Кэтрин Куртц. Фатерланд

государством. Кто бы его оплакивал? Или задавал вопросы по поводу его
исчезновения?
Итак, третье: Булер убит Глобусом, который, объявив факт его смерти
вопросом государственной безопасности и взяв на себя расследование,
заметал следы. Но почему крипо позволили впутаться во все это дело? Какие
мотивы были у Глобуса? Почему тело Булера оставили на виду?
Марш откинулся на камень и закрыл глаза. Теплое солнышко на лице
успокаивало. От виски по всему телу растекалось тепло.
Он спал не более получаса, когда услышал рядом с собой в кустарнике
шорох и почувствовал, что кто-то трогает его за рукав. Он моментально
проснулся, успев увидеть белый хвостик и задние ноги оленя, стрелой
умчавшегося в лес. Сельская идиллия в каких-нибудь десяти километрах от
центра рейха! Он встряхнулся и взял сверток.
Толстая коричневая бумага, аккуратно завернутая и облепленная клейкой
лентой. Можно сказать, профессионально завернутая и заклеенная. Твердые
линии и острые складки, экономное использование материала и труда.
Образцовый сверток. Ни один известный Маршу мужчина не мог бы сделать
такой сверток - должно быть, женская работа. Дальше знаки почтового
отправления. Три швейцарские марки с изображением крошечных желтых цветов
на зеленом фоне. Отправлена из Цюриха в 16:00 13 апреля 1964 года. То есть
позавчера.
Вспотевшими от напряжения руками он с преувеличенной осторожностью стал
разворачивать посылку. Сначала отклеил ленту, а потом медленно, сантиметр
за сантиметром, стал расправлять бумагу. Частично развернув сверток, он
увидел внутри коробку шоколада.
На крышке - светловолосые девушки в красных клетчатых платьях,
танцующие на зеленом лугу вокруг украшенного цветами и лентами "майского
дерева". Позади них на фоне ослепительно синего неба возвышались белые
вершины Альп. Черным готическим шрифтом напечатано: "Поздравления с днем
рождения нашего любимого фюрера, 1964". Но странно: коробка была слишком
тяжела для одного шоколада.
Он вынул перочинный нож и вскрыл целлофановую обертку. Осторожно
поставил коробку на пень. Отвернув лицо и вытянув руки, кончиком ножа
поднял крышку. Внутри зажужжал какой-то механизм. А потом:

Любовь невысказанная,
Верность нерушимая
Всю жизнь.
Струны поют
И говорят:
"Я люблю тебя".

Эхо в ответ:

"Скажи, что ты тоже желаешь меня".
Весь мир живет любовью,
И я тебя люблю.

Разумеется, только мелодия, без слов, но он хорошо их знал. Стоя в
одиночестве на холме в Грюневальдском лесу, Марш слушал, как ящик играл
вальс-дуэт из третьего действия "Веселой вдовы".

