Страница:
Глава 10 Вспомни, вспомни
— Слушаю, — мрачно проворчал Боб.
— Капитан-лейтенанта Тоуленда, пожалуйста.
— Это я.
— Говорит дежурный офицер разведывательного управления Атлантического флота, — послышался бесстрастный голос. — Вам приказано немедленно вернуться в штаб. Прошу подтвердить получение приказа, капитан.
— Вернуться в Норфолк. Понял. — Боб инстинктивно сел на кровати и опустил босые ноги на пол.
— Действуйте, капитан. — Щелчок и связь прервалась.
— В чем дело, милый? — спросила Марта.
— Мне приказано немедленно вернуться в Норфолк.
— Когда?
— Прямо сейчас. — Сон как рукой сняло, и Марта Тоуленд села в кровати. Простыня соскользнула с ее груди, и лунный свет из окна залил ее тело бледным бесплотным сиянием.
— Но ведь ты только что приехал!
— Разве я не знаю этого? — Боб встал и с трудом направился к ванной. Он понимал, нужно принять душ и выпить кофе, чтобы добраться до Норфолка живым. Когда десять минут спустя он вернулся в спальню, продолжая намыливать лицо, то увидел, что жена включила телевизор — по кабельному каналу Си-эн-эн передавали новости.
— Боб, послушай, только…
— Это Рич Садлер, я веду прямую передачу из Кремля, — говорил репортер в синем блейзере. За его спиной Тоуленд видел угрюмые каменные стены древней цитадели, укрепленной еще Иваном Грозным. Теперь здесь патрулировали вооруженные солдаты в маскировочных комбинезонах. Боб положил баллончик на столик и подошел поближе к телевизору. Происходило что-то весьма странное. Присутствие целой роты вооруженных солдат в Кремле могло означать что угодно, но все это никак не настраивало на оптимистический лад. — Здесь, в Московском Кремле, в здании Совета Министров, только что произошел взрыв. Этим утром примерно в половине десятого по московскому времени, когда я готовил репортаж меньше чем в полумиле отсюда, мы с удивлением услышали грохот, который донесся со стороны…
— Рич, это говорит Дайон Макги, ведущая программы новостей. — Изображение Садлера и Кремля отодвинулось на задний план, и на экране появилась привлекательная темнокожая девушка, ведущая программу ночных новостей Си-эн-эн. — Я полагаю, что в то время тебя сопровождали сотрудники советской службы безопасности. Какой была их реакция?
— Видишь ли, Дайон, мы можем показать это, если ты подождешь минуту, пока мои техники включат запись. Я… — Он плотно прижал наушники к голове. — Вот, Дайон, начинаем передачу…
Записанное на пленку изображение появилось на экране, вытеснив прямую передачу. Оно было застывшим на паузе. Садлер замер указывающим на что-то, скорее всего на ту часть кремлевской стены, где хоронят прах видных государственных и партийных деятелей, подумал Тоуленд. И тут же фигуры на экране начали двигаться.
Когда громовой раскат взрыва прокатился по всей площади, Садлер вздрогнул и почти сразу повернулся. Оператор, повинуясь профессиональному инстинкту, мгновенно взглянул в сторону звука, и после секундного колебания телевизионная камера замерла на столбе дыма и пыли, поднимающемся в небо со стороны соседнего здания. В следующее мгновение изображение места катастрофы разрослось благодаря электронному увеличению. Рухнули наружные стены трех этажей, и камера следила за падением большого письменного стола, который свалился с наклонившегося бетонного перекрытия между этажами, которое удержала на месте искореженная взрывом стальная арматура. Затем объектив камеры опустился до уровня улицы, и в поле зрения оказалось неподвижно лежащее на мостовой тело, а рядом, по-видимому, еще одно — вместе с вереницей автомобилей, раздавленных рухнувшими на них обломками здания.
В следующее мгновение площадь наполнилась множеством одетых в армейскую форму людей, которые бежали к месту взрыва, примчался первый служебный автомобиль. И тут же какая-то темная фигура человека в мундире закрыла рукой объектив камеры. На этом видеолента остановилась, и на экране снова возникло лицо Рича Садлера с надписью «прямая передача» в нижнем левом углу.
— В этот момент капитан милиции, сопровождавший нас — милиция в Советском Союзе — нечто вроде федеральной полиции в США, — заставил прекратить съемку и конфисковал нашу видеокассету. Нам не позволили снимать пожарные машины и сотни вооруженных солдат, прибывших к месту взрыва и оцепивших сейчас весь район. Однако нам только что вернули видеокассету, и мы смогли передать сделанные нами кадры разрушенного здания в прямом эфире, после того как там потушили начавшийся пожар.
