Карр Филиппа. Случайная встреча

   Мы уселись в кресла в летнем домике. Между нами был небольшой стол с белой крышкой. Когда Ли садилась, я заметила, что к ее кожаному ремню Прикреплены ножны. Она носила с собой кинжал. Я вспомнила, как ее отец говорил о том, что она теперь умеет постоять за себя. Этот кинжал составлял поразительный контраст с ее воздушным обликом. «Все это понятно, — подумала я. — Если бы со мной произошло подобное, то я, наверное, носила бы на поясе кинжал».
   Сначала Ли повернулась к Амарилис и взяла ее руку. Это была очаровательная картина — две юные женские головки, одна светлая, а другая черная рядом! Двое самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни, — и такие разные. Амарилис — совершенно открытая и даже, пожалуй, наивная; Ли — задумчивая, в ее глазах — бездна, и к тому же — кинжал у пояса!
   — Я вижу счастье! — воскликнула она. — Да, я сразу же это почувствовала! Ты пойдешь по жизни спокойно, как ходят по ней молодые: в душе ты молода, и это прекрасно. Есть опасности вокруг тебя, под тобой, над тобой, но ты пойдешь прямо и не будешь смотреть ни вверх, ни вниз. А поскольку ты не будешь видеть зла, то и оно тебя не сумеет коснуться.
   — Как-то неопределенно, — проговорила Амарилис — Мне все-таки хотелось бы узнать эти опасности!
   Ли покачала головой:
   — Лучше оставить все как есть. Ты — счастливая девушка! Это все, что я могу тебе сказать.
   Амарилис выглядела разочарованной, но Ли отказалась добавить что-либо еще. Потом она повернулась ко мне. Я протянула руку, и она взяла ее.
   — О да…
   Ли слегка прошлась по кисти моей руки и взглянула мне прямо в лицо. Ее темные глаза, казалось, пронизывали меня насквозь, и я чувствовала, как все мои тайные мысли открываются ей: моя мелочная ревность, зависть, гордыня — моя, прямо скажем, не блестящая натура.
   Она сказала:
   — Скоро будут просить твоей руки, и нужно сделать выбор. От этого выбора будет очень многое зависеть!
   — А нельзя сказать, что мне следует делать?
   — Тебе самой придется решать. Здесь линии разветвляются. Выбрав одну из них, ты окажешься в опасности!
   — А как мне узнать, какая из этих линий опасна? Ли помолчала, прикусив губу.
   — У тебя очень сильная воля! Что бы ни произошло с тобой, ты сама сделаешь выбор. Все может благополучно кончиться, однако тебе надо быть предельно осторожной. Ты вся окружена силами… силами зла.
   — Что это за зло? Она покачала головой:
   — Я с самого начала видела это… и хотела предупредить тебя. Тебе нужно быть осторожной. Не действуй поспешно, будь осмотрительна!
   — Да как я могу вести себя осторожно, если не знаю, чего мне опасаться?
   — Будь осторожна во всех своих действиях. Можешь быть уверена в одном — настанет время выбора! Можешь выбрать один путь — тот, на котором не встретишь зла. Можешь выбрать другой, и тогда… тогда встретишься с ним!
   — Что за зло? Смерть? — Ли не ответила.
   — Значит, это смерть? — настаивала я.
   — Это не вполне ясно. Смерть может быть… не твоя, чья-то смерть! Это все, что я могу сказать.
   — И ты поняла все это, встретив меня? Ты хотела прийти и предупредить меня?
   — Я не знала, что именно я выясню. Я никогда не знаю заранее, но у меня было очень сильное желание прийти и предупредить тебя!
   Ли отпустила мою руку и посмотрела на меня. В этот момент открылась дверь летнего домика. Я недовольно посмотрела в ту сторону. Меня заинтриговало гадание, и я хотела услышать еще кое-что.
   В дверях стояла Тамариск. Она была одета в красное платье и легкий плащ цвета морской волны. Цвета очень красиво сочетались. В основном одежду для нее шила Жанна, и цвета она умела подбирать замечательно.
   — Чего ты хочешь, Тамариск? — спросила я.
