Страница:
– Что-то невероятное, – сказал Каудер. – Овайн тот человек, от которого я меньше всего ожидал этого.
– Так же как и я. Я знаю, что Карадок всегда был высокого мнения об этом парне. В конечном счете, он, по всей вероятности, прав.
В казармах несколько человек развели в каменном очаге огонь. Другие сидели у ряда коек и говорили об игре в кости. Бледный, с волосами мышиного цвета Арген, наиболее хладнокровный и злобный убийца в отряде, уже спал, но, несмотря на то, что он храпел с шумом, подобно летнему урагану, никто не тревожил его. Длинная комната была наполнена запахами пота, дыма и лошадей, в особенности, лошадей, так как, так прямо под ними находилась конюшня. Что касается Мэтена, ему был приятен этот запах, после стольких лет войны он напоминал ему о доме. Он сел на кровать и вынул из кожаного мешка арфу.
– Послушай, Мэто! – крикнул ему Эйтхан, – ради всего святого, не пой эту проклятую песню о скотском походе короля Брана, ладно?
– Ах, помолчи. Я пытаюсь разучить ее.
– А что, мы не знаем об этом? – бросил Карадок, – я прямо заболеваю, когда ты снова и снова распеваешь этот станс до середины и обратно. Прими это как приказ командира, но только не надо отрывать мне за это голову, а то я никогда не услышу твоих новых песен.
К всеобщей досаде он отложил арфу в сторону и зашагал из казармы, сопровождаемый небольшой группой разочарованного дикого народца, которые дергали его за рукава и бригги, пытаясь заставить вернуться в казарму и петь. Видя, что Мэтен не обращает на них внимания, они все одновременно исчезли, но взгляд их при этом выражал укоризну. Мэтен направился прямо на кухню, работавшая там посудомойкой девушка по имени Клуна проявляла к нему благосклонность, и благосклонность эта распространялась настолько, что время от времени она ускользала из кухни и шла с ним на сеновал. По его расчетам, девушка должна была уже управиться с работой. Дверь в кухню была приоткрыта, оттуда падал свет, освещая булыжники и собравшихся у двери охотничьих собак короля, безнадежно ожидающих объедки. Мэтен пинками проложил себе дорогу среди своры собак и стал в дверях кухни. Мальчишки-судомойки мыли у очага последние котлы, а сама повариха, седовласая женщина с огромными мускулистыми руками, сидела на табурете и ела свой обед из деревянной чашки.
– Я знаю за чем ты пришел, серебряный клинок. Клуна уже ушла, и не сомневаюсь, что с одним из ваших парней.
– Не сомневаюсь. С любезного разрешения леди, я немного подожду ее здесь.
Повариха фыркнула и убрала со лба прядь седых волос.
– Ты, серебряный клинок, странный парень. Большинство мужчин взвыли бы от ярости, если бы их девушка ускользнула с другим парнем.
– Мы делимся тем, что смогли получить. Я только рад, что Клуна здравомыслящая девушка.
– Здравомыслящая, ха! Если ты называешь здравомыслием, что она знает, что известна как женщина одного из серебряных мечей. Я достаточно беспристрастна, чтобы говорить о чувствах девушки.
– Вот те на! Как вы можете так жестоко отказывать нам в некотором комфорте после того, как мы сражались во славу Элдифа?
– Вы его только послушайте! Петух возвел глаза к небесам, взывая к богам. Вон из моей кухни, бард! Ты подаешь плохой пример мальчишкам-посудомоям.
Мэтен насмешливо поклонился поварихе и пошел назад, прокладывая путь среди собак. Идя мимо стражи, он вспомнил, что когда он уходил из казармы, весь отряд был на месте. Хотя он добровольно делил Клуну с остальными серебряными мечами, мысль о том, что он делит ее еще и с посторонними, угнетала его. Он нырнул в боковую дверь большого зала, налетев на укрепленный в нише факел и с все возрастающим чувством раздражения оглядел стражу. После пира вокруг оставалось еще полно народа: слуги, носящие дрова и бочки с пивом, насытившиеся рыцари, медленно бредущие назад в казармы или в уединенные места, девушки-прислуги, настроенные на флирт или же бегающие по поручениям своих госпож с этими же целями. На полпути к конюшням Мэтен увидал свою добычу – Клуна шла под руку с одним из воинов королевской стражи. По измятому платью и небольшому количеству соломы в волосах, Мэтен понял, что его подозрения оправдались. Увидев его, Клуна вскрикнула.
– Так! – Мэтен поднял вверх факел, как глава семьи, поймавший вора. – И что все это значит, девушка?
Клуна жалобно пискнула и застыла, прижав ко рту костяшки пальцев. Положив руку на рукоятку меча, в круг света шагнул Овайн.
– Леди предпочла настоящего мужчину рабу с мечом.
Мэтен еле сдержался, чтобы не швырнуть в лицо Овайну горящий факел. Ослепленный яростью, он едва ли сознавал, что они собрали вокруг себя толпу, но слышал, как Клуна снова и снова жаловалась сочувствующим ей слушателям. Губы Овайна искривила самодовольная улыбка, он явно смеялся над Мэтеном.
– Продолжай, старик, – сказал он наконец, – ты ведь что-то хотел сказать мне? – О, мне есть много о чем сказать тебе, малыш. Ты забыл, что разговариваешь с бардом. Я очень давно не сочинял соответствующих песен.
– Ты не посмеешь! – его голос был похож на детский протестующий рев. – Это нечестно!
Окружавшие их кольцом зрители взорвались хохотом; несмотря на свою славу искусного фехтовальщика, он был похож сейчас на обиженного мальчика, как, усмехнувшись про себя, отметил Мэтен; с трудом верилось, что он только что спал с Клуной в сене. Мэтен уже собрался было сказать парню что-то успокаивающее, как Овайн вдруг залился краской гнева, расстегнул пряжку пояса, державшего меч и швырнул его на булыжник.
– Ну что ж, бард, – прорычал он, – я бы нарушил Гейс, напав на тебя, если бы не эта рука, направляющая на кое-кого факел, я разобью твою морду о эти камни!
– О, ради всех небесных богов, Овайн, – утомленно проговорил Мэтен, – едва ли она стоит того…
Овайн бросился на него с растопыренными руками, Мэтен едва успел увернуться. Послышались вопли, несколько человек из толпы бросились вперед и схватили парня. Осыпая всех проклятиями, он попытался вырваться, но его оттащили назад и крепко держали. По эмблемам на их рубахах Мэтен сделал вывод, что эти люди тоже из стражи короля. Вскоре выяснилась причина этой неожиданной любезности. Проталкивая себе дорогу среди зрителей, вперед вышел капитан королевской стражи Уервел.
