Кэтрин Куртц. Фатерланд

- Ни капли не сомневаюсь.
- Не волнуйтесь так, штурмбаннфюрер, - вашего имени там не было бы.
Цюрих расположен всего в двадцати километрах от Рейна, Они быстро
снижались. Марш допил Виски и поставил стаканчик на протянутый стюардессой
поднос.
Шарлет Мэгуайр одним глотком осушила свой стакан и поставила его рядом.
- Герр Марш, по крайней мере, у нас есть нечто общее - виски, -
заметила она, улыбнувшись.
Он обиженно отвернулся к окну, подумав, как часто ей удается выставить
его в глупом виде, представить этаким неотесанным тевтоном. Сперва
журналистка утаила от него правду о звонке Штукарта. Потом обвела вокруг
пальца, устроив так, что он взял ее с собой обыскивать квартиру убитого.
Сегодня утром она беседовала о швейцарских банках с американским
дипломатом Найтингейлом. Теперь это. Словно ребенок, неотступно следующий
за ним по пятам, - упрямый, смышленый, путающийся под ногами, неискренний,
опасный ребенок. Марш украдкой ощупал карманы, чтобы удостовериться, на
месте ли письмо и ключ. С нее сталось бы стащить их, пока он спал!
"Юнкерс" заходил на посадку. Как в фильме, с нарастающей быстротой мимо
мелькали работающий в поле трактор, огни автомобильных фар в туманных
сумерках, потом самолет подпрыгнул раз, другой - они приземлились.
Цюрихский аэропорт оказался не таким, как представлял Марш. За рядами
самолетов и ангаров сразу начинались лесистые склоны гор, никаких следов
города. На мгновение ему подумалось, уж не узнал ли Глобус о его миссии и
не изменил ли курс самолета. Может быть, их посадили где-нибудь на
отдаленной авиабазе в южной Германии? Но затем увидел слово "ЦЮРИХ" на
здании аэровокзала.
Не успел самолет остановиться, как пассажиры, для большинства из
которых, видимо, эти рейсы были привычными, как один поднялись со своих
мест. Шарли тоже встала на ноги, доставая с полки чемодан и свой нелепый
голубой плащ. Марш последовал за ней.
- Извините.
Она набросила плащ на плечи.
- Куда теперь?
- Я еду в свою гостиницу, фрейлейн. Что касается вас, это ваше дело.
Ему удалось протиснуться вперед мимо толстого швейцарца, совавшего
бумаги в свой кожаный дипломат. Благодаря этому маневру Шарлет оказалась
отрезанной от него. Двигаясь по проходу и спускаясь по трапу, следователь
ни разу не оглянулся.
Он быстро прошел через зал для прибывающих к стойке паспортного
контроля, обогнав большинство пассажиров, и оказался в голове очереди.
Позади слышалось какое-то движение - его соседка пыталась протолкаться
поближе к нему.
Швейцарский пограничник, серьезный молодой человек с обвисшими усами,
перелистал его паспорт.
- По делу или провести время, герр Марш?
- По делу.
Определенно по делу.
- Минутку.
Молодой человек поднял трубку, набрал три цифры и, отвернувшись,
прошептал что-то в трубку. Сказал: "Да. Да. Конечно". Потом положил трубку
и вернул паспорт Маршу.


У выдачи багажа его поджидали двое. Он распознал их с полусотни шагов:
нескладные фигуры, коротко подстриженные волосы, добротные черные ботинки,
коричневые плащи с поясом. Полицейские похожи друг на друга во всем мире.
Он прошел мимо, даже не взглянув, и скорее почувствовал, чем увидел, что
они последовали за ним.
Он без задержки миновал таможенников и вышел в главный вестибюль.
Такси. Где же такси?
"_Тук-тук, тук-тук_", - послышалось позади.
Здесь было на несколько градусов холоднее, чем в Берлине. _Тук-тук,
тук-тук_. Он обернулся. Конечно, это она в своем плаще, вцепившись в
чемодан, ковыляла на высоких шпильках.
