Страница:
Оставив на столе недопитую кружку пива, Родри вышел из таверны и поспешил на пересечение дорог, чтобы по проселочной дороге направиться на юг.
Тавернщик, вертя в руке серебряную монету, смотрел вслед серебряному клинку, пока тот не скрылся из виду. Он чувствовал одновременно страх и вину. Зачем он солгал, и всего за пару монет, которые дал ему незнакомец? Он ненавидел ложь. Он смутно помнил спор с незнакомцем, но теперь, после всего, что он сказал ему, он все-таки сделал это. Если бы у него была лошадь, он поскакал бы сейчас за серебряным клинком и сказал ему правду… подняв глаза, он увидал деревенского дурачка Марро, который, шаркая ногами, шел по улице. Тавернщик швырнул ему деньги Родри. – Эй, парень, возьми их и отдай матери, скажи ей, что я сказал, чтобы она купила себе новое платье или юбку.
Расплывшись в улыбке от уха до уха, Марро подобрал деньги и побежал прочь. Тавернщик вернулся к своим клиентам.
На юг? – спросил вслух Саламандер, – кипяток на лысину дьяволу, отчего это Родри решил вдруг повернуть на юг?
Столпившийся вокруг него дикий народец, казалось, вместе с ним решает эту задачу.
– Извините, маленькие братцы, это всего лишь риторический вопрос.
Потянувшись, Саламандер встал и, нахмурившись, посмотрел на ночное небо, сожалея, что он раньше не вызвал образ Родри через скриинг. Так как он был изучающим Двуумер, для него было трудно заниматься скриинг не фокусируясь на чем-либо, и невозможно вообще, когда он в это время занимался чем-нибудь другим, например, ехал верхом на лошади.
Продолжая обдумывать загадку, Саламандер решил, что Родри поехал на юг от отчаяния. Без Двуумера он никогда бы не смог найти след Джилл, так как этот странный человек, который увел ее, знал леса как дикий олень. Сам он находился сейчас в десяти милях к северо-востоку от них. Родри был от них на севере и направлялся на юг. Вопрос состоял в том, откуда Родри мог это знать?
– Завтра, маленькие братцы, завтра мы выследим медведя до его логова.
Дикий народец беспокойно шелестел вокруг него, они толкались и щипали один другого, широко разевали рты, изображая отчаяние и ненависть. Саламандер задрожал от страха. Насколько он знал, человек, укравший Джилл, был знатоком Двуумера, обладавшим большой силой, и он ехал навстречу своей гибели.
– Знаете, я считаю, что мне следует рассказать обо всем Невину.
Дикий народец энергично закивал в ответ.
– Но, с другой стороны, предположим, я это сделаю, а он скажет мне, что я должен оставить это грязное дело в покое. Как я смогу потом отчитаться за потерянное летом время? Я думаю, что будет лучше, если я продолжу дело.
Дикий народец махнул руками, показал ему языки и исчез, обдав его волной отвращения.
Утром темные круги под глазами Перрена выглядели как багровые свежие кровоподтеки на фоне неправдоподобно бледной кожи. Его рыжие волосы больше не пламенели; скорее они были тусклыми и матовыми, как мех больного кота. Двигался он медленно, доставая что-нибудь из седельного вьюка, он подолгу смотрел на этот предмет, затем клал обратно. Джилл, сидя в стороне, наблюдала за ним.
– Ты, и в самом деле выглядишь больным, – сказала она.
– Просто устал.
Джилл спросила себя, какое ей дело до того, болен он, или нет, но, по правде говоря, она начинала видеть в нем такую же жертву странной силы, которой была сама. Тем не менее, мысль эта приходила к ней лишь урывками; за эти дни ей вообще редко приходили в голову какие-либо мысли. Части снаряжения в руках Перрена, казалось, все время менялись в размере, то увеличивались, то сжимались, у них не было ни краев, ни определенного смысла, просто линии мерцающей силы, обозначающей место встречи с воздухом. Наконец он вытащил простой железный жезл толщиной, примерно, с палец и сел на деревянную рукоятку.
– Благодарение каждому богу, – сказал он, – я думаю, что потерял его.
– Что потерял?
– Походную метку. Никому не говори, что она у меня была, ладно? В Кергонеи за это могут повесить.
Во всем этом не было никакого смысла. Она заставила себя сдержаться и выяснить все постепенно.
– Мы все еще в Кергонеи? – спросила она, наконец.
– Да, но в южной части. Около Гвейнтейра.
– А… А для чего эта вещь?
– Изменять на лошади клеймо.
– А почему из-за него могут повесить?
– Потому, что его возят только конокрады.
– А для чего он тебе?
– Потому, что я конокрад.
Открыв рот, Джилл в изумлении смотрела на него.
– А как ты думаешь, где я брал деньги, которые мы тратили? – Он рассмеялся ее изумлению. – Я брал лошадь у знатного лорда, продавал ее кому-нибудь из знакомых…
Где-то в глубине сознания Джилл помнила, что воровство – очень плохая вещь. Она думала об этом, пока он перепаковывал свой седельный вьюк. Воровать было нехорошо, но хуже всего, было быть конокрадом. Если украсть у человека лошадь, он может погибнуть в дикой местности. Так всегда говорил папочка. Папочка всегда был прав.
– Ты не должен брать лошадей, – сказала она.
– О, я беру их только у людей, которые могут позволить себе такую потерю.
– Все равно это дурно.
– Почему? Я нуждаюсь в них, а они нет.
Хотя она помнила, что на его аргументы есть контрдоводы, но не могла вспомнить, какие именно. Она легла на спину и принялась смотреть на сильфид, играющих в легком бризе, крылья у них были в форме бриллиантовых кристаллов, они стремительно увертывались друг от друга, устремляясь вниз, затем плавно скользили.
– Я уйду попозже, – сказал Перрен через некоторое время. – У нет нет денег, мне надо достать лошадь.
– Но ты ведь вернешься? – Неожиданно ей стало жутко, она была уверена, что без него она будет здесь совершенно беспомощна. – Ты ведь не бросишь меня здесь?
– Что? Конечно, нет. Я люблю тебя больше собственной жизни. Я никогда не брошу тебя.
Он притянул ее к себе и поцеловал, потом обнял крепче. Она не знала, сколько они сидели вот так под лучами теплого солнца, но когда он выпустил ее, солнце уже клонилось к зениту. Джилл побрела к реке, легла у воды, наблюдая за диким народцем, резвящимся там, пока не заснула.
К вечеру этого же дня Родри прибыл в Лерен, один из самых больших городов Кергонеи с почти что пятистами домами, жавшихся за низкой каменной стеной на берегах Камен Ирейн. Так как Лерен был важным портом для речных барж, перевозивших с гор в Дэвери железо, Родри собирался купить проезд вниз по реке и таким образом сэкономить некоторое время и одновременно дать себе и лошади кой-какой отдых. Но в первую очередь он пошел на рыночную площадь, расспросить о Джилл и Перрене. Некоторые из местных жителей хорошо знали странного лорда Перрена.
