Карр Филиппа. Случайная встреча

   — Хорошо все-таки, что все поняли, от какой опасности нам удалось избавиться! — проговорил Дэвид. — Сегодня ночью во всей Англии нет ни одного человека, который не гордился бы тем, что он англичанин!
   — Сегодня, пожалуй, так, — согласилась мать, — но уже завтра все может обстоять совсем иначе!
   — Лотти, милая, — отец, — становишься циничной!
   — Такой меня делает толпа! — ответила она.
   — Поехали, Дэвид! — приказал отец, и Дэвид начал разворачивать лошадей.
   Мы отправились в недолгий путь домой по проселкам, на которые падал отсвет огромного праздничного костра. Виднелись и другие костры, разбросанные вдоль побережья, словно драгоценные камни в ожерелье.
   — Эта ночь запомнится на всю жизнь! — произнес Дэвид.
   У меня же перед глазами долго стоял цыган Джейк, словно упрашивающий меня покинуть карету и отправиться с ним, а потом — он, рука об руку с Долли, куда-то исчезающий…
   Через несколько дней случилась неприятность. К моему отцу явился один из егерей: он поймал двух цыган, ворующих в лесу фазанов. Дело в том, что была четкая граница между тем лесом, где цыганам было разрешено разбить табор, и тем, где разводили фазанов. Везде были развешаны бросающиеся в глаза объявления, предупреждающие, что нарушители границ частных владений будут преследоваться по закону. Егерь заметил этих мужчин с фазанами в руках. Он погнался за ними, и, хотя не смог их схватить, ему удалось проследить путь нарушителей до цыганского табора.
   В результате мой отец был вынужден отправиться туда и предупредить цыган: если они будут вновь замечены в попытках вторгнуться на запретные для них территории и будут пойманы, их предадут в руки закона со всеми вытекающими из этого последствиями. Остальные цыгане будут вынуждены убраться отсюда и никогда более не получат разрешения останавливаться на наших землях.
   Отец вернулся, что-то бормоча себе под нос о цыганах, и заговорил о них вновь за обеденным столом:
   — Гордая раса! Как жаль, что они не хотят где-нибудь осесть и заняться делом!
   — Я думаю, им нравится эта жизнь под солнцем, луной и звездами! — вставила я.
   — Поэтично, но неуютно! — заметила Клодина.
   — Я полагаю, — Дэвид, всегда пытавшийся вносить в разговор философские нотки, — если бы они не предпочитали именно такую жизнь, они не вели бы ее!
   — Они просто ленивы! — заявил Дикон.
   — Я не уверена в этом, — возразила моя мать. — Так живут многие поколения унгаи, это их образ жизни!
   — Нищенствовать… дерзить… воровать?
   — Мне кажется, — я, — они считают, будто все земные блага принадлежат всем людям!
   — Это вводящая в заблуждение философия, — возразил мой отец, — и ее приверженцами являются лишь те, кто хочет захватить блага, принадлежащие иным! Как только они их получат, они начнут прилагать все старания к тому, чтобы их сохранить. Такова натура человека, и никакая философия не в состоянии изменить это положение дел! Что же касается цыган, то, если они попадутся на чем-нибудь, я немедленно вышвырну их отсюда! Дерзкий народ! Там был один парень… он очень отличался от остальных: посиживал себе на ступеньках одной из кибиток и играл на гитаре как ни в чем не бывало! Я подумал, что ему неплохо было бы немножко поработать!
   — Это, должно быть, цыган Джейк, — сказала я.
   — Кто? — воскликнул отец.
   — Ну, один из них… Я как-то видела его, и на кухне о нем много говорят…
   — Колоритная фигура! — заметил отец. — Он был кем-то вроде их представителя! Надо сказать, за словом в карман не лезет!
   — Я видела его возле праздничного костра, — добавила я. — Он там танцевал.
   — Я уверен, что это он умеет делать хорошо! Неплохо бы ему еще научиться работать! Я буду рад, когда цыгане в конце концов уберутся отсюда: большинство из них — просто воры и бездельники!
