Кэтрин Куртц. Фатерланд

себя бумажную крепость из служебных записок и протоколов. Миллионы немцев
были на войне: в мерзлой степной грязи, в ливийской пустыне, в чистом небе
южной Англии или, подобно Маршу, в море. А у этих стариков была своя
война: они отдавали свои зрелые годы _бумаге_.
Шарли в сомнении покачала головой.
- Не вижу в этом смысла.
- Не знаю. Возможно, ты и права... Это тебе.
Она развернула кружку и засмеялась, прижав ее к груди.
- Буду ее беречь.
Они быстро прошли паспортный контроль. Марш в последний раз обернулся.
От билетной стойки на них смотрели оба швейцарских полицейских. Один из
них, тот, что выручил их у виллы Цаугга, поднял руку. Марш махнул в ответ.
В последний раз объявили номер их рейса: "Пассажиров рейса 227
"Люфтганзы", следующего в Берлин, просят немедленно явиться...".
Он опустил руку и двинулся к выходу.

2

На этот раз никакого виски, только кофе - много черного крепкого кофе.
Шарли взялась было за газету, но задремала. Марш был слишком возбужден -
не до отдыха.
Он вырвал из записной книжки десяток чистых листков, разорвал их
пополам и еще раз пополам. Разложил перед собой на пластиковом столике. На
каждый нанес фамилию, дату и происшествие: С сигаретой в зубах, окутанный
дымом, Марш без конца менял их местами: эту - в конец, эту - с конца в
середину, эту - вперед. Пассажирам, а некоторые бросали на него любопытные
взгляды, видимо, казалось, что он раскладывает лишенный всякого смысла
пасьянс.


_Июль 1942 года. На Восточном фронте вермахт начал операцию "Синее
небо" - наступление, которое в итоге приведет Германию к победе. Америка
получает трепку от японцев. Англичане бомбят Рур, ведут бои в Северной
Африке. В Праге Рейнхард Гейдрих поправляется после покушения.
Итак: хорошее время для немцев, особенно на завоеванных территориях.
Роскошные апартаменты, девочки, взятки. Домой идут посылки с награбленным.
Коррупция сверху донизу, от ефрейтора до комиссара, тащат все - от
спиртного до церковных алтарей. Булеру, Штукарту и Лютеру досталось
особенно выгодное дельце. Булер реквизирует произведения искусства в
генерал-губернаторстве, тайно переправляет их Штукарту в министерство
внутренних дел - дело вполне надежное, ибо кто осмелится совать нос в
почту таких могущественных служителей рейха? Лютер контрабандой
переправляет вещи на продажу за границу - опять-таки надежно: никто не
прикажет главе германского отдела министерства иностранных дел открыть его
чемоданы. В пятидесятые годы все трое уходят в отставку богатыми и
почтенными людьми.
А потом, в 1964 году, - катастрофа_.
Марш снова и снова перекладывал свои листочки.
_В пятницу, 11 апреля, трое заговорщиков собираются на вилле у Булера -
первое свидетельство паники_...
Нет. Неверно. Он пролистал свои заметки и вернулся к рассказу Шарли о
ее разговоре со Штукартом. Вот, конечно же!
_В четверг, 10 апреля, за день до встречи, Штукарт стоит на
Бюловштрассе и записывает номер телефона в будке напротив дома, где живет
Шарлет Мэгуайр. В пятницу он едет на виллу Булера. Им угрожает нечто
настолько ужасное, что все трое помышляют о немыслимом - бежать в
Соединенные Штаты Америки. Штукарт излагаете план действий. Посольству
нельзя доверять, потому что Кеннеди нашпиговал его "умиротворителями". Им
нужна непосредственная связь с Вашингтоном. У Штукарта она есть - через
дочь Майкла Мэгуайра. Решено. В субботу Штукарт звонит девушке, чтобы
договориться о встрече. В воскресенье Лютер летит в Швейцарию, но не за
картинами или деньгами, которых у них вполне достаточно в Берлине, а чтобы
забрать что-то такое, что оставалось там со времени трех поездок в Цюрих
летом 1942-го и весной 1943-го года.
Но уже слишком поздно. К тому времени, когда Лютер побывал в банке, дал
знать об этом из Цюриха сообщникам и приземлился в Берлине, Булер и
Штукарт уже мертвы. Поэтому он решает скрыться, забрав с собой что-то,
взятое им из хранилища.
Марш откинулся в кресле, обдумывая свою полуразгаданную головоломку.
Это лишь одна из версий, такая же правомерная, как и любая другая_.
Шарли вздохнула и пошевелилась во сне, положив голову ему на плечо. Он
поцеловал ее волосы. Сегодня пятница. День Фюрера в понедельник. У него
оставалось всего два дня. "О, дорогая фрейлейн Мэгуайр, - пробормотал Марш
про себя, - боюсь, мы ищем не там".
"Дамы и господа, скоро мы начнем снижаться перед посадкой в аэропорту
имени Германа Геринга. Пожалуйста, поднимите спинки ваших кресел и сложите
столики..."
Осторожно, чтобы не разбудить Шарли, он освободил плечо, собрал клочки
бумаги и, нетвердо шагая, направился в хвост самолета. Из уборной появился
паренек в форме гитлерюгенда и вежливо придержал дверь. Март кивнул, потел
внутрь и запер за собой дверь. Мерцал слабый свет.
В крошечном отсеке поняло бесконечное число раз пропущенным через
кондиционер спертым воздухом, дешевым мылом и дерьмом. Он поднял крышку
металлического унитаза и бросил туда клочки бумаги. Самолет кинуло вниз и
встряхнуло. Зажегся предупреждающий сигнал: "ВНИМАНИЕ! ВЕРНИТЕСЬ НА СВОЕ
МЕСТО!" От качки его замутило. Не так ли чувствовал себя Лютер перед
посадкой в Берлине? Металл был на ощупь холодный и влажный. Он нажал на
педаль, и его записки исчезли в воронке голубой воды.
В туалетах "Люфтганзы" не было полотенец, их заменяли влажные бумажные
салфетки, пропитанные какой-то тошнотворной жидкостью. Март протер лицо,
чувствуя сквозь скользкий материал, как оно пылает. Снопа встряска, словно
удар глубинной-бомбы. Они стремительно снижались. Он прижался пылающим
лбом к холодному зеркалу. _Ниже, ниже, ниже_...


