Страница:
– Вот голоса бога! – закричал Педратен.
Океан проревел ему в ответ сотней языков. Они начали спускаться вниз по мокрым, ненадежным ступеням, вырезанным в скале. По мере спуска рев волн становился таким оглушительным, что Невину казалось, что в его ушах и сознании звучит эхо этого рева.
Все трое стали на колени на мокрую гальку у самой кромки воды и вознесли к оракулу руки с распростертыми ладонями. Каждая огромная волна являлась как знамение, обдавая брызгами скалы и кружась в белом пенном водовороте почти у их колен.
– О, могущественный Умм, – взывал Невин. – Мы молим тебя: помоги нам выбрать истинного короля Дэвери. О, могущественный Умм, возведи на трон истинного короля, и никого иного. О, могущественный Умм, дай нам силу разоблачить неправду.
Одна за другой из океана накатывали волны, покрытого туманом океана, волны, которые могли донести эти слова до берегов Элдифа и до берегов любой другой земли. Волны ревели и шумели в ответ Невину что-то непостижимое. Неожиданно Кинрей всхлипнул и поднялся на ноги, взгляд его был неподвижен, он находился в глубоком трансе. Когда он заговорил, его тонкий, юношеский тенор превратился в глубокий и глухой, он звучал как бьющиеся о скалы волны:
– Посмотрите на северо-запад. Юноша, которому предстоит быть королем, родился на северо-западе. Король всего Дэвери и Элдифа родился в озере среди рыб и водяного тростника. Он будет тем, кто принесет мир.
С коротким криком Кинрей потерял сознание и упал, растянувшись во весь рост. Бог покинул его. Невин с Педратеном подняли юношу и отнесли его от воды в небольшое укрытие под выступом скалы. Педратен снял с себя плащ и завернул в него Кинрея.
– Невин, он священнослужитель, которые встречаются раз в сто лет. Он придет мне на смену и превзойдет в тысячу раз. Я каждый день благодарю бога за то, что он послал мне его.
– Да, ты прав. Но в том, что он попал сюда, есть и его спасение. Я не знаю, что с ним случилось бы, если бы он не пошел по этому пути.
– О, его в семье считали немного туповатым ребенком. Они привели его сюда, прося совета у бога, когда он был совсем маленьким мальчиком, и с тех пор он остался здесь навсегда. Иногда я задаюсь вопросом, не течет ли в нем кровь Западного народа, но, разумеется, я не могу спросить об этом у его родственников.
Он отечески положил руку на щеку юноши. – Она холодна, как лед. Надо убрать его из этой сырости.
– Нет ничего легче. Давай мне его.
Невин призвал спиритов стихии, он почти машинально сделал это среди ярости и водоворота стихии, и попросил их облегчить вес юноши. С их помощью он поднял Кинрея как мешок с зерном и свободно не отдыхая и не задыхаясь, понес его по ступеням вверх. Он отнес юношу подальше от скал, осторожно положил его на упругую траву. Педратен в изумлении наблюдал за происходящим. Через несколько минут Кинрей замотал головой и открыл глаза.
– Я скоро смогу ходить, – ваша святейшество, – прошептал он.
– Когда ты будешь к этому готов и ни минутой раньше, юноша. – Педратен опустился рядом с ним на колени. – И скоро ты научишься управлять божественной силой.
Невин отошел от них на несколько шагов и посмотрел на клубящийся над океаном туман. Голоса бога тихим эхом доносились издалека. – Северо-запад, – подумал Невин; я только зря потеряю время, если пойду в Кермор. – У Невина не было сомнения, что знамение верно; оно было подкреплено ритуалом и драматическим телесным появлением оракула. Чувствительный талант телекинеза Кинрея проник в глубину национальной души Дэвери. «Рожденный среди рыб и тростника» – это особенная фраза беспокоила его, но Невин был уверен, что со временем все выяснится. В целом и общем он был доволен. Лишь позже он вспомнил прозвучавшую в предзнаменовании фразу: «Король всего Дэвери и всего Элдифа», что бы это могло означать?
В этот же день после обеда, пока Кинрей спал, Невин и Педратен пошли в палату Рукописей, занимавшую весь второй этаж башни. С помощью еще одного новообращенного они сели за стоящий у окна стол и углубились в изучение запыленных старинных рукописей генеалогических описаний. Откладывая одну за другой рукописи, они составляли список наследников по прямой мужской линии и не прямой, идущей от ветви женщин королевских кровей. Одно имя повторялось три раза: Марен, наследный принц небольшого королевства Пайдон, отдаленно связанный с троном Элдифа, по линии матери основательно претендующий на Кантрэй, и наиболее непосредственно на Кермор по линии принца Кобрена, сына Даннена. Осознав, что мужчина по линии Даннена может в один прекрасный день завладеть троном всего Дэвери, Невин вздрогнул от пронзившего его холодом Двуумера. Это была как раз та разновидность иронии, которую, казалось, любил Властелин Вэйр.
– Меня интересует этот юноша. – Невин постучал костлявым пальцем по имени. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Нет. Пайдон далеко отсюда. Временам я даже сталкиваюсь с трудностями в получении правильной информации для моих записей.
– Ты не думаешь, что юноша мог умереть или что-нибудь в этом роде?
– Сомневаюсь, кто-нибудь непременно рассказал бы мне о смерти наследного принца. Я имел в виду, что я никогда не видел ни его, ни мать. Однажды я видел его отца, Каселу было тогда… лет двенадцать, я бы сказал. Он произвел на меня впечатление хорошего мальчика, но прошло столько времени, кто знает, что случилось за это время?
Чтобы их план был успешным, необходима была помощь по меньшей мере одного могущественного жреца Бел, и Невин вместо того, чтобы преодолевать сотни миль до Пайдона, отправился назад в Дэвери. Посмотреть на молодого принца Марена он поручил странствующему со своим алтарем у границ королевства Адерину. Невин контактировал с ним посредством пламени костра по дороге в Дэвери.
– Я думаю, мы нашли претендента на престол. – Образ Адерина улыбался, но это была задумчивая улыбка. – Пайдон суровое место, но это та суровость, которая нужна, она заставляет людей бороться за свое существование. На меня произвел сильное впечатление король Касел; он обладает благородством редким даже в лучшие времена. Молодой принц соответствует своему возрасту, но ему всего пять лет, так что рано говорить о том, что из него получится. Но он выглядит здоровым ребенком. Было бы жаль, если бы он умер в детские годы.
– Все, что ты говоришь верно. Но у Касела может быть еще сын, и не один. Я не люблю хранить весь мед в одном мехе.
