Кэри Питер. Джек Мэггс

   – Теперь посмотрите на себя, – велел Констебл. – Достаточно, чтобы кошки лопнули от смеха.

Глава 7

   Где-то после полуночи Джек Мэггс стал подводить итог своего первого дня в роли лакея.
   К шести вечера он превратился в настоящего ливрейного лакея. Он пил свой чай, сидя у длинного стола в обществе всей прислуги. В половине восьмого он был уже готов к своему первому появлению в столовой – держал в руках супницу с горячим супом из угрей и готовился подняться с ней по лестнице.
   Обувь жала ноги. Твердая как гипс прическа сжимала лоб, как стальная скоба.
   Проходя через холл, он увидел скрытый гнев в своих глазах, не когда вошел в столовую, то уже выглядел как владелец бара, а не лакей; он шел мимо джентльменов с улыбкой до тех пор, пока напудренный Констебл не приказал ему на ухо свистящим шепотом:
   – Не улыбаться!
   Затем Эдвард Констебл, подведя новичка к столу, движением плеча заставил его обогнуть стол и подойти к стулу, где на почетном месте сидела важная персона по имени Тобиас Отс. Он и был главным гостем на этом ужине. Констебл снял крышку с супницы.
   – Стойте, – прошептал он Джеку, положив крышку на доску буфета. Мэггс в это время разглядывал гостей. Он заметил, что главному гостю не более двадцати пяти лет. Он был мал ростом – почти все гости были низкорослыми, – но Отс был к тому же худощав, а его лицо, если бы не кривая улыбка, можно было бы назвать лицом херувима.
   – Выше, – прошипел Констебл.
   – Выше?
   – Выше держите супницу.
   Джек Мэггс поднял супницу. Было что-то странное в этом сборище лысых стариков с седеющими бородами, чьи носы свидетельствовали о пристрастии к бутылке с бренди. Здесь был и хозяин с зубами бедняка и жидкими волосами, зачесанными так, чтобы прикрыть лысую макушку. Все свое внимание они сосредоточили на мистере Отсе, ничем не примечательном молодом джентльмене.
   По мнению Джека, он не заслуживал того, чтобы так взбудоражить воображение говорившей о нем Мерси Ларкин. Он был ловок, как жокей, одет, как уличный актер или букмекер в ярко-зеленый в сине-желтую полоску камзол. Он был непоседлив, возможно, сварлив, глаза его бегали, а руки находились в постоянном движении, словно он спешил утвердиться в своем положении и, как навигатор, отмерял расстояние, отделявшее его от стула, стола или стены. Его характер показался Джеку Мэггсу столь беспокойным, что позднее он посвятит не менее ста слов его описанию.
   Отс внимательно следил за тем, как ему наливали в тарелку суп из угрей. Он поправил прибор, лежавший около тарелки. Еще раз посмотрел на меня. А затем начал рассказывать странную историю о некоем «Ловце» воришек, которого звали Партридж: он-де хвастался, что ему ничего не стоит отыскать любого человека в Англии. В данный момент он преследовал одного вора-домушника от Глостера до Боро³, где и арестовал его при весьма деликатных обстоятельствах.
   Джек Мэггс с супницей в руках обходил стол, следуя за Констеблом, наливавшим суп в тарелки гостей. Джек невольно приглядывался к гостям и особенно к Отсу. Когда писатель убедился, что внимание гостей сосредоточено на нем одном, его постоянно двигавшиеся руки стали спокойны и он одарил аудиторию ласкающей, полной обаяния улыбкой, продолжая рассказывать свою неправдоподобную историю с уверенностью человека, привыкшего, что никто не осмелится его прервать.
   Мистер Бакл трижды откладывал ложку и открывал рот, чтобы что-то сказать, и трижды ему изменяла смелость. Когда же он, наконец, заговорил, головы всех сидевших за столом повернулись в его сторону.
   – Но суть в том… – мистер Бакл легким кивком поблагодарил гостей за внимание, – …что главного вы не сказали. Я прав, мистер Отс? «Ловец» воров обладал сведениями, которых не было у полиции. В этом вся суть рассказа, или я ошибаюсь?