   Затем отец начал рассуждать о том, что теперь может произойти на континенте. Наполеон, по его мнению, будет стремиться достичь каких-то успехов в Европе. Ему нужно восстановить веру народа в непобедимого императора, чей флот был почти полностью уничтожен при Трафальгаре.
   Это произошло примерно через неделю после празднеств по случаю победы. Мы сидели за обеденным столом, когда в холл вбежал один из слуг с сообщением о том, что горит лес.
   Мы вскочили из-за стола и, выбежав из дома, увидели дым и ощутили запах гари. Отец велел всем слугам отправляться к месту пожара с водой. Я бросилась в конюшню и, оседлав лошадь, поскакала в сторону леса. Я чувствовала, что пожар случился там, где цыгане разбили свой лагерь.
   Моим глазам открылась ужасная сцена. Горела трава, и огонь двигался в сторону деревьев. Пламя уже лизало их кору, и я в страхе смотрела на это.
   Отец находился в центре событий, громко выкрикивая команды. Обитатели домов, жившие неподалеку, уже бежали с ведрами воды.
   — Мы должны остановить огонь, пока он не добрался до чащи! — воскликнул отец.
   — Слава Богу, почти нет ветра, — сказал Дэвид.
   Я понимала, что трудность с доставкой воды делает нас беспомощными и лес может спасти только чудо.
   И чудо свершилось! Пошел дождь — сначала моросящий, а затем превратившийся в настоящий ливень. Отовсюду раздавались радостные возгласы. Мы стояли, подняв лица к небу, и по ним текли драгоценные струи дождя.
   — Лес спасен, — заключил отец, — но уж никак не благодаря этим чертовым цыганам!
   Заметив меня, он воскликнул:
   — А ты что здесь делаешь?
   — Мне тоже захотелось приехать сюда! — ответила я. Отец промолчал, продолжая глядеть на затухающее пламя, затем крикнул в сторону стоявших поодаль цыган:
   — К завтрашнему дню освободите мою землю! Потом он развернул лошадь и ускакал. Мы с Дэвидом последовали за ним.
   На следующее утро отец встал рано, я тоже. Он готовился выезжать, и я спросила:
   — Что ты собираешься сделать с этими цыганами?
   — Заставить их уехать!
   — Что? Сейчас?
   — Я выезжаю через несколько минут!
   — Ты собираешься наказать их всех за беспечность одного?
   Он повернул голову и строго посмотрел на меня.
   — Что ты понимаешь? Эти люди чуть было не сожгли мой лес! Как ты думаешь, сколько я потерял бы, если бы не дождь? Я не желаю, чтобы цыгане жгли мои леса и крали моих фазанов! Все они воры и бездельники!
   — Но лес не сгорел, и я не думаю, что тебе жалко пары фазанов!
   — Что это значит? Почему ты пытаешься оправдать эту цыганскую шайку?
   — Но им ведь нужно где-то останавливаться? Если никто не будет им разрешать, куда они денутся?
   — Куда угодно, лишь бы ушли с моей земли! — Сказав это, он тут же вышел. Я поспешила в свою комнату, быстро переоделась в платье для верховой езды и побежала на конюшню. Там мне сообщили, что отец выехал несколько минут назад.
   Я догнала отца еще до того, как он въехал в лес. Услышав стук копыт, он обернулся, резко осадил коня и изумленно уставился на меня.
   — Чего ты хочешь?
   — Ты же собираешься встречаться с цыганами? Я поеду с тобой!
   — Поворачивай и отправляйся домой!
   — Я не отпущу тебя одного!
   Я увидела, как дрогнули его губы. По крайней мере, мне удалось развеселить его.
   — А что, по-твоему, они могут сделать со мной? Схватить, как фазана, и приготовить на ужин?
   — Я думаю, они могут быть опасны!
   — В таком случае тебе тем более не следует появляться там. Отправляйся домой!
