Кауи Вера. Неотразимая

   Какое-то время Ньевес выглядела обескураженной, затем запротестовала:
   — Но она совсем не похожа на него! Он был такой теплый, такой любящий… Он был как огонь, а она — как глыба льда! Он притягивал, а она отталкивает. — Глаза ее наполнились слезами. — Почему он так поступил, Дэв? Он что, не любил меня? Мне казалось, что любил, и он знал, что я его люблю. И ведь он совсем не знал ее. Она такая же чужая ему, как и всем нам. Ты не представляешь, каково это — везде видеть ее, куда ни посмотришь. Все стало не такое. Все ходят на цыпочках — даже Касс! — Лицо ее сморщилось, голос сломался. — А папа… Он ходит вокруг нее и не сводит с нее глаз, смотрит, как на божество… — Видя ее обиду и возмущение, Дэв протянул к ней руки и обнял ее, а она свернулась у него на руках, точно брошенный щенок. — Я так несчастна… Я просто больше не могла вынести, а кроме тебя, мне не к кому обратиться. — Она заплакала горькими слезами. — Если бы ты только знал…
   Но Дэв знал довольно много. Благодаря длинным, подробным письмам Дейвида и фотокопии досье, составленного Ричардом Темпесом, он знал совершенно точно, что произошло в Мальборо. Разумеется, глазами Дейвида Боскомба, который был неспособен увидеть что-либо, кроме Элизабет Шеридан. Дейвид, человек слабый, всегда стремился к сильным женщинам, получая некое мазохистского толка удовольствие от того, что не мог отважиться на большее, чем обожание издали, соответствовавшее его в высшей степени романтической натуре. А женщины всегда смотрели на него сверху вниз со своих пьедесталов.
   Дэву всегда казалось, что Дейвид опоздал родиться на несколько столетий. Он принадлежал тем временам, когда цвела куртуазная любовь, когда странствующие жонглеры изливали страсть в стихах и песнях. Дейвид же изливал свою в письмах Дэву. Было очевидно, что его вдохновение ожило с пришествием дочери Ричарда.
   Которая, размышлял Дав, должна быть чем-то особенным, чтобы разжечь такой огонь. Если, конечно, это не все тот же Ричардов рецепт. Если бы на ее месте был я, думал Дав, обнимая Ньевес, я бы тоже был начеку. Потому что именно я оказался бы причиной довольно болезненной — причем безо всякой анестезии — операции, проделанной моим «отцом» над всем семейством.
   Она и должна держаться спокойно и контролировать себя, потому что те, с кем она имеет дело, ведут себя совсем по-другому. Она оказалась во рву, полном оголодавших львов.
   Он припомнил ее досье, подробности ее жизни, ее привычки, ее пристрастия, ее друзей. Судя по всему, она жила как монашка. В списке адресов, в перечислении, где она жила и с кем, ни разу не упоминалось мужское имя. Вообще никаких отношений с противоположным полом. Неудивительно, что она кажется лишенной человеческих черт. Но Ричард Темнеет решил вытащить ее из добровольного заточения и ввергнуть в этот ад. Почему? Вот загадка, решил он, причем захватывающая. Интересно будет взглянуть своими глазами на эту странную, нечеловечески холодную женщину. Он встречал разных женщин, но такой еще нет…
   Ньевес пошевелилась, зашмыгала носом, вытерла глаза и высморкалась.
   — Я знала, что ты поймешь, — послышался счастливый вздох. — Я так рада, что приехала.
   — Я тоже, — улыбнулся Дэв, синие глаза взглянули на нее, и она затрепетала. — Но тем не менее ты заставила волноваться людей, которые любят тебя.
   Ньевес опустила голову и уставилась на обтянутые джинсами колени Дэва.
   — Я собиралась позвонить им, как только доберусь сюда, — пробормотала она.
   Дэв приподнял ее подбородок, а она ухватила его руку обеими руками и доверчиво прижалась к ней щекой, отчего Дэву определенно захотелось проломить Дейвиду башку.