– Также, как и я. Но мы вынуждены делать это. Проблема состоит в том, что у нас и так слишком много так называемых королей.
– Совершенно верно. А как насчет знамений?
– Вернее быть не могут. Форт Друлок – личная резиденция Касела, там родился и молодой принц. Это укрепленный остров, находящийся прямо посреди озера.
– Великолепно! Спасибо за помощь. Я направляюсь в Лагхарн. Я помню верховного жреца Бел честным, благородным человеком – если только он еще жив.
Так как Лагхарн находился довольно далеко от границы Кермора, то на него не подействовало опустошение, несомое войной. Он все еще был самым процветающим и большим городом Дэвери. Центр по производству стали, он постоянно был покрыт темной пылью, идущей от плавилен, кузниц и, конечно же, от больших коксовых печей. Над городом висела дымка, окрашивающая небо в желтый цвет. Невин держал путь в центр города, где среди покрытых копотью древних дубов стоял храм Белл. Невина хорошо знали в храме, и как только он вошел в священную рощу, к нему бросились неофиты, чтобы взять у него лошадь и мула. К его великому облегчению Олейт, верховный жрец, был еще жив, хотя его и мучили боли в суставах. Неофит провел Невина в покои Олейта, комната была абсолютно пустой, на полу лежал лишь жесткий соломенный тюфяк, да стоял единственный стул.
– Прости меня, что я не встаю, Невин. У меня сегодня страшно болит спина.
– Тебе надо сменить постель. Я не говорю, что она должна быть мягкой или более комфортной, что грешно для тебя; просто ее надо убрать со сквозняка.
– Я подумаю об этом.
Неофит принес Невину невысокую табуретку, а сам ушел. Невин, не откладывая дело в долгий ящик, тут же приступил к изложению своего замысла. Духовенство храма Бел занималось «правильным» толкованием знамений и пророчеств, это происходило от того, что к ним приходило множество людей с озадачившими их снами или событиями. Когда приходило время, именно они провозглашали нового короля и совершали монаршие бракосочетания.
– И я не сомневаюсь, что, взойдя на трон, он вознаградит храмы, – закончил Невин.
– Сомневаешься ты или нет, но почему ты пришел ко мне, вместо того, чтобы пойти к верховному жрецу Святого Города?
– Недавно я был там. Я узнал, что новым верховным жрецом стал Гварговен.
– Хм. Он, конечно, что бы я ни думал о нем, стоит выше меня.
Какое-то время они мысленно оценивали друг друга, решая, как много они могут сказать друг другу вслух. Так как он рисковал меньше, первым заговорил Невин.
– Я понимаю, что традиционно верховная власть принадлежит духовенству Дэвери, но, насколько я помню, это ни что иное, как лишь традиция – закона, дающего им это право нет.
– Совершенно верно, – глаза у Олейта блеснули.
– Эта традиция может наносить вред, если поддерживает несправедливые притязания на престол.
– В то время как Лагхарн поддерживает справедливые? – Олейт сложил домиком кончики пальцев и какое-то время не отрываясь смотрел на них. – Всего лишь через восемь дней в Лагхарне состоится Совет северных храмов.
– Не может духовенство Форта Дэвери прислать своего представителя?
– Конечно, но всегда есть возможность лично переговорить с надежными людьми. Возвращайся сюда после Совета, мы снова обо всем переговорим.
Невин направился в небольшую деревню, находящуюся примерно в десяти милях от города и остановился там в амбаре фермера под предлогом сбора лекарственных трав поблизости от деревни. Так как не только фермер, но вся деревня была рада соседству знахаря, скоро он стал хорошо известен. На вторую неделю его пребывания там, к Невину прибежала маленькая дочка мельника, чтобы рассказать о пришедшем чуде: коза родила двухголового козленка. В основном из-за того, что девочка ожидала, что знахарь пойдет взглянуть на козленка, Невин отправился с ней в деревню. Большинство жителей толпилось возле небольшого загона. Перевешиваемый уродливой частью тела, козленок не мог даже стоять, мать вылизывала его и в перерывах между этим занятием беспомощно блеяла.
– Он, несомненно, не проживет и дня, – заметил Невин мельнику.
– Не могу не согласиться с вами. Вы думаете, кто-нибудь наслал на моих коз порчу?
– Не думаю. Невин собрался было углубиться в обсуждение о взаимосвязи четырех жизненных соков в организме животных, но тут ему в голову пришла намного лучшая идея. – Держу пари, что это бог посылает нам знамение. Может ли жить животное с двумя головами? Конечно же нет. Так чем лучше королевство, имеющее две головы?
Толпа согласно внимала ученым речам.
– Готов биться об заклад, что вы правы, – сказал мельник. – Я пошлю своего старшего сына с этим известием к местному жрецу.
– Так и сделай, я уверен, что жреца это заинтересует.
Возвратившись в Лагхарн, Невин обнаружил, что слух о двухголовом козленке достиг города. Как только они остались с Олейтом наедине, тот упомянул об этом.
– Хотя ты сам истолковал это знамение в деревне, я уверен, что его в самом деле послал Великий Бел. Ты истолковал это знамение также, как сделал бы это и я. Если войны будут продолжаться и дольше, то не останется никакого королевства, за которое надо будет бороться, останется лишь кучка незначительных лордов, грызущихся между собой из-за границ. Мы обсуждали этот вопрос во время Совета. В конце концов, кто защитит храмы, если не король?
– Совершенно верно.
Олейт какое-то время рассеянно смотрел в сторону, но даже заговорив, он избегал встретиться взглядом с Невином.
– Произошла небольшая дискуссия по поводу Гверговена. Кажется, что часть духовенства, мягко говоря, недовольна его верховенством в Святом Городе.
– Вот что… я это предполагал.
– Существуют весомые основания для этого недовольства, во всяком случае, если верить некоторым слухам. – Он опять надолго замолчал. – Я не думаю, что им стоит беспокоить тебя. Позволь мне только рассказать им то, что я считаю, внушает наибольшее беспокойство.
– Я полностью полагаюсь на рассудительность вашего святейшества.
– Благодарю. Тем не менее, ты можешь рассчитывать на любую помощь северных храмов. Ах, временами я чувствую такую усталость! Мы говорим о планах, которые займут не один год, но кто лучше старого человека может приступить к осуществлению этого плана, человека, который может передать свою мудрость молодым последователям, которым суждено претворить этот план в жизнь?
– Совершенно верно. Я думаю, что никто из духовенства Святого Города ничего не узнает?
Олейт молча улыбнулся в ответ, на вопрос подобного типа можно было ответить лишь молчанием.
