Кэтрин Куртц. Фатерланд

Небе по-прежнему смотрел на Хафель, и Марш сначала не понял, что
реплика адресована ему.
- Я и пришел к такому выводу. Поэтому прошлой ночью побывал в квартире
Штукарта. Думаю, в убийстве Штукарта участвовали три человека: двое в
квартире, один в подъезде, делая вид, что чинит лифт. Звук электродрели
должен был заглушить выстрелы, дав возможность убийцам скрыться до
обнаружения трупа.
- А предсмертная записка?
- Возможно, подделана. Или написана под принуждением. Или...
Он остановился. Понял, что размышляет вслух, - это таило смертельную
опасность. На него не отрывая глаз смотрел Кребс.
- Это все? - спросил Глобус. - Может быть, на сегодня сказок братьев
Гримм хватит? Отлично. Кое-кому из нас надо и поработать. Господа, ключ к
этой загадке - Лютер. Все разъяснится, когда он будет в наших руках.
Небе заметил:
- Если у него такое больное сердце, как вы утверждаете, то надо
пошевеливаться. Я договорюсь с министерством пропаганды, чтобы его
фотографию дали в печати и по телевидению.
- Нет, ни в воем случае, - забеспокоился Глобус. - Рейхсфюрер строго
запретил всякую огласку. Меньше всего нам нужен скандал, в который было бы
замешано партийное руководство, особенно теперь, перед визитом Кеннеди.
Боже милостивый, можно представить, как распишет это дело иностранная
пресса! Нет и нет. Уверяю вас, мы его поймаем, не беспокоя средства
массовой информации. Нам только требуется раздать снимки всем патрулям
орпо и установить наблюдение на вокзалах, в портах, аэропортах, пунктах
пересечения границы... Кребс с этим справится.
- Тогда предлагаю, чтобы он этим занялся.
- Немедленно, герр оберстгруппенфюрер. - Кребс слегка поклонился Небе и
затрусил по веранде в дом.
- У меня в Берлине дела, - сказал Небе. - Марш останется здесь офицером
связи - до тех пор пока не поймают Лютера.
- В этом нет необходимости, - ухмыльнулся Глобус.
- О нет, он понадобится. Воспользуйтесь его услугами, Глобус. У этого
парня котелок варит. Держите его в курсе дел. Йегер, а вы возвращайтесь к
своим обычным обязанностям.
Йегер облегченно вздохнул. Глобус хотел было что-то сказать, но
передумал.
- Проводите меня до машины, Марш. Всего хорошего, Глобус.


Когда они отошли за угол, Небе сказал:
- Вы не говорите правду, не так ли? По крайней мере, не всю правду. Это
хорошо. Садитесь в машину. Нужно поговорить.
Шофер, поприветствовав их, открыл заднюю дверцу. Небе с трудом забрался
на заднее сиденье. Марш сел рядом с ним.
- В шесть часов утра эту штуку доставили мне домой с курьером. - Небе
отпер портфель и вынул папку в пару сантиметров толщиной. - Здесь все о
вас, штурмбаннфюрер. Такое внимание льстит, правда?
Стекла "мерседеса" были затенены зеленым цветом. В этом полумраке Небе
был похож на ящерицу в террариуме.
- Родился в Гамбурге в 1922 году; отец умер от ран в 1929 году; мать
погибла во время воздушного налета англичан в 1942 году; поступил в
военно-морской флот в 1939 году; переведен в подводный флот в 1940 году;
награжден за мужество и получил повышение по службе в 1943 году; назначен
командиром подводной лодки в 1946 году - был одним из самых молодых
командиров субмарин в рейхе. Блестящая карьера. А потом все пошло не так.
- Небе полистал дело. Марш глядел на зеленый газон, на зеленое небо. -
Никакого продвижения по службе в полиции целых десять лет. Разведен а 1957
году. А затем идут докладные. Ответственный за жилой квартал:
систематически отказывается жертвовать на зимнюю помощь. Партийные
чиновники на Вердершермаркт: упорно отказывается вступать в НСДАП.