   — Видеть тебя! Что вы здесь делаете? — она уставилась на Ли. — Ты цыганка?
   — Да, цыганка.
   — Я про тебя знаю, мне рассказали Дженни и Мэб!
   — Что они рассказали тебе? — резко спросила я.
   — Ну, не мне, но я слышала. Ты живешь в лесу и предсказываешь судьбу!
   Тамариск подошла поближе и остановилась, внимательно разглядывая Ли. Та, в свою очередь, не могла оторвать глаз от ребенка. Я решила, что она поражена исключительной красотой девочки.
   — Предскажи мне судьбу тоже, — попросила Тамариск.
   — Предсказание судьбы не для детей, — заметила я.
   — Для детей тоже, для всех!
   Ли осторожно взяла в свои ладони маленькую ручку и мягко сказала:
   — Когда ты так молода, на ладошке еще ничего не написано. Все будет, когда ты станешь постарше.
   — Ничего не написано? — Тамариск схватила мою ладонь и стала ее рассматривать. — У Джессики тоже ничего не написано!
   — Это пишется не пером, — объяснила Ли, — а жизнью.
   — А что такое жизнь?
   — Жизнь — это то, что мы есть, то, чем мы становимся.
   — Я хочу, чтобы жизнь тоже написала что-нибудь у меня на руках!
   — Она напишет, — с улыбкой сказала Ли. — Мне кажется, ей придется написать очень многое!
   Это удовлетворило Тамариск.
   — Там четыре щенка. Мне понравился самый большой: он громко визжит и очень жадный!
   — А кто тебя водил смотреть щенков?
   — Дженни.
   — А где она сейчас?
   Тамариск пожала плечами.
   — А у цыган есть щенки? — спросила она.
   — О, да, — ответила Ли. — У нас тоже есть собаки, и иногда у них бывают щенки.
   — А где пишет для них жизнь? У них же нет никаких ладошек?
   — Жизнь найдет, где написать, — сказала Амарилис. Тамариск очень заинтересовалась Ли. Она положила руку ей на колени и разглядывала лицо.
   — А у тебя в ушах золотые кольца. Я тоже хочу золотые кольца в уши!
   — Тамариск всегда хочет что-нибудь, что есть у других! — сказала я.
   — Я хочу золотые кольца в уши! — канючила она.
   — Возможно, когда-нибудь…— начала Амарилис.
   — Я хочу сейчас! Они все время говорят «когда-нибудь», — пожаловалась она Ли. — А ты живешь в кибитке?
   — Да.
   — И ты там спишь?
   — Да. Иногда, когда бывает очень жарко, мы спим на улице, под открытым небом, и, проснувшись ночью, можем видеть, как над головой мерцают звезды. А иногда бывает луна.
   — И я хочу спать под звездами!
   — Возможно, и поспишь… Когда-нибудь.
   — Ну вот, теперь и ты будешь говорить «когда-нибудь»! Я не хочу когда-нибудь! Я хочу сейчас!
   Я услышала взволнованные крики Дженни:
   — Мисс Тамариск! Мисс Тамариск! Куда вы делись? — Тамариск ткнулась головой в колени Ли. Я увидела, как длинные загорелые пальцы Ли осторожно перебирают темные прямые волосы ребенка. Подойдя к двери домика, я крикнула:
   — Она здесь! А вы уже решили, что потеряли ее?
   — Она куда-то побежала и, не успела я оглянуться, как она исчезла, мисс Френшоу!
   — Она здесь. Наверное, ее придется сажать на цепь, как непослушную собачку.
   Тамариск подняла голову и показала мне язык.
   — Да, придется, ничего не поделаешь! — продолжала я. — И придется научить ее вести себя, как следует!
   — Я знаю, как себя вести!
   — А если знаешь, почему поступаешь наоборот?
   — Пойдемте, мисс Тамариск, — сказала Дженни. — Жанна уже ждет нас.
   Она крепко взяла за руку Тамариск и вывела ее.
   — Очень красивый ребенок! — сказала Ли, когда дверь захлопнулась.
   — И очень непокорный! Все ее портят.
   — Она похожа на…
   — На цыгана Джейка? — спросила я. — Естественно: он же ее отец!
