Страница:
— Смотри не ошибись, сынок! Сёгун как никто другой в Ямато умеет вести двойную игру. Прежде всего именно благодаря этому сукин сын и пробился на самый верх. По мне так он нарочно позволил Свободным Корейцам ворваться в Кюсю, потому что ненавидел прежнего даймё, а когда его единственный оставшийся в живых сын Тёсо Ёсисабуро попытался захватить власть в Мияконодзё, сёгун просто не дал на это согласия. Само собой, без легального подтверждения права на власть самим сёгуном Тёсо оказался бессилен и трон снова оказался свободен. Ты же сам знаешь какие грязные семейные распри могут возникать из-за денег и власти, сынок. Клянусь пси, можешь себе представить что творилось в Мияконодзё, когда речь зашла о власти над целым квадрантом и всеми его богатствами.
Сыну Тёсо Ёсисабуро в то время было всего четыре годика, поэтому он не представлял никакой угрозы для своего отца, но у него были две пси-проклятые тетки, так вот они и их алчные муженьки ринулись в битву за престол.
Воспоминания стали яркими и удивительно отчетливыми. Этих мужей звали Неной Кай и Сибата Юнкей. Первый был даймё Тикуго, а второй — даймё Кирисимы. В течение года Неной убил Ёсисабуро и провозгласил себя префектом, но аристократы Мияконродзе возвела на помост сына Ёсисабуро, которому к тому времени минуло пять лет и Неною пришлось снова искать убежища на Тикуго. Для этого ему пришлось замаскировать свой корабль под корабль кэмпэя.
Вот в этот-то решающий момент и вмешался сёгун. Он отправил Хидеки Рюдзи в качестве префекта до тех пор пока сыну Ёсисабуро не достигнет совершеннолетия. Но мальчика убили всего несколько дней спустя и вина за это убийство была возложена на Неной Кая. Неной по-прежнему находился на Тикуго, а Сибату Юнкея захватили корейцы и с тех пор его больше никто не видел. Таким образом оба соперника Хидеки Рюдзи были убраны одним ударом.
Кровавый народ с кровавой же историей эти японские самураи, подумал он. Следи за ними и следи за собой. И будет на то воля пси, постарайся не допускать никаких ляпов.
Процедура аудиенции тем временем шла своим неторопливым чередом. Рюдзи-сама читал своим вассалам что-то вроде нотации. Поначалу его речь показалась Хайдену добродушной, хотя и немного странной. Он с трудом разбирал неимоверно сложный придворный японский, но все же понял, что речь шла вовсе не о каких-то мелких чисто философских проблемах и легком высмеивании подданных, которые на первый взгляд составляли существо речи их господина. Через некоторое время он услышал, как вскользь упоминается и его имя и понял, что вскоре ему будет предложено изложить свое дело.
Рюдзи-сама пригласил сыновей подняться к нему на помост и начал перешучиваться с ними — скорее даже подтрунивать над ними. Он принялся обсуждать с ними цвет усов сёгуна.
— Но ведь что есть — то есть, — наконец заявил ему Садамаса.
— Нет, сын мой.
— Как же так, досточтимый отец? Разве может белое быть черным?
— Может, если я так его назову.
— Но почему?
— Потому что я даймё и префект. А префекту нельзя противоречить — на это имеет право только человек более высокого ранга. Разве не так, мистер Стрейкер?
Он заколебался, снова вспомнив совет Ясуко и постаравшись не дать себя обмануть этим разговором как бы ни о чем.
— Не могу не согласиться с вами, господин, — ответил он.
Хидеки Рюдзи утвердительно кивнул.
— Вот видишь, мне противоречить нельзя. Даже гость так считает. — Даймё хлопнул в ладоши. — Поэтому, как я скажу так и есть. Если захочу — могу и павлину велеть стать лисой и после этого все мои подданные увидев его будут говорить, что это лиса, потому что так повелел их господин.
— Но только до тех пор, пока человек еще более высокого ранга не распорядится чтобы он снова стал павлином, — уныло сказал Садамаса.
Хидеки Рюдзи погладил бороду.
— И кто же интересно этот великий человек? Кто здесь может претендовать на столь высокий ранг?
— Только сёгун, отец. — Сам титул означал Верховный Военный Правитель.
— Или чересчур горячо любимый сын, — негромко пробормотал Синго.
Это был первый раз когда Хайден Стрейкер стал свидетелем враждебности братьев по отношению друг к другу. Это сразу привело его в чувство. Все было именно так как он и думал. Несмотря на всю вежливость этот обмен мнениями был испытанием. Отец наблюдал, пытаясь выяснить отношение к нему сыновей, а они — его отношение к ним.
Садамаса поступил мудро, незаметно парируя и отводя удар в сторону.
— Или император. Да не следует забывать и о Сыне Неба на Киото. Или бог Хатиман.
Глаза слушающих этот разговор министров и придворных обратились на Хидеки Синго. Они сразу заметили, что он остался безразличен к упоминанию его священного хранителя и связанное с ним оскорбление.
Хайден Стрейкер наблюдал, понимая достаточно, чтобы разглядеть паутину ненависти, в которую в любой момент мог угодить самый неосторожный. Что-то происходит, вдруг понял он. Что-то крайне опасное витает у самой поверхности. Будь осторожен! Помни, что сказала тебе Ясуко: опасайся семьи префекта, потому что в ней всегда происходит брожение. Ни один даймё не может позволить себе доверять сыновьям. И в свою очередь ни один сын даймё не может доверять своим братьям. На протяжении поколений здесь заключаются едва уравновешенные союзы, и союз даймё со своим слабейшим сыном против назначенного наследника — совершенно обычное дело.
Стоило ему вспомнить какое ответственное дело предстоит сделать, как он начал потеть, пытаясь сообразить, что же ему все-таки нужно просить. Что если каньцы уже напали на Каноя-Сити? тревожно подумал он. Нужно ли просить, чтобы в эдикте префекта было оговорено возмещение убытков? А если да, то в каких размерах? Должно ли оно включать убытки вызванные прекращением торговых операций? И как быть с погибшими? Ведь если было сражение, то наверное должны быть и убитые?
Он подумал об Аркали. Возможно она тоже ранена, или даже убита. Если каньцы высадили свои войска на планету, они наверняка разграбили все имущество находящееся за пределами купола, включая и особняк Джоса Хавкена. Он попытался представить себе последствия, потрясенный сложностью стоящей перед ним задачи.