   – Это я ошибаюсь, – ответил Отс. – Я начал рассказывать, а потом понял, что не совсем прилично рассказывать такие истории в обществе мистера Хауторна.
   Лысый, с черной бородой мужчина по имени Генри Хауторн, был, как успела сказать Джеку Мерси Ларкин, главным актером в «Лицее», театре мистера Бакла.
   Это он благодаря своему великодушию (и себе на пользу) собрал за столом у Бакла всех этих никому неизвестных людей. Крупный, с грудью как бочка, Хауторн обладал глубоким и звучным голосом.
   – О Господи, – прогудел он, намазывая хлеб маслом и тряся головой, чтобы усилить эффект своего неодобрения. – Вам еще не надоело ваше хобби, ваш конек?
   – Буфет, – шепнул Констебл. – Супницу на буфет. Мэггс поставил супницу на доску буфета и взял протянутую ему Констеблом бутылку кларета.
   – И чтоб ни капли мимо.
   – Это так называемый животный магнетизм, – объяснял писатель джентльменам за столом, с интересом снова повернувшимся к нему. – Мой друг называет это моим хобби или коньком.
   – На живодерню бы таких, – воскликнул Генри Хауторн, пододвигая Мэггсу свой стакан, чтобы тому было легче наполнить его.
   – Наш «Ловец», – заявил Тобиас Отс, – не какой-нибудь жулик, как Джонатан Уайльд. Он образованный, современный человек, получающий свои сведения с помощью гипнотических пассов, – здесь он сделал руками плавные движения прямо перед недрогнувшим взглядом Хауторна. – Он сделал их перед четырьмя свидетелями после того, как их уже допросили в полиции; он ввел каждого из них в состояние гипнотического сомнамбулизма. Этот «Ловец», которого зовут Вилфред Партридж, подобным методом получил самое подробное описание подозреваемого от тех, кто считал, что едва разглядели его.
   – Да, – подтвердил хозяин дома, но на этот раз так тихо, словно разговаривал сам с собой.
   – Человеческий мозг, – продолжал Тобиас Отс, переводя взгляд с одного своего слушателя на другого, – это сосуд, который никогда не дает течи. Он хранит все и помнит все. И если мистер Хауторн предпочитает думать о животном магнетизме как о салонной игре, построенной на обмане, то это потому, что он не читал Вилльера или Пьюзегюра.
   – А вы читали в «Морнинг кроникл» о некоем русском джентльмене? – спросил Хауторн. – Он приехал из такой дали, как Севастополь, чтобы в Лондоне поучиться гипнотизму? Читали об этом? Нет? Пишете, но не читаете. Жаль. Кое-кто подумывает использовать ваше благородное искусство для соблазна юных дев.
   – К буфету, – прошипел Констебл. – По сторонам. Джек Мэггс, заложив руки за спину, застыл у одной стенки буфета, Констебл – у другой.
   – Теперь уже совершенно очевидно, – заметил Отс, – что ни один сеанс гипноза на нашей земле не побудит кого-либо действовать вопреки своей морали.
   – Доклад короля Филиппа! – вдруг воскликнул мистер Бакл. – Я должен сказать, что есть совсем иное мнение.
   – Вы студент Королевской комиссии?
   – Мой ответ – да, – промолвил Перси Бакл.
   Он опустил глаза на стол и на его бледных щеках появились красные пятна.
   – Я должен предостеречь нашего хозяина, – вдруг заявил Генри Хауторн, не скрывая улыбки в своей густой бороде. – Мой друг Отс стал тайным гипнотизером, как я слышал, – а я действительно слышал, как вы, Отс, пытались убедить Королевского адвоката, что вам должны разрешить подвергать гипнозу всех судимых преступников прямо в зале суда.
   – Но Хауторн, мой старый друг, вы просто не поняли моей точки зрения.
   – У вас их больше, чем зубцов на вилке, Отс, – ответил Генри Хауторн и вернулся к своему хлебу с маслом.