   Я отрицательно покачала головой.
   — Ты отказываешься выполнить мой приказ?
   — Я поеду вместе с тобой, я боюсь отпускать тебя одного!
   — Знаешь, с каждым днем ты становишься все больше похожа на свою мать! Ох, уж эти дочки! Даже не знаю, почему я позволяю тебе пререкаться со мной?
   Отец явно был доволен и посмеивался про себя. Развернув коня, он начал пробираться сквозь заросли. Я следовала за ним. Он, конечно, не ожидал никаких неприятностей, иначе настоял бы на том, чтобы я вернулась домой. Отец имел дело с цыганами всю жизнь и, думаю, никогда не встречал с их стороны неповиновения, как, впрочем, и от любого другого, с кем ему доводилось сталкиваться.
   Мы въехали в цыганский табор: четыре кибитки, покрашенные в коричневый и красный цвета, телега, нагруженная корзинами и плетеными матами. Горел костер, возле него сидела женщина, помешивая что-то в котле, из которого попахивало бараниной. Несколько лошадей были стреножены, и четверо или пятеро мужчин, сидевшие возле костра, посматривали на нас. Было ясно, что никто здесь не готовится никуда уезжать.
   Я взглянула на отца: его лицо налилось кровью. Похоже, он был очень рассержен и собирался показать, кто здесь истинный хозяин.
   — Я приказал вам убираться с моей земли! Почему вы все еще здесь? — закричал он.
   Группа людей возле костра не шевельнулась, а женщина продолжала помешивать в котле. Они вели себя так, будто здесь никого не было. Это еще более рассердило отца. Он направил своего коня к сидящим мужчинам. Я поехала следом.
   — А ну-ка, поднимайтесь, мерзавцы! — воскликнул он. — Встать, когда я с вами разговариваю! Это моя земля, я не позволю вам здесь гадить и красть мою птицу! Забирайте лошадей, кибитки и убирайтесь! Вы находились здесь с моего разрешения, а теперь я его отменяю!
   Один из мужчин медленно встал и вразвалочку направился к нам. Во всех его движениях ощущалось оскорбительное высокомерие. Несмотря на смуглую кожу, было видно, что он покраснел, а глаза метали молнии. Я увидела, как он положил руку на рукоять ножа, висевшего у пояса.
   — Мы здесь никому не вредим! — заявил он. — Мы поедем, когда будем готовы!
   — Не вредим? — воскликнул отец. — Поджечь лес — это называется не вредить?.. Не вредить… воруя моих фазанов? Вы отправитесь тогда, когда я скажу, то есть сию минуту!
   Человек медленно покачал головой. Он стоял в угрожающей позе, но мой отец был не из тех, кого можно испугать.
   У меня пересохло в горле, я хотела шепнуть отцу, что нам надо немедленно убираться отсюда. Цыгане в таком настроении очень опасны, это — дикий народ, а мы не вооружены! Глупо оставаться здесь: их много, а нас всего двое!
   — Отец…— прошептала я.
   Он сделал пренебрежительный жест рукой:
   — Оставь меня! И убирайся… немедленно!
   — Без тебя я не уеду! — горячо возразила я.
   Еще один мужчина встал и пошел к нам. За ним последовали и другие. «Четверо… пятеро… шестеро…» — считала я. Они шли очень медленно, словно время остановилось, и добираться до нас приходится очень долго…
   — Вы слышите меня? — прокричал отец. — Начинайте собираться, и немедленно!
   — Земля принадлежит народу! — ответил мужчина с ножом. — У нас есть на нее права!
   — Больше прав, чем у вас! — прокричал еще кто-то из них.
   — Дураки! Бездельники! Вы ответите перед законом! Уж я позабочусь об этом!
   Отец схватил мою лошадь за узду и уже собирался развернуть ее, когда в мое седло ударил камень. У меня дух занялся, но отступать было поздно. Я увидела, как вокруг нас смыкается круг, и впервые в жизни заметила на лице отца страх. Конечно, он боялся за меня! Он был в ужасе от того, что не в состоянии защитить меня.