Поздней осенью, когда уже деревья вдоль дороги стояли застывшими, а в утреннем небе порошил снежок, Невин вернулся в Брин Торейдик. Воздух в закрытых на такое долгое время пещерах был сырой и затхлый. Он развел огонь, проветрил все помещения, затем взял мула и отправился в деревню за продуктами. Когда он въехал в деревню, каждый спешил поприветствовать его. Они знали, кем он был на самом деле, и гордились, что в их деревне есть такое, чего не было в других деревнях, по крайней мере, они об этом не слышали: у них был собственный колдун. Пока Невин упаковывал сыр, ветчину и ячмень для каши, он слушал летние деревенские сплетни, большинство из которых касалось Белиан, которая была беременна байстрюком, но не говорила, кто был его отец. Когда Невин проходил мимо дома кузнеца, его жена Игрейна зазвала его выпить кружку пива.
– Вы еще не видели Белиан? – спросила она, как бы невзначай.
– Я знал о ребенке еще до моего отъезда, я собираюсь к ним на ферму за сушеными яблоками, тогда и посмотрю, как она поживает.
– Я не сомневаюсь, что она легко все переживет. Ей можно позавидовать, она рожает как кошка. – Она какое-то время поколебалась, бросая на старика хитрый взгляд, потом все-таки проговорила: – Любезный Невин, здесь некоторые говорят, что у нее этот ребенок от одного из ваших духов.
Невин так расхохотался, что от смеха захлебнулся пивом, Игрейна выглядела разочарованной: такое хорошее предположение разбилось вдребезги.
– Уверяю тебя, что парень был вполне настоящий, из крови и плоти, и исходя из того, что вышло, кровь у него довольно таки горячая. А то, что она ничего не говорит, так она никогда не отличалась разговорчивостью.
Белиан родила ребенка несколькими днями позже. Невин прибирался в пещерах, когда прибежал ее старший сын и сказал, что Ма рожает нового ребенка. Пока Невин уложил некоторые травы и спустился в деревню, сбылось предсказание Игрейны: Белиан уже родила сына и так же легко, как обычно. Пока повитуха обмывала ребенка и устраивала Белиан поудобнее, Невин и Баннек сели у очага.
– Ну и как ты на это смотришь? – спросил Невин.
– Если ей так уж хотелось ребенка, я бы предпочел, чтобы она вышла замуж, но Белл всегда была своевольной. Повитуха сказала, что ребенок здоровый, так что это уже неплохо. На ферме никогда не помешает лишняя пара рук.
Тяжело вздохнув, Баннек пошел к загону для коз. Невин вытянул ноги поближе к огню и задумался о Мэтене. Вскоре его образ появился в огне, сначала это была крошечная фигурка, затем она начала увеличиваться пока Невин не смог хорошо рассмотреть все место действия. Мэтен сидел в грязной таверне с десятком таких же как и он людей, все они много пили и смеялись. У каждого из них на поясе висел кинжал, их рукоятки были украшены тремя одинаковыми серебряными шарами. Один из сидящих за столом людей от нечего делать вынул из ножен кинжал и вырезал на крышке стола полукруглое углубление, Невин увидал, что клинок был сделан из какого-то особого металла. – Что-то наподобие серебра, – подумал он, но видимость была недостаточно четкой, и он не мог с уверенностью определить, что же это все-таки было. Что было очевидным, так это то, что Мэтен нашел себе место в отряде наемников. На первых порах Невин почувствовал сожаление по этому поводу, но затем, поразмыслив, он пришел к выводу, что это и к лучшему; такой отряд, который не принадлежит постоянно никому, может быть в будущем полезен. Он сделал в памяти заметку, чтобы не терять след Мэтена и его отряда.
Немного погодя он пошел взглянуть на Белиан, которая, сидя в постели, держала у груди ребенка. Младенец был крупным, он весил не меньше восьми фунтов, головку Даумера покрывали мягкие, светлые волосики, он жадно сосал грудь, время от времени причмокивая от удовольствия.
– Скоро у меня будет много молока, – сказала Белиан, – иначе этого звереныша не выкормить.
– Вне всякого сомнения. Ты скучаешь об его отце?
Белиан ответила не сразу, поднося ребенка к другой груди, она о чем-то раздумывала.
– Немного, – ответила она наконец. – Все это время на ферме было так много работы, что мне некогда было особо об этом задумываться. Но теперь, когда почти наступила зима, я поймала себя на мысли, что думаю о нем. Надеюсь, что он в безопасности и у него все в порядке. Лучше думать о том, где он сейчас находится, чем ходить на его могилу.
– Да, с этой стороны ты права.
Улыбаясь, Белиан нежно погладила пушок на голове у ребенка. – Он немного отличается от остальных моих детей, когда они были новорожденными. Он похож на Мэтена с его кудрявыми волосами, но со временем, когда он вырастет, он будет такой же, как мы. Растить ребенка немного схоже с рукоделием – вы шьете платье теми нитками, которые у вас есть, но то, какую выкройку сделать, это зависит от вас самих.
Невин неожиданно улыбнулся. Она только что, сама того не ведая, дала ему недостающий кусочек его плана. Что может быть правильнее мысли: чтобы иметь истинного и благородного короля, надо сначала вырастить принца. Марен был еще столь мал и податлив, что ему необходим был домашний учитель, который отвечал бы за его должное воспитание.
– Один из нас должен найти путь во дворец, – подумал Невин. Без сомнения мальчик вырастет достойным человеком, если мы заложим нужный фундамент.
Этой ночью, когда Невин шел на свой холм, луна как раз была в зените. Со стороны озера надвигались облака, отбрасывая на спящую округу движущиеся тени. Темные тени уже давно убили в Дэвери всю радость. Невин сам себе улыбнулся. В глубине своего сердца он чувствовал приближение мира и победу Света.
3
На возвышении в центре большого зала стояло кресло с высокой резной спинкой, на кресле сидел король всего Элдифа и небольшой части Дэвери, которую в состоянии были удерживать его войска. Позади него висел прекрасной работы гобелен изображающий сидящую на лошади Эпону в окружении свиты. По обе стороны гобелена висели длинные голубые знамена, расшитые серебром с вышитым зеленым драконом, гербом Элдифа. У ног короля лежал голубой с зеленым ковер, прикрывающий инкрустированный аспидным сланцем пол. Рядом сидел его бард; за спиной стояла стража; в ожидании с золотыми кубками и кувшинами меда в руках стояли пажи. Король же, между тем, спал, завалясь набок и похрапывая, из его беззубого рта стекала слюна по морщинистому, обвислому подбородку. В стороне от него в круглом пространстве зала продолжали пировать со своими воинами лорды, стараясь не замечать своего сеньора.