– Что происходит? – спросил он. – Овайн, леший тебя побери! Клянусь, что Неприятности – твоя дама, а Двойные Неприятности – твоя гранд-дама! Что он с тобой сделал, бард?
– По правде говоря, ничего, если не считать, что глупо себя вел.
– Прими мои извинения.
Тут в разговор с плачем и причитаниями ворвалась Клуна:
– Я не собиралась доставлять никаких неприятностей, Мато. – Она снова разрыдалась. – Правда, я не хотела сделать ничего плохого.
– О, все из-за девушки, не так ли? – раздраженно спросил капитан. – Все те же старые жеребячьи игры? О, боги, а еще только осень! А что вы, ребята, будете вытворять зимой? А? Ладно, бард, забирай свою девушку. А что касается тебя, Овайн, то завтра утром получишь пару плетей. Я не хочу иметь неприятности еще и из-за этих кухонных сук.
Лицо Овайна стало мертвенно-бледным. В толпе послышались смешки.
– Послушайте, капитан, – сказал Мэтен, – если вы собираетесь пороть его из-за меня, то в этом нет никакой необходимости.
– Не ради тебя, а ради мира в форте. Ты можешь получить подобное в своем отряде. Я не потерплю таких драк. Попридержите свой пыл до весны и потратьте его на наших врагов.
На следующее утро, когда Овайна секли на глазах у всей стражи, Мэтен не пошел смотреть на это зрелище, хотя многие серебряные клинки были там, также, как и половина всего форта. Это было своего рода развлечение. Взяв с собой за компанию голубую фею и двух гномов, Мэтен побрел за конюшни и растянулся там на кипе соломы, греясь в лучах осеннего солнышка. Там и нашел его Карадок.
– Уже закончилось? – спросил его Мэтен.
– Да. Уеврел сказал мне, что Овайн с его первой битвы не доставляет ему ничего, кроме неприятностей, проявляя повсюду хвастовство и чванство, так что он решил, что пора поставить парня на место. У меня сердце ноет. Ты посмотри, они ставят эту молодую горячую голову в королевскую стражу, так как он лучший фехтовальщик из тех, кого они до сих пор встречали, и что он там делает? Большую часть года сидит во дворце и наблюдает, как спит король. Не удивительно, что он вспыхивает, как сухое дерево. Для него было бы лучше, если бы он был с серебряными клинками.
– Ты что-то задумал, если говоришь это. Ну да если он не оставит свое проклятое высокомерие, ты еще имеешь шанс завербовать его.
Говорят, что барды обладают даром пророчества. На протяжении ближайшей недели, Мэтен не видал никаких следов Овайна, его не было даже за обедом в большом зале. По-видимому, он уединился, заживляя свои раны, но дело было не только в ранах телесных, как решил Мэтен, более всего юношу донимало чувство стыда. Так как каждый серебряный клинок знал, что значит испытывать чувство стыда, то когда Овайн снова появился, они обращались с ним, словно ничего не произошло. Молодые отборные рыцари королевской стражи не имели такого тяжелого жизненного опыта и не были столь сострадательны. Когда мрачный Овайн в первый раз занял свое место за столом, он был встречен свистом и по-настоящему злобными замечаниями по поводу выпоротых собак и конуры. Так как Уеврела не было видно, на правах старшинства его заменил Карадок и пресек дальнейшие насмешки. Кровь бросилась в лицо Овайну, он с трудом глотал пиво и не отрываясь смотрел на крышку стола.
Вернувшись, Карадок сел рядом с Мэтеном.
– Это как небольшие гнойные фурункулы, которые могут прорваться, – заметил капитан. В самом деле глупо так обращаться с человеком, от которого в очередной стычке может зависеть твоя жизнь.
– Тем более глупо, если этот человек без особых усилий может изрубить тебя на кусочки.
– Увы, но это так.
Позже, этим же утром, когда Мэтен чистил лошадь перед конюшней, к нему бочком, нервно улыбаясь и отводя в сторону взгляд, подошла Клуна. Не будь она такой худой и бледной, она была бы привлекательной девушкой, но и в этом случае от ее светлых волос постоянно бы пахло жареным мясом, а под ногтями был бы жир.
– Ты еще не простил меня, Мэто?
– О, давным-давно. Будешь сегодня ждать меня на сеновале?
Она захихикала, прикрывая рот ладошкой, как это делали придворные леди, жест, который почему-то у нее выглядел умилительно.
– Послушай, я сегодня поеду в город, – сказал Мэтен. – Я куплю для тебя у портного ленты. Какого цвета ты хочешь?
– Ой, спасибо, голубую и зеленую, если можно. Какой ты милый, Мэто. Я люблю тебя больше всех.
– Ха! И скольким парням ты говорила это?
– Только тебе. Ну, может быть, еще Эйтхану, но всего несколько раз. Он иногда пугает меня. – Она бессознательно поднесла руку к горлу. – Иногда он так смотрит на меня, что мне кажется, что он собирается меня ударить, но он лишь говорит что-нибудь незначительное и уходит.
– Когда он так ведет себя, он думает о другой женщине, девушка, а совсем не о тебе. Будь от него подальше, пока он в таком настроении.
– А я так и делаю. Она вдруг посмотрела через плечо и вся напряглась: – О, боги…
Мэтен оглянулся на гогочущих стражников, среди которых был Овайн. При виде Клуны они начали подталкивать друг друга и хихикать.
– А она девица ничего себе, Овайн, правда, при дневном свете она не выглядит и наполовину так аппетитно, как ночью. А как она, стоящая, а Овайн?
Высоко подняв голову и плотно сжав губы, Овайн быстро зашагал прочь. Клуна разрыдалась и убежала. Мэтен хотел было догнать ее, но потом решил, что ей тоже следует получить урок.
Этой ночью с Южного моря пришел первый из хлещущих зимних дождей. Сидящие взаперти и не имеющие других развлечений, кроме игры в кости и пива, королевская стража продолжала безжалостно издеваться над Овайном. Мэтену казалось, что когда бы он ни встречал парня, он постоянно подвергался насмешкам своих товарищей. Это были остроты по поводу Клуны, отхлестанных собак, шуточки по поводу его вызова барду и так далее, и так далее, и каждый раз это звучало все более надоедливо и ничтожно. Мэтен мог только предполагать, что Овайн уже не один год раздражал своим высокомерием товарищей; несомненно, они тоже и завидовали ему. Мэтен заметил, что Карадок внимательно следит за происходящим. Когда насмешки и приставания становились слишком уж злобными, Карадок частенько вмешивался и утихомиривал разошедшихся товарищей Овайна.