   Неожиданно от одной из кибиток раздался окрик. Все повернули головы в том направлении. На ступеньках стоял цыган Джейк — очень живописный в своей оранжевой рубашке и с золотыми серьгами, блестевшими в ушах.
   — В чем дело? — воскликнул он.
   Только сейчас, судя по всему, он увидел всю сцену — мой отец, рядом с ним я и рассерженная толпа цыган вокруг.
   — Их светлость желает вышвырнуть нас отсюда, Джейк! — воскликнул один из мужчин.
   — Вышвырнуть? Мы же и так собирались скоро уехать.
   Джейк направился в нашу сторону и подошел поближе. Даже в такой момент он смотрел мне в глаза слегка насмешливо и многозначительно.
   — Добрый сэр! — сказал он высоким звенящим голосом. — Я и мои друзья не собираемся вредить вашим землям! То, что произошло вчера ночью, было просто несчастным случаем! У нас не было намерений нанести вам ущерб!
   — Но вы его нанесли, — заметил отец, — и вы отсюда уберетесь… прямо сейчас!
   — Мы уедем в свое время.
   — Не в свое время, а в мое! И это время настало! Вы уберетесь сегодня, и, клянусь Богом, если вы ослушаетесь, я прибегну к помощи закона! Я упрячу вас на Ботэни Бэй^[1], всех вас! Возможно, хоть там, в конце концов, вас заставят впервые в жизни честно трудиться!
   Человек с ножом придвинулся ближе. Когда он поднял руку, в ней сверкнул металл. В тот же момент кто-то бросил еще один камень.
   — О, Господи, Джессика…— пробормотал отец. Я думаю, он был готов убить человека, бросившего камень, если бы ему удалось схватить его. Мне стало дурно от страха. Я всегда считала отца всемогущим, в нашем доме он был воплощением силы: он прожил жизнь, полную приключений; он встречался лицом к лицу с разъяренной толпой во времена террора во Франции и сумел вырвать у нее из-под носа мою мать. Но сейчас он был безоружен перед лицом превосходящего числом противника. Он был уязвим, ибо боялся за меня так, как никогда не боялся бы за себя.
   Эти цыгане были коварны, и, я думаю, некоторые из них почувствовали в нем слабину. Один из них подошел ко мне и положил руку на мое бедро. Отец попытался схватить его, но тут в дело вмешался цыган Джейк. Он произнес высоким, но властным голосом:
   — Прекрати! Оставь девушку в покое!
   Человек, попытавшийся схватить меня, отступил на шаг назад. Воцарилось зловещее молчание.
   — Вы дураки! — выкрикнул цыган Джейк. — Вы действительно хотите иметь дело с законом?
   Я сомневалась в том, что он может справиться с цыганами. Нож был обнажен и направлен в сторону моего отца. Человек, державший его, продолжал стоять там же.
   — Отойди! — велел ему цыган Джейк.
   Но цыган с ножом, видимо, тоже принадлежал к лидерам.
   — Пора проучить их, Джейк!
   — Не сейчас, и не при девушке! Убери нож, Джаспер!
   Цыган смотрел на свой нож и колебался. Сейчас между ними шла борьба, и я почувствовала, что очень многое решается в этот момент. Люди, наблюдавшие за этой сценой, были одинаково готовы пойти и за одним, и за другим.
   Джаспер жаждал мести, хотел излить свой гнев на того, кто владел землями и от чьего слова зависело пребывание на этих землях цыган. Что думал по этому поводу цыган Джейк, я не знала. Он говорил так, словно цыгане должны были проявлять сдержанность только из-за моего присутствия, а что бы произошло, если бы отец явился сюда один?
   Отец вдруг успокоился и обратился к Джейку:
   — Вы производите впечатление разумного человека: покиньте мои земли до наступления ночи!