Может быть мне лучше пытаться достичь далеко идущих политических договоренностей, например попытаться убедить Хидеки Рюдзи ограничить количество каньских войск которые Ю Сюйень может разместить на Сацуме или ограничить объем каньской торговли отныне и навсегда. Может вообще попросить даймё лишить их права торговли в Кюсю? Могу ли я вообще на чем-нибудь настаивать? Как далеко я могу зайти? Пси милостивое, что бы сделал отец будь он на моем месте?
Тревога его все росла. Да, ты слеплен вовсе не из того теста, что он, Хайден, мой мальчик. Ты в ужасе. И понятия не имеешь с чего начать.
И тут его пронзила еще одна мысль. А как же насчет компаний Стрейкера и Хавкена? Может стоит попытаться добиться для них каких-нибудь особых привилегий? Что если бы даймё особо оговорил требование вернуть «Шанс»? Конечно же Ю Сюйень не смог бы противиться такому требованию, даже хотя захват и произошел на транспортной орбите Анклава и формально не в находящейся под юрисдикцией даймё точке пространства. Даже это вопрос очень спорный, подумал он. Даже это. Ведь я даже не знаю наверняка был ли захвачен «Шанс»…
Он почувствовал что словесный поединок подходит к концу. Наконец взгляд Хидеки Рюдзи переместился с сыновей на Хайдена Стрейкера и темные глаза даймё принялись критически рассматривать его.
— Итак, мистер американец. Вы там у себя самурай?
— Нет, господин.
— Нет? Тогда вы должны подчиняться приказам самурая. — Он тактично сделал паузу, глубоко вздохнув и Хайден Стрейкер вдруг понял, что перед ним человек вполне способный на любую жестокость. Неужели он действительно уничтожил пятилетнего сынишку Тёсо Ёсисабуро, как говорил мой отец?
— Расскажи мне про Американо. Много ли там миров? Много ли крестьян на Нью-Нью-Йорке? И водятся ли змеи в джунглях вашего столичного мира?
— Боюсь наш столичный мир сравнительно беден змеями, господин. Наш столичный мир это всего один небольшой холодный континент — зима там как на Немуро, хотя и нет таких высоких гор.
— А ваши сельские жители? Они богаты?
Он немного подумал, понимая, что даймё пытается разыграть из себя невежду.
— Там всего лишь один огромный город. Больше любого другого города в Освоенном Космосе. Там много поэтов, художников, ученых и…
Мрачные удивленные кивки головой и взгляд брошенный на фудаев.
— Самый крупный во всем Освоенном Космосе? Кажется он называется Рин-кун? Это в нем даймё — женщина?
— Можно сказать и так.
— И теперь над Рин-куном возведен защитный купол, которого десять лет назад еще не было.
— Совершенно верно.
Хидеки Рюдзи кивнул и наклонился вперед.
— Интересно, зачем возводить купол в мирное время? Он большой?
— Этого я не знаю, господин.
— Как это так? — спросил Садамаса с оскорбленным видом. — Ты должен отвечать отцу.
— Не могу, господин. — Он выдавил из себя улыбку. — Дело в том, что я никогда не видел купола над Линкольном.
По рядам присутствующих пронесся ропот сомнения, явно переходящий в открытое недоверие.
— Но разве ты не американец? — спросил Хидеки Рюдзи.
— Как я уже объяснял вашему второму сыну, господин, я родился в Американо. На Либерти. Но с самого детства я являюсь натурализованным резидентом Каноя-Сити.
Хидеки Рюдзи воспринял это известие с задумчивым видом.
— Тогда какой же у тебя титул?
Он тихо ответил:
— У меня нет титула, господин.
— Он сын торговца, — пояснил Синго, довольный представившейся возможностью унизить чужеземца в отцовских глазах. — Его отец Эллис Стрейкер, знаменитый бывший пират, который называет себя торговцем.
И снова ропот среди фудаев — на сей раз негодующий.
— Мой сын говорит правду?
— Он говорит правду лишь наполовину, господин. Мой отец называет себя торговцем потому что так оно и есть. Но пиратом он никогда не был.
Даймё опустил костяшки пальцев на колени и все присутствующие сейчас внимательно наблюдали за его лицом, зная что сейчас будет.
— Вот как! Значит Синго-сан лжец?
— Нет, господин. — Хайден Стрейкер медленно закрыл, а потом снова открыл глаза. Теперь его улыбка была ледяной и бесстрастной. — Я бы предпочел сказать, что Синго-сан ошибается, если считает что мой отец виновен в пиратстве. Мой отец — купец.
— Но разве в таком случае это не утверждение сына купца?
— Несомненно, это утверждение сына купца.
— Мне кажется, — заметил Садамаса чуть откидываясь назад, — что для сына купца это человек вполне достойный. Взгляните, он принес вам подарок.
Косичка на самурайской прическе Хидеки Рюдзи чуть дрогнула и он погладил бороду. Затем его подбородок качнулся к груди и он жестом разрешил Хайдену Стрейкеру приблизиться и положить перед ним шкатулку.
Стоило Хайдену попытаться встать как иголки и булавки немилосердно закололи ему ноги и он страшно пожалел что не может растереть икры чтобы восстановить кровообращение. Но лицо его оставалось бесстрастным.
— Позволит ли господин мне недостойному преподнести ему скромный подарок?
— Ты принес мне подарок?
— Да, господин.
Он протянул лакированную шкатулку и Хидеки Рюдзи принял ее. Осторожно поставив ее перед собой он открыл ее. На лице его появился зеленоватый отсвет шелковой внутренней обивки. Затем на лице его появилось выражение глубочайшего удивления. Вопрос его, когда он выудил из шкатулки один из бластеров за мушку и поднял его вверх, был исключительно краток:
— Это что?
— Замечательный дар американского купца, — гордо сказал Хайден. — Могу вас заверить, что эти бластеры наивысшего качества. Их делают на Либерти и они исключительно точны и мощны. Вы конечно же знаете, что американцы производят лучшее во всем Освоенном Космосе ручное оружие и именно такими бластерами наши поселенцы в Нейтральной Зоне защищаются даже от самых свирепых…
Хидеки Рюдзи молча уставился на него. Присутствующие тоже замерли в гробовом молчании. Он даже порозовел от смущения, сообразив, что только что сморозил какую-то глупость.
