Джек Мэггс плакал. Он сжал свое тело в твердый ком, сжал и свой желудок. Он сидел, покачиваясь. Но вдруг ему почудился с берега звук, похожий на скрип колес, и как будто совсем близко. Мэггс перестал плакать. Теперь он сидел, настороженно выпрямившись и впившись красными от слез глазами в мокрую мглу. Но все, что он разглядел на берегу, были лишь силуэты нескольких прибрежных ив. Когда же послышался звон цепи, Мэггс потянулся к ножу, спрятанному в ботинке. Вынув его и держа в руке, он затем, словно принюхиваясь своим ястребиным носом, попытался определить движение невидимой повозки.
   Телега на берегу (если это была телега) двигалась медленно, но даже если Мэггс совсем не слышал ее, он не стал бы торопиться прятать свое оружие. Он даже направил его крючковатое острие на спящего владельца записной книжки.
   Тобиас Отс продолжал спать, уткнувшись лбом в согнутые колени. Джек Мэггс махнул ножом над головой спящего, а затем, поразмыслив, взял нож в зубы, встал коленями на скамью и, даже не сняв громоздкое пальто-крылатку, опустился в воды Северна. Река в этой части была неглубокой, около трех футов, не больше, так что он свободно мог повернуть лодку так, чтобы спящий писатель оказался к нему спиной. Мэггс, держа нож в правой руке, левой обхватил Тобиаса.
   – Вы – вор, – тихо промолвил он. – Проклятый мелкий воришка.
   Тобиас проснулся и, пытаясь высвободиться, забил ногами по воде на днище лодки, но, почувствовав у горла лезвие ножа, притих. Он лежал тихо, не двигаясь, как лиса в капкане, глядя во мглу своими переменчивыми глазами.
   – Не убивайте меня, Джек.
   – Заткнитесь!
   – Вы зарежете меня?
   Пальто Мэггса вздулось вокруг него пузырем и плавало, похожее на щупальца огромного австралийского кальмара.
   – Я даже не знаю, когда, черт побери, начать вас резать. – Он рывком повернул лодку, и ее испуганный пассажир теперь смотрел ему прямо в лицо. – Почему бы мне не сделать этого сейчас?
   Тобиас Отс бросил быстрый взгляд в сторону берега. Если у него были какие-то мысли о бегстве, то теперь он оставил их. Он остался в этой лодке, как в ловушке, и должен ждать, что будет дальше.
   – Вы украли у меня Софину, ублюдок!
   Тобиас полез в карман, но не обнаружил в нем своей записной книжки.
   – Нет, нет. Ее не могли украсть…
   – Вы очень ловко обдумали свое воровство, не так ли, Тоби?
   – Вы прочитали мои записи, Джек? Прочитали эту главу, не так ли?
   – О, неужели вы написали целую главу? Мое имя упоминается в ней?
   – Она в память того, что произошло. Ваша Софина будет жить вечно.
   – Не смейте произносить ее имя!
   – Я написал его, Джек, как вырезал бы его резчик по камню на надгробии, чтобы ее имя жило в веках. Во всей империи, Джек, лучшего резчика вам не сыскать.
   Джек Мэггс ничего не ответил, но его возбужденность несколько уменьшилась, что придало храбрости писателю, и он продолжил:
   – Но ваша мучительная жизнь…
   – Вы вознамерились убить меня. Я знаю это. Вот что для вас значит слово «мучительная». Сжечь меня заживо?
   – Не вас, Джек, а персонаж с вашим именем. Рано или поздно это имя я изменю.
   – Вы для меня тоже персонаж, Тоби?
   – Очень смешно, Джек.
   – Смешно? У меня тоже нет причин убивать вас, Тоби.
   – Кроме той, что я человек.
   – Вы когда-нибудь видели, как бьют человека плетью, Тоби? Видели ли вы его спину после того, как по его солдатской рубахе прошлись плетью?
   – Было бы неразумно с вашей стороны убивать меня, Джек. Только не сейчас.