5

На обратном пути улицы в центре Берлина выглядели необычно тихими.
Когда Марш добрался до Вердершермаркт, он узнал причину. В фойе на большой
доске объявлений он прочел, что в половине пятого последует
правительственное сообщение. Личному составу предлагалось собраться в
столовой. Явка обязательна. Он вернулся как раз вовремя.
В министерстве пропаганды появилась новая идея: лучшее время для важных
сообщений - конец рабочего дня. Новость, таким образом, доходила до людей
на публике, в товарищеской атмосфере - исключалась возможность для личного
скептицизма или пораженчества. Кроме того, все сообщения по радио
планировались так, что рабочие уходили домой чуть раньше, скажем, без
десяти пять вместо пяти, что создавало чувство удовлетворения,
подсознательно связывало режим с хорошим настроением. Так было в те дни. В
белоснежном Дворце пропаганды на Вильгельмштрассе работало больше
психологов, чем журналистов.
Столовая наполнялась личным составом: офицерами, канцелярскими
служащими, машинистками, шоферами. Стоя плечом к плечу, они служили живым
воплощением национал-социалистского идеала. Четыре телевизионных экрана,
по одному в каждом углу, под аккомпанемент музыки Бетховена показывали
карту рейха с наложенной на нее свастикой. Время от времени вклинивался
возбужденный голос диктора: "Германцы, приготовьтесь к важному сообщению!"
В старые времена по радио раздавалась только музыка. И здесь прогресс.
Сколько таких событий запомнил Марш? В тридцать восьмом их собрали из
классных комнат, и они услышали, что немецкие войска вступают в Вену и что
Австрия вернулась в фатерланд. В актовом зале их небольшой гимназии под
взглядами непонимающих учеников рыдал отравленный газами в первую мировую
их директор.
В тридцать девятом они с матерью были дома в Гамбурге. В пятницу, в 11
часов утра, из рейхстага транслировалась речь Гитлера: "_Отныне я всего
лишь первый солдат германского рейха. Я снова надеваю эту святую и дорогую
для меня форму. Не сниму ее до тех пор, пока не наступит победа. Другого
исхода я не переживу_". Гром аплодисментов. На этот раз горестные рыдания
сотрясали его мать. Марш, которому было семнадцать, стыдясь, отворачивался
в сторону, ища глазами фотографию отца в блестящей форме немецкого
имперского флота, и думал: "_Слава Богу. Наконец-то война. Может быть,
теперь я смогу оправдать твои ожидания_".
Следующие несколько заявлений по радио он слушал в море. Победа над
Россией весной сорок третьего - торжество стратегического гения фюрера!
Летнее наступление вермахта годом раньше отрезало Москву от Кавказа,
Красную армию от нефтепромыслов Баку. Сталинская военная машина просто
остановилась из-за отсутствия горючего.
Мир с англичанами в сорок четвертом - торжество контрразведывательного
таланта фюрера! Марш помнил, как вое подводные лодки были отозваны на свои
базы на Атлантическом побережье для установки новой шифровальной системы.
Вероломные англичане, сказали им, расшифровывали коды фатерланда. После
своевременно принятых мер нетрудно было перехватывать британские торговые
суда. В конце концов Англию голодом заставили сдаться. Черчилль и его
банда поджигателей войны бежали в Канаду.
Мир с американцами в сорок шестом - торжество научного гения фюрера!
Когда США одержали победу над Японией с помощью атомной бомбы, фюрер
направил ракету "Фау-3", которая разорвалась над Нью-Йорком,
продемонстрировав, что в случае американского удара он может нанести
ответный удар. После этого война выродилась в кровопролитные стычки с
партизанами на окраинах новой германской империи. Возник ядерный тупик,
названный дипломатами "холодной войной".
Но заявления по радио делались и в дальнейшем. Когда в пятьдесят первом
умер Геринг, до объявления о его смерти весь день играли серьезную музыку.
Того же удостоился Гиммлер, погибший в шестьдесят втором, когда взорвался
его самолет. Смерти, победы, войны, призывы к жертвам и реваншу,
бесконечная тяжелая борьба с красными на уральском фронте с
непроизносимыми названиями мест боев и наступлений - Октябрьское,
Полуночное, Алапаевск...
Марш следил за лицами окружавших его людей. Вымученный юмор,
отрешенность, страх. Люди, у которых на Востоке братья, сыновья и мужья.
Они продолжали бросать взгляды на экраны.
"Германцы, приготовьтесь к важному сообщению!"
Что их ожидает на этот раз?
Столовая была наполнена почти до отказа. Марша прижали к колонне. В
нескольких метрах от себя он видел Макса Йегера, перебрасывавшегося
шутками с полногрудой секретаршей из ФА1 - юридического отдела. Макс через
плечо девушки разглядел его и расплылся в ухмылке. Раздался барабанный
бой. В помещении установилась тишина. Диктор сказал: "Мы ведем прямую
передачу из Берлина, из министерства иностранных дел".
На телеэкранах заблестел бронзовый барельеф. От нацистского орла,
держащего в когтях земной шар, расходились яркие лучи, напоминавшие
детский рисунок восходящего солнца. Перед ним стоял человек с густыми
черными бровями и тяжелым подбородком - представитель министерства
иностранных дел Дрекслер. Марш подавил смех - можно подумать, что во всей
Германии Геббельсу не удалось найти человека, который не был бы похож на
закоренелого преступника.
- Дамы и господа, у меня для вас краткое заявление имперского
министерства иностранных дел. - Дрекслер обращался к журналистам,
остающимся за камерой. Надев очки, он начал читать:
"В соответствии с давним и обоснованным желанием фюрера и народа
Великого германского рейха жить в условиях мира и безопасности со странами