   Цыган Джейк кивнул, затем тихо сказал:
   — Уезжайте, уезжайте сейчас же!
   — Поехали, Джессика, — сказал отец.
   Мы развернули лошадей и медленно, шагом покинули цыганский табор.
   Когда мы выехали из леса, отец остановил коня, повернулся ко мне, и я увидела, что его лицо, налившееся кровью во время разговора с цыганами, теперь стало бледным, а на лбу выступили капли пота.
   — С нами чуть не случилась беда! — произнес он.
   — Я была в ужасе!
   — У тебя были причины для этого, но в следующий раз, когда я тебе приказываю, будь добра подчиняйся!
   — А как ты думаешь, что произошло, если бы там не было меня?
   — И ты еще спрашиваешь? Я бы хорошенько разобрался с этими мерзавцами!
   — Нас спас только цыган Джейк, и ты должен признать это!
   — Он такой же жулик, как и все остальные! Если они не уберутся отсюда до рассвета, то их ждут крупные неприятности!
   — Этот мужчина с ножом…
   —Он был готов воспользоваться им!
   — А у тебя, отец, не было ничего!
   — Хотелось бы мне иметь с собой ружье!
   — Рада, что у тебя его не было: вместо него была я, и это оказалось гораздо лучше!
   Отец рассмеялся. Мне кажется, он был очень тронут тем, что я настояла на своем и отправилась вместе с ним.
   — Нет сомнений в том, чья ты дочь! Джессика, забудь мои слова, но я горжусь тобой!
   — Я так рада, что добилась своего и поехала с тобой!
   — Ты думаешь, если бы не поехала, мне пришел бы конец, не так ли? Ты обманываешься: мне доводилось бывать и не в таких переделках! Но больше всего меня поражает то, что все это произошло среди бела дня и на моей собственной земле! Да, и вот еще что — ни слова матери!
   Я кивнула. Мы были слишком взволнованы для того, чтобы разговаривать.
   На следующее утро цыгане уехали, и в кухне раздавались стенания по поводу того, что цыган Джейк покинул нас.

ПРИГОВОР

   После отъезда цыган жизнь стала совсем скучной. Все были огорчены, услышав о крупной победе Наполеона в декабре под Аустерлицем. Оказывается, он вовсе не был разбит: Трафальгар лишил его военно-морских сил, но теперь он стремился доказать свое превосходство на суше.
   Между тем жизнь вошла в обычную колею: уроки, прогулки верхом и пешком, посещения больных, живущих по соседству, с соответствующими дарами. Только когда началась подготовка к Рождеству, жизнь вновь наполнилась событиями. Рождественское полено, которое торжественно вносят в дом, поиски омелы, сбор хмеля, непрерывная суматоха на кухне, выбор подарков для всех знакомых и предположения о том, что они могут подарить нам, — в общем, обычная суета, предшествующая Рождеству.
   Рождество пришло и ушло, настал январь. Минуло уже три месяца с тех пор, как цыгане покинули наш лес, а я не забыла цыгана Джейка и полагала, что никогда его не забуду. Он произвел на меня огромное впечатление: я обнаружила, что думаю о нем даже в самые неподходящие моменты. Я была уверена в том, что он каким-то особым образом сумел привлечь мое внимание к себе и, несомненно, произвести на меня определенное впечатление. Джейк заставил меня почувствовать, что я уже не ребенок и что есть множество вещей, которые я могла узнать бы от него. Я была расстроена тем, что он уехал до того, как я смогла понять, что между нами что-то возникло.
   Дули холодные северные ветры, принося с собой снегопады. В доме топили камины. Я любила, когда в спальне горел огонь. Было приятно лежать в кровати и наблюдать за языками пламени, бьющимися за каминной решеткой, — синие огоньки, приобретавшие такой цвет оттого, что камин топили деревом, долго пробывшим в воде и потом выброшенным на берег во время шторма. В детстве нам доставляло большое удовольствие собирать такое дерево и самим бросать в огонь найденные обломки. Я всегда считала, что картинки, которые рисуют эти голубые язычки, — самые красивые.
