Страница:
– Могу я выпить немного воды?
– Сколько хочешь.
После того, как Мэтен жадно напился воды, старик принес ему хлеба и молока в деревянной чашке. Так как у Мэтена еще слишком дрожали руки, для того, чтобы удержать ложку, старик накормил его сам. Никогда он еще не ел ничего более вкусного.
– Спасибо, – сказал Мэтен. – Хотя ничем не выразишь ту благодарность, которую я ощущаю за спасение моей жизни.
– Спасать жизни для меня дело привычное, я знахарь.
– Но в таком случае, не удача ли это для меня!
– Удача? – лукаво улыбнулся старик, – да, действительно, может быть и удача. Меня зовут Невин, между прочим, и это не шутка, меня в самом деле зовут Невин. Я что-то вроде отшельника, и это мой дом.
– А меня зовут Мэтен. Я участвовал в кавалерийской атаке лорда Бреноика. Теперь вы понимаете, что я беглец? Вы должны были оставить меня истекать кровью на том месте, где я упал.
– О, я достаточно наслышан об изгнании Бреноика, но решения тиэринов и им подобным мало что значат для меня. Будь я проклят, если я позволю человеку умереть, когда я в состоянии спасти его, и все лишь потому, что его лорд преступил закон.
Вздохнув, Мэтен отвернулся. Рядом, прислоненный к стене, стоял его щит, вблизи от него было аккуратно сложены остальные вещи, в том числе и уложенная в кожаный мешок небольшая арфа для исполнения баллад. При виде эмблемы лисы, которой были помечены все его вещи, на глаза Мэтена навернулись слезы. Весь его отряд, все друзья, с которыми он в течение восьми лет был неразлучен, погибли. И все из-за того, что лорд Бреноик домогался земель другого человека и потерпел в этой авантюре поражение.
– Тиэрин похоронил убитых? – шепотом спросил он старика.
– Да. Через несколько дней после того, как я принес тебя домой, я нашел поле битвы. Это была настоящая бойня, я был удивлен, что никому не удалось бежать.
– Я бежал как трус. Я был ранен во время атаки и знал, что умираю, но я хотел умереть в одиночестве, в каком-нибудь тихом месте. О, боги, мне и в голову не приходило, что кто-то может спасти меня!
– Несомненно, это была твоя вэйр, тебе было суждено жить.
– Значит, это была горькая судьба. Я все еще изгой, человек вне закона. Я потерял остатки своей чести, когда не погиб вместе с моим господином и моим отрядом.
Невин пытался его успокоить, но Мэтен едва ли слышал его. Несмотря на испытываемое им чувство стыда, в глубине души он был рад, что остался жив, и эта радость приносила ему дополнительный стыд.
Лишь через два дня Мэтен смог сесть, да и то, лишь опираясь о стену и борясь с головокружением. Постепенно к нему возвращались силы и он начал интересоваться комнатой, в которой он находился. По запаху сырости и отсутствию окон он мог предположить, что она находится под землей, но огромный очаг не дымил. Комната по своим размерам была под стать огромному камину – она была хороших пятьдесят футов в ширину, а потолок терялся высоко в тени. Вся стена, около которой стояла кровать, была покрыта примерно на высоте десяти футов от пола вырезанными барельефами, по всей видимости, они опоясывали когда-то всю комнату. Теперь же строгое геометрическое изображение кругов и треугольников неожиданно обрывалось, как будто кто-то их стер. Наконец, когда он уже достаточно окреп, чтобы самостоятельно есть, он спросил Невина, где они находятся.
– Внутри Брин Тодейрик. Весь этот холм продырявлен помещениями и тоннелями.
Мэтен чуть не выронил ложку. Так как форт лорда Бреноика находился всего лишь в пяти милях от этого холма, он много раз видел его, слышал и истории о нем, рассказывали, что он населен демонами и духами (спиритами), посылающими ночью голубой танцующий свет, а днем странные завывания и свист. Холм и в самом деле выглядел довольно необычно, он был подобен старому исполину, превратившемуся много веков назад в камень, поросшему травой и возвышающемуся теперь посреди плоского луга.
– Да, да, – усмехнулся ему Невин, – я обычный человек из плоти и крови, а не князь демонов или нечто подобное.
Мэтен попытался улыбнуться ему в ответ, но у него ничего не вышло.
– Я люблю быть в одиночестве, юноша, – продолжал Невин. – Разве мог я найти для этой цели лучшее место? Все боятся даже приближаться к этому холму.
– Да, я думаю, что это близко к истине. Но тогда выходит, что здесь нет никаких спиритов?
– О, здесь их множество, но они ходят своей дорогой, а я своей. Места хватает для всех.
Когда Мэтен понял, что старик говорит совершенно серьезно, у него так затряслись руки, что он вынужден был отставить в сторону чашку с ложкой.
– Я не обманываю тебя, – сказал Невин совершенно спокойно. – Ты найдешь здесь убежище на эту зиму, так как до весны ты будешь не в состоянии сесть на лошадь, и пусть тебя не волнуют здешние спириты, они совершенно безвредны. Все эти разговоры по поводу демонов – явное преувеличение. Здешний народ жаждет какого-то разнообразия в их жизни.
– Так они сейчас здесь? Пожалуйста, добрый господин, а как долго я нахожусь здесь?
– О, две недели. Ты долго лежал в лихорадке, в ране началось заражение. Когда я нашел тебя, вся рана была покрыта мухами.
Мэтен взял ложку и с угрюмым видом продолжал есть. Чем скорее он наберется сил, чтобы покинуть это населенное спиритами место, тем будет лучше.
По мере того, как заживала рана, Мэтен все на более и более продолжительное время стал вставать с постели. Хотя Невин выбросил его пропитанную кровью одежду, в седельном мешке у Мэтена была запасная рубашка, старик отдал ему пару своих бригг, свободных шерстяных штанов, которые пришлось ему как раз в пору. Первое, что сделал Мэтен встав с кровати – это развернул свою арфу и убедился, что она не повреждена. Правая рука у него была еще слишком слаба, чтобы играть, но он пробежал пальцами по расстроенным, плохо звучащим струнам, чтобы убедиться, что инструмент в порядке.
– Меня удивляет, что лорд Бреноик рискнул взять с собой в бой барда, – заметил Невин.
– Я скорее не бард, а гертфин, который обязан сражаться. Я знаю много песен, баллад и тому подобное, но я никогда не изучал трезвучия и другие профессиональные бардовские правила.
– А почему?
– Видите ли, мой отец был в военном отряде нашего лорда, когда его убили, мне было тринадцать лет, и лорд Бреноик предложил мне место в отряде. Я согласился, чтобы отомстить за смерть отца, а потом мне уже не предоставлялось случая учиться. Я поклялся всецело посвятить себя моему лорду.