Даймё вытащил второй бластер и теперь рассматривал оба в совершенном недоумении. Затем он важно положил их на полированное дерево помоста.
Хайден Стрейкер почувствовал слабость в животе. Плохое пси, вдруг подумал он, кажется я только что сделал самую большую из всех возможных ошибок.
Теперь я понимаю! Ведь Гама-сан ожидал, что я положу в шкатулку амигдалу! Именно она-то и была подарком, которого ожидает Хидеки Рюдзи. Ну конечно! Теперь все встает на свои места. Просто любой самурай, а тем более префект всего Кюсю, счел бы ниже своего достоинства заключать какую-либо сделку. Это дело торговцев. Вот к чему был весь этот разговор о торговцах. Какой же я идиот! Они-то намекали, что пора бы уже и отдать амигдалу, что я должен преподнести ее даймё в качестве подарка, пси подери эти их самурайские обычаи! Почему они не могут ясно выражаться и поступать по-людски? А теперь вот я оскорбил его. И что же во имя пси мне теперь делать?
Хидеки Рюдзи кончиками пальцев подтолкнул бластеры обратно к нему.
— Пожалуйста. Я не могу принять такой подарок. Это слишком большая честь для меня.
— Если я чем-либо оскорбил вас, господин…
Хидеки Рюдзи буквально сверлил его глазами.
— Нет, ты не оскорбил меня. Просто ты гайдзин и неудивительно, что ты как ребенок просто не обучен приличным манерам.
— Прошу прощения, господин. — Его рука потянулась к карману в котором чувствовалось тепло исходящее от хризоида в сто менса. — Я извиняюсь.
Голос даймё вдруг стал бесконечно терпеливым — он явно пытался залатать порванное полотно церемонии. Он сказал:
— Подойди сюда и сядь вот здесь, сын торговца и наблюдай. Сейчас ты увидишь как делают дело японские купцы. — Он кивнул помощникам.
Через несколько мгновений в зал низко кланяясь на ходу вошел человек в простой хлопчатобумажной одежде. Его пришлось чуть ли не подтаскивать к возвышению на котором сидел префект и он так трясся, что едва мог развязать принесенный с собой сверток. Его остановил секретарь даймё — человек, которого, как сказал дзёсю, звали Горо-сан.
Когда формальные представления были окончены, Хидеки Рюдзи шепнул:
— Этот человек — купец. Он ждал у ворот резиденции тринадцать недель. Он знает что ему представится всего лишь один случай продать мне особое лезвие меча. И он и я знаем, что это лезвие работы мастера Садакиё из провинции Осуми в Древней Японии, изготовленный во времена династии Гено более тысячи лет назад. Стоит оно ровно восемьсот двадцать пять тысяч коку — наш коку расчетная единица, равная стоимости риса ежегодно потребляемого одной крестьянской семьей. Купцу известно, что я хотел приобрести меч с тех самых пор как услышал о нем еще тридцать лет назад.
Хайдену показалось, что неимоверно высокая цена за какой-то кусок металла.
Сверток с лезвием был наконец с величайшей торжественностью развернут. Продавец положил его на четырехфутовый отрез расшитого золотом шелка, который специально для этого принес с собой. Это был катана длиной в два шаку, но без эфеса и без рукояти и полированное лезвие заканчивалось полоской необработанного металла длиной в несколько дюймов.
— Прошу вас, господин мой, я принес этот ни на что не годный пустяк ко двору…
Он бормотал все это благоговейным голосом нервно теребя углы куска шелка трясущимися руками. Шелк морщинился и блестел, то и дело сверкало лезвие, но слова торговца явно не соответствовали — ни в коей мере — ценности предлагаемой вещи. Стоило Хидеки Синго прикрыв рот ладонью зевнуть, как торговец совсем смешался и замолчал.
Между тем Хидеки Рюдзи бросил Хайдену:
— Видишь как он избегает касаться лезвия? — Хайден Стрейкер кивнул, предположив что едкий пот с кончиков пальцев может каким-то образом повредить стали, но даймё продолжал: — В соответствии с нашими законами носить меч может только самурай. Он не должен касаться металла из страха осквернить его. Он знает, что его тут же казнят за это.
Простолюдин-секретарь префекта Горо-сан между тем продолжал диалог с торговцем. — От имени нашего господина предлагаю тебе за меч пять тысяч коку. Бери их и убирайся!
— Тысяча благодарностей, достопочтенный придворный секретарь. Для меня воистину большая честь, что такой могущественный предводитель воинства как наш господин предлагает столь огромную сумму такому ничтожному торговцу безделушками как я. О щедрости нашего повелителя по всей империи давно уже ходят легенды.
— Верно, верно. Так оно и есть.
— Но господин, этот ничтожный меч не стоит и пяти тысяч коку. Мне это известно поскольку посланцы повелителя одного далекого квадранта еще вчера предлагали мне купить его за пять тысяч коку, я вынужден был ответить им, что если бы даже их повелитель предложил заплатить за него в десять раз больше, то и тогда его люди сказали бы что он обладатель жалкого меча, а если бы он предложил в десять раз больше этого, то и тогда все сочли бы, что он не может позволить себе самого лучшего. Но…
— Что — но?
— Но вот если бы их повелитель поручил бы им предложить за него один миллион коку, то подданные сказали бы, что он воистину Великий Владыка. Конечно же, мне пришлось сказать: прошу вас, не оскорбляйте своего повелителя, предлагая сумму меньшую чем пристала Великому Владыке.
Горо угрожающе склонился к продавцу.
— А был ли этот повелитель далекого квадранта более великим владыкой чем наш господин?
— Нет, достопочтенный господин! Разве такое возможно! Тот повелитель был подобен грязи под ногами нашего владыки! Наш господин в пять раз более велик, чем тот когда-либо может стать.
— Значит ты считаешь, что ради этого я должен дать тебе пять миллионов коку?
Глаза продавца остекленели.
— Щедрость благородного слуги Хидеки Рюдзи просто не имеет границ. Но по совести говоря, я просто не могу принять столь огромную сумму.
— В таком случае, хорек безродный, я позволю тебе продать мне катана за сумму всего в сто пятьдесят раз превышающую его истинную цену — которая составляет всего пять тысяч коку — и кроме того в качестве милостыни от нашего господина ты дополнительно получишь еще одну десятую общей суммы.
