Кауи Вера. Неотразимая

   — Я приду.
   И вышла.
   Оглядев Элизабет с ног до головы, Серафина улыбнулась.
   — Ее любимый цвет, — одобрила она.
   — И мой.
   — Пошли, она ждет.
   Элизабет схватила ее за руку.
   — Как она?
   Серафина широко улыбнулась.
   — Хорошо, как никогда.
   Дверь в спальню Хелен была широко распахнута.
   Несмотря на всю любовь и уверенность, которые она получила от Дэва, у Элизабет тревожно забилось сердце.
   Когда Серафина отступила в сторону, пропуская ее вперед, она по старой привычке расправила плечи и подняла голову. И шагнула внутрь.
   Хелен полулежала в шезлонге, обитом бирюзовым бархатом, глаза ее были прикованы к двери. Увидев Элизабет, она поднялась ей навстречу. В воздухе распространился аромат знакомых с детства духов. Ландыши. И вдруг изысканно обставленная комната куда-то исчезла, и Элизабет снова оказалась в крохотной спальне на Макинтош-стрит, 23, и перед нею стояла ее мать, раскинув руки так же, как она раскинула их сейчас — раскрывая ей объятия. На глазах у нее блестели слезы, на нежном лице застыло робкое, ожидающее выражение. Элизабет помнила это лицо. И улыбку. И вмиг все преграды рухнули. Для них обеих.
   — Моя девочка, — прошептала Хелен, — моя Элизабет..
   Забыв обо всем, они кинулись друг к другу. Думали только об одном: они снова вместе. Они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Внезапно Элизабет разрыдалась. Слезы лились сами собой.
   — Мамочка! Я помню тебя, помню…
   Она чувствовала, как вздрагивают плечи ее матери, и не могла сказать, чьи слезы текли у нее по щекам.
   — Слава Богу, — повторяла, как молитву, Хелен, — слава Богу, слава Богу… — А потом:
   — Моя Элизабет, мое сокровище…
   Услышав знакомые слова, Элизабет лишилась остатков самообладания.
   — Ты называла меня «мое сокровище», — рыдала она, — я помню.
   — Ты и была моим сокровищем… была и есть…
   Взяв лицо Элизабет в свои ладони, Хелен глядела на него затуманенными от слез глазами.
   — Это не сон… ты настоящая… ты была и есть… я вовсе не сошла с ума.
   Она коснулась губами распухших век и дрожащих губ Элизабет.
   — Ты помнишь? Так я целовала тебя каждый вечер перед сном.
   — Конечно, помню.
   Всхлипывая, они прильнули друг к другу и на какое-то время замерли. Наконец Хелен усадила дочь в шезлонг, под лампу, чтобы лучше рассмотреть ее.
   — Это чудо, — прошептала она. — Богом данное чудо… Найти друг друга после стольких лет. — Она прижала Элизабет к груди. — Стольких потерянных лет… Моя бедная, брошенная девочка.
   Они беспричинно улыбались, и поначалу их отрывистый диалог то и дело прерывался поцелуями и радостными восклицаниями. Но потом оказалось, что им есть над чем вместе посмеяться. Они вспомнили свой маленький домик в Камден-Тауне. А потом перешли к годам, проведенным в разлуке. Хелен погрустнела, ее глаза вновь наполнились слезами.
   — Бедная моя дочурка, как же ты страдала.
   — Я? Но ты страдала еще больше.
   С растущим ужасом она выслушала то, что Хелен могла рассказать о годах ее «безумия».
   — Не ты, а он был сумасшедшим! — возмущенно воскликнула Элизабет. — Он!
   Хелен изумленно поглядела на нее.
   — Кто? Ричард? — спросила она запинаясь.
   — Да. Твой любимый братец.
   — Нет, что ты, — сказала Хелен оскорбленно. — Ричард никогда не был сумасшедшим! Он был умнейшим человеком.
   — И очень жестоким! Только злобному, мстительному человеку могло прийти в голову выдать ребенка своей сестры за своего собственного, а для этого свести ее с ума.
