Страница:
…ответную реакцию. Решение по проблеме пси-активности было вынесено Верховным Судом в деле СЕКТОР против ПАТТЕРСОНА в 2339 г. н. э., когда было продемонстрировано, что до тех пор пока не превзойден верхний предел интеллектуальных возможностей, риск остается минимальным, не превышая того, что представляют для человека домашние животные. После того как прошли успешные испытания образцы серии ФКГ (первые синтетически созданные существа, имеющие облик человека), созданные в корпорации «Халид», Адвентерским Синодом было принято этически очень значимое решение. Из этого важнейшего решения вытекало, что все формы жизни, граница генотаза которых не совпадает с человеческой более чем на девяносто шесть процентов, не могут считаться людьми, а следовательно и не обладают бессмертными душами в общепринятом смысле…
(Фрагмент утрачен.)
…ивилегией богатых. Существеннейшие прорывы, сделанные в этой области за последние пятьдесят лет позволили снизить стоимость искусственного существа до такого уровня, при котором синтетики с невысоким уровнем интеллекта стали товаром широкого потребления. Мечта о создании универсального трудосберегающего устройства как буд…
(Фрагмент утрачен.)
…низким КИ. Но самой серьезной из стоящих перед законодателями проблем яв…
(Рукопись обрывается.)
14
Это случилось вечером, когда они оказались в заброшенной башне.
Яшмовая Башня находилась на восточной оконечности территории дворца сёгуна — являясь местом развлечений захватывающей дух высоты и открывающихся с ее вершины удивительных по красоте видов. В то же время она являлась и местом исключительно уединенным, что особенно ценилось на Эдо, где так часто подслушивали и подглядывали.
Бакуфу не посещали ее со времени смерти барона Харуми и она все эти годы простояла пустая и заброшенная.
— Неужели сюда вообще никто не ходит, Ясуко-сан? — спросил Хайден Стрейкер.
— Боюсь, что нет, Хайден-сан. Из уважения к памяти барона Харуми бакуфу теперь встречаются в других местах. Барон был великим воином, и обычно приходил сюда, чтобы помедитировать перед очередной кампанией.
Башня, высящаяся на уступе скалы, покоилась на фундаменте из толстых бревен, напоминающих Хайдену Стрейкеру опоры древнего железнодорожного моста. При ближайшем рассмотрении он понял, что деревянные балки подогнаны с филигранной точностью и каждое соединение украшено бронзовой пластинкой с гербом Харуми. Над основанием был устроен настил из розового дерева с большим мелким бассейном площадью примерно в акр. Изнутри бассейн был обшит свинцовыми листами, украшен драконами и воды в нем обычно бывало не более чем на фут. Через бассейн был перекинут деревянный горбатый мостик, а вдоль настила, в который он был встроен и где теперь стояли Хайден и Ясуко, тянулось невысокое примерно по пояс, ограждение, оберегающее посетителей от случайного падения с головокружительной высоты в поросшую лесом долину далеко внизу. По другую сторону бассейна высилась семиярусная пагода — точная копия одного из самый почитаемых сооружений Древней Японии.
Над их головами в небе протянулся Ама-но-Гава — Млечный Путь, который светящейся лентой отражался в неподвижной воде бассейна. На Ясуко было коричневое кимоно. Хайден стоял рядом с ней у ограждения. В этот момент внезапно налетевший порыв ветерка покрыл поверхность воды рябью, уничтожив иллюзию того, что они находятся над всем Сущим.
До их слуха донесся звон храмового колокола. Его эхо отражалось от далеких гор, от высоких крепостных стен столицы, вибрируя в жарком воздухе, отзвуки накладывались друг на друга до тех пор, пока все окружающее не стало похоже на сон. Хайден пораженный замер, захваченный невероятным ощущением. Ясуко тем временем перебирала бусинки своих буддистских четок, перечисляя про себя сто восемь кар, которые следуют как расплата за мирские страсти. Затем она начала декламировать ему стихи, которые звучали у нее в сердце.
Миру этому говорю — прощай,
Ночи тоже говорю — прощай.
Тот, кто к смерти идет,
он как иней на тропке,
ведущей на кладбище.
Тихо тают следы на тропе,
Как печален этот сон обо сне.
Сколько их — колокольных ударов?
Семь — приход зари означают,
а ведь шесть уже прозвучало.
Ну а этот — последний,
затихающее эхо жизни,
возвещает грядущие радости,
что ждут за порогом смерти.
Не колоколу одному,
а траве, деревьям,
и небу говорю — прощай.
Напоследок поднимаю взор —
Как же беззаботны облака.
Отражаются в глади водной,
Ярче яркого, семь звезд,
Скорбя по влюбленным,
Из глубин Небесной реки…
— Госпожа, какие чудесные стихи.
— Это из «Тикамацу» и говорится в них о самоубийстве из-за любви в Сонедзаки.
Яшмовая Башня была довольно хрупким сооружением, не предназначенным для того, чтобы на него поднимались, но они все же полезли наверх. Он поднимался следом за ней по скрипучей деревянной лестнице, которая через проемы в ярусах вела все выше и выше до тех пор пока они не оказались на самом верху и не принялись наблюдать за надвигающимися тучами.
С северо-запада на небо наползала бескрайняя темная пелена, заслоняющая все звезды и все планеты Освоенного Космоса и делающая небо даже более темным, чем земля.
Он с благоговейным ужасом смотрел на это, буквально завороженный масштабами разыгрывающейся в небесах драмы.
— Взгляните, Ясуко! Просто фантастическое зрелище!
— Действительно!
— Интересно, что сейчас делается на побережье, в рыбацких деревушках.
— Думаю, им очень плохо.
— Да, мне тоже так кажется. Наверное и здесь скоро начнется. — Тут он почувствовал как низкие перила чуть подаются под весом его тела и вдруг одна из опор, видимо подгнившая, с треском сломалась. От неожиданности внутри у него похолодело. Он едва не упал и на мгновение испугался, но тут же взял себя в руки.
— Как странно: этот мир настолько традиционный и древний, что деревянные постройки здесь не только сохранились, но даже успели сгнить от времени.
— Хайден-сан, может быть, пока не поднялась буря, нам лучше спуститься вниз?
Он схватил ее за руку.
— Нет, давайте побудем здесь еще. Как бы это ни было опасно, я бы хотел остаться — если вы не против.