   – Ум преступника так же поддается гипнозу, как и ум любого из людей, – пояснил Отс, и в его светло-голубых глазах заискрились крохотные коричневые крапинки.
   Новый лакей слушал этот спор с большим интересом.
   – Да что вы, Отс? – вмешался в разговор гость с дрожащей губой. – Какой закоренелый преступник станет делиться своими секретами в зале суда?
   – Даже самый последний изменник, – возразил Тобиас Отс, – испытывает внутреннюю потребность рассказать правду. Вспомните предсмертные признания, которые продолжают посылать в Холборн. Это и есть то, что наши отцы называли «совестью». Она есть у всех нас. Для преступника – это как бы своего рода страстное побуждение прыгнуть вниз с большой высоты.
   Резкие складки у рта нового лакея выдавали его мнение на сей счет, и это не осталось бы незамеченным, если бы буря скрываемых эмоций не вызвала у бедняги привычный нервный тик, на сей раз невыносимой силы.
   Как всегда, это произошло внезапно.
   Ему казалось, что в его щеку когтями вцепилась разъяренная кошка. Глаза резало так, словно в них брызнули лимонным соком. Боль была столь велика, что Мэггс не удержался от крика, а бутылка с кларетом, которую он должен был поставить гостям на стол, выпала из его руки и ее содержимое пролилось на персидский ковер.
   Разумеется, Тобиас Отс первым увидел, что лакей вдруг упал. Пока гости, не зная, что делать, застыли в испуге на своих местах, он встал на колени около Джека Мэггса и, нагнувшись над его искаженным лицом, осторожно, но уверенно убрал тяжелую руку бедняги с больной щеки.
   – Я понимаю, что это. – Взяв ложку, он приложил конец ее ручки к искривленной в гримасе щеке. Как только ложка коснулась больного места на лице, под кожей словно забился живой пульс.
   – «Тик болезненный», – констатировал Тобиас Отс и, поднявшись, протянул лакею свою в чернильных пятнах руку, помогая ему встать. С помощью Генри Хауторна он усадил Джека Мэггса на стул. – Вы когда-нибудь слышали такой диагноз: «Тик болезненный»?
   Но новый лакей едва ли что-либо сознавал, кроме собственной боли и ужаса, который ее сопровождал. Это не был ужас чего-то определенного, но он был столь глубоким, что в такие минуты Джек Мэггс порой не сознавал, где он и кто он.
   – Посмотрите на меня, – тоном приказа сказал Тобиас Отс. – Смотрите мне прямо в глаза. Я сниму вашу боль.
   Мэггс видел Отса сквозь пелену тумана. Этот невысокого роста джентльмен водил перед ним руками. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Глава 8

   Джек Мэггс, проснувшись, нашел себя сидевшим на том же стуле с прямой спинкой, но только уже у дверного проема. Напротив него сидел Тобиас Отс, да так близко, что Джек чувствовал его дыхание, пахнущее супом из угрей; его аккуратные колени легонько касались шелковых гольфов Джека.
   – Итак, – спросил молодой джентльмен, – ваша боль прошла, мистер Мэггс? – Он казался заботливым и доброжелательным и внушал такое же доверие, как ньюгейтский сокамерник.
   – Ну давайте, Джек. – Он легонько тронул пальцем его колено и улыбнулся. У него были длинные ресницы и ласковые в коричневых «веснушках» голубые глаза.
   Джек Мэггс отодвинул колено.
   – Давайте. Джек, вы должны поговорить со мной. Кто-то вздохнул, и Джек чуть поднял плечи.
   – То он речи произносит, – сказал кто-то, стоящий за его спиной, – а теперь молчит, как могила.
   – Эй, Джек, – тихо подзадоривал его друг-писатель. – Что вы теперь нам скажете?
   – Простите, сэр, какие речи я произносил? Тобиас Отс широко улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль, за плечо Мэггса, а тот, проследив его взгляд, как бы проснувшись, обнаружил, что он в знакомом ему месте, но объяснить что-либо не мог. Обед был прерван. Хмурые, неулыбающиеся гости столпились за его спиной и смотрели на него, как на преступника на скамье подсудимых.