   Хелен, побледнев, прижала руку к горлу.
   — Нет… не говори так!
   — Буду говорить! Это правда! Он собирался показать всему свету, что я его дочь, хотя прекрасно знал, что это не так. Разве это не безумие?
   Хелен покачала головой.
   — Нет, он не был сумасшедшим… он просто был глубоко несчастен. — Она взмахнула ресницами. — Он… понимаешь ли, у него был один дефект. Он не мог иметь детей. Теперь-то я знаю… но когда ты приехала, я подумала… сегодня медицина творит чудеса, а это было так давно… быть может, им удалось как-то поправить дело… Бог свидетель, Ричард приложил столько усилий… — Она запнулась и замолчала, заметив горящий взгляд своей дочери.
   — Что поправить? — спросила она почти испуганным голосом.
   — Как что? Вылечить его от бесплодия. — Глаза Хелен снова наполнились слезами. — Я узнала это от матери. Она не хотела мне говорить… Но она была в горячке. Он заразился от меня свинкой. И считал меня виновницей своего несчастья.
   Элизабет встряхнула головой, словно пытаясь привести мысли в порядок.
   — Бесплодие — повторила она. — У Ричарда Темпеста бесплодие! — Эта мысль не умещалась у нее в голове.
   — Разумеется, он не догадывался о том, что я знаю.
   И я всегда помалкивала, боялась его рассердить. Для него это так много значило: принадлежать к старинному роду, который никогда не прерывался… Он страстно хотел, чтобы его ребенок, его собственная плоть и кровь, продолжил этот род…
   — И поэтому взял твоего, — глаза Элизабет были широко раскрыты. — Конечно… вот почему он это сделал! Он разом убил двух зайцев: продолжил род, хотя и по женской линии, и отомстил тебе!
   — Как это — отомстил! — ужаснулась Хелен.
   — Да, отомстил! Он ненавидел тебя, потому что думал, что это ты сделала его таким! Вот почему он хотел разрушить твое сознание… уничтожить тебя! — Она протянула руки, словно хотела защитить свою мать. — И это ему почти удалось.
   Лицо Элизабет исказилось от ненависти.
   — Он и вправду был сумасшедшим… Не мог смириться с тем, что у него не будет детей! Сама мысль о том, что у тебя может быть ребенок, была ему невыносима. Вот почему он делал все, чтобы ты не вышла замуж.
   И вот почему он женился на женщинах с детьми, которые не станут поднимать шума из-за того, что не беременеют! Жениться на молодой женщине было слишком опасно… отсутствие детей могло вызвать кривотолки, ему могли предложить пройти медицинское обследование. А для такого человека, каким был Ричард Темпест, это было невыносимо. Как? Ричард Темпест, такой мужественный, такой сильный — бесплоден? Ни за что! Лучше умереть. — Ее губы скривила злая усмешка.
   Но потрясенная Хелен отказывалась в это верить.
   — Не может быть, — со стоном произнесла она, — Ричард не мог быть таким жестоким.
   — Еще как мог!
   Но тут Элизабет вспомнила, что Хелен всегда закрывала глаза на поступки своего брата. Она создала для себя собственный мир — как совсем недавно ее дочь, — в котором пряталась от неумолимой действительности.
   Когда она что-то не хотела видеть, она просто снимала очки. Во всяком случае, сочувственно подумала Элизабет, обнимая за плечи плачущую мать, она наверняка всегда его боялась, хотя не признавалась в этом даже себе… никогда не забывала слов своей матери.
   Элизабет ужаснулась. Ее дядя — настоящий Дориан Грей. Отвратительное чудовище, извращенное, скрытное, уродливое и злобное. В своем мстительном отчаянии он уничтожал все, что встречалось на пути. Какая горькая ирония! Золотоволосый, похожий на льва, сказочно богатый и могущественный Ричард Темпест — «король» Темпест — бесплоден. Не способен сделать то, что могут девяносто девять процентов обычных мужчин. Оплодотворить женщину. Несмотря на всю свою знаменитую мужественность, всех своих жен и любовниц, он в своих собственных глазах был вовсе не мужчина.. Внезапно она с ужасом поняла, что именно поэтому он люто ненавидел Дэва Локлина. Наверное, в какой-то ситуации Дэв доказал, что он настоящий мужчина.