   — Убежать — это не значит разрешить проблемы, — сказал он мягко, но так серьезно, что она замерла. — Нужно встретить их без страха и схватиться с ними — так поступают взрослые. — И это вновь напомнило ему Дейвида, который не был на это способен.
   — Мне очень жаль, — потерянно произнесла Ньевес.
   — Обязательно скажи это им, когда будешь звонить — да, да, непременно. — Она взволнованно кивала. — Прежде всего своей тете Хелен. Касс сказала мне, что она очень расстроилась.
   — Но я тоже, — простонала Ньевес.
   — Как и все остальные, — безжалостно сказал Дэв. — А теперь, я думаю, тебе пора в постель.
   При звуках этого слова Ньевес тихонечко зевнула.
   Побег потребовал всех ее сил, и сейчас, наплакавшись, она чувствовала, что ноги не держат ее. Приятно было сознавать, что она поступила правильно. Хотя правильно только по отношению к себе, подумала она виновато.
   Дэв сумеет разобраться. Он может разрешить любую проблему. Она снова зевнула. Впервые за все эти дни она чувствовала себя спокойной и уверенной, потому что рядом был кто-то, кто любит и защищает ее.
   — Я люблю тебя, Дэв, — сонно сказала она, сворачиваясь рядом с ним, держа его руку, теплую и сильную.
   — И я люблю тебя, guapa, — он поцеловал ее волосы. Но лицо его оставалось мрачным. Как будто он вновь оказался в Мальборо. Надо будет поговорить с Дейвидом.
   — Пошли.
   Он повел Ньевес по широкой прямой лестнице, затем по коридору, прямо в ее комнату. Посреди просторной, звучащей эхом комнаты стояла огромная кровать с пологом из выцветшей, местами протершейся кроваво-красной парчи. Томас развел огонь в камине, и можно было различить под одеялом положенные для обогрева бутыли с горячей водой.
   — Кажется, я могла бы проспать неделю, — вздохнула Ньевес при виде постели.
   — Тогда ложись, а если будешь хорошо себя вести, мы поедем завтра кататься верхом.
   — Правда? — Ньевес в восторге прижала руки к груди. — Можно мне покататься на Светляке?
   — Конечно; Он стал толстый и ленивый… ему это пойдет только на пользу.
   — Чудесно, чудесно! — запрыгала Ньевес. — Думаешь, он помнит меня?
   — Спросишь его завтра.
   Ньевес обняла его, встала на цыпочки, прижалась к его щеке и охнула:
   — Какой ты колючий!
   Дав провел рукой по небритой щеке.
   — Забыл. Заработался.
   — Хороший вышел фильм?
   — Надеюсь.
   — А как называется?
   — «Незнакомец».
   Лицо Ньевес вдруг потемнело, она снова уткнулась лицом ему в грудь.
   — Я вспомнила о доме, и все сразу сделалось таким…
   — Тебе только так кажется, — мягко сказал Дэв. Он поцеловал ее волосы. — Доброй ночи, guapa. Спи спокойно.
   — Спокойной ночи, — отозвалась Ньевес, зевая, и как только дверь за ним закрылась, она скинула майку и джинсы, лифчик и трусики и улеглась в постель, чувствуя в ногах одну бутылку с горячей водой, пристроив за спиной другую и приложив ладони к третьей. Она вздохнула, глубоко и довольно, закрыла глаза и заснула.
 
   Возвращаясь к себе, Дэв услышал телефонный звонок.
   — Я только хотел поблагодарить тебя, — сказал Дейвид. Потом спросил:
   — С ней все в порядке?
   — Да… она устала, взвинченна, растерянна, но все нормально. Что ты устраиваешь, Дейвид? Ты что, глух и слеп, как бревно?
   Дейвид оборонялся:
   — Тут творится неизвестно что, ты же знаешь!
   — С твоей помощью! Я обратил внимание, что в твоих письмах, кстати, весьма подробно описывающих Элизабет Шеридан, нет ни слова о твоей собственной дочери!
   Молчание. Потом Дейвид сказал глухо:
   — Подожди, пока сам не увидишь ее.
   — Я не стану ждать!