Честно говоря, я не виню капитана милиции — на какое-то время ситуация вышла из-под контроля и возникла паника.
— Тебе кто-нибудь угрожал, Рич? Я хочу сказать, может быть, они вели себя так, словно думали, что вы… Садлер выразительно покачал головой.
— Ничуть, Дайон. Более того, у меня возникло впечатление, что они в первую очередь беспокоились о нашей безопасности. Помимо капитана милиции, сейчас рядом с нами находится отделение солдат Советской Армии, и их офицер подчеркнуто вежливо объяснил нам, что получил указание защищать нас, а не угрожать. Нам не разрешили приблизиться к месту взрыва и, разумеется, не позволили покинуть площадь, но мы и сами не уехали бы отсюда. Видеокассету вернули несколько минут назад и сообщили, что разрешают вести прямой репортаж. — Теперь в поле зрения телевизионной камеры виднелось разрушенное здание. — Как видите, здесь все еще находятся примерно пятьсот пожарных, сотрудников МВД и сотрудников службы безопасности, разыскивающих среди обломков тела погибших. Справа от нас расположилась съемочная группа московского телевидения, занимающаяся тем же, чем и мы — Тоуленд внимательно всмотрелся в изображение на экране. Единственное тело, которое он видел, казалось очень маленьким, но это, возможно, объяснялось, расстоянием и углом съемки.
— Дайон, мы стали свидетелями того, что, по-видимому, можно назвать первым крупным террористическим актом в истории Советского Союза…
— С того момента, как террористы сами захватили там власть, — фыркнул Тоуленд.
— Нам точно известно — по крайней мере так нам сообщили, — что взрыв бомбы произошел в здании Совета Министров. Русские не сомневаются, что там была подложена бомба, это не могло явиться следствием какого-то несчастного случая. Кроме того, мы знаем, что погибли три человека, может быть, больше, и ранено от сорока до пятидесяти. Однако самым интересным является то, что примерно в это время в здании должно было состояться заседание Политбюро.
— Боже милосердный! — Тоуленд снова поставил на столик баллончик с аэрозолем, который наносил на лицо перед бритьем.
— Тебе известно, имеются ли среди убитых или пострадавших члены Политбюро? — тут же спросила Дайон.
— Нет. Понимаешь, мы находимся в четверти мили от места взрыва, а кремлевское руководство приезжает на машинах через другие ворота. Таким образом, мы даже не узнали бы о проведении заседания Политбюро, но капитан милиции, сопровождающий нашу группу, был настолько потрясен, что невольно выпалил:
«Господи, но ведь там заседание Политбюро!»
— Рич, не мог бы ты сказать, какова реакция на происшедшее в Москве?
— Нам все еще очень трудно выяснить это, Дайон, поскольку мы не покидали места, откуда вели съемку в момент взрыва. Реакцию кремлевской охраны ты можешь представить себе сама — она ничем не отличается от того, как отреагировали бы на подобное покушение сотрудники американской секретной службы, думаю — гнев смешанный с ужасом, но я хочу подчеркнуть, что их ярость направлена не против кого-то конкретного и уж, несомненно, не против американцев. Я сказал капитану милиции, сопровождающему нас, что находился в здании Конгресса США, когда американские «ультра» взорвали там бомбу в 1970 году, и он с отвращением заметил, что коммунизм действительно быстро догоняет капитализм и что в Советском Союзе появляется множество бандитов. Теперь ты понимаешь, насколько серьезно они относятся к этому, если даже офицер советской милиции так открыто отзывается о том, что они обычно даже отказываются обсуждать. Так что, если бы от меня потребовалось выбрать одно слово, чтобы описать реакцию на происшедшее, я выбрал бы слово «шок».
Таким образом, подводя итог того, что нам известно на данный момент, можно с уверенностью сказать, что внутри кремлевских стен была взорвана мощная бомба. Возможно, произведена попытка ликвидировать советское Политбюро, хотя хочу подчеркнуть, что мы не уверены в этом. Милиция подтвердила, что погибло по крайней мере три человека и более сорока ранены, их отвезли в ближайшие больницы. Мы будем информировать вас, по мере того как к нам поступят новые сведения. Репортаж в прямом эфире из Кремля вел Рич Садлер, Си-эн-эн. — Изображение на телевизионном экране снова переместилось к столику ведущей.
