Карр Филиппа. Таинственный пруд

   — Я никогда не смогу забыть… как он глядел на меня. Ах, Бен, это было ужасно!
   — Ты должна забыть об этом! Мы сделали лучшее, что только могли, единственное, что могли. И теперь нам нужно забыть о случившемся, заставив остальных поверить в выдуманную историю. Когда правда слишком ужасна, чтобы принять ее, следует заменить ее выдумкой!
   Ты мне поможешь, Бен?
   — Я буду рядом.
   — Тогда, наверное, я смогу сделать это.
   — Анжела, знаешь, я люблю тебя!
   — Это правда, Бен? Я тоже люблю тебя.
   — Когда я думаю о тебе… и об этом мужчине… О том, что моя милая невинная Анжела… Знаешь, я рад тому, что сделал это!
   — Хотелось бы, чтобы так думали и остальные и чтобы он никогда не появлялся здесь!
   — Теперь уже неважно, чего бы мы хотели, все это бесполезно. Со временем тебе станет легче.
   — Я чувствую себя очень странно, Бен, и все кажется каким-то необычным…
   Бен придерживал меня. Я едва узнавала дорогу, по которой мы ехали. Смутно припоминаю, как мать бросилась ко мне с криком:
   — Что такое? Что случилось?
   — Анжелет ушиблась: ее сбросила Глория.
   — Ах, мое милое дитя!
   Мне стало легче при виде матери. Выбежал отец и, увидев меня, испугался.
   — Нужно немедленно отправить ее в постель, — сказала мать. — С ней произошел несчастный случай: Анжелу сбросила лошадь.
   — Я думаю, сейчас ее лучше ни о чем не расспрашивать, — сказал Бен.
   Мать проводила меня в комнату, сняла с меня платье, несколько секунд в замешательстве рассматривала его, а я, сунув руку в карман юбки, нащупала там кольцо и достала его.
   — Что это? — спросила мать.
   — Ах, ничего… я подобрала.
   — Ладно, все это неважно, — сказала мать, а я, открыв ящик комода, бросила туда кольцо, удивляясь про себя, зачем я его подобрала?
   Это можно было объяснить тем, что меня всегда интересовали находки и я сделала это машинально.
   Мать завернула меня в одеяло и уложила в постель. Я не переставала дрожать.
   — Отец послал слуг за доктором Барроу, — сказала мать. — Тебя обязательно должен посмотреть доктор! Когда падаешь… Впрочем, похоже, ты ничего себе не сломала.
   Я лежала в постели, мать сидела возле меня, а вскоре прибыл и доктор. Он осмотрел мою голову. На щеке была глубокая царапина.
   — Вы упали лицом вниз? — спросил он.
   — Я… я не помню, у меня все перепуталось…
   — Откройте рот, — попросил доктор. — Похоже, вы прикусили щеку.
   Должно быть, это произошло при падении. И так сильно расцарапались…
   Я начала бояться того, что мои повреждения не слишком совпадают с выдуманной историей.
   — На берегу?.. — озадаченно бормотал доктор.
   — Я плохо помню все это!
   Вдруг я очутилась на земле…
   Он покивал головой и повернулся к матери.
   — Возможно, у нее легкое сотрясение мозга. Хорошо, что она упала на мягкий песок. В основном, конечно, у нее просто шок. Держите дочь в тепле, я дам успокоительного, чтобы она хорошенько отоспалась, а завтра посмотрим.
   Хорошенько отоспаться! Я подумала, что теперь никогда в жизни не смогу спать спокойно! Мне постоянно будет сниться этот ужасный миг, когда убийца протянул ко мне руки… и когда он упал. Этот кровавый след, тянущийся за ним, когда мы волокли его к пруду. — и этот момент, когда, казалось, он смотрел на меня мертвыми глазами, а вода окрашивалась кровью…
   Я поняла, что не смогу забыть об этом и прежняя жизнь никогда не вернется.
