наблюдательная девочка, Джессика!
   — Я думаю, все мы достаточно наблюдательны, если речь идет о близких людях!
   Отец нежно пожал мою руку. Он был не из тех, кто любит открыто демонстрировать свои чувства, так что я не ошиблась: он был действительно чем-то серьезно озабочен.
   — Расскажи мне все, — попросила я. — Я вижу, что тебя что-то беспокоит.
   — То, что я старею, дочь.
   — Стареешь? Ты? Ты никогда не будешь стариком!
   — Увы, я уже приближаюсь к этому возрасту, Джессика! При всем желании я долго не протяну. Ты знаешь, сколько мне лет?
   — Количество лет не играет роли!
   — Как хорошо, если бы это было так! Но это не так!
   — К тебе это не относится: ты всегда отличался от остальных. Ты умрешь тогда, когда захочешь, то есть никогда!
   — Какая у меня очаровательная дочь!
   — Я рада, что ты сознаешь это.
   — Больше всего я жалею о том, что не женился на твоей матери, когда мы были молоды. Если бы нам тогда не помешали, у нас был бы десяток детей, сыновей и дочерей, похожих на мою Джессику!
   — Не стоит сожалеть об этом. У тебя есть чудесный сын Дэвид.
   — Да, он хороший сын, но какое у него потомство? Одна дочь, да и та тоже родила дочь!
   — О, понимаю, мужская тоска по мужчинам в доме!
   — У меня самая лучшая в мире дочь, и я не променял бы ее ни на кого. Но как было бы хорошо, если бы ты родилась мальчиком!
   — Извини, милый папочка, я готова для тебя на что угодно, но не могу изменить свой пол!
   — Я и не хотел бы, даже ради того, чтобы иметь сына!
   — Я растрогана, но разве дела обстоят настолько плохо? Разве в семье нет мальчиков?
   — У Дэвида и Клодины наверняка не будет, а Дэвид не будет жить вечно.
   — Ненавижу разговоры о смерти, это ужасно!
   — Я просто думаю о будущем. Увидев Шарло и его сына Пьера — подрастающего и перенимающего дело отца, который наставляет его, да и других мальчиков… Все это заставило меня задуматься: а что же у нас? Дэвид, а что потом? Джессика, мне уже шестьдесят девять!
   — А выглядишь так, что дашь фору любому, кто на двадцать лет моложе тебя!
   — Даже я не в силах бороться с законами природы, моя милая! Настанет день, когда я умру, а потом за мной последует и Дэвид. А что станет с Эверсли? Ты понимаешь, что наша семья живет в этом доме уже несколько веков?
   — Да, я знаю: когда-то существовало семейство Эверсли, а потом они изменили фамилию.
   — Мне хотелось бы, чтобы семейство Френшоу жило здесь еще четыре столетия! Видишь ли, ты настояла на своем браке, это был твой выбор, а я возлагал все надежды на тебя! Даже если бы ты родила дочь, я бы сказал, что дочь Джессики ничуть не хуже любого мальчишки! А что теперь? Амарилис родила девочку! Если бы она родила мальчика, все обстояло бы по-другому! Я клоню к тому, что у меня единственный наследник — Джонатан!
   — Я понимаю: ты хочешь привезти его в Эверсли?
   — Именно это я собираюсь сделать, причем немедленно. Но он неподходящий человек, и это беспокоит меня! Он похож на своего отца, а его отец никогда не стал бы хорошим хозяином имения!
   — Тебе повезло с близнецами! Очень похоже на тебя: одного тебе, конечно, было мало!
   — С этим мне, действительно, повезло! Джонатан был прекрасным парнем: склонный к риску, храбрый — трудно представить себе человека храбрей. Но с имением ему было бы не управиться. Пришлось этим заниматься Дэвиду, и нужно сказать, он — прирожденный хозяин! Я надеялся, что у Дэвида будут сыновья, но у него родилась Амарилис. В конце концов, остается только Джонатан!
   — Он еще молод!
   — Но кое-какие склонности уже определились! Я даже не стал пытаться приучать его отца к ведению дел в имении; правда, тогда были другие занятия, в которых он преуспел. При нем хозяйство просто рассыпалось бы в пух и прах, а вот этого я бы и не хотел!
   — Значит, ты хочешь заняться Джонатаном?