— Вы только что смотрели очередной эксклюзивный репортаж компании кабельного телевидения Си-эн-эн. — Дайон улыбнулась и исчезла с экрана, а на ее месте появился рекламный ролик пива Миллера «Лайт бир». Марта встала и надела халат.
— Пойду включу кофеварку.
— Боже милосердный, — снова повторил Тоуленд. На бритье времени ему потребовалось больше обычного, и он дважды порезался, потому что, глядя в зеркало, смотрел себе в глаза, а не на подбородок. Он быстро оделся, заглянул в детскую и решил не будить детей.
"Через сорок минут Тоуленд сидел в своем автомобиле, направляясь на юг по шоссе 301. Стекла в машине были опущены, и внутрь врывался прохладный ночной воздух. Радио он настроил на станцию, постоянно передающую новости. Ему было ясно, что происходит сейчас в американских военных кругах. В Кремле взорвана, по-видимому, бомба. Тоуленд напомнил себе, что репортеров постоянно поджимает время, а телевизионщики стараются из всего создать сенсацию, часто ни у тех, ни у других нет времени, чтобы проверить достоверность происшедшего. А вдруг произошел взрыв газовой магистрали? Интересно, в Москве они есть? Если это действительно бомба, то Тоуленд не сомневался, что русские инстинктивно придут к выводу о причастности к этому Запада, несмотря на все заверения этого парня Садлера, и тут же повысят боевую готовность своих войск. Запад автоматически сделает то же самое, предвидя опасность со стороны Советского Союза. Это не будет сделано демонстративно, чтобы избежать обвинений в провокации, а будет выглядеть как учения, проводимые разведывательными управлениями и службами. Советы поймут причину такого шага. Именно таковы правила игры, больше с их стороны, чем с нашей, думал Тоуленд, вспоминая о покушениях на жизнь американских президентов.
А вдруг они действительно истолкуют происшедшее, как дело рук Запада? Нет, решил Тоуленд, они не могут не знать, что в мире нет таких безумцев. А если есть?
— Мне нужно прибыть в Леджун во вторник, вот я и решил приехать сюда и поинтересоваться, как развиваются события. Как доехал?
— Как видишь, остался в живых — это единственное, что можно сказать. Так что же происходит?
— Вот это тебе понравится. — Лоу протянул ему телекс. — Мы перехватили это сообщение с линии связи агентства Рейтер полчаса назад, и ЦРУ подтвердило достоверность происшедшего — они, наверно, тоже получили сведения из того же источника — КГБ арестовал некоего Герхардта Фалькена, гражданина ФРГ, по обвинению во взрыве бомбы в их гребанном Кремле! — Полковник громко рассмеялся. — Ему не удалось уничтожить советское руководство, но по сообщению ТАСС среди убитых оказалось шестеро юных октябрят — представляешь себе, из Пскова! — которые должны были обратиться с приветствием к членам Политбюро. Теперь разразится вселенский скандал.
Тоуленд покачал головой. Трудно придумать что-то худшее.
— Значит, они утверждают, что это дело рук немца?
— Западного немца, — поправил его Лоу. — Разведывательные службы НАТО уже сбились с ног, пытаясь разыскать его. В официальном советском заявлении приводятся его имя, фамилия и адрес — где-то в пригороде Бремена, — а также место работы, ему принадлежит какая-то маленькая фирма, занимающаяся импортом и экспортом. Больше никакой информации. Но в заявлении министерства иностранных дел говорится, что они рассчитывают, что этот «ужасающий акт международного терроризма» не окажет влияния на переговоры по ограничению вооружений в Вене и что, хотя они не считают, что действия Фалькена — это поступок террориста-одиночки, им все-таки «не хочется» верить в то, что мы имеем к этому какое-нибудь отношение.
— Забавно. Как жаль, Чак, что ты возвращаешься к себе в полк. Ты с такой легкостью подыскиваешь важные цитаты.
— Капитан, не исключено, что нам скоро этот полк потребуется. Мне кажется, что от всего случившегося пахнет дохлой кошкой. Вот смотри: вчера вечером завершающий фильм фестиваля Эйзенштейна, «Александр Невский», новый дискретный экземпляр, новая фонограмма — и в чем смысл этого фильма? «Вставайте, люди русские», на нас идут немцы. А на утро убито шесть русских детей — из Пскова! — и бомбу подложил немец. Единственное, что кажется немного странным, это то, что все сделано топорно.