   – Я неразумный человек, Тоби. Я хулиган, который нажил десять тысяч фунтов на грязной глине. У меня огромный дом в Сиднее и одна из его улиц носит мое имя, во всяком случае носила, когда я уезжал. У меня карета с двумя выездными лакеями. Я – мистер Джек Мэггс, эсквайр. И все это я оставил, чтобы теперь найти здесь свой конец. Вы обманули меня, Тоби, так, как никто еще не обманывал.
   И он начал снова медленно разворачивать лодку так, чтобы еще раз дотянуться до горла писателя, а тот неотрывно глядел в меняющиеся глаза Мэггса.
   – Пощадите меня, – наконец взмолился он.
   – Почему я должен вас пощадить? – ответил Мэггс.
   – Простите меня, Джек, я знаю, где ваш сын. Я знал это, когда мы покидали Лондон.
   Наступила долгая пауза. Потом Мэггс воскликнул:
   – Оказывается, вы храбрый парень, Тоби!
   – Я ничтожество, Джек.
   – Тогда, ради всех святых, зачем вы потащили меня сюда?
   – Деньги.
   – Ну и умник, нечего сказать! Значит, таков был ваш план? Неужели в вашу большую умную голову не пришла мысль о том, что я заплатил бы вам вдвое больше, если бы в Лондоне вы отвели меня к моему сыну? Где он?
   – Я устрою вашу встречу.
   – Он все это время был в Лондоне?
   – Кажется, да. Я получал сведения от вашего коллеги лакея. Его ужасно мучил этот секрет, он просто не знал, что ему делать.
   – Почему мучил? Почему он мне не сказал?
   – Это было перед нашим отъездом. Оттого что я был в отчаянии, я тоже скрыл все от вас.
   – Отчего вы были в отчаянии? Что заставило вас поступить так жестоко?
   – Я говорил вам о ситуации, в какой я оказался.
   – Сестра вашей жены? Вы это серьезно говорите? Вы, который описывает историю смерти Мэггса, не знаете, как помочь девушке в ее беде? Отвезите меня к моему сыну, а я дам вам нужные пилюли.
   – А мои пятьдесят фунтов?
   – К черту вас с вашими пятьюдесятью фунтами! Я дам вам то, что вам нужно, и это больше, чем вы заслуживаете. По пути обратно в Лондон мы сделаем остановку и зайдем за лекарством. Но позвольте предупредить вас, если вы не найдете моего сына, то вам конец! Вы согласны на такую сделку? Вы ставите на карту свою жизнь.
   – Согласен.
   – Отлично. Дайте мне вашу записную книжку.
   – Она у вас, мне кажется.
   – Да, она на скамье, рядом с вами. Тоби взял книжку.
   – Дайте ее мне.
   Тоби повиновался и протянул ему книжку.
   – Отныне я навсегда запрещаю вам писать имя Софины Смит. Вы понимаете меня?
   – Да.
   – У вас с собой ваши магнитные диски?
   – Нет.
   – Вы больше не будете пользоваться ими. Вы не будете упоминать мое имя в вашей книге, а также не будете упоминать про Призрака.
   – Да.
   Джек размахнулся и бросил записную книжку писателя в воды Северна. Пока она не скрылась в тумане, ее раскрывшиеся страницы напоминали крылья.
   В это мгновение на берегу раздался громкий звук горна почтового дилижанса, стук копыт и грохот колес.
   Тобиас посмотрел на Мэггса, лицо его побелело от страха.
   – Дилижанс, – сказал Мэггс.
   – Дилижанс?
   – Ни с места!
   Но Тобиас уже успел выпрыгнуть из лодки и стоял по пояс в воде. Пока Мэггс освободился от лодки, писатель уже кое-как выбрался на берег и устремился к дороге, увязая в песке.

Глава 76

   Если бы Тобиас не угодил ногой в щель между камнями и не вывихнул себе ногу, он успел бы добраться до деревушки Ньюхэм еще до того, как Мэггс настиг его.