   Ли кивнула. Ее лицо было непроницаемо, и я не могла понять, о чем она думает сейчас.
   — Бедняжка Тамариск, — сказала Амарилис, — ее мать умерла!
   — У нее есть отец…— начала Ли.
   — Отец, который не знает о ее существовании! — закончила за нее Амарилис.
   — Это его ребенок! — проговорила Ли. — В этом не может быть никаких сомнений!
   Некоторое время она молчала, а затем продолжала:
   — Мне жаль, что я не смогла рассказать вам большего. Не хочу болтать всякий вздор, как делают некоторые из цыган. Вдохновение, истина они лишь иногда осеняют… И этого, действительно, нужно ждать. Иногда они так и не приходят, и тогда никакого гадания не получится. Что же тогда остается делать? Ведь не можешь сказать: «Ничего не чувствую, или ты меня не можешь вдохновить. Силы молчат»? Или, например: «Я не хочу тебе это рассказывать»? Ну как такое можно сказать? Мы можем только ждать. Бывает так, что это приходит, а бывает и нет.
   — Я прекрасно понимаю это, а ты, Амарилис?
   — Я тоже, — ответила она. — Мне предсказали такую хорошую судьбу! Бедная Джессика, мне очень жаль, что эти темные силы…
   — Эти силы окружают нас всех! Нужно вести себя так, как ты, — не смотреть ни вверх, ни вниз. Тогда мы с ними не столкнемся и, возможно, добрый ангел направит наши стопы в нужном направлении.
   Я принесла с собой деньги, и мы заплатили за гадание. Ли приняла деньги с благодарностью. Мы проводили ее до ворот, а затем вернулись в дом.
   Тамариск и Жанна уже уехали.
 
   Гости собирались. Прибыли лорд и леди Петтигрю с Миллисент и ее сыном Джонатаном.
   Джонатан был немного моложе меня, а Миллисент, моя невестка, была ровесницей матери Амарилис — Клодины. Ничего не скажешь — то, что мои родители Поздно родили меня, делало мои родственные связи весьма сложными.
   Мне очень нравился Джонатан. Он был веселым мальчиком, с которым постоянно случались мелкие неприятности. Он был просто очарователен, особенно когда с обезоруживающей улыбкой извинялся за доставленные хлопоты. Его мать говорила, что он во всем похож на своего отца, погибшего много лет назад в перестрелке с французским шпионом.
   Семейство Петтигрю часто посещало Эверсли, и в один прекрасный день Джонатан должен был унаследовать это поместье. Мой отец интересовался мальчиком, хотя тот, бывало, доводил его до белого каления.
   Леди Петтигрю была весьма аристократична и полагала, что может разобраться в чужих делах гораздо лучше кого бы то ни было и, к несчастью, пыталась это делать. Лорд Петтигрю был очень приятным пожилым мужчиной, благородным и сдержанным. Как я заметила Амарилис, ему пришлось стать таким, прожив многие годы бок о бок с леди Петтигрю. Клодина говорила, что она стареет, и потому нам следовало относиться к ней терпимо. Амарилис ходила у нее в любимицах, в отличие от меня, поскольку я никак не могла избежать искушения ввязаться с ней в споры.
   Семейство Петтигрю приехало к нам за несколько дней до дня рождения, и мы все были приглашены отобедать у Баррингтонов. За обеденным столом я оказалась рядом с Эдвардом и начала задумываться, не сажают ли нас вместе специально, так как подобное случалось не первый раз.
   — Я с огромным нетерпением жду вашего дня рождения, — сказал он. — Восемнадцать лет, знаменательная дата, не так ли? Считается, что это — весьма важный жизненный рубеж!
   — Когда расстаешься с детством!
   Серьезно взглянув на меня, он кивнул. Мне стало не по себе. Интересно, к чему он клонил? Неужели он действительно подумывал о браке? Я надеялась, что это не так. Мне всегда хотелось поскорей стать взрослой, но, взрослея, человек вынужден принимать определенные решения. Мне пока еще не хотелось замуж. Конечно, мне нравился Эдвард Баррингтон, но, кроме него, мне нравились и некоторые другие молодые люди, жившие по соседству. О да, я желала стать взрослой, но совсем не хотелось прямо из детства «прыгнуть» в замужество. Я не возражала бы некоторое время побыть объектом внимания разных мужчин. И не желала ограничивать себя вниманием одного-единственного, что, как я полагала, было бы моим уделом, выйди я замуж.
