Кэри Питер. Джек Мэггс

   Каторжник повернулся, в одной руке он держал обрызганный кровью портрет, а в другой – грубое черное лезвие кинжала. Он с угрозой смотрел в глаза Тобиасу Отсу. Они стояли друг против друга: один тяжело дыша, готовый отнять жизнь у человека, а другой даже не смеющий сделать вдох.
   Именно в этот момент, как бы прочитав в потемневших глазах Мэггса свой приговор, Тобиас Отс произнес:
   – Идемте отсюда, Джек, и поскорее. Мы должны бежать.

Глава 69

   Джек Мэггс ушел, но куда, она не знала. Он ушел так же, как и появился, – сменив свое обличье. Он не попрощался, даже не махнул рукой. Она смотрела в кухонное окно и видела, как он шел по Грэйт-Куин-стрит, перекинув через плечо вещевой мешок. В тот вечер, после полуночи, она снова перебралась по крыше на соседний дом, но в нем было холодно и пусто, и ее охватил страх. Теперь она знала, что он ушел навсегда.
   Если хозяину известно, где он, то он ей этого все равно не скажет. И действительно, уход Джека Мэггса дал волю Перси Баклу: он выплеснул всю свою долго сдерживаемую злобную неприязнь к нему. Мерси знала, в чем она виновата, но говорить об этом было запрещено.
   В тени Джека Мэггса ее хозяин был ничем не примечательным маленьким человеком, но в тишине, оставшейся после ухода Джека, Мерси поняла, как она заблуждалась. Мистер Бакл был ее будущей жизнью, ее безопасностью, и отношения между ней и Мэггсом в высшей степени унизили ее хозяина. Но она тогда была словно в дурмане, сама не замечая этого.
   Теперь хозяин позволит ей разве что подавать ему чай. Трижды она без вызова приходила к нему, и трижды он отправлял ее обратно в кухню.
   Она была словно больна, она ничего не ела. Помогая мисс Мотт, покорно подчиняясь всем ее приказаниям, она старалась не поворачиваться, чтобы повариха не видела, как ее жгучие слезы падают на печенку, которую она готовила на ужин.
   – Куда бы он ни уехал, дорогуша, – говорила назидательно мисс Мотт, – для тебя это только лучше.
   – Я не понимаю, о чем вы.
   – На твоем месте я бы сейчас побежала наверх, прихватив для хозяина тарелочку с поджаренными хлебцами с корицей, которые он так любит.
   – Сегодня он не хочет разговаривать со мной.
   – Иди к нему, зайди в его библиотеку за хорошими книгами, иначе один Бог знает, что за жизнь у тебя будет.
   Мерси и сама знала, что это будет за жизнь, знала очень хорошо. Ей уже виделась грязная, дурно пахнущая комнатушка в Феттер-лейн, Хаймаркет и мерзкое платье с кричаще безвкусными бантами.
   – Иди, деточка. – Мисс Мотт с силой вытянула из-под нее свой табурет и оттолкнула всхлипывавшую девушку, а затем отобрала у нее нож. – Тот, другой – недобрый человек. Это видно по его носу. Он не для тебя, девочка. А теперь иди и вымой руки. Приготовь хозяину его поджаренный хлеб и будь паинькой.
   Мисс Мотт сама занялась приготовлением ливера, спустив на нос свои железные очки, чтобы получше видеть прожилки.
   – Делай то, что я тебе сказала, и в один прекрасный день я буду иметь удовольствие называть тебя мадам. Принеси мне муку, будь хорошей девочкой.
   Мерси медленным шагом направилась в кладовую. Ноги у нее подгибались, внутри будто все опустилось, но она принесла чашку муки и теперь смотрела, как мисс Мотт, посыпав стол мукой, стала обваливать в ней куски печенки.
   – А теперь принеси мне хлеб, Мерси, и я его тонко нарежу, как он любит.
   Таким образом, Мерси навестила мистера Бакла в четвертый раз. Она робко постучала в дверь его «убежища» и вошла. Он сидел за своим драгоценным письменным столом с пером в руке. Однако прежде всего она увидела, какими беззащитными были его глаза: в них была боль обиды – она сразу это поняла.