Она поколебалась.
— Мне кажется эта пагода слишком ненадежна.
— Она действительно очень старая, но несмотря на это выдержала множество бурь. — Он пристально взглянул на Ясуко и во взгляде его ясно читалось сожаление. — Но может быть вы и правы — нам наверное лучше спуститься.
Она не пошевелилась.
— В детстве я частенько уходила куда-нибудь в тихое место, вроде этого, чтобы побыть в одиночестве. — При воспоминании об этом голос ее вдруг сделался тихим. — Когда рядом нет посторонних, как сейчас, я всегда представляю, что снова нахожусь среди холмов родной планеты, там, где витают духи моих предков.
— В ваших устах то место приобретает какой-то величественное и таинственное значение.
— Так оно и есть. Для меня ничто во Вселенной не может сравниться с родиной.
Он молча смотрел на нее и, когда она подняла глаза, их взгляды встретились.
Она снова начала читать стихи:
И теперь они слышат песню.
«Почему ты не возьмешь меня в жены?
Верно, думаешь, что сможешь обходиться без меня».
Да, знаем мы и печаль и радость,
Только мир и судьба совершенно иные, чем нам
бы хотелось.
Каждый день теперь так:
Ни ночью, ни днем не находит сердце
покоя.
Снедает любовь, что непрошеной гостьей явилась.
«Почему, почему? Не могу я забыть ни на миг.
Если хочешь покинуть меня и отправиться дальше
один, то молю я,
Прежде сердце мое ты пронзи, а потом уходи.
Лишь тогда отпущу я тебя на свободу».
Так сквозь слезы все повторяла она.
Они были одни. Бок о бок. И захвачены моментом. Оба. Слов не находилось. Они обнялись.
Доски, на которые они опустились, покрывал тонкий слоем нанесенной ветром пыли. С той половины небосвода, что еще не была затянута непроницаемой серой пеленой туч, в них метали сияющие иглы своего света звезды. Из грозовых туч нависших над далекими горами Дземпукудзи то и дело вырывались безмолвные трезубцы молний, удивляя и восхищая его, но пугая ее.
— Прислушайся, — шепнул он. — Слышишь?
Она вдруг испуганно приложила ладонь ко рту.
— Ты ведь не боишься, правда?
Она уткнулась головой ему в плечо.
— В народе говорят, что это боги сражаются на небесах. Гром — оружие Ками-нари, Бога Грома. И гром этот убивает! Когда Ками-нари обнаруживает недостойных, Богиня Молний направляет на них свое зеркало и молния испепеляет их.
— Но ты же не веришь в это. Отчего же ты так дрожишь?
— Это опасно! Простые люди говорят, что во время грозы с небес на землю падают дикие громовые звери. Неужели ты никогда не видел деревьев расщепленных и сожженных молниями Бога Грома? Глупо оставаться здесь на таком высоком месте, Хайден-сан, бросая вызов богам и искушая их покарать нас. Такое неуважение обязательно будет наказано.
— Ты же не веришь в это, Ясуко-сан. Ты же самурайка. Если какая-либо из молний брошена в нас, то как же мы можем избегнуть ее? Сама ведь говоришь, что только плохих людей она убивает. Мы же не плохие люди. Так давай же радоваться этому!
Для него грозы с громом и молниями были просто величественным поразительным зрелищем. Они наполняли его восторгом.
— Нам нечего бояться. Давай лучше останемся здесь на открытом месте и испытаем судьбу. Доверься мне.
Она взглянула на него, но в этот момент восточный горизонт озарила яркая вспышка и Ясуко снова замерла. Хайдену же на ум пришли слова одного поэта с Древней Земли — Драйдена — электрическая вспышка, из милых глаз полыхает тающим вопросом…
Как, должно быть, она тебя любит!
— Скорее, считай секунды! Считай со мной, Ясуко-сан. Давай, слышишь?
— А зачем считать, Хайден-сан? Это какая-нибудь примета? Американский талисман, который должен вас защитить?
— Нет! Просто так можно измерить расстояние. Каждые две секунды — это одно ри. Последний разряд был более чем в пяти ри отсюда. Он не может причинить нам вреда.
Блеснула еще одна вспышка — фиолетовая, яркая и долгая, а дождя все так и не было, но листья толстым слоем покрывающие нижний ярус в пятидесяти футах под ними поднялись и закружились в воздухе.
— Какая мощь в этих бурях! — благоговейно сказал он. — Просто невероятно! А ты знаешь, что во время сильной грозы высвобождается энергии как от нексус-корабля?
Она слушала, еще теснее прижимаясь к его груди.
— Пожалуйста, обними меня.
Руки ее были покрыты гусиной кожей — он чувствовал это даже под обтягивающим их шелком. Он крепко стиснул ее затянутое в оби тело и заглянул ей в глаза.
— Почему ты дрожишь? Ведь во время битвы ты ничего не боялась.
— А ты знаешь, Хайден-сан, что по-японски слово «хайден» означает «электричество», но у него есть и другое значение «прибежище».
В голосе ее слышалась тревога и когда она вздрогнула от очередного раскатистого удара грома, Хайден крепко прижал ее к себе. Он еще никогда не видел ее такой: как бы полностью раскрывшейся перед ним в этом чудовищном, просто невозможном свете. Она боролась со стыдом. Со стыдом, который так сильно переживала.
Он снова заглянул ей в глаза и увидел, что голова ее медленно склоняется, губы приоткрываются и тогда он нагнулся и поцеловал ее. Жадно, сладострастно, уверенный, что поступает неправильно, и в то же время уверенный, что иначе и быть не может.
В этот момент начался дождь. Крупные капли как слезы богов разбивались о пыльные доски под их ногами. Дождь все усиливался, его капли громко стучали по черепичной крыше и вдруг внезапно превратились в стену воды, подняв в воздух облако мельчайших брызг сразу промочивших их волосы, доски настила, их обнаженные слившиеся в единое целое тела, когда он наконец решился сделать то, о чем мечтал с той самой минуты как впервые увидел ее, а она страстно приняла его в себя как больше всего на свете хотела принять с того же самого момента.
Яшмовая Башня находилась на восточной оконечности территории дворца сёгуна — являясь местом развлечений захватывающей дух высоты и открывающихся с ее вершины удивительных по красоте видов. В то же время она являлась и местом исключительно уединенным, что особенно ценилось на Эдо, где так часто подслушивали и подглядывали.