— Щедрость нашего господина по меньшей мере так же велика как и его милость!
— Молчать! И то и другое безмерны, поэтому нечего их и сравнивать.
— Как скажете.
Хидеки Рюдзи кивнул и его помощник вытащил два чека. Продавец съежившись уполз с возвышения сжимая в одной руке чек на семьсот пятьдесят тысяч коку в качестве щедрости, а в другой — на семьдесят пять тысяч — в качестве милости.
Хайден Стрейкер наблюдал, возмущенный унизительным ритуалом. Он вспомнил деревню Курихара и жесткую кастовую систему, пронизывающую все здешнее общество. Он подумал о праве рождения, которое обрекало всех и каждого на ложную и непреложную судьбу и цитату из господина Наохиге по поводу того, что глава клана Хидеки предпочел восхищаться своим тории. Торговец был значительно богаче своего покупателя. Но только в смысле денег.
Когда продавец меча удалился, что-то в глубине его сознания вдруг заставило его решиться на совершенно неожиданный поступок. Он вытащил амигдалу из кармана и положил ее на татами перед Хидеки Рюдзи.
Все глаза тут же устремились на метакристалл. В зале заахали, но похоже больше из-за неслыханного нарушения протокола, чем из-за вида самого камня. Сердце Хайдена Стрейкера ухало как молот. Наконец-то настал момент когда решается судьба Каноя-Сити. Лицо его было неподвижно, а глаза устремлены на даймё.
Он сказал:
— Я сын торговца, господин, но здесь я не для того, чтобы торговать. И приехал я сюда не для переговоров. Я явился исключительно с тем, чтобы передать вам из рук в руки вот эту амигдалу. Теперь она ваша. Прошу вас, примите ее. А затем, поскольку как я считаю вы не потомок презренных предков, вы поступите так, как подскажет вам ваша совесть.
31
Сыну Тёсо Ёсисабуро в то время было всего четыре годика, поэтому он не представлял никакой угрозы для своего отца, но у него были две пси-проклятые тетки, так вот они и их алчные муженьки ринулись в битву за престол.
Воспоминания стали яркими и удивительно отчетливыми. Этих мужей звали Неной Кай и Сибата Юнкей. Первый был даймё Тикуго, а второй — даймё Кирисимы. В течение года Неной убил Ёсисабуро и провозгласил себя префектом, но аристократы Мияконродзе возвела на помост сына Ёсисабуро, которому к тому времени минуло пять лет и Неною пришлось снова искать убежища на Тикуго. Для этого ему пришлось замаскировать свой корабль под корабль кэмпэя.
Вот в этот-то решающий момент и вмешался сёгун. Он отправил Хидеки Рюдзи в качестве префекта до тех пор пока сыну Ёсисабуро не достигнет совершеннолетия. Но мальчика убили всего несколько дней спустя и вина за это убийство была возложена на Неной Кая. Неной по-прежнему находился на Тикуго, а Сибату Юнкея захватили корейцы и с тех пор его больше никто не видел. Таким образом оба соперника Хидеки Рюдзи были убраны одним ударом.
Кровавый народ с кровавой же историей эти японские самураи, подумал он. Следи за ними и следи за собой. И будет на то воля пси, постарайся не допускать никаких ляпов.
Процедура аудиенции тем временем шла своим неторопливым чередом. Рюдзи-сама читал своим вассалам что-то вроде нотации. Поначалу его речь показалась Хайдену добродушной, хотя и немного странной. Он с трудом разбирал неимоверно сложный придворный японский, но все же понял, что речь шла вовсе не о каких-то мелких чисто философских проблемах и легком высмеивании подданных, которые на первый взгляд составляли существо речи их господина. Через некоторое время он услышал, как вскользь упоминается и его имя и понял, что вскоре ему будет предложено изложить свое дело.
Рюдзи-сама пригласил сыновей подняться к нему на помост и начал перешучиваться с ними — скорее даже подтрунивать над ними. Он принялся обсуждать с ними цвет усов сёгуна.
— Но ведь что есть — то есть, — наконец заявил ему Садамаса.
— Нет, сын мой.
— Как же так, досточтимый отец? Разве может белое быть черным?
— Может, если я так его назову.
— Но почему?
— Потому что я даймё и префект. А префекту нельзя противоречить — на это имеет право только человек более высокого ранга. Разве не так, мистер Стрейкер?
Он заколебался, снова вспомнив совет Ясуко и постаравшись не дать себя обмануть этим разговором как бы ни о чем.
— Не могу не согласиться с вами, господин, — ответил он.
Хидеки Рюдзи утвердительно кивнул.
— Вот видишь, мне противоречить нельзя. Даже гость так считает. — Даймё хлопнул в ладоши. — Поэтому, как я скажу так и есть. Если захочу — могу и павлину велеть стать лисой и после этого все мои подданные увидев его будут говорить, что это лиса, потому что так повелел их господин.
— Но только до тех пор, пока человек еще более высокого ранга не распорядится чтобы он снова стал павлином, — уныло сказал Садамаса.
Хидеки Рюдзи погладил бороду.
— И кто же интересно этот великий человек? Кто здесь может претендовать на столь высокий ранг?
— Только сёгун, отец. — Сам титул означал Верховный Военный Правитель.
— Или чересчур горячо любимый сын, — негромко пробормотал Синго.
Это был первый раз когда Хайден Стрейкер стал свидетелем враждебности братьев по отношению друг к другу. Это сразу привело его в чувство. Все было именно так как он и думал. Несмотря на всю вежливость этот обмен мнениями был испытанием. Отец наблюдал, пытаясь выяснить отношение к нему сыновей, а они — его отношение к ним.
Садамаса поступил мудро, незаметно парируя и отводя удар в сторону.
— Или император. Да не следует забывать и о Сыне Неба на Киото. Или бог Хатиман.
Глаза слушающих этот разговор министров и придворных обратились на Хидеки Синго. Они сразу заметили, что он остался безразличен к упоминанию его священного хранителя и связанное с ним оскорбление.