– И ты никогда не раскаивался в этом?
– Я никогда не позволял себе чувства раскаяния. Это не приносит ничего, кроме печали, добрый господин.
Достаточно окрепнув, Мэтен начал обследовать странный дом старика – небольшой комплекс пещер и тоннелей. Помимо основной жилой комнаты было еще другое каменное помещение, которое старик превратил в конюшню для своих лошадей, здесь стояла лошадь Мэтена и хороший коричневый мул. Одна стена этой комнаты обвалилась, открыв вход в естественную пещеру, здесь был небольшой родник, вода из которого стекала потом по склону пещеры. Прямо за дверью конюшни был глубокий овраг, благодаря которому Брин Торейдик получил свое название «сломанного холма», это была длинная, прямая расщелина, перерезающая вершину. Выйдя впервые наружу, Мэтен обнаружил, что несмотря на яркое солнце, воздух холодный, он холодил рану, от чего она мучительно ныла. Он поспешил вернуться, решив, что старик был прав, когда говорил, что ему надо пересидеть здесь зиму. Так как у знахаря было много денег, это хорошо замаскированное обширное жилище, то Мэтен начал задаваться вопросом, не является ли он одним из эксцентричных дворян, убежавших от бушевавших в королевстве гражданских войн. Он был слишком благодарен старику, чтобы задать столь щекотливый вопрос, хотя по всему королевству было рассеяно множество аристократов, которые делали все возможное, чтобы избежать их обязательств перед различными гвербретами, претендующими на престол королей Дэвери. Невин обращался с ним подчеркнуто вежливо, временами был снисходителен, временами резок, создавалось впечатление, что он привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Кроме того, он умел читать и писать, что редко встречалось среди обычных знахарей. Мэтен почувствовал, что старик очаровывает его.
Раз в несколько дней Невин брал лошадь и мула и отправлялся в соседнюю деревню, там он покупал свежую еду, нагружал мула запасами на зиму, сеном и зерном, или же сырами, сахаром, сухими фруктами и тому подобным. Пока он отсутствовал, Мэтен выполнял кое-какую работу в пещерах, когда уставал – спал. Однажды, серым, ветряным утром, Невин заметил, что будет отсутствовать дольше обычного, так как деревенские женщины нуждаются в его знахарской помощи. После того, как старик ушел, Мэтен подмел конюшню, сметя мусор в овраг, потом пошел отдохнуть перед тем как сгрести его на склон. Он подложил дров в камин и сел поближе к огню, чтобы прогнать холод с застуженной раны.
Впервые после битвы он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы петь, его с укоризной призывала заброшенная арфа. Когда он вынимал ее из кожаного мешка, словно вздохнув, зазвучали потревоженные струны. На арфах такого размера было только тридцать шесть струн, но Мэтен еще находился в таком состоянии, что казалось, что на их настрой ушла целая вечность. Он провел пальцами по струнам, проверяя звучание, затем с помощью крошечного колока<*3> из слоновой кости принялся регулировать натяжение струн, он добивался необходимого звучания, пока на лбу у него не выступил пот. Но этот признак слабости лишь раззадорил его, и он продолжал трудиться пока, наконец, арфа не зазвучала как следует. Мэтен вынужден был несколько минут отдохнуть, прежде чем смог играть на ней. Он извлек из инструмента несколько вибрирующих звуков, перебрал несколько струн… первые же звуки музыки, казалось, частично вернули ему силы, они эхом отдавались от огромных каменных стен комнаты. Это придавало сверхъестественный подтекст каждой ноте, извлекаемой из музыкального инструмента.
Неожиданно он почувствовал сзади себя Белую Леди, ту самую, которая приходит к каждому барду, в ком живет истинная песнь. Он ощутил в спине знакомый озноб, волосы зашевелились у него на голове. Несмотря на то, что он называл себя гертфином, ее присутствие и то вдохновение, которое она давала ему, говорило о том, что королевство потеряло настоящего барда, когда он решил стать рыцарем. Несмотря на то, что этим утром голос у него был слабым и одеревеневшим, он пел длинную балладу, отрывки лирических песнопений, которые только приходили ему на ум, музыка успокаивала его рану как знахарские припарки.
Вдруг Мэтен почувствовал, что он не один. Он поднял глаза, ожидая увидать в дверях Невина, но там никого не было. Оглянувшись вокруг, он тоже никого не увидел, лишь языки пламени в камине отбрасывали тени на каменные стены. Каждый раз, касаясь струн, он ощущал, что его слушают. Волосы поднялись у него на голове дыбом, когда Мэтен вспомнил рассказы Невина о спиритах. – Ты сумасшедший, – говорил он себе, – здесь никого нет. – Но он слишком часто выступал, чтобы ощущать присутствие аудитории. Пропев две строфы баллады, он почувствовал, что слушатели, кто бы они ни были, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова. Когда он кончил петь и отставил арфу в сторону, он ощутил разочарование присутствующих.
– Ладно, кто вы не были, вы не можете быть злодеями, если вам нравятся хорошие песни.
Мэтену показалось, что он слышит за спиной хихиканье, но обернувшись, он не увидел ничего, кроме голой стены. Он поднялся на ноги и медленно, осторожно обошел комнату, заглядывая в каждый уголок и каждую щелочку – ничего. Но как только он сел, опять кто-то захихикал, на этот раз смеялись откровенно, совсем как ребенок, смеющийся над своей успешной выходкой. Мэтен схватился за арфу с единственной мыслью, чтобы с ней ничего не случилось, но когда он почувствовал, что его невидимая аудитория столпилась вокруг него в предвкушении новых песен, бард одержал в нем верх, он не смог отложить арфу в сторону, он не мог пренебречь слушателями, даже бесплотными. Когда он коснулся струн, он был уверен, что слышит вздох удовлетворения. Он запел первое, что пришло ему в голову, это были стансы о морском путешествии в Дэвери короля Брана и волшебном тумане, который в конце концов проглотил и его самого, и его флот. К тому времени, когда заколдованные корабли были наконец спасены и очутились в таинственной гавани на далеком севере, Мэтен был в полном изнеможении.
– Примите мои извинения, но я вынужден остановиться.
В ответ раздался вздох сожаления. Кто-то нежно коснулся его волос, так, как гладят собаку, кто-то худыми на ощупь пальцами подергал его за рукав. В камине ярко вспыхнуло пламя; вокруг него ощущался холодный, естественный коловорот воздуха. Мэтен содрогнулся и поднялся на ноги, но маленькие руки ухватились за его штанины. Беспорядочно звучали струны арфы, как будто кто-то пытался вырвать их. В каждом углу ожили тени, они кружились маленькими водоворотами, его лица касались чьи-то пальцы, его дергали за руки, щипали, теребили одежду, тянули за волосы во время всего этого продолжали звенеть струны и стоял ужасный шум.