Бакуфу не посещали ее со времени смерти барона Харуми и она все эти годы простояла пустая и заброшенная.
— Неужели сюда вообще никто не ходит, Ясуко-сан? — спросил Хайден Стрейкер.
— Боюсь, что нет, Хайден-сан. Из уважения к памяти барона Харуми бакуфу теперь встречаются в других местах. Барон был великим воином, и обычно приходил сюда, чтобы помедитировать перед очередной кампанией.
Башня, высящаяся на уступе скалы, покоилась на фундаменте из толстых бревен, напоминающих Хайдену Стрейкеру опоры древнего железнодорожного моста. При ближайшем рассмотрении он понял, что деревянные балки подогнаны с филигранной точностью и каждое соединение украшено бронзовой пластинкой с гербом Харуми. Над основанием был устроен настил из розового дерева с большим мелким бассейном площадью примерно в акр. Изнутри бассейн был обшит свинцовыми листами, украшен драконами и воды в нем обычно бывало не более чем на фут. Через бассейн был перекинут деревянный горбатый мостик, а вдоль настила, в который он был встроен и где теперь стояли Хайден и Ясуко, тянулось невысокое примерно по пояс, ограждение, оберегающее посетителей от случайного падения с головокружительной высоты в поросшую лесом долину далеко внизу. По другую сторону бассейна высилась семиярусная пагода — точная копия одного из самый почитаемых сооружений Древней Японии.
Над их головами в небе протянулся Ама-но-Гава — Млечный Путь, который светящейся лентой отражался в неподвижной воде бассейна. На Ясуко было коричневое кимоно. Хайден стоял рядом с ней у ограждения. В этот момент внезапно налетевший порыв ветерка покрыл поверхность воды рябью, уничтожив иллюзию того, что они находятся над всем Сущим.
До их слуха донесся звон храмового колокола. Его эхо отражалось от далеких гор, от высоких крепостных стен столицы, вибрируя в жарком воздухе, отзвуки накладывались друг на друга до тех пор, пока все окружающее не стало похоже на сон. Хайден пораженный замер, захваченный невероятным ощущением. Ясуко тем временем перебирала бусинки своих буддистских четок, перечисляя про себя сто восемь кар, которые следуют как расплата за мирские страсти. Затем она начала декламировать ему стихи, которые звучали у нее в сердце.
Миру этому говорю — прощай,
Ночи тоже говорю — прощай.
Тот, кто к смерти идет,
он как иней на тропке,
ведущей на кладбище.
Тихо тают следы на тропе,
Как печален этот сон обо сне.
Сколько их — колокольных ударов?
Семь — приход зари означают,
а ведь шесть уже прозвучало.
Ну а этот — последний,
затихающее эхо жизни,
возвещает грядущие радости,
что ждут за порогом смерти.
Не колоколу одному,
а траве, деревьям,
и небу говорю — прощай.
Напоследок поднимаю взор —
Как же беззаботны облака.
Отражаются в глади водной,
Ярче яркого, семь звезд,
Скорбя по влюбленным,
Из глубин Небесной реки…
— Госпожа, какие чудесные стихи.
— Это из «Тикамацу» и говорится в них о самоубийстве из-за любви в Сонедзаки.
Яшмовая Башня была довольно хрупким сооружением, не предназначенным для того, чтобы на него поднимались, но они все же полезли наверх. Он поднимался следом за ней по скрипучей деревянной лестнице, которая через проемы в ярусах вела все выше и выше до тех пор пока они не оказались на самом верху и не принялись наблюдать за надвигающимися тучами.
С северо-запада на небо наползала бескрайняя темная пелена, заслоняющая все звезды и все планеты Освоенного Космоса и делающая небо даже более темным, чем земля.
Он с благоговейным ужасом смотрел на это, буквально завороженный масштабами разыгрывающейся в небесах драмы.
— Взгляните, Ясуко! Просто фантастическое зрелище!
— Действительно!
— Интересно, что сейчас делается на побережье, в рыбацких деревушках.
— Думаю, им очень плохо.
— Да, мне тоже так кажется. Наверное и здесь скоро начнется. — Тут он почувствовал как низкие перила чуть подаются под весом его тела и вдруг одна из опор, видимо подгнившая, с треском сломалась. От неожиданности внутри у него похолодело. Он едва не упал и на мгновение испугался, но тут же взял себя в руки.
— Как странно: этот мир настолько традиционный и древний, что деревянные постройки здесь не только сохранились, но даже успели сгнить от времени.
— Хайден-сан, может быть, пока не поднялась буря, нам лучше спуститься вниз?
Он схватил ее за руку.
— Нет, давайте побудем здесь еще. Как бы это ни было опасно, я бы хотел остаться — если вы не против.
Она поколебалась.
— Мне кажется эта пагода слишком ненадежна.
— Она действительно очень старая, но несмотря на это выдержала множество бурь. — Он пристально взглянул на Ясуко и во взгляде его ясно читалось сожаление. — Но может быть вы и правы — нам наверное лучше спуститься.
Она не пошевелилась.
— В детстве я частенько уходила куда-нибудь в тихое место, вроде этого, чтобы побыть в одиночестве. — При воспоминании об этом голос ее вдруг сделался тихим. — Когда рядом нет посторонних, как сейчас, я всегда представляю, что снова нахожусь среди холмов родной планеты, там, где витают духи моих предков.
— В ваших устах то место приобретает какой-то величественное и таинственное значение.
— Так оно и есть. Для меня ничто во Вселенной не может сравниться с родиной.
Он молча смотрел на нее и, когда она подняла глаза, их взгляды встретились.
Она снова начала читать стихи:
И теперь они слышат песню.
«Почему ты не возьмешь меня в жены?
Верно, думаешь, что сможешь обходиться без меня».
Да, знаем мы и печаль и радость,
Только мир и судьба совершенно иные, чем нам
бы хотелось.
Каждый день теперь так:
Ни ночью, ни днем не находит сердце
покоя.
Снедает любовь, что непрошеной гостьей явилась.
«Почему, почему? Не могу я забыть ни на миг.
Если хочешь покинуть меня и отправиться дальше
один, то молю я,
Прежде сердце мое ты пронзи, а потом уходи.