мира, после обширных консультаций с нашими союзниками по Европейскому
сообществу имперское министерство иностранных дел от имени фюрера сегодня
направило приглашение президенту Соединенных Штатов Америки посетить
Великий германский рейх для личных переговоров с целью способствовать
лучшему взаимопониманию между двумя нашими народами. Приглашение принято.
Нам стало известно, что американская администрация сегодня утром
предварительно сообщила: господин Кеннеди намерен встретиться с фюрером в
Берлине в сентябре. Хайль Гитлер! Да здравствует Германия!"
Изображение постепенно исчезло, и после барабанного боя зазвучала
мелодия национального гимна. Присутствующие в столовой запели. Марш
представил мужчин и женщин в этот момент по всей Германии - на верфях в
металлургических заводах, в учреждениях и школах грубые голоса сливались с
высокими в одном вздымающемся к небесам оглушительном радостном реве:
"Германия, Германия превыше всего! Превыше всего на свете!"
Его губы шевелились согласованно с другими, но не издавали ни звука.
- Нам от этого только еще больше долбаной работы, - сказал Йегер. Они
вернулись в свой кабинет. Положив ноги на стол, Макс пыхал сигарой. - А ты
еще считаешь, что день рождения фюрера - кошмар для службы безопасности!
Можешь себе представить, что будет, когда в городе появится еще и Кеннеди?
Марш усмехнулся.
- Думаю, Макс, ты упускаешь из виду исторические масштабы этого
события.
- Да положил я на исторические масштабы события! Я думаю о том, что
спать мне не дадут. Бомбы ухе теперь рвутся, как шутихи на фейерверке.
Погляди-ка. - Йегер убрал ноги со стола и стал рыться в куче папок. - Пока
ты забавлялся на Хафеле, нам здесь пришлось кое над чем потрудиться. - Он
отыскал конверт и вытряхнул содержимое. Это были ЛВП. Личные вещи
покойного. Из кучи бумаг он достал два паспорта и передал их Маршу. Один
из них принадлежал офицеру СС Паулю Хану, другой - молодой женщине, Магде
Фосс. - Хороша, правда? - начал Йегер. - Они только что поженились. Ехали
с праздничного приема в Шпандау. Собирались в свадебное путешествие. Он
ведет машину. Сворачивают на Навенерштрассе. Их обгоняет грузовик. Из
кузова выпрыгивает парень с пистолетом. Наш эсэсовец теряет голову. Дает
задний ход. Трах! Въезжает на тротуар, врезается в фонарный столб. Пока он
пытается включить первую передачу - бах! - выстрел в голову. С женихом
покончено. Крошка Магда выбирается из машины и бежит. Бах! Покончено и с
невестой. Конец медового месяца. Конец, твою мать, всего. За одним
исключением - родственники и друзья новобрачных за свадебным столом все
еще пьют за здоровье молодых, и никто в течение двух часов не
удосуживается сообщить гостям о случившемся.
Йегер высморкался в грязный носовой платок. Марш снова взглянул на
паспорт девушки. Она прелестна - темноглазая блондинка; в двадцать четыре
года лежит убитая в сточной канаве.
- Кто это сделал? - спросил он, возвращая паспорта.
Йегер стал загибать пальцы.
- Поляки. Латыши. Эстонцы. Украинцы. Чехи. Хорваты. Грузины. Красные.
Анархисты. Кто знает? Сегодня это может сделать любой. Этот дурачок
повесил на доске объявлений у себя в казарме открытое приглашение на
прием. Гестапо считает, что уборщица, повар или кто-нибудь еще из обслуги
увидел объявление и сообщил кому надо. Большинство подсобных работников в
казармах - иностранцы. Сегодня днем всех их забрали. Бедняги.
Он положил паспорта и удостоверения личности обратно в конверт и бросил
его в ящик стола.
- Как тебе это нравится?
- Съешь шоколадку. - Марш протянул коробку Йегеру. Тот открыл ее.
Кабинет заполнила металлическая мелодия.
- Очень вкусно.
- Что ты знаешь о музыке?
- Что? О "Веселой вдове"? Да это же любимая оперетта фюрера. Моя мать
была без ума от нее.
- Моя тоже.
От нее без ума была каждая немецкая мать. "Веселая вдова" Франца
Легара. Впервые исполнена в Вене в 1905 году. Такая же приторная, как
венские булочки с кремом. Легар умер в 1948 году. Гитлер послал на
похороны личного представителя.
- Что еще можно сказать? - Йегер своей лапищей взял шоколадку и сунул в
рот. - Откуда это у тебя? Тайная воздыхательница?
- Вынул из почтового ящика Булера. - Марш откусил конфету и поморщился
от слишком сладкого вкуса вишневой начинки. - Подумай, у тебя нет друзей,
но кто-то шлет тебе из Швейцарии дорогую коробку шоколада. Никакой
записки. Коробка, которая играет любимую мелодию фюрера. Кто мог это
сделать? - Он проглотил оставшуюся половину конфеты. - Может быть,
отравитель?
- О, черт! - Йегер выплюнул остатки конфеты в руку, достал носовой
платок и стал вытирать размазанную по пальцам и губам коричневую слюну. -
Иногда я сомневаюсь, в здравом ли ты уме.
- Я методично уничтожаю важные для государства вещественные
доказательства, - рассмеялся Марш. Он заставил себя съесть еще одну
шоколадку. - Нет, хуже того - я поедаю эти доказательства, совершая тем
самым двойное преступление: подрываю правосудие с корыстью для себя.
- Возьми отпуск, парень. Я серьезно. Тебе нужен отдых. Мой совет -
выбрось на помойку эти долбаные шоколадки, и как можно быстрее. Потом
пошли домой, поужинай у нас с Ханнелоре. Ты выглядишь так, словно давно
уже нормально не ел. Гестапо забрало дело к себе. Заключение о вскрытии
направляется прямо на Принц-Альбрехтштрассе. Дело закончено. Забудь о нем.
- Слушай, Макс... - И Марш рассказал ему о признании Йоста в том, что
тот увидел Глобуса с трупом. Он достал записную книжку Булера. - Здесь
записаны фамилии. Кто такие Штукарт и Лютер?
- Не знаю. - Лицо Йегера вдруг напряглось. - Более того, не хочу знать.