- Уйдите, фрейлейн. Понимаете? Или изложить в письменном виде?
Отправляйтесь в Америку и публикуйте свою глупую историю. А у меня дела.
Не ожидая ответа, он открыл заднюю дверцу такси, швырнул чемодан и
забрался сам.
Сказал шоферу:
- "Бор-о-Лак".
Они выехали на шоссе, направляясь к югу, в сторону города. День был на
исходе. Вытянув шею, Марш разглядел в заднее окно следовавшее в десяти
метрах такси, а за ним - белый "мерседес". Боже, что за комедия! Глобус
гнался за Лютером, он гнался за Глобусом, Шарли Мэгуайр гналась за ним, а
теперь на хвосте у них обоих сидела швейцарская полиция. Он закурил.
- Читать умеете? - спросил шофер. И указал на табличку: "БЛАГОДАРИМ ЗА
ТО, ЧТО НЕ КУРИТЕ".
- Добро пожаловать в Швейцарию, - проворчал Марш, на несколько
сантиметров опустил стекло, и голубой дымок растаял в прохладном воздухе.
Цюрих превзошел его ожидания. Центр напоминал Гамбург. Вокруг широкого
озера теснились старинные здания. Вдоль набережной мимо ярко освещенных
магазинов и кафе в бело-зеленом наряде громыхали трамваи. Шофер слушал
"Голос Америки". В Берлине было полно помех, здесь звучание было чистым.
"Дай мне свою руку, - пел по-английски молодой голос. - Дай мне свою
ру-у-ку!" Песню сопровождал визг тысяч подростков.
"Бор-о-Лак" отделяла от озера только мостовая. Марш рассчитался с
шофером рейхсмарками - во всех странах континента принимали рейхсмарки,
это была общеевропейская валюта. Как и обещал Небе, отель был роскошный.
Номер обошелся ему в половину месячной зарплаты. "_Прекрасное местечко для
приговоренного..._" Расписываясь в журнале регистрации, он краем глаза
заметил, что в дверях мелькнуло что-то голубое, а за ним - коричневые
плащи. Я словно кинозвезда, подумал Марш, входя в лифт. Куда ни пойду,
следом два детектива и брюнетка.


Он расстелил на кровати план города и уселся рядом, утопая в мягком
матраце. Времени было в обрез. Цюрихское озеро широким голубым клином
врезалось в сложное переплетение улиц. Согласно досье крипо, Герман Цаугг
проживал на Зеештрассе. Марш отыскал эту улицу. Зеештрассе протянулась по
восточному берегу озера примерно в четырех километрах к югу от отеля.
В дверь тихо постучали. Мужской голос произнес его имя.
Что еще? Он стремительно пересек комнату и распахнул дверь. В коридоре
с подносом в руках стоял официант. Казалось, он испугался.
- Извините, пожалуйста. Это вам от госпожи из номера 277.
- Ах да. Разумеется. - Марш отступил, пропуская его внутрь. Официант
Нерешительно вошел, будто опасаясь, что постоялец его ударит. Он поставил
поднос, помедлил в ожидании чаевых и, видя, что ничего не получит,
удалился. Марш запер за ним дверь.
На столе стояла бутылка виски с запиской из одного слова: "Разрядка?"


Ослабив галстук, он стоял у окна и, потягивая виски, глядел на
Цюрихское озеро. По черной воде протянулись дорожки от уличных фонарей; на
ее поверхности мерцали красные, зеленые и белые искорки. Он снова достал
сигарету, миллионную за эту неделю.
Под окном слышался смех. По озеру двигался огонек. Ни тебе Большого
зала, ни марширующих оркестров, ни форменной одежды. Впервые - за сколько
месяцев?.. по крайней мере за год - Марш не видел берлинского металла и
гранита. Подняв стакан, он разглядывал светлую жидкость. Выходит, есть
другие люди, другие города.
Он заметил, что с бутылкой принесли два стакана.
Сел на кровать и, барабаня пальцами по столику, посмотрел на телефон.
Безумие.