Лишь тогда отпущу я тебя на свободу».
Так сквозь слезы все повторяла она.
Они были одни. Бок о бок. И захвачены моментом. Оба. Слов не находилось. Они обнялись.
Доски, на которые они опустились, покрывал тонкий слоем нанесенной ветром пыли. С той половины небосвода, что еще не была затянута непроницаемой серой пеленой туч, в них метали сияющие иглы своего света звезды. Из грозовых туч нависших над далекими горами Дземпукудзи то и дело вырывались безмолвные трезубцы молний, удивляя и восхищая его, но пугая ее.
— Прислушайся, — шепнул он. — Слышишь?
Она вдруг испуганно приложила ладонь ко рту.
— Ты ведь не боишься, правда?
Она уткнулась головой ему в плечо.
— В народе говорят, что это боги сражаются на небесах. Гром — оружие Ками-нари, Бога Грома. И гром этот убивает! Когда Ками-нари обнаруживает недостойных, Богиня Молний направляет на них свое зеркало и молния испепеляет их.
— Но ты же не веришь в это. Отчего же ты так дрожишь?
— Это опасно! Простые люди говорят, что во время грозы с небес на землю падают дикие громовые звери. Неужели ты никогда не видел деревьев расщепленных и сожженных молниями Бога Грома? Глупо оставаться здесь на таком высоком месте, Хайден-сан, бросая вызов богам и искушая их покарать нас. Такое неуважение обязательно будет наказано.
— Ты же не веришь в это, Ясуко-сан. Ты же самурайка. Если какая-либо из молний брошена в нас, то как же мы можем избегнуть ее? Сама ведь говоришь, что только плохих людей она убивает. Мы же не плохие люди. Так давай же радоваться этому!
Для него грозы с громом и молниями были просто величественным поразительным зрелищем. Они наполняли его восторгом.
— Нам нечего бояться. Давай лучше останемся здесь на открытом месте и испытаем судьбу. Доверься мне.
Она взглянула на него, но в этот момент восточный горизонт озарила яркая вспышка и Ясуко снова замерла. Хайдену же на ум пришли слова одного поэта с Древней Земли — Драйдена — электрическая вспышка, из милых глаз полыхает тающим вопросом…
Как, должно быть, она тебя любит!
— Скорее, считай секунды! Считай со мной, Ясуко-сан. Давай, слышишь?
— А зачем считать, Хайден-сан? Это какая-нибудь примета? Американский талисман, который должен вас защитить?
— Нет! Просто так можно измерить расстояние. Каждые две секунды — это одно ри. Последний разряд был более чем в пяти ри отсюда. Он не может причинить нам вреда.
Блеснула еще одна вспышка — фиолетовая, яркая и долгая, а дождя все так и не было, но листья толстым слоем покрывающие нижний ярус в пятидесяти футах под ними поднялись и закружились в воздухе.
— Какая мощь в этих бурях! — благоговейно сказал он. — Просто невероятно! А ты знаешь, что во время сильной грозы высвобождается энергии как от нексус-корабля?
Она слушала, еще теснее прижимаясь к его груди.
— Пожалуйста, обними меня.
Руки ее были покрыты гусиной кожей — он чувствовал это даже под обтягивающим их шелком. Он крепко стиснул ее затянутое в оби тело и заглянул ей в глаза.
— Почему ты дрожишь? Ведь во время битвы ты ничего не боялась.
— А ты знаешь, Хайден-сан, что по-японски слово «хайден» означает «электричество», но у него есть и другое значение «прибежище».
В голосе ее слышалась тревога и когда она вздрогнула от очередного раскатистого удара грома, Хайден крепко прижал ее к себе. Он еще никогда не видел ее такой: как бы полностью раскрывшейся перед ним в этом чудовищном, просто невозможном свете. Она боролась со стыдом. Со стыдом, который так сильно переживала.
Он снова заглянул ей в глаза и увидел, что голова ее медленно склоняется, губы приоткрываются и тогда он нагнулся и поцеловал ее. Жадно, сладострастно, уверенный, что поступает неправильно, и в то же время уверенный, что иначе и быть не может.
В этот момент начался дождь. Крупные капли как слезы богов разбивались о пыльные доски под их ногами. Дождь все усиливался, его капли громко стучали по черепичной крыше и вдруг внезапно превратились в стену воды, подняв в воздух облако мельчайших брызг сразу промочивших их волосы, доски настила, их обнаженные слившиеся в единое целое тела, когда он наконец решился сделать то, о чем мечтал с той самой минуты как впервые увидел ее, а она страстно приняла его в себя как больше всего на свете хотела принять с того же самого момента.
15
Заходящее солнце уже закрывало плавающие на поверхности пруда цветы лотоса когда Хидеки Синго наконец пошевелился.
Он в одиночестве стоял на коленях посреди покрытого галькой островка в самом центре Сада Кудан Гёена в этот последний час уходящего дня, с закрытыми глазами обдумывая проблему. Наконец-то у него хватило решимости заняться ей вплотную, как в свое время советовала ему мать.
Синго стоял в самом центре маленького островка. С берега сюда можно было добраться по торчащим из-под воды камням. В неподвижной воде между ними отражалась глубокая небесная синь, а на поверхности плавали лотосы трех разновидностей. Их белые с розовыми ободками цветки на тонких стеблях поднимались над листьями. Под водой же, в тени этого темно-зеленого едва колышущегося живого настила медленно шевелили плавниками апатичные старые золотистые карпы, подарок Вдовствующей Императрицы.
Дыхание Синго было медленным. Его полуобнаженное тело купалось в косых лучах вечернего солнца, а кожа все еще блестела от мазей, которыми массажист еще совсем недавно растирал его новую руку. Плечо уже почти зажило и медитация сосредотачивала его мысли на трудном выборе который ему предстояло сделать.
Наконец, глубоко вдохнув и выходя из прострации, он вернулся к действительности. Несколько взмахов мечом на пробу и на лице его расцвела улыбка. Боли больше не было и даже чувство трения в плечевом суставе почти исчезло. На Эдо имелась технология быстрого клонирования, так что чужую временную руку можно было ампутировать, а на ее место приживить другую, выращенную из его собственных тканей. Так и было сделано. И теперь чувство брезгливости, причинявшее ему такую душевную боль столь долгое время, почти прошло.