   И вероятно — нет, наверняка, — с женщиной, которую хотел заполучить Ричард. Кто она? — ревниво подумала Элизабет. Это нужно выяснить. Но тут же великодушно отказалась от своего намерения, потому что это не имело значения. Ах, Дэв, Дэв, — подумала она, я стольким тебе обязана… Имей хоть тысячу внебрачных детей, но подари мне хотя бы одного…
   И тогда она поняла, как сильно ее мать любила ее отца.
   Она нежно вытерла слезы с глаз Хелен.
   — Все позади, — сказала она. — Ты потеряла брата. Зато мы нашли друг друга… В конечном счете мы победили.
   И с высоты обретенной уверенности, несмотря на все отвращение и гнев, она почувствовала проблеск жалости к человеку, который не смог смириться с собственным несчастьем.
   — Расскажи мне об отце, — попросила она просто.
   — Мне очень хочется побольше о нем узнать…
   Уже в который раз Касс поглядела на часы.
   — Господи, да что они там делают? Прошло уже два часа.
   — И еще двадцать лет, — напомнила Матти.
   — Похоже, они не могут наговориться, — предположила миссис Хокс, — как и мы утром.
   — Я просто изнываю от любопытства, — пожаловалась Касс. Вот бы взглянуть на них хотя бы одним глазком, подумала она.
   — Вот увидите, все будет хорошо, — добродушно заверила миссис Хокс, — я сердцем чую.
   — И все же мне не терпится узнать, чем все закончилось, — сказала Касс.
   — Ты не выносишь, когда ты не в курсе дела, — усмехнулся Дейвид, на этот раз добродушно. В доме царило приподнятое настроение. Даже слуги улыбались. — Выпей чего-нибудь, — посоветовал он.
   Касс посмотрела в сторону большого серебряного ведерка, в котором стояло с полдюжины бутылок.
   — Вообще-то я жду настоящего обеда, — нетерпеливо заметила она. — Но если в ближайшее время мы не сядем за стол, то я напьюсь.
   В дверном проеме неслышно возникла Серафина, но сначала ее никто не заметил. Увидев, что Дейвид неуклюже вскочил, Касс обернулась, поднялась со стула, но, почувствовав, что ноги ее не держат, тут же опустилась на сиденье.
   На губах у Серафины застыла торжествующая улыбка.
   — Обе госпожи ждут вас, — объявила она с деланным спокойствием.
   Касс опередила всех. Ворвавшись в спальню Хелен, она остолбенела: Элизабет и Хелен, похожие, как две капли воды, сидели, держась за руки. Касс улыбнулась и с возгласом: «Аллилуйя!» — вскинула руки, как боксер на ринге.
   Последней приковыляла миссис Хокс, опираясь на руку сердобольной Ньевес. Как только гул возбужденных голосов немного стих, она подвела итог сбивчивым поздравлениям:
   — Вот радость-то! Дал Господь дожить до этого дня!
   — Аминь! — прибавил растроганный Харви.
   — Ну, не томите же нас! — воскликнула Касс. — Выкладывайте все подряд. Мы просто сгораем от любопытства… О чем вы так долго говорили? Что вам удалось выяснить?
   — Ах, Касс, Касс… — улыбнулась Элизабет. — Боюсь, что тебе лучше сесть. Сейчас я сообщу тебе такое…
   — Брось! — возразила Касс. — После всего, что здесь произошло, меня уже ничем не удивишь. Так что? — подозрительно спросила она.
   Но, как и предсказывала Элизабет, ее сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы.
   — Бесплоден? Ричард Темпест бесплоден?! — У Касс отвисла челюсть. — Не может быть! — Впервые в жизни она лишилась дара речи. Некоторое время она сидела с ошарашенным видом, и вдруг ее осенило. — Господи! — взвизгнула она. — Так вот почему он тратил столько денег на эту клинику!