— Может быть, ты и прав, — задумчиво произнес Тоуленд. Он выступал в роли нерешительного адвоката дьявола. — Ты думаешь, нам поверят, если мы расскажем об этом сочетании факторов газетам или вообще кому-нибудь в Вашингтоне? Все кажется таким безумным, прямо-таки набором случайностей — что, если русские с самого начала не стремились к излишней утонченности, рассчитывая, что в этом и таится подлинная утонченность? К тому же суть всего не в том, чтобы убедить нас, а в том, чтобы убедить свой народ. Ты ведь сам говорил, что у каждой медали есть и обратная сторона. Как твое мнение, Чак?
Лоу кивнул.
— Достаточно убедительно, чтобы взяться за проверку. Давай попытаемся разнюхать что-нибудь. Прежде всего свяжись с Си-эн-эн в Атланте и узнай, когда этот парень Садлер обратился с просьбой о съемках в Кремле. Сколько времени прошло после его запроса, когда ему дали разрешение, через кого он пытался получить его и не получил ли он согласия от кого-то другого, кроме того человека, с которым он обычно общался.
— Подтасовка. — Тоуленд произнес это слово вслух. Он не мог понять, проявляют ли они с Лоу поразительную проницательность или просто страдают манией подозрительности. Он не сомневался, каким будет мнение большинства людей.
— В Россию нельзя провезти даже журнал «Пентхаус», не пользуясь дипломатической почтой, и нас пытаются убедить, что немец сумел ввезти туда бомбу? А затем решил уничтожить Политбюро?
— А мы смогли бы сделать это? — задумчиво поинтересовался Тоуленд.
— Ты хочешь сказать, если бы в ЦРУ работали такие сумасшедшие? Господи, да это не просто безумие. — Лоу покачал головой. — Не думаю, чтобы кто-нибудь смог успешно осуществить такое, даже сами русские. Пришлось бы преодолевать несколько рядов защиты на границе и при въезде в Кремль. Просвечивание рентгеновскими лучами. Специально тренированные на взрывчатку собаки. Пара сотен охранников, причем из трех разных подразделений — армии, КГБ, МВД, — да и милиция, наверно, тоже. Черт побери, Боб, ты ведь знаешь, с какой паранойей они относятся к собственному народу. Как, по-твоему, настроены они к немцам?
— Таким образом, нельзя сказать, что он был безумцем, действующим в одиночку.
— И это значит…
— Да. — Тоуленд протянул руку к телефону, чтобы позвонить в Си-эн-эн.
Что происходит со мной? Если я могу оправдать судебную расправу над четырьмя полковниками и десятком рядовых солдат, почему партия не может оправдать убийство нескольких детей? Алексеев попытался убедить себя, что это не одно и то же.
Командующий Юго-Западным военным округом тоже был бледен, когда выключил телевизор.
— Вставайте, люди русские, — пробормотал он. — Мы не должны думать об этом, Паша. Это нелегко, но так нужно. Государство не идеально, но это то государство, которому мы служим.
Алексеев внимательно всмотрелся в лицо своего командующего. Генерал едва выдавил эти слова; он уже готовился произнести их, обращаясь к тем немногим офицерам, занимающим критически важные должности и узнавшим об этом вопиющем преступлении, но вынужденным выполнять свои обязанности, словно ничего не случилось. Придет день расплаты, сказал себе Алексеев, день расплаты за все преступления, совершенные во имя торжества социализма. Он подумал, доживет ли до этого дня, и пришел к выводу, что не доживет.
Тут же находились, конечно, съемочные телевизионные группы. Урок, которому научили нас американские средства массовой информации, промелькнуло в голове Сергетова. Объективы телевизионных камер запечатлевали для вечерних новостей каждую ужасную подробность. С удивлением он увидел, что рядом с русскими телевизионщиками работают американцы. Итак, мы превратили массовое убийство в международный вид спорта для миллионов зрителей.
Ярость, охватившая Сергетова, была слишком велика для внешнего проявления. Под этими развалинами мог лежать и я, подумал он. Я всегда прихожу по четвергам на заседания Политбюро заранее, раньше назначенного времени, и все знают об этом: охранники, обслуживающий персонал и уж, конечно, мои товарищи по Политбюро. Значит, этот взрыв и явился решающей фазой прикрытия. Чтобы разбудить наш народ, чтобы повести его на войну, понадобилось сделать вот это. Может быть, рассчитывали на то, что среди обломков окажется и член Политбюро? — подумал он. Кандидат в члены, разумеется.