Да, подумал он. Теперь я готов ответить да.
День был необычайно скучный и душный, настоящий день тигров. И он, подобно тигру, сначала возлежал с Миобу, потом с ее служанкой, после чего немного вздремнул и перекусил. Но перед самым полуднем задул прохладный ветерок. И атмосфера сразу как-то неуловимо изменилась. К нему пришла мать и требовательно прошипела слова своего ультиматума:
— Так как ты намерен с ней поступить? Если и дальше будешь сидеть сложа руки, то действовать придется мне, сын мой. Медлить больше нельзя. Надвигаются другие события. Времени больше нет!
Сейчас эти надвигающиеся события буквально ощущались в воздухе. Подобно какому-то новому непривычному запаху, явственно чувствовалось незаметное ускорение темпа жизни во дворце сёгуна. Признаки его не бросались в глаза, но были вполне определенными. Посыльные, старающиеся не казаться чересчур торопливыми. Замена стражников на более опытных и более доверенных людей. И всюду — перешептывания.
Вчера вечером были и другие предзнаменования: в бане какая-то старуха-провидица вдруг завыла, но ее быстро заткнул управляющий. На вершине башни барона Харуми вдруг начали ссориться четыре седоголовые вороны и дрались до тех пор, пока одна из них замертво не упала вниз. У одного из молодых принцев во время молитвы вдруг начался припадок и четверо слуг тут же унесли его прочь…
Вообще, четыре было исключительно несчастливым числом.
Вчера вечером он во время прогулки верхом доехал до Куданских Врат — четырех тории храма Омура Масудзиро. И так сильно было ощущение надвигающихся перемен, что на обратном пути он даже поднял голову и внимательно оглядел небо в поисках возможно появившихся там комет. В эфире явно было неспокойно и он подсознательно ощущал волны пси-возмущений исходящих от неспокойного нексуса.
Синго встал и, перейдя по камешкам пруд, отправился на поиски матери.
Госпожа Исако сидела на занавешенном балконе зала для приемов по соседству с апартаментами Хидеки. Она с нетерпением ждала возвращения сына. Одну из стен длинного классических пропорций зала украшал ряд ниш, складных ширм и дюжина или даже более полных доспехов. Противоположная стена была отделана панелями розового дерева, покрытыми столь искусной резьбой, что подобной ей видеть еще не доводилось. Лучи солнца наполняли помещение прохладными тенями. Вообще, было в этом зале что-то неопределенное, что все время не давало ей покоя. И дело было не пахнущих камфорой военных трофеях сёгуна, а в каком-то совсем другом, едва уловимом аромате.
— Сын мой, ну как — ты наконец решился? — церемонно спросила она.
— Да, матушка.
— И все сделаешь так, как я тебе велю?
— Сделаю.
— И наконец доверишься мне полностью?
— Да.
— Надеюсь, с чистой совестью в том, что касается твоего отца?
— Да. И вы матушка, будете моим единственным советником.
Она широко раскрыла глаза.
— Хорошо. Очень хорошо. Ты не пожалеешь о том, что решился на это.
Исако почувствовала как все ее существо захлестывает волна торжества. В качестве инструмента политики отца Синго-сан был вынужден действовать на Эдо с величайшей осмотрительностью. Поэтому он не мог предпринять каких-либо шагов в отношении Ясуко-сан из боязни не только оскорбить своего повелителя, но и из страха породить волну слухов и вызвать скандал, который мог бы окончательно погубить его.
Тут она вдруг поняла, что в воздухе чувствуется едва уловимый аромат жасмина. Он-то и не давал ей покоя. Это был запах баснословно дорогих духов, которыми иногда пользовалась Ясуко-сан, с необычайно стойким запахом. Ага! Значит она была в этом зале. Когда? Вчера вечером? Зачем?
— Корнем твоих проблем по-прежнему является Ясуко-сан.
— Да.
— Тогда расскажи, что посоветовала тебе эта волчица.
— Она сказала, что я должен преподнести доставленный гайдзином камень Хонде Юкио.
— Вероятно под тем предлогом, что в этом случае он, унаследовав от Сакумы Хиденаги пост сёгуна, откажется от своих притязаний на квадрант Кюсю.
— Именно так она и сказала.
— Значит она снова лгала тебе! — Исако смахнула с колен невидимую пыль, как будто легко избавляясь от первой проблемы. — Очевидно она, давая такой совет, рассчитывала поссорить тебя с Юкио-самой. Она наверняка предполагала, что ты автоматически поступишь наоборот и таким образом отдашь предпочтение Сакуме Киохиде. Неужели ты не понимаешь?
Он уставился на нее, пораженный ее интуицией.
— Откуда ты знаешь?
— Да потому что я знаю насколько изворотливый ум у этой волчицы, и знаю что на уме у твоего отца. Так, а как там интересно наш американец?
— А почему ты вдруг заговорила о нем?
Она терпеливо объяснила:
— Роль Стрейкер-сана во всем происходящем не так уж незначительна.
Губы Синго недовольно скривились.
— Он все еще пытается уговорить Юкио-саму передать сёгуну свое прошение выступить в защиту американской торговой компании. Он пытался вступить в контакт и с Киохиде-самой, но ответа до сих пор так и не получил. И не получит. Какие дела могут быть у самурая Первого Ранга с каким-то ублюдком?
Исако улыбнулась.
— В этом-то, как у тебя еще будет возможность убедиться, и заключается суть всех проблем. План твоего отца…
— План моего отца — всего лишь плод отчаяния, и поверить в его успех может только глупец, — перебил он.
— Нет! Ничего подобного. — Высоко подняв изогнутые брови, она бросила на него пристальный взгляд, убеждаясь, что он внимательно слушает. — Это великолепно сотканная паутина, позволяющая ему сохранить все свои возможности до тех пор, пока не появится шанс ими воспользоваться.
— Не понимаю…
— Прежде всего, Рюдзи-сама уверен, что ты приложишь все силы к тому, чтобы добиться подтверждения его должности префекта. Ты просто вынужден добиваться этого. Нам следует предположить, что Сакума Хиденага знает о разногласиях между чужеземцами, которых так опрометчиво допустили в квадрант Кюсю. Если он неправильно истолкует эти сведения и решит заменить Рюдзи-саму на посту префекта кем-нибудь другим, то тебе Синго-сан никогда не унаследовать этого поста. В этом случае ты станешь просто вторым сыном смещенного и опозоренного генерала, который однажды проиграл сражение с чужеземцами, и твои притязания на Мияконодзё станут ничтожными, как собачий кал. Твоему отцу это отлично известно. И еще ему известно, что тебе это известно. Поэтому ты вынужден — что бы ты о нем не думал — стараться для него изо всех сил.