   Все разговоры сразу стихли.
   — Какую клинику? — спросила Элизабет.
   — В Цюрихе, — почти взвыла Касс. — Ричард ее субсидировал… Истратил черт знает сколько миллионов долларов. Он сказал, что Организация запатентовала новое средство от бесплодия — это все равно что иметь патент на пенициллин, — и после того, как работа будет закончена, денежки потекут рекой… Но он это делал не ради денег, а для себя… годы и годы исследований.
   — Но ничего из этого не вышло? Я имею в виду новое лекарство.
   Покачав головой. Касс ударила себя ладонью по лбу.
   — Какая же я тупица! Почему я сразу не догадалась!
   Дан весело расхохотался.
   — Ну и ну! Ричард Темпест, мечтающий вылечиться от бесплодия! — Он согнулся пополам и хлопнул себя по коленям. — Прекрасный сюжет для романа! Обо всех мужчинах… Лучше не придумаешь!
   — Здесь нет ничего смешного, — оборвала его Элизабет. — Ведь именно из-за этого он сыграл со всеми нами злую шутку.
   Смех Дана резко оборвался.
   — Это и есть объяснение, которое мы искали, — спокойно продолжала Элизабет. — В этом причина всех его поступков.
   Все молчали. Совершенно растерянная миссис Хокс переводила взгляд с одного лица на другое. На них было написано ошеломление, горечь, ожесточение.
   Каждый выглядел так, будто потерял тысячу долларов, а нашел пенни.
   Харви кашлянул.
   — Надеюсь, здесь нет ошибки?
   — Нет… мне сказала об этом моя мать.
   — Мне она тоже говорила, — невозмутимо заявила Серафина, стоявшая за спиной у Хелен, словно фрейлина.
   Хелен изумленно обернулась.
   — Сказала тебе?
   — Перед смертью. И попросила меня заботиться о вас. Охранять от него… — Неподвижное, словно у идола, лицо дрогнуло. — Но я не сумела этого сделать., поэтому в присутствии всех прошу у вас прощения.
   Хелен, протянула к ней руки.
   — Мы все проиграли, Серафина, с ним никто не мог тягаться. Он был одержимый.
   — И тем не менее я не выполнила просьбы леди Элеоноры.
   — Не говори так! — воскликнула Хелен. — Ты спасла меня, Серафина. И спасала не однажды.
   — Почему ты ничего не сказала, когда на острове появилась мисс Элизабет? — с упреком спросил Харви.
   — Потому что поклялась никому не говорить. И я сдержала свое слово. Только потом, когда с моей госпожой случился шок, я поняла, что свободна от клятвы, и рассказала обо всем мистеру Дэву.
   — Ты рассказала Дэву? — удивилась Элизабет.
   Серафина спокойно встретила ее взгляд.
   — Да. Он пришел ко мне, когда госпоже стало плохо. Он объяснил мне, что случилось, и попросил меня помочь вам. Он доверился мне, и я доверилась ему. Мистер Дэв — человек, которому можно доверять, — прибавила она, бросив на Дана испепеляющий взгляд.
   Обычно бледное лицо Дана вспыхнуло.
   — Минутку… Если это намек на то, что тайна всплыла на свет по моей вине…
   — Она и всплыла, — бесстрастно заметила Серафина.
   Дан стиснул зубы и отвел глаза.
   — Теперь это дело прошлое, — пробормотал он угрюмо. — Однако и все остальное обнаружилось благодаря мне. Хотя я и не жду благодарности.
   — Не сомневаюсь, что ты выставишь счет, — презрительно усмехнулся Харви.
   — Ты прав, как никогда! И вы заплатите сполна. А с учетом новых фактов я могу рассчитывать на надбавку. — Он снова рассмеялся.