   Там, за стенами, бушевал ветер, а в доме было тепло и уютно — возле этих очагов, где мы поджаривали орехи и рассказывали друг другу истории, как в каждую зиму.
   Стояла середина января, был гололед, когда Долли Мэйфер приехала в Эверсли в паническом состоянии. Она попросила вызвать молодую миссис Френшоу: похоже, к Клодине она питала особое доверие. Я как раз входила в холл, когда и Клодина вошла туда, и поэтому сразу узнала о случившемся.
   — Я насчет своей бабушки… Ах, миссис Френшоу, она ушла от нас!
   — Ушла! — на секунду я подумала, что она умерла, поскольку люди говорят «ушла», боясь произнести вслух слово «умерла», пытаясь говорить о необратимом событии так, будто оно становится менее трагичным, если назвать его как-то иначе. Долли продолжала:
   — Она ушла! Я пришла в ее комнату, а ее там нет! Просто куда-то ушла…
   — Ушла! — как эхо, повторила Клодина. — Да как это могло случиться? Она же вообще ходила с трудом! Да и куда она могла уйти? Расскажи мне подробней…
   — Я думаю, она ушла ночью.
   — О нет… Долли, ты уверена?
   — Я обыскала весь дом: ее нет!
   — Этого не может быть! Лучше я схожу посмотрю сама.
   — Я тоже пойду, — сказала я.
   Клодина поднялась в свою комнату, чтобы надеть теплую накидку и взять снегоступы. Долли глядела на меня, как всегда, несколько смущенно:
   — Просто не знаю, куда она могла деться?
   — Где-нибудь недалеко: она же почти не вставала с постели!
   — Не представляю, куда она могла деться?.. — бормотала она.
   Клодина спустилась, и мы отправились в Грассленд. В доме было всего двое слуг: мужчина, управлявшийся с небольшим хозяйством, жил в полумиле отсюда, ему помогала жена.
   Долли провела нас в комнату миссис Трент.
   — В этой кровати никто не спал, — заметила я.
   — Значит, она не ложилась в кровать?
   — Ну, так она где-то здесь, в доме! Долли покачала головой:
   — Ее здесь нет. Мы уже везде посмотрели. Клодина направилась к шкафу и открыла его дверцы.
   — А взяла она теплый плащ? — спросила она. Долли кивнула. Да, теплого плаща не было.
   — Тогда она, и в самом деле, куда-то ушла…
   — Это в такую-то ночь? — спросила Долли. — Она бы просто погибла!
   — Мы обязательно должны найти ее! — воскликнула Клодина. — У нее наверняка случилось что-то вроде приступа! Но куда она могла пойти?
   Долли покачала головой.
   — Я вернусь в Эверсли! — заявила Клодина. — Мы пошлем несколько человек, чтобы поискали ее! Похоже, собирается снег? Но где же все-таки она может быть? Не беспокойся, Долли, мы найдем ее! Ты оставайся здесь, затопи камин в ее спальне. Когда она вернется, ей, наверное, понадобится тепло.
   — Но где же она? — воскликнула Долли.
   — Вот это мы и должны выяснить. Пошли, Джессика!
   Пока мы шли обратно в Эверсли, Клодина говорила:
   — Какое странное происшествие!.. Эта старуха… она ведь с трудом поднималась и спускалась по лестнице! Просто не представляю, что все это может значить? Ах, моя милая, я искренне надеюсь, что с ней все в порядке! Просто не представляю, что будет с Долли, если с миссис Трент действительно что-то случилось!
   — Миссис Трент только и нужна была Долли!
   — Ну, Долли… одна-одинешенька во всем мире!
   — Она не могла уйти далеко.
   — Нет, скоро ее отыщут. Но если она провела в такую погоду всю ночь на улице…
   — Должно быть, она где-то укрылась?