   – Вы спали, – объяснил Тобиас Отс. – Я задавал вам вопросы, вы мне отвечали на них.
   – Значит, я говорил громко?
   – Да, очень отчетливо, – улыбнулся молодой джентльмен. – А теперь, Джек, скажите, ваша боль утихла или нет? Ответа ждут все эти джентльмены.
   Но Джека Мэггса беспокоила теперь не боль, а нечто более серьезное.
   – Я спал? – Он поднялся со стула. – Я сказал вам, что меня зовут Джек?
   Тобиас Отс остался сидеть, скрестив ноги и как-то криво улыбаясь.
   – И спал, и не спал.
   – Значит, я говорил во сне, да?
   – Мистер Отс вылечил вас, – вмешался коротконогий хозяин дома, став между гипнотизером и его субъектом. – А теперь пришло время вам позаботиться о моих гостях и спасти их от голода.
   Лакей даже не посмотрел на хозяина.
   – Пожалуйста, – продолжил Перси Бакл, который, как всегда, чувствовал себя неловко, отдавая распоряжения прислуге. – Я прошу вас, хотя бы на время побудьте лакеем.
   Сказав «на время», он только хотел смягчить свое распоряжение, имея в виду, что лакей в данный момент выполнит свои обязанности, а потом может и отдохнуть.
   Но Джек Мэггс услышал только слово «на время». Он решил, что теперь его уволят или случится что-нибудь похуже. Когда хозяин положил ему руку на плечо, он почувствовал себя в опасности.
   – Поторапливайтесь, – свистящим шепотом сказал ему Констебл, верный пес хозяина, и тут же постарался увести Джека. – Вон отсюда. Вниз.
   Два лакея плечо к плечу вышли из столовой и так же дружно спустились по узкой лестнице вниз.
   – Господи, что я говорил?
   – Это был грандиозный номер, мистер Мэггс. Вы здорово позабавили джентльменов, но, клянусь Богом, ни испорченный ковер, ни перестоявшая рыба под соусом вам не забудутся.
   –Что я говорил? Скажите же мне, вы, дурья голова?
   – О, отправляйтесь назад в Боро, никто вас не держит. Лицо Мэггса угрожающе потемнело.
   – Я говорил о Боро? И что еще?
   – Вот и он! – весело крикнул Констебл, войдя в кухню. – Того же роста и никаких сомнений не может быть.
   Маленькая повариха посмотрела на Мэггса и, зацокав языком и покачав головой, отвернулась,
   – Мерси, сними застывшую корочку с соуса и подогрей его хорошенько. Мы будем поливать рыбу соусом прямо здесь, на кухне.
   – Мисс Мотт! – попытался возразить Констебл.
   – У нас нет выбора, – рассердилась красноносая мисс Мотт. – Рыба вся высохла. Ничего не поделаешь. Мы будем подавать ее, разложив по тарелкам здесь. Вы понесете ее на стол джентльменам, уже политую соусом. Пожалуйста, мистер Констебл, будьте добры, принесите нам тарелки из сервиза «Трафальгар Доутон». Мы должны согреть их в горячей воде.
   В другом месте присутствие Джека Мэггса вызвало бы молчаливое сочувствие, но здесь, в полной пара маленькой кухне, все торопясь пробегали мимо него, не ведая, кто перед ними. Правда, он сам отошел в сторону, чтобы дать Констеблу дорогу. Мерси продолжала помешивать легкий розовый соус.
   – Что я там говорил? – снова повторил Мэггс, когда Констебл принес тарелки.
   – Откуда мне знать? – безразлично ответил тот. – Я в это время чистил ковер.
   – Тогда откуда вы знаете обо мне и о Боро?
   – О Господи! – воскликнул Констебл. – Да откуда вам еще быть? Из Эдинбурга, что ли?