Хайден Стрейкер наблюдал, понимая достаточно, чтобы разглядеть паутину ненависти, в которую в любой момент мог угодить самый неосторожный. Что-то происходит, вдруг понял он. Что-то крайне опасное витает у самой поверхности. Будь осторожен! Помни, что сказала тебе Ясуко: опасайся семьи префекта, потому что в ней всегда происходит брожение. Ни один даймё не может позволить себе доверять сыновьям. И в свою очередь ни один сын даймё не может доверять своим братьям. На протяжении поколений здесь заключаются едва уравновешенные союзы, и союз даймё со своим слабейшим сыном против назначенного наследника — совершенно обычное дело.
Стоило ему вспомнить какое ответственное дело предстоит сделать, как он начал потеть, пытаясь сообразить, что же ему все-таки нужно просить. Что если каньцы уже напали на Каноя-Сити? тревожно подумал он. Нужно ли просить, чтобы в эдикте префекта было оговорено возмещение убытков? А если да, то в каких размерах? Должно ли оно включать убытки вызванные прекращением торговых операций? И как быть с погибшими? Ведь если было сражение, то наверное должны быть и убитые?
Он подумал об Аркали. Возможно она тоже ранена, или даже убита. Если каньцы высадили свои войска на планету, они наверняка разграбили все имущество находящееся за пределами купола, включая и особняк Джоса Хавкена. Он попытался представить себе последствия, потрясенный сложностью стоящей перед ним задачи.
Может быть мне лучше пытаться достичь далеко идущих политических договоренностей, например попытаться убедить Хидеки Рюдзи ограничить количество каньских войск которые Ю Сюйень может разместить на Сацуме или ограничить объем каньской торговли отныне и навсегда. Может вообще попросить даймё лишить их права торговли в Кюсю? Могу ли я вообще на чем-нибудь настаивать? Как далеко я могу зайти? Пси милостивое, что бы сделал отец будь он на моем месте?
Тревога его все росла. Да, ты слеплен вовсе не из того теста, что он, Хайден, мой мальчик. Ты в ужасе. И понятия не имеешь с чего начать.
И тут его пронзила еще одна мысль. А как же насчет компаний Стрейкера и Хавкена? Может стоит попытаться добиться для них каких-нибудь особых привилегий? Что если бы даймё особо оговорил требование вернуть «Шанс»? Конечно же Ю Сюйень не смог бы противиться такому требованию, даже хотя захват и произошел на транспортной орбите Анклава и формально не в находящейся под юрисдикцией даймё точке пространства. Даже это вопрос очень спорный, подумал он. Даже это. Ведь я даже не знаю наверняка был ли захвачен «Шанс»…
Он почувствовал что словесный поединок подходит к концу. Наконец взгляд Хидеки Рюдзи переместился с сыновей на Хайдена Стрейкера и темные глаза даймё принялись критически рассматривать его.
— Итак, мистер американец. Вы там у себя самурай?
— Нет, господин.
— Нет? Тогда вы должны подчиняться приказам самурая. — Он тактично сделал паузу, глубоко вздохнув и Хайден Стрейкер вдруг понял, что перед ним человек вполне способный на любую жестокость. Неужели он действительно уничтожил пятилетнего сынишку Тёсо Ёсисабуро, как говорил мой отец?
— Расскажи мне про Американо. Много ли там миров? Много ли крестьян на Нью-Нью-Йорке? И водятся ли змеи в джунглях вашего столичного мира?
— Боюсь наш столичный мир сравнительно беден змеями, господин. Наш столичный мир это всего один небольшой холодный континент — зима там как на Немуро, хотя и нет таких высоких гор.
— А ваши сельские жители? Они богаты?
Он немного подумал, понимая, что даймё пытается разыграть из себя невежду.
— Там всего лишь один огромный город. Больше любого другого города в Освоенном Космосе. Там много поэтов, художников, ученых и…
Мрачные удивленные кивки головой и взгляд брошенный на фудаев.
— Самый крупный во всем Освоенном Космосе? Кажется он называется Рин-кун? Это в нем даймё — женщина?
— Можно сказать и так.
— И теперь над Рин-куном возведен защитный купол, которого десять лет назад еще не было.
— Совершенно верно.
Хидеки Рюдзи кивнул и наклонился вперед.
— Интересно, зачем возводить купол в мирное время? Он большой?
— Этого я не знаю, господин.
— Как это так? — спросил Садамаса с оскорбленным видом. — Ты должен отвечать отцу.
— Не могу, господин. — Он выдавил из себя улыбку. — Дело в том, что я никогда не видел купола над Линкольном.
По рядам присутствующих пронесся ропот сомнения, явно переходящий в открытое недоверие.
— Но разве ты не американец? — спросил Хидеки Рюдзи.
— Как я уже объяснял вашему второму сыну, господин, я родился в Американо. На Либерти. Но с самого детства я являюсь натурализованным резидентом Каноя-Сити.
Хидеки Рюдзи воспринял это известие с задумчивым видом.
— Тогда какой же у тебя титул?
Он тихо ответил:
— У меня нет титула, господин.
— Он сын торговца, — пояснил Синго, довольный представившейся возможностью унизить чужеземца в отцовских глазах. — Его отец Эллис Стрейкер, знаменитый бывший пират, который называет себя торговцем.
И снова ропот среди фудаев — на сей раз негодующий.
— Мой сын говорит правду?
— Он говорит правду лишь наполовину, господин. Мой отец называет себя торговцем потому что так оно и есть. Но пиратом он никогда не был.
Даймё опустил костяшки пальцев на колени и все присутствующие сейчас внимательно наблюдали за его лицом, зная что сейчас будет.
— Вот как! Значит Синго-сан лжец?
— Нет, господин. — Хайден Стрейкер медленно закрыл, а потом снова открыл глаза. Теперь его улыбка была ледяной и бесстрастной. — Я бы предпочел сказать, что Синго-сан ошибается, если считает что мой отец виновен в пиратстве. Мой отец — купец.
— Но разве в таком случае это не утверждение сына купца?
— Несомненно, это утверждение сына купца.
— Мне кажется, — заметил Садамаса чуть откидываясь назад, — что для сына купца это человек вполне достойный. Взгляните, он принес вам подарок.
Косичка на самурайской прическе Хидеки Рюдзи чуть дрогнула и он погладил бороду. Затем его подбородок качнулся к груди и он жестом разрешил Хайдену Стрейкеру приблизиться и положить перед ним шкатулку.
Стоило Хайдену попытаться встать как иголки и булавки немилосердно закололи ему ноги и он страшно пожалел что не может растереть икры чтобы восстановить кровообращение. Но лицо его оставалось бесстрастным.
