Керр Катарина. Заклятье рассвета

   Перрена оттолкнули двое союзников и он оказался отрезанным от остальных, ему показалось, что он видит впереди Нета, и Перрен побежал следом за ним, но когда бегущий впереди парень повернул и поднял щит с изображением красного желудя, оказалось, что это противник. Проклиная все на свете, Перрен атаковал его, но тут что-то ударило его сзади.
   Его словно обожгло пламя, потом жгучая боль распространилась на плечи, пальцы, сжимающие рукоятку меча ослабли, у него закружилась голова, но он сумел подставить щит под очередной удар. Он попытался занести меч, но пальцы его разжались и выпустили клинок. Он почувствовал как по руке течет кровь и стекает в латунную рукавицу.
   Враг продолжал теснить его, Перрен размахнулся щитом, как оружием и, продолжая размахивать им, уклонялся от ударов, земля качалась у него под ногами, позади тоже были враги.
   С криком отчаяния Перрен бросился с выставленным вперед щитом на таран стоящего перед ним противника. Застигнутый врасплох этим самоубийственным маневром, воин поскользнулся и упал на спину. Испуганный Перрен упал вместе со щитом на него сверху, придавив его с размаху всей своей тяжестью. Голова соперника резко откинулась назад и он затих, то ли мертвый, то ли всего лишь оглушенный.
   Перрен кое-как поднялся, без зазрения совести бросил свой щит и побежал в сторону форта, до которого было всего несколько ярдов. Но неожиданно он понял, что битва проиграна, что поле битвы принадлежит врагу, что остатки его товарищей бегут к воротам прямо перед рядами желто-голубых щитов. Он упал на колени и смотрел, как захлопываются ворота. Мимо бежали перекликаясь враги.
   – Они собираются сидеть в осаде – ублюдки – заходите с тыла!
   Никто не обращал внимания на полумертвого воина, тяжело сидящего на земле. Тут Перрену пришло в голову, что без щита в этой суматохе никто не признает в нем врага. У него ужасно кружилась голова, шатаясь, он поднялся на ноги, левой рукой схватил меч с ближайшего трупа, и побежал за остальными, крича:
   – Заходите с тыла! Несмотря на то, что Нет презирал Греймена, он очутился в этой ловушке в форте, в полуголодной осаде, без всякой надежды, что кто-то поможет снять эту осаду. Греймен собрал на эту битву всех своих союзников.
   В этой пыли и суматохе хитрость сработала хорошо. Перрен держался с остальными примерно ярдов двадцать, затем откатился назад и побежал к деревьям, растущим на краю поля. Если кто-то и видел, как он бежит туда, то не было времени его преследовать. Среди сосен находились аккуратно привязанные лошади Натрека, с ними было всего несколько слуг. Перрен напал на ближайшего конюха, который без сопротивления моментально сорвался с места и побежал. Одним взмахом Перрен перерезал веревку, отшвырнул меч и схватился за поводья великолепного гнедого жеребца. – Хорошая лошадка, пожалуйста, помоги мне.
   Гнедой терпеливо ждал, пока Перрен взбирался в седло. Держась в тени деревьев, Перрен направился подальше от поля битвы. Хотя каждый шаг лошади отдавался жгучей болью в правой руке и весь мир кружился у него перед глазами, он, до крови закусив нижнюю губу продолжал ехать. Ему было необходимо сообщить обо всем Беноику, это было единственное, о чем он позволял себе думать. Выехав на дорогу, Перрен пустил лошадь галопом. Галоп, рысь, галоп, рысь – вперед и вперед – мысль о том, что в Спейбруне он сможет получить помощь, придавала ему силы, хотя временами он сомневался, доберется ли он живым до деревни; кровь на руке высохла, свежая не появлялась.
   Незадолго до полудня Перрен достиг вершины последнего перед Спейбруном холма и остановил лошадь.
