Кэри Питер. Джек Мэггс

   Она ощущала присутствие этого бедного создания не более чем присутствие Бога или его ангелов-хранителей, и все же теперь любой момент в ее жизни будет определяться этим присутствием, и даже когда гроза разразится над городом и ураганный ветер, ворвавшись на Лембс-Кондуит-стрит, покатит по мостовой пустую деревянную бочку, Лиззи останется сидеть здесь, сложив руки на животе.
   Услышав шаги Тоби на лестнице, она не испытала ни успокоения, ни надежды. Он сказал ей, и она выслушала его. Лиззи не винила его. Она сделала так, как он велел.
   Но вдруг он привел с собой в гостиную этого ужасного каторжника; они оба притащили с собой охапки рукописей и, не колеблясь, бросили их на пол перед камином. Никто из них даже не глянул в сторону Лиззи, они как бы не признавали ее присутствия здесь. Даже при всей их озабоченности это было бессердечно.
   Тобиас отодвинул экран камина – тот самый экран, который он и Лиззи купили в Холборне в одно счастливое весеннее утро. Тоби всегда боялся огня: ему казалось, что именно огонь, внезапно ворвавшись, отнимет у него все, что он имеет. Как часто нам, людям, гадала Лиззи, удается уберечься от зла?
   В комнате становилось жарко, воздух казался спертым, ибо в грозу окна были закрыты. Двое мужчин рвали рукописи, словно собирались устроить настоящий пожар. Тоби встал на колени перед каминной решеткой, и в его сжатых губах Лиззи увидела упрямство и силу воли. Она не понимала, почему Тоби решил сжечь свои труды, однако позавидовала его решимости и воле и грустно подумала, что вместо того, чтобы сидеть здесь на стуле, она могла бы уже плыть на пароходе во Францию.
   Задрожавшая оконная рама заставила Лиззи взглянуть в окно, где она увидела маленькую согбенную фигуру женщины, пытающейся перейти шумную улицу. Она не была старухой, она просто была очень бледной, в лохмотьях и пугливой, как всякое слабое существо боящееся стать жертвой кого-то более сильного. В переднике у бедняжки была, по-видимому, драгоценная добыча, и, подобно жуку или муравью, она спешила поскорее принести ее домой, невзирая на опасности в пути.
   Дождь усилился, но количество экипажей и повозок на улице не убавилось, и скорость их движения отнюдь не уменьшилась. Лиззи смотрела, как нищенка то делала шаг вперед на мостовую, то испуганно снова отскакивала назад, на тротуар; однако она наконец отважилась и, толкаемая отчаянием, все же достигла середины мостовой.
   Но здесь, чуть не угодив под колеса фургона пивовара, она поскользнулась и упала. Луковицы, что были в ее переднике, рассылались по мостовой от столкновения с широкими, как обеденные тарелки, копытами впряженного в фургон тяжеловоза. Колесо фургона чудом не раздавило голову упавшей. Она быстро поднялась и бросилась собирать драгоценные луковицы.
   Лиззи тихонько заплакала.
   Услышав, как за ее спиной чиркнула спичка, она обернулась. Тоби с горящей спичкой в руке поджигал бумагу в камине. Лиззи смотрела, как разгорается пламя.
   А потом она увидела, как Тоби закрыл глаза, и в эту минуту у него было такое потерянное лицо, что она поняла, какой тяжелый удар он сам себе нанес. Когда разгоревшийся огонь осветил его лицо, Лиззи не увидела на нем прежней решимости. Оно скорее напоминало ту маску смерти, которую он хранил у себя в кабинете.
   Только сейчас Лиззи начала осознавать, что ее жизнь до сих пор была лишь путешествием к такому исходу. Всегда будет гроза. Оступится и упадет на мостовую нищенка. Ведь все это лишь ждало своего часа с того самого дня, когда в доме ее отца в Амерсхеме появился Тобиас, чтобы потом посвататься к ее сестре.