 
   Я действительно спала глубоким сном от лекарства доктора Барроу и на следующее утро проснулась с тяжелой головой. Ко мне вернулись воспоминания и нависли надо мной удушающим пологом. Мне захотелось вернуться в состояние блаженного забвения. У меня кружилась голова, и я ощущала жар.
   Увидев мое состояние, мать встревожилась и немедленно снова вызвала доктора. В общем это можно было назвать удачей, потому что уберегло меня от слишком назойливых расспросов, а я понимала, что если мне будут задавать их по свежим следам, выдуманная нами история лопнет, как мыльный пузырь.
   У меня была простуда, которая через несколько дней перешла в бронхит, а затем в пневмонию. Я была действительно серьезно больна, и некоторое время даже существовала угроза моей жизни. Я жила эти дни в каком-то призрачном мире. Большую часть времени я проводила в состоянии забытья и не вполне была уверена, где нахожусь. Иногда я видела склоняющееся надо мной нежное лицо матери, потом вдруг оказывалась возле пруда, вновь видела страшное лицо, высовывающееся из воды, и начинала кричать: «Нет, нет!» Тогда раздавался голос матери: «Все в порядке, моя милая! Я здесь. Все будет хорошо!»
   В комнате постоянно кто-то находился. Сквозь туманную завесу я видела Грейс Гилмор: похоже, она часто бывала здесь. Появлялся и Бен: я ощущала его присутствие возле кровати, и, поскольку мне начинало казаться, что мы с ним вместе у пруда, я пугалась. Я слышала, как однажды мать сказала: «Мне кажется, сюда не должны являться посетители».
   Потом начали что-то говорить про кризис. В комнате было много людей, их лица туманно маячили передо мной, а голоса доносились откуда-то издалека. Мать пыталась улыбаться, но я видела, что она плачет, и мне подумалось: «Я умираю!»
   А потом жар спал, вокруг появились улыбающиеся лица, а мать склонилась над моей кроватью со словами: «Ну, как ты себя чувствуешь, дорогая? По-моему, тебе гораздо лучше. Скоро ты совсем поправишься!»
 
   Я стала совсем другой: из наивного ребенка я превратилась во взрослого человека.
   Тот мир, в котором я беззаботно жила до рокового события у пруда, исчез: он стал миром, в котором могли происходить ужасные вещи. В прошлом все страхи были призрачными; они существовали для других людей, но не для меня. Я верила им лишь наполовину. У меня были родители и надежный дом, и ничто не могло повредить мне. Привидения и ведьмы, жестокость и ужасы, боль и убийства — все это могло происходить с другими, но не со мной и не с моими близкими. Это были просто темы для разговоров, которыми можно попугать себя. Но что это за роскошные страхи детства, когда ты пугаешь себя, зная, что рядом любимая мать, к которой можно подбежать, зарыться лицом в ее юбки — и все страхи уйдут!
   Но все осталось позади: я встретилась лицом к лицу с настоящим ужасом! В общих чертах я понимала, что именно собирался сделать со мной мужчина, прежде чем убить меня. Ужасное осознание этого пришло ко мне после! Это могло случиться со мной!
   Мать некоторое время не разрешала мне глядеться в зеркало, а когда я, наконец, заглянула туда, выяснилось, что на меня смотрит кто-то незнакомый: бледное худое лицо, на котором глаза стали как будто больше, а волосы… Они стали короткими, как у мальчишки! Мать нежно поворошила их:
   — Скоро волосы отрастут. Смотри-ка, они вьются! Нам пришлось отрезать их, потому что у тебя была лихорадка.
   Я не могла оторваться от глаз в зеркале: в них скрывалась тайна. Это не были невинные глаза ребенка: им довелось увидеть пугающую реальность жизни.