   Он долго смотрел вниз на покрытое раскаленной золой и обуглившимися бревнами пространство, над которыми плавали клубы дыма. Легкий ветерок принес вместе с запахом дыма другой тошнотворный запах, очень напоминающий запах горелой свинины; некоторые жители не успели убежать.
   – О, боги, по-моему наш Натрек, мстит слишком сурово.
   Жеребец захрапел и вскинул голову, испуганный запахом гари. Перрен тронул с места лошадь, объехал руины и повернул назад в сосновый лес. Несмотря на то, что был не в состоянии ни поднять руку, ни шевельнуть пальцами, он собирался попытаться добраться до форта Нета. Пробираясь дикими тропами, он мог сократить путь миль на пятьдесят. Заехав вглубь леса, Перрен снова остановился и подумал о форте, он отчетливо видел его в мыслях, вспоминал те теплые, безопасные времена, когда он наслаждался там компанией Нета.
   Отогнав от себя эти мысли, он снова двинулся в путь, держа курс прямо на форт. Каждый раз теряя основную тропу, он испытывал глубокое беспокойство, что-то наподобие страха или тревоги кололо его. Как только он повернул в правильном направлении, беспокойство исчезло. Хотя Перрен не мог понять, как это произошло, но он вышел на дорогу, которая должна была привести его к тому месту, которое он в прошлом мысленно не раз считал своим домом. Перрен продолжал пробираться через лес, пока не село солнце. Затем он слез с лошади и несколько миль вел ее за собой; он спотыкался и с трудом заставлял себя идти. Вскоре они вышли к небольшой речке. Он ослабил левой рукой удила лошади, казалось, это заняло у него вечность. Наконец, лошадь смогла напиться.
   – Прости, дружище, но овса нет.
   Лес медленно кружился вокруг него в золотом тумане. Перрен сел на землю, и тут же упал.
   Остатки армии подобно овцам, застигнутых снежным бураном, сбились в большом зале. Девяносто из них находились в удовлетворительном состоянии, человек двадцать было тяжело ранено. Родри сидел на полу с семерыми оставшимися в живых воинами Нета. Они молча смотрели на стоящий поперек зала почетный стол, за которым, голова к голове, пригнувшись к столу, скрытно держали совет Греймен и его союзники. Перепуганные служанки, еле переставляя ноги, двигались между воинами и раздавали им скудные порции водянистого пива. У очага, предназначенного для слуг сидел юный паж и рыдая спрашивал, доведется ли ему когда-нибудь еще увидеть свою мать. Наконец Нет кончил совещаться и прихрамывая, подошел к своим людям. Он скорее соскользнул по стене, чем сел на набросанную на полу солому.
   – Вам следовало бы лечь, милорд, – сказал Родри.
   – Эта проклятая рана не так уж и тяжела. – Нет положил руку на бедро, как бы стараясь прикрыть окровавленную повязку.
   – Простите, милорд.
   – Как и вы меня. Всем нам надо следить за собой.
   Остальные молча кивнули, глядя кто в пол, кто в пространство, но все избегали смотреть друг на друга.
   – Провизии у нас хватит на хороших семь недель, – продолжал лорд. – А если мы начнем есть лошадей, то и на дольше.
   – Есть какие-нибудь надежды на переговоры? – спросил Родри.
   – Надежды всегда есть. Завтра Греймен пошлет вестника.
   Родри наблюдал за переговорами с расстояния, с крепостного вала, встав на рассвете на дозорную вахту. Он увидал, что люди Натрека очистили поле боя от трупов, обнажив израненную, залитую кровью землю, занимавшую пространство ярдов в триста. Дальше виднелись палатки и лошади осаждающих. Вокруг форта рысью проскакал конный патруль. По грубым прикидкам Родри у Натрека по меньшей мере сто тридцать человек.
   Примерно через час после рассвета ворота распахнулись и наружу выскользнул камергер, в руках у него был длинный посох обвитый красными лентами. К нему подскакал патруль, прямо в седлах совершили полупоклон и эскортировали его к лагерю. Родри оперся о крепостной вал и ждал. Когда мимо с карканьем пролетели вороны, Родри позавидовал их крыльям.