   – Я кое-что принесла вам, – промолвила она. Так она обычно говорила в лучшие дни их отношений и понимала, что теперь, произнося это вновь, всем рискует. Но немедленного отказа не последовало, и поэтому она осторожно разложила на столе рядом с чернильницей небольшую кружевную салфетку и поставила на нее тарелку с поджаренными хлебцами. – Не хотите ли стаканчик чудесного черного чая, сэр? Я сейчас его приготовлю.
   Перси Бакл молча смотрел на тосты. Четыре ломтя хлеба были щедро пропитаны маслом и посыпаны корицей. Они лежали стопкой, один на другом, и были разрезаны на тонкие полоски, так называемые «дамские пальчики».
   – Он ушел навсегда? – сердито буркнул мистер Бакл.
   – Я не знаю, сэр. Он не сказал этого, сэр.
   Она смотрела, как хозяин стал осторожно откусывать кусочки от тоста, и наконец решила сделать ему дорогой подарок. Другого ничего у нее не было, только это.
   – Если он не ушел, сэр, то я знаю, как мы можем заставить его уйти. Я узнала, где прячется Генри Фиппс.
   Мистер Бакл покончил с одним «дамским пальчиком» и принялся за второй. К нему, кажется, вернулся аппетит.
   – Вы не сказали ему, что вам это известно?
   – О нет, сэр. Я бы никогда этого не сделала, сэр.
   – Как же вы узнали этот секрет, Мерси?
   – Оказывается, мистер Констебл посетил мистера Фиппса в джентльменском клубе. Он узнал, что мистер Фиппс совсем не друг Джеку Мэггсу, и поэтому не сообщил ему, что нашел мистера Фиппса, чтобы не разозлить его, сэр.
   – Вы уверены, что не рассказали этого Джеку Мэггсу?
   – О нет, сэр, никогда. Я не захотела бы, чтобы он разозлился, учитывая, что он каторжник, и все такое. Он очень бы расстроился, узнав, что его собственный сын ненавидит его.
   – Его сын?
   – Он сам сказал мистеру Констеблу, что мистер Фиппс его сын.
   – Но мистер Фиппс джентльмен?
   Изумление мистера Бакла было столь велико, что, во всяком случае на время, он, казалось, забыл о своих обидах.
   – Господи, – промолвил он. – Ненавидеть отца? Но я не удивляюсь. Сын ненавидит. Собственный сын? Невозможно даже поверить в это. Каторжнику принадлежит соседний с нами дом? Притворяется моим выездным лакеем, а сам владеет недвижимостью? Значит, мистер Фиппс его сын? Итак, бьюсь об заклад, что все это богатство досталось ему от нашего Джека Мэггса. Значит, это золото нашего каторжника, вот оно что.
   – Не могу сказать, сэр.
   – А теперь этому мистеру Фиппсу не по душе Джек Мэггс?
   – Но он скрывает это.
   – Что ж, кто может обвинять нашего джентльмена за это? Грязные деньги. Воровство. Убийство. Конечно, он все будет скрывать. Он не хочет, чтобы Джек Мэггс испортил ему жизнь. А что, если этот мошенник откажет ему в деньгах? Лишит наследства, что вполне возможно, Мерси. Может, это и случилось, черт побери.
   – Да, Генри Фиппс надеялся, что мистер Констебл принесет ему документы на право собственности.
   – Вот именно! – воскликнул мистер Бакл. – Так оно и есть. Вот откуда его тревога. Для джентльмена это серьезная причина для беспокойства. Лишение наследства. Он, бедняга, боится потерять свой дом.
   И мистер Бакл, словно проголодавшись, с аппетитом стал лакомиться тостами.
   – Этот мистер Фиппс теперь очень опасен для нашего мистера Мэггса.
   Сказав это, он улыбнулся Мерси. Та ответила ему улыбкой. Она в безопасности. Такой дурой она больше никогда не окажется.