Наконец, на четвертый день непрерывного дождя, события достигли апогея. Этим вечером Карадок задержался после обеда в большом зале, оставив вместе с собой Мэтена, в то время как остальные серебряные клинки отправились в казарму. Они выхватили у служанки две кружки темного пива и направились к стоящему в углу столу, там, в тени, их почти не было видно, но сами они прекрасно видели Овайна, сидящего у края стола, за которым обедала стража.
– Завтра должна закончиться эта дьявольская буря, – заметил Карадок. – Я надеюсь, что кто-то еще совершит очередную глупость, и это случится вскоре. Это даст им новую пищу для шуток.
Разговаривая и попивая пиво, они просидели еще часа полтора. Королевский бард мужественно старался перекрыть своим пением стоящие в зале смех и разговоры. Из-за этого шума Мэтен не заметил, когда началась драка. Вскочив одновременно на ноги, Овайн и остальные парни из стражи принялись яростно выкрикивать что-то друг другу. Карадок сорвался с места и помчался к спорящим, но было слишком поздно, мечи уже были обнажены. Мэтен не успевал следить за движениями Овайна. В свете факелов блестел металл, противник Овайна пошатнулся, кровь залила его лицо. Подбежавший Карадок схватил его за плечи и осторожно положил на солому как раз в ту минуту, когда к месту поединка подоспел Мэтен. Зал наполнился криками и воплем. Овайн швырнул свой меч на стол и уставился на него невидящим взором, с открытым в шоке ртом. Когда его обхватили сзади, он обвис в держащих его руках. Мэтен опустился рядом с Карадоком и окровавленной жертвой.
– Рана тяжелая?
– Рана? Он мертв.
Не в силах повторить сказанное, Мэтен уставился на лежащий на полу труп. Овайн в беспамятстве почти пополам разнес лицо парня, рассек ему горло. Крича и ругаясь, вокруг столпились люди; Карадок и Мэтен оставили им труп и, протискиваясь сквозь толпу, направились к выходу; в это время они увидели как стража выводит из зала Овайн, он рыдал.
– Ах, куча дерьма! – прорычал Карадок, – просто он дьявольски хорошо владеет клинком. Будь на его месте кто-нибудь другой, я успел бы остановить его. Ах, куча дерьма!
– Да еще и вонючая. Готов ли ты поспорить, что он даже не понял, что убил этого парня, пока не услыхал это от тебя?
Карадок в ответ лишь прорычал что-то нечленораздельное и пошел искать их пивные кружки.
На протяжении долгих часов Мэтен и Карадок вместе с напряженной толпой ожидали решения принца Кадлу. Наконец появились два пажа с горящими от возбуждения глазами и объявили, что принц собирается завтра повесить Овайна. Так как погибший парень первым затеял драку, никто не считал это решение справедливым, но в то же время никто не мог оспаривать приговор принца. Те же самые ребята, которые довели Овайна до такого состояния, с раскаянием защищали его, а молодые служанки плакали, говоря что такой красивый и молодой юноша должен умереть. Карадок не переставая пил, затем вдруг швырнул кружку на стол. – Я не собираюсь так это все оставить! Как ты думаешь, Мэто, должен я вызволить его шею из петли?
– Во что бы то ни стало, но как?
– Посмотришь. Найди мне одного из этих жалких пажей.
Получив соответствующую взятку, паж согласился передать принцу послание с просьбой об аудиенции. Спустя несколько минут паж вернулся и повел их в приемный покой, это была роскошная комната, уставленная резной дубовой мебелью, устланная толстыми бардекскими коврами в голубых и зеленых тонах и окнами с настоящими стеклами. Кадлу стоял у камина с золотой чашей меда в руках. Когда Мэтен и Карадок встали перед ним на колени, он приветливо кивнул им.
– Встаньте. Можете изложить свою просьбу.
– Премного благодарны, ваше высочество, – сказал Карадок. – Давно, еще в середине лета, вы милостиво обещали мне выполнить любую мою просьбу.
– Да, я обещал это. Я помню эту битву, которую ты провел великолепно. Я могу дать тебе в награду множество лошадей, или драгоценные ножны для твоего клинка. О, послушай, тут у нас есть новые мечи из Бардека, они изготовлены из особо хорошей стали.
– О, нет, мой синьор, я прошу у вас гораздо меньшую ценность, чем эти, и, будь я проклят, если не думаю, что лишился ума, прося вас об этом вместо тех щедрот, которые вы мне тут предлагали.
– В самом деле? – коротко усмехнулся принц. – Приятно видеть, что даже у серебряных клинков есть свои причуды. Излагай свою просьбу.
– В таком случае, мой синьор, отдайте мне жизнь молодого Овайна, не вешайте парня.
Пораженный до глубины души этой просьбой, принц поднял кубок и отпил небольшой глоток, затем безразлично-вежливо пожал плечами.
– Согласен, но при одном условии: ты забираешь его от меня в свой отряд. С меня достаточно неприятностей.
– Покорно благодарю, ваше высочество. И пусть не тревожится ваше королевское сердце, рано или поздно, парень войдет в нужные рамки.
– Не сомневаюсь, капитан, что вы в состоянии вогнать в должные рамки и дьявола, и, скорее раньше, чем позже. Скажите, чтобы вызвали стражу, я не имею понятия, куда они поместили парня.
Стражники с факелами в руках повели Мэтена и Карадока к расположенным за наружной стеной группе круглых каменных складов. Здесь же находился крошечный сарай с железной дверью, без единого окна. Подойдя к стоявшему опершись о стену стражнику, они сообщили ему новость, услышав которую, тот с радостью отступил в сторону.
– Мне кажется, это было несправедливо. Рад, что вам удалось переубедить синьора, капитан.
Пожав плечами, Карадок поднял засов и открыл дверь. Овайн сидел, обхватя руками колени, на куче грязной соломы, на лице его были видны следы слез. Увидев вошедших, он с трудом поднялся на ноги и стоял в позе напряженного ожидания, высоко подняв голову.
– Уже пришли меня вешать? – голос Овайна звучал совершенно спокойно. – Я был бы только рад, чтобы все побыстрее закончилось. – Тебя вообще не повесят, молодой дурень, – сказал Карадок. – Я выкупил тебе прощение. А теперь идем отсюда.
Неотрывно глядя на капитана, Овайн сделал несколько медленных, осторожных шагов по направлению к двери, как будто боясь проснуться посредине чудесного сна. Карадок одной рукой схватил его за руку, а второй влепил пощечину.