   Хотя вестник вернулся примерно через полчаса, Родри был вынужден ждать новостей, пока не освободился от вахты. Он спустился со стены по лестнице и поспешил в большой зал, где в зловещем молчании ели воины. Хотя остальных лордов в зале не было, Нет ел вместе со своими людьми. Родри сел за стол и потянулся в корзинку за толстым ломтем хлеба, вопросительно глядя при этом на лорда.
   – Натрек не пошел на переговоры, – тихо сказал Нет. – Он предложил Греймену, что если мы сдадимся без боя, он пощадит женщин и детей. В противном случае, он разрушит форт до основания и уничтожит в нем все живое.
   Родри тихо выругался, остальные лишь молча кивнули.
   – Этот Натрек жестокий человек, – продолжал Нет, и он поклялся кровно отомстить.
   – Ну, а если мы сдадимся, он что, повесит каждого мужчину в форте?
   – Совершенно верно, серебряный клинок.
   Родри отложил хлеб в сторону… У него мелькнула мысль, что лучше было бы сделать вылазку, умереть в бою, умереть достойно, чем раскачиваться в петле как конокрадам, но здесь, в форте, находилась жена тиэрина, ее служанки, его дочери и маленький сын.
   – Ах, ну и ладно, – сказал Родри, – лучше умереть от веревки, чем от лихорадки. Говорят, что это лишь одна конвульсия, и конец.
   – Несмотря на то, что ты серебряный клинок, ты порядочный малый, Родри из Абверена. Я могу лишь надеяться, что мои благородные союзники поступят столь же благородно.
   – Послушайте, милорд! Не думаете же вы, что у них будут по этому поводу споры?
   – Да. Ладно, черт побери, мы протянем еще некоторое время, пока окончательно что-то предпримем. Ублюдок может подождать несколько дней, пока будет смаковать свою никчемную победу.
   – А почему ему не подождать, пока мы не умрем от голода?
   – А что, если он изменит свои условия?
   Перрен очнулся от солнечного света, лучи которого словно золотые копья, коснулись его затуманенных глаз. Перрен сел и вскрикнул от пульсирующей боли, пронзившей его руку. Он на четвереньках подполз к речке и напился, черпая воду левой рукой. Оглядевшись вокруг, он понял, что его лошадь ушла. Он с трудом поднялся на ноги, ступил несколько шагов и понял, что ему ни за что не пройти двадцать миль, отделявших его от форта. Он прошел еще несколько ярдов и продолжал идти дальше, едва переставляя ноги, у него вдруг появилось очень странное ощущение, какой-то настороженный трепет, уверенность, что где-то поблизости находится если не его, то какая-нибудь другая лошадь. Подчиняясь этому ощущению, не обращая внимания на мысли, что все равно он не сможет прямо сейчас направиться в форт, он пробирался между деревьями, пока наконец, не увидел впереди брезжущий свет, который означал, что за деревьями находится горный луг. Желание увидеть лошадь было настолько сильным, что он позабыв обо всем на свете ринулся вперед и ударился раненой рукой о дерево. Взвыв от боли, он услыхал в ответ прямо перед собой ржание. На этот раз осторожнее, он поспешил из лесу на небольшую, поросшую травой долину, на которой пасся гнедой жеребец, поводья его тянулись по траве. Шатаясь, Перрен взобрался в седло, лошадь подняла голову и ткнулась мордой в его руку.
   – Давай снимем уздечку, дружище, а то если я умру по дороге, ты погибнешь от голода, запутавшись поводьями за кусты или еще что-нибудь.