   — Видимо, придется, но мне это не по душе. Уже ясно, что он за человек! Взять хотя бы случай с дочерью фермера! К счастью, никаких последствий не было, но они могли быть, и тогда ему пришлось бы всю жизнь возиться с ребенком, зачатым на сеновале!
   — Довольно многим удается остепениться после бестолково проведенной молодости!
   — Именно этого я и хочу добиться! Но все-таки нужно иметь склонность к управлению поместьем. У меня это было, хотя я в молодости был похож на Джонатана. Я попадал в переделки, выбирался из них, но главным для меня всегда оставалось имение. Не только, конечно, имение, были и другие дела… Хочу, чтобы Джонатан осознал это! Вот почему я собираюсь привезти его в этот дом.
   — Именно поэтому и хмуришься?
   — Твоя мать сейчас вся под впечатлением от возвращения Шарло, и с нею просто невозможно говорить о чем-то другом!
   — И поэтому ты обращаешься к своему отпрыску, который имел несчастье неправильно выбрать свой пол?
   — Мой отпрыск достаточно умен, чтобы понять: он не был бы мне так близок, родись он мальчиком!
   — Зато был бы удобен?
   — Но в нем не было бы и малой доли твоего очарования!
   — Ты старый шестидесятилетний льстец, папа!
   — Джессика, дорогое мое дитя, я нечасто напоминаю тебе об этом, но запомни: ты и твоя мать — самое дорогое, что есть в моей жизни!
   — Знаешь, дорогой папочка, ты тоже очень нужен нам.
   Мы оба помолчали. Наверное, мы оба чувствовали одно и то же, наконец, отец спросил:
   — Так ты считаешь, хорошая идея — привезти сюда Джонатана?
   — Да, но что скажут Петтигрю? Они могут не отпустить своего дорогого мальчика!
   — Его фамилия Френшоу! Он обязан выполнить свой долг перед семьей! Конечно, это будет означать, что здесь же будет и Миллисент… Ладно, посмотрим.
   Я поцеловала его в лоб и пошла. Я была тронута тем, что отец решил довериться мне, но в то же время стала беспокоиться за него. Было неприятно осознать, что человек, значивший для меня почти все, человек, которого мы чуть ли не обожествляли, испытывавший ко мне глубочайшую любовь, становился стариком.
   После переговоров с семейством Петтигрю было, наконец, решено, что Джонатан переедет в Эверсли. Он должен был работать с Дэвидом, знакомиться с обитателями имения, обучаться управлению хозяйством — все это должно было пригодиться будущему наследнику.
   Дэвид решил, что это — превосходная идея. Конечно, после него, согласно очередности, наследниками были я и Амарилис, но, поскольку мы обе были представительницами прекрасного пола, было нелегко установить, кто из нас имел преимущественное право. После смерти моего отца Эверсли должен был перейти к Дэвиду. С одной стороны, я была дочерью своего отца, но, с другой, Амарилис была прямой наследницей человека, который после смерти моего отца должен был владеть этим поместьем. Так что я решила, что Амарилис имеет преимущество передо мной.
   Все это было сложно, к тому же мы обе понятия не имели, как управляют имением. В любом случае у Джонатана был плюс — он был мужчиной.
   Казалось, вопрос решен. Но отца одолевали сомнения, достоин ли Джонатан наследства?
   — Есть большая опасность, — заметил мне отец во время одного из наших разговоров, — получить хозяина, склонного к азартным играм. Это худшее, что можно себе представить! Эти забавы на сене… еще можно пережить, если они происходят не в нашем поместье…
   — А на стороне это допустимо? — спросила я.
   — Ну, разумеется, — ответил он. — Не следует быть ханжами и осуждать молодого человека только за то, что он время от времени затевает какую-либо интрижку. Все грешат этим!
   — И молодые женщины?
   — Это совсем другое дело!
   — Все-таки большое преимущество быть в наше время мужчиной! — несколько раздраженно заметила я.
   — Я в этом не уверен! У женщин есть свои преимущества, если они, конечно, умеют пользоваться ими.
   — Так нечестно! Эти маленькие интрижки, которые легко прощаются молодому человеку, женщине могут сломать жизнь.