Шарли уже проснулась я с усилием расчесывала свои густые волосы.
- А я уж было подумала, что ты выпрыгнул.
- Верно, такая мысль приходила мне в голову. - Он пристегнулся к
креслу. - Но ты, может быть, станешь моим спасением.
- Тебя так приятно слушать.
- Я сказал "может быть". - Март взял ос за руку. - Послушай, ты твердо
уверена?.. Штукарт действительно сказал тебе, что приезжал записать номер
телефона напротив твоего дома именно _в четверг_?
Она на мгновение задумалась.
- Да, уверена. Помню, я еще подумала: этот человек не шутит, он
готовился к этому шагу заранее.
- Вот и я так думаю. Вопрос в том, действовал ли Штукарт сам по себе,
пытаясь найти возможность бегства только для себя, или же звонил тебе,
обсудив план действий с другими?
- Это имеет значение?
- Большое. Подумай. Если он обговорил это с ними в пятницу, то это
значит, что Лютеру известно, кто ты такая и как тебя найти.
Шарлет от неожиданности отдернула руку.
- Но это же было бы безумием. Он ни за что мне не доверится.
- Ты нрава, это безумие. - Они провалились через один слой облаков, под
ними виднелся другой. Сквозь него проглядывал, словно верхушка шлема,
купол Большого зала. - Но представь, что Лютер еще жив. Куда ему деваться?
Аэропорт под наблюдением. Как и порты, вокзалы, граница. Он не рискнет
явиться прямо в американское посольство, особенно в связи с предстоящим
визитом Кеннеди. Не может прийти к себе домой. Как он поступит?
- Попытается связаться со мной? Я не верю в это. Он мог бы позвонить
мне во вторник или среду. Или в четверг утром. Зачем ему ждать?
Но в ее голосе чувствовались нотки сомнения. Он подумал: ты _не хочешь_
этому верить. Решила, что ты очень умная, когда охотилась за материалом в
Цюрихе, а все это время материал, возможно, сам искал тебя здесь, в
Берлине.
Она отвернулась от него, глядя в окно.
Марш внезапно почувствовал, что из него словно выпустили воздух. Ведь,
по правде говоря, несмотря на все, он ее практически не знал. Он сказал:
- Лютер медлил потому, что пытался найти что-нибудь получше,
ненадежнее. Кто знает? Может быть, и нашел.
Она не ответила.