Крутые каменные ступени вели в полутьму. Внизу с коробкой в руках Марш
заколебался. За левой дверью был вымощенный булыжником центральный двор,
где стояли большие ржавые баки с мусором. Справа виднелась плохо
освещенная дверь в архив.
Он сунул коробку с шоколадом под мышку и повернул направо. Архив крипо
размещался в лабиринте комнат, примыкавших к котельной. Из-за близости
котлов и паутины переплетавшихся на потолке труб с горячей водой здесь
постоянно стояла жара. Царил умиротворяющий запах теплой пыли и пересохшей
бумаги. Протянувшимся между колоннами сетчатым полкам с досье не было
конца.
Архивариус, тучная женщина в засаленном мундире, бывшая когда-то
надзирательницей в тюрьме в Плотцензее, потребовала удостоверение. Он
передал его ей, как делал это по нескольку раз в неделю на протяжении
последнего десятка лет. Она, как всегда, взглянула на удостоверение,
словно никогда не видела его раньше, потом на его лицо, обратно на
удостоверение, потом вернула его и движением подбородка выразила нечто
среднее между признанием и насмешкой. Погрозила пальцем.
- И не курить, - сказала она в пятисотый раз.
С полки рядом с ее столам он снял немецкий вариант "Кто есть кто?" -
справочник в красном переплете толщиной в тысячу страниц. Кроме того, взял
меньшее по размерам партийное издание "Указателя видных деятелей НСДАП" с
фотографиями всех включенных в него лиц. Это была книга, которой в то утро
пользовался Хальдер, чтобы установить личность Булера. Он перетащил оба
тома на стол и включил настольную лампу. Вдалеке гудели бойлеры. В
помещении архива было безлюдно.
Марш начал с партийного справочника. Он издавался почти ежегодно
начиная с середины тридцатых годов. Зимой в темные, тихие послеобеденные
часы он часто спускался сюда, чтобы в тепле полистать старые издания. Он с
интересом следил, как менялись лица. В первых томах преобладали седые, шея
шире головы, "охотники за красными" из штурмовых отрядов. Они, выпучив
глаза, смотрели в аппарат, чисто вымытые, с напряженными лицами, словно
деревенские трудяги прошлого века в лучшей воскресной одежде. Но к
пятидесятым годам герои пивных схваток уступили место холеным технократам
вроде Шпеера - выпускникам университетов со слащавыми улыбками и жестким
взглядом.
Среди них был один Лютер. Имя: Мартин. Глядите-ка, товарищи,
историческое имя. Но этот Лютер совсем не походил на своего знаменитого
тезку и однофамильца. Толстая невыразительная физиономия, темные волосы,
сильные очки в роговой оправе. Марш достал записную книжку.