   Снять уздечку одной левой рукой стоило большого труда, но в конце концов, Перрен справился с этой задачей. Склонившись, чтобы не упасть, на жеребца, Перрен порылся в седельном вьюке и нашел там запасную рубашку бывшего хозяина и ломоть молодой оленины. С помощью зубов и левой руки он кое-как разорвал рубаху на полосы и соорудил перевязь для раненой руки. Затем поел на ходу оленины, управляя лошадью с помощью колен.
   Всю вторую половину дня он медленно продвигался вперед, лавируя между разросшимися деревьями, взбираясь на горы и спускаясь вниз, пока сумерки не покрыли оставшиеся десять миль. Найдя очередной луг, Перрен дал возможность лошади попастись, позавидовав ей при этом, что она может набить желудок травой, в то время, как у него самого сводило желудок от голода. Несмотря на то, что он рассчитывал отдохнуть совсем немного, Перрен уснул, как только коснулся земли.
   Когда он проснулся, луг освещала луна. Рядом, опустив голову, спал гнедой. Ночь была неправдоподобно тихой; ни крика совы, ни пения сверчков. Перрен сел, удивленный этой тишиной. У края луга кто-то стоял. Чертыхнувшись, он поднялся на ноги, мысленно сожалея о брошенном на поле боя мече. Стоявший сделал шаг вперед, он был очень высоким, или это только казалось в лунном свете? Казалось, он источал бледный свет, ощутимый, как вода, стекающая с его обнаженных рук, мерцающая на золотом обруче на шее, блестящая на развесистых, похожих на оленьи рогах, хотя из-под них на Перрена смотрели вполне человеческие глаза. Перрен зарыдал от неистовой радости: – Каран, – прошептал он. – Мой самый главный бог.
   Божество продолжало идти. Его прозрачные темные глаза рассматривали Перрена не недоброжелательно, а просто сдержанно; бог поднял руки, благословляя человека, который, наверное, был его последним почитатель во всем Дэвери. После этого он исчез, оставив Перрена дрожащим в благоговейном страхе, который свел на нет всю его боль и изнеможение. Обливаясь слезами он подбежал к тому месту, откуда появилась фигура бога и упал коленями на траву, которая была теперь священной, так как ее касались ноги бога.
   Гнедой поднял голову и сонно заржал, нарушив чары. Перрен сел в седло и направил лошадь через темный лес, инстинктивно выбирая дорогу. Хотя он продолжал ехать всю оставшуюся ночь, до самого утра, Перрен не чувствовал ни боли, ни голода, рана напоминала о себе лишь отдаленной тупой болью. Примерно через час после рассвета Перрен вышел из лесу, до форта Нета оставалось около мили. Он рысью поднялся на вершину холма, слез с лошади и повел усталое животное к воротам. Он услышал крики, навстречу ему выбежали люди, ему стало не по себе. Навстречу бежала Джил, Перрен сосредоточил все свое внимание на собственных ногах.
   – Лорд Перрен! Они все погибли?
   – Чертовски близко к этому. Осаждены.
   С этими словами он потерял сознание, погружаясь в благословенную темноту, где, казалось, на встречу с ним пришел священный олень.
   Джил и слуга по имени Сейбен стояли по обе стороны от Перрена, лежащего на столе в большом зале. Размочив засохшую, пропитанную кровью рубашку, Джил отделила ее от раны и стала вспоминать все, что говорил ей когда-то Невин об искусстве применения целебных трав, но от этого было мало пользы, так как у нее не было ни должных навыков, ни драгоценных нужных трав. Единственное из целебных трав, что мог найти на огороде Сейбен – это был розмарин. Но, как говорил Невин, любое зеленое растение лучше, чем ничего. Освободив рану полностью от рубашки, Джил послала Сейбена за дополнительной горячей водой и медом, затем тщательно очистила рану от остатков ворсинок льняного полотна. Появился ее серый гном и пригнулся на столе, чтобы посмотреть, что происходит.
   – Не так плохо, как я боялась, – сказала ему Джил. – Видишь? Просто срезана мышца и поврежден тот большой кровеносный сосуд под мышкой.