– А, ну, прекратить! – закричал, появляясь в двери Невин. – Что за невоспитанность, так-то вы принимаете нашего гостя!
Маленькие пальцы исчезли. Мэтен чуть не расплакался от облегчения, когда с двумя седельными вьюками энергичными шагами в комнату вошел знахарь.
– Нет, в самом деле, отвратительное поведение, – продолжал Невин, обращаясь, казалось, в пустое пространство. – Если вы когда-нибудь повторите подобное, Мэтен никогда больше не сыграет вам на арфе.
Комната опустела. Невин положил седельные вьюки на стол и улыбнулся Мэтену. Тот трясущимися руками положил арфу и вытер рукавом пот с лица.
– Мне следовало предупредить тебя. Они любят музыку. Извини меня, юноша.
Мэтен пытался заговорить, но безуспешно, он тяжело опустился на скамью. За спиной у него раздался звук струны арфы. Невин бросил в ту сторону сердитый взгляд:
– Я сказал прекратить!
Появился и исчез легкий порыв ветра.
– Ты хотел меня о чем-то спросить, юноша?
– По правде сказать, я не решаюсь.
Старик негромко рассмеялся.
– Ладно, можешь не спрашивать, я и так отвечу тебе. Это было то, что люди называют «дикий народец». Они подобны невоспитанным детям, или щенкам, сплошная любознательность, никакой сознательности или правил поведения. К сожалению, они сами не понимали того, что могут нанести нам, смертным людям, вред.
– Я это вполне прочувствовал. – Мэтен посмотрел на своего благодетеля, и внезапно понял то, что было скрыто от него на протяжении всех этих дней. – Господин, наверное, вы знаете Двуумер.
– Да, это так. Тебя это поражает?
– Ужасно. Я никогда не думал, что это бывает в жизни, я думал, что это встречается только в моих балладах и рассказах.
– Многие люди считают меня выдумкой бардов, но мое ремесло достаточно реально.
Мэтен ошеломленно уставился на Невина, у него не укладывалось в голове, как этот старик мог выглядеть так чертовски обыденно. По доброму рассмеявшись, Невин отвернулся от Мэтена и принялся шарить в седельных мешках. – Я тут принес тебе немного вяленого мяса на ужин, юноша. Тебе необходимо восстанавливать потерянную кровь, деревенские жители поделились со мной кое-чем в качестве платы за лечение.
– Большое спасибо. А как вы думаете, когда я буду достаточно здоров, чтобы уехать отсюда?
– О, спириты настроили тебя на дорожный лад, не так ли?
– Не посчитайте меня неблагодарным, дорогой господин, – Мэтену было страшно неловко, – но я… а… да…
Невин снова рассмеялся.
– Не надо смущаться, юноша. Что касается раны, то она заживет задолго до того, как ты войдешь в норму. Видишь ли, ты скакал прямо в Мир Иной, а требуется немало времени, чтобы вернуться оттуда.
С этого дня дикий народец осмелел в отношении с Мэтеном, они были подобны собакам, которые, поняв, что хозяин относится к ним с любовью, осмелев, выскальзывают из-под стола. Каждый раз, беря в руки арфу, Мэтен ощущал их присутствие – в комнате чувствовалось оживление, слышалось слабое шарканье ног, легкие прикосновения к его рукам и волосам, слабое дыхание ветра, когда кто-то пролетал мимо. Всякий раз они щипали его или толпились вокруг, Мэтен попросту грозил им, что перестанет петь, угроза действовала безотказно, они сразу же начинали вести себя прилично.
Однажды, пытаясь безуспешно развести огонь в камине отсыревшими дровами, Мэтен почувствовал позади себя их присутствие. Когда он высек кремнем искру, они раздули ее в пламя. Машинально поблагодарив их, Мэтен осознал, что начинает воспринимать спиритов, как нечто само собой разумеющееся. Что же касается самого Невина, то, как ни изучал его Мэтен, он не мог обнаружить в нем никаких признаков необычной силы или необычных познаний за исключением того, что спириты подчинялись ему беспрекословно.
Немало времени проводил Мэтен и в думах о своем будущем. Так как он был воином мятежного лорда, то как только он попадет в руки тиэрина Девера, тот непременно его повесит. Единственным выходом был побег. Если ему удастся не попав в руки тиэрина добраться до Кантрэя и затем отдаться на милость гвербрета, он может быть помилован, так как он был кем-то вроде барда, а следовательно находился в соответствии с законом под особой защитой. Но к сожалению, надежда на помилование невелика, так как это будет зависеть от его вассалов, да и сам гвербрет Тибрен Боарский был суровым человеком. Его род, Боары Севера были связаны родственными узами с южными Боарами Моира, которые лет пятьдесят назад лестью выманили у короля Форта Дэвери гвербретство. Объединенные роды Боаров управляли огромным пространством северного королевства и, как говорили, обладали реальной властью за спиной марионеточного короля Святого Города. Не верится, что Тибрен простит недоучку-барда, возбудив этим недовольство своего верного тиэрина. Мэтен решил, что раз оказалось так, что он нашел приют вместе со спиритами, то он не станет полагаться на милость гвербрета, а останется в Брин Торейдеке до весны.
Когда Невин в следующий раз собрался в деревню, Мэтен решил поехать вместе с ним, он хотел сделать это ради тренировки – испытать себя и проветрить лошадь. День был прозрачно-морозным, в воздухе пахло снегом, поля были покрыты инеем. Мэтен был поражен тем, как быстро летит время за пределами холма, несколько оно отлично от его внутреннего ощущения времени.
Наконец они добрались до деревни, крытые соломой дома были разбросаны среди белых берез вдоль берега реки.
– Я лучше подожду вас здесь, – сказал Мэтен, – в то кто-нибудь из людей тиэрина еще заедет за чем-нибудь в деревню.
– Я не хочу оставлять тебя здесь на холоде. Здесь неподалеку есть ферма, я отведу тебя туда. Хозяева мои друзья, они приютят тебя без лишних расспросов.
Они направились по дорожке бегущей среди коричневого пастбища, и вскоре вышли к ферме – разбросанным строениям, огражденным кругом земляной стеной. Позади большого дома находился коровник, сараи и загон для белых и серых коз. В грязном дворе у двери дома клевали зерно цыплята. Отгоняя кур, навстречу им вышел, улыбаясь, плотный седеющий мужчина.