– Он полоумный, – сказал торговец сыром, – а если эта девушка едет с парнем вроде него, то она полоумная вдвойне.
– Он немного больше, чем полоумный, – фыркнул кузнец. – Я долгое время раздумывал, где он берет всех этих лошадей.
– А, он благородного происхождения, – вмешался в разговор одетый в купеческое платье мужчина. – У знатных людей есть лишние лошади. Но я не видел его уже несколько недель, серебряный клинок, и никогда не встречал девушки, описанной вами.
– То же самое могу сказать и я, – сказал торговец сыром.
По дороге в замеченную раньше дешевую таверну Родри гадал, куда могли подеваться Джилл и Перрен. – Может они поехали на юг другой дорогой? Если это так, то ему надо отказаться от мысли плыть по реке, таким образом он сможет проплыть мимо них. Когда он ставил лошадь в конюшню, к нему подошел парень довольно невыразительной наружности с изогнутой спиной бродячего коробейника.
– Это ты тот серебряный клинок, который расспрашивал о лорде Перрене?
– Да, я. А тебе что за дело?
– Никакого, но я мог бы сообщить тебе кое-какую информацию за определенную плату.
Родри вынул из мешочка две серебряных монеты и зажал их между пальцами. Коробейник захихикал.
– Я иду с юго-востока. Останавливался на ночь в небольшом деревенском постоялом дворе, это в милях тридцати отсюда. Я пытался уснуть перед рассветом, когда услыхал, что в конном дворе кто-то кричит. Я высунул в окно голову и увидел Перрена, спорящего со светловолосой девушкой. Было похоже, что она оставляет его, а он кричал на нее, чтобы она не уходила.
Родри передал ему первую монету.
– Я не собираюсь искать никакого «невина», говорила она, – продолжал коробейник, – она сказала какую-то чертовски странную фразу, во всяком случае, это врезалось мне в память.
Так оно и было. Она сказала: где «невин»?
– Нет. Но она сказала его сиятельству, что если он попытается идти за ней в Кермор, она снесет ему башку серебряным клинком.
Засмеявшись, Родри отдал ему вторую серебряную монету и в дополнение вынул еще и третью.
– Спасибо, коробейник, это тебе за то, что потерял лишний час сна.
Когда Родри вышел из конюшни, Меррек тихонько засмеялся. Это была неплохая шутка, получить у серебряного клинка плату за фальшивую сплетню, которая может привести его к смерти.
Джилл неожиданно проснулась от лошадиного топота. Она села, удивляясь, почему она не пыталась убежать, пока не было Перрена. Теперь же было слишком поздно. Она встала, очень медленно, потому что земля, казалась, неустойчивой у нее под ногами, трава пружинила, как будто она шагала по огромному, набитому перьями, матрацу.
– Джилл! Не бойся! Спасение близко, хотя, по правде говоря, кто-то с большей охотой выступил бы в роли сияющего мстителя.
Джилл в испуге оглянулась и, открыв рот, пораженно смотрела, как на другой стороне поляны слезает с лошади всадник. На мгновение она подумала, что это Родри, но голос и светлые волосы были не его. Тут она вспомнила кто это.
– Саламандер! О, боги!
Неожиданно она разрыдалась, согнувшись вдвое и раскачиваясь из стороны в сторону, пока Саламандер не подбежал к ней и крепко не обхватил ее.
– Шш, шш, малышка. Все хорошо, по крайней мере, более или менее. Ты была околдована, но теперь это в прошлом.
Она перестала плакать и посмотрела на него.
– Это правда? Он знает Двуумер.
– Я не вполне в этом уверен, но ты была околдована хорошо и по-настоящему. Где он?
– Ворует у кого-то лошадь.
– Этот парень выглядит все более и более странным.
– Это слишком мягко сказано. Давай уйдем отсюда, пока он не вернулся.
– Нет, потому что мне надо сказать ему пару слов.
– Но он же знаток Двуумера!
Саламандер лениво улыбнулся. – Пришло время и тебе узнать правду. Я тоже знаю Двуумер.
Отскочив от Саламандера, Джилл изумленно на него посмотрела.
– А откуда, ты думаешь, я узнал, что ты околдована и как я вообще нашел тебя? Ладно, пошли. Давай уложим твое снаряжение на лошадь. Я хочу послать этого парня ко всем чертям, а потом мы отправимся в путь. Родри предусмотрительно выехал нам навстречу.
При упоминании имени Родри Джилл снова разрыдалась. Саламандер прижал ее к себе. – Ну, ну, малышка. Вспомни, ты же дочь воина! Позже будет достаточно времени для слез, когда мы уедем подальше отсюда. Мы найдем твоего Родри.
– О, боги! Я даже не знаю, захочет ли твой брат снова принять меня!
– Но… послушай! Как ты узнала?!
В его голосе прозвучал такой настойчивый вопрос, что она перестала плакать.
– Я… ладно, мне снился вещий сон. Я видела твоего отца.
– Боги! Если ты обладаешь такой силой, и этот парень до сих пор… ладно, по всей вероятности, он немного сильнее, чем я думал, но будь я проклят, если я уеду, не повидав его! Давай оденем седло на твою лошадь и ты мне все расскажешь.
Стараясь быть как можно более точной, Джилл рассказала ему о Перрене и событиях последних нескольких дней, но ей было трудно изложить все в определенном порядке или вспомнить сколько точно дней путешествовала она с Перреном. Иногда ей казалось, что это длилось годы, иногда – месяцы. Она была поражена, когда Саламандер сказал ей, что прошло, максимум две недели. По мере того, как он слушал, Саламандер все больше злился пока, наконец, взмахом руки не остановил ее сбивчивое повествование.
– Я слышал достаточно, малышка. Этот отвратительный подонок заслуживает того, чтобы его выпороли и повесили, во всяком случае, я так считаю. Я не знаю, вытерплю ли я до суда лордов.
– Не здесь. Все лорды его родственники.
– И, кроме того, кто мне поверит, если приду к ним и начну говорить о Двуумере? Ладно, для справедливого суда в королевстве есть и другие способы.
Посмотрев на него, Джилл увидала, что гнев, как призрачное пламя пылает на его лице, она отвела взгляд. Его вид натолкнул ее на мысль.
– Это тебя я видела, лежа на спине? Я видела в небе эльфа в серебряном пламени.
– Да, можно сказать, так. Но ты видела лишь… ладно… назовем это моим образом.
Джилл молча кивнула, эта мысль и воспоминание снова ускользали от нее. Ей было интересно, отчего Саламандер так зол на Перрена, казалось, что она должна знать ответ.
