Страница:
– Вот, – промолвил ласково Сайлас. – Вот вы какие, мои душеньки-милашки.
Я сначала подумал, что он говорит со мной, но потом понял, что это он разговаривает с серебряной посудой.
– Вот ты где, моя прекрасная холодная маленькая красавица.
Он приближался к серебряной тарелке так, как человек подходит к алтарю.
– Это дядюшка Сайлас пришел пригласить тебя на танцы в Сити-роуд.
Продолжая ласково приговаривать, он легонько вытянул из рукава длинную стальную «фомку», которую, очевидно, прятал всю дорогу.
– Моя маленькая славная сучка, – прошептал он и вдруг грубо набросился на замок и стал взламывать его, не переставая чертыхаться сквозь свои кривые зубы, пока первый замок со страшным скрипом и скрежетом не был вырван и буфет открыл все свои секреты.
– Держи свечу, держи ее повыше.
Сальная свеча была маленькой, скорее, это был фитиль в растопленном жире, она жгла мне палец и разбрасывала горячие брызги на руку. Я еле удержал ее, когда Сайлас рывком распахнул дверцу буфета.
Над моей головой в комнате наверху послышался звон разбитого стекла.
– Свети сюда, сюда!
Я придвинулся поближе, и Сайлас вынул из буфета большое серебряное блюдо.
Когда я посмотрел на своего учителя, то с трудом удержался от удивленного восклицания. В его левом глазу был монокль, который, вдруг увеличившись, проплыл перед моими глазами, как рыба.
Увидев мое лицо, Сайлас фыркнул и подавил смех.
– А теперь посмотри вот сюда, черномазый, и я покажу тебе марки, которые ты будешь помнить до самой старости, когда у тебя самого уже будут дети.Selvit Arbus est, – сказал он. —Servus et Cuccina orbe wit11и все такое прочее.
Конечно, я придвинулся поближе, чтобы рассмотреть это прекрасное блюдо, но Сайлас, обмотав его тряпкой, уже укладывал в мешок, который был при мне всю дорогу от Лондонского моста. До сих пор в нем не бывало ничего дороже сажи, а теперь в него, все еще хранившего ее едкий запах, мы осторожно укладывали все, что Сайласотбирал из посуды в буфетах. Многие красивые вещицы он, посмотрев, откладывал в сторону, однако бережно брал в руки неприметный графинчик, ничего не стоивший на мой детский взгляд.
Так медленно и осторожно он наполнил мешок, а затем, помыв свои длинные бледные руки, посвятил последние минуты осмотру ящиков буфетов. Наконец он взвалил нагруженный мешок на мои худые плечи и велел следовать за ним в сумерки летней ночи.
Мы отправились домой старой дорогой. Я, спотыкаясь, шел по мостовой, обходя навоз и сторонясь колес экипажей, а Сайлас легко и свободно шагал по тротуарам Мэлла.
Тяжесть мешка, врезавшегося в плечи, – а боль была очень сильной, – заставляла меня останавливаться и менять положение ноши, и делать это так быстро, чтобы не потерять из виду Сайласа.
Разумеется, старый плут, должно быть, сам не спускал нервного взгляда со своей драгоценной добычи, но делал вид, будто и не глядит в мою сторону, а когда мы достигли Вест-Энда, мне стало чертовски трудно отыскивать взглядом его зеленый камзол, то появлявшийся, то исчезавший в густой толпе. Хотя сегодня я называю это место Вест-Эндом, тогда я понятия не имел, в какой части света находился. Я вдруг представил себе, что потерялся и никогда не увижу Мери Бриттен и бедного Тома, которые в этот час показались мне самыми дорогими людьми на свете.
Это путешествие пугало меня, потому что я не знал, когда оно кончится. Даже когда мы наконец добрались до пахнущего кошками прохода между домами – кажется, это было в Уэппинге – и Сайлас забрал у меня тяжелый мешок, я не был уверен, что меня совсем освободили от этой ноши.
Я последовал за Сайласом по расшатанной деревянной лестнице, по которой лучше было бы вовсе не подниматься, – она крепилась к осыпающейся кирпичной стене столь же ненадежно, как гороховый стручок к стеблю. В конце лестницы Сайлас остановился и, нагнувшись, осторожно снял с двери тяжелые цепи. Мы вошли в небольшую с низким потолком комнату, в которой, как определил мой нос, совсем недавно сушили рыбу.
Здесь, как вскоре выяснилось, было то место, где мой учитель мог преклонить голову. Меня очень удивило то, что он живет еще хуже, чем я.
Он оставил грязный мешок на пороге, а когда зажег еще один из своих светильников, я заметил какое-то шевеление в куче тряпья в дальнем углу. Сначала я подумал, что это крысы, но вдруг увидел тоненькую белую руку, а затем и пару чьих-то темных глаз – они принадлежали девочке примерно моего возраста, полусонно глядевшей на нас.
– Папа.
Она протянула руку из своего тряпичного гнезда, а Сайлас вдруг повел себя так, как не было свойственно его натуре: он нагнулся и погладил девочку по голове. Я, как хорошо помню, был поражен нежностью человека, который заставил меня тащить на себе такую тяжесть; затем в углу он отыскал тряпичную куклу с длинными темными, как у девочки, волосами.
Но девочка смотрела не на куклу, а на меня.
– Это Джек?
Сайлас подтвердил ее догадку.
– Бедный Джек.
Она протянула мне руку, а я, взглянув на Сайласа и поняв, что получаю разрешение, предложил ей свою грязную лапу. Девочка, не выпуская мою руку, тут же заснула.
Сайлас так и оставил меня с крепко зажатой рукой и пошел со своей сальной свечой в другой угол, где, как я понял, он поднял половицу.
– Подойди сюда, малыш.
Я высвободил руку из маленькой детской ладони и подошел к тому месту, где, встав на колени, склонился над дырой в половицах Сайлас. Его светильник горел неровно, разбрасывая брызги. Когда я шел, пересекая комнату, то думал, что он покажет мне сокровища, которые хранит, но я ошибся. Это была лишь небольшая в черном переплете книжечка с тисненным серебром названием. Когда Сайлас с уважением к ней торжественно вручил ее мне, я решил, что это Шекспир, которого он любил цитировать. Поэтому я спросил его, не поэзия ли это, он рассмеялся и сказал, что в какой-то степени да, и мне следует запомнить из нее одну или две строки, что неимоверно повысит мои возможности. Затем, сказав, что вернется через минуту, он оставил меня одного; я слышал его легкие скользящие шаги, когда он спускался по деревянной лестнице. Я попытался перестать удивляться тому, что я в таком странном месте, и обратил все свое внимание на книжку.