Глава 70

   Тобиасу никогда и в голову не могло прийти, что он может оказаться в бегах вместе с убийцей некоего Вилфреда Партриджа. В тот единственный момент, когда они на Бул-лейн проходили мимо полицейского, у него был шанс выпутаться из создавшегося положения, но он продолжил сопровождать Джека Мэггса в том направлении, куда тот указывал, сжимая его локоть. Оба они за это время не проронили ни слова.
   Тобиас не смотрел на своего спутника, однако почти неврастенически ощущал его силу, лихорадочное раздражение и потенциальную способность к жестокости.
   Когда они достигли места, где Вестгейт-стрит выходит на причал, то оказались в толпе иностранных матросов, шумно окруживших тесным кольцом сидевшего офицера; это было в некотором роде распитие спиртного прямо на булыжной мостовой. Еще один шанс для Тобиаса, и теперь он решил воспользоваться им, попытавшись затеряться в толпе и пробиться к полицейским.
   Но увидев их, Тобиас вдруг понял, что встреча с полицией не сулит ему свободы, в его интересах скорее спасти Джека от тюрьмы. Если Джек виновен в убийстве, то он, Тоби, его соучастник; если Джек беглец, то Тоби, знающий об этом, сознательно и преступно укрывает его. Конечно, он писатель, но, увы, сам уже успел побывать на Флит-стрит, и знал, что если он снова попадет на скамью подсудимых, его собратья по перу набросятся на него с неменьшей жадностью. Не говоря уже о том, что сможет еще добавить Джек Мэггс из их нынешних опасных секретов.
   Поэтому он повернулся спиной к полицейским и поспешил разыскать Джека Мэггса. Соединившись, они спокойным шагом спустились к реке. Там, небрежно облокотившись о железные перила ограды, они стали смотреть вниз на чуть затянутые пеленой тумана воды реки Северн.
   – Прилив, – сказал небрежно его товарищ по конспирации. – Вернее, отлив, – уточнил он, указав на ветку ивы, плывущую на юг.
   Тобиас следил за светло-зелеными свежими листьями, уносимыми течением, и испытывал странное и неожиданное чувство, которое, как прохладные воды, щекотало его шею. Он посмотрел на Джека Мэггса, и тот вдруг подмигнул ему. Тобиас провожал глазами ветку ивы, пока ее не поглотил туман, и думал о том, что и у него тоже может быть своя свобода, большая, чем та, которую он себе представлял, когда обеспокоенно подсчитывал свои пенни и фунты на Лондонском мосту.
   Он будет в бегах.
   Он будет повсюду следовать за Джеком Мэггсом. Не его вина, что он должен бежать. Иного выхода у него нет. Он будет бежать туда, куда, черт побери, ему захочется. Он, возможно, снова найдет себя, как Саймон Винчестер на Ямайке, или Сесил Ганнерсон в Кейптауне, или Финеас О'Брайен в Бостоне.
   Как только он представил себе такую возможность, в нем будто родился какой-то безумный, бессознательный зверь, щеки его порозовели и губы стали ярко-красными.
   – Мы можем сесть здесь, в Глостере, на пароход? Если вы купите мне билет, я отдам вам деньги чуть позже. Даю слово, я умею делать деньги.
   Каторжник, прищурившись, смотрел на взволнованного молодого человека. Далее без всяких объяснений он забросил за спину свой мешок и двинулся дальше по причалу в тот конец, где река встречается с бухтой и где виднелся коттедж начальника шлюза. Здесь Джек, не раздумывая, перелез через забор огорода.
   Шнурованные высокие башмаки Мэггса безжалостно давили листья салата и ломали стебли моркови. Шедший следом Тобиас, держа руку в кармане и играя монетами, спокойно вошел в калитку с предупреждающей табличкой «Частная собственность» и, ступая по плитам красивой дорожки (вдоль которой в этот день пятого мая цвели примулы), вышел к круто спускавшейся лестнице, ведущей к реке.