Самолет приземлился в Берлине почти в два часа. Моросил мелкий дождь.
Когда "юнкерс" развернулся в конце посадочной полосы, влага мелкими
каплями разбежалась по стеклу. Над зданием аэровокзала проглядывали
очертания свастики.
У стойки паспортного контроля образовались две очереди: одна из немцев
и граждан Европейского сообщества, другая - для остального мира.
- Здесь мы разойдемся, - объявил Марш. С большим трудом он уговорил
Шарли позволить ему поднести ее чемодан. - Что собираешься делать?
- Поеду домой и, думаю, буду ждать телефонного звонка. А ты?
- Видимо, устрою себе урок истории. - Она непонимающе поглядела на
него. Он сказал: - Позвоню тебе позже.
- Обязательно позвони.
Вернулись остатки былого недоверия. Он видел его в глазах Шарли,
чувствовал, как она пытается найти что-то подобное в его глазах. Ему
захотелось сказать что-нибудь, успокоить ее.
- Не беспокойся. Договор остается в силе.
Она кивнула. Неловкое молчание. Потом девушка внезапно поднялась на
цыпочки и прижалась щекой к его щеке. Прежде чем он подумал, как ответить,
она исчезла.


Очередь возвращавшихся немцев, шаркая ногами, в молчании по одному
втягивалась в рейх. Марш, заложив руки за спину, терпеливо ждал, пока его
паспорт подвергался тщательной проверке. В эти последние дни накануне дня
рождения фюрера проверки на границе всегда были более строгими, а
пограничники - более нервными.
Глаз пограничника из-под козырька фуражки не было видно.
- У господина штурмбаннфюрера в запасе три часа. - Он перечеркнул визу
жирной черной чертой, нацарапал на ней "погашена" и вернул паспорт. -
Добро пожаловать домой.
В полном народу таможенном зале Марш искал глазами Шарли, но так и не
увидел. А вдруг ей отказали в возвращении в страну? Он почти надеялся, что
так оно и есть: это безопаснее для нее.
Пограничники открывали каждый чемодан. Никогда еще он не был свидетелем
такого строгого контроля. Царил настоящий хаос. Пассажиры, словно на
восточном базаре, толкались и ссорились в окружении рассыпанной кругом
одежды. Он стал ждать своей очереди.
Был уже четвертый час, когда Март добрался до камеры хранения
оставленного багажа и забрал свою сумку. В туалете он снова переоделся в
форму. Проверив "люгер", сунул его в кобуру. Выходя, оглядел себя в
зеркале. Знакомая фигура в черном.
Добро пожаловать домой.