У нее была привычка глубоко засовывать руки в карманы и, улыбаясь,
наклонять набок голову. Он вспомнил, что в самолете на ней было красное
шерстяное платье с кожаным ремешком. На красивых ногах черные чулки. Когда
она сердилась или, что было чаще, потешалась, то закидывала волосы за уши.
Смех на улице удалялся.
"_Где вы были последние двадцать лет_?" - с презрением спрашивала
Шарлет тогда, на квартире Штукарта.
Она так много знала. И не отставала от него.
"_Миллионы евреев, исчезнувших в войну_..."
Марш повертел в руках ее записку, налил себе еще и откинулся на
кровати. Спустя десять минут он поднял трубку и сказал телефонистке:
- Номер 277.
_Безумие. Чистое безумие_.


Они встретились в вестибюле под кроной роскошной пальмы. В дальнем углу
струнный квартет вымучивал попурри из мелодий "Летучей мыши".
Марш сказал:
- Виски очень хорошее.
- Жертвоприношение во имя мира.
- Принимается. Спасибо. - Он бросил взгляд на пожилую виолончелистку.
Та широко расставила толстые ноги, словно доила корову. - Одному Богу
известно, почему я должен вам доверять.
- Одному Богу известно, почему _я_ должна доверять _вам_.
- Основные правила игры, - решительно произнес он. - Первое: больше не
врать. Второе: делаем, что я скажу, нравится вам или нет. Третье: вы
показываете мне, что собираетесь печатать, и, если я прошу о чем-то не
писать, вы вычеркиваете. Согласны?
- По рукам! - Она улыбнулась и протянула руку. Спокойное крепкое
рукопожатие. Он впервые заметил, что она носит мужские часы.
- Что заставило вас сменить гнев на милость? - спросила журналистка.
Ксавьер освободил руку.
- Готовы в путь?
На ней по-прежнему было красное платье.
- Да.
- Записная книжка с собой?
Она похлопала по карману плаща.
- Никогда с ней не расстаюсь.
- Я тоже. Прекрасно. Пошли.


Швейцария была островком света в беспросветном мраке. Кругом одни
враги: Италия на юге, Франция на западе, Германия на севере и востоке. То,
что она выжила, вызывало удивление: это явление называли "швейцарским
чудом".
Люксембург стал Мозельландом, Эльзас-Лотарингия превратилась в
Вестмарк, Австрия - в Остмарк. Что до Чехословакии, этого
незаконнорожденного версальского дитяти, то она сократилась до размеров
протектората Богемии и Моравии. Польша, Латвия, Литва, Эстония исчезли с
карты. На востоке Германская империя была поделена на рейхскомиссариаты:
Остланд, Украина, Кавказ, Московия.
На западе по Римскому договору Германия загнала двенадцать стран -
Португалию, Испанию, Францию, Ирландию, Великобританию, Бельгию,
Голландию, Италию, Данию, Норвегию, Швецию и Финляндию - в европейский
торговый блок. Во всех школах немецкий был вторым официальным языком. Люди
ездили на немецких автомобилях, слушали немецкие радиоприемники, смотрели
немецкие телевизоры, работали на немецких фабриках и заводах, жаловались
на поведение немецких туристов на принадлежавших немцам курортах, а
немецкие команды одерживали победы на всех международных спортивных
состязаниях, за исключением крикета, в который играли одни англичане.
Лишь Швейцария оставалась нейтральной. Это не входило в планы Гитлера.
Но к тому времени, когда штабисты вермахта разработали стратегию покорения
швейцарского государства, возник тупик "холодной войны". Швейцария
осталась клочком ничейной земли, которая с годами становилась все более,
полезным для обеих сторон местом встреч и тайных сделок.
- В Швейцарии всего три категории граждан, - объяснял Маршу эксперт из
крипо. - Американские шпионы, немецкие шпионы и швейцарские банкиры,
пытающиеся завладеть их деньгами.
За последнее столетие банкиры эти обосновались на северной стороне
Цюрихского озера, превратив этот уголок в лакомый кусок, самое денежное
место. Как и на Шваненвердере, их виллы были окружены безликими высокими
оградами с прочными воротами и плотной стеной деревьев.