Не может быть, сказал себе Сергетов, я ошибаюсь. Часть его сознания изучала проблему с ледяной объективностью, тогда как другая часть рассматривала личные отношения с другими членами Политбюро. Он не мог решить, чему верить. Странная ситуация для одного из членов высшего партийного руководства.
— На протяжении многих лет я руководил фирмой по импорту и экспорту и торговал с Советским Союзом. Неоднократно приезжал сюда и всякий раз пользовался прикрытием своей фирмы, чтобы руководить действиями агентов немецкой разведки, в задачу которых входило ослабление вашей страны и шпионаж, направленный на подрыв деятельности Коммунистической партии и вооруженных сил.
Наплыв камеры, лицо Фалькена крупным планом. Он читал свое признание монотонным голосом по листу бумаги, лежащему перед ним, и почти не поднимал глаз к устремленным на него объективам. С одной стороны лица, за очками, виднелся огромный синяк. Когда он перелистывал страницы, руки его дрожали.
— Похоже на то, что его как следует обработали, — заметил Лоу.
— А ведь это интересно, — ответил Тоуленд. — Создается впечатление, что они намеренно дают нам понять, что избивают людей во время допросов.
Лоу фыркнул.
— Ты хочешь сказать, что они дают нам понять, что избили парня, убившего маленьких детей? Да этого мерзавца можно сжечь на костре, и никто не возразит, даже пальцем не шевельнет в его защиту. Они все очень серьезно обдумали, приятель.
— Я хочу подчеркнуть, что в мои намерения не входило убивать этих детей, — продолжал Фалькен более твердым голосом. — Политбюро — закономерный объект политического терроризма, но моя страна не воюет с детьми.
Яростный шум донесся откуда-то из-за телевизионной камеры. Словно по команде камера отодвинулась назад, и на экране появилась пара сотрудников КГБ в офицерской форме, они стояли по обе стороны от арестованного, бесстрастно глядя перед собой. Аудитория состояла из двух десятков людей в штатском.
— Зачем вы приехали в нашу страну? — резко спросил один из них.
— Я уже ответил на этот вопрос.
— Почему ваша страна захотела убить руководство нашей Коммунистической партии?
— Моя профессия — шпион, — произнес Фалькен, пожав плечами. — Я выполняю задания и не задаю таких вопросов. От меня требуется только одно — следовать приказам.
— Как вас арестовали?
— Меня схватили на Киевском вокзале. Мне не сказали, каким образом им удалось выследить меня.
— Любопытно, — задумчиво сказал Лоу.
— Он назвал себя шпионом, — заметил Тоуленд. — Так не принято говорить. В таких случаях называют себя разведчиком. Агент — это иностранец, работающий на нас, а «шпион» — унизительное слово. Русские пользуются теми же выражениями, что и мы.
Час спустя прибыла информация, собранная сотрудниками ЦРУ и РУМО. Телекс гласил: Герхардт Ойген Фалькен. Сорока четырех лет. Родился в Бонне. Учился в школе, успешно, но на фотографии среди выпускников школы он отсутствует. Служил в армии согласно воинской повинности, в транспортном батальоне, все документы о котором погибли двенадцать лет назад при пожаре казармы. Уволен из армии с благоприятными отзывами командования за безупречную службу — документ найден среди его личных вещей. Закончил университет, бакалавр гуманитарных наук, хорошо учился, но и здесь его фотография отсутствует, а три профессора, поставившие ему хорошие оценки, не припоминают его. Небольшая фирма, занимающаяся импортом и экспортом. На вопрос, откуда у него деньги, чтобы основать фирму, никто не смог ответить. Жил тихо и незаметно в Бремене, одинокий холостяк. Приветлив, неизменно здоровался с соседями, но не ходил к ним в гости и не приглашал к себе. Хорошо — его пожилая секретарша сказала «очень вежливо» — относился к своим служащим. Часто путешествовал. Короче говоря, многим известно было о его существовании, немало компаний сотрудничало с его фирмой, но никто ничего не знал о нем лично.
— Представляю себе, что напишут газеты, — на этом парне явный отпечаток сотрудника ЦРУ. — Тоуленд оторвал с телекса лист бумаги и вложил его в папку. Через полчаса ему предстоит доложить о происшедшем командованию Атлантического флота. И что он может им сказать? — подумал он.
— Скажи адмиралам, что немцы собираются напасть на Россию. Кто знает, может быть, на этот раз им удастся захватить Москву, — посоветовал Лоу.
— Перестань, Чак!