Синго медленно кивнул.
— Так вот почему он доверил мне американскую амигдалу! Чтобы я преподнес ее Сакуме Хиденаге и никому иному. И именно это мне следовало бы сделать, не скрывайся Сакума Хиденага в недрах своего дворца. Его фудаи — слабые и трусливые люди, а все остальные члены его правительства находятся на содержании либо у Сакумы Киохиде, либо у Хонды Юкио. Я просто не могу добиться встречи с сёгуном — так же как и американец. Мое терпение на исходе.
Исако дождалась пока он не закончит и продолжала объяснять.
— Здесь требуется не терпение, а нечто большее, сын мой. Я знаю, ты гордый человек, но должен понимать, что Рюдзи-сама просто пытается нейтрализовать тебя, посылая с этой совершенно бесполезной миссией в то время как ослаблена его собственная власть. Твое ранение было для него просто даром небес: благодаря ему тебя можно было под благовидным предлогом отправить на Эдо на время когда в Кюсю вершатся реальные дела. Пока ты здесь, твой брат стоящий во главе армии, готов наказать каньцев и изгнать их из систем Осуми и Сацумы. И при этом ему нечего беспокоиться о том, что творится у него за его спиной в столице.
Хидеки Синго стиснул зубы.
— Мой отец связался с собаками и помогает этой американской Межзвездной Транспортной Корпорации!
— Прошу тебя, выслушай до конца! В-третьих, он послал сюда не только тебя, но и Ясуко-сан, и тоже с тем, чтобы она выбрала кому ты должен будешь преподнести новую амигдалу. Здесь единственное место, позволяющее ей одним выстрелом убить двух зайцев: защититься от твоего супружеского гнева и в то же время постоянно находиться рядом, чтобы руководить тобой и оказывать на тебя влияние.
— Амигдала у меня! У меня — Осуми но Хидеки Синго! Она надежно заперта в сейфе в моих апартаментах и охраняется днем и ночью.
— Да, хранится она у тебя, это верно. Но Рюдзи-сама знает, что правильно распорядиться ей может только Ясуко-сан. Скорее всего, ей также отдан приказ найти возможность влиять на американца, поскольку есть и другое важное дело, не имеющее ничего общего с новой амигдалой. Ей было велено подсказать тебе правильный выбор, но даже при этом, у нее есть еще гораздо более важное поручение.
Он пораженно уставился на нее.
— Какое еще поручение?
— Ты знаешь, что твой отец поручил Ясуко-сан собирать информацию о намерениях каньцев?
— Да она просто дочь обмана!
— Благодари богов, что хотя бы в последний момент у тебя открылись на нее глаза.
Он непонимающе смотрел на нее.
— Почему ты так говоришь?
— Неужели ты не чувствуешь ветров дующих на террасах столицы сёгуна? Это ветры великих перемен. Разве в большой политике не всегда так? Столь долгое ожидание, столько надежд и крушения надежд, а когда наступает настоящий кризис, все, кроме самых проницательных, оказываются к нему не готовы. Так что ты должен сделать свой выбор именно сейчас — в эти последние несколько часов.
— Последних часов перед чем?
Она указала на слегка колеблющиеся стебли растущих перед балконом цветов.
— Разве ты не знаешь, что такое этот ветерок? Это дыхание небес. Власть утекает из рук Сакумы Хиденаги. Его дух готовится покинуть тело и отправиться в последний путь. Тело нашего сёгуна готовится быть преданным огню, а его имя — войти в историю.
— Что же тогда делать мне? — спросил он, не будучи в силах сам найти ответ самостоятельно. — Кому же отдать Камень Власти? Сыну сёгуна, или его внуку? Дяде или племяннику? Киохиде-саме или Юкио-саме?
— Ты должен отдать амигдалу тому, кто предложит за нее наивысшую цену. Возьмем племянника. Для него камень жизненно важен. Именно поэтому он настолько более открыто ведет себя по отношению к тебе, чем Киохиде-сама, который ведет себя отстраненно. Если Хонда Юкио не получит камень твоего отца он потерпит поражение в борьбе за власть и сёгуном станет Сакума Киохиде. А заполучив новую амигдалу Юкио-сама вполне может добиться успеха.
Он взглянул на нее, совершенно не понимая откуда ей столько известно.
Госпожа Исако улыбнулась. Бедный мой мальчик, подумала она. Как же твои предрассудки мешают тебе правильно судить о происходящем. Твой ум заблокирован настолько, что ты просто не способен разбираться в высоких материях. Если бы ты только знал в какой степени политика делается с помощью циркулирующих во дворце слухов. Мало кто из мужчин чувствует потрясающие Эдо события так же ясно как мы, женщины. Они просто не понимают их значения. Так как же я могу заставить тебя понять, что битва, в которой ты едва не погиб, определенно была наиболее важным сражением последнего времени? И что она возможно даже явилась самым важным событием в истории Ямато на протяжении последних семи поколений.! Как могу я, женщина, объяснить это тебе, гордому воину? И как я могу тебе сказать, что именно гайдзин, которого ты так ненавидишь, является той осью на которой в настоящее время вращается судьба Ямато?
Он в одиночестве стоял на коленях посреди покрытого галькой островка в самом центре Сада Кудан Гёена в этот последний час уходящего дня, с закрытыми глазами обдумывая проблему. Наконец-то у него хватило решимости заняться ей вплотную, как в свое время советовала ему мать.
Синго стоял в самом центре маленького островка. С берега сюда можно было добраться по торчащим из-под воды камням. В неподвижной воде между ними отражалась глубокая небесная синь, а на поверхности плавали лотосы трех разновидностей. Их белые с розовыми ободками цветки на тонких стеблях поднимались над листьями. Под водой же, в тени этого темно-зеленого едва колышущегося живого настила медленно шевелили плавниками апатичные старые золотистые карпы, подарок Вдовствующей Императрицы.