   В этот вечер чувствовалась легкая печаль: времена менялись, ничто не оставалось неизменным. Я взглянула через стол на своего отца и вдруг с горечью осознала, что он уже старик. Великий Дикон — старик! У меня с ним всю жизнь складывались весьма своеобразные отношения. С самого раннего детства мне нравилось, что только я и моя мать были способны несколько смягчить его. Я вспомнила, как Амарилис говорила: «Попроси своего отца. Он согласится… если ты попросишь его». А мисс Ренни вторила: «Мисс Джессика знает, как ей обращаться со свои отцом». Это было особенно удивительно, так как мне не пришлось ничего узнавать: мне нужно было просто существовать на свете! Я нежно любила отца. Несмотря на все его грехи — а я предполагала, что в молодости он был грешен, — я любила его больше всех на свете, за исключением, возможно, своей матери, которую любила не меньше. Но теперь они оба старели и могли умереть. У отца был свежий цвет лица, он производил впечатление здорового человека, но с болью в сердце я осознавала, что ему уже далеко за шестьдесят, и эта мысль пугала меня. А матери было за пятьдесят. Конечно, она все еще была красавицей: ее красота была такова, что не вянет с годами, а дается на всю жизнь. Но в ее волосах уже поблескивала седина, хотя они еще оставались пышными, а глаза, хотя и были уже в морщинках, сохраняли тот же ярко-синий цвет. Но мои родители становились стариками, и Эдвард Баррингтон своими намеками — если только это были намеки — напомнил мне об этом.
   — Вы, кажется, опечалены? — спросил Эдвард. Я улыбнулась ему.
   — Печальна? Нет, вовсе нет.
   Я оживленно заговорила с ним, пытаясь отогнать неприятные мысли.
   Вечером, когда мы вернулись домой, ко мне в комнату зашла мать: у нее была такая привычка. «Временами, — она, — нужен какой-нибудь, уютный уголок». Сегодня, видимо, настало такое время.
   — Приятный вечер! — сказала она. — У Баррингтонов всегда так. Очень милые соседи! Нам повезло, что они решили поселиться в Грассленде.
   — Конечно, они отличаются от последних его обитателей!
   Мать нахмурилась.
   — Да, старая миссис Трент всегда была неудобной соседкой, а уж после этой трагедии с Эви… А потом еще бедняжка Долли… Похоже, их всех преследовал злой рок!
   — Эдвард обеспокоен волнениями рабочих из-за новых машин.
   — Да, я слышала об этом, но уверена, что Эдвард справится с трудностями. Он из тех людей, кто умеет их преодолевать. Он мне нравится, а тебе?
   Я взглянула на нее и рассмеялась.
   — Ты хорошо меня знаешь! — улыбнулась она. — Временами мне кажется, что ты умеешь читать мысли!
   — Как, например, сейчас?
   — Он очень серьезный человек! Миссис Баррингтон намекнула мне, ну, что ты нос воротишь? Такими уж бывают родители! Когда-нибудь ты это поймешь… В общем, мне показалось…
   — Слушай, почему ты не скажешь прямо? Ты хочешь узнать, хочу ли я выйти замуж за Эдварда Баррингтона? Отвечаю, мама: я не желаю выходить замуж ни за него, ни за кого-нибудь другого!
   — Ну, не смотри на меня так сердито! Никто не собирается тащить тебя к алтарю против воли!
   — Да вы бы и не затащили меня! — Она рассмеялась.
   — Ладно, это просто болтовня! Но все-таки мне хочется видеть тебя в браке счастливой. И хорошо бы обзавестись детьми смолоду!
   — Как ты обзавелась мной?
   — Тут был особый случай!
   — Я не хочу даже думать о замужестве! Мне хочется еще некоторое время побыть свободной.