Слышали, как в столовой пренебрежительно высказывался о Гиммлере. Слышали,
как в барах, слышали, как в ресторанах, слышали, как в коридорах... - Небе
выдирал страницы. - На рождественские праздники в 1963 году вы стали
расспрашивать о евреях, которые раньше жили в вашей квартире. О евреях! Вы
что, с ума сошли? Здесь есть заявление от вашей бывшей жены, заявление от
сына...
- От сына? Да ему же всего десять лет...
- Достаточно для того, как вы знаете, чтобы иметь собственное мнение, к
которому следует прислушиваться.
- Можно узнать, что я ему сделал?
- "Относился без должного энтузиазма к моей партийной деятельности".
Дело в том, штурмбаннфюрер, что это дело зрело в архивах гестапо на
протяжении десяти лет - немножко отсюда, немножко оттуда, - и так из года
в год оно росло, как невидимая опухоль. Теперь же, когда вы нажили
могущественного врага, этот враг хочет воспользоваться им.
Небе положил папку в портфель.
- Глобус?
- Да, Глобус. Кто же еще? Ночью он предлагал до военного трибунала СС
поместить вас в "Колумбия-хаус".
Так называли внутреннюю тюрьму СС на Генераль-Папештрассе.
- Должен сказать, Марш, вас без труда можно направить в концлагерь. И
тогда уж никто вам не поможет - ни я, ни кто-либо другой.
- Что же ему помешало?
- Чтобы передать дело офицера крипо в военный трибунал, нужно получить
согласие Гейдриха. А Гейдрих обратился ко мне. Я же сказал нашему дорогому
рейхсфюреру следующее: "Этот ваш парень Глобус, - сказал я, - видно,
страшно боится, что у Марша кое-что имеется насчет него, и он хочет от
него отделаться". "Понятно, - ответил рейхсфюрер, - и что же вы
предлагаете?" "Почему бы, - предложил я, - не дать ему время до дня
рождения фюрера, чтобы подтвердить свои обвинения против Глобуса? Всего
четыре дня". "Хорошо, согласился Гейдрих, - но если он окажется с пустыми
руками, то тогда за него возьмется Глобус". - Небе удовлетворенно
улыбнулся. - Вот так в рейхе решаются дела между старыми коллегами.
- Значит, я должен благодарить герра оберстгруппенфюрера.
- О, не стоит благодарности, - весело ответил Небе. - Гейдрих
действительно думает, что вы располагаете чем-то в отношении Глобуса. И
ему хотелось бы знать. Мне тоже. Может быть, по другим соображениям. - Он
ухватил руку Марша той же жесткой хваткой и прошипел: - Эти ублюдки что-то
задумали, Марш. Что? Докопайтесь. И скажите мне. Никому не доверяйте.
Именно поэтому ваш дядюшка Артур держится так долго. Знаете, почему
некоторые из ветеранов зовут Глобуса "подводной лодкой"?
- Нет, не знаю.
- Потому что во время войны где-то в Польше он установил в подвале
двигатель подводной лодки и выхлопными газами уничтожал людей. Глобусу
нравится убивать людей. Он хотел бы уничтожить и вас. Не забывайте об
этом. - Небе выпустил руку Марша. - А теперь нам нужно распрощаться.
Он постучал рукояткой трости по стеклянной перегородке. Шофер вышел из
машины и открыл Маршу дверцу.
- Я мог бы подбросить вас до центра Берлина, но предпочитаю ездить
один. Держите меня в курсе дела. Разыщите Лютера, Марш. Найдите до того,
как до него доберется Глобус.
Дверца захлопнулась. Бесшумно заработал мотор. Лимузин захрустел
колесами по гравию. Марш с трудом разглядел Небе - зеленый силуэт за
пуленепробиваемым стеклом.
Обернувшись, он увидел, что за ним следит Глобус.
Генерал СС направился к нему, держа на вытянутой руке "люгер".
Он же сумасшедший, подумал Марш. Может пристрелить меня на месте, как
собаку Булера.
Но Глобус всего лишь передал ему пистолет.