Марш наклонился и попросил шофера:
- Здесь помедленнее.
Теперь они представляли собой целую кавалькаду: Марш и Шарли в такси,
за ними две машины, в каждой по швейцарскому полицейскому. Марш считал
номера домов.
- Здесь притормозите.
Такси свернуло к краю тротуара. Полицейские машины их обогнали, но
через сотню метров засветились их тормозные огни.
Шарли огляделась.
- Что теперь?
- Теперь мы взглянем на жилище доктора Германа Цаугга.
Марш расплатился с шофером, тот, быстро развернувшись, направился
обратно к центру города. На улице было тихо.
Все виллы окружали плотные заборы, но вилла Цаугга, третья, к которой
они подошли, была настоящей крепостью. По обеим сторонам
цельнометаллических трехметровых ворот - каменная стена. Вход
просматривался телевизионной камерой. Марш взял Шарли под руку, и они,
словно влюбленная парочка, не спеша продефилировали мимо. Перешли на
противоположную сторону улицы и остановились у аллеи, ведущей к другой
вилле. Марш посмотрел на часы. Начало десятого. Прошло еще пять минут. Он
уже собирался сказать, что пора уходить, как с лязгом ворота стали
распахиваться.
- Кто-то выезжает, - прошептала Шарли.
- Нет. - Он кивком головы указал в сторону дороги. - Кто-то едет.
Показался огромный мощный лимузин - черный английский "бентли". Он
подъехал со стороны города, свернул и на большой скорости влетел в ворота.
Впереди шофер и еще один человек, на заднем сиденье мелькнули седые волосы
- скорее всего, Цаугг. Марш успел заметить очень низкую посадку кузова.
Шины тяжело самортизировали толчки о край тротуара, и "бентли" исчез из
виду.
Ворота стали закрываться, потом створки приостановились. Со стороны
дома быстро шагали двое мужчин.
- Эй, вы! - крикнул один из них. - Вы оба! Не двигаться! - Он шагнул на
улицу. Марш взял Шарли под локоть. В это время одна из полицейских машин,
завывая, двинулась задом в их сторону. Мужчина поглядел направо и,
поколебавшись, удалился.
Машина резко тормознула. Опустилось стекло. Раздался усталый голос:
- Мать вашу, садитесь.
Марш открыл заднюю дверцу, пропустил вперед Шарли и сел следом.
Швейцарский полицейский развернулся и помчался в сторону города.
Телохранители Цаугга уже исчезли, за ними с лязгом захлопнулись ворота.
Марш посмотрел в заднее стекло.
- У вас всех банкиров так охраняют?
- Зависит от того, с кем они имеют дело. - Полицейский поправил
зеркальце, чтобы видеть их. Ему под пятьдесят, глаза налиты кровью.
- Герр Марш, намечаете ли вы еще какие-нибудь приключения? Может быть,
хотите ввязаться в драку? Было бы неплохо, если бы в другой раз вы заранее
нас предупреждали.
- Я думал, что вы следите за нами, а не охраняете нас.
- "Следить и, если надо, охранять" - такой у нас приказ. Между прочим,
в задней машине мой напарник. Твою мать, сегодня такой тяжелый день.
Извините, мадам, нам не сказали, что в это дело впутана женщина.
- Подбросьте нас до гостиницы, если можно, - попросил Марш.
Полицейский проворчал:
- Ну вот, теперь я еще и шофер. - И, включив радио, сказал напарнику: -
Не пугайся. Возвращаемся в "Бор-о-Лак".
Шарли, положив на колени записную книжку, написала: "Что это за люди?"
Марш поколебался, но потом подумал: какая разница? "Этот офицер и его
напарник работают в швейцарской полиции. Они здесь для того, чтобы я не
пробовал убежать, находясь за границей. А также чтобы я вернулся целым и
невредимым".
- Для нас всегда удовольствие помогать немецким коллегам, - проворчал
голос с переднего сиденья.