   Я почувствовала себя гораздо старше. Болезнь изменила меня. Теперь я понимала, что сделанное нами было единственно правильным решением. Бен был прав. Он убил человека, но это было вынужденным поступком: этот человек был убийцей и продолжал бы совершать убийства. Это нельзя было сравнивать с убийством обычного человека. Следовало принять происшедшее как свершившийся факт. Бен тогда сказал, что я сама должна поверить в выдуманную нами историю, и он опять был прав.
   Я чувствовала себя лучше и уже могла сидеть.
   Мать сказала мне:
   — Сегодня утром Уотсон ходил на пристань и специально для тебя купил свежую рыбу. Миссис Пенлок приготовила ее как-то по-особому, и ты должна съесть все до последнего кусочка!
   Я улыбнулась: это было возвращение к старым добрым временам. Я услышала, как мать шепчет отцу:
   — Лучше не напоминать Анжеле о случившемся! Похоже, это ее расстраивает.
   Я была рада этому. Мне, действительно, не хотелось разговаривать на эту тему и попадать в ситуацию, в которой мне пришлось бы лгать больше, чем необходимо.
   Я узнала о том, что проболела три недели.
   — Джек очень расстроился, — сказала мне мать. — Он даже хотел подарить тебе свой пояс, а ты же знаешь, что это самое дорогое его сокровище. А если бы ты видела, какие лица были у слуг! Миссис Пенлок только и думала, чем бы вкусным тебя накормить. Мы все здесь страшно переживали, все до единого, и теперь все счастливы, что ты поправляешься. Но не думай, что с завтрашнего дня ты начнешь бегать. Тебе нужно провести в постели еще недельку, а потом начнешь ходить понемногу.
   — Должно быть, я действительно была серьезно больна?
   Мать кивнула, и ее губы задрожали.
   Ты, наверное, думала, что я умру?
   — Пневмония — это очень серьезная болезнь, а к тому же у тебя была лихорадка. Ты просто металась, но теперь уже все позади.
   «Позади? — подумала я. — Это никогда не пройдет. Он всегда будет здесь, лежать на дне пруда».
   — А как дела у Бена? — спросила я.
   — О, Бен уехал! Он дожидался, чтобы узнать… Он ждал до тех пор, пока ты не пошла на поправку. Дольше он не мог задерживаться. Ты же знаешь, он приезжал сюда только на месяц, может, чуть больше…
   — Он даже не зашел попрощаться?
   — Нет, я не хотела, чтобы тебя беспокоили, а когда он заходил, похоже, ты начинала слишком волноваться.
   — А я не разговаривала с ним?
   — Нет… ты бормотала что-то такое, чего никто не мог понять, и тогда я сказала, что лучше бы тебя не беспокоили. Он уехал в Лондон примерно неделю назад. Когда ты окрепнешь, то узнаешь и другие новости.
   С каждым днем я чувствовала себя все лучше. Значит, никто ничего не узнал! Как все-таки был прав Бен! Так все и произошло. Все кончено, и мы должны об этом забыть!
 
   Я была очень слаба, и меня удивило, что я зашаталась, впервые встав с постели.
   — Вскоре ты поправишься! — сказала мать.
   Она просиживала рядом со мной целыми днями. Временами она читала мне вслух, а иногда просто занималась рукоделием, и мы болтали с ней.
   Мне пришлось довольно долго решаться, прежде чем я спросила:
   — Мама, а не слышно ничего насчет этого человека… того, что бежал из тюрьмы?
   — О нет! Нет, ничего. Его так и не поймали.
   — А что… что по этому поводу думают?
   — Думают, что ему удалось бежать из страны.
   — А это возможно?
   — Ну да, разумеется. Полагаю, ему помогли друзья. Кое-что о нем рассказывали. В общем, это довольно необычная история. Похоже, он был воспитанным и хорошо образованным молодым человеком, служил наставником в каком-то семействе неподалеку от Бод-мина. По-моему, это место называется Кромптон, по Лонченстонской дороге. Как ужасно думать о том, что он общался с детьми! Я думаю, его последним хозяевам теперь нужно благодарить судьбу.
   — Наставник? — пробормотала я.