- Ваш пистолет, штурмбаннфюрер. Он вам понадобится. - Затем подошел
совсем близко. Так близко, что Марша обдало горячим дыханием с перегаром
чеснока. - У тебя нет свидетеля, - прошептал он. - Свидетеля-то нет.
Теперь ни одного.


Марш побежал.
Он пулей вылетел из усадьбы, бегом миновал дамбу и помчался напрямик
через лес к автобану, образующему восточную границу Грюневальда.
Здесь он остановился, жадно хватая ртом воздух и вцепившись руками в
колени. Внизу в сторону Берлина мчались машины.
Несмотря на боль в боку он побежал снова, теперь уже трусцой, через
мост, мимо станции электрички "Николасзее" по Спанише-аллее к казармам.
Предъявив удостоверение крипо, он миновал часовых. Весь его вид -
воспаленные глаза, тяжелое дыхание, отросшая за сутки щетина -
свидетельствовал о чем-то страшном и безотлагательном, не терпящем
расспросов. Он нашел спальный корпус. Отыскал койку Йоста. На ней не было
ни подушки, ни одеяла. Лишь железная койка и на ней жесткий коричневый
матрац. Рундучок был пуст.
Единственный курсант, чистивший ботинки через несколько коек, объяснил,
что произошло. За Йостом пришли ночью. Двое. Они сказали, что его посылают
на Восток "для специальной подготовки". Он ушел, не сказал ни слова,
видно, ожидал этого. Курсант удивленно качал головой; подумать только,
Йост. Он явно завидовал товарищу. Все завидовали. Он будет свидетелем
настоящей войны.

3

В телефонной будке воняло мочой и застоявшимся табачным дымом, в грязь
был втоптан использованный презерватив.
- Ну, давай же, - шептал Марш. Он нервно постукивал монетой в одну
рейхсмарку в матовое стекло и слушал телефонные гудки. Шарли не отвечала.
Он ждал очень долго. Потом повесил трубку.
На той стороне улицы открывали продовольственную лавку. Марш перебежал
мостовую и купил бутылку молока и батон теплого хлеба, которые тут же на
улице жадно проглотил, все время чувствуя, что хозяин лавки следит за ним
из окна. Его вдруг осенило, что он уже живет, как беглец, останавливаясь,
чтобы ухватить еду, если она попадалась по дороге, и поглощая ее прямо под
открытым небом, всегда на ходу. Молоко стекало по подбородку. Ксавьер стер
его тыльной стороной ладони. Кожа - словно наждачная бумага.
Он снова перепроверился, нет ли за ним слежки. На его стороне улицы
няня в форменном платье катила коляску. На той стороне в телефонную будку
зашла пожилая женщина. В сторону Хафеля, прижимая к груди игрушечную яхту,
спешил школьник. Все как обычно...
Марш, примерный гражданин, бросил бутылку в мусорный ящик и зашагал по
улице пригорода.
"_У тебя нет свидетеля... Теперь ни одного_".
При мысли о Глобусе его охватывала ярость, усугублявшаяся чувством
вины. Гестаповцы, должно быть, видели показания Йоста в деле о смерти
Булера. Они, видно, навели справки в училище СС и узнали, что вчера днем
Марш снова допрашивал его. Это вызвало суету на Принц-Альбрехтштрассе.
Выходит, его визит в казармы стал смертным приговором Йосту. Он
удовлетворил любопытство - и погубил человека.
А теперь не отвечал телефон американки. Что они могли с ней сделать?
Обдав ветром, его обогнал армейский грузовик, и в голове промелькнула
картина - изуродованное тело Шарлет Мэгуайр в сточной канаве. "_Берлинские
власти выражают глубокое сожаление по поводу этого трагического случая...
Водитель грузовика все еще разыскивается..._" Он чувствовал себя
разносчиком опасной болезни. Ему следовало повесить плакат: "Держитесь
подальше от этого человека, он заразен".
В голове без конца прокручивались обрывки разговора:
Артур Небе: "_Разыщите Лютера, Марш. Найдите до того, как до него
доберется Глобус_".