   В дымоходе выл ветер, задувал в гостиную дым. Тоби и каторжник спорили. Тоби хотел, чтобы тот ушел ночевать к себе, в свой дом, а Мэггс, чертыхаясь, заявлял, что останется здесь. Но Лиззи не уделяла им особого внимания. Она думала о том, какой ужасной эгоисткой она, в сущности, была. Ведь она прекрасно знала, как рискует, больно обижает сестру, и тем не менее была неосторожна. Она совсем не задумывалась и над тем, какой вред может нанести этому блестящему юноше, который в одно воскресное утро вдруг предстал перед ее семьей в облике моряка, отплясывающего хор-пайп²⁶, эдакого мальчишки-подростка с нежными детскими губами. Но он уже тогда, хотя этого никто еще не замечал, казался гигантом среди обыкновенных людей.
   А она, Лиззи, чуть было не погубила его, но теперь она этого себе не позволит. Ее руки снова коснулись живота, этого небольшого холмика, мягкого и округлого. Голоса споривших мужчин понемногу затихли. Похоже, каторжник согласился уйти на ночь в свой дом, а утром снова вернуться. Прозвучали слова угрозы, чиркнула и зажглась последняя спичка. Лиззи смотрела, как разгорается огонь, чтобы поглотить последнюю пачку бумаг. Она глядела на синие и желтые всполохи пламени и дыма, растревоженные кочергой в руке Тобиаса. В этом огне Лиззи виделись чьи-то призрачные фигуры.
   Когда пламя в камине погасло, обычно сверкающая медная каминная решетка оказалась покрытой толстым слоем сажи и напоминала траурный креп. По ней зачем-то колотил кочергой Тобиас: то ли в раздражении, то ли хотел помочь погасшему огню вновь разгореться. Лиззи так и не поняла этого. Если последнее, то попытки Тоби были пресечены сильным порывом ветра, выбросившим из дымохода в гостиную остатки пепла и обуглившиеся черные обрывки бумаги. Тобиас и Джек Мэггс испуганно отшатнулись, кашляя и закрывая лица руками. Но зола от сгоревшей бумаги, черной молью взлетев под потолок, медленно опускалась на головы и плечи Элизабет Уоринер, Тобиаса Отса и Джека Мэггса.

Глава 84

   – Как я уже сказал, приятель, – промолвил Джек Мэггс, открывая дверь и выходя на Лэмбс-Кондуи-стрит, – я буду у вас завтра в десять утра ровно.
   – Вы должны теперь верить мне, Джек, разве не так? Мэггс лишь пожал плечами. Пилюли, которые приняла Лиззи Уоринер, вскоре начнут действовать. Тобиасу тогда придется уделить этому все свое внимание, и руки у него будут связаны.
   – Разве вы ничуть не боитесь, что я сбегу?
   Мэггс невесело усмехнулся.
   – Вы уже однажды попробовали.
   – Но я могу предать вас.
   – Вы слишком глубоко увязли, приятель. И ничего от этого не выиграете, ничегошеньки.
   Но при всем этом Джек Мэггс не собирался самоуспокаиваться. Теперь, когда он приближался к своему дому на Грэйт-Куин-стрит, он уже не был похож на того самоуверенного человека, который в свое время вышел из дуврского дилижанса «Ракета». Сейчас, словно мышь, он крался вдоль стен, стараясь превратиться в тень. Он следил за домом около часа, прежде чем пересек улицу и открыл входную дверь с помощью набора «фомок».
   Несмотря на то, что гроза прошла, окна в доме были плотно зашторены, и хотя было всего девять часов вечера, дом казался мрачным и пустым.
   Однако, войдя в него и закрыв за собой дверь, Мэггс почувствовал, что в доме кто-то есть. Это не был ни неожиданный звук, ни чей-то посторонний запах: в передней на первом этаже все так же привычно пахло воском. И все же в доме кто-то был, в этом у него не было сомнения. Джек Мэггс теперь мог позволить себе признаться в том, что надежда его сбылась. Именно она заставила его покинуть дом Тобиаса, когда осторожность требовала остаться там на ночь. Знакомый морозец пробежал по спине.