   — Я довольно верно описал ее тебе, но никакие описания… Когда ты, кстати, приедешь?
   — Примерно через неделю.
   — Фильм закончил?
   — Заканчиваю монтаж.
   — Получилось?
   — Думаю, что да.
   Дейвид вздохнул.
   — Будем надеяться, что кинопрокатчики окажутся того же мнения… может быть, теперь, когда Ричард умер, его страшная хватка ослабла, и это даст нам возможность действовать.
   — Мы довольно скоро узнаем это.
   Еще помолчав, Дейвид сообщил:
   — С моим содержанием все в порядке. Она собирается продолжать выплачивать его, значит, деньги у нас будут…
   — Тогда будем надеяться, что благодаря этому фильму я начну расплачиваться с тобой!
   — Да не нужны они мне, — грубовато сказал Дейвид. — Мне бы лишь хотелось, чтобы ты мог получить за них не только награды… да и на что мне тратить деньги?
   — Берегись, Дейвид, опять пошла жалость к себе.
   Секунду Дейвид молчал, затем в трубке послышался его хохот.
   — На тебя можно положиться во всем, ах ты испано-ирландский сукин кот! — В голосе его звучала глубокая нежность. — Спасибо, что присмотришь за Ньевес.
   — Ты знаешь, что я рад буду присмотреть за ней, меня только огорчает, что не нашлось никого поближе, чтобы помочь ей.
   Снова молчание в трубке.
   — Это было так давно, Дейвид…
   — Есть вещи, через которые нельзя перешагнуть…
   — Мне думается, ты и не пробовал.
   Какой-то странный звук, затем Дейвид проворчал:
   — Да пошел ты к черту! — и повесил трубку.
   Дэв вздохнул. Дейвид Боскомб был его старым добрым другом, но иногда оказывался невыносимым. Он не решал своих проблем, а бежал от них. И боялся оглянуться, чтобы не увидеть, как они надвигаются.
   Дэв провел пальцами по густым волосам. Работай, сказал он.
   Он как раз вставлял в аппарат пленку, когда пришел Томас за подносом.
   — Ты все еще работаешь? И это в час ночи! — Он загремел чашками. — Хорошенькое дело! — Он негодующе хмыкнул. — Полно есть людей, у которых денег больше, чем мозгов. Почему все так устроено? А у тех, кто мог бы с умом распорядиться деньгами, их никогда и не бывает…
   Он медлил у стола, с подносом в руке.
   — Будь с ней очень осторожен, — сказал он, кивком головы показывая в сторону спальни Ньевес. — Я видел, как она на тебя смотрит! Словно ты сияешь, как солнце! Она еще совсем дитя… не забывай об этом!
   — Всегда помню, — ответил Дэв, подняв глаза и встретившись с озабоченным взглядом Томаса. Томас, успокаиваясь, кивнул.
   — Ну, я пошел спать… а ты — ты не забывай, что за электричество не плачено!
   Дверь за ним закрылась. Деньги, вздохнул Дэв.
   Вечно проклятые деньги. Деньги, которые он должен.
   Деньги, которых у него нет. Деньги, которых он не может заработать. И все из-за мстительности этого человека… Теперь, когда его нет, положение, быть может, изменится к лучшему. Потому что хуже уже не может быть. Последний фильм он делал два года и несколько раз чуть не бросал. Собирался пойти в актеры или найти работу режиссера или монтажера.
   Кто знает, подумал он, возможно, Элизабет Шеридан можно убедить вложить деньги в его фильмы…
   Стоит попробовать. Несмотря на утверждение Дейвида, что у нее денег не выманишь. Но ему терять нечего.
 
   Когда появился Дан, Марджери уже дожидалась его за столиком в «Ле Гаврош».
   — Двойной мартини, — заказал он склонившемуся к нему официанту. Он выглядел расстроенным, сбитым с толку.
   — Ну, что, порядок? — спросила Марджери.
   — Нет. Ничего не удалось. Все тот же замкнутый круг. Никто ничего не знает. Выяснилось, что больничные записи не сохранились! Куда бы я ни обращался, нигде никаких записей. Даже свидетельства о смерти нет. А что у тебя?