   Его смех эхом отдавался в голове у Матти. Бесплоден! Ричард бесплоден! Значит, ребенок, от которого Ричард заставил ее избавиться, был не от него… Вот почему он настаивал на этом. И ничего ей не сказал. Чтобы она думала… О Господи! Ей стало нехорошо. Это был ребенок Франко де Гисти. После того грандиозного скандала в Зальцбурге она, сбежав от Ричарда, поехала с Франко в Париж, и они провели весь уик-энд в постели. Они с Ричардом помирились только через десять дней, когда она прилетела в Нью-Йорк, и самым страстным образом. Вот почему она ни минуты не сомневалась, что это ребенок Ричарда и не могла понять, почему он настаивает на аборте. Но он был неумолим. Или он — или ребенок. И когда она спросила почему, он ответил:
   — Наследник Темпестов должен быть законнорожденным.
   — Тогда разведись с Анджелой и женись на мне!
   — Ты знаешь, что Темпесты не разводятся.
   — Но это твой ребенок, Ричард!
   — Разве? — спросил он, и она поняла, что он знает о Франко. Что ж, он вправе сомневаться, подумала она тогда. Но он не сомневался. Он был абсолютно уверен.
   Вот почему он не позволил ей иметь ребенка. Ведь у него не оказалось бы этих чертовых сращенных пальцев.
   Ричард все предусмотрел. Все знал. Обо всех. Он видел ее насквозь. Как же он, должно быть, смеялся!
   Ей захотелось выть, визжать, разодрать на себе одежду, рвать волосы. Но она, скорчившись, молчала.
 
   Дейвид вцепился в ручки кресла времен Людовика XVI. Ему казалось, что, разожми он пальцы, и он взлетит под потолок. Солидный вес больше не притягивал его к земле. Разум, который он безрезультатно пытался заглушить спиртным, заработал. Одно короткое слово объяснило все. Бесплоден. Словно вскрылся болезненный нарыв. Он чувствовал себя опустошенным и впервые за много лет спокойным. Голова была легкой.
   Все оказалось еще одной искусно сплетенной паутиной лжи. Ее тонкие нити, опутав его по рукам и ногам, лишили его устойчивости. Всю жизнь он пытался от них освободиться. Но только сильней в них запутывался.
   Инее не лгала. То, в чем она снова и снова клялась ему, оказалось правдой. Ньевес не была дочерью Ричарда.
   Она была дочерью Инее де Барранка от Дейвида Ансона Боскомба!
   Глупец, трусливый сукин сын! — ругал он себя. Где были твои глаза? Почему ты ему поверил? Потому что хотел, сказал он себе, впервые взглянув правде в глаза.
   Ты хотел страдать. Наслаждался страданием… Бедный, заикающийся, неуклюжий Дейвид Боскомб. Который смертельно боялся ответственности, не выносил даже мысли о ней. И Ричард это знал. Прекрасно знал, что ты поверишь ему, потому что мечтаешь освободиться от ответственности… а Ричарду невыносима была мысль о том, что это ходячее недоразумение по имени Дейвид Боскомб сумел сделать то, чего не мог он сам — зачать ребенка. Несмотря на все свое сияющее великолепие, свою силу, красоту, богатство, власть — он не мог сделать то, что мог любой мужчина — оплодотворить женщину.
   Бог мой, подумал Дейвид, чувствуя, что падает с высоты на землю. Что я наделал!
   Он бросил взгляд на дочь — его дочь, — которая с грустной завистью смотрела на Хелен и Элизабет. На мать и дочь. Это его вина, что Ньевес потеряла мать. Его вина, что Инее, отчаявшись, улетела к своей родне на Кубу. Его вина, что это случилось накануне революции, поглотившей ее и ее семью. Ни Дэв, снимавший в то время фильм на Кубе, ни Ричард со всем своим влиянием ничего не смогли сделать. «Это моя дочь, Дейвид, — сказал Ричард с не оставляющей сомнений печалью, — и я беру ответственность на себя».
   От стыда Дейвиду захотелось забиться в угол и исчезнуть. Ложь, едва не вырвалось у него, все ложь!