– Доброе утро, милорд. Чем могу быть вам полезен?
– О, всего лишь приюти на некоторое время моего друга, мой дорогой Баннек. Он очень болен, его бледное лицо говорит само за себя, ему необходимо немного отдохнуть, пока я буду в деревне.
– Мы можем выделить ему комнату с очагом. О, боги, ты, парень, ты и вправду белый, как этот иней на полях.
Баннек проводил Мэтена в большую треугольную комнату, служившую одновременно и кухней и столовой. В большом очаге маняще пылали деревянные чурбачки, напротив стояло два стола и три стула с высокими спинками, мебель, ферма выглядела богатой. Пол был устлан чистой соломой, стены свеже побелены. С потолка свисали гирлянды лука и чеснока, сетки с сушеной репой и яблоками, даа огромных окорока. У очага сидела девушка и штопала бригги.
– Кто это, па? – она подняла голову от работы.
– Друг Невина.
Она поспешно собрала свою работу и нырнула перед Мэтеном в реверансе. Девушка была хорошенькая, у нее были черные, цвета воронова крыла волосы и темные, спокойные глаза.
Мэтен поклонился ей в ответ.
– Простите меня, что обременяю вас, – сказал Мэтен, – но я не совсем хорошо себя чувствую и мне надо немного отдохнуть.
– Друзья Невина всегда желанные гости в нашем доме, – сказала девушка. – Садитесь, я принесу вам сейчас эля.
Мэтен снял плащ и сел как можно ближе к огню, только что рубашка не загоралась. Объявив, что ему надо вернуться к коровам, Баннек удалился. Девушка подала Мэтену высокую кружку темного коричневого пива, потом сев около него, снова принялась за свое шитье.
– Благодарю вас. – Мэтен приветственно поднял кружку. – Меня зовут Мэтен… а… да, просто Мэтен, этого достаточно.
– А меня Белиан. Вы давно знаете Невина?
– По правде говоря, нет.
Белиан бросила на него странный, преисполненный благоговейного страха взгляд, улыбнулась и занялась шитьем.
Прихлебывая пиво, Мэтен наблюдал, как тонкие пальчики проворно работают над грубой шерстяной тканью бригг Бенека, которые были слишком громоздки для этих ручек. Мэтен был удивлен, какое удовольствие испытывает он, сидя здесь в тепле, вместе с хорошенькой девушкой. Время от времени Белиан бросала на него нерешительный взгляд, как будто хотела спросить о чем-то, но не решалась.
– Милорд, – сказала она, наконец, – долго вы будете еще оставаться с Невином?
– Сказать откровенно, я еще не знаю, но почему вы называете меня лордом? Я такого же простого происхождения, как и вы.
– Да, но вы друг Невина.
Только сейчас Мэтен сообразил, что девушка наверняка знает, что старик связан с Двуумером.
– Послушайте, за кого вы меня принимаете? – У Мэтена было тревожное чувство, что притворяться знатоком Двуумера, не будучи им, опасно. – Я всего лишь рыцарь без войска. Невин был настолько добр, что спас мне жизнь, когда нашел меня раненым, вот и все. Но послушайте, пожалуйста, не говорите никому обо мне, ладно? Я человек вне закона.
– Я забуду ваше имя сразу же, как только вы уедете отсюда.
– Покорно благодарю вас, и еще раз примите мои извинения. Я не заслуживаю даже этого пива.
– О, замолчите, пожалуйста! Что мне за дело до этих отвратительных войн?
Подняв на девушку взгляд, Мэтен увидел ее сердитое лицо, губы были плотно сжаты, у них залегла горькая складка.
– Ничего, кроме беспокойства нам они не приносят. Забирают наших лошадей, вытаптывают поля, поднимают налоги – и все это во славу единственного и истинного короля, хотя каждый, у кого есть голова на плечах, знает, что сейчас у нас их два, мне наплевать на эти войны, меня не волнует, кто в них победит, только бы они оба не сели нам на шею. Если вы один из тех, кто не хочет умирать в этих войнах, то единственное, что я могу сказать, это то, что вы молодец.
– Мне никогда раньше не приходило такое в голову.
– Не сомневаюсь, раз вы были рыцарем.
– Видите ли, я не совсем дезертир…
Девушка в ответ лишь пожала плечами и вернулась к своему шитью. Мэтену было интересно, почему женщина ее возраста, ей было года двадцать два, или около этого, живет в доме своего отца. Может быть у нее не состоялась помолвка из-за войны? Ответ пришел сам собой, когда в этот момент один за другим в комнату вбежали двое ребятишек, одному было года четыре, второму лет семь. Они подрались из-за найденной на дороге монеты и с криком бросились к матери, чтобы та разрешила их спор. Белиан поцеловала каждого и сказала, чтобы они отдали монету дедушке, с этими словами она снова отослала их из комнаты.
– Так вы замужем? – спросил Мэтен.
– Была. Их отец утонул в реке два года назад. Он устанавливал ловушку для рыбы, но лед оказался слишком тонким.
– От всей души вам сочувствую. И вы вернулись в дом отца?
– Да. Па нужно было, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, и он хорошо относится к моим ребятам. Это для меня важно.
– Рад слышать, что вы теперь счастливы.
– Счастлива? – Она на минуту задумалась. – Видите ли, я не часто задумываюсь о таких вещах, самое главное, чтобы моим мальчикам было хорошо.
За ее слабой улыбкой, Мэтен уловил одолевшее женщину одиночество. Он ощутил волнение в теле, в нем вспыхнуло желание, это был еще один признак того, что жизнь возвращалась к нему. Она посмотрела на него долгим взглядом, но по ее темным глазам нельзя было определить, о чем она думает.
– И что вы теперь будете делать? – спросила она, – уедете до снега?
– Невин не думает, что я буду в состоянии сделать это к этому времени, но рано или поздно, мне надо будет уехать. Мне это может стоить жизни. Если они поймают меня, то повесят.
– Да, так они делают.
Белиан внимательно посмотрела на него, затем резко встала, как будто ей в голову пришло неожиданное решение, и энергичными шагами вышла из комнаты через завершенную одеялом дверь, находящуюся в плетеной из прутьев стене. Мэтен уж приканчивал пиво, когда вернулась женщина. Она принесла рубашку и сев, бросила ее Мэтену на колена.
– Она принадлежала мужу, – сказала она, – для Па она слишком мала, а пока ребята вырастут, она сгниет. Возьмите ее. Вам нужна рубашка, на которой не было бы эмблемы лисы.
– О, боги, я и забыл об этом! Не удивительно, что вы посчитали меня дезертиром. Покорно благодарю вас.