— Ну хорошо, пошутил. Тогда, может быть, просто операция направлена на то, чтобы ослабить Россию и объединить Германию раз и навсегда. Такой будет позиция Ивана, Боб. — Лоу посмотрел в окно. — Перед нами классическая операция, проведенная русской службой безопасности. Этот Фалькен — глубоко законспирированный русский агент. У нас нет ни малейшей возможности узнать, кто он, откуда появился или, разумеется, на кого работает — если только не произойдет чего-то неожиданного, а я готов побиться об заклад, что такого не случится. Мы знаем — вернее, предполагаем, — что немцы не настолько безумны, но все указывает на них. Передай адмиралу, что происходит что-то катастрофически опасное.
Тоуленд так и поступил, хотя при этом подвергся жестокой критике со стороны командующего флотом, который желал получить достоверную информацию.
Крофтон, штат Мэриленд
Тоуленд проснулся от пронзительного телефонного звонка в темноте. Он все еще чувствовал легкий дурман после продолжительного переезда из Норфолка и бутылки вина. Понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что происходит. Его первым разумным действием был взгляд на светящийся циферблат часов — 2.11. Два часа утра! — подумал он, уверенный, что звонит какой-то шутник или просто ошиблись номером. Он поднял трубку.— Слушаю, — мрачно проворчал Боб.
— Капитан-лейтенанта Тоуленда, пожалуйста.
— Это я.
— Говорит дежурный офицер разведывательного управления Атлантического флота, — послышался бесстрастный голос. — Вам приказано немедленно вернуться в штаб. Прошу подтвердить получение приказа, капитан.
— Вернуться в Норфолк. Понял. — Боб инстинктивно сел на кровати и опустил босые ноги на пол.
— Действуйте, капитан. — Щелчок и связь прервалась.
— В чем дело, милый? — спросила Марта.
— Мне приказано немедленно вернуться в Норфолк.
— Когда?
— Прямо сейчас. — Сон как рукой сняло, и Марта Тоуленд села в кровати. Простыня соскользнула с ее груди, и лунный свет из окна залил ее тело бледным бесплотным сиянием.
— Но ведь ты только что приехал!
— Разве я не знаю этого? — Боб встал и с трудом направился к ванной. Он понимал, нужно принять душ и выпить кофе, чтобы добраться до Норфолка живым. Когда десять минут спустя он вернулся в спальню, продолжая намыливать лицо, то увидел, что жена включила телевизор — по кабельному каналу Си-эн-эн передавали новости.
— Боб, послушай, только…
— Это Рич Садлер, я веду прямую передачу из Кремля, — говорил репортер в синем блейзере. За его спиной Тоуленд видел угрюмые каменные стены древней цитадели, укрепленной еще Иваном Грозным. Теперь здесь патрулировали вооруженные солдаты в маскировочных комбинезонах. Боб положил баллончик на столик и подошел поближе к телевизору. Происходило что-то весьма странное. Присутствие целой роты вооруженных солдат в Кремле могло означать что угодно, но все это никак не настраивало на оптимистический лад. — Здесь, в Московском Кремле, в здании Совета Министров, только что произошел взрыв. Этим утром примерно в половине десятого по московскому времени, когда я готовил репортаж меньше чем в полумиле отсюда, мы с удивлением услышали грохот, который донесся со стороны…
— Рич, это говорит Дайон Макги, ведущая программы новостей. — Изображение Садлера и Кремля отодвинулось на задний план, и на экране появилась привлекательная темнокожая девушка, ведущая программу ночных новостей Си-эн-эн. — Я полагаю, что в то время тебя сопровождали сотрудники советской службы безопасности. Какой была их реакция?
— Видишь ли, Дайон, мы можем показать это, если ты подождешь минуту, пока мои техники включат запись. Я… — Он плотно прижал наушники к голове. — Вот, Дайон, начинаем передачу…
Записанное на пленку изображение появилось на экране, вытеснив прямую передачу. Оно было застывшим на паузе. Садлер замер указывающим на что-то, скорее всего на ту часть кремлевской стены, где хоронят прах видных государственных и партийных деятелей, подумал Тоуленд. И тут же фигуры на экране начали двигаться.