Саламандер как раз кончил привязывать позади седла ее скатанные постельные принадлежности, вдруг он склонил голову к плечу и прислушался. Это было за несколько минут до того, как Джилл услышала топот копыт. Ныряя и подпрыгивая среди деревьев, подъехал Перрен, ведя за собой двух жеребцов. Саламандер пошел ему навстречу, Перрен соскочил с лошади и пробежал оставшиеся несколько ярдов.
– Кто ты такой? – закричал Перрен. – Джилл, что ты делаешь?
Хотя она дрожала от страха и была не в состоянии вымолвить ни слова, ее оседланная и нагруженная лошадь были красноречивее всякого ответа. Когда Перрен бросился к ней, Саламандер встал между ними. Перрен замахнулся на него, сразу же весь дикий народец стаей налетел на него, их была хорошая сотня, они били, щипали его, пинали ногами; они были, как свора собак, налетевшая на кость. Перрен отчаянно кричал, слепо колотя руками врага, которого был не в состоянии видеть, наконец, он упал.
– Достаточно! – закричал Саламандер.
Дикий народец исчез, оставив дрожащего Перрена на земле.
– Славный потомок рода Волков, конокрад и похититель чужих жен, тебе больше подходит называться собакой!
Он выбросил вперед руку и нараспев едва слышно произнес несколько слов на языке эльфов. Неожиданно Джилл увидела как вокруг Перрена появилось серо-зеленое свечение – нет, он излучал облако света. От него исходили длинные дымящиеся усики, которые опутывали ее. Она вдруг сообразила, что сама стоит в таком же облаке, но оно было золотистого цвета.
– Ты видишь, лорд Перрен? Ты видишь, что ты делаешь?
Перрен переводил взгляд с себя на Саламандера и обратно, пока вдруг не застонал и не закрыл ладонями глаза. Гертхен сказал еще несколько слов на языке эльфов, и щелкнул пальцами. В его руках появился золотой меч, который, казалось, был сделан из плотного золотого воздуха. Он несколько раз взмахнул мечом, отсекая усики, связывающие Джилл с Перреном. Световые полосы рвались с треском, как веревки и с силой возвращались к нему. Перрен пронзительно закричал, но Джилл почувствовала, как к ней возвращается ее воля и разум, а вместе с этим ее наполняла дикая ненависть к человеку, который сломил ее, как дикую лошадь.
Саламандер снова заговорил нараспев, и сияющие облака, и меч – все исчезло. Перрен поднял голову.
– Не смотри на меня так, любовь моя, – прошептал он. – О, ради самого Керана, ты не покинешь меня?
– Конечно, я брошу тебя, ублюдок! Я никогда больше не желаю видеть тебя!
– Джилл, Джилл, молю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
– Любишь? – Она почувствовала, как от ярости у нее перекосился рот. – Плевала я на твою любовь!
Рыдания Перрена звучали для нее музыкой. Саламандер хотел было пнуть Перрена ногой, но сдержался.
– Послушай, ты! – прорычал он, – прекрати воровать женщин и лошадей, иначе, я убью тебя! Ты слышишь меня?!
Перрен медленно поднялся на ноги и встал лицом с Гертхеном, он изо всех сил старался собрать остатки собственного достоинства. – Я не знаю, кто ты, – прошептал он, но я не собираюсь оставаться здесь, чтобы ты сыпал мне соль на раны. Я не могу остановить тебя, чтобы ты не уводил Джилл, так что уходи! Ты слышишь меня? Пошел вон! Он перешел на крик: – Пошли вон! Оба!
После этого он снова, рыдая, упал на колени.
– Прекрасно. – Саламандер обернулся к Джилл. – Давай оставим этого скулящего болвана, пусть боги сотворят над ним справедливый суд.
– С радостью.
Окруженные радостным водоворотом дикого народца, они сели на лошадей. Большой черный гном с пурпурными пятнами швырнул Саламандеру повод вьючной лошади и, когда они выехали на дорогу, исчез. Джилл резко оглянулась назад, чтобы в последний раз взглянуть на Перрена, он вытянулся на траве, все еще продолжая рыдать, его окружало раздувающееся море света, но у самых его плеч оно было серого цвета. Для Джилл не было приятнее картины, чем видеть его страдания.
Примерно милю они ехали молча, пока, наконец, не выехали из леса на грязную проселочную дорогу, которая вела к дороге на Кергонеи. Здесь Саламандер остановил лошадь и махнул Джилл, чтобы она сделала то же самое, затем повернулся в седле, чтобы посмотреть на нее. Она ответила ему безучастным взглядом.
– Как ты себя чувствуешь, Джилл?
– Изнуренной.
– Не удивительно, но скоро к тебе вернутся силы.
– Хорошо. Мир когда-нибудь станет прежним?
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Ну… все вокруг… не подернуто дымкой, но все не так, как прежде, и эти краски… все такое яркое и сияющее… – Она заколебалась, не зная, как передать свои ощущения. – Видишь ли, ни у чего нет конца, определенных границ, все вместе сверкает и переливается. И еще нет ощущения времени, это кажется неправдоподобным, но так оно и есть.
– О, боги! Что этот неуклюжий деревенщина сделал с тобой?
– Я не знаю.
– Извини, Джилл, но это не риторический вопрос, это чертовски серьезно.
– Спасибо, я это чувствую по себе. Смогу я когда-нибудь видеть мир таким, какой он есть на самом деле?
– Ты имеешь в виду, будешь ли ты видеть его таким, к какому привыкла, потому что действительный мир, моя горлица, этот тот, который ты видишь сейчас. До этого ты видела лишь тусклый свет, смерть, темноту и обманчивую поверхность, как и большинство людей видят это.
– Но послушай! Эти краски, и то, как все движется…
– Вполне реально. Но, правда, крайне беспокойна. Боги очень добрые, моя горлица. Они дают возможность большинству людей видеть только то, что им необходимо видеть, а всю красоту прячут. Если бы они этого не сделали, то все мы погибли бы от голода, так как даже такое простое действие, как сорвать яблоко с ветви было бы чрезвычайно серьезным и угрожающим событием.
– Я не могу в это поверить.
– А тебе и нет необходимости. Вера не выносит никаких перемен, вера – это иллюзия и, по правде говоря, все эти люди, которых ты видишь, тоже – иллюзия, так как вселенная – не что иное, как стремительный поток сути абсолютной энергии.
– Это не может быть правдой.
– Это правда, но сейчас не время спорить о трудных для понимания вещах, уподобляясь двум мудрецам из Бардека. Этот ничтожный, лопоухий ублюдок навредил тебе больше, чем я опасался, Джилл. – Он сделал длинную, тревожную паузу. – Я не совсем уверен, что надо предпринять по этому поводу. К счастью, у нас есть уважаемый Невин.