   — Конечно, но, если ты решишь выйти за Эдварда Баррингтона, мы все будем очень довольны этим. И жить ты будешь совсем рядом!
   — Он живет в Ноттингеме, а это отнюдь не близко!
   — Да, но Грассленд должен стать чем-то вроде родового гнезда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжала в дальние края!
   — Я не собираюсь куда-то уезжать или выходить замуж, по крайней мере, — пока! Мне нравится здесь, и я не представляю, чтобы я могла кого-нибудь полюбить так сильно, как люблю тебя и отца!
   Мать была глубоко тронута.
   — Дорогая, дорогая моя Джессика! — воскликнула она. — Какую радость доставляешь ты нам обоим!
   — Мне и не нужно доставлять вам радость, вам вполне достаточно друг друга!
   — Я очень счастлива!
   — Я думаю, все мы счастливы! Она рассмеялась.
   — Мы становимся сентиментальными!
   — Мне стало вдруг грустно за обедом. Я решила, что вы стареете, ты и отец, и это напугало меня! Просто не знаю, как я жила бы без вас, без обоих…
   — Мы всегда будем с тобой до тех пор…
   — Это я и имею в виду!
   — Мое милое дитя, вся моя радость — это муж и дочери… ты и Клодина! Шарле..
   — Ты редко говоришь о нем.
   — Я часто вспоминаю о нем! Он покинул нас… в тот самый день, много лет назад, и с тех пор я не видела его. Возможно, в один прекрасный день мы встретимся? В конце концов, он мой сын, но, думая о нем, я всегда благодарю Бога за то, что он даровал мне дочерей!
   — Ну, так кто становится сентиментальным? Ты собираешься жить вечно, а я хочу быть рядом с тобой, твоя незамужняя дочь, которая всегда сумеет позаботиться о тебе!
   Открылась дверь, и вошел отец.
   — Объясните, что здесь происходит? — потребовал он и посмотрел на мать. — Я уже начал думать, что с тобой что-то случилось!
   — Мы просто решили поговорить, — объяснила она.
   — Ты выглядишь немножко… необычно!
   — Джессика только что пообещала, что будет заботиться о нас до конца наших дней!
   — Заботиться о нас? Когда это мы нуждались в чьей-то заботе?
   — Она беспокоится, что мы стареем. И категорически настроена против брака, поскольку любому соискателю руки предпочитает тебя!
   — Ну, в этом я не. сомневался. Ей еще предстоит убедиться в том, что со мной не сравнится никто!.'
   — Это правда! — согласилась я. Мать взяла отца под руку.
   — Этот разговор у нас зашел после того, как я упомянула.:, или намекнула… что у Эдварда Баррингтона, судя по всему, есть планы в отношении нашей дочери!
   — Я бы не возражал против такого зятя!
   — Но ведь это я должна возражать или не возражать, дорогой папа!
   — Как правило, в хороших семьях обязательно требуется родительское одобрение!
   — Но у нас совсем другая семья! Наша семья! Пожалуйста, выбросьте из своих глупых старых голов мысль о том, что необходимо подобрать мужа! Я выберу сама, когда понадобится, а сейчас я очень хочу, чтобы все оставалось, как есть!
   — Сказано ясно! А что за разговоры насчет старения? Я никогда не буду старым!
   Он взял мое лицо в ладони и взглянул в глаза.
   — Не беспокойся. Разве когда-нибудь тебя к чему-нибудь принуждали? Ничто не изменится только оттого, что ты уже достигла почтенного возраста — восемнадцати лет! Все образуется само собой, и все будет хорошо. Ты, как и я, родилась счастливой! Жизнь создана для таких людей, как мы с тобой! Дурной человек, старый грешник, а рядом с ним живут две лучшие в мире женщины!
   Он поцеловал меня.
   — Спокойной ночи! — просто сказал он. Мать тоже поцеловала меня, и они ушли. Значит, ничто не изменилось? Никто не станет заставлять меня делать то, что я не хочу?
   Моя судьба находилась в моих руках.
   Наступил день праздника. С утра мы с Амарилис отправились верхом в Эндерби. Мы даже не помышляли о том, что тетушка Софи может принять приглашение, но следовало уверить ее в том, что, если она все-таки захочет явиться, мы будем счастливы видеть ее.