— Позволит ли господин мне недостойному преподнести ему скромный подарок?
— Ты принес мне подарок?
— Да, господин.
Он протянул лакированную шкатулку и Хидеки Рюдзи принял ее. Осторожно поставив ее перед собой он открыл ее. На лице его появился зеленоватый отсвет шелковой внутренней обивки. Затем на лице его появилось выражение глубочайшего удивления. Вопрос его, когда он выудил из шкатулки один из бластеров за мушку и поднял его вверх, был исключительно краток:
— Это что?
— Замечательный дар американского купца, — гордо сказал Хайден. — Могу вас заверить, что эти бластеры наивысшего качества. Их делают на Либерти и они исключительно точны и мощны. Вы конечно же знаете, что американцы производят лучшее во всем Освоенном Космосе ручное оружие и именно такими бластерами наши поселенцы в Нейтральной Зоне защищаются даже от самых свирепых…
Хидеки Рюдзи молча уставился на него. Присутствующие тоже замерли в гробовом молчании. Он даже порозовел от смущения, сообразив, что только что сморозил какую-то глупость.
Даймё вытащил второй бластер и теперь рассматривал оба в совершенном недоумении. Затем он важно положил их на полированное дерево помоста.
Хайден Стрейкер почувствовал слабость в животе. Плохое пси, вдруг подумал он, кажется я только что сделал самую большую из всех возможных ошибок.
Теперь я понимаю! Ведь Гама-сан ожидал, что я положу в шкатулку амигдалу! Именно она-то и была подарком, которого ожидает Хидеки Рюдзи. Ну конечно! Теперь все встает на свои места. Просто любой самурай, а тем более префект всего Кюсю, счел бы ниже своего достоинства заключать какую-либо сделку. Это дело торговцев. Вот к чему был весь этот разговор о торговцах. Какой же я идиот! Они-то намекали, что пора бы уже и отдать амигдалу, что я должен преподнести ее даймё в качестве подарка, пси подери эти их самурайские обычаи! Почему они не могут ясно выражаться и поступать по-людски? А теперь вот я оскорбил его. И что же во имя пси мне теперь делать?
Хидеки Рюдзи кончиками пальцев подтолкнул бластеры обратно к нему.
— Пожалуйста. Я не могу принять такой подарок. Это слишком большая честь для меня.
— Если я чем-либо оскорбил вас, господин…
Хидеки Рюдзи буквально сверлил его глазами.
— Нет, ты не оскорбил меня. Просто ты гайдзин и неудивительно, что ты как ребенок просто не обучен приличным манерам.
— Прошу прощения, господин. — Его рука потянулась к карману в котором чувствовалось тепло исходящее от хризоида в сто менса. — Я извиняюсь.
Голос даймё вдруг стал бесконечно терпеливым — он явно пытался залатать порванное полотно церемонии. Он сказал:
— Подойди сюда и сядь вот здесь, сын торговца и наблюдай. Сейчас ты увидишь как делают дело японские купцы. — Он кивнул помощникам.
Через несколько мгновений в зал низко кланяясь на ходу вошел человек в простой хлопчатобумажной одежде. Его пришлось чуть ли не подтаскивать к возвышению на котором сидел префект и он так трясся, что едва мог развязать принесенный с собой сверток. Его остановил секретарь даймё — человек, которого, как сказал дзёсю, звали Горо-сан.
Когда формальные представления были окончены, Хидеки Рюдзи шепнул:
— Этот человек — купец. Он ждал у ворот резиденции тринадцать недель. Он знает что ему представится всего лишь один случай продать мне особое лезвие меча. И он и я знаем, что это лезвие работы мастера Садакиё из провинции Осуми в Древней Японии, изготовленный во времена династии Гено более тысячи лет назад. Стоит оно ровно восемьсот двадцать пять тысяч коку — наш коку расчетная единица, равная стоимости риса ежегодно потребляемого одной крестьянской семьей. Купцу известно, что я хотел приобрести меч с тех самых пор как услышал о нем еще тридцать лет назад.
Хайдену показалось, что неимоверно высокая цена за какой-то кусок металла.
Сверток с лезвием был наконец с величайшей торжественностью развернут. Продавец положил его на четырехфутовый отрез расшитого золотом шелка, который специально для этого принес с собой. Это был катана длиной в два шаку, но без эфеса и без рукояти и полированное лезвие заканчивалось полоской необработанного металла длиной в несколько дюймов.
— Прошу вас, господин мой, я принес этот ни на что не годный пустяк ко двору…
Он бормотал все это благоговейным голосом нервно теребя углы куска шелка трясущимися руками. Шелк морщинился и блестел, то и дело сверкало лезвие, но слова торговца явно не соответствовали — ни в коей мере — ценности предлагаемой вещи. Стоило Хидеки Синго прикрыв рот ладонью зевнуть, как торговец совсем смешался и замолчал.
Между тем Хидеки Рюдзи бросил Хайдену:
— Видишь как он избегает касаться лезвия? — Хайден Стрейкер кивнул, предположив что едкий пот с кончиков пальцев может каким-то образом повредить стали, но даймё продолжал: — В соответствии с нашими законами носить меч может только самурай. Он не должен касаться металла из страха осквернить его. Он знает, что его тут же казнят за это.
Простолюдин-секретарь префекта Горо-сан между тем продолжал диалог с торговцем. — От имени нашего господина предлагаю тебе за меч пять тысяч коку. Бери их и убирайся!
— Тысяча благодарностей, достопочтенный придворный секретарь. Для меня воистину большая честь, что такой могущественный предводитель воинства как наш господин предлагает столь огромную сумму такому ничтожному торговцу безделушками как я. О щедрости нашего повелителя по всей империи давно уже ходят легенды.
— Верно, верно. Так оно и есть.
— Но господин, этот ничтожный меч не стоит и пяти тысяч коку. Мне это известно поскольку посланцы повелителя одного далекого квадранта еще вчера предлагали мне купить его за пять тысяч коку, я вынужден был ответить им, что если бы даже их повелитель предложил заплатить за него в десять раз больше, то и тогда его люди сказали бы что он обладатель жалкого меча, а если бы он предложил в десять раз больше этого, то и тогда все сочли бы, что он не может позволить себе самого лучшего. Но…
— Что — но?