3

Когда светило солнце, в партии называли это "фюрер-погода". Для дождя
имени не было.
Тем не менее, независимо от того, моросит ли дождь или нет, было
предписано после полудня начинать трехдневные праздничные торжества.
Поэтому с упрямой национал-социалистской решимостью люди принялись за
празднование.
Марш в такси двигался к югу, пересекая Веддинг. Это был рабочий Берлин,
оплот коммунистов в двадцатые годы. Фабричные гудки по случаю праздника
раздались на час раньше обычного. На улицах уже было полно вымокшей
гуляющей публики. Ответственные за квартал постарались. На каждом втором
или третьем доме - флаг, в большинстве своем со свастикой. Изредка
попадались лозунги, натянутые между железными балконами похожих на
крепости многоквартирных домов: "РАБОЧИЕ БЕРЛИНА ПРИВЕТСТВУЮТ ФЮРЕРА ПО
СЛУЧАЮ ЕГО 75-ЛЕТИЯ!", "ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЛАВНАЯ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКАЯ
РЕВОЛЮЦИЯ!", "ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАШ РУКОВОДИТЕЛЬ, И ПЕРВЫЙ ТОВАРИЩ АДОЛЬФ
ГИТЛЕР!". В переулках буйство красок и гул барабанов и труб оркестров
местных штурмовиков. А ведь сегодня только пятница. Интересно, что
намечают власти Веддинга на сам праздничный день, подумал Март.
Ночью на углу Вольфштрассе какой-то бунтарь написал на стене белой
краской: "КАЖДЫЙ ЗАМЕЧЕННЫЙ В ТОМ, ЧТО НЕ ВЕСЕЛИТСЯ, БУДЕТ РАССТРЕЛЯН".
Пара испуганных коричневорубашечников пыталась стереть надпись.
Марш доехал на такси до самой Фриц-Тодтплатц. Его "фольксваген"
по-прежнему стоял около дома Штукарта, где он его оставил позапрошлой
ночью. Он посмотрел на четвертый этаж. Кто-то задернул все шторы.
На Вердершермаркт он поставил чемодан в кабинете и позволил дежурному
офицеру. Мартина Лютера не нашли.
Краузе сказал:
- Между нами, Марш. Глобус, мать его, нас всех загонял. Является к нам
каждые полчаса, рвет и мечет, угрожает всех пересажать, если не получит
своего.
- Герр обергруппенфюрер - очень преданный делу офицер.
- О, конечно. - В голосе Краузе послышался испуг. - Я не имел в виду...
Марш положил трубку. Кто бы его ни подслушивал, это даст пищу для
размышлений.
Он перетащил пишущую машинку к себе на стол и вставил один лист бумаги.
Закурил.

"Имперская криминальная полиция, оберстгруппенфюреру СС Артуру Небе.
От штурмбаннфюрера СС К.Марша. 17.4.64 г.
1. Имею честь сообщить, что сегодня в 10:00 утра я посетил банк "Цаугг
и Си" по адресу Баннхофштрассе, Цюрих.
2. Номерной счет, о существовании которого мы говорили вчера, открыт
заместителем государственного секретаря министерства иностранных дел
Мартином Лютером 8.7.42 г. Было выдано четыре ключа.
3. В дальнейшем сейф вскрывался трижды: 17.12.42 г., 9.8.43 г., 13.4.64
г.
4. При личном осмотре в сейфе..."

Марш откинулся на стуле и выпустил к потолку два аккуратных колечка
дыма. Мысль о том, что картина попадет в руки Небе, окажется в его
коллекции напыщенной слащавой мазни, вызывала отвращение, казалась
кощунственной. Лучше оставить ее покоиться во мраке. Он на мгновение
задержал руки на клавиатуре, потом отстучал:

"...ничего не обнаружено".

Вынул бумагу из машинки, подписал, положил в конверт и запечатал его.
Позвонил в канцелярию Небе. Ему было приказано доставить отчет немедленно
и лично. Он положил трубку и долго глядел на кирпичную стену за окном.
_А почему бы и нет_?
Встал и прошел вдоль полок, пока не нашел телефонный справочник Берлина
и окрестностей. Снял с полки и нашел номер, по которому, чтобы не
подслушали, позвонил из соседнего кабинета.
Мужской голос ответил:
- Имперский архив.