Дыхание Синго было медленным. Его полуобнаженное тело купалось в косых лучах вечернего солнца, а кожа все еще блестела от мазей, которыми массажист еще совсем недавно растирал его новую руку. Плечо уже почти зажило и медитация сосредотачивала его мысли на трудном выборе который ему предстояло сделать.
Наконец, глубоко вдохнув и выходя из прострации, он вернулся к действительности. Несколько взмахов мечом на пробу и на лице его расцвела улыбка. Боли больше не было и даже чувство трения в плечевом суставе почти исчезло. На Эдо имелась технология быстрого клонирования, так что чужую временную руку можно было ампутировать, а на ее место приживить другую, выращенную из его собственных тканей. Так и было сделано. И теперь чувство брезгливости, причинявшее ему такую душевную боль столь долгое время, почти прошло.
Да, подумал он. Теперь я готов ответить да.
День был необычайно скучный и душный, настоящий день тигров. И он, подобно тигру, сначала возлежал с Миобу, потом с ее служанкой, после чего немного вздремнул и перекусил. Но перед самым полуднем задул прохладный ветерок. И атмосфера сразу как-то неуловимо изменилась. К нему пришла мать и требовательно прошипела слова своего ультиматума:
— Так как ты намерен с ней поступить? Если и дальше будешь сидеть сложа руки, то действовать придется мне, сын мой. Медлить больше нельзя. Надвигаются другие события. Времени больше нет!
Сейчас эти надвигающиеся события буквально ощущались в воздухе. Подобно какому-то новому непривычному запаху, явственно чувствовалось незаметное ускорение темпа жизни во дворце сёгуна. Признаки его не бросались в глаза, но были вполне определенными. Посыльные, старающиеся не казаться чересчур торопливыми. Замена стражников на более опытных и более доверенных людей. И всюду — перешептывания.
Вчера вечером были и другие предзнаменования: в бане какая-то старуха-провидица вдруг завыла, но ее быстро заткнул управляющий. На вершине башни барона Харуми вдруг начали ссориться четыре седоголовые вороны и дрались до тех пор, пока одна из них замертво не упала вниз. У одного из молодых принцев во время молитвы вдруг начался припадок и четверо слуг тут же унесли его прочь…
Вообще, четыре было исключительно несчастливым числом.
Вчера вечером он во время прогулки верхом доехал до Куданских Врат — четырех тории храма Омура Масудзиро. И так сильно было ощущение надвигающихся перемен, что на обратном пути он даже поднял голову и внимательно оглядел небо в поисках возможно появившихся там комет. В эфире явно было неспокойно и он подсознательно ощущал волны пси-возмущений исходящих от неспокойного нексуса.
Синго встал и, перейдя по камешкам пруд, отправился на поиски матери.
Госпожа Исако сидела на занавешенном балконе зала для приемов по соседству с апартаментами Хидеки. Она с нетерпением ждала возвращения сына. Одну из стен длинного классических пропорций зала украшал ряд ниш, складных ширм и дюжина или даже более полных доспехов. Противоположная стена была отделана панелями розового дерева, покрытыми столь искусной резьбой, что подобной ей видеть еще не доводилось. Лучи солнца наполняли помещение прохладными тенями. Вообще, было в этом зале что-то неопределенное, что все время не давало ей покоя. И дело было не пахнущих камфорой военных трофеях сёгуна, а в каком-то совсем другом, едва уловимом аромате.
— Сын мой, ну как — ты наконец решился? — церемонно спросила она.
— Да, матушка.
— И все сделаешь так, как я тебе велю?
— Сделаю.
— И наконец доверишься мне полностью?
— Да.
— Надеюсь, с чистой совестью в том, что касается твоего отца?
— Да. И вы матушка, будете моим единственным советником.
Она широко раскрыла глаза.
— Хорошо. Очень хорошо. Ты не пожалеешь о том, что решился на это.
Исако почувствовала как все ее существо захлестывает волна торжества. В качестве инструмента политики отца Синго-сан был вынужден действовать на Эдо с величайшей осмотрительностью. Поэтому он не мог предпринять каких-либо шагов в отношении Ясуко-сан из боязни не только оскорбить своего повелителя, но и из страха породить волну слухов и вызвать скандал, который мог бы окончательно погубить его.
Тут она вдруг поняла, что в воздухе чувствуется едва уловимый аромат жасмина. Он-то и не давал ей покоя. Это был запах баснословно дорогих духов, которыми иногда пользовалась Ясуко-сан, с необычайно стойким запахом. Ага! Значит она была в этом зале. Когда? Вчера вечером? Зачем?
— Корнем твоих проблем по-прежнему является Ясуко-сан.
— Да.
— Тогда расскажи, что посоветовала тебе эта волчица.
— Она сказала, что я должен преподнести доставленный гайдзином камень Хонде Юкио.
— Вероятно под тем предлогом, что в этом случае он, унаследовав от Сакумы Хиденаги пост сёгуна, откажется от своих притязаний на квадрант Кюсю.
— Именно так она и сказала.
— Значит она снова лгала тебе! — Исако смахнула с колен невидимую пыль, как будто легко избавляясь от первой проблемы. — Очевидно она, давая такой совет, рассчитывала поссорить тебя с Юкио-самой. Она наверняка предполагала, что ты автоматически поступишь наоборот и таким образом отдашь предпочтение Сакуме Киохиде. Неужели ты не понимаешь?
Он уставился на нее, пораженный ее интуицией.
— Откуда ты знаешь?
— Да потому что я знаю насколько изворотливый ум у этой волчицы, и знаю что на уме у твоего отца. Так, а как там интересно наш американец?
— А почему ты вдруг заговорила о нем?
Она терпеливо объяснила:
— Роль Стрейкер-сана во всем происходящем не так уж незначительна.
Губы Синго недовольно скривились.
— Он все еще пытается уговорить Юкио-саму передать сёгуну свое прошение выступить в защиту американской торговой компании. Он пытался вступить в контакт и с Киохиде-самой, но ответа до сих пор так и не получил. И не получит. Какие дела могут быть у самурая Первого Ранга с каким-то ублюдком?
Исако улыбнулась.
— В этом-то, как у тебя еще будет возможность убедиться, и заключается суть всех проблем. План твоего отца…
— План моего отца — всего лишь плод отчаяния, и поверить в его успех может только глупец, — перебил он.