   Но он повредил ногу. Поэтому его легко было догнать, сбить с ног и прижать к земле лицом вниз в зарослях цветущих колокольчиков. Он лежал бездыханный, покалеченный и раздавленный под тяжестью навалившегося на него каторжника. Они слышали, как по дороге всего в шести футах от них ехала телега с сеном.
   Рядом с телегой шагали двое молодых парней в красных рабочих блузах. У одного из них за плечами был шест или дубина с железным наконечником. Другой парень был не вооружен, он шел походкой свободного фермера средней руки, который, Тоби не сомневался, не задумываясь, заступился бы за честного незнакомца. Но одно воспоминание заставило писателя, как и героя его романа «Майкл Адамс», не подать голоса.
   Он проводил глазами своих возможных освободителей, не переставая проклинать себя за трусость. Таким его сделала память о порезанном горле, ужасных хрипах и смертельном бульканье льющейся крови, да еще сознание, что и с его жизнью можно так же легко покончить, как проделать дырку в бочонке.
   Когда телега проехала, Мэггс с ножом в руке присел около него на корточки.
   – Перевернитесь, – мрачно велел он Тобиасу. Тоби перевернулся на спину и стал испуганно следить краем глаза, как его захватчик отрезает от своего вещевого мешка кусок шнура.
   – Что вы делаете, Джек?
   – Наручники для ваших рук.
   – Я только хотел остановить дилижанс.
   Мэггс приблизил лезвие ножа к голой шее своей жертвы, и Тобиас, отшатнувшись, опять уронил голову в заросли колокольчиков.
   – Положите свои идиотские руки за голову.
   Тоби подчинился, но, почувствовав чужие пальцы на поясе брюк, тут же опустил их, защищая самую интимную часть своего тела.
   – Пожалуйста, Джек… Нет, нет!
   Вместо ответа он получил острый укол в большой палец и вскрикнул от боли. Австралиец уже расстегивал пуговицу на поясе брюк, а затем его ужасные руки добрались и до ширинки. Оцепенев от ужаса, Тоби глазами, полными слез, смотрел на него и на верхушки деревьев. Он чувствовал, как убийца уже принялся пороть его брюки.
   – А теперь суньте руки в карманы.
   Тоби представил себе ждущие его ужасные последствия, однако, когда он ответил, голос его был ровным.
   – Вы хотите увидеть сына, – сказал он. – Было бы разумным понять, что моя помощь – ваш единственный шанс.
   – Суньте руки в карманы, Тоби.
   Тобиас подчинился и, медленно сунув руки в карманы, обнаружил, что дна у карманов нет, они обрезаны.
   359
   III"
   – Не двигайтесь, – далее скомандовал Мэггс, затем тоже сунул свою руку в правый карман Тобиаса и быстро обвязал кисть его правой руки шнуром. Потом он то же проделал с левой рукой своего пленника.
   – Не натягивайте шнур, – приказал Мэггс.
   Но Тобиас не послушался и, потянув руки в стороны, почувствовал, что его кисти связаны между собой, как наручниками.
   – Не натягивайте шнур, если не хотите, чтобы вам стало еще хуже.
   Затем Мэггс, зажав нож в зубах, сам застегнул писателю брюки и помог ему встать на ноги.
   Тоби, взглянув на лицо бандита, увидел, что тот, несмотря на нож в зубах, широко улыбался. А вынув изо рта эту помеху, Мэггс откровенно расхохотался.
   – Посмотрели бы вы на себя. А ведь вы думали, что я отрежу вам кое-что.
   Тоби стоял со связанными руками в карманах и понимал, какую жалкую и печальную картину он собой представляет.
   – А теперь, – сказал Мэггс, – пересчитайте свою мелочь в карманах, Тоби, и убедитесь, что у вас есть ваш пенни с двумя фартингами в придачу. – Сказав это, он обнял Тоби за плечи и прижал его голову к своей груди, заставив вдохнуть в себя то, что навсегда останется для Тоби «запахом каторжника», запахом холодного соленого пота. – Пойдемте, ваша светлость, – ободряюще промолвил Джек Мэггс, – вы подсчитаете свои капиталы по дороге в Лондон.