Десять минут спустя его сапоги утопали в нежной трясине ковра в
кабинете Артура Небе.
- Вы верите в совпадения, Марш?
- Никак нет.
- Значит, нет, - продолжил Небе. - Хорошо. Я тоже не верю. - Он положил
лупу и отодвинул в сторону докладную Марша. - Я не верю, что два отставных
государственных служащих одного возраста и одинакового положения
_случайно_ решили совершить самоубийство. Они предпочли покончить с собой,
только бы их не уличили в коррупции. Боже мой! - Он хрипло, отрывисто
засмеялся. - Если бы все чиновники в Берлине встали на этот путь, на
улицах высились бы горы покойников. _Не случайно_ также их убили в дни,
когда американский президент объявляет о том, что удостаивает нас визитом.
Отодвинув кресло, он заковылял к небольшому книжному шкафу,
заставленному священными трудами национал-социализма: тут были "Майн
кампф", "Миф XX столетия" Розенберга, "Дневники" Геббельса... Он нажал на
кнопку, и передняя стенка шкафа распахнулась, открыв бар с напитками.
Теперь Марш увидел, что на деревянной панели были наклеены корешки книг.
Небе плеснул себе изрядную порцию водки и вернулся к столу. Марш
продолжал стоять перед ним не по полной стойке "смирно", но и не полностью
расслабившись.
- Глобус работает на Гейдриха, - продолжал Небе. - Все просто. Глобус
не пошевелит задницей, если Гейдрих не скажет, что надо заняться делом.
Штурмбаннфюрер промолчал.
Небе поднес к губам тяжелую стопку. Он смаковал водку, опуская в нее
длинный, как у ящерицы, язык. Немного помолчав, спросил:
- Знаете ли, Марш, зачем мы подмазываемся к американцам?
- Никак нет.
- Потому что сидим в дерьме. Скажу вам то, что вы не прочтете в газетах
нашего коротышки доктора. Двадцать миллионов поселенцев на Востоке к 1960
году - таков был план Гиммлера. Девяносто миллионов - к концу столетия.
Прекрасно. Переселили их как полагается. Беда в том, что половина хочет
вернуться обратно. Представьте, Марш, эту глупость космических масштабов -
жизненное пространство, в котором никто не хочет жить. Терроризм. - Он
взмахнул стаканом, звякнув льдом. - Мне нет нужды говорить офицеру крипо,
в какую серьезную опасность превратился терроризм. Американцы дают деньги,
поставляют оружие, обеспечивают подготовку. Они двадцать лет снабжают
красных. А у нас - молодые не хотят воевать, пожилые не хотят работать.
Он покачал седой головой, осуждая такое безрассудство, выловил кубик
льда и стал шумно сосать.
- Гейдрих помешался на своей проамериканской политике. Он готов
убивать, лишь бы ее сохранить. Не в этом ли дело, Марш? Булер, Штукарт,
Лютер - не угрожали ли они ей с какого-нибудь боку? - Небе изучающе
уставился на Марша. Тот стоял навытяжку. - Вы, Марш, в некотором смысле
являетесь насмешкой над самим собой. Когда-нибудь задумывались над этим?
- Никак нет.
- Никак нет... - передразнил его Небе. - Подумайте как следует над этим
теперь. Мы задались целью создать сверхчеловека, вывести поколение,
способное управлять империей, не так ли? Мы учили его руководствоваться
суровой логикой, безжалостно, даже жестоко. Помните, что однажды сказал
фюрер? "Мой самый большой подарок немцам состоит в том, что я научил их
ясно мыслить". И что происходит? Не многие из вас, возможно, лучшие из
вас, начинают обращать это беспощадно ясное мышление в _наш_ адрес.
Признаюсь, я рад, что уже стар. Я в страхе перед будущим. Старик с минуту
молчал, погруженный в собственные мысли. Наконец с разочарованным видом
взял лупу. - Выходит, коррупция.
Шеф крипо еще раз прочел докладную Марша, потом разорвал и бросил в
мусорную корзину.
На страже имперского архива стояла Клио, муза истории, - обнаженная
амазонка работы Адольфа Циглера, "имперского мастера по части лобковых
кудрей". Она грозно глядела на Солдатский мемориальный зал на той стороне
бульвара Победы, где стояла длинная очередь туристов, жаждавших увидеть
останки Фридриха Великого. На покатостях ее необъятной груди, словно