— Нет! Ничего подобного. — Высоко подняв изогнутые брови, она бросила на него пристальный взгляд, убеждаясь, что он внимательно слушает. — Это великолепно сотканная паутина, позволяющая ему сохранить все свои возможности до тех пор, пока не появится шанс ими воспользоваться.
— Не понимаю…
— Прежде всего, Рюдзи-сама уверен, что ты приложишь все силы к тому, чтобы добиться подтверждения его должности префекта. Ты просто вынужден добиваться этого. Нам следует предположить, что Сакума Хиденага знает о разногласиях между чужеземцами, которых так опрометчиво допустили в квадрант Кюсю. Если он неправильно истолкует эти сведения и решит заменить Рюдзи-саму на посту префекта кем-нибудь другим, то тебе Синго-сан никогда не унаследовать этого поста. В этом случае ты станешь просто вторым сыном смещенного и опозоренного генерала, который однажды проиграл сражение с чужеземцами, и твои притязания на Мияконодзё станут ничтожными, как собачий кал. Твоему отцу это отлично известно. И еще ему известно, что тебе это известно. Поэтому ты вынужден — что бы ты о нем не думал — стараться для него изо всех сил.
Синго медленно кивнул.
— Так вот почему он доверил мне американскую амигдалу! Чтобы я преподнес ее Сакуме Хиденаге и никому иному. И именно это мне следовало бы сделать, не скрывайся Сакума Хиденага в недрах своего дворца. Его фудаи — слабые и трусливые люди, а все остальные члены его правительства находятся на содержании либо у Сакумы Киохиде, либо у Хонды Юкио. Я просто не могу добиться встречи с сёгуном — так же как и американец. Мое терпение на исходе.
Исако дождалась пока он не закончит и продолжала объяснять.
— Здесь требуется не терпение, а нечто большее, сын мой. Я знаю, ты гордый человек, но должен понимать, что Рюдзи-сама просто пытается нейтрализовать тебя, посылая с этой совершенно бесполезной миссией в то время как ослаблена его собственная власть. Твое ранение было для него просто даром небес: благодаря ему тебя можно было под благовидным предлогом отправить на Эдо на время когда в Кюсю вершатся реальные дела. Пока ты здесь, твой брат стоящий во главе армии, готов наказать каньцев и изгнать их из систем Осуми и Сацумы. И при этом ему нечего беспокоиться о том, что творится у него за его спиной в столице.
Хидеки Синго стиснул зубы.
— Мой отец связался с собаками и помогает этой американской Межзвездной Транспортной Корпорации!
— Прошу тебя, выслушай до конца! В-третьих, он послал сюда не только тебя, но и Ясуко-сан, и тоже с тем, чтобы она выбрала кому ты должен будешь преподнести новую амигдалу. Здесь единственное место, позволяющее ей одним выстрелом убить двух зайцев: защититься от твоего супружеского гнева и в то же время постоянно находиться рядом, чтобы руководить тобой и оказывать на тебя влияние.
— Амигдала у меня! У меня — Осуми но Хидеки Синго! Она надежно заперта в сейфе в моих апартаментах и охраняется днем и ночью.
— Да, хранится она у тебя, это верно. Но Рюдзи-сама знает, что правильно распорядиться ей может только Ясуко-сан. Скорее всего, ей также отдан приказ найти возможность влиять на американца, поскольку есть и другое важное дело, не имеющее ничего общего с новой амигдалой. Ей было велено подсказать тебе правильный выбор, но даже при этом, у нее есть еще гораздо более важное поручение.
Он пораженно уставился на нее.
— Какое еще поручение?
— Ты знаешь, что твой отец поручил Ясуко-сан собирать информацию о намерениях каньцев?
— Да она просто дочь обмана!
— Благодари богов, что хотя бы в последний момент у тебя открылись на нее глаза.
Он непонимающе смотрел на нее.
— Почему ты так говоришь?
— Неужели ты не чувствуешь ветров дующих на террасах столицы сёгуна? Это ветры великих перемен. Разве в большой политике не всегда так? Столь долгое ожидание, столько надежд и крушения надежд, а когда наступает настоящий кризис, все, кроме самых проницательных, оказываются к нему не готовы. Так что ты должен сделать свой выбор именно сейчас — в эти последние несколько часов.
— Последних часов перед чем?
Она указала на слегка колеблющиеся стебли растущих перед балконом цветов.
— Разве ты не знаешь, что такое этот ветерок? Это дыхание небес. Власть утекает из рук Сакумы Хиденаги. Его дух готовится покинуть тело и отправиться в последний путь. Тело нашего сёгуна готовится быть преданным огню, а его имя — войти в историю.
— Что же тогда делать мне? — спросил он, не будучи в силах сам найти ответ самостоятельно. — Кому же отдать Камень Власти? Сыну сёгуна, или его внуку? Дяде или племяннику? Киохиде-саме или Юкио-саме?
— Ты должен отдать амигдалу тому, кто предложит за нее наивысшую цену. Возьмем племянника. Для него камень жизненно важен. Именно поэтому он настолько более открыто ведет себя по отношению к тебе, чем Киохиде-сама, который ведет себя отстраненно. Если Хонда Юкио не получит камень твоего отца он потерпит поражение в борьбе за власть и сёгуном станет Сакума Киохиде. А заполучив новую амигдалу Юкио-сама вполне может добиться успеха.
Он взглянул на нее, совершенно не понимая откуда ей столько известно.
Госпожа Исако улыбнулась. Бедный мой мальчик, подумала она. Как же твои предрассудки мешают тебе правильно судить о происходящем. Твой ум заблокирован настолько, что ты просто не способен разбираться в высоких материях. Если бы ты только знал в какой степени политика делается с помощью циркулирующих во дворце слухов. Мало кто из мужчин чувствует потрясающие Эдо события так же ясно как мы, женщины. Они просто не понимают их значения. Так как же я могу заставить тебя понять, что битва, в которой ты едва не погиб, определенно была наиболее важным сражением последнего времени? И что она возможно даже явилась самым важным событием в истории Ямато на протяжении последних семи поколений.! Как могу я, женщина, объяснить это тебе, гордому воину? И как я могу тебе сказать, что именно гайдзин, которого ты так ненавидишь, является той осью на которой в настоящее время вращается судьба Ямато?