   Мрачно кивнув в ответ, гном, склонив голову к плечу, сосредоточенно рассматривал лежащего без сознания человека. Неожиданно он подпрыгнул и зашипел, как кот, он широко разинул рот, так что был виден каждый клык, вытянул руки и скрючил пальцы как когти. Джил так была поражена этим неожиданным проявлением эмоций, что, едва успела схватить гнома, когда тот собрался броситься на Перрена.
   – Прекрати! – она встряхнула гнома, – что случилось?
   Лицо его исказилось от ненависти, но он обмяк в ее руках.
   – Не смей кусать лорда Перрена. Он и так болен, а кроме того, он не сделал тебе ничего плохого.
   Гном тряхнул головой, как будто ему необходимо было что-то сказать.
   – Что? Послушай, маленький братец, почему бы тебе не прийти попозже и не попытаться все мне объяснить?
   Вернулся Сейбен, за которым шел следом помощник конюха, и гном исчез. Джил промыла рану водой, затем сказала, чтобы Сейбен держал Перрена за руки, а помощник конюха – за ноги. Скрежеща зубами, она вылила мед прямо на открытую рану. Завыв от боли, Перрен вернулся из забытья и завертелся на месте. Двое мужчин едва удержали его.
   – Простите, милорд, – твердо сказала Джил, – но это необходимо проделать, чтобы рана не загноилась.
   С минуту Перрен просто хватал воздух открытым ртом; затем повернул голову и посмотрел на Джил.
   – Я забыл, где нахожусь, продолжайте, – пробормотал он.
   Джил туго свернула кусочек тряпки и дала ее Перрену, чтобы он закусил ее зубами, затем второй раз промыла рану. Он всего лишь раз содрогнулся, а потом продолжал лежать так тихо, что Джил подумала, что он снова потерял сознание, но глаза раненого были открыты и в них было такое сопротивление боли, что она пришла в восхищение. К счастью, худшее было позади. Джил приготовила припарку из листьев розмарина, положила ее на рану и забинтовала чистой льняной тряпкой.
   – Беноик, – проговорил Перрен, – мне надо скакать к Беноику.
   – Вы не в состоянии, если вы попытаетесь это сделать, вы умрете от потери крови. Скажите мне, что вы хотите ему передать и я выполню ваше поручение.
   – Скачите к моему дяде. Скажите ему, что Нет сидит в ловушке в форте Греймена. – Голос его превратился в шепот. – Ваш Родри был еще жив, когда я в последний раз видел его.
   – Спасибо. – Хотя Джил готова была разрыдаться, она сделала все возможное, чтобы голос ее звучал спокойно. – Я буду молиться, чтобы он остался жив.
   Пока Сейбен рассказывал Джил, кто такой Беноик и как добраться до Прен Кладана, она оторвала от окровавленной рубашки Перрена эмблему с изображением волка, чтобы взять ее с собой как опознавательный знак. Отправившись в путь, Джил взяла с собой двух лошадей, меняя их, она могла скакать с курьерской скоростью. Отъехав от форта на порядочное расстояние, она позвала гнома, который тотчас появился на выступе седла.
   – Ты сможешь разыскать Родри? Можешь сказать мне, жив он еще, или нет?
   Гном согласно кивнул в ответ, похлопал ее по руке и исчез. Оставшись на дороге одна, когда никто не мог видеть ее, Джил разрыдалась в голос.
   На следующий день, вскоре после рассвета, Родри вскарабкался на крепостной вал и выглянул за стены форта. Было туманное утро, вражеский лагерь просыпался; между грязными парусиновыми палатками красными цветами горели костры для приготовления завтрака, позевывающие люди возились со своими лошадьми. Прямо за лагерем начинался круг земляных укреплений, футов в двадцать, пока насыпь граничила со рвом, который вскоре полностью окружит их и блокирует все попытки бегства. Со стороны Натрека это было бесполезное усилие. Решение было принято. Скоро лорды капитулируют и все мужчины будут повешены, чтобы спасти женщин и детей. Все, чего хотел Родри, чтобы это поскорее произошло, чтобы не мучиться ожиданием. Когда ему было четырнадцать лет, он впервые столкнулся со смертью, начал узнавать, как жизнь готовится к встрече со смертью; в двадцать три года он был уже мастер в этой области военного искусства. Теперь пришел его черед, но его вэйр ждет его на конце веревки.