— Но вот если бы их повелитель поручил бы им предложить за него один миллион коку, то подданные сказали бы, что он воистину Великий Владыка. Конечно же, мне пришлось сказать: прошу вас, не оскорбляйте своего повелителя, предлагая сумму меньшую чем пристала Великому Владыке.
Горо угрожающе склонился к продавцу.
— А был ли этот повелитель далекого квадранта более великим владыкой чем наш господин?
— Нет, достопочтенный господин! Разве такое возможно! Тот повелитель был подобен грязи под ногами нашего владыки! Наш господин в пять раз более велик, чем тот когда-либо может стать.
— Значит ты считаешь, что ради этого я должен дать тебе пять миллионов коку?
Глаза продавца остекленели.
— Щедрость благородного слуги Хидеки Рюдзи просто не имеет границ. Но по совести говоря, я просто не могу принять столь огромную сумму.
— В таком случае, хорек безродный, я позволю тебе продать мне катана за сумму всего в сто пятьдесят раз превышающую его истинную цену — которая составляет всего пять тысяч коку — и кроме того в качестве милостыни от нашего господина ты дополнительно получишь еще одну десятую общей суммы.
— Щедрость нашего господина по меньшей мере так же велика как и его милость!
— Молчать! И то и другое безмерны, поэтому нечего их и сравнивать.
— Как скажете.
Хидеки Рюдзи кивнул и его помощник вытащил два чека. Продавец съежившись уполз с возвышения сжимая в одной руке чек на семьсот пятьдесят тысяч коку в качестве щедрости, а в другой — на семьдесят пять тысяч — в качестве милости.
Хайден Стрейкер наблюдал, возмущенный унизительным ритуалом. Он вспомнил деревню Курихара и жесткую кастовую систему, пронизывающую все здешнее общество. Он подумал о праве рождения, которое обрекало всех и каждого на ложную и непреложную судьбу и цитату из господина Наохиге по поводу того, что глава клана Хидеки предпочел восхищаться своим тории. Торговец был значительно богаче своего покупателя. Но только в смысле денег.
Когда продавец меча удалился, что-то в глубине его сознания вдруг заставило его решиться на совершенно неожиданный поступок. Он вытащил амигдалу из кармана и положил ее на татами перед Хидеки Рюдзи.
Все глаза тут же устремились на метакристалл. В зале заахали, но похоже больше из-за неслыханного нарушения протокола, чем из-за вида самого камня. Сердце Хайдена Стрейкера ухало как молот. Наконец-то настал момент когда решается судьба Каноя-Сити. Лицо его было неподвижно, а глаза устремлены на даймё.
Он сказал:
— Я сын торговца, господин, но здесь я не для того, чтобы торговать. И приехал я сюда не для переговоров. Я явился исключительно с тем, чтобы передать вам из рук в руки вот эту амигдалу. Теперь она ваша. Прошу вас, примите ее. А затем, поскольку как я считаю вы не потомок презренных предков, вы поступите так, как подскажет вам ваша совесть.
31
Женщины сняли с Хидеки Синго фундоси и теперь он стоял перед ними совершенно голый. Они повели его к ступенькам ведущим в Бассейн Бесконечного Спокойствия и оставшись без одежды он взглянул на отсвечивающую поверхность воды. В самом глубоком месте воды было по пояс, бассейн был квадратным со стороной в девять шагов и вырублен в твердой скале, отделан гранитом украшенным моном клана Хидеки — галактической спиралью. В этом месте в бассейн вели ступеньки, а напротив ступенек в дальнем конце бассейна было звездообразное отверстие поверх которого плескалась ледяная минерализованная вода питающая проточный канал.
Он не останавливаясь подошел к верхней ступеньке, спустился на следующую, потом на следующую, еще на одну и еще — до тех пор пока ледяная вода не дошла ему до бедер. Тогда он повернулся и плавно, как будто опускаясь на татами, сел.
Он закрыл глаза предвкушая агонию, лег на дно и позволил воде бассейна бурлить вокруг себя. Его плечи и руки напряглись на каменном выступе, а голова склонилась на грудь как у бога изображаемого на крестах контрабандистов Нейтральной Зоны. Он чувствовал себя как человек, обнажающий шею перед ударом меча палача.
Как важно для самурая ежедневно демонстрировать перед окружающими неослабевающий контроль над собой.
Хидеки Синго был потомком чистокровных самураев и с годами понял, что этот поток воды был даром бога Хатимана позволяющим истинному воину упражнять и закалять ум. Здесь ледяная родниковая вода била из естественного отверстия в дне бассейна. Она поднималась из земных глубин и бурлила вокруг Синго. Пока он сидел она нежно омывала впадину между его ягодицами и ласкала мошонку.
Ааааааах…
Он подавил возглас готовый сорваться с его губ и оставался неподвижным, хотя ледяная струя будто пронзила его подобно кинжалу. Он стоически взирал на отделанные гранитом стены и каменный потолок, не позволяя себе хоть как-то внешне проявить испытанное потрясение. Затем он стиснул зубы, ощущая как ледяной поток боли стискивает ему виски и низ живота и неимоверным усилием воли он заставил себя дышать по-прежнему равномерно.
Какое же может быть потрясение если я ожидаю его? Как может быть больно, если я решил не замечать боли?
Это был очень простой способ расслабиться, пытка, которой он подвергал сам себя, но в то же время и медитация, причем именно такая которая в последнее время нравилась ему все больше и больше. Казалось, что эта мучительная процедура загоняет его самые сложные внутренние проблемы куда-то в самый далекий закуток сознания, туда где они смогут найти свое решение.
Он знал, что вскоре выйдет из бассейна и ощутит как его плоть пышет невероятным жаром. Насколько важно ощущение крайностей, подумал он. И как справедлива древняя мудрость, гласящая что если человек хочет добиться какой-то цели — любой цели — сначала он должен попытаться добиться ее противоположности.
О, да. Сначала снеси адвентерскую церковь перед тем как возвести на ее месте синтоистский храм, воюй, чтобы добиться мира, унизься, чтобы достичь великих высот. И до боли заморозь тело, чтобы ощутить истинное удовольствие от жара огня. Но огонь придет позже — после того как холод сделает свое дело и сконцентрирует ум, сделав его твердым как Камень Власти.