   Джек Мэггс осторожно наклонился, чтобы вынуть нож. Рука привычным жестом уверенно ухватилась за ручку, которую он сам сделал из шпагата и смолы. Это был нож каторжника еще с тех времен, когда он не мог себе позволить лезвие из первоклассной стали и ручку из слоновой кости. Крадучись, словно огромная тень, он встал на пороге гостиной, описывая ножом в темноте широкие круги.
   Так же беззвучно он приблизился к дивану и услышал чье-то легкое посапывание.
   – Генри?
   Сопение повторилось.
   – Это ты, Генри?
   Мэггс зажег спичку и увидел перед собой печальную и виноватую физиономию Мерси Ларкин, которая лежала на диване, закутавшись в его клетчатый плед.
   – Господи, что за дурацкая идея!
   Мэггс тяжело опустился на позолоченный стул, подальше от дивана.
   – Мне очень жаль.
   – Сколько раз я вам велел не совать нос в чужие дела?
   – Я очень сожалею.
   – Я предупреждал, что это опасно.
   – Вы думали, что это мистер Фиппс. – Мерси села и высморкала нос. – Я очень сожалею, что напугала вас.
   – Вы не напугали меня, девочка. Чтобы напугать меня, требуется куда больше усилий, чем ваш поступок. – Но он был глубоко и горько разочарован и не скрывал своего неудовольствия.
   – Вы ожидали увидеть здесь вашего Генри? Он сунул свой нож в сапог.
   – Это вас не касается.
   – Если это вас огорчает, то я могу отвести вас к нему.
   – Вы?
   – Почему вы так на меня смотрите? – Мерси поплотнее завернулась в плед, словно собиралась немедля тронуться в путь. – Думаете, я такая идиотка, что не найду дорогу в Ковент– Гарден?

Глава 85

   В темном пустом доме Джека Мэггса Мерси Ларкин молилась: «Господи, прости меня за то, что я не хожу на могилу матери. Добрый Боженька, дай мне найти работу».
   Она собрала вокруг себя те несколько вещиц, которые принадлежали ей: подушечка с ее вышивкой, портрет ее несчастной матери, который написала бабушка, – мать, еще девочка, сидит под ветряной мельницей с тряпичной куклой на коленях.
   Мерси не переставала молиться, укутавшись в плед Джека Мэггса.
   «Добрый Боженька, смягчи сердце моего хозяина. Пусть он даст мне рекомендации, а если этого нельзя, милостивый Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы Джек Мэггс вернулся и заступился за меня. Пошли его мне, Господи».
   Затем она уснула, а когда проснулась снова, ощущая темень ночи на своих щеках, услышала голос: «Генри? Это ты, Генри?»
   Над ее головой вспыхнула зажженная спичка.
   Подумать только: перед нею был сам Джек Мэггс.
   Вид у него был безумный, он был грязен, как бродяга, глаза красные, волосы немытые со следами золы. Подкладка его пальто была разорвана, с рыжим пятном на подоле. От него исходил горький запах человека, уставшего от непомерно долгого и тяжелого труда.
   – Господи – воскликнул он. – Хуже не придумаешь. «Милостивый Боже, прости его».
   Мэггс сидел на стуле у стены, яростно потирая больную щеку. Его красный жилет был забрызган грязью. Воспаленными глазами он со злобой смотрел на Мерси. А ей было ужасно жаль его, нестерпимо жаль, пока она наконец не поняла, что может помочь ему, осуществив его заветное желание.
   «Боже, благодарю тебя за это».
   – Почему вы так смотрите на меня? – снова спросила она и, сложив плед, положила его на вышитые подушечки. – Думаете, что я дура-дурой и не смогу найти, где этот Ковент-Гарден?
   – Генри Фиппс в Ковент-Гардене?
   – Да, он там.