   — Это потому, дорогая, что случайные встречи могут иметь весьма серьезные последствия, и именно женщина отвечает за это. Все очень логично, если поразмыслить! Женщина должна рожать детей от мужа, а если она забеременеет от другого, это как минимум неприлично!
   — Люди все-таки должны помнить, когда они начинают осуждать женщину…
   — Однако мы уклонились от темы. Я говорю о молодом Джонатане. Он относится к тем молодым людям, которые любят развлечения. Единственное, чего я требую, — чтобы он искал приключения за пределами моего имения! И еще — я не потерплю азартных игр! Я видел, как прекрасные поместья шли прахом, и все из-за того, что их владельцы были склонны к азартным играм… Полагаю, что есть такие, кому везет за игорным столом, но это случается редко: на один успех приходится тысяча неудач. Да, я хочу, чтобы молодой Джонатан вошел в силу до того, как я умру! Дэвид слишком мягок, а этому парню нужна твердая рука.
   Вскоре после этого разговора к нам прибыл Джонатан. Его мать решила остаться со своей семьей. Джонатан, конечно, собирался часто навещать ее, да и сами Петтигрю жили не так уж далеко.
   Примерно через неделю после того, как Джонатан поселился в Эверсли, я заметила, что между ним и Тамариск начинают складываться какие-то особые отношения. Он часто навещал нас, а Тамариск ездила в Эверсли, который она считала своим домом, как и Грассленд с Эндерби.
   Их взаимоотношения были весьма своеобразны. Джонатан дразнил Тамариск, а она говорила, что ненавидит его. Он называл ее «маленькой цыганкой», что приводило девочку в ярость. Я сделала Джонатану замечание, на что он ответил:
   — Ну, так она и есть цыганка, разве не так? Она знает об этом, и не думаю, что обижается. Больше того, она гордится своим происхождением!
   Девочка, и в самом деле, была очень сообразительной. Я вдруг поняла, что ей нравятся его шпильки, и она старается расплачиваться с Джонатаном той же монетой. Было заметно, что когда он не появлялся в Грассленде, у нее портилось настроение.
   Ли заявила, что Джонатан хорошо относится к девочке, а уж она-то это чувствовала. Мисс Аллен была рада тому, что с нее снималась хотя бы часть обязанностей, так что Джонатан и Тамариск много времени проводили вместе.
   Странными были их отношения, поскольку слишком уж непохожими были характеры. Несмотря на все свои недостатки, Джонатан был очень приятным парнем. Вряд ли то же самое можно было сказать о Тамариск. Она была своевольна, любила перечить лишь ради того, чтобы ввязаться в спор; она испытывала нервы своей гувернантки, для которой единственным утешением могло служить желание девочки учиться. Тамариск мог заинтересовать какой-то предмет, и тогда она становилась почти послушной, с интересом задавая вопросы и внимательно выслушивая ответы. Но, если что-то не интересовало ее, она проявляла упорное сопротивление, отказываясь учиться. Особенно девочка не любила арифметику, иногда доводя этим мисс Аллен до отчаяния. Мне приходилось вновь и вновь утешать эту молодую женщину. Я боялась, что она оставит нас, и мы не сможем найти другую гувернантку, которая согласится работать здесь.
   Зато Тамариск страстно интересовалась географией и почти так же историей, но ее любимыми предметами были все-таки ботаника и литература. Я предложила мисс Аллен сконцентрироваться именно на этих предметах, хотя, конечно, следовало учить ребенка всему положенному.
   Вообще Тамариск была склонна проявлять как страстную любовь, так и страстную ненависть. Страсть была ключевым элементом ее характера. Если она не ощущала ни любви, ни ненависти, она была безразлична — и именно так она относилась к большинству из нас.
   Правда, к Жанне она питала искренние чувства и очень часто навещала ее. Такие же чувства она испытывала к Ли. Я была довольна, что Ли жила с ней, поскольку была единственным человеком, способным ладить с девочкой. Но уж к Джонатану Тамариск явно была не безразлична. Ее чувства к нему можно было бы определить как страстную ненависть — хотя я не была уверена, что это точная формулировка.