Руди Хальдер: "_Пара парней из зипо на прошлой неделе спрашивала о тебе
в архиве_..."
Снова Небе: "_Здесь есть заявление от вашей бывшей жены; заявление от
сына_..."
Полчаса он бродил по цветущим улицам мимо высоких живых изгородей и
глухих заборов богатого берлинского пригорода. Дойдя до Далема, он
остановил какого-то студента, чтобы спросить дорогу. При виде формы Марша
молодой человек набычился. Далем был студенческим кварталом.
Старшекурсники вроде этого отращивали волосы до воротника, некоторые
девушки носили джинсы - одному Богу известно, где они их доставали.
Внезапно возродилась "Белая роза", организация студенческого
сопротивления, процветавшая недолгое время в сороковых годах, пока не
казнили ее руководителей. "Их дело продолжает жить", - писали на заборах.
Члены "Белой розы" выражали недовольство обязательной воинской
повинностью, слушали запрещенную музыку, распространяли подстрекательские
журналы. Гестапо их преследовало.
На вопрос Марша студент неопределенно махнул рукой и, нагруженный
книгами, поспешил удалиться.


Дом Лютера находился поблизости от Ботанического сада - загородный
особняк прошлого века в конце закругляющейся дорожки из белого галечника.
Напротив въезда на нее в сером "БМВ" сидели двое. Машина, ее цвет выдавали
их с головой. Еще двое следили за обратной стороной здания, и, по крайней
мере, один разъезжал по соседним улицам. Марш прошел мимо, заметив, как
один из гестаповцев стал что-то говорить другому.
Где-то завывал мотор газонокосилки, в воздухе висел запах
свежескошенной травы. Дом с участком, должно быть, стоил кучу денег,
возможно, не столько, сколько вилла Булера, но недалеко от этого. Под
карнизами выступала красная коробка недавно установленной сигнализации.
Он позвонил и почувствовал, что его изучают в дверной глазок. Спустя
полминуты дверь открылась и на пороге появилась горничная - англичанка в
черном с белым форменном платье. Он передал ей удостоверение, и она,
шлепая по натертому деревянному полу, удалилась доложить хозяйке.
Вернувшись, провела Марша в темную гостиную. В помещении стоял сладковатый
запах одеколона. Фрау Лютер сидела на тахте, комкая в руках платок. Она
взглянула на него тусклыми голубыми глазами с красными прожилками.
- Какие новости?
- К сожалению, никаких, мадам. Однако можете быть уверены, что будет
сделано все возможное, чтобы разыскать вашего мужа. - "Больше, чем вы
думаете", пронеслось у него в голове.
Это была женщина, быстро теряющая свою привлекательность, но не сдающая
позиции без боя. Правда, тактика ее была далека от здравого смысла:
неестественно белокурые волосы, узкая юбка, шелковая блузка, расстегнутая
на лишнюю пуговицу, что позволяю лицезреть пышные, ослепительно белые
телеса. С головы до пят она была третьей по счету женой. На вышитой
подушечке рядом с ней обложкой вверх лежал раскрытый роман. "Бал кайзера"
Барбары Картленд.
Она вернула удостоверение и высморкалась.
- Садитесь, будьте добры. У вас измученный вид. Даже нет времени
побриться! Хотите кофе? Может быть, шерри? Нет? Роза, подайте кофе герру
штурмбаннфюреру. А я, наверное, взбодрюсь капелькой шерри.
Неудобно примостившись на краешке глубокого обитого ситцем кресла с
записной книжкой на колене, Марш слушал горестный рассказ фрау Лютер. Ее
муж? Очень хороший человек, правда, может быть, чуточку вспыльчив, но это
от нервов. Бедняга. У него больные глаза, знает ли об этом Марш?
Она показала фотографию: Лютер на каком-то средиземноморском курорте, в
нелепых шортах, хмурый взгляд увеличенных толстыми стеклами глаз.
Она продолжала без умолку: мужчина в таком возрасте - в декабре ему
будет шестьдесят девять, они собираются отметить день рождения в Испании.