   С этой головокружительной высоты, словно с края пропасти, Тобиас посмотрел вниз на жалкую маленькую плоскодонку, привязанную к причалу. Не такой выход он имел в виду. Посмотрев на шелковистую гладь Северна, он вспомнил, что эта река считается самой опасной и знаменита своими яростными приливами и отливами, а также ужасными, высотой шесть футов, приливными валами в устье.
   Тобиас остановился.
   Каторжник легонько, по-птичьи свистнул с берега реки.
   Их разделяло немалое расстояние – лестница в тридцать ступеней. Джек Мэггс достиг своего дна, подножия своей стены. Он, прищурившись, не без тревоги смотрел вверх, словно впервые подумал, как легко теперь его можно предать. Судя по его измученному лицу с заострившимися чертами, ему, должно быть, уже виделась веревка виселицы. Но у Тобиаса мысли о предательстве были уже в прошлом, их слишком далеко отодвинул вид маленькой утлой плоскодонки, чтобы долго сомневаться. Вскоре он уже поспешно спускался к причалу по замшелым ступеням. Здесь он молча отвязал канат и вошел в лодку.
   – А теперь садитесь на банку, – сказал ему Мэггс.
   Туман милостиво сомкнулся над ними. Река всосала их медленно и неумолимо и понесла к морю.

Глава 71

   Вначале их продвижение было медленным и малоприятным из-за запахов. Мутно-желтый туман пах дубильной кислотой, но надежно скрывал их бегство. Через десять минут спокойного плавания они заметили явное ускорение течения, и их плоскодонка понеслась со скоростью, о какой ее строитель и не помышлял. Широкий квадратный нос лодки позволял ей хорошо держаться по течению, и вскоре Джек положил шест на днище лодки и позволил себе тоже сесть, даже подмигнул своему напарнику. Однако отдых продолжался не более минуты; этот большой человек вдруг вскочил на ноги и стал вглядываться в туман.
   – Что это? – спросил он.
   – Не пароход ли?
   – Слушайте.
   Тоби, прислушавшись, уловил какой-то грохот вдали.
   – Возможно, это шум фабрик на берегу.
   – Это не фабрики. – Мэггс нагнулся и, притянув к себе свой мешок, крепко зажал его коленями.
   – Здесь много дубильных фабрик. Вот почему так дурно пахнет.
   – Подвиньтесь. Черт побери, подвиньте же свой зад, сударь.
   Тоби неохотно подчинился. Теперь они сидели рядом. Шум создавала падающая вода. Она оглушала. Тобиас покрепче прижал к себе свой портфель.
   – Господи, неужели это Седьмой вал?
   – Держитесь, приятель!
   Это не был Седьмой вал, это близился порог плотины, и им грозила явная опасность. И тут каторжник Мэггс повел себя так, что, по воспоминаниям Тобиаса, тронул его сердце: он обхватил своей сильной рукой узкие плечи писателя и крепко прижал его к себе.
   Плоскодонка словно взлетела в воздух.
   – Господи, спаси нас! – закричал Мэггс.
   Крик такого человека, как Мэггс, означал для Тобиаса, что им пришел конец. Он тоже крикнул:
   – Господи, спаси нас!
   Падение, казалось, было с трехфутовой высоты, и когда маленькая плоскодонка упала носом в бурлящую воду, та покрыла ее всю.
   – Плывите! – успел крикнуть Тобиас.
   Но Мэггс крепко держал его до тех пор, пока лодка не всплыла. Хотя и залитая водой, она все же на три дюйма возвышалась над поверхностью.
   – Мы тонем.
   – Черпайте воду! Дайте-ка мне это! – Джек Мэггс ухватил за желтый портфель Тобиаса. – Это все, что у нас есть, чтобы вычерпать воду.
   Река была неспокойной, течение быстрое, и тупой нос плоскодонки все время черпал воду. Тобиас, открыв свой красивый портфель, вынул из него промокшую насквозь записную книжку, а затем, выбросив в реку перо и пузырек с чернилами, протянул портфель Мэггсу.