   Я сказала Амарилис:
   — Как хорошо убежать сейчас из дома! Такая суета, когда слуги бегают, как муравьи. Все кажутся страшно занятыми, но, на самом деле, просто не знают, к чему приложить руки!
   — Нужно ведь так много всего приготовить. Наши матери хотят, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. Они расстроятся, если что-то будет не так!
   Мы добрались до Эндерби. Нас встретила Жанна, сообщившая, что тетушка Софи чувствует себя неважно, она считает, что у нее начинается простуда.
   — Так, значит, она не приедет сегодня к нам в гости? — спросила я. — Мы ведь приехали справиться о ее самочувствии и сообщить, что будем рады видеть ее у себя!
   — О, в гости она не сможет приехать, но будет очень рада видеть вас!
   Мы прошли в комнату тетушки Софи. За небольшим столиком сидела Тамариск и рисовала что-то страшное.
   — Как жаль, что вы плохо себя чувствуете, тетя Софи, — сказала я.
   — Мы вас не беспокоим? — спросила Амарилис.
   — Нет, нет, проходите. Видимо, мне придется провести денек-другой в постели. Жанна считает, что так будет лучше. Тамариск составит мне компанию.
   Тамариск оторвала взгляд от рисования и приняла такой вид, будто и в самом деле совершала акт милосердия.
   — А что ты рисуешь? — спросила ее Амарилис.
   — Я рисую цыган!
   — Она видела цыган вчера, правда, Тамариск? — спросила тетушка Софи. — А мы-то искали ее! Жанна отправилась на розыски и обнаружила, наконец, что она у цыган!
   — Мне нравятся цыгане! — сказала Тамариск. — У них есть кибитки. Они в них спят, а иногда спят на траве. Там у них есть лошади, собаки и дети — без башмаков и без чулок! Я тоже не хочу носить башмаки и чулки!
   — Тогда ты поранишь себе ноги.
   — Цыгане не ранят себе ноги!
   — Они просто привыкли к этому, — сказала я, — но им очень хотелось бы иметь башмаки!
   Тамариск задумалась, а затем сказала:
   — Они разжигают на земле костры, а потом на них варят себе обед.
   Амарилис обратилась к тетушке Софи:
   — Моя матушка была бы очень рада, если бы вы приехали к нам в гости сегодня вечером.
   — Дорогое мое дитя, — сказала тетушка Софи, — боюсь, что не смогу.
   — Я хочу приехать к вам в гости! — закричала Тамариск. — должен быть мой день рождения!
   — Но мы ведь всегда празднуем твой день рождения, моя любимая! — заметила тетушка Софи.
   — Я хочу сегодня!
   — Сегодня день рождения у Джессики и Амарилис.
   — У меня тоже есть день рождения!
   — У всех у нас есть свои дни рождения, и так уж получилось, что сегодня мы празднуем мой и Амарилис, — объяснила я ей.
   — Сразу два? И у меня тоже сегодня день рождения, я хочу в гости!
   — Моя дорогая, — сказала тетушка Софи, — сегодня праздник не для детей, а для взрослых.
   — Я не хочу детского праздника! Я хочу взрослый, я хочу поехать в гости!
   Тамариск бросила взгляд на меня и, оставив рисование, подбежала к тетушке Софи и умоляюще взглянула на нее.
   — Ну, пожалуйста, я хочу в гости!
   — Ну что ты, Тамариск, дорогая! У тебя будет свой праздник, а этот не для детей!
   Тамариск топнула ногой.
   — Ты меня не любишь! — заявила она. Тетушка Софи растерянно взглянула на нее.
   — Ах, моя маленькая…
   — Не любишь, не любишь! — кричала Тамариск. — Я тебя ненавижу! Я всех вас ненавижу! — с этими словами она выбежала из комнаты.
   — Ах, мои милые…— тетушка Софи со слезами на глазах.
   — Ей нужна очень строгая гувернантка, — заявила я, и даже Амарилис была вынуждена признать, что этот ребенок совсем отбился от рук.