   У Мэггса уже не было времени выслушивать недобрые упреки этих людей. Все дело в том человеке, который там, наверху, на. нем теперь сосредоточилась вся его неприязнь. Его раскололи, опустошили, и он не намерен стерпеть это.

Глава 9

   Когда оба лакея спускались по лестнице, унося в кухню остатки пудинга, Мэггсу удалось спросить, как часто бывает мистер Отс в гостях у мистера Бакла. Но его вопрос, возможно, не был услышан из-за топота их ног и звона посуды. Однако, когда Констебл поставил свою ношу на стол в кухне, Джек Мэггс убедился, что этот сноб отлично слышал, о чем он его спросил.
   – Мистер Мэггс только что изволил поинтересоваться, – начал этот Рыцарь Радуги, – как часто бывает в этом доме мистер Отс?
   Эти слова вызвали в кухне взрыв смеха.
   – Как часто? – не выдержала Мерси Ларкин, высунув из-за занавески голову в белом чепце. – Нет, Король обычно бывает здесь по вторникам.
   Джек Мэггс красный от гнева стоял посреди кухни.
   – Черт побери, – процедил он сквозь зубы. – Вы не знаете, над чем ржете.
   – Придержите свой язык! – прикрикнула на него мисс Мотт, но даже на ее всегда хмуром лице была улыбка.
   – Простите, мэм. – Мэггс тихо произнес эти слова. – Я всего лишь пытаюсь выяснить… придет ли этот писатель снова в ваш дом.
   – О, этот дом сейчас в особой моде, – заявил Констебл, плеснув себе в чай немного хозяйского бренди. – Нет такого уличного торговца или дворника, который бы не строил планы пообедать с нашим мистером Баклом. Что касается писателей, то от них отбоя нет, то и дело стучатся в двери.
   – Не забывайтесь, – предупредил его Мэггс тем зловещим шепотом, от которого в менее приличных местах кое у кого стыла кровь в жилах.
   – Мистер Мэггс – неплохой артист, – не останавливался разошедшийся Констебл. – Однако не разберусь,
   чего ему больше хочется играть: роль выездного лакея, – тут он похлопал Мэггса по его твердой прическе, – или разбойника?
   В Лондоне существовали всего два человека, у которых были веские основания не забывать о том, что Джек Мэггс не терпит, когда кто-либо прикасается к его голове, и вполне вероятно, что Эдвард Констебл получил бы такой же надолго запомнившийся урок, но нетерпеливый звонок потребовал Мэггса наверх.
   Он, прихрамывая, стал подниматься по опасно крутой лестнице, чтобы присутствовать при разъезде гостей. Джентльмены (мистер Тобиас Отс в том числе) уже стояли перед открытой входной дверью и оживленно комментировали начавшийся дождь.
   – Пальто. – На ходу прошипел Констебл, который спешил в конюшню за кучером.
   Мэггс попытался спокойно выполнять свои лакейские обязанности, но его пугала мысль, что Тобиас Отс в любую минуту может уйти. Наконец, когда гости кое-как разобрались со своими пальто и плащами, Мэггс остался у открытой двери, хмурясь от ветра, бросавшего струи дождя ему в лицо.
   В прихожей Отс, прощаясь с мистером Баклом, крепко пожимал ему руку.
   – Для меня это большая честь, сэр, – говорил ему Перси Бакл, и на его щеках снова горели красные пятна. – Это непостижимо, просто невероятно. Еще год назад перед Рождеством я и мечтать не мог пожать столь знаменитую руку.
   Отс был явно доволен высокими похвалами.
   – Я чувствую, здесь кроется некая загадочность.
   – Вы мне льстите, сэр. Вы хорошо знаете моего друга мистера Хауторна, а это значит, что моя жизнь для вас вовсе не загадка. Вы знаете, что у меня была небольшая лавка в Клеркенуэлле, против Коппайс-роу. Весьма скромный доход, сэр, и вы, я уверен, это слышали. У меня не было секретов от вашего друга. Все актеры театра знают, с чего я начинал.
   – Удивительно интересная история, – согласился Отс, улыбаясь. – Ученый и бакалейщик одновременно.