– Это за то, что ты забыл, что находился в королевском зале. – Размахнувшись, Карадок ударил его еще раз, на этот раз даже сильнее. – А это за то, что ответил на удар. Еще что-то подобное, и я сам перережу тебе горло, понятно?
– Да, – едва прошептал в ответ Овайн; несомненно лицо его горело от пощечин. – Но почему вы просили за меня?
– Я хочу, чтобы ты служил в моем отряде. Так или иначе, как у серебряного клинка у тебя будет довольно короткая жизнь.
Весь дрожа, Овайн кивнул в ответ и, обернувшись, долго смотрел на свою камеру, как будто это было лучшее место в мире.
«Он побывал слишком близко от Иного Мира, – подумал Мэтен, – и повешение не слишком хороший путь, чтобы умереть».
– А теперь слушай, – продолжал Карадок. – Из-за тебя я отказался от возможности заполучить один из тех бардекских клинков, но ты чертовски хорошо владеешь клинком, и поэтому твой найм стоит этой потери. А теперь, пошли. Я пошлю кого-нибудь, чтобы принесли твое снаряжение из казарм стражи. Мне не хотелось бы видеть тебя в твоей старой компании.
Овайн снова кивнул в ответ, все еще продолжая дрожать; скорее всего, он не слышал, что ему говорил Карадок. Мэтен положил ему на плечо руку.
– В отряде нет человека, который не испытал бы в свое время такого же позора как и ты, – сказал Мэтен. – Многим из нас было еще хуже. Пошли, парень, тебе будет легче среди себе подобных.
Овайн засмеялся тихим истерическим смехом, он не переставал смеяться всю дорогу от места своего заключения до казармы.
Сине-серое небо низко нависало над землей, среди обнаженных ветвей деревьев, которые словно часовые стояли на берегу широкого озера, шелестел холодный ветер. Среди ряби волн, длиной, примерно с полмили, до острова, на котором стоял дворец Касела, короля Пайдона, тянулась каменная дамба. Приподнявшись в стременах, Невин увидел возвышающуюся над крепостными стенами высокую башню. Он остановил лошадь и придержал за узду идущего позади груженого мула, чтобы получше рассмотреть место, которое если все пойдет как надо, должно стать на несколько будущих лет его домом. Дрелок, конечно, подходил к описанию, данному в предсказании Умм. Остров был окружен водяным тростником, высоко на берег от надвигающегося шторма были подняты сплетенные из ивняка и обтянутые кожей рыбачьи лодки.
Невин подъехал к дамбе, где опершись о ворота стояли два стражника. Увидя Невина, стражники тут же выпрямились и насторожено посмотрели на старика. К их большой досаде Невин был одет как важная персона, на нем был новенький, с иголочки костюм, хорошие серые бригги, рубаха из белейшего полотна и темно-синий плащ, застежка на нем была из великолепной круглой драгоценной броши. Он не был больше знахарем, превратясь в странствующего ученого, с ним были рекомендательные письма очень важных жрецов нескольких основных богов.
– Добрый день, господин, – приветствовал его с поклоном стражник. – Разрешите спросить, что привело вас сюда?
– Меня зовут Невин, я послан Ретеком, верховным жрецом Белл в Лугхарне, мне поручено узнать, как обстоят дела с наставником для молодого принца.
Услышав это, оба стражника низко поклонились приезжему.
– Конечно, господин. Нам сказали, что король ожидает вас. Въезжайте, только будьте осторожны, смотрите под ноги, местами здесь очень скользко – мох и тому подобное.
Ради безопасности Невин сошел с лошади и повел животных по дамбе. Она была достаточно широкой, чтобы на ней поместилось в ряд четыре лошади. Дамба была великолепно укреплена; в случае необходимости десять хороших воинов могли здесь в течение дня противостоять целой армии, но зато свобода Пайдона была завоевана и удерживалась военным искусством и кое-чем еще. Дамба заканчивалась крошечной полоской земли, за которой находились двойные железные ворота – непосредственный вход в форт. Здесь Невина встретило уже большее количество стражников, которые повели его в мощеный булыжниками участок форта, густо застроенный складами, конюшнями и казармами. Было ясно, что форт был построен с прицелом на будущее. Подошли пажи, чтобы взять у Невина лошадь и мула, другой юноша сопроводил его в брок.
Хотя повсюду – на креслах, камине, на висящих на стенах красных с серебром знаменах был вырезан или оттиснут королевский герб, изображающий вздыбленную лошадь, мебель была скудная, грубо вырезанная из темного дерева. За столом на почетном месте сидел в обычном низком полукруглом кресле сам король и пил пиво из простой оловянной кружки. Каселу был тридцать один год, он был высокий и стройный, с редеющими светлыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами. Его тяжелые руки кое-где были покрыты шрамами, небольшими метками, напоминающими о битвах. Когда Невин собрался встать перед ним на колени, король взмахом руки и добродушной улыбкой остановил его.
– В вашем возрасте, добрый господин, вы можете обойтись без этого обычного низкопоклонства. Паж, принеси ученому господину пива.
Невин сел по правую руку от короля и достал из-под рубахи рекомендательные письма, которые он держал там для пущей сохранности. Король посмотрел на печати, стоящие на свитках, молча кивнул, узнав их, и бросил письма на стол.
– Позже мой переписчик прочтет мне их. К сожалению, мой отец придерживался старых взглядов и, будучи ребенком, я не выучил ни буквы. А сейчас у меня нет времени на такую роскошь, но я и не намерен повторить эту ошибку с собственным сыном.
– Это мне и сказали жрецы Умм, ваша светлость. Я восхищаюсь людьми, которые проявляют уважение к учености.
– Исходя из этого, чем вы признаны заниматься, я не сомневаюсь в этом. Сейчас мой переписчик начал учить парня грамоте, но мне надо, чтобы кто-нибудь рассказал ему об истории, законах и тому подобных вещах. В своем последнем послании Педратен писал, что вы должны привезти с собой книги.
– Я привез их, они на вьючном муле, ваше высочество. В случае, если вам не потребуются мои услуги, я оставлю их для моего следующего кандидата в ученики.
– О, вы можете не сомневаться, что останетесь здесь. Происходят странные вещи. Когда я впервые написал в храмы, прося для сына наставника, я ожидал, что пришлют жреца, как это они обычно делают. Но они сказали мне, что в настоящее время у них нет подходящего человека. Но я ведь обращался с этой просьбой не в один храм, но отовсюду пришел одинаковый ответы.