   И двое мужчин зашагали по цветущему лугу к дороге. Высокий и крепкий из них продолжал смеяться, а тот, кто был пониже ростом, с покрасневшим от конфуза лицом, был мрачен и угрюм. Он шел, глубоко засунув руки в карманы брюк, навстречу тому, чего так хотелось избежать.

Глава 77

   Когда в Глостере ее плененному мужу помогали сесть в дилижанс, в Лондоне Мери Отс уже спустилась в гостиную и, к своему великому неудовольствию, увидела в ней Лиззи, которая обычно любила понежиться в постели и вставала только к завтраку. Однако сейчас она сидела у окна, сложив руки на животе, словно жена капитана, ждущая мужа из дальнего плавания.
   – Этот мальчишка из лавки Джонсов дождется, что его переедут, – сказала Лиззи.
   Мери воздержалась от комментариев. Она опустилась на низкий стул, на котором любила кормить грудью ребенка.
   – Он перебегает через дорогу за своим обручем, невзирая на экипажи. Так и под копыта лошади попасть можно.
   – Лиззи, ты ждешь возвращения Тобиаса?
   Свет из окна не падал на лицо ее сестры, оно было в тени, но Мери уловила некую фальшивость в голосе Лиззи, когда та воскликнула:
   – Он приезжает сегодня, Мери? Мери не сочла нужным ответить.
   – Сегодня, не так ли? – повторила вопрос Лиззи. Эта неискренность сестры была столь отвратительна Мери, что она не смогла больше притворяться.
   – Ты знаешь столько же, сколько и я, Лиззи.
   – Нет, я думаю, что ты знаешь больше, Мери. Посмотри, как ты оделась.
   Мери тоже заметила, как была одета Лиззи в это утро: на ней было ярко-голубое поплиновое платье и лучшая шаль на плечах.
   – Думаю, ты получила от него весточку, – неосторожно настаивала Лиззи. – Потому что надела свое бархатное платье.
   Предположение, что она надела свое лучшее платье, дабы понравиться мужу, настолько оскорбило Мери, что ей понадобилось какое-то время, прежде чем она смогла спокойно ответить:
   – Видимо, Лиззи, это ты что-то узнала от моего мужа.
   – О, Мери, какие странные вещи ты говоришь!
   – Не более странные, чем ты, – мрачно изрекла Мери.
   Она расстелила на коленях белую салфетку и положила на нее ребенка, а затем, отняв его от одной груди и ласково похлопав по спинке, приложила к другой.
   – Мери, ты сердишься на меня?
   – Нет, дорогая.
   – На что ты так странно намекала? Разве я опять сказала какую-нибудь глупость? Да, я часто болтаю всякую всячину. Я действительно должна перестать читать романы. Из-за них мне снятся странные вещи.
   – Я ничего особенного не имела в виду, – сказала Мери, однако разговоры Лиззи об усыновлении младенца остались в ее памяти, словно выжженные огнем. Если бы Лиззи беспрестанно не говорила ей об этом, возможно, Мери никогда бы не обратила внимания, в какой позе теперь любила сидеть ее сестра, удовлетворенно складывая руки на животе, и насколько лиф платья Лиззи стал ей тесен в груди. Эти два симптома буквально грызли ее, а поведение сестры все больше подтверждало, какого характера было ее недомогание.
   Мери казалось, будто в доме кто-то умер, но смерти не было, лишь ужасная тревога поселилась в ее душе, однако о ней она никому не могла сказать. Если это была ненависть, то она проявлялась у Мери зудящей сыпью на спине, если она плакала, то это заканчивалось волдырями на губах.
   Во многом туповатая Мери, однако, никому ничего не поведала. Что ей делать, она еще не знала.