"Родился 16 декабря 1895 года в Берлине. В 1914-1918 годах служил в
транспортной части германской армии. Профессия: перевозчик мебели. Вступил
в НСДАП и отряды штурмовиков 1 марта 1933 года. Был депутатом берлинского
муниципального совета от округа Далем. В 1936 году поступил на службу в
министерство иностранных дел. Вплоть до ухода в отставку в 1955 году
возглавлял в министерстве иностранных дел германский отдел. В июле 1941
года был утвержден заместителем государственного секретаря".

Подробности скудные, но Маршу их хватило, чтобы составить впечатление
об этом человеке. Тупой и агрессивный уличный политик. И оппортунист. Как
и тысячи других, Лютер поспешил вступить в партию через несколько недель
после прихода Гитлера к власти.
Он быстро пролистал страницы и остановился на Штукарте, Вильгельме,
докторе права. Снимок сделан профессионально, в фотостудии, с полутонами,
как снимают кинозвезд. Тщеславный человек. Весьма любопытное сочетание -
вьющиеся седые волосы, твердый взгляд, квадратная челюсть и в то же время
дряблый чувственный рот. Марш выписал кое-что.

"Родился 16 ноября 1902 года в Висбадене. Изучал право и экономику в
университетах Мюнхена и Франкфурта-на-Майне. Диплом с отличием в июне 1928
года. Вступил в партию в Мюнхене в 1922 году. Занимал различные должности
в СА и СС. В 1933 году бургомистр Штеттина. 1935-1953 годы -
государственный секретарь в министерстве внутренних дел. Печатный труд:
"Комментарий к германским расовым законам" (1936). В 1944 году получил
звание почетного обергруппенфюрера СС. В 1953 году вернулся к частной
юридической практике".