   — Ничего. Никто из ее знакомых ничего не знает о ее прошлом. А я боялась оказаться слишком любопытной и привлечь подозрения.
   — Дьявол! — выругался Дан. — Нам остается только приют для сирот и подкидышей Хенриетты Филдинг.
   — С ним тоже плохо. — Марджери заглянула в исписанный листок. — Он принадлежит теперь Кентскому Совету графства, и в нем размещаются разные учреждения.
   Дану принесли мартини, и он, мгновенно выпив, заказал новую порцию.
   — Если бы ты спросил меня, — начала Марджери, — то, по моему мнению, все было уничтожено… и нам с тобой известно, кто мог это сделать.
   — Конечно… это время. Вся беда в том, что прошло почти тридцать лет. — Дан наморщил лоб. — Значит, он все это время знал… следил за нею с самого начала.
   А нам сообщил, только когда захотел. И это липший раз подтверждает, что дело нечисто.
   Принесли еще мартини, и Дан потягивал его в задумчивости.
   — Ну, хорошо… Значит, теперь в Сомерсет-Хаус.
   А там навалом работы, придется просматривать документы по годам. Но, поскольку мы знаем, когда девчонка попала в приют, в первую очередь нужно просмотреть этот период… — Глаза Дана были холоднее стекла. — Тут что-то есть, я чувствую. И то, что мы ничего не можем найти, как раз служит доказательством. Чем глубже мы зарываемся, тем яснее становится, что все ответы, которые мы пока находим, — ложь.
   — Ричард спрятал все так, чтобы казалось, что все на виду?
   — Разве он не делал так всегда? Это его манера. Он всегда хорошо прятал ключ. Но я найду его, черт побери, даже если мне придется пустить по следу ищеек! — На лице Дана застыло мстительное выражение.
   — Ты настолько ненавидишь ее? — спросила Марджери.
   — Я бы не отказался от удовольствия вбить гвоздь в ее распятие!
   — Но пусть сначала подпишет завещание!
   Дан по-волчьи осклабился.
   — Причем собственной кровью… — Взяв меню, он протянул его Марджери.
   — Давай закажем что-нибудь. От этих поисков я проголодался.

Глава 7

   — Как мисс Арден чувствует себя сегодня? — спросила Хелен у медсестры.
   — Боюсь, без изменений.
   — Что она говорит… говорит ли она вообще?
   — Ни слова. Она слышит, она в сознании… но ни на что не реагирует.
   Медсестра открыла дверь в палату Матти.
   — К вам посетители, мисс Арден. — Голос ее звучал неестественно бодро. — Взгляните, какие чудесные цветы они вам принесли.
   Хелен вслед за медсестрой вошла в палату в сопровождении трепещущей Касс, для которой этот визит был первым. Побег Ньевес напомнил ей о других обязанностях, которыми она в последнее время пренебрегала. Услышав от Хелен, что та собирается в очередной раз навестить Матти, Касс отправилась с ней. Но она оказалась не готова к тому зрелищу, что предстало перед ней. Хелен, правда, говорила, что Матти выглядит ужасно, но меньше всего Касс ожидала увидеть зомби. Матти Арден всегда была цветущей женщиной.
   Тициановской или, возможно, рубенсовской. Пламенеющие волосы, молочно-белая и розовая кожа, фиолетовые глаза с огромными ресницами, весь облик, искрящийся здоровьем. «Крепкая, как конь!» — с гордостью характеризовала себя Матти. А сейчас перед Касс лежал призрак, скелет Матти с обтянутым кожей черепом и невидящими, тусклыми, как камушки, глазами. Даже волосы потеряли яркость.
   Господи доже! Касс еле удержалась, чтобы не воскликнуть. Следуя примеру Хелен, она наклонилась и прикоснулась губами к серой щеке. Матти никак не откликнулась на это.
   Касс робко опустилась на стул у кровати, Хелен села по другую ее сторону, они переглянулись. Хелен еле заметно покачала головой, видя ошеломленное лицо Касс.