   – Боюсь, никудышный ученый.
   – С немецкими весами на прилавке и сыром в банке с надписью «Печенье»?
   – О Господи! – воскликнул Перси Бакл. – Кто вам рассказал это?
   – Мой секрет, – ответил Отс, продолжая трясти руку Перси Бакла. – Он в том, что я покупал сыр в вашей лавке, но никогда даже вообразить не мог, что мы с вами встретимся при иных обстоятельствах. Это был чудесный вечер для меня, мистер Бакл, мне приятно, что вы так уютно здесь обустроились со слугами и с вашими томами Гиббона,
   – Господи, надеюсь, вам понравился мой сыр.
   – Разумеется, понравился, – ответил Тобиас Отс, перестав трясти руку Баклу, но не выпуская ее. – Очень понравился, я тут же перешел через улицу к витрине пекаря… у него можно было купить что-нибудь к сыру.,.
   – К мистеру Фрипоулу…
   – Его звали Фрипоул?
   – Он умер, – напомнил ему Бакл.
   – Да, умер. Я купил тогда булку и устроил маленький пикник в старом церковном дворе на Каттерс-Клоуз у Саффон-Хилл.
   – Вы все помните, а, мистер Отс?
   – Да, – ответил Тобиас Отс и, извинившись, отпустил руку Бакла. – Это, – продолжил он и свободной рукой обвел вокруг хозяина, лакея, открытой двери, – это был вечер памяти… спокойной ночи, Джек Мэггс, эсквайр.
   – Доброй ночи, сэр, – ответил Джек. Ему ничего не оставалось, как стоять, словно полный дурак, и смотреть, как от него уходит ненаказанным обокравший его человек.
   Зато Джеку Мэггсу повезло в том, что его тут же отправили спать.
   Он поспешил по лестнице на свой чердак. Еще до того, как войти в комнатушку, он погасил свечу и, подбежав к окну, открыл его. Высунув голову, он, не жалея, подставил под дождь свою замысловатую прическу.
   – Клянусь, – услышал Джек теперь уже знакомый ему голос. – Я уверяю тебя, Хауторн. Ты ошибаешься, сильно ошибаешься.
   Джек Мэггс поднял раму окна как можно выше, пока где-то что-то не заело, но он уже мог протиснуться, словно удав, в открывшуюся щель, сначала вперед ногами в туфлях с пряжками, потом животом и плечами (довольно болезненно), пока наконец не ступил ногой на замшелый шифер крыши. Он оказался на уровне третьего этажа, внизу была улица с тонкой нитью сточной канавы.
   От высоты могла закружиться голова, поэтому, держась рукой за раму, он еще раз глянул вниз и убедился, что слух не подвел его: внизу под дождем он разглядел маленькую фигурку Тобиаса Отса.
   – Я мог ошибиться лишь в оценке того, что лично происходило между вами, – говорил Хауторн. (Одну ногу он уже поставил на подножку кареты мистера Бакла, но, похоже, все еще медлил сесть в нее.) – Но я не ошибаюсь относительно некой бесовской страсти в атмосфере.
   – Я уверен, что ты ошибаешься.
   – Я наблюдал за вами, – настаивал на своем Хауторн, – обе стороны были в дурмане.
   Джек Мэггс снял руку с оконной рамы и пополз по скользкой крыше, пока не достиг крыши соседнего дома и наполовину открытого окна на чердаке особняка мистера Генри Фиппса.
   Когда Мэггс, поддев оконную раму, попытался поднять ее повыше, он услышал грохот окованных железом колес по булыжной мостовой. Глянув вниз, Мэггс увидел, как карета с гостями тронулась. На запятках, вытянувшись во весь рост, стоял Эдвард Констебл.
   Тобиас Отс, однако, пошел пешком. Он пересек по диагонали Грэйт-Куин-стрит и явно направился в восточную часть города.
   Чердачное окно мистера Фиппса легко поддалось нажиму и прекрасно открылось во всю свою высоту.