– Саламандер, ты болтушка! Что мог мне сделать Перрен?
– Ладно, слушай, ты видела те линии света? Он занимался тем, что вливал в тебя жизненную силу, ее было больше, чем ты могла потребить. Каждый раз, когда вы ложились, он излучал огромное количество жизненной энергии. Она не такая плотная как вода, но плотнее мысли, может передаваться туда и обратно. Обычно, когда женщина и мужчина находятся вместе, каждый из них отдает и получает какое-то количество энергии, при этом соблюдается равновесие, хотя я сомневаюсь, что тебе это понятно.
– О нет, понятно. – В расстроенном сознании Джилл всплыли образы Сакрена и Аластера, знатоков Двуумера Тьмы, которые прошлым летом испортили ей жизнь, коснувшись ее. В какое-то мгновение ее чуть не стошнило. Когда она заговорила вновь, то это был только шепот: – Продолжай. Я должна понять.
– Ладно, слушай. С Перреном тоже что-то неладно. Он расточает энергию, как мед на празднестве у лорда. Расточает ее больше, чем может возместить. И вся эта необычайная энергия свободно текла в твое сознание, ты вольна была ее использовать по своему усмотрению, но так как ты не имела понятия, чего ты хочешь, а ее в тебе было уже предостаточно, она, как та же вода, находила первый же проток, куда она могла еще влиться, чтобы, как можно образно представить, тут же из реки перелиться в канаву. Ты не можешь лгать и говорить, что у тебя нет призвания к Двуумеру.
– Я не хотела! Я никогда не хотела ничего подобного!
– Конечно, не хотела, глупышка. Я совсем не это хотел сказать. Послушай, это, в самом деле, темные и опасные дела. И они – причина многих странных вещей. Никто, изучающий Двуумер Света, не будет так глупо и неосторожно заниматься тем, что, похоже, делает Перрен.
– Ты имеешь в виду, что он идет темной тропой?
– Нет, потому что этот бедный, слабый, неуклюжий идиот, очевидно, не может делать ничего подобного. Я не знаю, кем может быть лорд Перрен, птичка моя, но я знаю, что нам надо убраться от него подальше. Поехали. Нам надо добраться до безопасного места, и потому я спрошу у Невина, что он обо всем этом думает.
После того, как Джилл уехала, у Перрена хватило сил расседлать свою лошадь и отправить ее пастись. После этого он лег на одеяла и уснул. Он проснулся перед заходом солнца, но затем уснул снова и проспал всю ночь. Проснувшись утром, он перевернулся и машинально потянулся рукой к Джилл, но вспомнив, что она ушла от него, он снова разрыдался.
– Как она могла бросить меня? Я так любил ее!
Он заставил себя перестать плакать, сел и огляделся вокруг. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, все тело болело, словно его побили. Вспомнив человека, который увел Джилл, он снова похолодел от страха. Двуумер. Кто еще мог показать ему необычное видение облаков света и золотого меча? «Смотри, что ты наделал, лорд Перрен!». Но ведь он ничего не делал, он просто любил ее. Что сделали таинственные веревки света с любовью? А еще она сказала, что ненавидит его. Он затряс головой, чтобы не заплакать снова.
Наконец, он заставил себя встать и начать собирать снаряжение. Он и так подвергал себя опасности, слишком долго оставаясь на этом месте. Хозяева похищенных жеребцов могли прийти сюда в поисках их. Собравшись, он задумался, в какую сторону ему ехать. Он не мог вернуться к Нету, страшась гнева Беноика. – Ты дважды болван, – говорил он себе, – первый раз – потому что украл чужую женщину, а второй – потому что потерял ее. Беноик будет еще долгие годы презирать его, это он знал наверняка. После восхитительного ощущения, что тебя кто-то любит и ты любишь тоже, он отказывался верить, что Джилл его никогда не любила, его жизнь расстилалась теперь перед ним как унылая, туманная дорога. Он опозорен навсегда. Он был не в состоянии заняться никакой серьезной работой – только всякой мелочью, например, скатать свои одеяла. Как только что-либо напоминало ему о Джилл, он начинал рыдать. Его серый в яблоках жеребец стоял рядом и тыкался ему в плечо, как будто прося его взбодриться.
– По крайней мере, ты любишь меня, ведь правда? – шепотом спросил Перрен. – Но понравиться лошади ничего не стоит.
Наконец, он был готов в путь – был оседлан его серый жеребец, нагружена вьючная лошадь, привязаны за поводья два новых жеребенка. Он сел в седло и долго неподвижно сидел в нем, глядя на место, с которым были связаны его последние воспоминания о Джилл. – Куда теперь направиться? Вопрос казался неразрешимым. Когда, наконец, его серый начал пританцовывать от нетерпения, он повернул на северо-запад. Неподалеку находился город под названием Лерен, где, как он знал, жил торговец, который мог купить у него жеребят, не задавая лишних вопросов. На протяжении всего дня он ехал медленно и слезы сопровождали его весь этот путь.
Если бы не серый гном, Родри немедленно отплыл бы на барже. Он явился к Родри рано утром, в то самое утро, когда Саламандер встретился с Джилл. Маленькое создание было в экстазе, он танцевал вокруг Родри и улыбался так широко, что демонстрировал все свои длинные остроконечные зубы.
– Ну, маленький братец, я вижу ты узнал, что Джилл оставила Перрена?
Гном кивнул в ответ и показал на юго-восток.
– Там сейчас находится Джилл?
Гном отрицательно затряс головой, затем изобразил неуклюжую походку Перрена.
– О! И как далеко наш дорогой лорд Перрен?
Гном пожал плечами и махнул рукой, как бы показывая, что не очень далеко.
С одной стороны, Родри хотел поскорее увидеть Джилл, но с другой – он испытывал непреодолимое желание отомстить. В конечном итоге, стремление к мести победило.
– Ну что ж, маленький братец, я седлаю свою лошадь, а ты указываешь мне путь.
Гном улыбнулся и затрясся от радости, показывая на юго-восток.
К вечеру Родри пришел в небольшую деревушку, это была кучка домов на вершине холма, вокруг нее даже не было пристойной стены. Так как в деревне не было таверны, жена кузнеца держала на кухне несколько бочек с пивом для томимых жаждой путешественников, но она отказалась принять в своем доме серебряный клинок. Тем не менее, она позволила ему купить кружку пива и выпить ее в грязном дворе, где рядом с небольшим свинарником рылись цыплята, а в свинарнике лежали два подсвинка. Хозяйка, дородная женщина с тонкими седыми волосами, упершись руками в бедра, неотрывно смотрела на него все время, пока он пил, будто опасаясь, что он украдет ее кружку. Родри вернул кружку с подчеркнутым поклоном. – Благодарю вас, прекрасная леди. Я не думаю, что через вашу деревню проезжает много путешественников?