   Сейчас Тамариск было восемь лет, а Джонатану восемнадцать, так что разница в возрасте была огромной. Поэтому меня удивляло, отчего между ними сложились такие отношения? Он был — по крайней мере, так мне говорили, — очень похож на своего отца: несомненно, привлекателен, хотя и с не совсем обычной внешностью. Его чарующая манера поведения, мелодичный голос и какое-то безмятежное отношение к жизни, которое многие люди, особенно женщины, находили очаровательным, делали его неотразимым. У Джонатана была добрая и беззаботная натура. Какие бы дурные поступки он ни совершал, делал он их не со зла. В его отношении к жизни чувствовалась некоторая отрешенность, что, видимо, и позволяло людям прощать ему многое. Мне кажется, он производил впечатление человека, не способного относиться к себе критически. Иногда это помогало ему выходить из трудных ситуаций, о которых мы, возможно, и не всегда знали. Меня не удивляло, что мой отец относился к Джонатану с некоторым подозрением и по секрету просил меня присматривать за ним. В любом случае, появление у нас этого молодого человека внесло в нашу размеренную жизнь известную долю пикантности.
   Я часто бывала в Эверсли. При первой же возможности я брала туда и Эдварда. Моя мать всегда радовалась этому. Джеймс подкатывал его кресло к экипажу, брал Эдварда на руки, усаживал, а когда мы добирались до места, вкатывал на кресле в дом.
   Хотя мне хотелось делать это почаще, я не могла постоянно утомлять Эдварда поездками, но, с другой стороны, ему доставляло большое удовольствие общение с нашей семьей. Включаясь в общие разговоры, он, похоже, зачастую забывал о своей болезни.
   Это произошло в начале июня, когда мы все собрались за обеденным столом в Эверсли: мои родители, Амарилис, Питер, Клодина, Дэвид и Джонатан. Дэвид и Джонатан провели этот день на соседней ярмарке и теперь хвастались своими покупками. Это послужило поводом моему отцу обратиться к одной из своих излюбленных тем.
   — Вы только подумайте, ферма Оуклендс всегда была одной из лучших в наших краях. Это было в те времена, когда еще был жив старый Габриэл. Он бы перевернулся в могиле, если бы увидел, что творится сегодня!
   — Еще бы, когда с твоим домом происходит такое.
   — Не жалейте Тома Габриэла, — проворчал отец. — Он сам во всем виноват!
   — И в чем же конкретно? — спросил Питер.
   — Этот порок погубил тысячи и тысячи людей, — ответил отец. — Этот самый Том Габриэл просто не мог совладать с собой, когда дело доходило до азартных игр! Еще мальчишкой его было не оторвать от игры в ракушки или камешки. Это у него прямо в крови! Бог свидетель, у старого Габриэла была голова на плечах, а вот у Тома Габриэла — пагубная страсть, уничтожившая и его, и его ферму! Азартные игры разрушили больше семей, чем все остальные дурные привычки, вместе взятые!
   — А вы никогда не играли в азартные игры, сэр? — спросил Питер.
   — Только когда был уверен в выигрыше!
   — Ну, тогда это не азартная игра, отец, — сказала я.
   — А я вам говорю, что это дурацкая игра! — возразил отец. Он ударил кулаком по столу. — никогда не допустил бы, чтобы такое творилось в моем доме!
   — Я не думаю, что кто-то из нас склонен к этому, — простодушно заметила Клодина. — Ведь ты не грешишь этим, правда, Дэвид?
   Мать рассмеялась:
   — Я сомневаюсь в том, что Дэвид вообще различает карточные масти!
   — Ну, если уж на то пошло, — заметил Дэвид, — я неплохо разбираюсь в картах, но согласен с отцом: никогда не следует играть на что-то крупное!
   — Так вот, Джонатан, — продолжил отец, — сегодня ты имел возможность посмотреть, что происходит с человеком, увлекшимся этими глупостями!
   — Конечно, — возразил Джонатан, который никогда не упускал возможности поспорить, — он мог бы и выиграть. Тогда, вместо того чтобы продавать с молотка ферму, мог бы прикупить еще несколько!
   И еще раз кулак моего отца опустился на стол, так, что зазвенела посуда.
   — Поосторожней, Дикон, — сказала мать.
   — А я говорю, молодой человек, что это дурацкая игра! Шансы победить здесь — один на миллион. Если только я узнаю, что кто-то здесь собирается играть в азартные игры, я вышибу его отсюда, как пробку!