   Агрессивность Мэггса как рукой сняло, вместо нее на его лице Мерси увидела легкое замешательство. Ей внезапно захотелось взять в руки эту буйную взлохмаченную голову и вымыть ее в теплой воде.
   – Откуда у вас такая информация, Мерси?
   Мерси не могла признаться ему, что давно знала эту тайну, но снова лгать ей тоже не хотелось.
   – Констебл сказал мне, что мистер Фиппс ваш сын.
   – Это правда, – вздохнул Мэггс. – Но я видел его лишь крохотным мальчуганом.
   – Значит, он хранит в своем сердце тот ваш образ, который запомнил в последнюю встречу.
   – Ему было тогда всего четыре года.
   – Я тоже помню день, когда я потеряла своего Па, Джек Мэггс. Помню, каким он тогда вернулся домой, и мне казалось, что сердце у меня разорвется. Иногда мне снится, что он жив. И эти несколько драгоценных минут сна, пока я не проснусь, я бываю так счастлива, что трудно даже себе представить. И с ним будет так, как только он вас увидит, он тоже испытает такое чувство, какое испытала я… вот увидите.
   Рисуя подобную светлую картину встречи Джека Мэггса с сыном, Мерси испытывала то неприятное чувство, которое испытывают все, когда говорят явную неправду. Она понимала, что обрекает его на горькое разочарование, но не могла совладать с собой, заметив, как доброжелательно он стал поглядывать на нее. Ведь об этом она просила доброго Боженьку, да простит он ее.
   Джек Мэггс зажег свечи и теперь несколько печально глядел поверх каминной доски. Мерси, проследив его взгляд, тоже взглянула в массивное зеркало в изящной золоченой раме на изрядно потрепанного и грязного блудного отца.
   – Вы не можете навестить его в такой одежде, – разумно заметила Мерси. – Вот что, дайте ее мне. Ведь вы не хотели бы напугать вашего мальчика?
   Мэггс ответил долгим печальным взглядом, а потом, послушавшись, стал снимать сначала пальто, затем двубортный фрак и, наконец, малиновый жилет, оставшись перед ней в одной пропотевшей сорочке, неприятно прилипшей к спине.
   – А теперь отдохните, – успокоила его Мерси.
   Мэггс подчинился и, поджав ноги, улегся на диване. В это мгновение Мерси искренне его любила.
   Окна в кухне были со ставнями, и Мерси закрыла их. Затем она разожгла огонь и, дав ему пожарче разгореться, поставила на плиту большой чайник с водой. Выбрав самые горячие места на плите, она поставила на нее еще два утюга. Когда чайник закипел, Мерси ошпарила пятна грязи на жилете и струей пара, похожей на павлиний хвост, хорошенько прошлась по нему; после тщательной чистки мыльным раствором и водой этот первый предмет туалета каторжника Мэггса обрел, наконец, свой истинный вид и цвет.
   Щеки Мерси зарделись от горячего пара. Погладив жилет, она повесила его на ручку двери. Мисс Мотт никогда не поверила бы в такое ее прилежание и старательность. Все это Мерси проделала без единой чайной ложечки сахара, чтобы хотя бы взбодрить себя. Затем она разложила пальто-крылатку на кухонном столе и с жесткой щеткой в руке принялась за его чистку. Это было красивое пальто с тремя пелеринами и ей было приятно сознавать, что она снова придаст ему достойный вид. Один из боковых карманов оказался без подкладки, которая была грубо вырезана. Снаружи этого не было заметно, но на остатках подкладки было большое липкое темно-рыжее пятно, и Мерси постаралась начисто отмыть его. Другой карман был в порядке, и в нем она нашла уже знакомые ей локоны.
   Взяв в руки эти загадочные сувениры, она села на табурет перед дверкой плиты и принялась размышлять. Она даже понюхала локоны, но они ничем не пахли. Она подцепила пальцем шерстяную нитку, связывающую их, но это ничего ей не подсказало.
   – Мерси, что вы задумали?
   Мерси испуганно вскочила. Мэггс протянул руку, и она послушно положила в нее локоны.