   – Вы хотите, чтобы я черпал воду? – Тобиас испугался, увидев нарастающий гнев в глазах Мэггса. – Я не ваш, черт побери, слуга, приятель…
   Тобиас умолк и, сунув мокрую записную книжку в карман, принялся вычерпывать воду из лодки.
   Они плыли по течению: Мэггс с шестом в руке стоял на страже, отталкивая лодку от мелей и берегов, а Тобиас губил свой дорогой портфель, черпая им речную воду.
   Туман лежал низко, но вскоре по запахам они могли определить, что миновали болотистые луга, и теперь река течет мимо полей. Тобиас – благодаря упорному труду которого вода в лодке доходила теперь всего лишь до щиколоток – опустил уставшие руки в ласковую, как шелк, холодную воду.
   Мэггс положил шест и с удовлетворением заметил, что плоскодонка плывет по течению, не отклоняясь. Проследив еще какое-то время ее поведение и убедившись, что пока лодка сама находит свой путь, Мэггс вынул из кармана плаща миниатюру, которая стоила жизни «Ловцу воров». Этот предмет с запекшейся на нем кровью он положил на скамью, а затем, осторожно сняв свое громоздкое пальто, вывернул испачканную кровью подкладку кармана и, вырезав ее ножом, бросил в воды Северна, как нечто уже негодное. Потом он тщательно вымыл рамку портрета и смыл кровь с миниатюры. Спустя какое-то время лодку прибило близко к берегу, и беглецы вдруг увидели стоявшую на берегу девушку, которая вместе с матерью ловила угрей. Заметив, что они обе вглядываются сквозь туман в тихо плывущую плоскодонку, Тобиас не удержался и, приветственно подняв руку, крикнул:
   – Добрый вечер!
   Девушка в ответ помахала ему рукой, но мать что-то сказала ей, и та быстро опустила руку.
   Снова беглецы остались одни в тумане. Мэггс еще раз окунул в воду свой драгоценный портрет и протянул его Тобиасу.
   – Будь это мой кошелек, – вдруг сказал он, – что ж, бери его, так и быть, но только не портрет моего сына.
   Рамка портрета была мокрой и скользкой, писателю трудно было не вспомнить кровь, которую только что смыли с нее. Начинало темнеть, Тобиасу пришлось совсем близко держать перед собой портрет, и тут он неожиданно заметил то, чего не разглядел в гостинице на Бул-лейн. Но уже тогда молодой человек кого-то ему напомнил, теперь же, всмотревшись, Тобиас понял: это король Георг Четвертый в одежде простолюдина. Не хватало только Ордена Подвязки. На короле был простой синий фрак, а не, как обычно, форма принца Уэльского, командующего Легкой кавалерией. Маленькая миниатюра была скопирована с портрета кисти художника Ричарда Косуэя, который Тобиас видел в прошлом году в Королевской Академии.
   – Если бы он украл у меня золотые часы, он не пострадал бы так сильно, – продолжал Мэггс. Он взял шест и с силой опустил его в воду. – Но этот человек совершил глупость, решив украсть у меня сына.
   Плоскодонка ускорила ход, и Мэггс, ритмично нагибаясь, стал работать шестом, почти не напрягая своего сильного тела.
   – Вы давно не видели своего сына? – осторожно просил Тобиас.
   – Что ответить на ваш вопрос? – промолвил Мэггс и, вскинув подбородок, помедлил какое-то мгновение, глядя на Тобиаса. – Он мне не сын в том смысле, что я спал в одной постели с его матерью, но во всем остальном он мой сын.
   Маленькая лодка задрейфовала около довольно резкого поворота к одинокому коттеджу, и какое-то время Мэггс был занят тем, как вернуть ее в русло, поэтому он не подхватил начатый Тобиасом разговор, а тот, хотя и сгорал от любопытства, разумно молчал. Во всяком случае, он посчитал, что будет великодушнее оставить обнаруженный обман нераскрытым.
   – Было это пополудни в один из дождливых дней, когда над болотами дул пронизывающий холодный ветер, а у нашего дилижанса одна из лошадей потеряла подкову.