   — Матти, дорогая… как ты сегодня? — мягко спросила Хелен и принялась говорить о пустяках, рассказывая новости, которые, по ее мнению, могли быть интересны Матти.
   Касс сидела в оцепенении. Боже, какой ужас! — потрясенно думала она. Все равно что беседовать с трупом. Слава Богу, Дейвид не пошел с ними… что-то заставило его напиться в очередной раз.
   Касс пробовала подать реплику, легко, как Хелен, говорить, стараясь, чтобы фразы не звучали чересчур фальшиво, но чувствовала, как улыбка застывает на губах, а слова — в горле. На Матти ничто не могло произвести ни малейшего впечатления. Она лежала и смотрела в пустоту. Тем не менее Хелен просидела около нее пятнадцать минут, упорно рассказывая что-то самым легким тоном, делая вид, что не замечает апатии Матти.
   Под конец Касс только и думала, как бы уйти, и, как только они очутились за дверью, содрогнувшись, воскликнула:
   — Боже, это невыносимо! Мне необходимо выпить!
   Оказавшись в машине, она наклонилась, нажала кнопку и открыла панель, закрывавшую бар. Плеснула себе виски и выпила одним глотком.
   — Не могу прийти в себя. Что, черт возьми, с ней стряслось?
   — Ричард умер, — ответила Хелен и обратилась к шоферу:
   — Отвезите нас, пожалуйста, домой, Хенри.
   Касс невидящим взором глядела в окно автомобиля.
   Перед ее глазами на больничной кровати мешком лежало безвольное тело Матти.
   — Нельзя же оставить ее в таком виде! — воскликнула она. — Мы не можем допустить этого! — Она повернулась к Хелен. — Надо что-то сделать!
   — Что? — беспомощно пожала плечами Хелен. — Врачи делают все, что могут.
   — Я говорю не о врачах. Я говорю о нас!
   — Если они ничего не могут, то что можем сделать мы?
   — Еще не знаю… но я придумаю… Господи, мы не можем оставить ее пропадать.
   — У нее нет желания жить, — бесцветным голосом сказала Хелен. И тихо добавила:
   — Я знаю, что она испытывает.
   Касс с маху поставила стакан.
   — Придумала!
   — Что?
   — Что надо сделать. Мы расскажем ей про Элизабет!
   Пораженная Хелен смотрела на нее, приоткрыв рот.
   — Шок убьет ее!
   — Или излечит.
   — Этого нельзя делать! — Хелен была напугана. — Доктора ни за что не разрешат…
   — Доктора! Предоставьте Луиса Бастедо мне! Матти нужно вернуть к жизни, и единственный способ — это рассказать ей, что произошло.
   Хелен вздрогнула от ужаса.
   — Касс, ты не должна…
   — Но кто-то должен! Ты знаешь дьявольский темперамент Матти. Ее «это» не выдержит этого! Она всегда была примой — на сцене или вне ее, — а тут она оказалась на заднем плане. Она придет в себя, чтобы отомстить и вернуть себе прежнее место!
   Испуганные глаза Хелен занимали пол-лица.
   — Касс, это так жестоко… — От одной этой мысли у нее сжималось сердце. Ей пришлось столкнуться с жестокостью и молча страдать. Но Матти не способна страдать молча. Она заставит всех страдать вместе с нею. — Нет, Касс, мне это не нравится… мы не можем взять на себя ответственность.
   — Так что же, позволить ей так и лежать?
   — Матти недавно перенесла большое потрясение.
   Другого она может не выдержать. — В голосе Хелен послышалась твердость, она сделалась мисс Темпест из Мальборо. — Я запрещаю тебе делать это, Касс. Безусловно запрещаю!
   Под взволнованным, но твердым взглядом аквамариновых глаз Касс смолчала. Но не перестала думать о Матти. Черт ее подери, она не даст Матти Арден погибнуть от пренебрежения к самой себе.