Отряд наемников, как им и полагалось, сидел в самом конце зала, из двери их обдавало сквозняком, а из камина – дымом, но откинувшись на спинку кресла Мэтен мог видеть возвышение и спящего короля. Через несколько минут на возвышение поднялся наследник престола принц Кадлу и нерешительно склонился над отцом. Принц Кадлу был тощим, сухопарым, с вытянутым лицом, мускулы у него были тугие и крепкие от долгих лет проведенных в седле. Его цвета вороного крыла волосы часто перемежались с сединой, а василькового цвета глаза были в паутине морщин. Но он продолжал оставаться одним из лучших в искусстве владения мечом.
Кадлу взял короля за руку и потряс ее, пытаясь разбудить. В окружении стражи, с растеряно идущими позади пажами с подносами в руках, принц увел отца из зала. Все с облегчением вздохнули. Карадок наклонился к Мэтену и прошептал:
– Бьюсь об заклад, что множество людей предпочли бы увидеть сидящим на этом причудливом кресле нашего принца.
– Навряд ли бы ты проспорил. Послушай, я изнываю от любопытства. Что тебе сказал принц, когда он позвал тебя к себе после обеда?
– Предложил принять нас в свое войско. Я отказался.
– Что ты сказал?!
– Я отказался от его предложения. – Карадок замолчал и отхлебнул мед. – Я поблагодарил его за честь, но я предпочитаю наниматься каждое лето к кому-нибудь другому, чем присягать на верность одному хозяину.
– Ах, будь ты проклят!
– Послушай, Мэто, я знаю, что снова относиться к разряду благородных людей и всему, что с этим связано – это звучит великолепно, но обладатель серебряного клинка должен быть свободен в выборе, на чьей стороне сражаться, если не хочет оказаться после поражения повешенным.
– Да, ты прав, мы слишком часто меняли противников, чтобы с нами обращались с почтением независимо от того, что говорит о нас принц.
– Совершенно верно, и имей в виду, никому об этом разговоре ни слова.
– Я на твоем месте не волновался бы об этом, ты должен знать, что все мы готовы идти за тобой на смерть.
Карадок отвел взгляд в сторону, в глазах у него стояли слезы. Мэтен смутился и счел за лучшее прекратить разговор.
Прихлебывая мед, Мэтен размышлял об отряде: семьдесят пять сильных, как демоны сражающихся воинов, которых пьянит вид крови. На его формирование у Карадока ушло три года, он не пожалел на это труда, с трудом собирая подходящих людей, заключая с ними сделки, пока не добился таких результатов, что даже принц задумал включить его отряд в свое войско. У каждого воина их отряда на поясе висел неповторимый кинжал Ото. Лучшие кузнецы королевского двора на коленях умоляли его раскрыть секрет металла, но тот не соглашался сделать это ни за какие сокровища. Однажды Ото заметил Мэтену, что когда-нибудь, когда он встретит достойного парня, он передаст ему свой секрет, но покаместь кузнеца достойного этой тайны, не встречалось.
После тяжелых летних боев все войска Элдифа, и связанные обязательством, и наемные расположились на зимних квартирах в королевском дворце Абернаут. Сражения затянулись до самой осени; в горах продолжались мелкие стычки с отрядами Кермора, или же предпринимались рейды к границам Пайдона, который Элдиф упорно продолжал называть мятежной провинцией. Ходили слухи, что весной будет предпринята настоящая атака на Пайдон, но такие слухи были каждую зиму. Дело было в том, что Элдиф не имел возможности собрать столько людей и продовольствия, чтобы завоевать Пайдон, имея в два раза больше врагов на восточных границах. По правде говоря, Мэтену было совершенно безразлично, с кем они будут воевать весной. Что для него имело значение – так это чтобы зиму они провели в сытости и тепле.
Чтобы избежать пьяных драк между своими людьми и людьми короля, Карадок еще до завершения грандиозного празднества повел серебряных клинков в свои казармы. Когда они проходили через стражу, Мэтен замедлил шаг, приноравливаясь к темпу Каудера, который на своих искалеченных ногах не поспевал за остальными. С топотом копыт и клацанием подбитых гвоздями подметок в ворота вошел личный отряд охраны короля. Не один час простояв на страже, они были голодны и горели желанием попасть на празднество. Несмотря на то, что им предстояло пройти еще множество комнат, стражники принялись ругаться и кричать на Мэтена и Каудера, чтобы те отошли в сторону. Они оба не имели ничего против этого, но Каудеру не было места куда отступить, и ему ничего не оставалось, как медленно прихрамывать вперед. Один из всадников наклонился из седла:
– Эй ты, кролик, двигай вперед, не валяй дурака! Они вынуждены бегать на таких же искривленных от рождения ногах!
Раздался смех. Мэтен в бешенстве оглянулся вокруг и схватился за меч, но Каудер удержал его руку.
– Не стоит, я привык, что надо мной насмехаются.
Они продолжали путь, Каудер пытался идти быстрее.
– Ты посмотри, как он подпрыгивает! – закричал другой стражник, – ты совершенно правильно сравнил его с кроликом.
В ответ на этот выпад командир отряда, ехавший впереди, повернул коня и рысью вернулся назад. – Придержите языки, ублюдки!
Это был молодой Овайн, он был в ярости.
– Кто вы такие, чтобы насмехаться над человеком обиженным богами?
– Эй, послушай, парень!
Овайн подобно стреле, выпущенной из лука, вылетел из седла. Он подбежал к стражнику, стащил его с лошади и опрокинул на булыжник, прежде чем тот успел как-то среагировать. Охранник с проклятиями вскочил с земли и бросился на Овайна, но тот одним ударом свалил его с ног. Смех и свист внезапно смолкли.
– Я не желаю больше слышать никаких насмешек над человеком, который ничего не в силах изменить!
Мертвую тишину нарушали лишь лошади, нервно перебирающие ногами. Приятно пораженный Мэтен задержал взгляд на Овайне. Ему едва ли было семнадцать, но несмотря на столь юный возраст он уже три года участвовал в войне. Он был самым высокомерным человеком, из тех, с кем доводилось встречаться Мэтену. Ему было недостаточно эмблемы Элдифа – дракона, вышитого на рубахе, на его одежде, клинке, седле – на всем его снаряжении был изображен его личный девиз: атакующий сокол. Он лучше всех при дворе, а может быть и во всем королевстве, владел мечом и его товарищи-воины знали об этом. Спешившимся всадникам оставалось только поднять с земли бесчувственного воина, положить его поперек седла и продолжать свой путь. Отрывисто, по-дружески кивнув Каудеру, Овайн последовал за отрядом.