   Вот уже скоро неделя, как она носит в кармане объявление из газеты. Когда она вырезала его своими швейными ножницами, то еще не отдавала себе отчета в том, к чему это может ее привести. В это утро она надела свое лучшее платье, чтобы тот, с кем ей придется увидеться, знал, что, несмотря на все эти обстоятельства, он имеет дело с порядочной женщиной. Закончив кормить маленького Джона, Мери застегнула лиф платья и направилась к двери.
   – Ты вернешься и посидишь со мной, Мери?
   – Нет, дорогая. У меня неотложное дело.
   – Если ты не возражаешь, я еще останусь здесь и почитаю.
   – Конечно, дорогая.
   Мери отнесла Джона миссис Джонс и без всяких объяснений, почему она так оделась и куда отправляется, покинула дом.
   Она могла бы нанять экипаж – что, не задумываясь, сделал бы ее муж, – однако Мери Отс, помня о денежных затруднениях своего мужа, решила пройтись пешком.
   Она была родом из предместья Амершам в Букингемшире. Ее семья переехала в Лондон лишь за год до замужества Мери. Опираясь на руку мужа, она побывала в Лондоне в двух столь разных местах, как Лаймхауз23 и Гилд-холл24, но потом, не имея больше такого сопровождения, была вполне счастлива оставаться в пределах собственного дома. Поэтому найти дорогу на Сесил-стрит оказалось для нее не такой уж простой задачей. Пока она дошла до Холборна, ей пришлось трижды справиться о дороге у владельцев местных лавок.
   День был солнечный и теплый, даже слишком теплый для ее тяжелого бархатного платья, к тому же она очень быстро шла. Во всяком случае эта полнотелая молодая женщина покраснела и запыхалась, когда дошла наконец до Хаймаркета, где позволила себе потратить пенни на стакан холодной воды в одной из кофеен.
   Отсюда до Сесил-стрит было не более двухсот ярдов, но Мери пришлось дважды останавливаться, чтобы спросить дорогу, пока она наконец не обогнула тот самый угол, который до нее обогнул Джек Мэггс и где потом стоял в свой первый вечер возвращения в Лондон, С этого места их дороги настолько сплелись, что она должна была бы попасть своим крепким маленьким каблучком в следы, оставленные на тротуаре тяжелыми башмаками Джека Мэггса. Что касается успеха при достижении своей цели, то оказалось, что Мэри больше повезло, чем ее предшественнику, ибо она не только прошла в калитку дома № 4 на Сесил-стрит, но и постучала бронзовым молоточком в дверь.
   На ее стук последовал немедленный ответ, и Мери даже смутилась, оказавшись перед явно респектабельной и доброжелательной особой.
   – Это квартира миссис Бриттен? – спросила Мери.
   – Да, мэм, – вежливо ответила служанка. – Входите и, пожалуйста, садитесь и дайте отдых вашим ногам, мэм.
   Молодая служанка провела Мери в небольшую комнату, полную кружевных салфеток, оборок и воланов, с обоями ядовито-яркого цвета. В ней было только одно большое окно в арке, затянутое в два слоя муслиновыми занавесками. Оно почти не пропускало дневного света, поэтому в комнате ярко горели лампы разных видов и форм и блестели зеркала в резных рамах, что делало эту маленькую комнату полной радости и уюта. В ней оказались три женщины, которые даже не подняли глаз на вошедшую Мери Отс. Это коллективное чувство стыда никак не соответствовало веселому убранству комнаты, все это лишь подчеркивало смущение, которое так хотелось скрыть.
   Мери Отс села на предложенный ей стул и приняла из рук служанки чашку чая. Чай оказался очень хорошим, и Мери, не торопясь, пила его. Если она поднимала глаза, то смотрела не на женщин, а на красивый мраморный камин и стоявшую на нем странно пугающую картину, в гротескном виде изображающую кровопролитное сражение наполеоновской армии.