Конечно, я скоро понял, что это не поэзия, а какое-то собрание странных знаков с подписями, сделанными от руки почти под каждым из них.
Вот так это выглядело:
Таких страниц с отштампованными знаками разной формы было много: квадратных или в виде щита, двухлистников или четырехлистников; в каждом знаке был то лев, то чаша или кубок, то корона или фигура, похожая на человека, которого я сразу же посчитал Королем. Я долго смотрел на эти загадочные знаки, пытаясь понять их значение, а когда услышал на лестнице шаги возвращавшегося Сайласа, то вдруг решил, что сейчас он мне предложит вступить в какое-то важное братство.
Однако, вернувшись, Сайлас, казалось, потерял всякий интерес к дальнейшему моему обучению. Вместо того чтобы объяснить мне эти знаки, он забрал у меня книжку и снова спрятал ее в дыре под половицей. Не знаю, зачем он уходил; но я почувствовал запах жареной рыбы, а в камзоле он что-то прятал, какой-то маленький сверток.
Если он думал, что я разделю с ним эту трапезу, то он не на того напал. Но он вынул из кармана серебряную чайную ложечку и велел передать ее моей матери.
– Скажи ей, что я приду завтра, пусть приготовит колбасу на сковороде.
Побоявшись расспросить его о дороге домой, я тронулся в путь по темным ночным улицам, стараясь, как мог, вспомнить дорогу. Блуждая по кривым проулкам, я стремился идти так, чтобы зловонная Темза все время была от меня справа, но часто сбивался с пути, и тогда мне становилось страшно. Один раз за мной погнался пьяница, который пригрозил отрезать мне уши и съесть их, но попался и добрый человек, которого я принял за моряка, – он провел меня до самого Лондонского моста и дал пенни на дорогу.
Как же я был счастлив, когда наконец вернулся домой. Мери Бриттен, вспыльчивая и горячая, обычно держалась подальше от своих питомцев, но здесь она подбежала ко мне и прижала меня к груди, не обращая внимания на сажу и грязь. Когда я вынул пенс и чайную ложку, ее зеленые глаза загорелись, и, взяв меня за руку, она подвела меня к столу и поставила передо мной большую миску супа. Том сидел на кровати и вырезал перочинным ножом крючок для ловлирыбы.
– От него воняет, – сказал он.
Ма Бриттен вертела в руках чайную ложку.
– Он был по-лез-ным, – ответила она, – и для моего носа это по-лез-ная вонь.
Я жадно ел суп. Она налила мне полную большую миску, черпнув из кастрюли поглубже, – чего обычно никогда не делала, – где суп был погуще, с кусками мяса и ячменной крупой. Это не ускользнуло от внимания Тома, который, подойдя к столу, стал смотреть, как я ем.
– Он похож на негра.
– Что ж, черный, как негр, а принес королевское серебро.
Она положила серебряную ложечку на стол, стала вертеть ее пальцем, играя ею, как кошка со старой обглоданной костью.
– Он показал тебе свою книжку? – спросила она меня.
Она смотрела на ложечку, склонив набок свою красивую голову.
Я сказал, что показал.
– Он объяснил тебе знаки?
– Нет, мэм.
– Он научит тебя читать их. – Она снова повернула ложку на девяносто градусов. – Ты будешь читать их на каком-нибудь чайнике получше, чем викарий читает Библию, – сказала она. – Тебе это поможет в жизни.
В этот момент Том, наклонившись над столом, решил взять в руки ложку, однако Мери, заметив это, поспешила вырвать ее из его рук. Кончилось тем, что драгоценный подарок был сбит со стола и полетел на пол, где со звоном докатился до кровати.
Мери, взвизгнув, вскочила.
– Он не нарочно! – крикнул я. Том испуганно прикрыл руками уши.
Мери, сказав, что она знает, что у него нарочно, а что не нарочно, дала ему хорошего тумака в бок.
– Джек сделал это, и это самое главное.
Она схватила Тома за ухо и потащила его к кровати.
– Где она ? Где она ?
– Вот она, вот она.
Мери увидела ложку и, подняв ее, стала полировать концом фартука.
– Почему я не могу тоже изучать знаки ? – выкрикнул Том. – Я тоже хочу хорошо жить. Я должен, я не грязная крыса. Я сын!
Его длинное, всегда бледное лицо стало багровым, и я вдруг с испугом понял, что он плачет. Я думаю, что и его мать не менее меня была удивлена этим, ибо она тут же подобрела. Я впервые увидел, как она обняла ревущего во весь голос сына и, прижав его к груди, гладила по голове.
– Ты мужчина, – приговаривала она. – Мужчина, добывающий мясо.
Это остановило слезы, и вскоре я увидел, каким взглядом смотрел на меня Том, уютно прижавшийся к животу матери.
– Я ненавижу его, – промолвил он.
Глядя ему в глаза, я каким-то чувством понял, что он ревнует, и это очень удивило меня, но вместе с тем я видел, что он испуган. Когда его мать попыталась высвободиться из его рук, он запротестовал и не хотел ее отпускать.
– Я убью его, – сказал он. – Или утоплю.
Мери Бриттен не стала ему перечить. Она встала на стул и, поднявшись на цыпочках, спрятала краденую серебряную ложечку под стропила.
– Это не ненависть к тебе, – сказала она мне. – Это по-своему нормально, так же как нормально то, что ты боишься его, но я должна сказать вам обоим, что вы ничто друг без друга.
Затем она повернулась к Тому:
– Ты можешь убить его, но это будет так, будто ты отрубил себе руку, потому что именно этот чумазый от сажи паренек может вытянуть нас из этой дыры. Для этого его и растят. Вот для кого ты таскаешь в дом мясо.
Только сейчас я могу написать тебе об этом и могу позволить себе почувствовать, о чем не забывал в течение многих лет. Тогда же я почувствовал лишь звон в ушах, а потом обиду. Я устал, слишком много съел супа, однако же сумел сообразить, что сейчас никто не собирается меня убивать. Мне хотелось одного – спать.
Только сейчас я испытываю настоящий гнев: как могла эта сука говорить такое перед мальцом, давая ему понять, что его растят для определенной цели, как свинью или курицу.
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Я сначала подумал, что он говорит со мной, но потом понял, что это он разговаривает с серебряной посудой.