   Умереть в петле, быть брошенным в ров вместе с сотней остальных людей, встретивших такой же конец, лежать далеко от Элдифа, безымянным, неоплаканным, просто серебряным клинком, которому не повезло, что он нанялся не к тому хозяину – не это ли его вэйр? Родри потряс головой, отказываясь в это верить, к этому концу привели его неистовая боевая гордость, те странные пророчества Двуумера и магические битвы; он был в таком оцепенении, что не ощущал никакого страха, было лишь немного грустно, да угнетала его черная депрессия, что никогда ему не увидеть больше Джил. Что было бы, если бы он вместо запада отправился на восток и нанялся бы не к Нету, а к Натреку? Он решил, что было бы еще хуже, ему пришлось бы быть участником этого бесчестного акта. Он умрет, а Натрек останется жить, но, по крайней мере, он сохранит свою честь, в то время как лорд ради ненависти отшвырнул свою честь прочь.
   Родри был так погружен в свои раздумья, что когда кто-то дернул его за рукав, он, не думая ни о чем, выхватил меч из ножен и начал размахивать им вокруг. На крепостном валу стоял серый гном Джил и улыбаясь смотрел на него, в то время как он возбужденно продолжал размахивать мечом. У Родри вспыхнула надежда. Если он только сумеет понять это маленькое существо, если он только сможет передать Джил – но что она сможет сделать? Побежать к великому лорду и сказать, что рассказал ей дикий народец? Надежда снова умерла.
   – Дьявольски приятно видеть тебя, маленький братец, но понимаешь ли ты, какое зло обрушилось на меня?
   К его большому удивлению, гном кивнул в ответ, потом поднял длинный палец, как бы призывая к вниманию. Неожиданно вокруг него появился дикий народец, маленькие голубые феи, толстые желтые гномы, незнакомые серые малые и уродливые маленькие девушки. Родри никогда еще не видел на крепостном валу такой многочисленной толпы.
   – Что все это значит?
   Серый гном щелкнул пальцами, и дикий народец выстроился по парам и принялся ритмично подпрыгивать, выставив при этом вперед одну руку. Серый гном стоял во главе строя, как и остальные, выставив вперед руку, но левая рука при этом тоже была поднята вверх, как будто держала меч. Наконец, Родри все понял.
   – Армия! О, великий Белл! Ты имеешь в виду, что кто-то собирается вызволить нас из осады?
   Гном подпрыгнул и затанцевал, в то время как остальные согласно кивали Родри в ответ. Послышался шорох, и все, кроме гнома исчезли. Глаза Родри наполнились слезами, он вытер их и сделал судорожное глотательное движение, не в силах сразу заговорить.
   – Ты сказал Джил, что я в западне?
   На этот раз ответа не последовало. Гном пососал палец, затем принялся расхаживать взад и вперед, имитируя деревянную, неуклюжую, кривоногую походку.
   – Лорд Перрен? Он убежал с поля сражения?
   Хотя гном утвердительно кивнул, выражение его лица при этом было странно кислым. Он пожал плечами, будто отгонял что-то неприятное, затем прыгнул на плечо Родри и поцеловал его, прежде чем исчезнуть. Родри откинул голову назад и рассмеялся – он сообразил, что надо пойти к благородным лордам и довести до их сознания, что спасение уже в пути и что нет никакой необходимости капитулировать, естественно, говоря все это, не следует упоминать дикий народец.
   – О, куча дерьма!