– Сколько хочешь.
После того, как Мэтен жадно напился воды, старик принес ему хлеба и молока в деревянной чашке. Так как у Мэтена еще слишком дрожали руки, для того, чтобы удержать ложку, старик накормил его сам. Никогда он еще не ел ничего более вкусного.
– Спасибо, – сказал Мэтен. – Хотя ничем не выразишь ту благодарность, которую я ощущаю за спасение моей жизни.
– Спасать жизни для меня дело привычное, я знахарь.
– Но в таком случае, не удача ли это для меня!
– Удача? – лукаво улыбнулся старик, – да, действительно, может быть и удача. Меня зовут Невин, между прочим, и это не шутка, меня в самом деле зовут Невин. Я что-то вроде отшельника, и это мой дом.
– А меня зовут Мэтен. Я участвовал в кавалерийской атаке лорда Бреноика. Теперь вы понимаете, что я беглец? Вы должны были оставить меня истекать кровью на том месте, где я упал.
– О, я достаточно наслышан об изгнании Бреноика, но решения тиэринов и им подобным мало что значат для меня. Будь я проклят, если я позволю человеку умереть, когда я в состоянии спасти его, и все лишь потому, что его лорд преступил закон.
Вздохнув, Мэтен отвернулся. Рядом, прислоненный к стене, стоял его щит, вблизи от него было аккуратно сложены остальные вещи, в том числе и уложенная в кожаный мешок небольшая арфа для исполнения баллад. При виде эмблемы лисы, которой были помечены все его вещи, на глаза Мэтена навернулись слезы. Весь его отряд, все друзья, с которыми он в течение восьми лет был неразлучен, погибли. И все из-за того, что лорд Бреноик домогался земель другого человека и потерпел в этой авантюре поражение.
– Тиэрин похоронил убитых? – шепотом спросил он старика.
– Да. Через несколько дней после того, как я принес тебя домой, я нашел поле битвы. Это была настоящая бойня, я был удивлен, что никому не удалось бежать.
– Я бежал как трус. Я был ранен во время атаки и знал, что умираю, но я хотел умереть в одиночестве, в каком-нибудь тихом месте. О, боги, мне и в голову не приходило, что кто-то может спасти меня!
– Несомненно, это была твоя вэйр, тебе было суждено жить.
– Значит, это была горькая судьба. Я все еще изгой, человек вне закона. Я потерял остатки своей чести, когда не погиб вместе с моим господином и моим отрядом.
Невин пытался его успокоить, но Мэтен едва ли слышал его. Несмотря на испытываемое им чувство стыда, в глубине души он был рад, что остался жив, и эта радость приносила ему дополнительный стыд.
Лишь через два дня Мэтен смог сесть, да и то, лишь опираясь о стену и борясь с головокружением. Постепенно к нему возвращались силы и он начал интересоваться комнатой, в которой он находился. По запаху сырости и отсутствию окон он мог предположить, что она находится под землей, но огромный очаг не дымил. Комната по своим размерам была под стать огромному камину – она была хороших пятьдесят футов в ширину, а потолок терялся высоко в тени. Вся стена, около которой стояла кровать, была покрыта примерно на высоте десяти футов от пола вырезанными барельефами, по всей видимости, они опоясывали когда-то всю комнату. Теперь же строгое геометрическое изображение кругов и треугольников неожиданно обрывалось, как будто кто-то их стер. Наконец, когда он уже достаточно окреп, чтобы самостоятельно есть, он спросил Невина, где они находятся.
– Внутри Брин Тодейрик. Весь этот холм продырявлен помещениями и тоннелями.
Мэтен чуть не выронил ложку. Так как форт лорда Бреноика находился всего лишь в пяти милях от этого холма, он много раз видел его, слышал и истории о нем, рассказывали, что он населен демонами и духами (спиритами), посылающими ночью голубой танцующий свет, а днем странные завывания и свист. Холм и в самом деле выглядел довольно необычно, он был подобен старому исполину, превратившемуся много веков назад в камень, поросшему травой и возвышающемуся теперь посреди плоского луга.
– Да, да, – усмехнулся ему Невин, – я обычный человек из плоти и крови, а не князь демонов или нечто подобное.
Мэтен попытался улыбнуться ему в ответ, но у него ничего не вышло.
– Я люблю быть в одиночестве, юноша, – продолжал Невин. – Разве мог я найти для этой цели лучшее место? Все боятся даже приближаться к этому холму.
– Да, я думаю, что это близко к истине. Но тогда выходит, что здесь нет никаких спиритов?
– О, здесь их множество, но они ходят своей дорогой, а я своей. Места хватает для всех.
Когда Мэтен понял, что старик говорит совершенно серьезно, у него так затряслись руки, что он вынужден был отставить в сторону чашку с ложкой.
– Я не обманываю тебя, – сказал Невин совершенно спокойно. – Ты найдешь здесь убежище на эту зиму, так как до весны ты будешь не в состоянии сесть на лошадь, и пусть тебя не волнуют здешние спириты, они совершенно безвредны. Все эти разговоры по поводу демонов – явное преувеличение. Здешний народ жаждет какого-то разнообразия в их жизни.
– Так они сейчас здесь? Пожалуйста, добрый господин, а как долго я нахожусь здесь?
– О, две недели. Ты долго лежал в лихорадке, в ране началось заражение. Когда я нашел тебя, вся рана была покрыта мухами.
Мэтен взял ложку и с угрюмым видом продолжал есть. Чем скорее он наберется сил, чтобы покинуть это населенное спиритами место, тем будет лучше.
По мере того, как заживала рана, Мэтен все на более и более продолжительное время стал вставать с постели. Хотя Невин выбросил его пропитанную кровью одежду, в седельном мешке у Мэтена была запасная рубашка, старик отдал ему пару своих бригг, свободных шерстяных штанов, которые пришлось ему как раз в пору. Первое, что сделал Мэтен встав с кровати – это развернул свою арфу и убедился, что она не повреждена. Правая рука у него была еще слишком слаба, чтобы играть, но он пробежал пальцами по расстроенным, плохо звучащим струнам, чтобы убедиться, что инструмент в порядке.
– Меня удивляет, что лорд Бреноик рискнул взять с собой в бой барда, – заметил Невин.
– Я скорее не бард, а гертфин, который обязан сражаться. Я знаю много песен, баллад и тому подобное, но я никогда не изучал трезвучия и другие профессиональные бардовские правила.
– А почему?
– Видите ли, мой отец был в военном отряде нашего лорда, когда его убили, мне было тринадцать лет, и лорд Бреноик предложил мне место в отряде. Я согласился, чтобы отомстить за смерть отца, а потом мне уже не предоставлялось случая учиться. Я поклялся всецело посвятить себя моему лорду.