– Вот ты где, моя прекрасная холодная маленькая красавица.
Он приближался к серебряной тарелке так, как человек подходит к алтарю.
– Это дядюшка Сайлас пришел пригласить тебя на танцы в Сити-роуд.
Продолжая ласково приговаривать, он легонько вытянул из рукава длинную стальную «фомку», которую, очевидно, прятал всю дорогу.
– Моя маленькая славная сучка, – прошептал он и вдруг грубо набросился на замок и стал взламывать его, не переставая чертыхаться сквозь свои кривые зубы, пока первый замок со страшным скрипом и скрежетом не был вырван и буфет открыл все свои секреты.
– Держи свечу, держи ее повыше.
Сальная свеча была маленькой, скорее, это был фитиль в растопленном жире, она жгла мне палец и разбрасывала горячие брызги на руку. Я еле удержал ее, когда Сайлас рывком распахнул дверцу буфета.
Над моей головой в комнате наверху послышался звон разбитого стекла.
– Свети сюда, сюда!
Я придвинулся поближе, и Сайлас вынул из буфета большое серебряное блюдо.
Когда я посмотрел на своего учителя, то с трудом удержался от удивленного восклицания. В его левом глазу был монокль, который, вдруг увеличившись, проплыл перед моими глазами, как рыба.
Увидев мое лицо, Сайлас фыркнул и подавил смех.
– А теперь посмотри вот сюда, черномазый, и я покажу тебе марки, которые ты будешь помнить до самой старости, когда у тебя самого уже будут дети.Selvit Arbus est, – сказал он. —Servus et Cuccina orbe wit11и все такое прочее.
Конечно, я придвинулся поближе, чтобы рассмотреть это прекрасное блюдо, но Сайлас, обмотав его тряпкой, уже укладывал в мешок, который был при мне всю дорогу от Лондонского моста. До сих пор в нем не бывало ничего дороже сажи, а теперь в него, все еще хранившего ее едкий запах, мы осторожно укладывали все, что Сайласотбирал из посуды в буфетах. Многие красивые вещицы он, посмотрев, откладывал в сторону, однако бережно брал в руки неприметный графинчик, ничего не стоивший на мой детский взгляд.
Так медленно и осторожно он наполнил мешок, а затем, помыв свои длинные бледные руки, посвятил последние минуты осмотру ящиков буфетов. Наконец он взвалил нагруженный мешок на мои худые плечи и велел следовать за ним в сумерки летней ночи.
Мы отправились домой старой дорогой. Я, спотыкаясь, шел по мостовой, обходя навоз и сторонясь колес экипажей, а Сайлас легко и свободно шагал по тротуарам Мэлла.
Тяжесть мешка, врезавшегося в плечи, – а боль была очень сильной, – заставляла меня останавливаться и менять положение ноши, и делать это так быстро, чтобы не потерять из виду Сайласа.
Разумеется, старый плут, должно быть, сам не спускал нервного взгляда со своей драгоценной добычи, но делал вид, будто и не глядит в мою сторону, а когда мы достигли Вест-Энда, мне стало чертовски трудно отыскивать взглядом его зеленый камзол, то появлявшийся, то исчезавший в густой толпе. Хотя сегодня я называю это место Вест-Эндом, тогда я понятия не имел, в какой части света находился. Я вдруг представил себе, что потерялся и никогда не увижу Мери Бриттен и бедного Тома, которые в этот час показались мне самыми дорогими людьми на свете.
Это путешествие пугало меня, потому что я не знал, когда оно кончится. Даже когда мы наконец добрались до пахнущего кошками прохода между домами – кажется, это было в Уэппинге – и Сайлас забрал у меня тяжелый мешок, я не был уверен, что меня совсем освободили от этой ноши.
Я последовал за Сайласом по расшатанной деревянной лестнице, по которой лучше было бы вовсе не подниматься, – она крепилась к осыпающейся кирпичной стене столь же ненадежно, как гороховый стручок к стеблю. В конце лестницы Сайлас остановился и, нагнувшись, осторожно снял с двери тяжелые цепи. Мы вошли в небольшую с низким потолком комнату, в которой, как определил мой нос, совсем недавно сушили рыбу.
Здесь, как вскоре выяснилось, было то место, где мой учитель мог преклонить голову. Меня очень удивило то, что он живет еще хуже, чем я.
Он оставил грязный мешок на пороге, а когда зажег еще один из своих светильников, я заметил какое-то шевеление в куче тряпья в дальнем углу. Сначала я подумал, что это крысы, но вдруг увидел тоненькую белую руку, а затем и пару чьих-то темных глаз – они принадлежали девочке примерно моего возраста, полусонно глядевшей на нас.
– Папа.
Она протянула руку из своего тряпичного гнезда, а Сайлас вдруг повел себя так, как не было свойственно его натуре: он нагнулся и погладил девочку по голове. Я, как хорошо помню, был поражен нежностью человека, который заставил меня тащить на себе такую тяжесть; затем в углу он отыскал тряпичную куклу с длинными темными, как у девочки, волосами.
Но девочка смотрела не на куклу, а на меня.
– Это Джек?
Сайлас подтвердил ее догадку.
– Бедный Джек.
Она протянула мне руку, а я, взглянув на Сайласа и поняв, что получаю разрешение, предложил ей свою грязную лапу. Девочка, не выпуская мою руку, тут же заснула.
Сайлас так и оставил меня с крепко зажатой рукой и пошел со своей сальной свечой в другой угол, где, как я понял, он поднял половицу.
– Подойди сюда, малыш.
Я высвободил руку из маленькой детской ладони и подошел к тому месту, где, встав на колени, склонился над дырой в половицах Сайлас. Его светильник горел неровно, разбрасывая брызги. Когда я шел, пересекая комнату, то думал, что он покажет мне сокровища, которые хранит, но я ошибся. Это была лишь небольшая в черном переплете книжечка с тисненным серебром названием. Когда Сайлас с уважением к ней торжественно вручил ее мне, я решил, что это Шекспир, которого он любил цитировать. Поэтому я спросил его, не поэзия ли это, он рассмеялся и сказал, что в какой-то степени да, и мне следует запомнить из нее одну или две строки, что неимоверно повысит мои возможности. Затем, сказав, что вернется через минуту, он оставил меня одного; я слышал его легкие скользящие шаги, когда он спускался по деревянной лестнице. Я попытался перестать удивляться тому, что я в таком странном месте, и обратил все свое внимание на книжку.