   Но он вспомнил о Ньевес. Она этого не перенесет… или он ошибается? А может быть, она ждет его слов? Он должен честно рассказать ей все. После того, что она здесь услышала, ей будет легче его понять. Нужно ей рассказать, открыть душу…
   Словно почувствовав его горящий взгляд, Ньевес обернулась и встретилась с ним глазами. Он увидал, как на ее лице боль и печаль сменились удивлением, а затем — да, сомнений быть не могло — надеждой. Волоча за собой стул, как краб свой домик, он наклонился к ее уху и сказал:
   — Не огорчайся, моя родная. — Заметив, что она поражена его сочувствием, он продолжал:
   — Ричард был не таким, каким казался… и если ты не возражаешь, я объясню тебе почему.
   И снова она повернула к нему лицо. На этот раз оно выражало надежду.
   — Он играл на наших слабостях, — осторожно начал Дейвид. — Ричард прекрасно понимал, что каждый сам себе злейший враг. И я был врагом самому себе. — Он заставил себя выдержать взгляд ее карих глаз, не позволил губам задрожать. — Но я намерен с этим покончить, — сказал он твердо. — Если мне хватит сил… если ты поможешь мне.
   Ее губы раскрылись, и еле слышно она сказала:
   — Если ты действительно хочешь…
   — Хочу. — И затем, отбросив стыд, прибавил:
   — Без тебя мне будет трудно…
   Она взяла его за руку, и он накрыл ее руку своей.
   — Хорошо, — сказала она и улыбнулась. При виде этой сияющей улыбки у него на глаза навернулись слезы. — Я помогу тебе, папа.
   — Все это просто замечательно, — фальшивым голосом произнес Дан. — Я очень рад за вас обеих, — не слишком искренне прибавил он, — но, может быть, вернемся к сути дела?
   — Сколько? — презрительно спросила Касс.
   — А сколько там всего?
   — Ни гроша, пока завещание не будет утверждено судом, — отозвался Харви. Он поднял руку, обрывая возражения Дана. — Услышанное нами ни в коей мере не затрагивает сути завещания. В нем Элизабет названа бенефициарием, то есть лицом, получающим доходы с собственности. — Он оглядел всех собравшихся. — И этот пункт не может быть изменен.
   — Почему?
   — Ты прекрасно знаешь почему. — Ноздри у Харви раздулись.
   — Из-за этих мерзких тайн?
   — То, что мы узнали, должно оставаться между нами. Только между нами, — повторил он. — Необходимо всеми силами избежать скандала.
   — Но я горжусь своей дочерью и хочу официально ее признать! — с жаром заявила Хелен. — Перед всем миром!
   Харви с нежностью посмотрел на нее.
   — Я понимаю тебя, но, боюсь, это невозможно. Это сразу же поставит под вопрос множество вещей и крайне осложнит нам жизнь. Видишь ли, это будет означать, что Ричард умер, не оставив завещания. — Он воздел руки к небу. — Последствия такого шага я не берусь предсказать.
   — К тому же это не в твоих интересах, — проворчал Дан с усмешкой.
   — Я повторяю, — черные глаза Харви смотрели твердо, — завещание не подлежит изменению. — Пауза. — Тебе придется с этим смириться. Как только завещание утвердят, можно будет обсудить некоторые вопросы…
   — Например?
   — У меня тут возникли некоторые соображения… — Касс кашлянула. — У нас возникли некоторые соображения относительно выделения определенных… денежных средств, доход от которых был бы соразмерен доходу, который ты получил бы в случае… гм… если бы дела обстояли иначе.
   — Сколько это?
   — Два миллиона долларов в год чистыми.
   Глаза Дана сверкнули.
   — Такую же сумму, разумеется, получит и Дейвид.
   Харви покосился на него, ожидая отказа.
   — Я их возьму, — кивнул тот. — Спасибо. — Еще один кивок в сторону Элизабет.
   — Зачем тебе деньги? — удивился Дан.
   — У меня есть кое-какие планы, — уверенно сказал Дейвид. В его руке лежала теплая рука дочери.
   О Марджери никто не вспомнил.
   — Когда? — задал Дан следующий вопрос.
   — Я приложу все усилия, чтобы завещание было утверждено к концу года, — ответил Харви.