Этот совсем не похож на Лютера. Интеллектуал. Как и Булер, ветеран
партии, птица высокого полета. Стать бургомистром Штеттина, портового
города с почти 300-тысячным населением, в тридцать один год... Марша вдруг
осенило, что он уже читал все это, и совсем недавно. Но где? Он не мог
вспомнить. Закрыл глаза. Ну давай же!
"Кто есть кто?" не добавил ничего нового, за исключением того, что
Штукарт оказался не женат, а Лютер жил с третьей женой. Он нашел в
записной книжке чистый разворот, сделал три колонки, озаглавив их именами
Булера, Лютера и Штукарта, и стай заполнять их датами. Составление
хронологических таблиц было его излюбленным средством, способом отыскать
порядок в тумане кажущихся случайными фактов.
Все они родились примерно в одно время. Булеру было шестьдесят четыре,
Лютеру - шестьдесят восемь, Штукарту - шестьдесят один. Все они поступили
на государственную службу в тридцатых годах - Булер в 1939-м, Лютер в
1936-м, Штукарт в 1935-м. Все они занимали примерно одинаковые должности -
Булер и Штукарт были государственными секретарями, Лютер заместителем
государственного секретаря. Все они вышли в отставку в пятидесятых годах -
Булер в 1951-м, Лютер в 1955-м, Штукарт в 1953-м. Должно быть, все они
знали друг друга. Все они встречались в десять утра в прошлую пятницу. Где
здесь закономерность?
Марш откинулся на стуле и глядел на сплетение труб, извивающихся,
словно, змеи, по потолку.
И тут он вспомнил. Подавшись вперед, он стремительно вскочил на ноги.
Рядом с дверью находились подшивки "Берлинер тагеблатт", "Фелькишер
беобахтер" и эсэсовской газеты "Дас шварце кор". Он лихорадочно
перелистывал страницы "Тагеблатт", ища страницу с некрологами во вчерашнем
номере. Вот она. Он видел ее вчера вечером.
"Партайгеноссе Вильгельм Штукарт, в прошлом государственный секретарь
министерства внутренних дел, неожиданно скончавшийся от сердечной
недостаточности в воскресенье, 13 апреля, останется в памяти как преданный
национал-социалистскому делу член партии..."
Земля зашаталась у него под ногами. Он чувствовал, что на него смотрит
хранительница архивов:
- Вам плохо, герр штурмбаннфюрер?
- Нет, спасибо, я в порядке. Не окажете ли мне любезность? - Он взял
листок запроса личных дел и написал фамилию, имя и дату рождения Штукарта.
- Посмотрите, пожалуйста, нет ли личного дела этого человека?
Она взглянула на листок и протянула руку:
- Удостоверение.
Он передал ей удостоверение. Она лизнула карандаш к вписала в листок
двенадцать цифр служебного номера Марша. Таким способом велся учет
запросов личных дел следователями крипо с пометкой времени. Гестапо
обнаружит, что он проявил интерес к делу спустя целых восемь часов после
того, как ему приказали оставить дело Булера. Еще одно свидетельство
отсутствия национал-социалистской дисциплины с его стороны. Ничего не
поделаешь.
Хранительница выдвинула длинный деревянный ящик с карточками и стала
перебирать их своими толстыми пальцами.
- Штрооп, - бормотала она, - Штрунк, Штрусс, Штюльпнагель...
Марш заметил:
- Вы прошли мимо.
Поворчав, женщина вынула розовый листок.
- Штукарт, Вильгельм. - Она взглянула на него. - Дело имеется. Нет на
месте.
- У кого оно?
- Смотрите сами.
Марш наклонился. Дело Штукарта было у штурмбаннфюрера Фибеса из отдела
крипо ФБЗ. Отдела сексуальных преступлений.