Конечно, я скоро понял, что это не поэзия, а какое-то собрание странных знаков с подписями, сделанными от руки почти под каждым из них.
Вот так это выглядело:
Однако, вернувшись, Сайлас, казалось, потерял всякий интерес к дальнейшему моему обучению. Вместо того чтобы объяснить мне эти знаки, он забрал у меня книжку и снова спрятал ее в дыре под половицей. Не знаю, зачем он уходил; но я почувствовал запах жареной рыбы, а в камзоле он что-то прятал, какой-то маленький сверток.
Если он думал, что я разделю с ним эту трапезу, то он не на того напал. Но он вынул из кармана серебряную чайную ложечку и велел передать ее моей матери.
– Скажи ей, что я приду завтра, пусть приготовит колбасу на сковороде.
Побоявшись расспросить его о дороге домой, я тронулся в путь по темным ночным улицам, стараясь, как мог, вспомнить дорогу. Блуждая по кривым проулкам, я стремился идти так, чтобы зловонная Темза все время была от меня справа, но часто сбивался с пути, и тогда мне становилось страшно. Один раз за мной погнался пьяница, который пригрозил отрезать мне уши и съесть их, но попался и добрый человек, которого я принял за моряка, – он провел меня до самого Лондонского моста и дал пенни на дорогу.
Как же я был счастлив, когда наконец вернулся домой. Мери Бриттен, вспыльчивая и горячая, обычно держалась подальше от своих питомцев, но здесь она подбежала ко мне и прижала меня к груди, не обращая внимания на сажу и грязь. Когда я вынул пенс и чайную ложку, ее зеленые глаза загорелись, и, взяв меня за руку, она подвела меня к столу и поставила передо мной большую миску супа. Том сидел на кровати и вырезал перочинным ножом крючок для ловлирыбы.
– От него воняет, – сказал он.
Ма Бриттен вертела в руках чайную ложку.
– Он был по-лез-ным, – ответила она, – и для моего носа это по-лез-ная вонь.
Я жадно ел суп. Она налила мне полную большую миску, черпнув из кастрюли поглубже, – чего обычно никогда не делала, – где суп был погуще, с кусками мяса и ячменной крупой. Это не ускользнуло от внимания Тома, который, подойдя к столу, стал смотреть, как я ем.
– Он похож на негра.
– Что ж, черный, как негр, а принес королевское серебро.
Она положила серебряную ложечку на стол, стала вертеть ее пальцем, играя ею, как кошка со старой обглоданной костью.
– Он показал тебе свою книжку? – спросила она меня.
Она смотрела на ложечку, склонив набок свою красивую голову.
Я сказал, что показал.
– Он объяснил тебе знаки?
– Нет, мэм.
– Он научит тебя читать их. – Она снова повернула ложку на девяносто градусов. – Ты будешь читать их на каком-нибудь чайнике получше, чем викарий читает Библию, – сказала она. – Тебе это поможет в жизни.
В этот момент Том, наклонившись над столом, решил взять в руки ложку, однако Мери, заметив это, поспешила вырвать ее из его рук. Кончилось тем, что драгоценный подарок был сбит со стола и полетел на пол, где со звоном докатился до кровати.
Мери, взвизгнув, вскочила.
– Он не нарочно! – крикнул я. Том испуганно прикрыл руками уши.
Мери, сказав, что она знает, что у него нарочно, а что не нарочно, дала ему хорошего тумака в бок.
– Джек сделал это, и это самое главное.
Она схватила Тома за ухо и потащила его к кровати.
– Где она ? Где она ?
– Вот она, вот она.
Мери увидела ложку и, подняв ее, стала полировать концом фартука.
– Почему я не могу тоже изучать знаки ? – выкрикнул Том. – Я тоже хочу хорошо жить. Я должен, я не грязная крыса. Я сын!
Его длинное, всегда бледное лицо стало багровым, и я вдруг с испугом понял, что он плачет. Я думаю, что и его мать не менее меня была удивлена этим, ибо она тут же подобрела. Я впервые увидел, как она обняла ревущего во весь голос сына и, прижав его к груди, гладила по голове.
– Ты мужчина, – приговаривала она. – Мужчина, добывающий мясо.
Это остановило слезы, и вскоре я увидел, каким взглядом смотрел на меня Том, уютно прижавшийся к животу матери.
– Я ненавижу его, – промолвил он.
Глядя ему в глаза, я каким-то чувством понял, что он ревнует, и это очень удивило меня, но вместе с тем я видел, что он испуган. Когда его мать попыталась высвободиться из его рук, он запротестовал и не хотел ее отпускать.
– Я убью его, – сказал он. – Или утоплю.
Мери Бриттен не стала ему перечить. Она встала на стул и, поднявшись на цыпочках, спрятала краденую серебряную ложечку под стропила.
– Это не ненависть к тебе, – сказала она мне. – Это по-своему нормально, так же как нормально то, что ты боишься его, но я должна сказать вам обоим, что вы ничто друг без друга.
Затем она повернулась к Тому:
– Ты можешь убить его, но это будет так, будто ты отрубил себе руку, потому что именно этот чумазый от сажи паренек может вытянуть нас из этой дыры. Для этого его и растят. Вот для кого ты таскаешь в дом мясо.
Только сейчас я могу написать тебе об этом и могу позволить себе почувствовать, о чем не забывал в течение многих лет. Тогда же я почувствовал лишь звон в ушах, а потом обиду. Я устал, слишком много съел супа, однако же сумел сообразить, что сейчас никто не собирается меня убивать. Мне хотелось одного – спать.
Только сейчас я испытываю настоящий гнев: как могла эта сука говорить такое перед мальцом, давая ему понять, что его растят для определенной цели, как свинью или курицу.
Глава 28
Часы на башне Сент-Джайлс уже давно отбили полночь, а Джек Мэггс все еще сидел за столом, чуть смежив тяжелые веки, чтобы лучше себе представить белую комнатку на Пеппер-Элли-стэйрс, какой она была в те далекие времена. Он был столь глубоко погружен в воспоминания, что, услышав шаги над головой, вообразил на мгновение, что это шаги Ма Бриттен.
Но по быстрому топоту по лестнице он уже понял, что это дочь сумасшедшей.
Нахмурившись, он отложил перо.
Прошло четыре дня с тех пор, как она впервые пришла сюда по скользкой крыше, теперь он уже почти смирился с ее привычкой разглядывать его, когда он об этом не подозревает. С первого взгляда он нашел ее красивой, но теперь его интересовали лишь опасные последствия ее слежки за ним. Она болтлива, любит сплетни. Она и «мисс Молли» Констебл все время о чем-то шепчутся и удивленно вскидывают брови.