   — К концу года? — стул Дана громко стукнул об пол, однако на этот раз Хелен не обратила на это никакого внимания. Она не видела и не слышала никого, кроме своей дочери. — Я не намерен ждать почти полгода! — Дан был настроен решительно. — Я хочу получить свои деньги сейчас.
   — Мне нужно составить некоторые бумаги.
   — Тогда составь их здесь, сейчас, возьми мою ручку.
   — И подпишись кровью, — фыркнула Касс.
   — Делайте что угодно, но сейчас!
   — Не спорь с ним, Харви, — отрывисто сказала Элизабет. — Я тоже хочу побыстрее это уладить.
   — Вот и умница, — ласково сказал Дан. Он поднялся с места. — Я полагаю, с делами покончено. В таком случае, у меня нет причин здесь оставаться. Утром я уезжаю. Когда документы будут готовы, только свистните, и я примчусь поставить подпись.
   Он медленно приблизился к Хелен и прежде, чем поцеловать ее в щеку, отвесил издевательский поклон.
   — Ты ведь позволишь мне иногда наведываться в Мальборо? Ведь если бы не я, оно не было бы твоим, не забывай об этом. — Он солнечно улыбнулся и вышел.
   — Эй кто-нибудь, откройте окно! — повела носом Касс. Однако она тоже поднялась, хотя и с неохотой. — Пошли, Харви. Нужно составить и отпечатать эти бумаги. Заткнуть ему глотку и связать по рукам и ногам.
   Хелен с улыбкой посмотрела на Харви.
   — Мы поговорим позже, ты и я, — пообещала она.
   Он удалился, порозовев от удовольствия.
   — Милый Харви, — пробормотала она нежно, — какой преданный друг.
   Теперь перед ней стояла Матти. Взглянув на ее лицо, Хелен перестала улыбаться.
   — Дорогая Матти, — ее голос звучал печально, — я бы желала…
   — Брось, — оборвала ее Матти, — желания никогда не осуществляются… разве только у тебя. — Она повернулась к Элизабет. — И у тебя.
   — Мне очень жаль, что так вышло, — сказала Элизабет.
   Матти внимательно посмотрела на нее.
   — Похоже, ты говоришь искренне.
   — Это действительно так.
   — Ты изменилась, — язвительно буркнула Матти.
   — Надеюсь.
   — Но все же не слишком старайся, — посоветовала Матти елейным голосом, — а то в один прекрасный день тебя могут не узнать…
   Однако ее собственные испуганные глаза и напряженный, неуверенный голос говорили о том, что изменилась и она.
   — Мне очень жаль, Матти, — сказала глубоко взволнованная Хелен. — Я знаю, ты его любила.
   Лицо Матти вспыхнуло.
   — Я и сейчас его люблю, — с жаром заявила она. — Несмотря на то, что он сделал, — ее голос дрогнул, — каким он был. — Ее полные губы задрожали. — Но кем он был на самом деле?
   — Глубоко несчастным человеком, — произнесла Хелен мягко, в ее прекрасных глазах застыла глубокая печаль. — Теперь я это поняла. Жаль, что я не смогла ему помочь.
   — И ты можешь это говорить? Сейчас? — Матти не верила своим ушам. — После того, что он с тобой сделал?
   — Он был в отчаянии, — грустно ответила Хелен.
   — Но он лгал! — крикнула Матти. — Он смеялся над всеми нами и… — Ее зубы впились в нижнюю губу.
   Затем она вскинула голову. — Черт побери! Я чувствую, что меня использовали…
   — Мы все так себя чувствуем, — мягко сказала Элизабет. И, глядя в отчаявшиеся, полные слез лиловые глаза, прибавила:
   — Но, кроме нас, об этом никто не знает.
   На лице Матти появилась слабая, понимающая улыбка. Она кивнула:
   — Верно, — согласилась она, — никто.
   — И никогда не узнает, — многозначительно прибавила Элизабет.
   Матти глубоко вздохнула и расправила плечи, вновь обретая душевное равновесие.
   — Золотые слова, — уверенно сказала она.
   — Тогда продолжим… — сказала Элизабет.
   Они обменялись заговорщическими улыбками.