– В самом деле? Как необычно, ваше высочество.
– Так же как и я. Я знаю, что Карадок всегда был высокого мнения об этом парне. В конечном счете, он, по всей вероятности, прав.
В казармах несколько человек развели в каменном очаге огонь. Другие сидели у ряда коек и говорили об игре в кости. Бледный, с волосами мышиного цвета Арген, наиболее хладнокровный и злобный убийца в отряде, уже спал, но, несмотря на то, что он храпел с шумом, подобно летнему урагану, никто не тревожил его. Длинная комната была наполнена запахами пота, дыма и лошадей, в особенности, лошадей, так как, так прямо под ними находилась конюшня. Что касается Мэтена, ему был приятен этот запах, после стольких лет войны он напоминал ему о доме. Он сел на кровать и вынул из кожаного мешка арфу.
– Послушай, Мэто! – крикнул ему Эйтхан, – ради всего святого, не пой эту проклятую песню о скотском походе короля Брана, ладно?
– Ах, помолчи. Я пытаюсь разучить ее.
– А что, мы не знаем об этом? – бросил Карадок, – я прямо заболеваю, когда ты снова и снова распеваешь этот станс до середины и обратно. Прими это как приказ командира, но только не надо отрывать мне за это голову, а то я никогда не услышу твоих новых песен.
К всеобщей досаде он отложил арфу в сторону и зашагал из казармы, сопровождаемый небольшой группой разочарованного дикого народца, которые дергали его за рукава и бригги, пытаясь заставить вернуться в казарму и петь. Видя, что Мэтен не обращает на них внимания, они все одновременно исчезли, но взгляд их при этом выражал укоризну. Мэтен направился прямо на кухню, работавшая там посудомойкой девушка по имени Клуна проявляла к нему благосклонность, и благосклонность эта распространялась настолько, что время от времени она ускользала из кухни и шла с ним на сеновал. По его расчетам, девушка должна была уже управиться с работой. Дверь в кухню была приоткрыта, оттуда падал свет, освещая булыжники и собравшихся у двери охотничьих собак короля, безнадежно ожидающих объедки. Мэтен пинками проложил себе дорогу среди своры собак и стал в дверях кухни. Мальчишки-судомойки мыли у очага последние котлы, а сама повариха, седовласая женщина с огромными мускулистыми руками, сидела на табурете и ела свой обед из деревянной чашки.
– Я знаю за чем ты пришел, серебряный клинок. Клуна уже ушла, и не сомневаюсь, что с одним из ваших парней.
– Не сомневаюсь. С любезного разрешения леди, я немного подожду ее здесь.
Повариха фыркнула и убрала со лба прядь седых волос.
– Ты, серебряный клинок, странный парень. Большинство мужчин взвыли бы от ярости, если бы их девушка ускользнула с другим парнем.
– Мы делимся тем, что смогли получить. Я только рад, что Клуна здравомыслящая девушка.
– Здравомыслящая, ха! Если ты называешь здравомыслием, что она знает, что известна как женщина одного из серебряных мечей. Я достаточно беспристрастна, чтобы говорить о чувствах девушки.
– Вот те на! Как вы можете так жестоко отказывать нам в некотором комфорте после того, как мы сражались во славу Элдифа?
– Вы его только послушайте! Петух возвел глаза к небесам, взывая к богам. Вон из моей кухни, бард! Ты подаешь плохой пример мальчишкам-посудомоям.
Мэтен насмешливо поклонился поварихе и пошел назад, прокладывая путь среди собак. Идя мимо стражи, он вспомнил, что когда он уходил из казармы, весь отряд был на месте. Хотя он добровольно делил Клуну с остальными серебряными мечами, мысль о том, что он делит ее еще и с посторонними, угнетала его. Он нырнул в боковую дверь большого зала, налетев на укрепленный в нише факел и с все возрастающим чувством раздражения оглядел стражу. После пира вокруг оставалось еще полно народа: слуги, носящие дрова и бочки с пивом, насытившиеся рыцари, медленно бредущие назад в казармы или в уединенные места, девушки-прислуги, настроенные на флирт или же бегающие по поручениям своих госпож с этими же целями. На полпути к конюшням Мэтен увидал свою добычу – Клуна шла под руку с одним из воинов королевской стражи. По измятому платью и небольшому количеству соломы в волосах, Мэтен понял, что его подозрения оправдались. Увидев его, Клуна вскрикнула.
– Так! – Мэтен поднял вверх факел, как глава семьи, поймавший вора. – И что все это значит, девушка?
Клуна жалобно пискнула и застыла, прижав ко рту костяшки пальцев. Положив руку на рукоятку меча, в круг света шагнул Овайн.
– Леди предпочла настоящего мужчину рабу с мечом.
Мэтен еле сдержался, чтобы не швырнуть в лицо Овайну горящий факел. Ослепленный яростью, он едва ли сознавал, что они собрали вокруг себя толпу, но слышал, как Клуна снова и снова жаловалась сочувствующим ей слушателям. Губы Овайна искривила самодовольная улыбка, он явно смеялся над Мэтеном.
– Продолжай, старик, – сказал он наконец, – ты ведь что-то хотел сказать мне? – О, мне есть много о чем сказать тебе, малыш. Ты забыл, что разговариваешь с бардом. Я очень давно не сочинял соответствующих песен.
– Ты не посмеешь! – его голос был похож на детский протестующий рев. – Это нечестно!
Окружавшие их кольцом зрители взорвались хохотом; несмотря на свою славу искусного фехтовальщика, он был похож сейчас на обиженного мальчика, как, усмехнувшись про себя, отметил Мэтен; с трудом верилось, что он только что спал с Клуной в сене. Мэтен уже собрался было сказать парню что-то успокаивающее, как Овайн вдруг залился краской гнева, расстегнул пряжку пояса, державшего меч и швырнул его на булыжник.
– Ну что ж, бард, – прорычал он, – я бы нарушил Гейс, напав на тебя, если бы не эта рука, направляющая на кое-кого факел, я разобью твою морду о эти камни!
– О, ради всех небесных богов, Овайн, – утомленно проговорил Мэтен, – едва ли она стоит того…
Овайн бросился на него с растопыренными руками, Мэтен едва успел увернуться. Послышались вопли, несколько человек из толпы бросились вперед и схватили парня. Осыпая всех проклятиями, он попытался вырваться, но его оттащили назад и крепко держали. По эмблемам на их рубахах Мэтен сделал вывод, что эти люди тоже из стражи короля. Вскоре выяснилась причина этой неожиданной любезности. Проталкивая себе дорогу среди зрителей, вперед вышел капитан королевской стражи Уервел.