альпинисты на поверхности ледника, сгрудились дикие голуби. Позади музы
над входом в архив в полированный гранит врезан символ - золотой лист. На
нем высечена цитата из фюрера: "ДЛЯ ЛЮБОЙ НАЦИИ ПРАВИЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
РАВНОЦЕННА СТА ДИВИЗИЯМ".
Рудольф Хальдер провел Марта внутрь и поднялся с ним на третий этаж. Он
распахивал двустворчатые двери, пропуская его вперед. Коридору с каменными
стенами и каменным полом, казалось, не было конца.
- Впечатляет, да? - У себя на работе Хальдер говорил тоном
профессионального историка, сочетавшим гордость с иронией. - Мы зовем этот
стиль шутовско-тевтонским. Ты удивишься, узнав, что это самое большое
здание архива в мире. Над нами два административных этажа. На этом этаже
кабинеты исследователей и читальные залы. Под нами _шесть этажей_
документов. Ты, друг мой, попираешь ногами историю своего рейха, историю
фатерланда. А вот здесь, за светильником Клио, присматриваю я.
Они попали в монашескую келью: тесную, без окоп, стены сложены из
гранитных блоков. На столе на полметра высились стопки бумаг, часть
рассыпалась по полу. Всюду книги - сотни книг. Из каждой торчали
бесчисленные закладки: разноцветные клочки бумаги, трамвайные билеты,
обрывки сигаретных пачек, обгоревшие спички.
- Призвание историка - создать из хаоса еще больший хаос.
Хальдер убрал с единственного стула стопку старых военных депеш и,
стряхнув пыль, жестом пригласил Марша сесть.
- Руди, мне снова нужна твоя помощь.
Хальдер примостился на краешке стола.
- То месяцами от тебя ни слуху ни духу, а то вдруг появляешься дважды
на неделе. Предполагаю, опять что-то связанное с делами Булера. Некролог я
видел.
Марш кивнул.
- Должен предупредить, что теперь ты разговариваешь с отверженным. Даже
просто встречаясь со мной, ты, возможно, подвергаешь себя опасности.
- Так даже интереснее. - Хальдер сложил вместе длинные пальцы и
хрустнул суставами. - Валяй.
- Это действительно очень трудное дело. - Помолчав, Марш собрался с
духом: - Итак, Булер, Вильгельм Штукарт и Мартин Лютер. Первых двух нет в
живых, третий в бегах. Все трое, как тебе известно, высокопоставленные
государственные служащие. Летом 1942 года они открыли банковский счет в
Цюрихе. Сначала я считал, что они запрятали там кучу денег или
произведений искусства, - как ты и предполагал, Булер по уши погряз в
коррупции, - но теперь я думаю, что, скорее всего, это были документы.
- Что за документы?
- Точно не знаю.
- Деликатного характера?
- Вероятно.
- Одна проблема возникает сразу. Ты ведешь речь о трех разных
ведомствах - министерствах иностранных дел, внутренних дел и
генерал-губернаторстве, которое вообще не является министерством. Это
тонны документов. Зави, я не преувеличиваю - буквально тонны.
- Архивы хранятся здесь?
- Министерские здесь. Генерал-губернаторские - в Кракау.
- У тебя есть к ним доступ?
- Официально - нет. Неофициально... - Он потряс костлявой кистью. -
Может быть, если повезет. Но послушай, Зави, даже бегло просмотреть их -
это займет всю жизнь. Что ты мне предлагаешь?
- Там должен быть ключ к разгадке. Возможно, отсутствуют какие-то
документы.
- Но это же немыслимая задача!
- Я говорил тебе, дело очень трудное.
- И когда надо отыскать этот "ключ"?
- Мне нужно найти его сегодня до конца дня.
Хальдер взорвался, в его голосе перемешались скептицизм, ярость,
издевка.
Марш тихо сказал:
- Руди, они грозят через три дня поставить меня перед судом чести СС.
Ты знаешь, что это значит. _Я должен найти его сейчас_.
Хальдер поглядел на него, не веря своим ушам, потом отвернулся,
пробормотав: "Дам подумать..."
Марш спросил:
- Можно закурить?
- В коридоре. Не здесь - сам понимаешь, бумаги...
Стоя за дверью, Марш слышал, как Хальдер метался по комнате. Посмотрел
на часы - шесть часов. Длинный коридор был пуст. Большинство сотрудников,
должно быть, ушли по домам - начался праздник. Марш подергал пару дверей -