Тавернщик, вертя в руке серебряную монету, смотрел вслед серебряному клинку, пока тот не скрылся из виду. Он чувствовал одновременно страх и вину. Зачем он солгал, и всего за пару монет, которые дал ему незнакомец? Он ненавидел ложь. Он смутно помнил спор с незнакомцем, но теперь, после всего, что он сказал ему, он все-таки сделал это. Если бы у него была лошадь, он поскакал бы сейчас за серебряным клинком и сказал ему правду… подняв глаза, он увидал деревенского дурачка Марро, который, шаркая ногами, шел по улице. Тавернщик швырнул ему деньги Родри. – Эй, парень, возьми их и отдай матери, скажи ей, что я сказал, чтобы она купила себе новое платье или юбку.
Расплывшись в улыбке от уха до уха, Марро подобрал деньги и побежал прочь. Тавернщик вернулся к своим клиентам.
На юг? – спросил вслух Саламандер, – кипяток на лысину дьяволу, отчего это Родри решил вдруг повернуть на юг?
Столпившийся вокруг него дикий народец, казалось, вместе с ним решает эту задачу.
– Извините, маленькие братцы, это всего лишь риторический вопрос.
Потянувшись, Саламандер встал и, нахмурившись, посмотрел на ночное небо, сожалея, что он раньше не вызвал образ Родри через скриинг. Так как он был изучающим Двуумер, для него было трудно заниматься скриинг не фокусируясь на чем-либо, и невозможно вообще, когда он в это время занимался чем-нибудь другим, например, ехал верхом на лошади.
Продолжая обдумывать загадку, Саламандер решил, что Родри поехал на юг от отчаяния. Без Двуумера он никогда бы не смог найти след Джилл, так как этот странный человек, который увел ее, знал леса как дикий олень. Сам он находился сейчас в десяти милях к северо-востоку от них. Родри был от них на севере и направлялся на юг. Вопрос состоял в том, откуда Родри мог это знать?
– Завтра, маленькие братцы, завтра мы выследим медведя до его логова.
Дикий народец беспокойно шелестел вокруг него, они толкались и щипали один другого, широко разевали рты, изображая отчаяние и ненависть. Саламандер задрожал от страха. Насколько он знал, человек, укравший Джилл, был знатоком Двуумера, обладавшим большой силой, и он ехал навстречу своей гибели.
– Знаете, я считаю, что мне следует рассказать обо всем Невину.
Дикий народец энергично закивал в ответ.
– Но, с другой стороны, предположим, я это сделаю, а он скажет мне, что я должен оставить это грязное дело в покое. Как я смогу потом отчитаться за потерянное летом время? Я думаю, что будет лучше, если я продолжу дело.
Дикий народец махнул руками, показал ему языки и исчез, обдав его волной отвращения.
Утром темные круги под глазами Перрена выглядели как багровые свежие кровоподтеки на фоне неправдоподобно бледной кожи. Его рыжие волосы больше не пламенели; скорее они были тусклыми и матовыми, как мех больного кота. Двигался он медленно, доставая что-нибудь из седельного вьюка, он подолгу смотрел на этот предмет, затем клал обратно. Джилл, сидя в стороне, наблюдала за ним.
– Ты, и в самом деле выглядишь больным, – сказала она.
– Просто устал.
Джилл спросила себя, какое ей дело до того, болен он, или нет, но, по правде говоря, она начинала видеть в нем такую же жертву странной силы, которой была сама. Тем не менее, мысль эта приходила к ней лишь урывками; за эти дни ей вообще редко приходили в голову какие-либо мысли. Части снаряжения в руках Перрена, казалось, все время менялись в размере, то увеличивались, то сжимались, у них не было ни краев, ни определенного смысла, просто линии мерцающей силы, обозначающей место встречи с воздухом. Наконец он вытащил простой железный жезл толщиной, примерно, с палец и сел на деревянную рукоятку.
– Благодарение каждому богу, – сказал он, – я думаю, что потерял его.
– Что потерял?
– Походную метку. Никому не говори, что она у меня была, ладно? В Кергонеи за это могут повесить.
Во всем этом не было никакого смысла. Она заставила себя сдержаться и выяснить все постепенно.
– Мы все еще в Кергонеи? – спросила она, наконец.
– Да, но в южной части. Около Гвейнтейра.
– А… А для чего эта вещь?
– Изменять на лошади клеймо.
– А почему из-за него могут повесить?
– Потому, что его возят только конокрады.
– А для чего он тебе?
– Потому, что я конокрад.
Открыв рот, Джилл в изумлении смотрела на него.
– А как ты думаешь, где я брал деньги, которые мы тратили? – Он рассмеялся ее изумлению. – Я брал лошадь у знатного лорда, продавал ее кому-нибудь из знакомых…
Где-то в глубине сознания Джилл помнила, что воровство – очень плохая вещь. Она думала об этом, пока он перепаковывал свой седельный вьюк. Воровать было нехорошо, но хуже всего, было быть конокрадом. Если украсть у человека лошадь, он может погибнуть в дикой местности. Так всегда говорил папочка. Папочка всегда был прав.
– Ты не должен брать лошадей, – сказала она.
– О, я беру их только у людей, которые могут позволить себе такую потерю.
– Все равно это дурно.
– Почему? Я нуждаюсь в них, а они нет.
Хотя она помнила, что на его аргументы есть контрдоводы, но не могла вспомнить, какие именно. Она легла на спину и принялась смотреть на сильфид, играющих в легком бризе, крылья у них были в форме бриллиантовых кристаллов, они стремительно увертывались друг от друга, устремляясь вниз, затем плавно скользили.
– Я уйду попозже, – сказал Перрен через некоторое время. – У нет нет денег, мне надо достать лошадь.
– Но ты ведь вернешься? – Неожиданно ей стало жутко, она была уверена, что без него она будет здесь совершенно беспомощна. – Ты ведь не бросишь меня здесь?
– Что? Конечно, нет. Я люблю тебя больше собственной жизни. Я никогда не брошу тебя.
Он притянул ее к себе и поцеловал, потом обнял крепче. Она не знала, сколько они сидели вот так под лучами теплого солнца, но когда он выпустил ее, солнце уже клонилось к зениту. Джилл побрела к реке, легла у воды, наблюдая за диким народцем, резвящимся там, пока не заснула.
К вечеру этого же дня Родри прибыл в Лерен, один из самых больших городов Кергонеи с почти что пятистами домами, жавшихся за низкой каменной стеной на берегах Камен Ирейн. Так как Лерен был важным портом для речных барж, перевозивших с гор в Дэвери железо, Родри собирался купить проезд вниз по реке и таким образом сэкономить некоторое время и одновременно дать себе и лошади кой-какой отдых. Но в первую очередь он пошел на рыночную площадь, расспросить о Джилл и Перрене. Некоторые из местных жителей хорошо знали странного лорда Перрена.