Виски и сухой воздух вызвали у него жажду. В коридоре рядом с архивом
стоял автомат с охлажденной водой. Следователь налил стакан и стал думать,
что делать.
Как бы поступил благоразумный человек? Легко ответить. Благоразумный
человек поступил бы-так, как каждый день делал Макс Йегер. Он надел бы
шляпу и пальто и отправился домой к жене и детям. Но Маршу это не
подходило. Пустая квартира на Ансбахерштрассе, ссорящиеся соседи и
вчерашняя газета его не привлекали. Он сузил свою жизнь до такой степени,
что оставалась одна работа. Если бы он изменил ей, что бы тогда осталось?
Было что-то еще, что каждое утро вытаскивало его из постели навстречу
неприветливому дню. Это было желание знать. В работе полицейского всегда
находилась новая точка пересечения, новый угол, за который можно
заглянуть. Что представляла собой семья Вайссов, что с ней стало? Чей труп
нашли на озере? Какая связь между смертью Булера и смертью Штукарта? Оно,
это непреодолимое желание знать, его счастливый дар или его проклятие,
было его движущей силой. Так что в конечном счете выбора не было.
Марш бросил бумажный стаканчик в корзину для мусора и пошел наверх.

6

Вальтер Фибес пил шнапс у себя в кабинете. Со стола, стоявшего у окна,
на него смотрели выстроившиеся в ряд пять человеческих голов - белые
гипсовые слепки с откидными черепными коробками, поднятыми; как сиденья в
уборной, и открывающими красные и серые участки мозга - пять характерных
родовых типов германской империи. На плакате слева направо в нисходящем -
с точки зрения властей - порядке содержались определения каждого типа.
Первая категория - чисто нордический. Вторая - преимущественно
нордический. Третья - гармоничный метис со слабо выраженными альпийскими
или средиземноморскими чертами. Эти группы годились для службы в СС.
Остальные не могли находиться на государственной службе и укоризненно
глядели на Фибеса. Четвертая категория - метис преимущественно
восточно-балтийского или альпийского происхождения, пятая - метис
неевропейского происхождения.
Марш принадлежал к категории один-два; Фибес как назло находился на
самой грани третьей. Впрочем, среди расовых фанатиков редко можно было
найти арийских суперменов с голубыми глазами - эти фанатики, по словам
"Дас шварце кор", были "весьма озабочены тем, чтобы их принадлежность к
расе считалась общепризнанной". В то же время болотистые окраины
расселения германской расы патрулировались теми, кто был не слишком уверен
в чистоте своей крови. Непрочное положение порождает хороших стражей
границ. Самыми громогласными защитниками чистоты расы были кривоногий
франконский учитель, выглядевший смешным в традиционных кожаных штанишках;
баварский лавочник; рыжий тюрингский бухгалтер с нервным тиком и влечением
к членам гитлерюгенда, тем, что помоложе; калеки и уроды, недоноски нации.
Это относилось и к Фибесу - близорукому, сутулому, кривозубому
рогоносцу Фибесу, - которого рейх осчастливил такой работой, о которой он
мечтал. Гомосексуализм и смешение рас заняли место изнасилований и
кровосмешения среди караемых смертью преступлений. Аборт, "подрывное
действие против расового будущего Германии", также карался смертной
казнью. В шестидесятые годы с их терпимостью наблюдался большой рост
половых преступлений такого рода. Фибес, любитель копаться в грязных
простынях, трудился все часы, выделенные для этого фюрером, и был
счастлив, по словам Макса Йегера, как свинья в конском дерьме.
По не сегодня. В данный момент он в сбившемся на бок парике и со
слезами на глазах пил у себя в кабинете.
Марш сказал:
- Если верить газетам, Штукарт умер от сердечной недостаточности. -
Фибер заморгал. - Но, по данным архива, личное дело Штукарта у тебя.
- Не могу ничего сказать.
- Разумеется, можешь. Мы же коллеги. - Марш сел и закурил. - Я так