   Перепуганная Хелен отправилась прямо к Харви, который поддержал ее и запретил Касс вмешиваться. К тому же Дейвид, которому было не по себе из-за побега Ньевес и выговоров Дэва, вдруг решил сорвать злость на Касс:
   — Ты в своем уме? — взорвался он.
   — Я хочу устроить, чтобы Матти оказалась в своем!
   — Не мешай лечить ее тем, кто это умеет! Тебе вечно надо встревать! Хотя бы один раз — не лезь не в свое дело!
   Дейвид очень любил Матти. Она всегда была по-матерински добра к нему… И сейчас он чувствовал себя обязанным защитить ее. К тому же ему хотелось посчитаться с Касс за тот нагоняй, что она устроила ему после побега Ньевес.
   — Я не меньше других люблю Матти, — сказал он. — Но то, что ты предлагаешь, вещь безумная и очень опасная.
   — Как и курение — да только я не собираюсь бросать.
   Лицо Дейвида налилось кровью. Как обычно, его охватила глухая ярость из-за всегдашнего превосходства Касс в словесной перестрелке.
   — Все это болтовня, — выпалил он. — А на деле ты просто хочешь таким образом рассчитаться с Ричардом за то, что он сделал с Организацией.
   — Если хочешь, можешь так думать! Но пойми, можно не дать Матти пропасть! Я ведь тоже знаю ее, как тебе известно. И я совершенно уверена, что все это началось как одна из разыгрываемых ею время от времени трагических ролей, только дело зашло слишком далеко.
   Сама она уже не может остановиться. Боже мой, если она не может, значит, я должна! — Касс смерила его уничтожающим взглядом. — Маттине Ньевес, у нее нет Дэва, к которому можно сбежать!
   Дейвид побагровел.
   — Не лезь куда не надо! — пробормотал он. — Бог мой, всегда тебе надо везде совать свой нос! Предупреждаю тебя, держись подальше от моих дел! — Он слишком поздно заметил, что подставился.
   — Ха! Действительно, тебе лучше заняться делами, чем ходить кругами около Элизабет. Думаешь, этого никто не видит?
   Дейвиду хотелось убежать. Как всегда в перепалках с Касс, ему нечем было крыть.
   — Следи лучше за собой! — выдавил он.
   — Как ты за ней? В надежде на ласковое слово?
   Боже мой, Дейвид, что с тобой? Не пора ли тебе прийти в себя, пока не поздно? Попридержи свой корабль, пока не наскочил на скалы. Развернись и выходи на собственный курс! Или ты боишься повернуться спиной?
   Чтобы тебе снова не всадили в нее нож!
   Дейвид трясся от гнева.
   Касс неслась на всех парусах:
   — Ты способен на что-нибудь еще или только и можешь, что причитать и заламывать руки? Меня тошнит, когда я вижу, как ты жалеешь себя! Если тебе кажется, что я груба с тобой и жестока, может быть, тебе лучше затвориться в монастыре. Вот и дочь твоя уже говорит и думает, как монашка.
   Дейвид побелел и отступил на шаг, но Касс продолжала преследовать его. Лицо ее покраснело, глаза метали молнии, она была в ярости.
   — Что, удивляешься? Нечему тут удивляться. Видела ли она от тебя хоть сколько-нибудь отцовской любви? Обыкновенной доброты? Неудивительно, что бедняжка бежала — к единственному человеку, на которого может положиться. Где ты был, когда она страдала от одиночества и заброшенности? Увивался за Элизабет Шеридан, вот где! Сознайся, ты прекрасно понимаешь, что не на что тут надеяться. Именно поэтому ты и завелся, правда? Чтобы потом можно было сказать: «Что ж… опять не повезло…» — и залить тоску еще одной бутылкой бурбона!
   — Бог мой! — произнес Дейвид умоляюще, чуть ли не со слезами. Он не ожидал такого поворота. Он хотел уйти, но Касс загнала его в угол комнаты.
   — Пора перестать глядеть на мир сквозь бутылку спиртного и увидеть мир реальным, а не таким, каким ты хочешь его видеть!
   — Отцепись от меня! Приставучая стерва! — прорычал Дейвид. Во рту у него пересохло. Его трясло. Конечно, он не годился для споров с Касс. Они всегда кончались его поражением.