– И ты никогда не раскаивался в этом?
– Я никогда не позволял себе чувства раскаяния. Это не приносит ничего, кроме печали, добрый господин.
Достаточно окрепнув, Мэтен начал обследовать странный дом старика – небольшой комплекс пещер и тоннелей. Помимо основной жилой комнаты было еще другое каменное помещение, которое старик превратил в конюшню для своих лошадей, здесь стояла лошадь Мэтена и хороший коричневый мул. Одна стена этой комнаты обвалилась, открыв вход в естественную пещеру, здесь был небольшой родник, вода из которого стекала потом по склону пещеры. Прямо за дверью конюшни был глубокий овраг, благодаря которому Брин Торейдик получил свое название «сломанного холма», это была длинная, прямая расщелина, перерезающая вершину. Выйдя впервые наружу, Мэтен обнаружил, что несмотря на яркое солнце, воздух холодный, он холодил рану, от чего она мучительно ныла. Он поспешил вернуться, решив, что старик был прав, когда говорил, что ему надо пересидеть здесь зиму. Так как у знахаря было много денег, это хорошо замаскированное обширное жилище, то Мэтен начал задаваться вопросом, не является ли он одним из эксцентричных дворян, убежавших от бушевавших в королевстве гражданских войн. Он был слишком благодарен старику, чтобы задать столь щекотливый вопрос, хотя по всему королевству было рассеяно множество аристократов, которые делали все возможное, чтобы избежать их обязательств перед различными гвербретами, претендующими на престол королей Дэвери. Невин обращался с ним подчеркнуто вежливо, временами был снисходителен, временами резок, создавалось впечатление, что он привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Кроме того, он умел читать и писать, что редко встречалось среди обычных знахарей. Мэтен почувствовал, что старик очаровывает его.
Раз в несколько дней Невин брал лошадь и мула и отправлялся в соседнюю деревню, там он покупал свежую еду, нагружал мула запасами на зиму, сеном и зерном, или же сырами, сахаром, сухими фруктами и тому подобным. Пока он отсутствовал, Мэтен выполнял кое-какую работу в пещерах, когда уставал – спал. Однажды, серым, ветряным утром, Невин заметил, что будет отсутствовать дольше обычного, так как деревенские женщины нуждаются в его знахарской помощи. После того, как старик ушел, Мэтен подмел конюшню, сметя мусор в овраг, потом пошел отдохнуть перед тем как сгрести его на склон. Он подложил дров в камин и сел поближе к огню, чтобы прогнать холод с застуженной раны.
Впервые после битвы он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы петь, его с укоризной призывала заброшенная арфа. Когда он вынимал ее из кожаного мешка, словно вздохнув, зазвучали потревоженные струны. На арфах такого размера было только тридцать шесть струн, но Мэтен еще находился в таком состоянии, что казалось, что на их настрой ушла целая вечность. Он провел пальцами по струнам, проверяя звучание, затем с помощью крошечного колока<*3> из слоновой кости принялся регулировать натяжение струн, он добивался необходимого звучания, пока на лбу у него не выступил пот. Но этот признак слабости лишь раззадорил его, и он продолжал трудиться пока, наконец, арфа не зазвучала как следует. Мэтен вынужден был несколько минут отдохнуть, прежде чем смог играть на ней. Он извлек из инструмента несколько вибрирующих звуков, перебрал несколько струн… первые же звуки музыки, казалось, частично вернули ему силы, они эхом отдавались от огромных каменных стен комнаты. Это придавало сверхъестественный подтекст каждой ноте, извлекаемой из музыкального инструмента.
Неожиданно он почувствовал сзади себя Белую Леди, ту самую, которая приходит к каждому барду, в ком живет истинная песнь. Он ощутил в спине знакомый озноб, волосы зашевелились у него на голове. Несмотря на то, что он называл себя гертфином, ее присутствие и то вдохновение, которое она давала ему, говорило о том, что королевство потеряло настоящего барда, когда он решил стать рыцарем. Несмотря на то, что этим утром голос у него был слабым и одеревеневшим, он пел длинную балладу, отрывки лирических песнопений, которые только приходили ему на ум, музыка успокаивала его рану как знахарские припарки.
Вдруг Мэтен почувствовал, что он не один. Он поднял глаза, ожидая увидать в дверях Невина, но там никого не было. Оглянувшись вокруг, он тоже никого не увидел, лишь языки пламени в камине отбрасывали тени на каменные стены. Каждый раз, касаясь струн, он ощущал, что его слушают. Волосы поднялись у него на голове дыбом, когда Мэтен вспомнил рассказы Невина о спиритах. – Ты сумасшедший, – говорил он себе, – здесь никого нет. – Но он слишком часто выступал, чтобы ощущать присутствие аудитории. Пропев две строфы баллады, он почувствовал, что слушатели, кто бы они ни были, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова. Когда он кончил петь и отставил арфу в сторону, он ощутил разочарование присутствующих.
– Ладно, кто вы не были, вы не можете быть злодеями, если вам нравятся хорошие песни.
Мэтену показалось, что он слышит за спиной хихиканье, но обернувшись, он не увидел ничего, кроме голой стены. Он поднялся на ноги и медленно, осторожно обошел комнату, заглядывая в каждый уголок и каждую щелочку – ничего. Но как только он сел, опять кто-то захихикал, на этот раз смеялись откровенно, совсем как ребенок, смеющийся над своей успешной выходкой. Мэтен схватился за арфу с единственной мыслью, чтобы с ней ничего не случилось, но когда он почувствовал, что его невидимая аудитория столпилась вокруг него в предвкушении новых песен, бард одержал в нем верх, он не смог отложить арфу в сторону, он не мог пренебречь слушателями, даже бесплотными. Когда он коснулся струн, он был уверен, что слышит вздох удовлетворения. Он запел первое, что пришло ему в голову, это были стансы о морском путешествии в Дэвери короля Брана и волшебном тумане, который в конце концов проглотил и его самого, и его флот. К тому времени, когда заколдованные корабли были наконец спасены и очутились в таинственной гавани на далеком севере, Мэтен был в полном изнеможении.
– Примите мои извинения, но я вынужден остановиться.
В ответ раздался вздох сожаления. Кто-то нежно коснулся его волос, так, как гладят собаку, кто-то худыми на ощупь пальцами подергал его за рукав. В камине ярко вспыхнуло пламя; вокруг него ощущался холодный, естественный коловорот воздуха. Мэтен содрогнулся и поднялся на ноги, но маленькие руки ухватились за его штанины. Беспорядочно звучали струны арфы, как будто кто-то пытался вырвать их. В каждом углу ожили тени, они кружились маленькими водоворотами, его лица касались чьи-то пальцы, его дергали за руки, щипали, теребили одежду, тянули за волосы во время всего этого продолжали звенеть струны и стоял ужасный шум.