Когда громовой раскат взрыва прокатился по всей площади, Садлер вздрогнул и почти сразу повернулся. Оператор, повинуясь профессиональному инстинкту, мгновенно взглянул в сторону звука, и после секундного колебания телевизионная камера замерла на столбе дыма и пыли, поднимающемся в небо со стороны соседнего здания. В следующее мгновение изображение места катастрофы разрослось благодаря электронному увеличению. Рухнули наружные стены трех этажей, и камера следила за падением большого письменного стола, который свалился с наклонившегося бетонного перекрытия между этажами, которое удержала на месте искореженная взрывом стальная арматура. Затем объектив камеры опустился до уровня улицы, и в поле зрения оказалось неподвижно лежащее на мостовой тело, а рядом, по-видимому, еще одно — вместе с вереницей автомобилей, раздавленных рухнувшими на них обломками здания.
В следующее мгновение площадь наполнилась множеством одетых в армейскую форму людей, которые бежали к месту взрыва, примчался первый служебный автомобиль. И тут же какая-то темная фигура человека в мундире закрыла рукой объектив камеры. На этом видеолента остановилась, и на экране снова возникло лицо Рича Садлера с надписью «прямая передача» в нижнем левом углу.
— В этот момент капитан милиции, сопровождавший нас — милиция в Советском Союзе — нечто вроде федеральной полиции в США, — заставил прекратить съемку и конфисковал нашу видеокассету. Нам не позволили снимать пожарные машины и сотни вооруженных солдат, прибывших к месту взрыва и оцепивших сейчас весь район. Однако нам только что вернули видеокассету, и мы смогли передать сделанные нами кадры разрушенного здания в прямом эфире, после того как там потушили начавшийся пожар.
Честно говоря, я не виню капитана милиции — на какое-то время ситуация вышла из-под контроля и возникла паника.
— Тебе кто-нибудь угрожал, Рич? Я хочу сказать, может быть, они вели себя так, словно думали, что вы… Садлер выразительно покачал головой.
— Ничуть, Дайон. Более того, у меня возникло впечатление, что они в первую очередь беспокоились о нашей безопасности. Помимо капитана милиции, сейчас рядом с нами находится отделение солдат Советской Армии, и их офицер подчеркнуто вежливо объяснил нам, что получил указание защищать нас, а не угрожать. Нам не разрешили приблизиться к месту взрыва и, разумеется, не позволили покинуть площадь, но мы и сами не уехали бы отсюда. Видеокассету вернули несколько минут назад и сообщили, что разрешают вести прямой репортаж. — Теперь в поле зрения телевизионной камеры виднелось разрушенное здание. — Как видите, здесь все еще находятся примерно пятьсот пожарных, сотрудников МВД и сотрудников службы безопасности, разыскивающих среди обломков тела погибших. Справа от нас расположилась съемочная группа московского телевидения, занимающаяся тем же, чем и мы — Тоуленд внимательно всмотрелся в изображение на экране. Единственное тело, которое он видел, казалось очень маленьким, но это, возможно, объяснялось, расстоянием и углом съемки.
— Дайон, мы стали свидетелями того, что, по-видимому, можно назвать первым крупным террористическим актом в истории Советского Союза…
— С того момента, как террористы сами захватили там власть, — фыркнул Тоуленд.
— Нам точно известно — по крайней мере так нам сообщили, — что взрыв бомбы произошел в здании Совета Министров. Русские не сомневаются, что там была подложена бомба, это не могло явиться следствием какого-то несчастного случая. Кроме того, мы знаем, что погибли три человека, может быть, больше, и ранено от сорока до пятидесяти. Однако самым интересным является то, что примерно в это время в здании должно было состояться заседание Политбюро.
— Боже милосердный! — Тоуленд снова поставил на столик баллончик с аэрозолем, который наносил на лицо перед бритьем.
— Тебе известно, имеются ли среди убитых или пострадавших члены Политбюро? — тут же спросила Дайон.
— Нет. Понимаешь, мы находимся в четверти мили от места взрыва, а кремлевское руководство приезжает на машинах через другие ворота. Таким образом, мы даже не узнали бы о проведении заседания Политбюро, но капитан милиции, сопровождающий нашу группу, был настолько потрясен, что невольно выпалил:
«Господи, но ведь там заседание Политбюро!»
— Рич, не мог бы ты сказать, какова реакция на происшедшее в Москве?
— Нам все еще очень трудно выяснить это, Дайон, поскольку мы не покидали места, откуда вели съемку в момент взрыва. Реакцию кремлевской охраны ты можешь представить себе сама — она ничем не отличается от того, как отреагировали бы на подобное покушение сотрудники американской секретной службы, думаю — гнев смешанный с ужасом, но я хочу подчеркнуть, что их ярость направлена не против кого-то конкретного и уж, несомненно, не против американцев. Я сказал капитану милиции, сопровождающему нас, что находился в здании Конгресса США, когда американские «ультра» взорвали там бомбу в 1970 году, и он с отвращением заметил, что коммунизм действительно быстро догоняет капитализм и что в Советском Союзе появляется множество бандитов. Теперь ты понимаешь, насколько серьезно они относятся к этому, если даже офицер советской милиции так открыто отзывается о том, что они обычно даже отказываются обсуждать. Так что, если бы от меня потребовалось выбрать одно слово, чтобы описать реакцию на происшедшее, я выбрал бы слово «шок».