Шарли спросила Марша:
- А есть опасность, что такого может и не быть?
- Вполне вероятно.
- Боже мой!
Она записала что-то в свою книжку. Он посмотрел в сторону. Слева вдали,
километрах в двух, по черной воде озера протянулась желтая лента
отраженных огней Цюриха. Стекло от дыхания запотело.
Цаугг, должно быть, возвращался из банка. Было поздно, но цюрихским
бюргерам деньги давались нелегко - работать по двенадцать-четырнадцать
часов было обычным делом. К дому банкира можно подъехать только по этой
улице, что исключало самую надежную меру безопасности - каждый вечер
менять маршрут. Зеештрассе, ограниченная с одной стороны озером, тогда как
с другой от нее отходили десятки улиц, была кошмаром для сотрудников
службы безопасности. Это кое-что объясняло.
- Заметили, какая у него машина? - спросил он Шарли. - Тяжелая. А как
шумят шины? Такие можно часто увидеть в Берлине. Этот "бентли"
бронированный. - Марш провел рукой по волосам. - Два телохранителя,
тюремные ворота, телевизионные камеры и недоступная для гранат машина.
Интересно, что это за банкир?
Он не мог разглядеть в темноте лица Шарли, но ему передавалось ее
возбуждение. Девушка ответила:
- Не забыли, у нас есть доверенность? Каким бы банкиром он ни был, он
теперь наш банкир.

7

Они ужинали в ресторане в старой части города - плотные льняные
салфетки, приборы массивного серебра, выстроившиеся позади официанты, с
ловкостью фокусников сдергивавшие салфетки с блюд. Если номер в гостинице
обошелся ему в половину зарплаты, то ужин встанет в оставшуюся половину,
но Маршу было наплевать.
Шарлет была не похожа ни на одну из его знакомых. Ее не отнесешь к
числу домоседок из Союза нацистских женщин, всех этих "киндер, кирхе унд
кюхе", главное заботой которых было приготовить обед к приходу мужа,
выгладить его форменную одежду и уложить спать пятерых отпрысков. Тогда
как примерная молодая национал-социалистка питала отвращение к косметике,
никотину и алкоголю, Шарли Мэгуайр не ограничивала себя ни в чем. Ее
темные глаза поблескивали, отражая слабое пламя свечей. Она без конца
говорила о Нью-Йорке, ремесле репортера, работе отца в Берлине,
безнравственности Джозефа Кеннеди, политике, деньгах, мужчинах и о себе.
Родилась в Вашингтоне весной 1939 года. ("Родители сказали, что это
была последняя мирная весна - в любом смысле".) Отец незадолго до этого
вернулся из Берлина и работал в госдепартаменте. Мать попыталась добиться
успеха на сцене и в кино, но хорошо еще, что после 1941 года ей удалось
избежать интернирования. В пятидесятых годах, после войны, Майкл Мэгуайр
работал в посольстве США в Омске, столице того, что осталось от России.
Считал слишком опасным брать туда с собой четверых детей. _Шарлет_
оставили учиться в одной из дорогих школ в Виргинии; в семнадцать лет
оттуда вышла _Шарли_, выучившаяся ругаться, плеваться и бунтующая против
всего на свете.
- Я отправилась в Нью-Йорк. Попыталась стать актрисой Не получилось.
Попробовала стать журналисткой. Это устраивало меня больше. Поступила в
Колумбийский университет - к великому утешению отца. А потом - разве
знаешь, что с тобой будет, - завязался роман с преподавателем. - Она
покачала головой. - До какой глупости можно дойти? - Выдохнула струйку
дыма. - Вино еще осталось?
Марш опорожнил бутылку и заказал другую. Подумал, что и ему нужно
что-то сказать.
- А почему Берлин?
- Возможность выбраться из Нью-Йорка. Поскольку мать немка, легче
получить визу. Должна признаться: "Уорлд юропиен фичерз" не такое важное
агентство, как может показаться, когда слышишь его название. Два
сотрудника с телексом в захудалом районе города. Откровенно говоря, они
были страшно рады заполучить любого, кому дадут визу в Берлине. - У нее
заблестели глаза. - Видите ли, я не знала, что он женат. Тот
преподаватель, - Шарли щелкнула пальцами. - Вы бы сказали, неважное
предварительное расследование.