– А, ну, прекратить! – закричал, появляясь в двери Невин. – Что за невоспитанность, так-то вы принимаете нашего гостя!
Маленькие пальцы исчезли. Мэтен чуть не расплакался от облегчения, когда с двумя седельными вьюками энергичными шагами в комнату вошел знахарь.
– Нет, в самом деле, отвратительное поведение, – продолжал Невин, обращаясь, казалось, в пустое пространство. – Если вы когда-нибудь повторите подобное, Мэтен никогда больше не сыграет вам на арфе.
Комната опустела. Невин положил седельные вьюки на стол и улыбнулся Мэтену. Тот трясущимися руками положил арфу и вытер рукавом пот с лица.
– Мне следовало предупредить тебя. Они любят музыку. Извини меня, юноша.
Мэтен пытался заговорить, но безуспешно, он тяжело опустился на скамью. За спиной у него раздался звук струны арфы. Невин бросил в ту сторону сердитый взгляд:
– Я сказал прекратить!
Появился и исчез легкий порыв ветра.
– Ты хотел меня о чем-то спросить, юноша?
– По правде сказать, я не решаюсь.
Старик негромко рассмеялся.
– Ладно, можешь не спрашивать, я и так отвечу тебе. Это было то, что люди называют «дикий народец». Они подобны невоспитанным детям, или щенкам, сплошная любознательность, никакой сознательности или правил поведения. К сожалению, они сами не понимали того, что могут нанести нам, смертным людям, вред.
– Я это вполне прочувствовал. – Мэтен посмотрел на своего благодетеля, и внезапно понял то, что было скрыто от него на протяжении всех этих дней. – Господин, наверное, вы знаете Двуумер.
– Да, это так. Тебя это поражает?
– Ужасно. Я никогда не думал, что это бывает в жизни, я думал, что это встречается только в моих балладах и рассказах.
– Многие люди считают меня выдумкой бардов, но мое ремесло достаточно реально.
Мэтен ошеломленно уставился на Невина, у него не укладывалось в голове, как этот старик мог выглядеть так чертовски обыденно. По доброму рассмеявшись, Невин отвернулся от Мэтена и принялся шарить в седельных мешках. – Я тут принес тебе немного вяленого мяса на ужин, юноша. Тебе необходимо восстанавливать потерянную кровь, деревенские жители поделились со мной кое-чем в качестве платы за лечение.
– Большое спасибо. А как вы думаете, когда я буду достаточно здоров, чтобы уехать отсюда?
– О, спириты настроили тебя на дорожный лад, не так ли?
– Не посчитайте меня неблагодарным, дорогой господин, – Мэтену было страшно неловко, – но я… а… да…
Невин снова рассмеялся.
– Не надо смущаться, юноша. Что касается раны, то она заживет задолго до того, как ты войдешь в норму. Видишь ли, ты скакал прямо в Мир Иной, а требуется немало времени, чтобы вернуться оттуда.
С этого дня дикий народец осмелел в отношении с Мэтеном, они были подобны собакам, которые, поняв, что хозяин относится к ним с любовью, осмелев, выскальзывают из-под стола. Каждый раз, беря в руки арфу, Мэтен ощущал их присутствие – в комнате чувствовалось оживление, слышалось слабое шарканье ног, легкие прикосновения к его рукам и волосам, слабое дыхание ветра, когда кто-то пролетал мимо. Всякий раз они щипали его или толпились вокруг, Мэтен попросту грозил им, что перестанет петь, угроза действовала безотказно, они сразу же начинали вести себя прилично.
Однажды, пытаясь безуспешно развести огонь в камине отсыревшими дровами, Мэтен почувствовал позади себя их присутствие. Когда он высек кремнем искру, они раздули ее в пламя. Машинально поблагодарив их, Мэтен осознал, что начинает воспринимать спиритов, как нечто само собой разумеющееся. Что же касается самого Невина, то, как ни изучал его Мэтен, он не мог обнаружить в нем никаких признаков необычной силы или необычных познаний за исключением того, что спириты подчинялись ему беспрекословно.
Немало времени проводил Мэтен и в думах о своем будущем. Так как он был воином мятежного лорда, то как только он попадет в руки тиэрина Девера, тот непременно его повесит. Единственным выходом был побег. Если ему удастся не попав в руки тиэрина добраться до Кантрэя и затем отдаться на милость гвербрета, он может быть помилован, так как он был кем-то вроде барда, а следовательно находился в соответствии с законом под особой защитой. Но к сожалению, надежда на помилование невелика, так как это будет зависеть от его вассалов, да и сам гвербрет Тибрен Боарский был суровым человеком. Его род, Боары Севера были связаны родственными узами с южными Боарами Моира, которые лет пятьдесят назад лестью выманили у короля Форта Дэвери гвербретство. Объединенные роды Боаров управляли огромным пространством северного королевства и, как говорили, обладали реальной властью за спиной марионеточного короля Святого Города. Не верится, что Тибрен простит недоучку-барда, возбудив этим недовольство своего верного тиэрина. Мэтен решил, что раз оказалось так, что он нашел приют вместе со спиритами, то он не станет полагаться на милость гвербрета, а останется в Брин Торейдеке до весны.
Когда Невин в следующий раз собрался в деревню, Мэтен решил поехать вместе с ним, он хотел сделать это ради тренировки – испытать себя и проветрить лошадь. День был прозрачно-морозным, в воздухе пахло снегом, поля были покрыты инеем. Мэтен был поражен тем, как быстро летит время за пределами холма, несколько оно отлично от его внутреннего ощущения времени.
Наконец они добрались до деревни, крытые соломой дома были разбросаны среди белых берез вдоль берега реки.
– Я лучше подожду вас здесь, – сказал Мэтен, – в то кто-нибудь из людей тиэрина еще заедет за чем-нибудь в деревню.
– Я не хочу оставлять тебя здесь на холоде. Здесь неподалеку есть ферма, я отведу тебя туда. Хозяева мои друзья, они приютят тебя без лишних расспросов.
Они направились по дорожке бегущей среди коричневого пастбища, и вскоре вышли к ферме – разбросанным строениям, огражденным кругом земляной стеной. Позади большого дома находился коровник, сараи и загон для белых и серых коз. В грязном дворе у двери дома клевали зерно цыплята. Отгоняя кур, навстречу им вышел, улыбаясь, плотный седеющий мужчина.