   Не прошло и десяти минут, как Мери уже провели по коридору в маленькую скромную комнатушку, где из мебели, казалось, были лишь кожаная кушетка и простой деревянный стул с прямой спинкой. Здесь ее встретила высокая и несколько суровая пожилая женщина в накрахмаленном белом халате. У нее был крупный прямой нос и такой же решительный подбородок, взгляд ее был пронизывающим и недобрым. Голову ее украшал экстравагантно высокий белый головной убор, напомнивший Мери тот, который она однажды видела на портрете голландской монахини.
   – Чем я могу помочь вам, дорогая? – спросила она, странным жестом поднимая руки, в церкви этот жест показался бы благословением.
   Мери бросило в жар, и у нее неприятно зачесалась вспотевшая спина. Она смутилась.
   – Чего вы хотите от миссис Бриттен, дорогая?
   Вместо ответа Мери Отс протянула ей измятый маленький листок объявления. Миссис Бриттен взяла его, и Мери, глядя как она держит его двумя пальцами, невольно вспомнила, что ее дедушка точно так же двумя пальцами давил гусениц в своем саду.
   – Эти пилюли, – промолвила миссис Бриттен, указывая на рисунок в объявлении, – приготовлены по рецепту, который дал мне шведский врач. Это очень хорошие пилюли. – Голос у нее был гораздо грубее, чем внешность, что делало ее, несмотря на красивые черты, похожей на торговку рыбой. Ее руки были большими, грубыми, с распухшими суставами. – Очень хорошие пилюли, – уверенно подтвердила она. – У них лишь один недостаток.
   Она вдруг подмигнула, чем только еще больше напугала Мери Отс.
   – А недостаток их в том, что если вы ждете ребенка и вдруг случайно по неосторожности приняли пилюлю, то… – Миссис Бриттен смяла объявление и бросила его в мусорную корзину. – Вы понимаете, что я хочу сказать?
   – Думаю, что да.
   – Мы с вами замужние женщины и можем быть откровенны друг с другом. В таких случаях вы потеряете своего ребенка. Теперь вы понимаете, какой у них недостаток?
   – Да, понимаю.
   Наступила долгая пауза. Миссис Бриттен в упор смотрела на нее. Мери отвела глаза.
   – Какой у вас срок?
   – Простите, я вас не поняла, – протестующе воскликнула Мери.
   Не дав ей больше промолвить ни слова, миссис Бриттен неожиданно протянула руку и стала мять ее живот. Это было столь быстрым и неожиданным вмешательством в ее состояние, что Мери не нашлась, что ответить, и промолчала. Что может ответить леди на подобные действия? Мери почувствовала себя глупой гусыней и залилась краской. У нее невыносимо зудела кожа на спине.
   – Вы пришли ко мне ради другой леди? – Миссис Бриттен вынула из кармана желтоватый листок бумаги. – Ничего, я здесь все написала, но главное, чтобы она ни в коем случае не принимала пилюли, если беременна.
   Из другого кармана она достала небольшую белую фаянсовую баночку и вложила ее в обтянутую перчаткой руку Мери.
   366
   – Разумеется, чтобы все произошло, ей надо принимать по одной пилюле утром и вечером. Если этого не делать, то никакая опасность ей не грозит.
   – Каждое утро и каждый вечер?
   – Каждое утро и каждый вечер.
   Мери еле удержалась, чтобы не почесать спину.
   – А что касается денег…
   – Пять гиней.
   Мери подняла глаза и встретила безжалостный взгляд старой женщины.
   – В объявлении было сказано, что три гинеи. Миссис Бриттен пожала плечами.
   – Они стоят пять гиней. Хотите берите, хотите нет. Мне безразлично.
   – У меня с собой не более четырех гиней, – обиделась Мери. – В объявлении говорилось о трех.
   – Четыре хватит. – Миссис Бриттен протянула за деньгами свою грубую, натруженную руку; на внутренней стороне ее широкого запястья было вытатуировано имя: «Сайлас».
   Две минуты спустя Мери Отс уже стояла на тротуаре. Отправившись в обратный путь по Сесил-стрит, она так и продолжала держать в руке белую баночку с пилюлями. Домой она дошла, ни разу не спросив у кого-либо дорогу.