Океан проревел ему в ответ сотней языков. Они начали спускаться вниз по мокрым, ненадежным ступеням, вырезанным в скале. По мере спуска рев волн становился таким оглушительным, что Невину казалось, что в его ушах и сознании звучит эхо этого рева.
Все трое стали на колени на мокрую гальку у самой кромки воды и вознесли к оракулу руки с распростертыми ладонями. Каждая огромная волна являлась как знамение, обдавая брызгами скалы и кружась в белом пенном водовороте почти у их колен.
– О, могущественный Умм, – взывал Невин. – Мы молим тебя: помоги нам выбрать истинного короля Дэвери. О, могущественный Умм, возведи на трон истинного короля, и никого иного. О, могущественный Умм, дай нам силу разоблачить неправду.
Одна за другой из океана накатывали волны, покрытого туманом океана, волны, которые могли донести эти слова до берегов Элдифа и до берегов любой другой земли. Волны ревели и шумели в ответ Невину что-то непостижимое. Неожиданно Кинрей всхлипнул и поднялся на ноги, взгляд его был неподвижен, он находился в глубоком трансе. Когда он заговорил, его тонкий, юношеский тенор превратился в глубокий и глухой, он звучал как бьющиеся о скалы волны:
– Посмотрите на северо-запад. Юноша, которому предстоит быть королем, родился на северо-западе. Король всего Дэвери и Элдифа родился в озере среди рыб и водяного тростника. Он будет тем, кто принесет мир.
С коротким криком Кинрей потерял сознание и упал, растянувшись во весь рост. Бог покинул его. Невин с Педратеном подняли юношу и отнесли его от воды в небольшое укрытие под выступом скалы. Педратен снял с себя плащ и завернул в него Кинрея.
– Невин, он священнослужитель, которые встречаются раз в сто лет. Он придет мне на смену и превзойдет в тысячу раз. Я каждый день благодарю бога за то, что он послал мне его.
– Да, ты прав. Но в том, что он попал сюда, есть и его спасение. Я не знаю, что с ним случилось бы, если бы он не пошел по этому пути.
– О, его в семье считали немного туповатым ребенком. Они привели его сюда, прося совета у бога, когда он был совсем маленьким мальчиком, и с тех пор он остался здесь навсегда. Иногда я задаюсь вопросом, не течет ли в нем кровь Западного народа, но, разумеется, я не могу спросить об этом у его родственников.
Он отечески положил руку на щеку юноши. – Она холодна, как лед. Надо убрать его из этой сырости.
– Нет ничего легче. Давай мне его.
Невин призвал спиритов стихии, он почти машинально сделал это среди ярости и водоворота стихии, и попросил их облегчить вес юноши. С их помощью он поднял Кинрея как мешок с зерном и свободно не отдыхая и не задыхаясь, понес его по ступеням вверх. Он отнес юношу подальше от скал, осторожно положил его на упругую траву. Педратен в изумлении наблюдал за происходящим. Через несколько минут Кинрей замотал головой и открыл глаза.
– Я скоро смогу ходить, – ваша святейшество, – прошептал он.
– Когда ты будешь к этому готов и ни минутой раньше, юноша. – Педратен опустился рядом с ним на колени. – И скоро ты научишься управлять божественной силой.
Невин отошел от них на несколько шагов и посмотрел на клубящийся над океаном туман. Голоса бога тихим эхом доносились издалека. – Северо-запад, – подумал Невин; я только зря потеряю время, если пойду в Кермор. – У Невина не было сомнения, что знамение верно; оно было подкреплено ритуалом и драматическим телесным появлением оракула. Чувствительный талант телекинеза Кинрея проник в глубину национальной души Дэвери. «Рожденный среди рыб и тростника» – это особенная фраза беспокоила его, но Невин был уверен, что со временем все выяснится. В целом и общем он был доволен. Лишь позже он вспомнил прозвучавшую в предзнаменовании фразу: «Король всего Дэвери и всего Элдифа», что бы это могло означать?
В этот же день после обеда, пока Кинрей спал, Невин и Педратен пошли в палату Рукописей, занимавшую весь второй этаж башни. С помощью еще одного новообращенного они сели за стоящий у окна стол и углубились в изучение запыленных старинных рукописей генеалогических описаний. Откладывая одну за другой рукописи, они составляли список наследников по прямой мужской линии и не прямой, идущей от ветви женщин королевских кровей. Одно имя повторялось три раза: Марен, наследный принц небольшого королевства Пайдон, отдаленно связанный с троном Элдифа, по линии матери основательно претендующий на Кантрэй, и наиболее непосредственно на Кермор по линии принца Кобрена, сына Даннена. Осознав, что мужчина по линии Даннена может в один прекрасный день завладеть троном всего Дэвери, Невин вздрогнул от пронзившего его холодом Двуумера. Это была как раз та разновидность иронии, которую, казалось, любил Властелин Вэйр.
– Меня интересует этот юноша. – Невин постучал костлявым пальцем по имени. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Нет. Пайдон далеко отсюда. Временам я даже сталкиваюсь с трудностями в получении правильной информации для моих записей.
– Ты не думаешь, что юноша мог умереть или что-нибудь в этом роде?
– Сомневаюсь, кто-нибудь непременно рассказал бы мне о смерти наследного принца. Я имел в виду, что я никогда не видел ни его, ни мать. Однажды я видел его отца, Каселу было тогда… лет двенадцать, я бы сказал. Он произвел на меня впечатление хорошего мальчика, но прошло столько времени, кто знает, что случилось за это время?
Чтобы их план был успешным, необходима была помощь по меньшей мере одного могущественного жреца Бел, и Невин вместо того, чтобы преодолевать сотни миль до Пайдона, отправился назад в Дэвери. Посмотреть на молодого принца Марена он поручил странствующему со своим алтарем у границ королевства Адерину. Невин контактировал с ним посредством пламени костра по дороге в Дэвери.
– Я думаю, мы нашли претендента на престол. – Образ Адерина улыбался, но это была задумчивая улыбка. – Пайдон суровое место, но это та суровость, которая нужна, она заставляет людей бороться за свое существование. На меня произвел сильное впечатление король Касел; он обладает благородством редким даже в лучшие времена. Молодой принц соответствует своему возрасту, но ему всего пять лет, так что рано говорить о том, что из него получится. Но он выглядит здоровым ребенком. Было бы жаль, если бы он умер в детские годы.
– Все, что ты говоришь верно. Но у Касела может быть еще сын, и не один. Я не люблю хранить весь мед в одном мехе.
– Также, как и я. Но мы вынуждены делать это. Проблема состоит в том, что у нас и так слишком много так называемых королей.