– Он полоумный, – сказал торговец сыром, – а если эта девушка едет с парнем вроде него, то она полоумная вдвойне.
– Он немного больше, чем полоумный, – фыркнул кузнец. – Я долгое время раздумывал, где он берет всех этих лошадей.
– А, он благородного происхождения, – вмешался в разговор одетый в купеческое платье мужчина. – У знатных людей есть лишние лошади. Но я не видел его уже несколько недель, серебряный клинок, и никогда не встречал девушки, описанной вами.
– То же самое могу сказать и я, – сказал торговец сыром.
По дороге в замеченную раньше дешевую таверну Родри гадал, куда могли подеваться Джилл и Перрен. – Может они поехали на юг другой дорогой? Если это так, то ему надо отказаться от мысли плыть по реке, таким образом он сможет проплыть мимо них. Когда он ставил лошадь в конюшню, к нему подошел парень довольно невыразительной наружности с изогнутой спиной бродячего коробейника.
– Это ты тот серебряный клинок, который расспрашивал о лорде Перрене?
– Да, я. А тебе что за дело?
– Никакого, но я мог бы сообщить тебе кое-какую информацию за определенную плату.
Родри вынул из мешочка две серебряных монеты и зажал их между пальцами. Коробейник захихикал.
– Я иду с юго-востока. Останавливался на ночь в небольшом деревенском постоялом дворе, это в милях тридцати отсюда. Я пытался уснуть перед рассветом, когда услыхал, что в конном дворе кто-то кричит. Я высунул в окно голову и увидел Перрена, спорящего со светловолосой девушкой. Было похоже, что она оставляет его, а он кричал на нее, чтобы она не уходила.
Родри передал ему первую монету.
– Я не собираюсь искать никакого «невина», говорила она, – продолжал коробейник, – она сказала какую-то чертовски странную фразу, во всяком случае, это врезалось мне в память.
Так оно и было. Она сказала: где «невин»?
– Нет. Но она сказала его сиятельству, что если он попытается идти за ней в Кермор, она снесет ему башку серебряным клинком.
Засмеявшись, Родри отдал ему вторую серебряную монету и в дополнение вынул еще и третью.
– Спасибо, коробейник, это тебе за то, что потерял лишний час сна.
Когда Родри вышел из конюшни, Меррек тихонько засмеялся. Это была неплохая шутка, получить у серебряного клинка плату за фальшивую сплетню, которая может привести его к смерти.
Джилл неожиданно проснулась от лошадиного топота. Она села, удивляясь, почему она не пыталась убежать, пока не было Перрена. Теперь же было слишком поздно. Она встала, очень медленно, потому что земля, казалась, неустойчивой у нее под ногами, трава пружинила, как будто она шагала по огромному, набитому перьями, матрацу.
– Джилл! Не бойся! Спасение близко, хотя, по правде говоря, кто-то с большей охотой выступил бы в роли сияющего мстителя.
Джилл в испуге оглянулась и, открыв рот, пораженно смотрела, как на другой стороне поляны слезает с лошади всадник. На мгновение она подумала, что это Родри, но голос и светлые волосы были не его. Тут она вспомнила кто это.
– Саламандер! О, боги!
Неожиданно она разрыдалась, согнувшись вдвое и раскачиваясь из стороны в сторону, пока Саламандер не подбежал к ней и крепко не обхватил ее.
– Шш, шш, малышка. Все хорошо, по крайней мере, более или менее. Ты была околдована, но теперь это в прошлом.
Она перестала плакать и посмотрела на него.
– Это правда? Он знает Двуумер.
– Я не вполне в этом уверен, но ты была околдована хорошо и по-настоящему. Где он?
– Ворует у кого-то лошадь.
– Этот парень выглядит все более и более странным.
– Это слишком мягко сказано. Давай уйдем отсюда, пока он не вернулся.
– Нет, потому что мне надо сказать ему пару слов.
– Но он же знаток Двуумера!
Саламандер лениво улыбнулся. – Пришло время и тебе узнать правду. Я тоже знаю Двуумер.
Отскочив от Саламандера, Джилл изумленно на него посмотрела.
– А откуда, ты думаешь, я узнал, что ты околдована и как я вообще нашел тебя? Ладно, пошли. Давай уложим твое снаряжение на лошадь. Я хочу послать этого парня ко всем чертям, а потом мы отправимся в путь. Родри предусмотрительно выехал нам навстречу.
При упоминании имени Родри Джилл снова разрыдалась. Саламандер прижал ее к себе. – Ну, ну, малышка. Вспомни, ты же дочь воина! Позже будет достаточно времени для слез, когда мы уедем подальше отсюда. Мы найдем твоего Родри.
– О, боги! Я даже не знаю, захочет ли твой брат снова принять меня!
– Но… послушай! Как ты узнала?!
В его голосе прозвучал такой настойчивый вопрос, что она перестала плакать.
– Я… ладно, мне снился вещий сон. Я видела твоего отца.
– Боги! Если ты обладаешь такой силой, и этот парень до сих пор… ладно, по всей вероятности, он немного сильнее, чем я думал, но будь я проклят, если я уеду, не повидав его! Давай оденем седло на твою лошадь и ты мне все расскажешь.
Стараясь быть как можно более точной, Джилл рассказала ему о Перрене и событиях последних нескольких дней, но ей было трудно изложить все в определенном порядке или вспомнить сколько точно дней путешествовала она с Перреном. Иногда ей казалось, что это длилось годы, иногда – месяцы. Она была поражена, когда Саламандер сказал ей, что прошло, максимум две недели. По мере того, как он слушал, Саламандер все больше злился пока, наконец, взмахом руки не остановил ее сбивчивое повествование.
– Я слышал достаточно, малышка. Этот отвратительный подонок заслуживает того, чтобы его выпороли и повесили, во всяком случае, я так считаю. Я не знаю, вытерплю ли я до суда лордов.
– Не здесь. Все лорды его родственники.
– И, кроме того, кто мне поверит, если приду к ним и начну говорить о Двуумере? Ладно, для справедливого суда в королевстве есть и другие способы.
Посмотрев на него, Джилл увидала, что гнев, как призрачное пламя пылает на его лице, она отвела взгляд. Его вид натолкнул ее на мысль.
– Это тебя я видела, лежа на спине? Я видела в небе эльфа в серебряном пламени.
– Да, можно сказать, так. Но ты видела лишь… ладно… назовем это моим образом.
Джилл молча кивнула, эта мысль и воспоминание снова ускользали от нее. Ей было интересно, отчего Саламандер так зол на Перрена, казалось, что она должна знать ответ.