Мартин дружит с генералом Франко - такой приятный человечек, знаком ли с
ним Марш?
Нет, такого удовольствия он не имел.
Ах да. Трудно даже подумать, как это могло случиться, он всегда говорил
ей, куда едет, никогда ничего подобного не было. Какое облегчение
поговорить с вами, вы так благожелательны...
Зашуршал шелк, это она положила ногу на ногу, юбка кокетливо поднялась
выше пухлого колена. Вернулась горничная и поставила перед Маршем чашку
кофе, сливочник и сахарницу. Перед хозяйкой - стакан шерри и на три
четверти пустой хрустальный графин.
- Упоминал ли он при вас имена Йозефа Булера или Вильгельма Штукарта?
Под косметикой появилось сосредоточенное выражение.
- Нет, не припомню... Нет, определенно нет.
- Выходил ли он из дому в прошлую пятницу?
- В прошлую пятницу? Думаю, что да. Он ушел рано утром.
Она отхлебнула шерри. Марш сделал пометку в записной книжке.
- А когда он сказал вам, что ему нужно уехать?
- В тот же день после обеда. Он вернулся около двух, сказал, что
случилось что-то и ему придется в понедельник быть в Мюнхене. Он улетел во
второй половине дня в воскресенье, чтобы там переночевать и с утра
заняться делами.
- Не сказал ли он, что там за дела?
- В этом отношении он придерживался старых взглядов. Его дела касались
его одного, если вы понимаете, что я хочу сказать.
- Как он держался перед поездкой?
- О, как всегда, раздражался. - Она по-девичьи хихикнула. - Да, был
несколько более озабочен, чем обычно. Его всегда угнетали телевизионные
новости - терроризм, бои на Востоке. Я говорила ему, чтобы он не обращал
на них внимания - что толку беспокоиться, говорила я, но эти вещи... да,
они его мучили. - Она понизила голос: - Бедняга, во время войны у него был
нервный срыв. Такое напряжение...
Фрау Лютер приготовилась снова заплакать. Помешал Марш.
- В каком году случился этот срыв?
- Думаю, в сорок третьем. Разумеется, до того, как я с ним
познакомилась.
- Разумеется, - улыбнулся Марш. - Вы, должно быть, еще ходили в школу.
- Ну, положим, не совсем в школу. - Юбка поднялась повыше.
- Когда вы забеспокоились о нем?
- Когда он не вернулся домой в понедельник. Я всю ночь не спала.
- Значит, во вторник утром вы сообщили о его исчезновении?
- Я как раз собиралась это сделать, когда приехал обергруппенфюрер
Глобоцник.
Марш старался скрыть удивление.
- Выходит, он приехал еще до того, как вы сообщили в полицию? В котором
часу это было?
- Вскоре после девяти. Он сказал, что ему нужно поговорить с мужем. Я
рассказала ему о том, что случилось. Обергруппенфюрер отнесся к этому
очень серьезно.
- Не сомневаюсь. Сказал ли он вам, о чем он хотел говорить с герром
Лютером?
- Нет. Я подумала, по партийным делам... Почему? - Внезапно в ее голосе
появились жесткие нотки: - Вы хотите сказать, что мой муж сделал
что-нибудь дурное?
- Нет-нет...
Она натянула юбку на колени, разгладила ее унизанными кольцами
пальцами. Помолчав, спросила:
- Герр штурмбаннфюрер, что означает весь этот разговор?
- Бывал ли ваш муж когда-нибудь в Швейцарии?
- Несколько лет назад он время от времени туда ездил. У него там
деловые интересы. А что?
- А где его паспорт?
- В кабинете нет. Я проверяла. Вместе с обергруппенфюрером. Мартин
всегда носил паспорт с собой. Говорил, неизвестно, когда он может
потребоваться. Это осталось со службы в министерстве иностранных дел.
Право же, в этом нет ничего необычного...
- Извините, мадам, - продолжал нажимать Марш. - Я насчет сигнализации
от взломщиков. Заметил, когда входил. По виду она новая.