– Совершенно верно. А как насчет знамений?
– Вернее быть не могут. Форт Друлок – личная резиденция Касела, там родился и молодой принц. Это укрепленный остров, находящийся прямо посреди озера.
– Великолепно! Спасибо за помощь. Я направляюсь в Лагхарн. Я помню верховного жреца Бел честным, благородным человеком – если только он еще жив.
Так как Лагхарн находился довольно далеко от границы Кермора, то на него не подействовало опустошение, несомое войной. Он все еще был самым процветающим и большим городом Дэвери. Центр по производству стали, он постоянно был покрыт темной пылью, идущей от плавилен, кузниц и, конечно же, от больших коксовых печей. Над городом висела дымка, окрашивающая небо в желтый цвет. Невин держал путь в центр города, где среди покрытых копотью древних дубов стоял храм Белл. Невина хорошо знали в храме, и как только он вошел в священную рощу, к нему бросились неофиты, чтобы взять у него лошадь и мула. К его великому облегчению Олейт, верховный жрец, был еще жив, хотя его и мучили боли в суставах. Неофит провел Невина в покои Олейта, комната была абсолютно пустой, на полу лежал лишь жесткий соломенный тюфяк, да стоял единственный стул.
– Прости меня, что я не встаю, Невин. У меня сегодня страшно болит спина.
– Тебе надо сменить постель. Я не говорю, что она должна быть мягкой или более комфортной, что грешно для тебя; просто ее надо убрать со сквозняка.
– Я подумаю об этом.
Неофит принес Невину невысокую табуретку, а сам ушел. Невин, не откладывая дело в долгий ящик, тут же приступил к изложению своего замысла. Духовенство храма Бел занималось «правильным» толкованием знамений и пророчеств, это происходило от того, что к ним приходило множество людей с озадачившими их снами или событиями. Когда приходило время, именно они провозглашали нового короля и совершали монаршие бракосочетания.
– И я не сомневаюсь, что, взойдя на трон, он вознаградит храмы, – закончил Невин.
– Сомневаешься ты или нет, но почему ты пришел ко мне, вместо того, чтобы пойти к верховному жрецу Святого Города?
– Недавно я был там. Я узнал, что новым верховным жрецом стал Гварговен.
– Хм. Он, конечно, что бы я ни думал о нем, стоит выше меня.
Какое-то время они мысленно оценивали друг друга, решая, как много они могут сказать друг другу вслух. Так как он рисковал меньше, первым заговорил Невин.
– Я понимаю, что традиционно верховная власть принадлежит духовенству Дэвери, но, насколько я помню, это ни что иное, как лишь традиция – закона, дающего им это право нет.
– Совершенно верно, – глаза у Олейта блеснули.
– Эта традиция может наносить вред, если поддерживает несправедливые притязания на престол.
– В то время как Лагхарн поддерживает справедливые? – Олейт сложил домиком кончики пальцев и какое-то время не отрываясь смотрел на них. – Всего лишь через восемь дней в Лагхарне состоится Совет северных храмов.
– Не может духовенство Форта Дэвери прислать своего представителя?
– Конечно, но всегда есть возможность лично переговорить с надежными людьми. Возвращайся сюда после Совета, мы снова обо всем переговорим.
Невин направился в небольшую деревню, находящуюся примерно в десяти милях от города и остановился там в амбаре фермера под предлогом сбора лекарственных трав поблизости от деревни. Так как не только фермер, но вся деревня была рада соседству знахаря, скоро он стал хорошо известен. На вторую неделю его пребывания там, к Невину прибежала маленькая дочка мельника, чтобы рассказать о пришедшем чуде: коза родила двухголового козленка. В основном из-за того, что девочка ожидала, что знахарь пойдет взглянуть на козленка, Невин отправился с ней в деревню. Большинство жителей толпилось возле небольшого загона. Перевешиваемый уродливой частью тела, козленок не мог даже стоять, мать вылизывала его и в перерывах между этим занятием беспомощно блеяла.
– Он, несомненно, не проживет и дня, – заметил Невин мельнику.
– Не могу не согласиться с вами. Вы думаете, кто-нибудь наслал на моих коз порчу?
– Не думаю. Невин собрался было углубиться в обсуждение о взаимосвязи четырех жизненных соков в организме животных, но тут ему в голову пришла намного лучшая идея. – Держу пари, что это бог посылает нам знамение. Может ли жить животное с двумя головами? Конечно же нет. Так чем лучше королевство, имеющее две головы?
Толпа согласно внимала ученым речам.
– Готов биться об заклад, что вы правы, – сказал мельник. – Я пошлю своего старшего сына с этим известием к местному жрецу.
– Так и сделай, я уверен, что жреца это заинтересует.
Возвратившись в Лагхарн, Невин обнаружил, что слух о двухголовом козленке достиг города. Как только они остались с Олейтом наедине, тот упомянул об этом.
– Хотя ты сам истолковал это знамение в деревне, я уверен, что его в самом деле послал Великий Бел. Ты истолковал это знамение также, как сделал бы это и я. Если войны будут продолжаться и дольше, то не останется никакого королевства, за которое надо будет бороться, останется лишь кучка незначительных лордов, грызущихся между собой из-за границ. Мы обсуждали этот вопрос во время Совета. В конце концов, кто защитит храмы, если не король?
– Совершенно верно.
Олейт какое-то время рассеянно смотрел в сторону, но даже заговорив, он избегал встретиться взглядом с Невином.
– Произошла небольшая дискуссия по поводу Гверговена. Кажется, что часть духовенства, мягко говоря, недовольна его верховенством в Святом Городе.
– Вот что… я это предполагал.
– Существуют весомые основания для этого недовольства, во всяком случае, если верить некоторым слухам. – Он опять надолго замолчал. – Я не думаю, что им стоит беспокоить тебя. Позволь мне только рассказать им то, что я считаю, внушает наибольшее беспокойство.
– Я полностью полагаюсь на рассудительность вашего святейшества.
– Благодарю. Тем не менее, ты можешь рассчитывать на любую помощь северных храмов. Ах, временами я чувствую такую усталость! Мы говорим о планах, которые займут не один год, но кто лучше старого человека может приступить к осуществлению этого плана, человека, который может передать свою мудрость молодым последователям, которым суждено претворить этот план в жизнь?
– Совершенно верно. Я думаю, что никто из духовенства Святого Города ничего не узнает?
Олейт молча улыбнулся в ответ, на вопрос подобного типа можно было ответить лишь молчанием.