Саламандер как раз кончил привязывать позади седла ее скатанные постельные принадлежности, вдруг он склонил голову к плечу и прислушался. Это было за несколько минут до того, как Джилл услышала топот копыт. Ныряя и подпрыгивая среди деревьев, подъехал Перрен, ведя за собой двух жеребцов. Саламандер пошел ему навстречу, Перрен соскочил с лошади и пробежал оставшиеся несколько ярдов.
– Кто ты такой? – закричал Перрен. – Джилл, что ты делаешь?
Хотя она дрожала от страха и была не в состоянии вымолвить ни слова, ее оседланная и нагруженная лошадь были красноречивее всякого ответа. Когда Перрен бросился к ней, Саламандер встал между ними. Перрен замахнулся на него, сразу же весь дикий народец стаей налетел на него, их была хорошая сотня, они били, щипали его, пинали ногами; они были, как свора собак, налетевшая на кость. Перрен отчаянно кричал, слепо колотя руками врага, которого был не в состоянии видеть, наконец, он упал.
– Достаточно! – закричал Саламандер.
Дикий народец исчез, оставив дрожащего Перрена на земле.
– Славный потомок рода Волков, конокрад и похититель чужих жен, тебе больше подходит называться собакой!
Он выбросил вперед руку и нараспев едва слышно произнес несколько слов на языке эльфов. Неожиданно Джилл увидела как вокруг Перрена появилось серо-зеленое свечение – нет, он излучал облако света. От него исходили длинные дымящиеся усики, которые опутывали ее. Она вдруг сообразила, что сама стоит в таком же облаке, но оно было золотистого цвета.
– Ты видишь, лорд Перрен? Ты видишь, что ты делаешь?
Перрен переводил взгляд с себя на Саламандера и обратно, пока вдруг не застонал и не закрыл ладонями глаза. Гертхен сказал еще несколько слов на языке эльфов, и щелкнул пальцами. В его руках появился золотой меч, который, казалось, был сделан из плотного золотого воздуха. Он несколько раз взмахнул мечом, отсекая усики, связывающие Джилл с Перреном. Световые полосы рвались с треском, как веревки и с силой возвращались к нему. Перрен пронзительно закричал, но Джилл почувствовала, как к ней возвращается ее воля и разум, а вместе с этим ее наполняла дикая ненависть к человеку, который сломил ее, как дикую лошадь.
Саламандер снова заговорил нараспев, и сияющие облака, и меч – все исчезло. Перрен поднял голову.
– Не смотри на меня так, любовь моя, – прошептал он. – О, ради самого Керана, ты не покинешь меня?
– Конечно, я брошу тебя, ублюдок! Я никогда больше не желаю видеть тебя!
– Джилл, Джилл, молю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
– Любишь? – Она почувствовала, как от ярости у нее перекосился рот. – Плевала я на твою любовь!
Рыдания Перрена звучали для нее музыкой. Саламандер хотел было пнуть Перрена ногой, но сдержался.
– Послушай, ты! – прорычал он, – прекрати воровать женщин и лошадей, иначе, я убью тебя! Ты слышишь меня?!
Перрен медленно поднялся на ноги и встал лицом с Гертхеном, он изо всех сил старался собрать остатки собственного достоинства. – Я не знаю, кто ты, – прошептал он, но я не собираюсь оставаться здесь, чтобы ты сыпал мне соль на раны. Я не могу остановить тебя, чтобы ты не уводил Джилл, так что уходи! Ты слышишь меня? Пошел вон! Он перешел на крик: – Пошли вон! Оба!
После этого он снова, рыдая, упал на колени.
– Прекрасно. – Саламандер обернулся к Джилл. – Давай оставим этого скулящего болвана, пусть боги сотворят над ним справедливый суд.
– С радостью.
Окруженные радостным водоворотом дикого народца, они сели на лошадей. Большой черный гном с пурпурными пятнами швырнул Саламандеру повод вьючной лошади и, когда они выехали на дорогу, исчез. Джилл резко оглянулась назад, чтобы в последний раз взглянуть на Перрена, он вытянулся на траве, все еще продолжая рыдать, его окружало раздувающееся море света, но у самых его плеч оно было серого цвета. Для Джилл не было приятнее картины, чем видеть его страдания.
Примерно милю они ехали молча, пока, наконец, не выехали из леса на грязную проселочную дорогу, которая вела к дороге на Кергонеи. Здесь Саламандер остановил лошадь и махнул Джилл, чтобы она сделала то же самое, затем повернулся в седле, чтобы посмотреть на нее. Она ответила ему безучастным взглядом.
– Как ты себя чувствуешь, Джилл?
– Изнуренной.
– Не удивительно, но скоро к тебе вернутся силы.
– Хорошо. Мир когда-нибудь станет прежним?
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Ну… все вокруг… не подернуто дымкой, но все не так, как прежде, и эти краски… все такое яркое и сияющее… – Она заколебалась, не зная, как передать свои ощущения. – Видишь ли, ни у чего нет конца, определенных границ, все вместе сверкает и переливается. И еще нет ощущения времени, это кажется неправдоподобным, но так оно и есть.
– О, боги! Что этот неуклюжий деревенщина сделал с тобой?
– Я не знаю.
– Извини, Джилл, но это не риторический вопрос, это чертовски серьезно.
– Спасибо, я это чувствую по себе. Смогу я когда-нибудь видеть мир таким, какой он есть на самом деле?
– Ты имеешь в виду, будешь ли ты видеть его таким, к какому привыкла, потому что действительный мир, моя горлица, этот тот, который ты видишь сейчас. До этого ты видела лишь тусклый свет, смерть, темноту и обманчивую поверхность, как и большинство людей видят это.
– Но послушай! Эти краски, и то, как все движется…
– Вполне реально. Но, правда, крайне беспокойна. Боги очень добрые, моя горлица. Они дают возможность большинству людей видеть только то, что им необходимо видеть, а всю красоту прячут. Если бы они этого не сделали, то все мы погибли бы от голода, так как даже такое простое действие, как сорвать яблоко с ветви было бы чрезвычайно серьезным и угрожающим событием.
– Я не могу в это поверить.
– А тебе и нет необходимости. Вера не выносит никаких перемен, вера – это иллюзия и, по правде говоря, все эти люди, которых ты видишь, тоже – иллюзия, так как вселенная – не что иное, как стремительный поток сути абсолютной энергии.
– Это не может быть правдой.
– Это правда, но сейчас не время спорить о трудных для понимания вещах, уподобляясь двум мудрецам из Бардека. Этот ничтожный, лопоухий ублюдок навредил тебе больше, чем я опасался, Джилл. – Он сделал длинную, тревожную паузу. – Я не совсем уверен, что надо предпринять по этому поводу. К счастью, у нас есть уважаемый Невин.