– Что происходит? – спросил он. – Овайн, леший тебя побери! Клянусь, что Неприятности – твоя дама, а Двойные Неприятности – твоя гранд-дама! Что он с тобой сделал, бард?
– По правде говоря, ничего, если не считать, что глупо себя вел.
– Прими мои извинения.
Тут в разговор с плачем и причитаниями ворвалась Клуна:
– Я не собиралась доставлять никаких неприятностей, Мато. – Она снова разрыдалась. – Правда, я не хотела сделать ничего плохого.
– О, все из-за девушки, не так ли? – раздраженно спросил капитан. – Все те же старые жеребячьи игры? О, боги, а еще только осень! А что вы, ребята, будете вытворять зимой? А? Ладно, бард, забирай свою девушку. А что касается тебя, Овайн, то завтра утром получишь пару плетей. Я не хочу иметь неприятности еще и из-за этих кухонных сук.
Лицо Овайна стало мертвенно-бледным. В толпе послышались смешки.
– Послушайте, капитан, – сказал Мэтен, – если вы собираетесь пороть его из-за меня, то в этом нет никакой необходимости.
– Не ради тебя, а ради мира в форте. Ты можешь получить подобное в своем отряде. Я не потерплю таких драк. Попридержите свой пыл до весны и потратьте его на наших врагов.
На следующее утро, когда Овайна секли на глазах у всей стражи, Мэтен не пошел смотреть на это зрелище, хотя многие серебряные клинки были там, также, как и половина всего форта. Это было своего рода развлечение. Взяв с собой за компанию голубую фею и двух гномов, Мэтен побрел за конюшни и растянулся там на кипе соломы, греясь в лучах осеннего солнышка. Там и нашел его Карадок.
– Уже закончилось? – спросил его Мэтен.
– Да. Уеврел сказал мне, что Овайн с его первой битвы не доставляет ему ничего, кроме неприятностей, проявляя повсюду хвастовство и чванство, так что он решил, что пора поставить парня на место. У меня сердце ноет. Ты посмотри, они ставят эту молодую горячую голову в королевскую стражу, так как он лучший фехтовальщик из тех, кого они до сих пор встречали, и что он там делает? Большую часть года сидит во дворце и наблюдает, как спит король. Не удивительно, что он вспыхивает, как сухое дерево. Для него было бы лучше, если бы он был с серебряными клинками.
– Ты что-то задумал, если говоришь это. Ну да если он не оставит свое проклятое высокомерие, ты еще имеешь шанс завербовать его.
Говорят, что барды обладают даром пророчества. На протяжении ближайшей недели, Мэтен не видал никаких следов Овайна, его не было даже за обедом в большом зале. По-видимому, он уединился, заживляя свои раны, но дело было не только в ранах телесных, как решил Мэтен, более всего юношу донимало чувство стыда. Так как каждый серебряный клинок знал, что значит испытывать чувство стыда, то когда Овайн снова появился, они обращались с ним, словно ничего не произошло. Молодые отборные рыцари королевской стражи не имели такого тяжелого жизненного опыта и не были столь сострадательны. Когда мрачный Овайн в первый раз занял свое место за столом, он был встречен свистом и по-настоящему злобными замечаниями по поводу выпоротых собак и конуры. Так как Уеврела не было видно, на правах старшинства его заменил Карадок и пресек дальнейшие насмешки. Кровь бросилась в лицо Овайну, он с трудом глотал пиво и не отрываясь смотрел на крышку стола.
Вернувшись, Карадок сел рядом с Мэтеном.
– Это как небольшие гнойные фурункулы, которые могут прорваться, – заметил капитан. В самом деле глупо так обращаться с человеком, от которого в очередной стычке может зависеть твоя жизнь.
– Тем более глупо, если этот человек без особых усилий может изрубить тебя на кусочки.
– Увы, но это так.
Позже, этим же утром, когда Мэтен чистил лошадь перед конюшней, к нему бочком, нервно улыбаясь и отводя в сторону взгляд, подошла Клуна. Не будь она такой худой и бледной, она была бы привлекательной девушкой, но и в этом случае от ее светлых волос постоянно бы пахло жареным мясом, а под ногтями был бы жир.
– Ты еще не простил меня, Мэто?
– О, давным-давно. Будешь сегодня ждать меня на сеновале?
Она захихикала, прикрывая рот ладошкой, как это делали придворные леди, жест, который почему-то у нее выглядел умилительно.
– Послушай, я сегодня поеду в город, – сказал Мэтен. – Я куплю для тебя у портного ленты. Какого цвета ты хочешь?
– Ой, спасибо, голубую и зеленую, если можно. Какой ты милый, Мэто. Я люблю тебя больше всех.
– Ха! И скольким парням ты говорила это?
– Только тебе. Ну, может быть, еще Эйтхану, но всего несколько раз. Он иногда пугает меня. – Она бессознательно поднесла руку к горлу. – Иногда он так смотрит на меня, что мне кажется, что он собирается меня ударить, но он лишь говорит что-нибудь незначительное и уходит.
– Когда он так ведет себя, он думает о другой женщине, девушка, а совсем не о тебе. Будь от него подальше, пока он в таком настроении.
– А я так и делаю. Она вдруг посмотрела через плечо и вся напряглась: – О, боги…
Мэтен оглянулся на гогочущих стражников, среди которых был Овайн. При виде Клуны они начали подталкивать друг друга и хихикать.
– А она девица ничего себе, Овайн, правда, при дневном свете она не выглядит и наполовину так аппетитно, как ночью. А как она, стоящая, а Овайн?
Высоко подняв голову и плотно сжав губы, Овайн быстро зашагал прочь. Клуна разрыдалась и убежала. Мэтен хотел было догнать ее, но потом решил, что ей тоже следует получить урок.
Этой ночью с Южного моря пришел первый из хлещущих зимних дождей. Сидящие взаперти и не имеющие других развлечений, кроме игры в кости и пива, королевская стража продолжала безжалостно издеваться над Овайном. Мэтену казалось, что когда бы он ни встречал парня, он постоянно подвергался насмешкам своих товарищей. Это были остроты по поводу Клуны, отхлестанных собак, шуточки по поводу его вызова барду и так далее, и так далее, и каждый раз это звучало все более надоедливо и ничтожно. Мэтен мог только предполагать, что Овайн уже не один год раздражал своим высокомерием товарищей; несомненно, они тоже и завидовали ему. Мэтен заметил, что Карадок внимательно следит за происходящим. Когда насмешки и приставания становились слишком уж злобными, Карадок частенько вмешивался и утихомиривал разошедшихся товарищей Овайна.