Поздней осенью, когда уже деревья вдоль дороги стояли застывшими, а в утреннем небе порошил снежок, Невин вернулся в Брин Торейдик. Воздух в закрытых на такое долгое время пещерах был сырой и затхлый. Он развел огонь, проветрил все помещения, затем взял мула и отправился в деревню за продуктами. Когда он въехал в деревню, каждый спешил поприветствовать его. Они знали, кем он был на самом деле, и гордились, что в их деревне есть такое, чего не было в других деревнях, по крайней мере, они об этом не слышали: у них был собственный колдун. Пока Невин упаковывал сыр, ветчину и ячмень для каши, он слушал летние деревенские сплетни, большинство из которых касалось Белиан, которая была беременна байстрюком, но не говорила, кто был его отец. Когда Невин проходил мимо дома кузнеца, его жена Игрейна зазвала его выпить кружку пива.
– Вы еще не видели Белиан? – спросила она, как бы невзначай.
– Я знал о ребенке еще до моего отъезда, я собираюсь к ним на ферму за сушеными яблоками, тогда и посмотрю, как она поживает.
– Я не сомневаюсь, что она легко все переживет. Ей можно позавидовать, она рожает как кошка. – Она какое-то время поколебалась, бросая на старика хитрый взгляд, потом все-таки проговорила: – Любезный Невин, здесь некоторые говорят, что у нее этот ребенок от одного из ваших духов.
Невин так расхохотался, что от смеха захлебнулся пивом, Игрейна выглядела разочарованной: такое хорошее предположение разбилось вдребезги.
– Уверяю тебя, что парень был вполне настоящий, из крови и плоти, и исходя из того, что вышло, кровь у него довольно таки горячая. А то, что она ничего не говорит, так она никогда не отличалась разговорчивостью.
Белиан родила ребенка несколькими днями позже. Невин прибирался в пещерах, когда прибежал ее старший сын и сказал, что Ма рожает нового ребенка. Пока Невин уложил некоторые травы и спустился в деревню, сбылось предсказание Игрейны: Белиан уже родила сына и так же легко, как обычно. Пока повитуха обмывала ребенка и устраивала Белиан поудобнее, Невин и Баннек сели у очага.
– Ну и как ты на это смотришь? – спросил Невин.
– Если ей так уж хотелось ребенка, я бы предпочел, чтобы она вышла замуж, но Белл всегда была своевольной. Повитуха сказала, что ребенок здоровый, так что это уже неплохо. На ферме никогда не помешает лишняя пара рук.
Тяжело вздохнув, Баннек пошел к загону для коз. Невин вытянул ноги поближе к огню и задумался о Мэтене. Вскоре его образ появился в огне, сначала это была крошечная фигурка, затем она начала увеличиваться пока Невин не смог хорошо рассмотреть все место действия. Мэтен сидел в грязной таверне с десятком таких же как и он людей, все они много пили и смеялись. У каждого из них на поясе висел кинжал, их рукоятки были украшены тремя одинаковыми серебряными шарами. Один из сидящих за столом людей от нечего делать вынул из ножен кинжал и вырезал на крышке стола полукруглое углубление, Невин увидал, что клинок был сделан из какого-то особого металла. – Что-то наподобие серебра, – подумал он, но видимость была недостаточно четкой, и он не мог с уверенностью определить, что же это все-таки было. Что было очевидным, так это то, что Мэтен нашел себе место в отряде наемников. На первых порах Невин почувствовал сожаление по этому поводу, но затем, поразмыслив, он пришел к выводу, что это и к лучшему; такой отряд, который не принадлежит постоянно никому, может быть в будущем полезен. Он сделал в памяти заметку, чтобы не терять след Мэтена и его отряда.
Немного погодя он пошел взглянуть на Белиан, которая, сидя в постели, держала у груди ребенка. Младенец был крупным, он весил не меньше восьми фунтов, головку Даумера покрывали мягкие, светлые волосики, он жадно сосал грудь, время от времени причмокивая от удовольствия.
– Скоро у меня будет много молока, – сказала Белиан, – иначе этого звереныша не выкормить.
– Вне всякого сомнения. Ты скучаешь об его отце?
Белиан ответила не сразу, поднося ребенка к другой груди, она о чем-то раздумывала.
– Немного, – ответила она наконец. – Все это время на ферме было так много работы, что мне некогда было особо об этом задумываться. Но теперь, когда почти наступила зима, я поймала себя на мысли, что думаю о нем. Надеюсь, что он в безопасности и у него все в порядке. Лучше думать о том, где он сейчас находится, чем ходить на его могилу.
– Да, с этой стороны ты права.
Улыбаясь, Белиан нежно погладила пушок на голове у ребенка. – Он немного отличается от остальных моих детей, когда они были новорожденными. Он похож на Мэтена с его кудрявыми волосами, но со временем, когда он вырастет, он будет такой же, как мы. Растить ребенка немного схоже с рукоделием – вы шьете платье теми нитками, которые у вас есть, но то, какую выкройку сделать, это зависит от вас самих.
Невин неожиданно улыбнулся. Она только что, сама того не ведая, дала ему недостающий кусочек его плана. Что может быть правильнее мысли: чтобы иметь истинного и благородного короля, надо сначала вырастить принца. Марен был еще столь мал и податлив, что ему необходим был домашний учитель, который отвечал бы за его должное воспитание.
– Один из нас должен найти путь во дворец, – подумал Невин. Без сомнения мальчик вырастет достойным человеком, если мы заложим нужный фундамент.
Этой ночью, когда Невин шел на свой холм, луна как раз была в зените. Со стороны озера надвигались облака, отбрасывая на спящую округу движущиеся тени. Темные тени уже давно убили в Дэвери всю радость. Невин сам себе улыбнулся. В глубине своего сердца он чувствовал приближение мира и победу Света.
3
На возвышении в центре большого зала стояло кресло с высокой резной спинкой, на кресле сидел король всего Элдифа и небольшой части Дэвери, которую в состоянии были удерживать его войска. Позади него висел прекрасной работы гобелен изображающий сидящую на лошади Эпону в окружении свиты. По обе стороны гобелена висели длинные голубые знамена, расшитые серебром с вышитым зеленым драконом, гербом Элдифа. У ног короля лежал голубой с зеленым ковер, прикрывающий инкрустированный аспидным сланцем пол. Рядом сидел его бард; за спиной стояла стража; в ожидании с золотыми кубками и кувшинами меда в руках стояли пажи. Король же, между тем, спал, завалясь набок и похрапывая, из его беззубого рта стекала слюна по морщинистому, обвислому подбородку. В стороне от него в круглом пространстве зала продолжали пировать со своими воинами лорды, стараясь не замечать своего сеньора.