   Как только мы вернулись в Эверсли и рассказали о случившемся, были организованы группы, отправившиеся на поиски. Как и предполагалось, пошел снег и задул сильный ветер, почти буря. Поиски продолжались весь день, и только к вечеру миссис Трент была обнаружена. Нашли ее не те, кто искал, а Полли Криптон. Полли отправилась, несмотря на плохую погоду, к миссис Граймс, ужасно страдавшей от ревматизма, чтобы отнести ей лекарство. Возвращаясь, Полли наткнулась на что-то, лежащее возле ворот сада. К ее ужасу, оказалось, что это женское тело, а присмотревшись, она узнала миссис Трент и поняла, что она мертва! Полли поспешила поднять тревогу, и тело миссис Трент было, наконец, доставлено в Грассленд.
   Мы отправились туда — моя мать, Клодина, Дэвид, Амарилис и я. Пришел и доктор. Он сказал, что усилия, потребовавшиеся для столь дальней прогулки, были слишком велики для плохого здоровья миссис Трент. По его мнению, именно физическое истощение и стало главной причиной ее смерти, но даже если бы не это, она в любом случае замерзла бы до смерти.
   — И почему ей взбрело в голову выйти из дома в такую погоду? — воскликнула Клодина.
   — Должно быть, на нее нашло временное помешательство, — предположила мать.
   — Меня сейчас беспокоит Долли, — продолжила Клодина. — Нам придется позаботиться о ней!
   Бедняжка Долли! Она жила как во сне и проводила много времени в Эндерби, где ей оказывала теплый прием тетушка Софи — пострадав сама от несчастного случая, она всегда была готова проявить сострадание к тем, с кем жизнь поступила подобным образом.
   Настал день похорон. Все хлопоты на себя взяла Клодина. Долли апатично стояла в стороне, принимая помощь окружающих как должное. Мы все присутствовали на церемонии в церкви и сопровождали гроб к могиле. Бедняжка Долли, на которую обрушилось такое горе, выглядела бледной и хрупкой, а когда она волновалась, деформация ее лица становилась более заметной. Пришла даже тетушка Софи, одетая в черное, в шифоновом капюшоне, наполовину скрывающем лицо. Странно она выглядела у могилы — как большая черная птица, вестник смерти. Однако Долли старалась держаться поближе к ней, и присутствие Софи явно доставляло ей большее облегчение, чем Клодины, которая так много помогала ей.
   Клодина настояла на том, чтобы все, кто был на похоронах, пришли в Эверсли, так что все собрались на поминки миссис Трент. Говорили, как она была добра, как воспитывала свою внучку и как хорошо управляла Грасслендом, что было нелегко для женщины, даже обладающей соответствующими способностями. Они вспоминали все хорошее, что можно было сказать о миссис Трент. Когда она была жива, те же люди не раз называли ее старой ведьмой, говоря, что если бы она вела себя по-другому, ее внучка Эви ни за что не покончила бы с собой, узнав о своей беременности, а бедняжка Долли сгубила свою жизнь, ухаживая за ней. Но теперь миссис Трент умерла, а смерть лишает человека недостатков и прибавляет достоинств.
   Но, конечно, с особым жаром обсуждались не достоинства миссис Трент, а возможные причины, по которым она покинула уютный Грассленд и отправилась в пронзительный ночной холод.
   Клодина предложила Долли остаться ни несколько дней в Эверсли, но тетя Софи настаивала на том, что та должна отправиться в Эндерби. Понятно, что Долли предпочла второй вариант. Таким образом, Долли прожила у тетушки Софи неделю после похорон, а затем вернулась в Грассленд. Клодина сказала, что мы все должны присматривать за ней и сделать все возможное, чтобы помочь пережить эту трагедию.
   Однажды вернувшись домой после визита к тетушке Софи, Клодина выглядела опечаленной, и по выражению ее лица я поняла, что там что-то случилось. Клодина прошла прямо в комнаты моей матери, и они заперлись.