   – Я просто хочу вам помочь.
   – Разве вам не опасно помогать мне?
   – Вы думаете о хозяине? Он уволил меня.
   – Уволил, Мерси?
   – Да, он уволил меня, сэр.
   Она сама удивилась, как легко говорит об этом. Но, увидев искреннюю озабоченность на его лице, почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
   – Мне все равно, – успокоила она Мэггса. – Абсолютно все равно.
   – В чем вы провинились?
   – Я навестила ваших детей, – объяснила она, хотя совсем не собиралась этого делать.
   Он смотрел на нее, недоуменно моргая глазами. Теперь все стало очевидным. Она все поняла, возможно, она всегда об этом знала.
   – У вас есть дети там, откуда вы приехали? Его рот сжался в гримасе отрицания.
   – Мой сын англичанин.
   – Я говорю о ваших настоящих детях.
   – Я не этой расы.
   – Какой расы?
   – Австралийской, – пояснил он. – Да, расы австралийцев.
   – Но ваши дети?
   – Черт побери, не смотрите на меня так. Я англичанин.
   – Но вы их отец, Джек. Когда они бродят по улицам и смотрят на облака, им кажется, что они видят ваше лицо.
   – Я дал обещание Генри до того, как они родились.
   – Генри не ищет вас в облаках.
   – Что он не делает?
   – Он не ищет в облаках ваше лицо.
   Мэггс, схватив Мерси за плечи, тряс ее до тех пор, пока у нее не застучали зубы.
   – Что вы знаете? – разъяренно ревел он. Лицо его побагровело – Что… вы… знаете?
   Мерси разрыдалась, упав головой ему на грудь.
   – Я знаю, что значит потерять отца.
   Джек Мэггс на мгновение окаменел, а потом обнял Мерси за талию. Вода в чайнике на плите закипела, и две струйки пара в воздухе слились, словно в танце.

Глава 86

   Когда спазм прекратился, измученная, бледная как мел, Лиззи Уоринер, сжавшись, поспешила укрыться смятыми простынями постели, на которой металась в жестоких муках все эти последние пять часов.
   Мери поспешила убрать с мокрого от испарины лба Лиззи прилипшие пряди волос, но это не принесло успокоения страдалице. Лиззи отбросила руку сестры и раздраженно потянула на себя простыни.
   – Меня отравили.
   Мери, уткнувшись в шею пухлым подбородком, сурово посмотрела на сестру и, подняв с пола упавшую желтую шаль, положила ее на комод рядом с щербатым коричневым тазом, в спешке доставленным из детской комнаты. Прикрыв таз крапчатой тряпицей, она задвинула его под кровать.
   – А теперь, – промолвила Мери, подсунув руку под спину сестры, – мы снова сменим простыни.
   – Нет, Мери, ты только погубишь свои прекрасные простыни.
   Лицо Мери скривилось в гримасе боли, и ее голова упала на хрупкое плечо сестры.
   – О Лиззи, Лиззи, я так тебя люблю.
   – Тише, Мери. Побереги слезы для лучшего случая.
   – Лучше тебя нет никого на свете. Это мне надо стать лучше. Я причина твоих страданий.
   – Успокойся, моя бедная добрая девочка. Едва ли ты виновна в этом.
   – Я сделала это не со зла, клянусь. Но я узнала твою тайну две недели назад.
   Это признание вызвало долгую паузу, прерванную очередной схваткой, сотрясающей тело Лиззи, которая не смогла удержаться от громкого крика боли. Когда жестокие схватки стихли, Лиззи потянула за рукав сестру.
   – Ты знала о моем положении? – прошептала она. – Как могла ты узнать? Кто мог сказать тебе это?
   – Ты скоро поправишься. Как только лекарство перестанет действовать.
   – Какое лекарство?
   – Пилюли, дорогая. Помнишь, ты пожаловалась на чай? Ты сказала, что он горький…
   – О Мери, Мери! – в отчаянии вскричала Лиззи.