Отряд наемников, как им и полагалось, сидел в самом конце зала, из двери их обдавало сквозняком, а из камина – дымом, но откинувшись на спинку кресла Мэтен мог видеть возвышение и спящего короля. Через несколько минут на возвышение поднялся наследник престола принц Кадлу и нерешительно склонился над отцом. Принц Кадлу был тощим, сухопарым, с вытянутым лицом, мускулы у него были тугие и крепкие от долгих лет проведенных в седле. Его цвета вороного крыла волосы часто перемежались с сединой, а василькового цвета глаза были в паутине морщин. Но он продолжал оставаться одним из лучших в искусстве владения мечом.
Кадлу взял короля за руку и потряс ее, пытаясь разбудить. В окружении стражи, с растеряно идущими позади пажами с подносами в руках, принц увел отца из зала. Все с облегчением вздохнули. Карадок наклонился к Мэтену и прошептал:
– Бьюсь об заклад, что множество людей предпочли бы увидеть сидящим на этом причудливом кресле нашего принца.
– Навряд ли бы ты проспорил. Послушай, я изнываю от любопытства. Что тебе сказал принц, когда он позвал тебя к себе после обеда?
– Предложил принять нас в свое войско. Я отказался.
– Что ты сказал?!
– Я отказался от его предложения. – Карадок замолчал и отхлебнул мед. – Я поблагодарил его за честь, но я предпочитаю наниматься каждое лето к кому-нибудь другому, чем присягать на верность одному хозяину.
– Ах, будь ты проклят!
– Послушай, Мэто, я знаю, что снова относиться к разряду благородных людей и всему, что с этим связано – это звучит великолепно, но обладатель серебряного клинка должен быть свободен в выборе, на чьей стороне сражаться, если не хочет оказаться после поражения повешенным.
– Да, ты прав, мы слишком часто меняли противников, чтобы с нами обращались с почтением независимо от того, что говорит о нас принц.
– Совершенно верно, и имей в виду, никому об этом разговоре ни слова.
– Я на твоем месте не волновался бы об этом, ты должен знать, что все мы готовы идти за тобой на смерть.
Карадок отвел взгляд в сторону, в глазах у него стояли слезы. Мэтен смутился и счел за лучшее прекратить разговор.
Прихлебывая мед, Мэтен размышлял об отряде: семьдесят пять сильных, как демоны сражающихся воинов, которых пьянит вид крови. На его формирование у Карадока ушло три года, он не пожалел на это труда, с трудом собирая подходящих людей, заключая с ними сделки, пока не добился таких результатов, что даже принц задумал включить его отряд в свое войско. У каждого воина их отряда на поясе висел неповторимый кинжал Ото. Лучшие кузнецы королевского двора на коленях умоляли его раскрыть секрет металла, но тот не соглашался сделать это ни за какие сокровища. Однажды Ото заметил Мэтену, что когда-нибудь, когда он встретит достойного парня, он передаст ему свой секрет, но покаместь кузнеца достойного этой тайны, не встречалось.
После тяжелых летних боев все войска Элдифа, и связанные обязательством, и наемные расположились на зимних квартирах в королевском дворце Абернаут. Сражения затянулись до самой осени; в горах продолжались мелкие стычки с отрядами Кермора, или же предпринимались рейды к границам Пайдона, который Элдиф упорно продолжал называть мятежной провинцией. Ходили слухи, что весной будет предпринята настоящая атака на Пайдон, но такие слухи были каждую зиму. Дело было в том, что Элдиф не имел возможности собрать столько людей и продовольствия, чтобы завоевать Пайдон, имея в два раза больше врагов на восточных границах. По правде говоря, Мэтену было совершенно безразлично, с кем они будут воевать весной. Что для него имело значение – так это чтобы зиму они провели в сытости и тепле.
Чтобы избежать пьяных драк между своими людьми и людьми короля, Карадок еще до завершения грандиозного празднества повел серебряных клинков в свои казармы. Когда они проходили через стражу, Мэтен замедлил шаг, приноравливаясь к темпу Каудера, который на своих искалеченных ногах не поспевал за остальными. С топотом копыт и клацанием подбитых гвоздями подметок в ворота вошел личный отряд охраны короля. Не один час простояв на страже, они были голодны и горели желанием попасть на празднество. Несмотря на то, что им предстояло пройти еще множество комнат, стражники принялись ругаться и кричать на Мэтена и Каудера, чтобы те отошли в сторону. Они оба не имели ничего против этого, но Каудеру не было места куда отступить, и ему ничего не оставалось, как медленно прихрамывать вперед. Один из всадников наклонился из седла:
– Эй ты, кролик, двигай вперед, не валяй дурака! Они вынуждены бегать на таких же искривленных от рождения ногах!
Раздался смех. Мэтен в бешенстве оглянулся вокруг и схватился за меч, но Каудер удержал его руку.
– Не стоит, я привык, что надо мной насмехаются.
Они продолжали путь, Каудер пытался идти быстрее.
– Ты посмотри, как он подпрыгивает! – закричал другой стражник, – ты совершенно правильно сравнил его с кроликом.
В ответ на этот выпад командир отряда, ехавший впереди, повернул коня и рысью вернулся назад. – Придержите языки, ублюдки!
Это был молодой Овайн, он был в ярости.
– Кто вы такие, чтобы насмехаться над человеком обиженным богами?
– Эй, послушай, парень!
Овайн подобно стреле, выпущенной из лука, вылетел из седла. Он подбежал к стражнику, стащил его с лошади и опрокинул на булыжник, прежде чем тот успел как-то среагировать. Охранник с проклятиями вскочил с земли и бросился на Овайна, но тот одним ударом свалил его с ног. Смех и свист внезапно смолкли.
– Я не желаю больше слышать никаких насмешек над человеком, который ничего не в силах изменить!
Мертвую тишину нарушали лишь лошади, нервно перебирающие ногами. Приятно пораженный Мэтен задержал взгляд на Овайне. Ему едва ли было семнадцать, но несмотря на столь юный возраст он уже три года участвовал в войне. Он был самым высокомерным человеком, из тех, с кем доводилось встречаться Мэтену. Ему было недостаточно эмблемы Элдифа – дракона, вышитого на рубахе, на его одежде, клинке, седле – на всем его снаряжении был изображен его личный девиз: атакующий сокол. Он лучше всех при дворе, а может быть и во всем королевстве, владел мечом и его товарищи-воины знали об этом. Спешившимся всадникам оставалось только поднять с земли бесчувственного воина, положить его поперек седла и продолжать свой путь. Отрывисто, по-дружески кивнув Каудеру, Овайн последовал за отрядом.