   — Да, у мальчика примерно твоих лет. В этом семействе была и девочка, но ею, по-моему, занималась гувернантка. В общем, тут целая история. Его хозяева, конечно, были поражены: они всегда были высокого мнения о нем.
   — Ты не думаешь, что он мог быть невиновным?
   — О нет, нет! Здесь нет никаких сомнений: он был пойман на месте преступления. Эта была девочка из местной деревни.
   Я вздрогнула.
   — Похоже, какие-то подозрения в отношении его были и до этого, но, к сожалению, никаких доказательств не нашлось. Если бы его в свое время разоблачили, жизнь этой бедной девочки была бы спасена.
   — Как он бежал?
   — У него был нож. Должно быть, он пронес его на себе каким-то хитроумным способом. С этим ножом он напал на охранника! Бедняга был серьезно ранен и только сейчас приходит в себя. Преступник забрал у него ключи и спокойно вышел из тюрьмы. Его проследили до Каррадона. Это не слишком далеко отсюда, а потом его след был потерян, и он канул в неизвестность.
   «О нет, мама, — хотелось сказать мне, — не в неизвестность, а в пруд!»
   — Поначалу вокруг это была, конечно, шумиха. Властям, разумеется, хотелось бы, чтобы об этом побыстрее забыли, но пресса этого не допустит… до тех пор, конечно, пока это не надоест публике. А публике надоедает читать о расследовании, которое продолжается и ничем не кончается. Теперь об этом редко вспоминают. Все смирились с тем, что ему удалось улизнуть. Думаю, наверняка он бежал из страны.
   «Значит, — подумала я, — беспокоиться нечего: его никогда не разыщут. Бен был прав: мы должны забыть об этом, мы не сделали ничего плохого. Он был человеком, которому в любом случае было суждено умереть, и мы лишь облегчили ему смерть».
   — Наша Грейс — просто чудо! — продолжала мать. — Она больше, чем портниха! Я всегда думала, как должно быть трудно тем, кто воспитывался в хорошей семье, вдруг столкнуться с необходимостью самостоятельно зарабатывать на жизнь. На днях она сделала мне прическу, у нее просто какой-то дар к этому!
   Не то чтобы я нуждалась в камеристке, но когда мы ездим в Лондон, мне думается, что неплохо бы взять и Грейс. А она вела себя просто чудесно, особенно, когда ты болела.
   Вообще она, по-моему, приятная женщина?
   — Я так рада, что мы смогли помочь ей! Она очень благодарна за это и всячески старается угодить мне.
   Это называется «пустить хлебы по водам».
   — Я рада, что ты не забываешь Библию! — сказала мать, поцеловав меня в лоб.
   Когда Грейс зашла проведать меня, она выразила удовольствие по случаю моего выздоровления.
   — Слава Богу, вы поправляетесь!
   — Спасибо вам за помощь. Мама сказала, что вы много помогали ей.
   — Это была самая малость, которую я могла сделать в благодарность за вашу доброту ко мне. Просто не могу передать, каким облегчением для меня было узнать, что вам понемножку становится лучше.
   — Я, видимо, была серьезно больна.
   — Так и есть… к тому же еще и лихорадка. Вы, видимо, были очень расстроены, все время что-то бормотали. Пару раз вы упоминали про пруд.
   Внутренне я вся сжалась. Что ж такое я могла сказать в бреду?
   Пруд?.. — глуповато спросила я. Полагаю, речь шла о пруде Святого Бранока, о котором всегда идут разговоры. Люди слышат, как в нем звонят колокола! Виданное ли это дело — колокола под водой?
   — А что говорят, что слышали… в последнее время?
   — Да, по-моему, кто-то говорил об этом. Вроде бы кто-то проходил мимо пруда в сумерках и услышал, как звонят колокола. На мой взгляд, это у них в голове звенит!
   Я сменила тему разговора. Мне не хотелось говорить про пруд, но я была обескуражена тем, что все-таки проговорилась в бреду.