Разве не то же самое сказал гайдзин перед тем совершенно невероятной встречей с моим отцом? Мир, похожий на Немуро зимой, но лишенный гор.
Ледяной Немуро в Нейтральной Зоне когда-то был миром принадлежащим империи. И вот уже десять лет как он нам больше не принадлежит. После гибели великого флота от руки американцев, множество новых миров лишились своих повелителей. А жители Немуро исполнились такого стыда, что тамошние самураи предприняли массовое сеппуку. Вопроса о том, чтобы предоставить низшие классы самим себе без контроля и руководства даже не возникало. Без самураев сангокудзины и хини дегенерируют и превратятся в диких животных, поэтому были предприняты меры чтобы отравить атмосферу.
О, будь они славны, эти верные вассалы-теакияри! Как это согласуется с духом буси — совершить цуйфуку всем вместе когда стало очевидным что им придется покинуть планету.
Хидеки Синго почувствовал, что мускулы начинает сводить. Он начал дрожать и он сурово заставил себя расслабиться так, как учили его аскеты дзена.
Мне тоже довелось видеть лед, сказал он себе, хватаясь за эту мысль, чтобы отвлечься от боли. Помни об этом! Смотри на него! Наполни этим свой мозг…
Ах…
Да, это было на Киото, когда я еще был совсем ребенком. Мой отец сопровождал сёгуна который отправился с визитом ко двору императора Муцухито. И вышло так, что визит этот затянулся на целых пять лет.
На планете императора всегда были и поныне запрещены любые современные материалы. Не допускается использование никаких технологий, появившихся после священного момента наступившего в два часа пополудни 21 октября 1600 года. Единственное исключение сделано для шаттлов, которым разрешено садиться на приподнятые над землей деревянные платформы на Ти-ку — острове удаленном от императорского дворца. За всю свою историю Киото не знал ни холодильников, ни термодинамического стасисного аппарата.
Он не останавливаясь подошел к верхней ступеньке, спустился на следующую, потом на следующую, еще на одну и еще — до тех пор пока ледяная вода не дошла ему до бедер. Тогда он повернулся и плавно, как будто опускаясь на татами, сел.
Он закрыл глаза предвкушая агонию, лег на дно и позволил воде бассейна бурлить вокруг себя. Его плечи и руки напряглись на каменном выступе, а голова склонилась на грудь как у бога изображаемого на крестах контрабандистов Нейтральной Зоны. Он чувствовал себя как человек, обнажающий шею перед ударом меча палача.
Как важно для самурая ежедневно демонстрировать перед окружающими неослабевающий контроль над собой.
Хидеки Синго был потомком чистокровных самураев и с годами понял, что этот поток воды был даром бога Хатимана позволяющим истинному воину упражнять и закалять ум. Здесь ледяная родниковая вода била из естественного отверстия в дне бассейна. Она поднималась из земных глубин и бурлила вокруг Синго. Пока он сидел она нежно омывала впадину между его ягодицами и ласкала мошонку.
Ааааааах…
Он подавил возглас готовый сорваться с его губ и оставался неподвижным, хотя ледяная струя будто пронзила его подобно кинжалу. Он стоически взирал на отделанные гранитом стены и каменный потолок, не позволяя себе хоть как-то внешне проявить испытанное потрясение. Затем он стиснул зубы, ощущая как ледяной поток боли стискивает ему виски и низ живота и неимоверным усилием воли он заставил себя дышать по-прежнему равномерно.
Какое же может быть потрясение если я ожидаю его? Как может быть больно, если я решил не замечать боли?
Это был очень простой способ расслабиться, пытка, которой он подвергал сам себя, но в то же время и медитация, причем именно такая которая в последнее время нравилась ему все больше и больше. Казалось, что эта мучительная процедура загоняет его самые сложные внутренние проблемы куда-то в самый далекий закуток сознания, туда где они смогут найти свое решение.
Он знал, что вскоре выйдет из бассейна и ощутит как его плоть пышет невероятным жаром. Насколько важно ощущение крайностей, подумал он. И как справедлива древняя мудрость, гласящая что если человек хочет добиться какой-то цели — любой цели — сначала он должен попытаться добиться ее противоположности.
О, да. Сначала снеси адвентерскую церковь перед тем как возвести на ее месте синтоистский храм, воюй, чтобы добиться мира, унизься, чтобы достичь великих высот. И до боли заморозь тело, чтобы ощутить истинное удовольствие от жара огня. Но огонь придет позже — после того как холод сделает свое дело и сконцентрирует ум, сделав его твердым как Камень Власти.
Разве не то же самое сказал гайдзин перед тем совершенно невероятной встречей с моим отцом? Мир, похожий на Немуро зимой, но лишенный гор.
Ледяной Немуро в Нейтральной Зоне когда-то был миром принадлежащим империи. И вот уже десять лет как он нам больше не принадлежит. После гибели великого флота от руки американцев, множество новых миров лишились своих повелителей. А жители Немуро исполнились такого стыда, что тамошние самураи предприняли массовое сеппуку. Вопроса о том, чтобы предоставить низшие классы самим себе без контроля и руководства даже не возникало. Без самураев сангокудзины и хини дегенерируют и превратятся в диких животных, поэтому были предприняты меры чтобы отравить атмосферу.
О, будь они славны, эти верные вассалы-теакияри! Как это согласуется с духом буси — совершить цуйфуку всем вместе когда стало очевидным что им придется покинуть планету.
Хидеки Синго почувствовал, что мускулы начинает сводить. Он начал дрожать и он сурово заставил себя расслабиться так, как учили его аскеты дзена.
Мне тоже довелось видеть лед, сказал он себе, хватаясь за эту мысль, чтобы отвлечься от боли. Помни об этом! Смотри на него! Наполни этим свой мозг…
Ах…
Да, это было на Киото, когда я еще был совсем ребенком. Мой отец сопровождал сёгуна который отправился с визитом ко двору императора Муцухито. И вышло так, что визит этот затянулся на целых пять лет.
На планете императора всегда были и поныне запрещены любые современные материалы. Не допускается использование никаких технологий, появившихся после священного момента наступившего в два часа пополудни 21 октября 1600 года. Единственное исключение сделано для шаттлов, которым разрешено садиться на приподнятые над землей деревянные платформы на Ти-ку — острове удаленном от императорского дворца. За всю свою историю Киото не знал ни холодильников, ни термодинамического стасисного аппарата.