Она опустила глаза:
- Мартин установил ее в прошлом году. В доме добывали посторонние.
- Двое?
Фрау Лютер удивленно посмотрела на него:
- Откуда вы знаете?
Накладка. Но он нашелся.
- Должно быть, читал в личном деле вашего мужа.
- Невероятно. - Удивление опять сменилось подозрительностью. - Он
никому об этом не сообщал.
- Почему?
Она собиралась поставить его на место, ответив: "Какое вам дело?" - или
что-то вроде этого, но, увидев выражение лица Марша, передумала. Сказала
отрешенно:
- Я его просила, герр штурмбаннфюрер. Но он ни в какую. И не говорил
почему.
- Как это было?
- Это случилось прошлой зимой. Мы собирались провести вечер дома. В
последний момент позвонили друзья, и мы поехали поужинать у "Хоршера".
Когда вернулись, _в этой самой комнате_ находилось двое мужчин. - Она
оглядела комнату, словно кто-то продолжал в ней прятаться. - Слава Богу, с
нами приехали друзья. Если бы мы были одни... Увидев, что нас четверо, они
выпрыгнули из окна. - Она указала рукой за спину Марша.
- Итак, он поставил сигнализацию. Принял ли он дополнительные меры
предосторожности?
- Нанял охрану. Четверых. Они работали посменно. Держал их до
Рождества. Потом решил, что им нельзя доверять. Он был так напуган, герр
штурмбаннфюрер.
- Чем?
- Он мне не говорил.
Снова появился носовой платок. Из графина в стакан была отправлена еще
одна доза шерри. Губная помада оставляла на краях стакана жирные розовые
разводы. Вот-вот снова польются слезы. Марш, пожалуй, ошибался: она,
несомненно, боялась за своего мужа, но еще больше опасалась, что он ее
обманывает. В голове одно за другим мелькали сомнения, находя отражение в
глазах. Другая женщина? Преступление? Тайна? Бежал из страны? Уехал
навсегда? Ему стало жалко ее, и он подумал было, не сказать ли ей, что
гестапо завело против ее мужа дело. Однако зачем причинять женщине лишние
страдания? Все равно скоро узнает. Он надеялся, что государство не
конфискует этот дом.
- Мадам, я слишком долго засиделся у вас. - Марш закрыл записную книжку
и поднялся. Она схватила его за руку, не сводя с него глаз.
- Неужели я никогда больше его не увижу?
- Увидите, - сказал он. И подумал: "_Нет_".


Как хорошо вырваться из темной затхлой комнаты на свежий воздух!
Гестаповцы все еще сидели в своем "БМВ" и следили за ним, когда он
выходил. После секундного колебания он повернул направо и направился к
станции "Ботанический сад".
Четыре охранника!
Теперь он начинал понимать. В пятницу утром встреча на вилле Булера, в
которой участвовали Булер, Штукарт и Лютер. Паническая встреча, старики в
холодном поту от страха, и не без оснований. Возможно, они распределили
обязанности. Во всяком случае, в воскресенье Лютер улетел в Цюрих. Марш
был уверен, что это он должен был в понедельник утром послать из
цюрихского аэропорта коробки с шоколадом, возможно, перед пересадкой на
другой самолет. Что они означали? Не подарок - сигнал. Говорило ли их
получение, что он успешно справился с заданием? Или же, наоборот, что все
сорвалось?
Марш оглянулся. Да, теперь за ним следили. В этом он был почти уверен.
У них было время организовать слежку, пока он находился в доме Лютера. Кто
же они? Женщина в зеленом пальто? Студент на велосипеде? Бесполезно
гадать. Гестапо было ему не по зубам. Их, по крайней мере, трое или
четверо. Он ускорил шаг. Станция была уже недалеко.
Вопрос: вернулся ли Лютер из Цюриха в Берлин во второй половине дня в
понедельник или же остался за границей? Марш был склонен считать, что все
же вернулся. Вчера утром на виллу Булера звонил Лютер: "_Булер? Отвечай.