   – Все пойдет к лучшему, вот увидишь, – утешающе промолвила Мери и снова стала поправлять волосы сестры. – Теперь твоя тайна перестанет мучить тебя, моя дорогая.
   Вместо ответа Лиззи снова в раздражении оттолкнула руку сестры, и ее глаза дико и незнакомо для Мери блеснули злобой и отчаянием загнанного зверя:
   – Тебе следовало бы сказать мне о том, что ты задумала.
   Перед Мери Отс вдруг всплыло ужасное лицо миссис Бриттен, ее прячущийся взгляд, крупный ноздреватый нос, мужская грубая рука с татуировкой «Сайлас» на тыльной стороне запястья.
   Но видение исчезло, спугнутое взволнованным вопросом мужа из-за закрытой двери. Чуть приоткрыв дверь, Мери сообщила ему, что ничего нового не произошло. Хотя она все еще едва верила в то, что случилось, она уже сейчас испытывала чувство ненависти к Тоби. Позднее оно настолько отравит ее душу, что превратит в заторможенное, с помутившимся сознанием существо, которое, по мнению всех, не понимало и половины того, что изрекал ее знаменитый муж.
   Однако сейчас ненависть всего лишь заронила в ее сердце свое ядовитое зерно, да и она была слишком озабочена и потрясена случившимся, чтобы размышлять над этим. Тобиас мерил шагами лестничную площадку за дверью спальни Лиззи, как образец «братского сочувствия» и «приличий».
   – Обхвати меня за плечо и приподнимись, я вытяну из-под тебя простыню, – попросила Мери.
   – Не надо.
   – Тебе будет удобнее на чистой простыне.
   – Нет, к черту твою заботу!
   – Лиззи!
   И тут Лиззи судорожно схватила руку сестры.
   – Слушай меня, Мери, – промолвила она, посмотрев на Мери с такой яростной откровенностью, что той стало не по себе. – Обещай мне, – потребовала у нее Лиззи.
   – Да, дорогая. Что я должна обещать тебе? Темные волосы Лиззи давно растеряли все шпильки и в беспорядке сбились вокруг ее мокрого от испарины бледного лица:
   – Ты должна мне поклясться.
   – Дорогая Лиззи, скажи мне, в чем я должна поклясться.
   – Когда я уйду…
   – Не говори так! Ты не должна произносить подобные слова.
   – Когда я уйду, ты свернешь все эти простыни в один рулон. Ты не должна глядеть на них. И тут же сожжешь их в печке.
   Мери посмотрела на огромное количество крови уже впитавшейся в матрас, на котором лежала ее младшая сестра, и ее внезапно охватил страх.
   – Я позову доктора.
   – Нет, – ответила Лиззи, опускаясь на подушки. – Слишком поздно.
   – Тобиас сейчас же привезет доктора Гривса, – настаивала Мери, думая, что как только доктор узнает, что она сделала в тот злополучный вечер, ее тут же отправят в тюрьму. Вскоре вся Англия будет знать, что она напоила сестру отравленным чаем.
   – Обещай мне, Мери.
   Мери, не выдержав, позвала мужа.
   Ответа не последовало. Распахнув дверь, она увидела, что лестничная площадка пуста. Мери спустилась вниз, но и там Тобиаса не было. Вернувшись в комнату больной, она увидела ее конвульсивные движения и тут же подставила таз, чтобы желудок несчастной полностью освободился от зеленой жидкости. На этот раз то, что оказалось в тазу, было изрядно смешано с кровью. Когда спазмы стихли, Мери накрыла таз тряпкой и вытерла мокрое от испарины лицо Лиззи.

Глава 87

   Мерси предпочла бы стричь ему волосы в кухне, но их сиятельство пожелал остаться в своей гостиной и сидеть на стуле, словно на троне, снова облачившись в свой отлично почищенный красный жилет. В нем все должны видеть подлинного Хозяина своего Поместья, у ног которого лежали гончие псы, а в камине ярко горел огонь.