   — Но ей так тяжело жить без родителей! — сказала тетушка Софи.
   — Дорогая тетя Софи, вы и так столько сделали для нее, а она не испытывает даже чувства благодарности! Она обязана понять, что не единственная в мире!
   Вошла Жанна и сообщила, что Тамариск отправилась к мисс Аллен, которая собирается вывезти ее на верховую прогулку.
   Когда мы вышли из дома, то увидели, как Тамариск выезжает из конюшни. Конюх вел пони на страховочном поводе по направлению к выгону. Тамариск посмотрела на нас безмятежным взглядом, но мне показалось, что в ее глазах было выражение триумфа.
   Вечер оказался превосходным. Было полнолуние, и луна лила романтичный свет на сад. После ужина, который подавали в холле, гости вышли на свежий воздух.
   Через открытые окна доносилась музыка — для тех, кто хотел танцевать, ее играли музыканты на галерее.
   Со мной рядом был Эдвард, которому хотелось найти уединенный уголок, чтобы поговорить со мной. Я уже знала, о чем. Мы сели на деревянную скамью, и, помолчав некоторое время, он произнес:
   — Какой чудесный вечер!
   — Именно такой, о котором мы мечтали, — ответила я.
   — Джессика, я уже давно хотел поговорить с вами, но боялся.
   — Вы… боялись? Я думала, что вы никого и ничего не боитесь!
   Он рассмеялся.
   — Я боюсь… сейчас! Я боюсь того, что вы мне откажете, а я хочу жениться на вас!
   Я промолчала, а он продолжал:
   — Полагаю, вы знаете об этом? В конце концов, это очевидно для всех.
   — Я действительно знаю, но… но, я, в общем, пока не думаю о браке. Я пока не собираюсь замуж.
   — Вам уже восемнадцать!
   — Я знаю, что многие девушки выходят замуж в этом возрасте, но почему-то… я не чувствую себя готовой к этому!
   — Мы могли бы заключить помолвку? Мои родители были бы рады.
   — Мои похоже тоже. Дело только в том, что я… ну, еще не уверена! Вы мне нравитесь, Эдвард, с тех пор, как вы переехали в Грассленд, жить здесь стало гораздо интересней. Мы очень рады, что вы стали нашими соседями….
   Я вспомнила о нашей первой встрече, и сразу же всплыл образ совсем другого мужчины: если бы не цыган Джейк, я никогда не познакомилась бы с Эдвардом. Потом вдруг я попыталась представить себе, что бы я ощущала, если бы вместо Эдварда вот здесь, в лунном свете, возле меня находился другой, тот, которого я не могла стереть из памяти, хотя мы давным-давно не виделись. Что-то подсказывало мне, что моя нерешительность некоторым образом связана именно с Джейком. Я немедленно отбросила эту мысль как слишком глупую. Тут же я вспомнила о Ли, из-за которой он и пострадал, ее огромные блестящие глаза, словно проникающие в мое сознание. «Есть выбор, — сказала она. — Есть два пути: один поведет к покою, другой — к опасности». Сейчас и был один из важнейших моментов, когда человек делает выбор. И, конечно, жизнь с Эдвардом означала мир и спокойствие. Да и как могла стать иной жизнь с таким человеком, как Эдвард? Он был солидным, из хорошей семьи, довольно богатым, спокойным и добрым. В нем было все, что хотели бы мои родители увидеть в будущем зяте. Но не родителям предстояло делать решающий выбор.
   В этот прекрасный вечер, когда воздух был наполнен запахом цветов, а из окон дома доносились нежные звуки музыки, я почувствовала, насколько просто сказать «да». Почему я должна думать о каком-то цыгане — пусть даже с самым смелым взглядом, который я в своей жизни видела, — о человеке, который танцевал возле костра с бедняжкой Долли и бросил ее с ребенком… Было просто нелепо, глупо хвататься за эти воспоминания! Но я опять видела его, освещенного языками пламени, глядящего своими дерзкими глазами, умоляющего выйти из кареты и отправиться танцевать с ним! Что за бред! Он был цыганом, он убил человека и находился на другом краю света. А самое главное было маловероятно, что он когда-нибудь вернется сюда!