Глава 78

   Когда темные кучевые облака, пролив дождь и освежив грязный городской воздух, сгустились высоко над куполом собора Сент-Пол, Тобиас пересек Темзу. В этот майский вечер в семь часов двое мужчин, приехавших в Боро на дилижансе, теперь ехали в наемном экипаже по Лондонскому мосту. После тридцати часового путешествия руки Тобиаса все еще были связаны и упрятаны глубоко в карманы.
   Как только дилижанс доставил их в Вест-Энд, Мэггс, высунувшись в окно, стал нетерпеливо постукивать правой ногой по полу.
   Тобиаса охватило беспокойство; он страшился той отравы, которую они собирались раздобыть, и своей встречи с Лиззи, не представляя себе, как уговорит ее принять зелье. Его мучили и другие дурные предчувствия, возникавшие в его смущенном мозгу; сумятица усугублялась болью в руках и переполненностью мочевого пузыря, в чем гордость не позволяла ему признаться своему приятелю.
   Лондон, когда они его покидали, был солнечным, в ящиках на подоконниках цвели нарциссы. Лондон, в который они вернулись, был чертовски непривлекателен; мусор на улицах, свист кнутов, омнибусы, выходившие из них толпы пассажиров на Сент-Мартин-лейн, улицы, теряющие свои очертания под усталым сумеречным светом уходящего дня, – все это проникало в его собственные мысли и сгущалось вокруг образа его семьи, которую он чуть было не бросил.
   Его мучитель, склонившись к нему, обдал его запахом дешевого бренди.
   – Скоро приедем, а, парень?
   – Да, конечно, – ответил Тобиас и быстро отвернулся,
   – И все наши испытания будут уже позади.
   – Да, да.
   – Поможем мисс Лиззи в ее заботах.
   Тобиас вздрогнул от сознания, как низко он пал: теперь его достоинство зависит от того, выдержит ли он подобную наглую фамильярность.
   – Мы посетим Генри Фиппса завтра утром, – решительно сказал он и снова отвернулся. Он молил Бога, чтобы лакей сказал ему правду, ибо, если у Констебла на самом деле нет адреса Генри Фиппса, тогда Тобиас будет трупом.
   – Это сбывшийся сон, парень. Сон старого бандита, ставший явью.
   Несмотря на свои желания убить Тобиаса, Джек Мэггс всю их поездку был с ним необычайно дружелюбным, да и теперь то и дело льнул к нему. Тобиас опасался каждого его объятия. Но сейчас Мэггс всего лишь смотрел на серое небо Лондона, которое на севере все больше темнело и становилось угрожающим.
   – Странные мысли порой рождаются в голове человека, не так ли? – промолвил каторжник. – Вспоминая лето в дорогой мне Англии – а я чертовски часто думал о ней, честное слово, – страдая от москитов и гнойников на теле, этих двух особенно мучивших меня неудобств, я часто представлял себе картину, как мы с Генри, покуривая трубки, проводим вместе долгие вечера. Вы никогда не мечтали о таком, Тоби?
   – Бывало.
   – Софина и я очень любили грозу. Вам не кажется, Тоби, что гроза похожа на Судный день?
   Тобиас отодвинулся подальше в угол сиденья,
   – Моя Софина всегда так думала. Послушайте, что она говорила: она считала, что все наши беды – это пустяк по сравнению с могучей силой грозы.
   Тоби попытался изобразить улыбку, хотя ему стало тошно от этого инфантильного философствования.
   – Видите эти облака над Холборном? – продолжал его спутник. – Попробуйте разглядеть в них стариковские лица тех, кто способен заставить дрожать оконные рамы. А вон там тот, кто готов устроить вам хороший фейерверк. Но мы с вами переживем все это, вы и я. Тоби, может быть, вы навестите меня и Генри, когда забудете о боли в ваших руках. Они очень болят?
   – Можно терпеть.