   Джек Мэггс свободно проник в него. Но там он сначала наткнулся на умывальник и с треском опрокинул на пол кувшин с водой. Чертыхаясь, в неожиданном приступе раздражения он расшвырял ногой осколки. Дверь он нашел легко, а затем и лестницу вниз. В полной темноте, без препятствий быстро спустился на два этажа вниз, однако на площадке первого этажа неожиданно упал, натолкнувшись на оставленный кем-то сундук. Из опрокинувшегося сундука по лестнице вниз покатились серебряные сахарницы и чайники, увлекая за собою незваного гостя. Очутившись на ковре в холле, Мэггс лежал, окруженный рассыпавшейся, но невидимой ему в темноте посудой.
   Он медленно поднялся, чувствуя боль в спине и покалывание в ребрах.
   Ради чего он так старался? Неужели для того, чтобы стоять, как вор, в доме Генри в грязных бриджах, весь покрытый лондонской сажей?
   Он осторожно открыл входную дверь и тут же устремился вслед за Тобиасом Отсом по Грэйт-Куин-стрит, хромая, в нестерпимо жавших туфлях.

Глава 10

   – Я, возможно, мог ошибиться относительно того, что произошло между вами лично, – продолжал своим зычным голосом Генри Хауторн. – Но я не ошибся в отношении темной дьявольской страсти, которая витала в воздухе.
   – Ты ошибаешься.
   – Я наблюдал, – настаивал актер, сжав плечо Тобиаса Отса и довольно сильно, потому что тот поморщился, как
   боли. – Я наблюдал: обе стороны были совершенно одурманены.
   – Снимаю шляпу перед богатством вашей фантазии, дядюшка.
   Тобиас не мог отдалиться от собеседника, ибо боялся, что Хауторн еще сильнее повысит голос. Он только надеялся, что гости, с нетерпением ждущие, когда Хауторн наконец сядет в карету, подумают, что слово «страсть» касается только что закончившегося ужина.
   – Послушай, Хауторн, ты все же не отдал должного ни одной из сторон.
   – Мой дорогой Тобиас, – дружески сказал актер, махнув ему рукой уже из окна кареты, – я отдаю должное тебе.
   – Прекрасно. – Отс коснулся пальцем шляпы. – Тогда увидимся завтра.
   Он тут же исчез, поплотнее запахнув пальто, по крайней мере так могло показаться в темноте. Заворачивая за угол, он шептал себе под нос:
   – Боже милостивый! Боже милосердный!
   Тобиасу Отсу было двадцать четыре года, и уже двенадцать месяцев он был главой семьи, которая в данный момент состояла из жены Мери, сына Джона и младшей сестры жены, Элизабет. Не будучи из благополучной семьи или хотя бы из такой, о которой он мог бы вспоминать без явной горечи, Тобис всю свою короткую осознанную жизнь страстно желал обрести надежное и полное добра и тепла существование, которого раньше был лишен.
   Для этого он стал мужем розовощекой с крутыми бедрами женушки, которая никоим образом не напоминала ему измученную и вечно озабоченную женщину, без радости, а скорее с негодованием, давшую ему жизнь. Сейчас он – отец трехмесячного малыша, в котором души не чает, чего никогда не замечал за своим отцом. Даже имея лишь флорин в кармане, Отс все равно чувствовал себя хозяином просторного дома, где были книги, смех, яркие ковры и зеркала, особенно ценные тем, что отражали и усиливали свет в доме; он не хотел, чтобы его сын рос в мрачной обстановке или в полном сумраке. В доме был длинный обеденный стол, за который было легко усадить всех теток и дядей его жены, и великолепный альков, где можно было поставить двенадцатифутовую рождественскую елку. Именно в этот уютный дом на Лембс-Кондуит-стрит он сейчас шел быстрым шагом, но, увы, не прямой дорогой. Он пока еще не был готов в него вернуться. Он был слишком взволнован происшедшим разговором, заставившим так бешено колотиться его сердце. Поэтому он свернул на Линкольнс-Инн-Филдс, умышленно удлинив свой путь, надеясь немного успокоиться.