   Обвязав свежевыбритый подбородок Мэггса салфеткой, Мерси принялась стричь его мокрую шевелюру, Мэггс сидел неподвижно, выпрямившись, чувствуя торжественность момента. Мерси, мысленно перекрестившись, совсем не намеревалась быть слишком смелой в общении с ним. Она просто пострижет его и приведет в порядок его одежду для визита к сыну. Господь Бог свидетель, что у нее нет никакого другого плана, разве что надежда получить работу в его доме.
   – Не двигайтесь.
   – Я думаю. – Мэггс надул щеки. – У меня в голове столько отличных мыслей.
   – Вы могли бы доставить ему письмо до моего визита? Она положила ладони на его макушку, чтобы он не вертел головой.
   – Что ж, я теперь ни у кого не в услужении. – Вы хотите, чтобы я вас нанял?
   Мэггс поймал ее взгляд в зеркале. Однажды в погребе он так же посмотрел на нее. Она тогда не поняла его. Но на сей раз она не повторит ошибки. Мерси выдержала его взгляд, а затем вернулась к своей работе.
   – Да, сэр. Это было бы большим облегчением для меня, – сказала она.
   – У меня есть кое-какие бумаги, и мне хотелось бы, чтобы мой сын… – произнеся эти слова, Мэггс посмотрел в зеркало и смущенно улыбнулся ей. – Я просто хочу, чтобы мой сын познакомился с ними до того, как мы с ним встретимся.
   Обычно не встречая на этом лице особой благожелательности к себе, Мерси тем не менее пожалела Мэггса, представив себе разочарование, которое ждет его в эту заветную встречу. Она знала, да простит ее Господь, что произошло с Констеблом, навестившим Генри Фиппса.
   Надежды Джека Мэггса будут разбиты вдребезги на булыжной мостовой Ковент-Гардена.
   – Я с удовольствием отвезу ваши письма мистеру Фиппсу.
   – Он рано встает?
   – Я ничего не знаю об этом джентльмене.
   Мерси постаралась не встретиться с ним взглядом в зеркале еще раз и вернулась к стрижке. У Мэггса были жесткие и густые, как шерсть зверя, волосы. Ощущение это было странным и очень интимным. Мерси подумала, стоит ли ей признаваться в своем неосторожном разговоре с мистером Баклом. Она сказала ему, где находится Генри Фиппс, думая, что Джек Мэггс исчез уже навсегда. Но теперь он здесь и смотрит на нее. Ей казалось, что он догадывается о ее обмане, и это было невыносимо.
   – Ваша жена высокого роста?
   Джек наконец отвел взгляд от ее отражения в зеркале. Причесывая его волосы и заправляя их за уши, она увидела, что одна из ушных раковин изуродована. Это был не аккуратный срез ножом, а грубый и жестокий обрыв ткани.
   – Вы не произнесли бы слово «жена», если знали правду. Вы понятия не имеете, какова жизнь в этом месте. Тогда бы вы не стали судить меня. Вам, возможно, захотелось бы убить человека за такое обращение даже с собакой, но с нами обращались именно так. Вышибают мозги и ничуть нс жалеют об этом. А что касается меня, мисс, то, как у пса, у меня нет жены, Такая девушка, как вы, не знает, что значит жить в яме.
   – У вас больше нет жены?
   – Вы настоящий маленький терьер-ищейка, не так ли? Однако Мерси ничего не ответила, громко щелкая ножницами вокруг его головы, поэтому ответил он:
   – Нет.
   – Простите, что вы сказали?
   – У меня нет жены.
   Мерси сознавала, что лучше оставить эту тему разговора, но это было выше ее сил. Ее интересовала не жена Мэггса, а его малолетние дети.
   – Ваши дети сейчас с матерью?
   – О, вы всегда будете Мисс Любопытством! Ну ладно, существуют двое мальчуганов и две матери. Мальчишки на попечении моего друга, плотника, и его жены, доброй и честной женщины по имени Пенни Сандерв. Для мальчишек это дом, который они знают всю свою жизнь.