 
   Прошло несколько недель. Я уже выходила из комнаты прогуливаться по саду. У меня начали отрастать волосы. Они вились кудряшками, и я была похожа на мальчишку, но мать сказала, что волосы отрастают очень быстро. Все радовались, когда я впервые сумела спуститься вниз. Я начала потихоньку выезжать верхом в сопровождении отца, который не желал отпускать меня одну, да и я не хотела этого. Теперь я ездила не на Глории: бедняжка впала в немилость, так как ее обвинили в том, что она сбросила меня. Я потихоньку извинилась перед Глорией, потому что, конечно же, предпочла бы ездить на этой же лошади. Отец беспокоился, чтобы я не переутомилась, поэтому верховые прогулки были недолгими.
   Пришли новости из Лондона.
   — Все очень расстроила твоя болезнь, — сообщила мне мать. — Тетушка Амарилис писала мне каждую неделю. Она очень рада, что ты поправляешься, и шлет тебе выражения любви и добрые пожелания от всей семьи!
   — Милая тетушка Амарилис! — сказала я. — Она всегда так добра!
   — Моя мать всегда говорила мне, что Амарилис идет по жизни, не замечая зла, и поэтому зло не липнет к ней. Она никогда не замечала его, даже когда оно было совсем рядом…
   — Конечно, хорошо так жить, но, если не видишь зла, как можно избежать его?
   — Это верно. Но Амарилис — настолько хороший человек, что считает и всех остальных такими же, так что она не видит зла, не слышит и не говорит о нем! Стало быть, для нее и зла не существует!
   Интересно, что бы она подумала, если бы встретилась с убийцей лицом к лицу, как я, у пруда Святого Бранока? Мои мысли неизменно возвращались к этому. Следовало запретить себе думать об этом, нужно было помнить о том, что сказал Бен.
   «Внушай себе, что ты упала с лошади, когда скакала вдоль берега! Заставь себя поверить в это!» Но я не могла заставить себя поверить в то, чего со мной не происходило. Даже тетя Амарилис, наверное, не сумела бы сделать это.
   В спальню зашла мать. Во второй половине дня по указанию доктора я должна была отдыхать, хотя спать при этом было не обязательно. Обычно мать приходила посидеть возле моей кровати. Это был как раз подходящий момент прочитать мне очередное письмо от тети Амарилис.
   «Дорогая Аннора!
   Мы все очень рады тому, что Анжелет быстро поправляется. Бедняжка, каким это было для нее испытанием! Но она молода и здорова, так что вскоре полностью поправится, я уверена в этом. Нам всем хочется поскорее увидеть ее, да и всех вас, конечно. Я подумала, что, может быть, окрепнув, Анжелет будет лучше приехать в Лондон и некоторое время пожить у нас. Это, конечно, не сельская местность, но смена обстановки в таких случаях идет на пользу. Вы подумайте над этим. Нам бы очень хотелось видеть ее… да и тебя, разумеется. Питер присоединяется к моим добрым пожеланиям и очень надеется на то, что Анжелет приедет к нам в гости. Ты же знаешь, что он всегда питал к ней слабость. Он говорит, что Анжелет напоминает ему Джессику, которая очень нравилась ему.
   Бенедикт нас покинул, и нам его очень не хватает. Такой живой молодой человек!..»
   Здесь моя мать улыбнулась, поскольку, я была уверена, ей было забавно думать о том, сколь трогательно отношение тети Амарилис к Бену — плоду юношеских похождений ее супруга.
   «…Ему действительно очень понравилось гостить у вас, но этот несчастный случаи с Анжелет и ее болезнь расстроили его. Насколько я поняла, он находился рядом с ней, когда произошел несчастный случай, и доставит ее домой. Похоже, все это огорчало его, и он очень неохотно рассказывал о случившемся.