обе заперты. Третья открылась. Он снял трубку телефона, послушав тон
гудка, набрал девятку. Тон изменился - городская линия. Шарли ответила
сразу.
- Это я. У тебя все в порядке?
Она сообщила:
- У меня все хорошо. Я тут кое-что нашла - маленькую штучку.
- Не сейчас. Поговорим попозже.
Он хотел сказать ей что-то еще, но она положила трубку.
Теперь по телефону говорил Хальдер, его бодрый голос эхом отдавался в
каменном коридоре.
- Эберхард? Добрый вечер... Верно, кое-кому из нас никакого покоя.
Небольшой вопрос, если можно. Группа министерства внутренних дел... О, вот
как? Хорошо. По отделам?.. Понял. Отлично. И все это сделано?..
Марш, закрыв глаза, прислонился к стене, стараясь не думать о бумажном
море у себя под ногами. Ну давай же, Руди! Давай!
Он слышал, как звякнул телефон, когда Хальдер опустил трубку на рычаг.
Спустя несколько секунд Руди появился в коридоре, натягивая пиджак. Из
нагрудного кармана торчало множество авторучек.
- Небольшая удача. Мой коллега сказал, что на дела министерства
внутренних дел по крайней мере есть каталог.
Он стремительно зашагал по коридору. Марш не отставал от него.
- Что это значит?
- Это значит, что там должен быть основной указатель, по которому мы
определим, какие документы побывали на столе Штукарта и когда. - Он
постучал по кнопкам у лифта. Никакого результата. - Похоже, они отключили
эту штуку на ночь. Придется спускаться пешком. - Пока они гремели ногами
по широкой винтовой лестнице, Хальдер громогласно объяснял: - Понимаешь,
мы нарушаем все правила. У меня допуск к военным архивам, архивам
Восточного фронта, но не к документам правительственных органов,
внутренним делам. Если нас остановят, тебе придется наплести охране
что-нибудь такое о полицейских проблемах, чтобы им потребовалась пара
часов для проверки. А что до меня, то я так просто, оказываю тебе услугу,
понял?
- Понимаю, на что ты идешь. Долго еще?
- До самого низу. - Хальдер покачал головой. - Суд Чести! Ради Бога,
Зави, в чем дело?
В шестидесяти метрах под землей циркулировал прохладный сухой воздух,
свет был затенен - все для того, чтобы сберечь архивы.
- Говорят, что здание выдержит прямое попадание американской ракеты, -
заметил Хальдер.
- А что там?
Марш показал на стальную дверь, покрытую предупреждающими объявлениями:
"ВНИМАНИЕ! ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН! ВХОДА НЕТ! ПРЕДЪЯВИТЕ ПРОПУСКА".
- "Правильная история равноценна сотне дивизий", помнишь? А сюда
попадает неправильная история. Дерьмо. Осторожно, не споткнись.
Хальдер потянул Марша за собой в дверь. Навстречу им, словно шахтер в
забое, толкая металлическую тележку, двигался охранник. Марш подумал, что
он наверняка их увидел, но тот проехал мимо, кряхтя от напряжения.
Остановился у металлической перегородки, отомкнул дверцу. Мелькнула печь,
послышался рев пламени, и дверь за ним с лязгом захлопнулась.
- Пошли.
По пути Хальдер объяснял процедуру. Архив работал по складскому
принципу. Запросы на архивные дела на каждом этаже поступали-в центральную
зону обработки документов. Здесь в гроссбухах в метр длиной и сантиметров
двадцать толщиной велся главный каталог. Перед названием каждого дела
ставился номер стеллажа. Сами стеллажи располагались в отходящих от зоны
обработки документов защищенных от огня хранилищах. Секрет состоит в том,
сказал Хальдер, чтобы разбираться в каталогах-указателях. Он прошел вдоль
темно-красных кожаных корешков, постукивая по каждому пальцем, пока не
нашел нужный. Затем перетащил его на стол ответственного за этаж.
Маршу однажды довелось побывать в трюме авианосца "Гросс-адмирал
Редер". Он вспомнил о нем здесь, в недрах имперского архива: низкие
потолки с гирляндами ламп, ощущение давящего сверху чудовищного веса.
Рядом со столом - фотокопировальный аппарат, редкое явление в Германии,
где их распределение строго контролируется, чтобы воспрепятствовать