– Саламандер, ты болтушка! Что мог мне сделать Перрен?
– Ладно, слушай, ты видела те линии света? Он занимался тем, что вливал в тебя жизненную силу, ее было больше, чем ты могла потребить. Каждый раз, когда вы ложились, он излучал огромное количество жизненной энергии. Она не такая плотная как вода, но плотнее мысли, может передаваться туда и обратно. Обычно, когда женщина и мужчина находятся вместе, каждый из них отдает и получает какое-то количество энергии, при этом соблюдается равновесие, хотя я сомневаюсь, что тебе это понятно.
– О нет, понятно. – В расстроенном сознании Джилл всплыли образы Сакрена и Аластера, знатоков Двуумера Тьмы, которые прошлым летом испортили ей жизнь, коснувшись ее. В какое-то мгновение ее чуть не стошнило. Когда она заговорила вновь, то это был только шепот: – Продолжай. Я должна понять.
– Ладно, слушай. С Перреном тоже что-то неладно. Он расточает энергию, как мед на празднестве у лорда. Расточает ее больше, чем может возместить. И вся эта необычайная энергия свободно текла в твое сознание, ты вольна была ее использовать по своему усмотрению, но так как ты не имела понятия, чего ты хочешь, а ее в тебе было уже предостаточно, она, как та же вода, находила первый же проток, куда она могла еще влиться, чтобы, как можно образно представить, тут же из реки перелиться в канаву. Ты не можешь лгать и говорить, что у тебя нет призвания к Двуумеру.
– Я не хотела! Я никогда не хотела ничего подобного!
– Конечно, не хотела, глупышка. Я совсем не это хотел сказать. Послушай, это, в самом деле, темные и опасные дела. И они – причина многих странных вещей. Никто, изучающий Двуумер Света, не будет так глупо и неосторожно заниматься тем, что, похоже, делает Перрен.
– Ты имеешь в виду, что он идет темной тропой?
– Нет, потому что этот бедный, слабый, неуклюжий идиот, очевидно, не может делать ничего подобного. Я не знаю, кем может быть лорд Перрен, птичка моя, но я знаю, что нам надо убраться от него подальше. Поехали. Нам надо добраться до безопасного места, и потому я спрошу у Невина, что он обо всем этом думает.
После того, как Джилл уехала, у Перрена хватило сил расседлать свою лошадь и отправить ее пастись. После этого он лег на одеяла и уснул. Он проснулся перед заходом солнца, но затем уснул снова и проспал всю ночь. Проснувшись утром, он перевернулся и машинально потянулся рукой к Джилл, но вспомнив, что она ушла от него, он снова разрыдался.
– Как она могла бросить меня? Я так любил ее!
Он заставил себя перестать плакать, сел и огляделся вокруг. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, все тело болело, словно его побили. Вспомнив человека, который увел Джилл, он снова похолодел от страха. Двуумер. Кто еще мог показать ему необычное видение облаков света и золотого меча? «Смотри, что ты наделал, лорд Перрен!». Но ведь он ничего не делал, он просто любил ее. Что сделали таинственные веревки света с любовью? А еще она сказала, что ненавидит его. Он затряс головой, чтобы не заплакать снова.
Наконец, он заставил себя встать и начать собирать снаряжение. Он и так подвергал себя опасности, слишком долго оставаясь на этом месте. Хозяева похищенных жеребцов могли прийти сюда в поисках их. Собравшись, он задумался, в какую сторону ему ехать. Он не мог вернуться к Нету, страшась гнева Беноика. – Ты дважды болван, – говорил он себе, – первый раз – потому что украл чужую женщину, а второй – потому что потерял ее. Беноик будет еще долгие годы презирать его, это он знал наверняка. После восхитительного ощущения, что тебя кто-то любит и ты любишь тоже, он отказывался верить, что Джилл его никогда не любила, его жизнь расстилалась теперь перед ним как унылая, туманная дорога. Он опозорен навсегда. Он был не в состоянии заняться никакой серьезной работой – только всякой мелочью, например, скатать свои одеяла. Как только что-либо напоминало ему о Джилл, он начинал рыдать. Его серый в яблоках жеребец стоял рядом и тыкался ему в плечо, как будто прося его взбодриться.
– По крайней мере, ты любишь меня, ведь правда? – шепотом спросил Перрен. – Но понравиться лошади ничего не стоит.
Наконец, он был готов в путь – был оседлан его серый жеребец, нагружена вьючная лошадь, привязаны за поводья два новых жеребенка. Он сел в седло и долго неподвижно сидел в нем, глядя на место, с которым были связаны его последние воспоминания о Джилл. – Куда теперь направиться? Вопрос казался неразрешимым. Когда, наконец, его серый начал пританцовывать от нетерпения, он повернул на северо-запад. Неподалеку находился город под названием Лерен, где, как он знал, жил торговец, который мог купить у него жеребят, не задавая лишних вопросов. На протяжении всего дня он ехал медленно и слезы сопровождали его весь этот путь.
Если бы не серый гном, Родри немедленно отплыл бы на барже. Он явился к Родри рано утром, в то самое утро, когда Саламандер встретился с Джилл. Маленькое создание было в экстазе, он танцевал вокруг Родри и улыбался так широко, что демонстрировал все свои длинные остроконечные зубы.
– Ну, маленький братец, я вижу ты узнал, что Джилл оставила Перрена?
Гном кивнул в ответ и показал на юго-восток.
– Там сейчас находится Джилл?
Гном отрицательно затряс головой, затем изобразил неуклюжую походку Перрена.
– О! И как далеко наш дорогой лорд Перрен?
Гном пожал плечами и махнул рукой, как бы показывая, что не очень далеко.
С одной стороны, Родри хотел поскорее увидеть Джилл, но с другой – он испытывал непреодолимое желание отомстить. В конечном итоге, стремление к мести победило.
– Ну что ж, маленький братец, я седлаю свою лошадь, а ты указываешь мне путь.
Гном улыбнулся и затрясся от радости, показывая на юго-восток.
К вечеру Родри пришел в небольшую деревушку, это была кучка домов на вершине холма, вокруг нее даже не было пристойной стены. Так как в деревне не было таверны, жена кузнеца держала на кухне несколько бочек с пивом для томимых жаждой путешественников, но она отказалась принять в своем доме серебряный клинок. Тем не менее, она позволила ему купить кружку пива и выпить ее в грязном дворе, где рядом с небольшим свинарником рылись цыплята, а в свинарнике лежали два подсвинка. Хозяйка, дородная женщина с тонкими седыми волосами, упершись руками в бедра, неотрывно смотрела на него все время, пока он пил, будто опасаясь, что он украдет ее кружку. Родри вернул кружку с подчеркнутым поклоном. – Благодарю вас, прекрасная леди. Я не думаю, что через вашу деревню проезжает много путешественников?