Наконец, на четвертый день непрерывного дождя, события достигли апогея. Этим вечером Карадок задержался после обеда в большом зале, оставив вместе с собой Мэтена, в то время как остальные серебряные клинки отправились в казарму. Они выхватили у служанки две кружки темного пива и направились к стоящему в углу столу, там, в тени, их почти не было видно, но сами они прекрасно видели Овайна, сидящего у края стола, за которым обедала стража.
– Завтра должна закончиться эта дьявольская буря, – заметил Карадок. – Я надеюсь, что кто-то еще совершит очередную глупость, и это случится вскоре. Это даст им новую пищу для шуток.
Разговаривая и попивая пиво, они просидели еще часа полтора. Королевский бард мужественно старался перекрыть своим пением стоящие в зале смех и разговоры. Из-за этого шума Мэтен не заметил, когда началась драка. Вскочив одновременно на ноги, Овайн и остальные парни из стражи принялись яростно выкрикивать что-то друг другу. Карадок сорвался с места и помчался к спорящим, но было слишком поздно, мечи уже были обнажены. Мэтен не успевал следить за движениями Овайна. В свете факелов блестел металл, противник Овайна пошатнулся, кровь залила его лицо. Подбежавший Карадок схватил его за плечи и осторожно положил на солому как раз в ту минуту, когда к месту поединка подоспел Мэтен. Зал наполнился криками и воплем. Овайн швырнул свой меч на стол и уставился на него невидящим взором, с открытым в шоке ртом. Когда его обхватили сзади, он обвис в держащих его руках. Мэтен опустился рядом с Карадоком и окровавленной жертвой.
– Рана тяжелая?
– Рана? Он мертв.
Не в силах повторить сказанное, Мэтен уставился на лежащий на полу труп. Овайн в беспамятстве почти пополам разнес лицо парня, рассек ему горло. Крича и ругаясь, вокруг столпились люди; Карадок и Мэтен оставили им труп и, протискиваясь сквозь толпу, направились к выходу; в это время они увидели как стража выводит из зала Овайн, он рыдал.
– Ах, куча дерьма! – прорычал Карадок, – просто он дьявольски хорошо владеет клинком. Будь на его месте кто-нибудь другой, я успел бы остановить его. Ах, куча дерьма!
– Да еще и вонючая. Готов ли ты поспорить, что он даже не понял, что убил этого парня, пока не услыхал это от тебя?
Карадок в ответ лишь прорычал что-то нечленораздельное и пошел искать их пивные кружки.
На протяжении долгих часов Мэтен и Карадок вместе с напряженной толпой ожидали решения принца Кадлу. Наконец появились два пажа с горящими от возбуждения глазами и объявили, что принц собирается завтра повесить Овайна. Так как погибший парень первым затеял драку, никто не считал это решение справедливым, но в то же время никто не мог оспаривать приговор принца. Те же самые ребята, которые довели Овайна до такого состояния, с раскаянием защищали его, а молодые служанки плакали, говоря что такой красивый и молодой юноша должен умереть. Карадок не переставая пил, затем вдруг швырнул кружку на стол. – Я не собираюсь так это все оставить! Как ты думаешь, Мэто, должен я вызволить его шею из петли?
– Во что бы то ни стало, но как?
– Посмотришь. Найди мне одного из этих жалких пажей.
Получив соответствующую взятку, паж согласился передать принцу послание с просьбой об аудиенции. Спустя несколько минут паж вернулся и повел их в приемный покой, это была роскошная комната, уставленная резной дубовой мебелью, устланная толстыми бардекскими коврами в голубых и зеленых тонах и окнами с настоящими стеклами. Кадлу стоял у камина с золотой чашей меда в руках. Когда Мэтен и Карадок встали перед ним на колени, он приветливо кивнул им.
– Встаньте. Можете изложить свою просьбу.
– Премного благодарны, ваше высочество, – сказал Карадок. – Давно, еще в середине лета, вы милостиво обещали мне выполнить любую мою просьбу.
– Да, я обещал это. Я помню эту битву, которую ты провел великолепно. Я могу дать тебе в награду множество лошадей, или драгоценные ножны для твоего клинка. О, послушай, тут у нас есть новые мечи из Бардека, они изготовлены из особо хорошей стали.
– О, нет, мой синьор, я прошу у вас гораздо меньшую ценность, чем эти, и, будь я проклят, если не думаю, что лишился ума, прося вас об этом вместо тех щедрот, которые вы мне тут предлагали.
– В самом деле? – коротко усмехнулся принц. – Приятно видеть, что даже у серебряных клинков есть свои причуды. Излагай свою просьбу.
– В таком случае, мой синьор, отдайте мне жизнь молодого Овайна, не вешайте парня.
Пораженный до глубины души этой просьбой, принц поднял кубок и отпил небольшой глоток, затем безразлично-вежливо пожал плечами.
– Согласен, но при одном условии: ты забираешь его от меня в свой отряд. С меня достаточно неприятностей.
– Покорно благодарю, ваше высочество. И пусть не тревожится ваше королевское сердце, рано или поздно, парень войдет в нужные рамки.
– Не сомневаюсь, капитан, что вы в состоянии вогнать в должные рамки и дьявола, и, скорее раньше, чем позже. Скажите, чтобы вызвали стражу, я не имею понятия, куда они поместили парня.
Стражники с факелами в руках повели Мэтена и Карадока к расположенным за наружной стеной группе круглых каменных складов. Здесь же находился крошечный сарай с железной дверью, без единого окна. Подойдя к стоявшему опершись о стену стражнику, они сообщили ему новость, услышав которую, тот с радостью отступил в сторону.
– Мне кажется, это было несправедливо. Рад, что вам удалось переубедить синьора, капитан.
Пожав плечами, Карадок поднял засов и открыл дверь. Овайн сидел, обхватя руками колени, на куче грязной соломы, на лице его были видны следы слез. Увидев вошедших, он с трудом поднялся на ноги и стоял в позе напряженного ожидания, высоко подняв голову.
– Уже пришли меня вешать? – голос Овайна звучал совершенно спокойно. – Я был бы только рад, чтобы все побыстрее закончилось. – Тебя вообще не повесят, молодой дурень, – сказал Карадок. – Я выкупил тебе прощение. А теперь идем отсюда.
Неотрывно глядя на капитана, Овайн сделал несколько медленных, осторожных шагов по направлению к двери, как будто боясь проснуться посредине чудесного сна. Карадок одной рукой схватил его за руку, а второй влепил пощечину.