- И когда у вас кончилось?
- В прошлом году. Я отправилась в Европу, чтобы показать всем, что я на
что-то способна. Особенно ему. Поэтому я так переживала, когда меня решили
выслать. Боже, снова видеть их всех. - Она глотнула вина. - Возможно, у
меня тяга к отцам семейства. Сколько вам?
- Сорок два.
- Как раз то, что мне надо. - Она с улыбкой посмотрела на него поверх
бокала. - Так что будьте осторожны. Женаты?
- Разведен.
- Разведен! Перспективно. Расскажите о ней.
Ее прямота то и дело заставала Марша врасплох.
- Она была... - начал было он и осекся. - Она... - и замолк. Как в
нескольких словах рассказать о той, с кем прожил девять лет, пять лет как
разведен, которая только что донесла на тебя властям? - Она не похожа на
вас, - все, что он смог сказать.
- А именно?
- У нее нет собственного мнения. Ее беспокоит, что подумают люди.
Никакой любознательности. Злая.
- На вас?
- Естественно.
- Встречается с кем-нибудь?
- Да. С партийным бюрократом. Он ей больше подходит.
- А вы? У вас есть кто-нибудь?
В голове пронеслось: "_Прыгай в воду. Ну, прыгай же_". После развода у
него была связь с двумя женщинами. С учительницей, жившей этажом ниже, и с
молодой вдовой, преподававшей историю в университете, - еще одной знакомой
Руди Хальдера. Иногда он подозревал, что Руди задался целью подыскать ему
новую жену. В обоих случаях связь продолжалась несколько месяцев. Обеим
женщинам в конце концов надоели звонки не ко времени с Вердершермаркт:
"Что-то случилось. Извини..."
Вместо ответа Марш сказал:
- Столько вопросов. Вам бы надо быть сыщиком.
Шарлет скорчила гримасу:
- Так мало ответов. Вам бы быть репортером.


Официант налил вина. Когда он отошел, она призналась:
- Знаете, я возненавидела вас с первого взгляда.
- А, это все моя форма. Она заслоняет человека.
- Эта форма действительно заслоняет. Когда мы встретились сегодня в
самолете, я вас сразу и не узнала.
Марш подумал, что есть еще одна причина его хорошего настроения: он не
видел в зеркале своего черного силуэта, не встречал людей, старавшихся
стать незаметными при его приближении.
- Интересно, - спросил он, - а что говорят об СС в Америке?
- Не надо, Марш. Ну пожалуйста, - попросила Шарли, отводя глаза. -
Давайте не будем портить хороший вечер.
- Я серьезно. Мне бы хотелось знать.
- Говорят, что люди из СС убийцы, - ответила она, помолчав. - Садисты.
Воплощение зла. Сказала, как просили. Понятно, не подразумеваю ничего
личного. Еще вопросы?
- Миллион. Хватит на целую жизнь.
- На целую жизнь! Ну что же, давайте. Правда, я заранее не готовилась.
На мгновение он растерялся, слишком уж широк был выбор. С чего начать?
- Война на Востоке, - наконец произнес Марш. - Мы в Берлине слышим
только о победах. Однако вермахт вынужден доставлять гробы домой с
уральского фронта по ночам в специальных поездах, чтобы никто не видел,
сколько оттуда прибывает покойников.
- Я где-то читала, что, по оценкам Пентагона, с 1960 года погибло сто
тысяч немцев. Люфтваффе день за днем бомбит русские города, но русские
продолжают наносить ответные удары. Вы не можете победить, потому что им
некуда деваться. А применить ядерное оружие вы не осмелитесь, потому что
боитесь нашего возмездия, ведь тогда весь мир взлетит на воздух.
- Что еще? - Он пытался вспомнить недавние заголовки. - Геббельс
утверждает, что немецкая космическая техника каждый раз побивает
американскую.