Сейчас она вошла так быстро, как героиня на сцену. Она была без туфель и чепца. Ее темные кудри рассыпались по плечам.
– Мистер Мэггс, – сказала она, – ваш секрет известен.
Это было для него ударом, хотя он с виду остался спокойным. Он снова окунул перо в чернила и начал писать следующую строку. Его гостью ничуть не обескуражила его холодность; когда она подошла к нему и стала за его плечом, он сразу понял, что она пытается прочесть то, что он написал. Он поймал ее на этом, но у нее, как у кошки, слизывающей крошки со стола, аппетита больше, чем стыда. Она читала, пока последние строки письма из фиолетовых не превратились в белые,
– Очень умно, – сказала она.
Тогда Джек Мэггс заговорил тем тихим голосом, которым говорил, когда бывал сильно рассержен.
– Я рад, что вам нравится, мадам.
– Если это для того, чтобы скрыть свой секрет, то теперь не стоит волноваться.
– Кто-то уже говорил с мистером Фиппсом? Где его видели?
– Кто заставил вас подумать такое? – Она разговаривала с ним, как с ребенком. – Разве я сказала что-либо, что заставило вас думать о мистере Фиппсе? Я просто сказала: ваш секрет известен.
Джек Мэггс не знал, что нужно этой девушке, но встал и стал собирать бумаги. Письмо он свернул в трубку и сунул во внутренний карман. Короче говоря, он готовился к бегству.
– Вы храбрая девушка, – сказал он сурово. – Вы красивы, и вы сами это знаете, но позволю себе сказать вам следующее: молодые щеголи, когда вы их дразните, наверное, умеют вас прощать, но я уже вышел из этого возраста. Компрене ву?10 Подобные беседы с лакеем говорят о ваших плохих манерах.
– Плохие манеры? – гневно воскликнула Мерси. – Я страшно рисковала, решив сообщить вам эти новости!
– Так сообщайте же.
– Моему хозяину, мистеру Отсу и его жене, всем им уже все известно.
– Что я бываю в этом доме?
– Не это.
Он протянул к ней руку, а она, не поняв его, сунула ему свою ладонь. Он сжал ее так сильно, что это было почти жестоко.
– Вы уже слышали, что они говорят, будто в моей душе полно привидений и домовых?
– Да.
Он хмыкнул и отпустил ее руку.
– Пусть потешат свое любопытство еще дней шесть.
– Они говорят, – пробормотала она, зябко кутаясь в шаль, – что вы заключенный из тюрьмы штата Новый Южный Уэльс.
– Черт знает что!
– Они говорят, что вы сами им это сказали.
– Когда?
– Я услышала об этом только сейчас, а когда он об этом узнал, я не могу сказать.
– Он?
– Хозяин. Он читает мне книги. Хотел почитать и сегодня вечером, но я сказала, что заболела и должна лечь в постель. Мне несдобровать, если он узнает, что меня нет в доме.
Джек Мэггс взял свои башмаки, стоявшие у камина. Это были не туфли покойника, а его собственные ботфорты, высокие, со шнуровкой, из мешочной ткани, сшитые старым сапожником-горбуном из Параматы.
– Вы собираетесь бежать?
Проницательная малышка. Он покрепче, двойным узлом завязал зеленые кожаные шнурки. Затем, отвернувшись, незаметно спрятал кинжал в его обычное место, у правой лодыжки.
– Не убегайте, – попросила она. – Здесь, с нами, вам будет безопаснее.
Джек Мэггс взял эту девчонку за подбородок и сжал его так крепко, что его большой и указательный пальцы обхватили всю ее скулу.
– Вас послали сюда, чтобы задержать меня, а тем временем послать за полицией?
Теперь Мерси видела, что он за человек. Он больно сжал ей подбородок, и в ее глазах была мольба и тревога.
– Подумайте хорошенько, сэр. Зачем мне задерживать вас, когда я знаю, что вы сами задерживаетесь здесь каждую ночь и дремлете в кресле.
Он отпустил ее подбородок, но легче ему не стало. Закрыв пузырек с чернилами, он сунул его в карман, взял перо, но тут же бросил его на стол. Он явно не знал, что ему делать дальше.
– У мистера Бакла была сестра, – сказала Мерси, – он очень любил ее. Его сестра была сослана в Ботани-Бэй12.
Услышав это, Мэггс вдруг переменился, он словно стал прислушиваться к ее словам, и Мерси это заметила.
– Он плакал, увидев ужасные следы от ваших ран. И плакал, когда рассказывал мне об этом. После он не смог прочесть для меня ни строчки из «Айвенго». Он ужасно был расстроен тем, что вы так страдали.
Джек Мэггс снова сел за свой стол. Мерси Ларкин почти одновременно с ним опустилась на ближайший позолоченный стул, на сиденье которого была вышита сцена охоты.
– Мы плакали вместе, – продолжала Мерси.
– И вы тоже, детка?
– Ваш секрет в безопасности.
– Его знают всего лишь хозяин и вся его прислуга, – с горечью промолвил он.
– Я не прислуга. Они называют меня горничной, но это не моя настоящая должность в этом доме. Я знала мистера Бакла с детства. Он читал мне книги на ночь много лет.
– Вы дрожите.
– Нехорошо так пугать меня.
– Я не причиню вам зла. – Он протянул ей одеяло, то самое серое одеяло, которым укрывался сам, когда засыпал здесь. – Но вы должны сказать мне всю правду. Что говорил обо мне этот джентльмен?
– Мистер Отс гипнотизировал вас, – ответила она. – У него были такие маленькие магниты, величиной с пенни.
– Я это знаю.
– Магниты действовали на вашу душу. Они прикладываются, как припарки…
– Я знаю.
– И этими магнитами он вытягивал все из вашей души и переносил вас на другой конец Земли, убеждая, что сейчас лето и вы должны снять рубаху в присутствии леди, и заставлял кричать, когда вы видели, как бьют плетью человека. Вы описали ему заморскую птицу. Вы становились злым и проклинали Господа. Вы сами выдали себя и теперь они знают, что вы беглый каторжник из Нового Южного Уэльса.
– Ублюдок!
– Вы ошибаетесь. Он честный человек и мастер своего дела, каких не сыскать.
– Только не он, а кто-то другой. А этот ученый ублюдок все скрыл от меня.