– Доброе утро, милорд. Чем могу быть вам полезен?
– О, всего лишь приюти на некоторое время моего друга, мой дорогой Баннек. Он очень болен, его бледное лицо говорит само за себя, ему необходимо немного отдохнуть, пока я буду в деревне.
– Мы можем выделить ему комнату с очагом. О, боги, ты, парень, ты и вправду белый, как этот иней на полях.
Баннек проводил Мэтена в большую треугольную комнату, служившую одновременно и кухней и столовой. В большом очаге маняще пылали деревянные чурбачки, напротив стояло два стола и три стула с высокими спинками, мебель, ферма выглядела богатой. Пол был устлан чистой соломой, стены свеже побелены. С потолка свисали гирлянды лука и чеснока, сетки с сушеной репой и яблоками, даа огромных окорока. У очага сидела девушка и штопала бригги.
– Кто это, па? – она подняла голову от работы.
– Друг Невина.
Она поспешно собрала свою работу и нырнула перед Мэтеном в реверансе. Девушка была хорошенькая, у нее были черные, цвета воронова крыла волосы и темные, спокойные глаза.
Мэтен поклонился ей в ответ.
– Простите меня, что обременяю вас, – сказал Мэтен, – но я не совсем хорошо себя чувствую и мне надо немного отдохнуть.
– Друзья Невина всегда желанные гости в нашем доме, – сказала девушка. – Садитесь, я принесу вам сейчас эля.
Мэтен снял плащ и сел как можно ближе к огню, только что рубашка не загоралась. Объявив, что ему надо вернуться к коровам, Баннек удалился. Девушка подала Мэтену высокую кружку темного коричневого пива, потом сев около него, снова принялась за свое шитье.
– Благодарю вас. – Мэтен приветственно поднял кружку. – Меня зовут Мэтен… а… да, просто Мэтен, этого достаточно.
– А меня Белиан. Вы давно знаете Невина?
– По правде говоря, нет.
Белиан бросила на него странный, преисполненный благоговейного страха взгляд, улыбнулась и занялась шитьем.
Прихлебывая пиво, Мэтен наблюдал, как тонкие пальчики проворно работают над грубой шерстяной тканью бригг Бенека, которые были слишком громоздки для этих ручек. Мэтен был удивлен, какое удовольствие испытывает он, сидя здесь в тепле, вместе с хорошенькой девушкой. Время от времени Белиан бросала на него нерешительный взгляд, как будто хотела спросить о чем-то, но не решалась.
– Милорд, – сказала она, наконец, – долго вы будете еще оставаться с Невином?
– Сказать откровенно, я еще не знаю, но почему вы называете меня лордом? Я такого же простого происхождения, как и вы.
– Да, но вы друг Невина.
Только сейчас Мэтен сообразил, что девушка наверняка знает, что старик связан с Двуумером.
– Послушайте, за кого вы меня принимаете? – У Мэтена было тревожное чувство, что притворяться знатоком Двуумера, не будучи им, опасно. – Я всего лишь рыцарь без войска. Невин был настолько добр, что спас мне жизнь, когда нашел меня раненым, вот и все. Но послушайте, пожалуйста, не говорите никому обо мне, ладно? Я человек вне закона.
– Я забуду ваше имя сразу же, как только вы уедете отсюда.
– Покорно благодарю вас, и еще раз примите мои извинения. Я не заслуживаю даже этого пива.
– О, замолчите, пожалуйста! Что мне за дело до этих отвратительных войн?
Подняв на девушку взгляд, Мэтен увидел ее сердитое лицо, губы были плотно сжаты, у них залегла горькая складка.
– Ничего, кроме беспокойства нам они не приносят. Забирают наших лошадей, вытаптывают поля, поднимают налоги – и все это во славу единственного и истинного короля, хотя каждый, у кого есть голова на плечах, знает, что сейчас у нас их два, мне наплевать на эти войны, меня не волнует, кто в них победит, только бы они оба не сели нам на шею. Если вы один из тех, кто не хочет умирать в этих войнах, то единственное, что я могу сказать, это то, что вы молодец.
– Мне никогда раньше не приходило такое в голову.
– Не сомневаюсь, раз вы были рыцарем.
– Видите ли, я не совсем дезертир…
Девушка в ответ лишь пожала плечами и вернулась к своему шитью. Мэтену было интересно, почему женщина ее возраста, ей было года двадцать два, или около этого, живет в доме своего отца. Может быть у нее не состоялась помолвка из-за войны? Ответ пришел сам собой, когда в этот момент один за другим в комнату вбежали двое ребятишек, одному было года четыре, второму лет семь. Они подрались из-за найденной на дороге монеты и с криком бросились к матери, чтобы та разрешила их спор. Белиан поцеловала каждого и сказала, чтобы они отдали монету дедушке, с этими словами она снова отослала их из комнаты.
– Так вы замужем? – спросил Мэтен.
– Была. Их отец утонул в реке два года назад. Он устанавливал ловушку для рыбы, но лед оказался слишком тонким.
– От всей души вам сочувствую. И вы вернулись в дом отца?
– Да. Па нужно было, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, и он хорошо относится к моим ребятам. Это для меня важно.
– Рад слышать, что вы теперь счастливы.
– Счастлива? – Она на минуту задумалась. – Видите ли, я не часто задумываюсь о таких вещах, самое главное, чтобы моим мальчикам было хорошо.
За ее слабой улыбкой, Мэтен уловил одолевшее женщину одиночество. Он ощутил волнение в теле, в нем вспыхнуло желание, это был еще один признак того, что жизнь возвращалась к нему. Она посмотрела на него долгим взглядом, но по ее темным глазам нельзя было определить, о чем она думает.
– И что вы теперь будете делать? – спросила она, – уедете до снега?
– Невин не думает, что я буду в состоянии сделать это к этому времени, но рано или поздно, мне надо будет уехать. Мне это может стоить жизни. Если они поймают меня, то повесят.
– Да, так они делают.
Белиан внимательно посмотрела на него, затем резко встала, как будто ей в голову пришло неожиданное решение, и энергичными шагами вышла из комнаты через завершенную одеялом дверь, находящуюся в плетеной из прутьев стене. Мэтен уж приканчивал пиво, когда вернулась женщина. Она принесла рубашку и сев, бросила ее Мэтену на колена.
– Она принадлежала мужу, – сказала она, – для Па она слишком мала, а пока ребята вырастут, она сгниет. Возьмите ее. Вам нужна рубашка, на которой не было бы эмблемы лисы.
– О, боги, я и забыл об этом! Не удивительно, что вы посчитали меня дезертиром. Покорно благодарю вас.