   Я заметила, что Питер внимательно наблюдает за Джонатаном, и в его глазах появился интерес. Джонатан помалкивал. Он понял, что моему отцу лучше не перечить.
   Мать, как всегда в таких случаях, сменила тему разговора, и первое, что ей пришло в голову, это поражение Наполеона. Это была тема, обсуждать которую, казалось, можно было до бесконечности, и возвращение Веллингтона в Лондон с победой продолжало вызывать интерес.
   — Теперь повсюду пройдут торжества, — с удовольствием заметил отец, — как когда-то после победы Нельсона. Теперь его место занял Веллингтон. Он стал герцогом? Ну что ж, хорошо, когда человека осыпают заслуженными почестями.
   — Ему устроят торжественную встречу, — добавила мать. — слышала, что он не был в стране целых пять лет!
   — Тяжело подолгу не бывать дома, — сказал Питер. — Я знаю, как себя чувствую во время поездок в Лондон, — он улыбнулся Амарилис, в ответ та улыбнулась ему, а Клодина влюбленно посмотрела на них обоих.
   — Говорят, — продолжала мать, — что он не слишком влюблен в свою герцогиню?
   — Но его брак был очень романтичным! — возразила Клодина. — Я слышала, что он влюбился в леди Веллингтон… ну, теперь ее, видимо, нужно называть герцогиней, когда был еще совсем молодым человеком. Говорили, что лорд Лонгфорд, ее брат, в то время не пожелал, чтобы Веллингтон стал его зятем, поскольку тот был вынужден жить лишь на армейское жалованье.
   — Уверена, теперь он смотрит на это совсем по-другому! — вставила я.
   — Ну, тогда женитьба так и не состоялась, и Веллингтон отправился в Индию. Вернувшись, он узнал, что его пассия еще не замужем, — говорят, все это время она оставалась верной ему. — И Веллингтон решил, что просто обязан жениться на ней после стольких лет ожидания.
   — Ты хочешь сказать, что на самом деле он не хотел жениться? — спросил Питер.
   — Так говорят! По слухам, у него были разные подружки.
   Мой отец постучал по столу:
   — Это национальный герой! Он только что победил врага, угрожавшего всему миру! Давайте оставим его в покое, что бы он ни делал. Он это заслужил!
   — Я бы все-таки предпочла верного мужа героическому! — сказала Амарилис, взглянув на Питера.
   — Что ж, давайте надеяться, что все получат то, чего хотят! — заявил отец и добавил: — в Лондоне будут большие торжества по случаю прибытия герцога, и, думаю, неплохо устроить туда семейную поездку.
   — О, это было бы просто чудесно! — воскликнула я. Увидев взгляд, который бросил на меня Эдвард, я пожалела о своих словах.
   Дэвид заявил, что не сможет поехать.
   — Много дел в имении, — пробормотал он.
   Отец согласно кивнул, а Клодина заявила, что тоже останется дома.
   — Но ты, моя дорогая, несомненно, поедешь со мной? — отец улыбнулся матери, тут же ответившей:
   — Да, конечно! — Эдвард сказал:
   — Ты тоже должна поехать, Джессика!
   — В этом я не уверена!
   — Нет, должна! Ты слишком много сидишь дома, и я хочу, чтобы ты немножко развеялась.
   — Амарилис? — спросила мать.
   — Ну, у меня же Елена!
   — Чепуха! — сказала мать. — У нас превосходная нянька, да и твоя мать остается дома. Ты спокойно можешь уехать на несколько дней!
   — Да, поезжай, — сказал Питер. Она улыбнулась и сказала:
   — Ну что ж, тогда я, пожалуй, съезжу!
   — Хорошо, с этим мы решили, — сказал отец. — Я, Лотти, Амарилис, Питер, Джессика… а Джонатан?
   — Ну, конечно! — поспешно ответил Джонатан. — Я не дождусь возможности съездить в город!
   — Собирается хорошая компания! — заметила мать.
   — Вероятно, герцог будет въезжать в Лондон двадцать третьего, — сказал отец. — Думаю, нам следует приехать на пару дней раньше.
   — Пусть будет так! — ответила мать.
   Когда Тамариск услышала, что мы собираемся в Лондон, стала упрашивать нас взять ее с собой. Поначалу я категорически отказывалась: сказать по правде, побаивалась такой ответственности. В Грассленде Тамариск занимались Ли и мисс Аллен — можно было снять с себя некоторую ответственность.