– Это за то, что ты забыл, что находился в королевском зале. – Размахнувшись, Карадок ударил его еще раз, на этот раз даже сильнее. – А это за то, что ответил на удар. Еще что-то подобное, и я сам перережу тебе горло, понятно?
– Да, – едва прошептал в ответ Овайн; несомненно лицо его горело от пощечин. – Но почему вы просили за меня?
– Я хочу, чтобы ты служил в моем отряде. Так или иначе, как у серебряного клинка у тебя будет довольно короткая жизнь.
Весь дрожа, Овайн кивнул в ответ и, обернувшись, долго смотрел на свою камеру, как будто это было лучшее место в мире.
«Он побывал слишком близко от Иного Мира, – подумал Мэтен, – и повешение не слишком хороший путь, чтобы умереть».
– А теперь слушай, – продолжал Карадок. – Из-за тебя я отказался от возможности заполучить один из тех бардекских клинков, но ты чертовски хорошо владеешь клинком, и поэтому твой найм стоит этой потери. А теперь, пошли. Я пошлю кого-нибудь, чтобы принесли твое снаряжение из казарм стражи. Мне не хотелось бы видеть тебя в твоей старой компании.
Овайн снова кивнул в ответ, все еще продолжая дрожать; скорее всего, он не слышал, что ему говорил Карадок. Мэтен положил ему на плечо руку.
– В отряде нет человека, который не испытал бы в свое время такого же позора как и ты, – сказал Мэтен. – Многим из нас было еще хуже. Пошли, парень, тебе будет легче среди себе подобных.
Овайн засмеялся тихим истерическим смехом, он не переставал смеяться всю дорогу от места своего заключения до казармы.
Сине-серое небо низко нависало над землей, среди обнаженных ветвей деревьев, которые словно часовые стояли на берегу широкого озера, шелестел холодный ветер. Среди ряби волн, длиной, примерно с полмили, до острова, на котором стоял дворец Касела, короля Пайдона, тянулась каменная дамба. Приподнявшись в стременах, Невин увидел возвышающуюся над крепостными стенами высокую башню. Он остановил лошадь и придержал за узду идущего позади груженого мула, чтобы получше рассмотреть место, которое если все пойдет как надо, должно стать на несколько будущих лет его домом. Дрелок, конечно, подходил к описанию, данному в предсказании Умм. Остров был окружен водяным тростником, высоко на берег от надвигающегося шторма были подняты сплетенные из ивняка и обтянутые кожей рыбачьи лодки.
Невин подъехал к дамбе, где опершись о ворота стояли два стражника. Увидя Невина, стражники тут же выпрямились и насторожено посмотрели на старика. К их большой досаде Невин был одет как важная персона, на нем был новенький, с иголочки костюм, хорошие серые бригги, рубаха из белейшего полотна и темно-синий плащ, застежка на нем была из великолепной круглой драгоценной броши. Он не был больше знахарем, превратясь в странствующего ученого, с ним были рекомендательные письма очень важных жрецов нескольких основных богов.
– Добрый день, господин, – приветствовал его с поклоном стражник. – Разрешите спросить, что привело вас сюда?
– Меня зовут Невин, я послан Ретеком, верховным жрецом Белл в Лугхарне, мне поручено узнать, как обстоят дела с наставником для молодого принца.
Услышав это, оба стражника низко поклонились приезжему.
– Конечно, господин. Нам сказали, что король ожидает вас. Въезжайте, только будьте осторожны, смотрите под ноги, местами здесь очень скользко – мох и тому подобное.
Ради безопасности Невин сошел с лошади и повел животных по дамбе. Она была достаточно широкой, чтобы на ней поместилось в ряд четыре лошади. Дамба была великолепно укреплена; в случае необходимости десять хороших воинов могли здесь в течение дня противостоять целой армии, но зато свобода Пайдона была завоевана и удерживалась военным искусством и кое-чем еще. Дамба заканчивалась крошечной полоской земли, за которой находились двойные железные ворота – непосредственный вход в форт. Здесь Невина встретило уже большее количество стражников, которые повели его в мощеный булыжниками участок форта, густо застроенный складами, конюшнями и казармами. Было ясно, что форт был построен с прицелом на будущее. Подошли пажи, чтобы взять у Невина лошадь и мула, другой юноша сопроводил его в брок.
Хотя повсюду – на креслах, камине, на висящих на стенах красных с серебром знаменах был вырезан или оттиснут королевский герб, изображающий вздыбленную лошадь, мебель была скудная, грубо вырезанная из темного дерева. За столом на почетном месте сидел в обычном низком полукруглом кресле сам король и пил пиво из простой оловянной кружки. Каселу был тридцать один год, он был высокий и стройный, с редеющими светлыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами. Его тяжелые руки кое-где были покрыты шрамами, небольшими метками, напоминающими о битвах. Когда Невин собрался встать перед ним на колени, король взмахом руки и добродушной улыбкой остановил его.
– В вашем возрасте, добрый господин, вы можете обойтись без этого обычного низкопоклонства. Паж, принеси ученому господину пива.
Невин сел по правую руку от короля и достал из-под рубахи рекомендательные письма, которые он держал там для пущей сохранности. Король посмотрел на печати, стоящие на свитках, молча кивнул, узнав их, и бросил письма на стол.
– Позже мой переписчик прочтет мне их. К сожалению, мой отец придерживался старых взглядов и, будучи ребенком, я не выучил ни буквы. А сейчас у меня нет времени на такую роскошь, но я и не намерен повторить эту ошибку с собственным сыном.
– Это мне и сказали жрецы Умм, ваша светлость. Я восхищаюсь людьми, которые проявляют уважение к учености.
– Исходя из этого, чем вы признаны заниматься, я не сомневаюсь в этом. Сейчас мой переписчик начал учить парня грамоте, но мне надо, чтобы кто-нибудь рассказал ему об истории, законах и тому подобных вещах. В своем последнем послании Педратен писал, что вы должны привезти с собой книги.
– Я привез их, они на вьючном муле, ваше высочество. В случае, если вам не потребуются мои услуги, я оставлю их для моего следующего кандидата в ученики.
– О, вы можете не сомневаться, что останетесь здесь. Происходят странные вещи. Когда я впервые написал в храмы, прося для сына наставника, я ожидал, что пришлют жреца, как это они обычно делают. Но они сказали мне, что в настоящее время у них нет подходящего человека. Но я ведь обращался с этой просьбой не в один храм, но отовсюду пришел одинаковый ответы.
– В самом деле? Как необычно, ваше высочество.