   Вот тогда-то я и встретил Генри. Он сидел в кузнице у горна, выискивая себе местечко, где мог бы немного согреться и спрятаться от дождя. Когда наш дилижанс подъехал, мы увидели его. Ему было всего лишь четыре года.
   Совсем стемнело, хотя Тобиас все еще мог разглядеть очертания невысоких вязов. Если кто-то есть на берегу и интересуется беглецами, то им с Мэггсом лучше быть поосторожнее и не попадаться на глаза.
   – Это был обычный дилижанс с обычными пассажирами внутри, а снаружи он вез двух негодяев, закованных в цепи. Одним из этих бедолаг был сумасшедший фальшивомонетчик из Хулла, который все время зубами грыз себе руки. Другим негодяем был я. Меня и сумасшедшего, когда мы выходили из дилижанса, по очереди стерегли два солдата. Все свои деньги они тратили на пиво и поэтому не кормили ни нас, ни себя.
   У моего Генри была в руках свиная ножка. Вот почему я обратил на него внимание. Как же мне хотелось отведать этой ножки, Тоби! Так же сильно, как тебе хочется повидать твою Лиззи. Я смотрел на мальчишку, видимо, с яростью и жадностью в глазах. Что же он сделал? Сначала он убежал. Но потом вернулся, его маленькая головка появилась где-то среди багажа на дилижансе, в руках у него было то, что я, возможно, сам отнял бы у него. Увидев, что цепи не позволят мне есть без его помощи, он держал свиную ножку так, чтобы я смог обглодать ее всю.
   – Как великодушно, – промолвил Тоби.
   – Я разделяю ваше мнение, – согласился каторжник, – и какая смелость! Пока он кормил меня, бедняга сумасшедший из Хулла так стонал и скрежетал зубами, что напугал солдат. Генри смотрел на него с опаской, но продолжал кормить меня.
   Когда я наелся, то спросил малыша, где его отец, чтобы похвалить его за такого сына. Тогда Генри указал мне на маленькое кладбище при церквушке через дорогу и сказал, что его Ма и Па находятся там.
   – Они умерли?
   – Да.
   – О Господи, – вздохнул Тоби. – Бедный мальчуган.
   – «Я сиротка, сэр, – сказал он мне. Так и сказал – сиротка. – А завтра я должен покинуть Гаррисмит с другими сиротками и отправиться в другой дом для сироток».
   Я был тогда морально раздавлен, Тоби. За месяц до этого мой брат Том предал меня. Я видел, как приговорили к повешению мою возлюбленную, подружку моего детства. Я слышал ее плач и видел, как она сопротивлялась, когда тюремщики уводили ее. Меня тоже приговорили к изгнанию из моей любимой родины, Англии, но не на год или два, как обычно в таких случаях, а до второго пришествия. Я горько сожалел о постигшей меня участи.
   И тут я увидел этого малыша, который только начинал свою жизнь, доброго и отзывчивого, еще сохранившего все хорошее, что Бог ему дал. Я подумал, что и я мог быть таким, если бы из меня не сделали ублюдка. Все это очень запомнилось мне, Тоби, и произвело на меня сильное впечатление. Когда я закончил свою трапезу, то дал торжественное обещание мальчугану. Я помню точно, что я ему сказал. Я говорил громко и обещал всем, кто хотел меня слышать, что когда вернусь с каторги, то заберу его из приюта, что я совью для него кокон из золота и драгоценных камней, совью и гнездо, да такое прочное, что никто не сможет причинить ему зла за его доброту. Я облачу его в тогу ученого, научу его читать и писать не только по-английски – он будет знать греческий и латынь. Моя речь была такой длинной, что даже сумасшедший перестал метаться и грызть себя, а сидел, как застывший, подле меня.
   «Там безумный, – сказал он мне, – безумный, которого любой может найти в лавке мясника».
   Он не дожил до моего помилования, его убили самодельным костяным ножом в ту же ночь на пароходе, сняв с него всю одежду и кожаную обувь еще до того, как он испустил последний вдох.