   Хотя ему понравилось у вас, мне кажется, он не слишком склонен к тому, чтобы заниматься делами управления поместьями. Питер полагает, что такая жизнь должна казаться ему скучноватой. А что ты думаешь по этому поводу? Он решил вернуться в Австралию! У него далеко идущие планы. Должно быть, ты слышала, какой шум поднялся вокруг открытия золотых месторождений в Австралии? Так вот, Бенедикт решил вернуться назад и искать золото. Он собирается вернуться сюда богатым человеком.
   Питеру не очень хотелось отпускать его. В конце концов, он совсем недавно обрел его, но он решил не мешать мальчику. Он сказал, что в молодости сам непременно взялся бы за такое дело. Питер считает, что шансы сделать состояние на золотых россыпях Австралии весьма невелики, потому что основные залежи разрабатываются уже давно, но он все же полагает, что мальчику в любом случае надо позволить попытаться. Он говорит, что Бен жалел бы всю жизнь, что не воспользовался такой возможностью. Так он и уехал, и теперь мы ждем возвращения нового» золотого магната «.
   Полагаю, он уже должен добраться туда. Бенедикт из тех, кто» кует железо, пока оно горячо «. Питер говорит, что мальчик напоминает его самого в молодости, а он был очень мил тогда.
   Ну, ладно, не забывай нас. Мы будем рады видеть Анжелет и тебя в Лондоне. Я уверена, что это будет ей только полезно.
   Любящая вас, Амарилис.»
   Значит, Бен вернулся в свою страну? Наверное, это был лучший путь, чтобы забыть обо всем. Я почувствовала некоторую обиду — как будто бремя общей тайны легло только на мои плечи. Это было просто глупо: Бен должен сделать состояние и вернуться.
   «И тогда, — подумала я, — мы вновь встретимся. А пока я обязана хранить нашу тайну».
   В Лондон в этом году мы не поехали. Я видела, что мать беспокоится за меня. Я очень изменилась: импульсивная, словоохотливая девочка стала тихой и скрытной. Должно быть, казалось странным, что болезнь так сильно повлияла на мой характер. Временами я была на грани признания, поскольку, узнав, о случившемся со мной, родители поняли бы меня.
   Но по своей натуре я была жизнерадостной и неунывающей, и постепенно периоды, в течение которых я не вспоминала о случившемся, становились все более продолжительными. А потом вдруг сновидения или еще что-нибудь напоминало мне об этом происшествии, и меня вновь охватывали воспоминания. Тогда я опять превращалась в тихую, замкнутую девочку.
   Я знала, что все обеспокоены, и меня глубоко трогала забота окружающих обо мне. Например, миссис Пенлок при виде меня расстроенно цокала языком:
   — Прямо-таки тростиночка, вот кем вы стали, мисс Анжела! Вам бы хоть немного мяса нарастить на косточки! Я бы могла испечь вам вкусный пирог. Вот уж от него вам бы точно полегчало!
   Мне действительно очень нравились ее пироги, начиненные мясом молочных поросят, но сейчас у меня не было никакого аппетита. Она все время пыталась, по ее словам, «соблазнить меня», как будто еда была спасением от всех бед.
   Вообще все были очень добры ко мне, и, когда видели, что мое настроение улучшается, так откровенно радовались этому, что я чувствовала себя просто обязанной держать при себе свою меланхолию, чтобы доставить им удовольствие.
   Во всяком случае потихоньку я смирялась с существующим положением вещей. Мы были дружны с семейством Пенкарронов, которое владело оловянной шахтой, находившейся неподалеку от пустоши. Они были очень старым корнуоллским семейством, происходившим с мыса Лэндс-Энд. Там Пенкарроны владели шахтой, которая в конце концов истощилась, и тогда они приехали в наши края. Они приобрели шахту, которую стали называть Пенкарроновской, а их дом получил название Пенкаррон Мэйнор. Так как они прибыли сюда лет десять назад, то успели стать неотъемлемой частью местного общества.