Кто это?_" - в этом он был уверен. Итак, предположим, что Лютер отправил
посылки перед самой посадкой на самолет, скажем, около пяти часов. Он мог
прибыть в Берлин около семи в тот же вечер. И исчез.
"Ботанический сад" - остановка пригородной электрички. Марш купил за
марку билет и болтался около контролера, пока не подошел поезд. Вошел в
него и, как только стали закрываться двери, выскочил и побежал по
пешеходному мостику на другую платформу. Через две минуты он сел в поезд,
идущий в южном направлении, а в Лихтерфельде снова сделал пересадку. На
станции было безлюдно. Он пропустил первый поезд, сед во второй и
устроился на сиденье. Единственной спутницей в вагоне оказалась беременная
женщина. Он улыбнулся ей, она отвела взгляд. Хорошо.
Лютер, Лютер. Марш закурил. Почти семьдесят, больное сердце, слезящиеся
глаза. Болезненно подозрителен, не доверяет даже собственной жене. Они
приходили за тобой полгода назад, но на тот раз тебе повезло. Почему ты
решил бежать из берлинского аэропорта? Прошел таможню и решил позвонить
своим сообщникам? В квартире Штукарта телефон рядом с залитой кровью
спальней не отвечал. В Шваненвердере, если верить заключению Эйслера о
времени смерти, Булера уже застигли врасплох его убийцы. Оставили ли они
звонки без ответа? Или же один из них ответил, пока остальные держали
Булера внизу?
Лютер, Лютер, что-то заставило тебя спасать свою шкуру - бежать под
ледяным дождем в понедельник ночью.
Он вышел на Готенландском вокзале. Вокзал был еще одним воплощением
фантазии архитектора - мозаичные полы, полированный камень, стеклянные
витражи тридцатиметровой высоты. Режим позакрывал церкви и взамен выстроил
похожие на соборы железнодорожные вокзалы.
Глядя вниз с высокого перехода на тысячи спешащих пассажиров, Марш
почти пришел в отчаяние. Мириады жизней, каждая со своими тайнами и
мечтами, несущая свое бремя вины, сновали под ним, не соприкасаясь друг с
другом, каждая сама по себе. Представить только, что он должен найти в
этой массе одного пожилого человека. Впервые эта мысль поразила его как
фантастическая, нелепая. Да разве он сможет!
А Глобус мог. Марш уже заметил, что прибавилось полицейских патрулей.
Должно быть, это произошло за последние полчаса. Полицейские орпо
проверяли документы у всех мужчин старше шестидесяти лет. Куда-то повели
бродягу, не имеющего документов. Тот возмущался.
Глобус! Марш отошел от перил и ступил на движущийся вниз эскалатор.
Нужно было отыскать в Берлине единственного человека, который мог спасти
ему жизнь.

4

Проехать по центральной линии городской электрички - значит, как
утверждает имперское министерство пропаганды и культурного просвещения,
совершить путешествие в германскую историю. Станции "Берлин-Готенланд",
"Бюловштрассе", "Ноллендорфплатц", "Виттенбергплатц", "Нюрнбергерплатц",
"Гогенцоллернплатц" - как нанизанные на нитку жемчужины.
Вагоны на этой линии были довоенного выпуска. Красные для курящих,
желтые для некурящих. Жесткие деревянные скамьи за тридцать лет
отполированы до блеска задницами берлинцев. Большинство пассажиров едет
стоя, держась за потертые кожаные петли и ритмично покачиваясь вместе с
вагонами. Объявления призывают их стать доносчиками: "Выгода для
безбилетника - потеря для берлинца! Сообщайте властям о всех нарушениях!",
"Уступил ли ты место женщине или ветерану? В противном случае штраф: 25
рейхсмарок!"
Марш купил на платформе в киоске "Берлинер тагеблатт" и, прислонившись
к двери, пробегал глазами заголовки. Кеннеди и фюрер, фюрер и Кеннеди -
больше ничего. Режим явно делал ставку на успешный исход переговоров. Это
лишь могло означать, что дела на Востоке худа хуже, чем представляется.
"Постоянное состояние войны на Восточном фронте будет способствовать