   Лицо Касс пошло пятнами.
   — Ты, самовлюбленное ничтожество! Ты никогда не думал, что я просто пытаюсь так помочь тебе?
   Увидев, что васильковые глаза Касс полны слез, Дейвид почувствовал, что он совершенно уничтожен.
   Никогда в жизни ему не доводилось видеть плачущую Касс. Все равно что Ниагарский водопад вдруг рухнул.
   Это сразило его. И Дейвид, как всегда в трудных случаях, бежал.
   Касс сердито смахнула слезы дрожащей рукой. Тревога, ярость и страх терзали ее. Ей необходимо было выпить, чтобы успокоиться… И только когда бурбон уже подействовал, она внезапно ужаснулась, что действовала в точности, как Дейвид, которого она только что обличала. Нашла себе успокоительное. Но его слова задели ее. Вот, значит, какой он видит ее — Касс ван Доорен — приставучей стервой. Им нужен кто-то для поддержки, доказывала она сама себе. Получилось так, что она оказалась рядом. К тому же она питала слабость к обиженным судьбою или людьми. Но никуда не денешься — он невольно причинил неприятности дому. Ей нравилось сознание собственной важности, которое внушал ей дом… Ей было необходимо, чтобы в ней нуждались.
   Это снова вернуло ее к мысли, которую она гнала от себя. О том, что она, пусть в малой степени, нужна Элизабет Шеридан. Пусть не она сама, а ее знания и опыт.
   Когда-нибудь ей понадобится и сама Касс… Она налила себе еще и выпила.
 
   Тайное намерение Касс вытащить Матти из ее бездны не пропало и не уменьшилось. Хелен запретила ей вмешиваться, Харви поддержал Хелен, но Касс рассудила, что может обратиться за поддержкой еще к одному заинтересованному лицу — к Элизабет Шеридан.
   Но в ответ она получила вежливый, но твердый ответ:
   — Это не имеет ко мне никакого отношения.
   — Самое прямое! Ведь я хочу рассказать Матти о вас, и именно на вас она должна отреагировать — и не могу сделать этого, не предупредив вас.
   — Спасибо, — сказала Элизабет, вновь принимаясь читать.
   Касс дожидалась своего часа. Она помалкивала. Никто не видел, как она снимала копии завещания и досье.
   Она убрала их в простой конверт из коричневой бумаги.
   Она прождала почти неделю. За это время Касс дважды навестила Матти вместе с Хелен, и каждый раз при виде Матти ее решение крепло. Черт возьми, она не даст Матти погибнуть. Она оторвет от ее горла костлявые пальцы смерти, даже если придется переломать их все по одному.
   И вот однажды после обеда Хелен и Харви отправились на заседание администрации больницы, где непременно должен был присутствовать и Луис Бастедо, заведующий больницей, она села в маленький красный автомобиль и поехала в больницу. Матти выглядела так, будто лежала здесь уже годы. Она по-прежнему глядела в пространство и, казалось, ничего не сознавала. Но Касс достаточно хорошо знала, что Матти Арден способна была драматически разыграть даже такую ситуацию. Жизнь для нее была театром — оперой. А под слоем рахат-лукума скрывался твердый леденец.
   Матти родилась в Польше, в гетто, с четырнадцати лет ей пришлось зарабатывать себе на жизнь. К тому же ей пришлось сражаться за жизнь. Матти любила сражаться, и вся жизнь ее была чередою сражений. Частые скандалы: с партнером-певцом, с прессой, с менеджером. Скандалы вдохновляли ее, и лучше всего она выглядела на сцене после того, как устраивала кому-нибудь сцену.
   Касс была убеждена, что теперешняя апатия Матти объясняется тем, что из ее жизни ушла борьба. Касс собиралась вновь пробудить у Матти интерес к жизни и борьбе. На всякий случай она честно предупредила Элизабет. Ну, подумала Касс, глядя на обтянутый серой кожей череп, либо это убьет ее, либо излечит… но поскольку она и так умирает, терять тут нечего…