   Но этот мальчик – Мэггс взял из рук писателя портрет в рамке, – этот мальчик помогал мне оставаться в живых все эти двадцать четыре года, и я не позволю, чтобы у меня его отняли или поставили под удар. Я его Па, он мой сын. Я не покину его.
   Тобиас Отс, подняв голову, посмотрел на небо. Только теперь он заметил, что туман рассеялся, а ночное небо все в звездах. Пахло цветущим боярышником. Маленькая лодка скользила по бархатной глади воды в сторону Ньюхэма. Писатель невольно сжался, вдруг вспомнив жуткий булькающий звук крови, вытекающей из перерезанного горла Вилфреда Партриджа, а также о двух локонах, спрятанных где-то в карманах убийцы.
   Это был план Джека Мэггса – плыть вниз по Северну до Бристоля, а там по молчаливому обоюдному согласию, как полагал Тобиас, в таком большом порту они найдут нужное судно. Но ниже Глостера река Северн изобилует песчаными мелями, и около десяти вечера путешественники, даже еще не миновав Ньюхэм, оказались в зоне густого тумана. Здесь они окончательно застряли на мелях, и Мэггс решительно заявил, что дальше, черт побери, он не поплывет. Поскольку в лодке все еще была вода, и никто из них не собирался ложиться на мокрое днище, они попытались спать, сидя на корточках.
   Было сыро и холодно. Тобиас слышал шорох водяных крыс, и это лишало его покоя. Он представлял себе, как они, серые и мокрые, залезают в лодку и обнюхивают его спящую голову. Иногда, то приближаясь, то удалясь, слышался звон колокольчика: где-то поблизости на берегу паслась корова. Не успев заснуть, Отс тут же был разбужен.
   – Тоби?
   – Да.
   – Вы не спите, Тоби?
   – Не сплю, Джек.
   Лодка легонько стукнулась обо что-то, зашелестела днищем по песку и остановилась на месте. Тоби внезапно почувствовал что-то у себя на колене. Решив, что это крыса, он не колеблясь нанес удар кулаком, попав по чему-то твердому и холодному.
   – Осторожно, – предупредил его голос Мэггса. – Я предлагаю вам хороший бренди, приятель.
   – Спасибо, Джек.
   – В подходящей для Призрака дозе.
   Тобиас не противился, когда он вложил в его руку прохладную серебряную фляжку.
   – Обрисуйте мне того, кто пытал меня, Тоби.
   – Я записал все, что вы говорили мне.о нем, когда были под гипнозом, Джек. В один прекрасный день вы прочтете все, каждое ваше слово. Каждый сон и каждое воспоминание, я дам их вам, обещаю. У вас была трудная жизнь, мой друг, и горя больше, чем вы заслужили. Я никогда не сделаю рассказ о вашей трудной судьбе легким чтивом.
   – Да, да, это будет по-христиански, Тоби. Но как он выглядит, этот Призрак?
   – Высокий, блондин. У него длинные бакенбарды. Наступило затянувшееся молчание.
   – Но ведь вы никогда не видели этого Призрака, Тоби?
   – Конечно, нет. Этот Призрак живет в вас.
   – Как странно. Я никогда не слышал о Призраке, пока не встретил вас. Никогда не видел его во сне или наяву.
   – Вы постоянно жили с той болью, которую он вам причинял.
   – А что бы вы мне ответили, если бы я сказал, что это вы поселили его во мне?
   – Как я мог бы это сделать?
   – Будь я проклят, если я знаю. Но раньше его во мне не было.
   – Ваш Призрак так же реален для вашего восьмого чувства, как Сайлас и Софина, но я не поселил его там, – улыбнулся Тобиас. – В этом я готов поклясться.
   В одно мгновение он был раздавлен, его ударили по голове, из него вышибло дух, когда Мэггс всей своей тяжестью навалился ему на грудь. Спина мучительно ныла от впившегося в нее края скамьи.
   – Никогда больше не произносите ее имени! Пошевелившись и тем причинив Тобиасу еще большую боль, Мэггс обдал его своим горячим дыханием.