– Они не осмелились сказать вам, – уже кричала Мерси. – Они думали, что их убьют в собственных постелях. У мистера Отса жена и сын. Если вы исчезнете, то получится, что они тоже нарушили закон, укрывая вас.
– Укрывая?
– Да. Это очень опасно. Сам мистер Бакл может попасть в Ньюгейтскую тюрьму.
Он не знал, что ему делать с ней. Мерси, видимо, догадывалась об этом, потому что снова заговорила и, наклонившись, коснулась его рукава.
– Вы можете полагаться на нас, – заверила она его. – Мы ваши друзья.
Сердце у него сжалось, но он позволил ей уйти без применения силы и без угроз. Он сам сопровождал ее вверх по лестнице и сам закрыл за нею чердачное окно.
Но по быстрому топоту по лестнице он уже понял, что это дочь сумасшедшей.
Нахмурившись, он отложил перо.
Прошло четыре дня с тех пор, как она впервые пришла сюда по скользкой крыше, теперь он уже почти смирился с ее привычкой разглядывать его, когда он об этом не подозревает. С первого взгляда он нашел ее красивой, но теперь его интересовали лишь опасные последствия ее слежки за ним. Она болтлива, любит сплетни. Она и «мисс Молли» Констебл все время о чем-то шепчутся и удивленно вскидывают брови.
Сейчас она вошла так быстро, как героиня на сцену. Она была без туфель и чепца. Ее темные кудри рассыпались по плечам.
– Мистер Мэггс, – сказала она, – ваш секрет известен.
Это было для него ударом, хотя он с виду остался спокойным. Он снова окунул перо в чернила и начал писать следующую строку. Его гостью ничуть не обескуражила его холодность; когда она подошла к нему и стала за его плечом, он сразу понял, что она пытается прочесть то, что он написал. Он поймал ее на этом, но у нее, как у кошки, слизывающей крошки со стола, аппетита больше, чем стыда. Она читала, пока последние строки письма из фиолетовых не превратились в белые,
– Очень умно, – сказала она.
Тогда Джек Мэггс заговорил тем тихим голосом, которым говорил, когда бывал сильно рассержен.
– Я рад, что вам нравится, мадам.
– Если это для того, чтобы скрыть свой секрет, то теперь не стоит волноваться.
– Кто-то уже говорил с мистером Фиппсом? Где его видели?
– Кто заставил вас подумать такое? – Она разговаривала с ним, как с ребенком. – Разве я сказала что-либо, что заставило вас думать о мистере Фиппсе? Я просто сказала: ваш секрет известен.
Джек Мэггс не знал, что нужно этой девушке, но встал и стал собирать бумаги. Письмо он свернул в трубку и сунул во внутренний карман. Короче говоря, он готовился к бегству.
– Вы храбрая девушка, – сказал он сурово. – Вы красивы, и вы сами это знаете, но позволю себе сказать вам следующее: молодые щеголи, когда вы их дразните, наверное, умеют вас прощать, но я уже вышел из этого возраста. Компрене ву?10 Подобные беседы с лакеем говорят о ваших плохих манерах.
– Плохие манеры? – гневно воскликнула Мерси. – Я страшно рисковала, решив сообщить вам эти новости!
– Так сообщайте же.
– Моему хозяину, мистеру Отсу и его жене, всем им уже все известно.
– Что я бываю в этом доме?
– Не это.
Он протянул к ней руку, а она, не поняв его, сунула ему свою ладонь. Он сжал ее так сильно, что это было почти жестоко.
– Вы уже слышали, что они говорят, будто в моей душе полно привидений и домовых?
– Да.
Он хмыкнул и отпустил ее руку.
– Пусть потешат свое любопытство еще дней шесть.
– Они говорят, – пробормотала она, зябко кутаясь в шаль, – что вы заключенный из тюрьмы штата Новый Южный Уэльс.
– Черт знает что!
– Они говорят, что вы сами им это сказали.
– Когда?
– Я услышала об этом только сейчас, а когда он об этом узнал, я не могу сказать.
– Он?
– Хозяин. Он читает мне книги. Хотел почитать и сегодня вечером, но я сказала, что заболела и должна лечь в постель. Мне несдобровать, если он узнает, что меня нет в доме.
Джек Мэггс взял свои башмаки, стоявшие у камина. Это были не туфли покойника, а его собственные ботфорты, высокие, со шнуровкой, из мешочной ткани, сшитые старым сапожником-горбуном из Параматы.
– Вы собираетесь бежать?
Проницательная малышка. Он покрепче, двойным узлом завязал зеленые кожаные шнурки. Затем, отвернувшись, незаметно спрятал кинжал в его обычное место, у правой лодыжки.
– Не убегайте, – попросила она. – Здесь, с нами, вам будет безопаснее.
Джек Мэггс взял эту девчонку за подбородок и сжал его так крепко, что его большой и указательный пальцы обхватили всю ее скулу.
– Вас послали сюда, чтобы задержать меня, а тем временем послать за полицией?
Теперь Мерси видела, что он за человек. Он больно сжал ей подбородок, и в ее глазах была мольба и тревога.
– Подумайте хорошенько, сэр. Зачем мне задерживать вас, когда я знаю, что вы сами задерживаетесь здесь каждую ночь и дремлете в кресле.
Он отпустил ее подбородок, но легче ему не стало. Закрыв пузырек с чернилами, он сунул его в карман, взял перо, но тут же бросил его на стол. Он явно не знал, что ему делать дальше.
– У мистера Бакла была сестра, – сказала Мерси, – он очень любил ее. Его сестра была сослана в Ботани-Бэй12.
Услышав это, Мэггс вдруг переменился, он словно стал прислушиваться к ее словам, и Мерси это заметила.
– Он плакал, увидев ужасные следы от ваших ран. И плакал, когда рассказывал мне об этом. После он не смог прочесть для меня ни строчки из «Айвенго». Он ужасно был расстроен тем, что вы так страдали.
Джек Мэггс снова сел за свой стол. Мерси Ларкин почти одновременно с ним опустилась на ближайший позолоченный стул, на сиденье которого была вышита сцена охоты.
– Мы плакали вместе, – продолжала Мерси.
– И вы тоже, детка?
– Ваш секрет в безопасности.
– Его знают всего лишь хозяин и вся его прислуга, – с горечью промолвил он.
– Я не прислуга. Они называют меня горничной, но это не моя настоящая должность в этом доме. Я знала мистера Бакла с детства. Он читал мне книги на ночь много лет.
– Вы дрожите.
– Нехорошо так пугать меня.