- Вообще-то, по-моему, это действительно так. Спутники с Пенемюнде
запускались на орбиту на несколько лет раньше наших.
- Жив ли еще Черчилль?
- Да. Теперь он стар. Живет в Канаде. Королева тоже там. - Журналистка
заметила его замешательство. - Елизавета оспаривает английский престол у
своего дяди.
- А евреи? Что, по мнению американцев, мы с ними сделали?
Она покачала головой:
- К чему все это?
- Прошу вас. Скажите правду.
- Правду? Откуда мне знать, где правда? - почти закричала она. За
соседними столиками стали оглядываться. - Нас приучили думать, что немцы
вроде пришельцев из других миров. В этом нет ни доли правды.
- Допустим. Тогда... что утверждает пропаганда?
Шарлет сердито отвернулась, но затем посмотрела на него так пристально,
что ему стоило труда выдержать этот взгляд.
- Ладно, слушайте. Пропаганда говорит, что вы прочесали Европу, чтобы
выловить всех до одного евреев - мужчин, женщин, детей, грудных младенцев.
Она говорит, что вы вывезли их на Восток в гетто, где они тысячами
вымирали от голода и болезней. Затем вы вытеснили оставшихся в живых еще
дальше на Восток, и никто не знает, что с ними потом стало. Горстка евреев
бежала через Урал в Россию. Я видела их по телевизору. В большинстве
чудные старички и старушки, чуточку чокнутые. Говорят о траншеях, куда
сваливали убитых, о медицинских экспериментах, о лагерях, откуда люди
никогда не возвращались. Говорят о миллионах убитых. Но затем появляется
германский посол в шикарном костюме и во всеуслышание заявляет, что все
это коммунистическая пропаганда. Так что никто не знает, где правда, а где
нет. Скажу больше - вес это почти никого не волнует. - Она откинулась на
стуле. - Ну как, удовлетворены?
- Извините.
- Извините и вы меня. - Шарлот Мэгуайр потянулась за сигаретами,
помолчала и снова посмотрела на него. - Значит, ради этого вы, когда были
в отеле, передумали и решили взять меня с собой? Виски тут ни при чем.
Просто хотели покопаться в моих мыслях. - Она рассмеялась. - А я-то
думала, что использую вас.


После этого разговор наладился. Исчезла скрытая неприязнь. Ксавьер
рассказал об отце, о том, как по его стопам поступил во флот, как по воле
случая попал на работу в полицию, которая пришлась ему по вкусу, более
того, стала призванием.
Она заметила:
- Все равно не пойму, как вы можете ее носить.
- Что?
- Эту форму.
Он налил себе вина.
- О, это легко объяснить. В 1936-м криминальную полицию влили в СС;
всем офицерам присваивались почетные эсэсовские звания. Так что передо
мной встал выбор: или я остаюсь следователем в этой форме и пытаюсь
приносить какую-то пользу, или становлюсь кем-то другим без этой формы, и
от меня никакого толку.
"_Судя по тому, как идут дела, скоро у меня не останется и этого
выбора_", - подумал он.
Наклонив голову набок, девушка кивнула:
- Теперь понятно. Думаю, вы поступили правильно.
Март вдруг стал противен самому себе.
- Нет, неправильно, - раздраженно возразил он. - Все это дерьмо, Шарли.
- Впервые за весь ужин он назвал ее так, хотя она с самого начала
настаивала на этом. Такое обращение свидетельствовало, что он до конца
откровенен. И поспешил добавить: - Я говорил так всем, включая себя,
последние десять лет. К несчастью, теперь даже я перестал этому верить.
- Но худшее из того, что случилось, произошло во время войны, когда вас
здесь не было. Вы же говорили мне, что были в море. - Она замолчала,
опустив глаза. Потом продолжила: - Во всяком случае, во время войны все
обстоит иначе. В войну все страны совершают злодеяния. Моя страна бросила
бомбу на японских мирных жителей - в одно мгновение уничтожила миллион
человек. К тому же последние двадцать лет американцы были союзниками