   Морвенна была тихой, довольно серьезной девушкой. Она очень подходила для моего настроения в то время: не задавала лишних вопросов и, хотя была на год старше, хорошо понимала меня. Она была очень добродушной и не доставляла неприятностей своей гувернантке. Мисс Дерри водила дружбу с мисс Прентис, и обе они с удовольствием обсуждали своих подопечных. Боюсь, что в этом сравнении я проигрывала.
   Морвенна была крайне нетребовательной. Мы ездили вместе верхом вокруг выгона. Мать не позволяла мне уезжать далеко, разве что в сопровождении отца или по крайней мере конюха. Это мне не нравилось, но я была слишком безразличной, чтобы протестовать.
   В один прекрасный день мы с матерью поехали верхом к Пенкарронам, к которым были приглашены на обед, что случалось нередко. Проезжая через городок, мать решила заглянуть к одной из старушек в Восточном Пол дери, чтобы отдать шерсть для гобелена, который собиралась выкупить, после того как работа будет закончена. Этими изделиями у нас была завалена большая кладовка: мать полагала своим долгом покупать шерсть и шелк, а затем и законченные произведения у бедных старушек.
   Когда мы проезжали по городу, навстречу нам выбежал юный Джон Горт. Его Джек Горт в свое время был одним из лучших рыбаков, да и сейчас он еще частенько выходил на пристань, чтобы проследить, как его наследники и продолжатели дела собираются в море.
   Юный Джон казался чем-то озабоченным.
   — В чем дело? — спросила мать.
   — Знаете, миледи, я хочу спросить, — запинаясь, произнес он, — насчет той лодки, что возле старого лодочного сарая. Она лежит там уже несколько лет, и никому она вроде бы не нужна… Ну, и я в общем подумал… Так если, думаю, она никому не нужна… Может, тогда, думаю…
   — Она нужна тебе? — перебила мать.
   — Ну так, если она вроде никому не нужна… — Можешь взять ее себе, Джон.
   — Ох, спасибо вам, миледи! Он стрелой бросился бежать.
   Ты знаешь, о какой старой лодке он говорил? — спросила меня мать.
   — По-моему, там и в самом деле есть какая-то старая лодка.
   — Ну что ж, пусть пользуется ею, — сказала мать, и мы поехали в Пенкаррон.
   Грейс Гилмор иногда составляла мне компанию. Она всегда была готова оказать мне какую-нибудь услугу. Часто она становилась рядом со мной на колени с булавками во рту, подкалывая подол, ил и, заставлял а меня вставать на стул, чтобы убедиться, что юбка идеально подрублена по всей окружности. У меня всегда было такое впечатление, что я вызываю у нее особый интерес, как и она у меня.
   Постепенно я начинала приходить в нормальное состояние. Мне уже доставляли наслаждение пироги с мясом, которые пекла миссис Пенлок. Мои волосы отрастали: они уже достигли плеч, так что их можно было схватывать лентой. Я уже перестала напоминать привидение: я стала чаще смеяться и погружаться в мечты, в которых я играла главные и героические роли. Я возвращалась к жизни.
   С тех самых пор я не появлялась возле пруда, и теперь случившееся начинало мне казаться дурным сном. Бенедикт ушел из моей жизни, и сначала меня обидел его отъезд. Я помнила о том, как он страстно говорил мне: «Я люблю тебя, Анжела», и я ответила, что тоже люблю его. А теперь он находился на другом конце земли, и, быть может, нам было не суждено больше встретиться. Можно было подумать, что он решил бежать подальше от нашей страшной тайны, но мне не верилось в то, что Бенедикт может убежать от чего-нибудь. Нет, он просто отправился искать золото, как те мужчины из легенды о золотой шахте. Но я-то оставалась здесь, где все и произошло.
   Теперь со мной перестали носиться, и я получила больше самостоятельности. Я даже снова стала совершать верховые прогулки на Глории. Похоже, она была рада нашей встрече. Лошади очень умны, и иногда я задумывалась — не знает ли она о том, что я возвела на нее напраслину?