– Я не причиню вам зла. – Он протянул ей одеяло, то самое серое одеяло, которым укрывался сам, когда засыпал здесь. – Но вы должны сказать мне всю правду. Что говорил обо мне этот джентльмен?
– Мистер Отс гипнотизировал вас, – ответила она. – У него были такие маленькие магниты, величиной с пенни.
– Я это знаю.
– Магниты действовали на вашу душу. Они прикладываются, как припарки…
– Я знаю.
– И этими магнитами он вытягивал все из вашей души и переносил вас на другой конец Земли, убеждая, что сейчас лето и вы должны снять рубаху в присутствии леди, и заставлял кричать, когда вы видели, как бьют плетью человека. Вы описали ему заморскую птицу. Вы становились злым и проклинали Господа. Вы сами выдали себя и теперь они знают, что вы беглый каторжник из Нового Южного Уэльса.
– Ублюдок!
– Вы ошибаетесь. Он честный человек и мастер своего дела, каких не сыскать.
– Только не он, а кто-то другой. А этот ученый ублюдок все скрыл от меня.
– Они не осмелились сказать вам, – уже кричала Мерси. – Они думали, что их убьют в собственных постелях. У мистера Отса жена и сын. Если вы исчезнете, то получится, что они тоже нарушили закон, укрывая вас.
– Укрывая?
– Да. Это очень опасно. Сам мистер Бакл может попасть в Ньюгейтскую тюрьму.
Он не знал, что ему делать с ней. Мерси, видимо, догадывалась об этом, потому что снова заговорила и, наклонившись, коснулась его рукава.
– Вы можете полагаться на нас, – заверила она его. – Мы ваши друзья.
Сердце у него сжалось, но он позволил ей уйти без применения силы и без угроз. Он сам сопровождал ее вверх по лестнице и сам закрыл за нею чердачное окно.
Глава 29
За стенами дома бушевала буря. В сумеречной гостиной, которая снилась Джеку Мэггсу, в тени сидел человек в военной форме.
Это вы?
Это я, ответил Призрак.
Мэггс, плотнее завернувшись в клетчатый плед, пытался сонными глазами разглядеть, в каких войсках может служить этот человек. Призрак, словно угадав его желание, зажег газовую лампу. Она горела так ярко, что Мэггс закрыл глаза рукой.
На госте была форма королевской охраны – ярко-синий камзол, черные брюки, под мышкой зажат кивер.
Я из 15-го гусиного, сказал Призрак.
Гусарского, поправил его Джек.
Призрак настаивал на своем и вдруг распахнул камзол, под которым оказалось обнаженное женское тело, – шелковистый кустик волос и нежная грудь с розовыми сосками.
Странно, сказал себе Мэггс, улыбаясь во сне. Но он знал, что это сон, что все это ему кажется, и если он не тронет Призрака, то тот не исчезнет. Мэггсу было тепло и уютно. Газовый свет грел его щеку.
Этот газ чертовски приятная штука, подумал он.
Газа здесь нет, сказал Призрак.
Джек посмотрел на лампу. Она ярко горела. За нею плавали стаи рыб, поблескивая чешуей в искусственном свете.
Я думал, что это газ.
Здесь нет газа.
А потом стало темно. Что-то легонько коснулось лица Джека. По запаху кожи он понял, что это уздечка.
Ты любишь ездить на лошади, Джек?
Уздечка снова коснулась его лица.
Да, сэр.
Я собираюсь на гору Ирвин. Надеюсь, ты умеешь пользоваться теодолитом?
Это капитан Логан?
Во сне Джек Мэггс видел себя все еще улыбающимся. Когда он подошел поближе, чтобы разглядеть лицо Призрака, то убедился, что он точная копия капитана Логана.
Я думал, вы мертвы .
Только не я, ответил Призрак, который уже не был похож на Логана: у него были светлые волосы, и он выглядел моложе Логана. Но на нем была форма 57-го пехотного полка, а уздечка оказалась не уздечкой.
Мы будем составлять карту местности, сэр?
Джек почувствовал, как его сковал холодный ужас. Никаких съемок местности не будет. И никаких уздечек.
Сто ударов плетью, отдал приказ капитан Логан, и хлестать до тех пор, пока я не увижу, костей.
Мэггс стоял, но потом упал. Он не мог вынести, чтобы его видели в таком состоянии. Он шел мимо Сторожки Паркера. Впереди, за аркой у тюремных бараков был проклятый «треугольник». Раддер, палач, ждал команды.
Рыдая, Джек Мэггс повернулся к Призраку, прося милосердия. Тот отвернулся и, взяв коня под уздцы, пошел по дороге, а Джек, схватив круглый камень побольше, бросил ему вслед, целясь в голову. Призрак упал, а спящий человек поднял камень побольше и ударил его еще сильнее. Голова Призрака лопнула, как перезревший плод. Спящий повторял это еще и еще, много раз.
В Лондоне от ветра дрожали стекла в оконных рамах.
Это вы?
Это я, ответил Призрак.
Мэггс, плотнее завернувшись в клетчатый плед, пытался сонными глазами разглядеть, в каких войсках может служить этот человек. Призрак, словно угадав его желание, зажег газовую лампу. Она горела так ярко, что Мэггс закрыл глаза рукой.
На госте была форма королевской охраны – ярко-синий камзол, черные брюки, под мышкой зажат кивер.
Я из 15-го гусиного, сказал Призрак.
Гусарского, поправил его Джек.
Призрак настаивал на своем и вдруг распахнул камзол, под которым оказалось обнаженное женское тело, – шелковистый кустик волос и нежная грудь с розовыми сосками.
Странно, сказал себе Мэггс, улыбаясь во сне. Но он знал, что это сон, что все это ему кажется, и если он не тронет Призрака, то тот не исчезнет. Мэггсу было тепло и уютно. Газовый свет грел его щеку.
Этот газ чертовски приятная штука, подумал он.
Газа здесь нет, сказал Призрак.
Джек посмотрел на лампу. Она ярко горела. За нею плавали стаи рыб, поблескивая чешуей в искусственном свете.
Я думал, что это газ.
Здесь нет газа.
А потом стало темно. Что-то легонько коснулось лица Джека. По запаху кожи он понял, что это уздечка.
Ты любишь ездить на лошади, Джек?
Уздечка снова коснулась его лица.
Да, сэр.
Я собираюсь на гору Ирвин. Надеюсь, ты умеешь пользоваться теодолитом?
Это капитан Логан?