   Все утро, наблюдая за конным патрулем, постоянно объезжающим форт, Родри снова и снова обдумывал вставшую перед ним проблему, пытаясь найти нужные фразы и тут же отвергая их, и снова ища нужные слова. В конце концов, он дождался пока лорд Нет неуклюже вскарабкался по веревочной лестнице и прихрамывая подошел к нему.
   – Решил взглянуть на этих ублюдков. – Нет оперся о стену и посмотрел вниз, его рыжие волосы были странно тусклыми в свете солнечных лучей, как будто он был болен. – Ах, все равно скоро будем висеть и все будет кончено.
   – Послушайте, милорд, я как раз сейчас думал об этом, и…
   – По крайней мере, у меня нет вдовы, которой пришлось бы оплакивать меня, – продолжал лорд, как бы не слыша Родри. – Черт побери, я всегда хотел передать после смерти свои земли Перрену, а получилось, что он умер раньше меня.
   Нет был близок к тому, чтобы разрыдаться, чему Родри был крайне удивлен, так как считал смерть Перрена небольшой потерей. Вернее сказать, он мог бы считать ее потерей еще несколько часов назад.
   – Послушайте, милорд, а если он убежал с поля?
   – В самом деле! А если вдруг ворона запоет как зяблик? Перрен не был искусным фехтовальщиком, серебряный клинок, а Натриковы сукины сыны приканчивали после боя всех раненых.
   – Это верно, но…
   – Я знаю, о чем вы думаете, – резко сказал Нет, – к чему оплакивать бедного Перрена? Для него же лучше, что он умер.
   – Совсем нет, милорд, ничего подобного!
   – Простите. Я забыл, что вы плохо знали его. Мне тошно от этой болтовни, типа: что случилось с вашим несчастным кузеном, как вы можете его принимать в вашем форте, он легкомысленный, он не совсем в здравом рассудке, он такой, он сякой. К дьяволу! Никакой он не сумасшедший! Может быть… немного эксцентричный, но не полоумный.
   Нет тяжело вздохнул. – Ладно, теперь это не имеет никакого значения, завтра утром я встречусь с ним в Мире Ином.
   – Милорд, он жив.
   Нет одарил Родри таким взглядом, как будто тот сам был полоумным. Наступил самый трудный момент. Родри, как будто набираясь си для предстоящего объяснения, поглубже вздохнул.
   – Милорд, вы должны были слышать старый афоризм, что жители Элдифа имеют дар ясновидения? Это в самом деле так, и я могу поклясться, что в глубине души я чувствую, что Перрен жив и что он приведет армию, чтобы вызволить нас из осады.
   Лорд сузившимися от гнева глазами посмотрел на Родри. – Посмотри на меня, серебряный клинок! Я побывал в большем количестве боев и пьяных драк, чем большинство людей могло даже слышать. Стоял я и перед угрозой быть повешенным. Похож я на человека, который предается фантазиям, потому что не может посмотреть в лицо смерти? Не ты ли хвалил меня за отвагу на поле боя?
   – Да, так оно и было. – Лорд отвел взгляд в сторону, размышляя о чем-то. – Я видел, что ты тоже неистовый воин. Почему бы тебе не предвидеть всего остального? Но…
   – Я знаю, что это звучит глупо, но умоляю, поверьте мне, это правда. Это приходит ко мне, как во сне. Я знаю, что помощь уже в пути.
   – Но кто – о, боги, мой дядя! – Неожиданно Нет улыбнулся. – Конечно, Перрен прямиком направился к Беноику, если он только и в самом деле жив.
   – Я знаю, что он жив, милорд, я присягаю в этом на моем серебряном клинке.
   – И это самая сильная клятва, которой может поклясться такой человек, как ты. Ах, черт побери, какое это имеет значение, если так или иначе, нас повесят завтра или через несколько дней. Пошли, серебряный клинок, расскажем об этом моим союзникам, но я держу пари, что они ухватятся за любой лоскуток надежды, который только увидят.