   — Я хочу поехать… очень хочу! — канючила Тамариск. — Почему я не могу поехать? Ну, какая вам разница?
   — Если бы я могла быть уверена, что ты будешь вести себя прилично…
   — Буду, буду! Только разрешите мне поехать! Я очень хочу посмотреть Лондон и герцога!
   — У нас в экипаже не хватит места для Ли или мисс Аллен.!.
   — Ну и пусть они остаются! — Я вздохнула:
   — Если ты пообещаешь мне вести себя хорошо…
   — Буду вести себя хорошо, буду!
   Я приняла решение. Мать меня не одобрила:
   — Брать на себя такую ответственность? В конце концов, она нам даже не родственница.
   — Это ребенок Долли! — напомнила ей Клодина.
   — Да, и странствующего цыгана, — мать.
   — Она попала в нашу семью, потому что тетушка Софи считала ее своей дочерью, — напомнила я. — Она является владелицей Эндерби, так что можно считать Тамариск членом нашей семьи.
   — Мне хотелось бы, чтобы она больше походила на остальных членов семьи!
   — Возможно, девочка еще изменится, ведь она пообещала мне вести себя хорошо.
   Мы выехали чудесным летним утром: мать, Тамариск, Амарилис и я ехали в экипаже, а отец, Джонатан и Питер — верхом. Так мы и прибыли в Лондон.
   Когда мы подъезжали к городу, Тамариск застыла в молчаливом восхищении. Она сидела тихо, скромно, сложив руки на коленях. «Какая она все-таки чудесная, — подумала я, — особенно когда ведет себя так спокойно! Если бы она всегда была такой, я смогла полюбить ее».
   Мы остановились в нашем доме. На следующий день Питер, Амарилис, Джонатан и я повели Тамариск осматривать город. Мы поднялись по Темзе до самого Гринвича. Позже мы прогуливались по парку. Тамариск держала слово и вела себя идеально.
   Мы с матерью и Амарилис воспользовались пребыванием в городе, чтобы сделать необходимые покупки. Питер исчез, как он заявил, по своим делам, а мой отец был тоже чем-то занят. Джонатан еще раз сводил Тамариск на Темзу, и они вместе поужинали. Домой девочка вернулась с сияющими глазами, и мне показалось, что я впервые вижу ее совершенно счастливой.
   Наступило двадцать третье число — знаменательный день. В городе царил настоящий праздник: прославленный герцог возвращался домой с победой. Благодаря его усилиям, этот мерзавец Наполеон оказался на острове Эльба, откуда не мог уже никому причинить зла. Теперь мы могли спокойно спать в своем доме, и все это благодаря нашему великому герцогу. Не было никаких сомнений — герцог достоин столь блестящей встречи.
   — Нам нужно пробраться поближе к Вестминстерскому мосту, где он будет высаживаться, — сказал Джонатан.
   — Там будут толпы народа, — сказал Питер.
   — Возможно, но это самое лучшее место.
   Мои родители собирались наблюдать за происходящим из окна, и отец посоветовал нам сделать та же самое.
   — Ой, давайте выйдем на улицу, — начала упрашивать Тамариск. — Из окна будет совсем не то впечатление! Я хочу быть внизу, там, где много народу.
   — Ты пойдешь со мной? — спросил Джонатан.
   — Да, да! — она запрыгала от радости.
   — Если вы хотите попасть в давку, то отправляйтесь! — сказал отец.
   В конце концов, на улицу отправились Амарилис, я, Джонатан, Питер и Тамариск.
   — Только не к самому Вестминстерскому мосту, — предупредил отец.
   — Я знаю там удобное место, — ответил Джонатан.
   Я была вынуждена согласиться с Тамариск — конечно, на улицах праздник ощущался совсем по-другому: торговцы продавали сувениры-платки и кружки с изображением герцога.
   — Не слишком большая честь для герцога! — заметил по этому поводу Джонатан.
   Оркестр играл «Правь, Британия». Чем ближе к мосту, тем гуще становилась толпа, слышались крики.
   — Остановимся здесь, — сказал Джонатан.
   — Пожалуй, слишком близко, — Питер.
   — Ну и хорошо, — произнес Джонатан, — мы же хотим посмотреть на великого человека!