Во сне Джек Мэггс видел себя все еще улыбающимся. Когда он подошел поближе, чтобы разглядеть лицо Призрака, то убедился, что он точная копия капитана Логана.
Я думал, вы мертвы .
Только не я, ответил Призрак, который уже не был похож на Логана: у него были светлые волосы, и он выглядел моложе Логана. Но на нем была форма 57-го пехотного полка, а уздечка оказалась не уздечкой.
Мы будем составлять карту местности, сэр?
Джек почувствовал, как его сковал холодный ужас. Никаких съемок местности не будет. И никаких уздечек.
Сто ударов плетью, отдал приказ капитан Логан, и хлестать до тех пор, пока я не увижу, костей.
Мэггс стоял, но потом упал. Он не мог вынести, чтобы его видели в таком состоянии. Он шел мимо Сторожки Паркера. Впереди, за аркой у тюремных бараков был проклятый «треугольник». Раддер, палач, ждал команды.
Рыдая, Джек Мэггс повернулся к Призраку, прося милосердия. Тот отвернулся и, взяв коня под уздцы, пошел по дороге, а Джек, схватив круглый камень побольше, бросил ему вслед, целясь в голову. Призрак упал, а спящий человек поднял камень побольше и ударил его еще сильнее. Голова Призрака лопнула, как перезревший плод. Спящий повторял это еще и еще, много раз.
В Лондоне от ветра дрожали стекла в оконных рамах.
Глава 30
Перси Бакл искренне сокрушался, что ему не выпало ничего лучшего, как прятать в своем доме беглого каторжника. Однако это не означало, что он намеревался изменить свое решение, хотя оно сулило ему потерю покоя, который он обрел вместе с наследством.
Теперь же мистер Бакл потерял сон, и, к его сожалению, с этим вошло в привычку то, что после полуночи он все еще нуждался в обществе своего «Доброго собеседника», как он ее называл.
Мерси, в переднике горничной, но без чепчика, сидела у ног своего хозяина. Он был рассеян, капризен и все время менял книги для чтения, не зная, на чем остановиться. Сегодня первой книгой была «Айвенго», а затем долгая пьеса Хэзлита о юной леди, которая опозорила героя, и, наконец, – Хэзлита Мерси терпеть не могла, – французский роман мадам Валли, который английским издателем был переименован в «Имогену».
Именно когда он наконец остановил свой выбор на французском романе и, таким образом, заслужил живое внимание своего Доброго Компаньона, ему вдруг показалось, что он слышит шаги на лестнице.
– Слушай! – воскликнул он, вскочив, и приложил руку к уху.
– Ничего нет, – успокоила его Мерси. – Читайте дальше.
– Это он, – промолвил Бакл и отложил книгу.
– Господи! – простонала Мерси, – вы думаете, что он по ночам бродит по дому и думает, как убить всех нас? Если так, то он, должно быть, слабоумный. Проболтался целую неделю у нас и никого даже пальцем не тронул.
– Ш-шш, он уже идет.
– Это даже похуже Хэзлака.
– Хэзлита! – поправил ее Перси Бакл. Он отложил скабрезный французский роман и пристегнул к поясу короткую шпагу, тоже доставшуюся ему вместе с разным хламом в наследство.
Мерси растерянно смотрела на разбросанные книги. Она только начала постигать таинство слов «бальная зала».
– Это ветер, – сказала она.
– Нет, не ветер, – ответил коротышка Бакл, потуже затянув ремень своего домашнего халата и поправляя шпагу. – Потуши свечу.
Мерси крайне неохотно сделала это.
Перси Бакл медленно открыл дверь своей спальни и, остановившись на пороге, стал прислушиваться к каждому звуку в доме.
Он был невысок ростом, не более пяти футов и двух дюймов. У него была слабая грудь, и артрит рук давал себя знать, но за то время, что он был продавцом жареной рыбы, жизнь научила его умению постоять за себя при встрече с теми, кто бесчинствует и ворует, или вообще обижает тебя. Теперь, когда его сердце так сильно и громко билось, что из-за этого он почти ничего не слышал, он решил спуститься вниз, держа шпагу в руке.
Теперь же мистер Бакл потерял сон, и, к его сожалению, с этим вошло в привычку то, что после полуночи он все еще нуждался в обществе своего «Доброго собеседника», как он ее называл.
Мерси, в переднике горничной, но без чепчика, сидела у ног своего хозяина. Он был рассеян, капризен и все время менял книги для чтения, не зная, на чем остановиться. Сегодня первой книгой была «Айвенго», а затем долгая пьеса Хэзлита о юной леди, которая опозорила героя, и, наконец, – Хэзлита Мерси терпеть не могла, – французский роман мадам Валли, который английским издателем был переименован в «Имогену».
Именно когда он наконец остановил свой выбор на французском романе и, таким образом, заслужил живое внимание своего Доброго Компаньона, ему вдруг показалось, что он слышит шаги на лестнице.
– Слушай! – воскликнул он, вскочив, и приложил руку к уху.
– Ничего нет, – успокоила его Мерси. – Читайте дальше.
– Это он, – промолвил Бакл и отложил книгу.
– Господи! – простонала Мерси, – вы думаете, что он по ночам бродит по дому и думает, как убить всех нас? Если так, то он, должно быть, слабоумный. Проболтался целую неделю у нас и никого даже пальцем не тронул.
– Ш-шш, он уже идет.
– Это даже похуже Хэзлака.
– Хэзлита! – поправил ее Перси Бакл. Он отложил скабрезный французский роман и пристегнул к поясу короткую шпагу, тоже доставшуюся ему вместе с разным хламом в наследство.
Мерси растерянно смотрела на разбросанные книги. Она только начала постигать таинство слов «бальная зала».
– Это ветер, – сказала она.
– Нет, не ветер, – ответил коротышка Бакл, потуже затянув ремень своего домашнего халата и поправляя шпагу. – Потуши свечу.
Мерси крайне неохотно сделала это.
Перси Бакл медленно открыл дверь своей спальни и, остановившись на пороге, стал прислушиваться к каждому звуку в доме.
Он был невысок ростом, не более пяти футов и двух дюймов. У него была слабая грудь, и артрит рук давал себя знать, но за то время, что он был продавцом жареной рыбы, жизнь научила его умению постоять за себя при встрече с теми, кто бесчинствует и ворует, или вообще обижает тебя. Теперь, когда его сердце так сильно и громко билось, что из-за этого он почти ничего не слышал, он решил спуститься вниз, держа шпагу в руке.