Таким образом, подводя итог того, что нам известно на данный момент, можно с уверенностью сказать, что внутри кремлевских стен была взорвана мощная бомба. Возможно, произведена попытка ликвидировать советское Политбюро, хотя хочу подчеркнуть, что мы не уверены в этом. Милиция подтвердила, что погибло по крайней мере три человека и более сорока ранены, их отвезли в ближайшие больницы. Мы будем информировать вас, по мере того как к нам поступят новые сведения. Репортаж в прямом эфире из Кремля вел Рич Садлер, Си-эн-эн. — Изображение на телевизионном экране снова переместилось к столику ведущей.
— Вы только что смотрели очередной эксклюзивный репортаж компании кабельного телевидения Си-эн-эн. — Дайон улыбнулась и исчезла с экрана, а на ее месте появился рекламный ролик пива Миллера «Лайт бир». Марта встала и надела халат.
— Пойду включу кофеварку.
— Боже милосердный, — снова повторил Тоуленд. На бритье времени ему потребовалось больше обычного, и он дважды порезался, потому что, глядя в зеркало, смотрел себе в глаза, а не на подбородок. Он быстро оделся, заглянул в детскую и решил не будить детей.
"Через сорок минут Тоуленд сидел в своем автомобиле, направляясь на юг по шоссе 301. Стекла в машине были опущены, и внутрь врывался прохладный ночной воздух. Радио он настроил на станцию, постоянно передающую новости. Ему было ясно, что происходит сейчас в американских военных кругах. В Кремле взорвана, по-видимому, бомба. Тоуленд напомнил себе, что репортеров постоянно поджимает время, а телевизионщики стараются из всего создать сенсацию, часто ни у тех, ни у других нет времени, чтобы проверить достоверность происшедшего. А вдруг произошел взрыв газовой магистрали? Интересно, в Москве они есть? Если это действительно бомба, то Тоуленд не сомневался, что русские инстинктивно придут к выводу о причастности к этому Запада, несмотря на все заверения этого парня Садлера, и тут же повысят боевую готовность своих войск. Запад автоматически сделает то же самое, предвидя опасность со стороны Советского Союза. Это не будет сделано демонстративно, чтобы избежать обвинений в провокации, а будет выглядеть как учения, проводимые разведывательными управлениями и службами. Советы поймут причину такого шага. Именно таковы правила игры, больше с их стороны, чем с нашей, думал Тоуленд, вспоминая о покушениях на жизнь американских президентов.
А вдруг они действительно истолкуют происшедшее, как дело рук Запада? Нет, решил Тоуленд, они не могут не знать, что в мире нет таких безумцев. А если есть?
Норфолк, штат Виргиния
Он ехал еще три часа, жалея, что не выпил побольше кофе и поменьше вина, и прислушиваясь к радиопередачам, чтобы не заснуть. Он добрался до штаба Атлантического флота чуть позже семи — обычное начало рабочего дня. К своему удивлению, Тоуленд увидел, что полковник Лоу уже сидит за своим столом.— Мне нужно прибыть в Леджун во вторник, вот я и решил приехать сюда и поинтересоваться, как развиваются события. Как доехал?
— Как видишь, остался в живых — это единственное, что можно сказать. Так что же происходит?
— Вот это тебе понравится. — Лоу протянул ему телекс. — Мы перехватили это сообщение с линии связи агентства Рейтер полчаса назад, и ЦРУ подтвердило достоверность происшедшего — они, наверно, тоже получили сведения из того же источника — КГБ арестовал некоего Герхардта Фалькена, гражданина ФРГ, по обвинению во взрыве бомбы в их гребанном Кремле! — Полковник громко рассмеялся. — Ему не удалось уничтожить советское руководство, но по сообщению ТАСС среди убитых оказалось шестеро юных октябрят — представляешь себе, из Пскова! — которые должны были обратиться с приветствием к членам Политбюро. Теперь разразится вселенский скандал.
Тоуленд покачал головой. Трудно придумать что-то худшее.
— Значит, они утверждают, что это дело рук немца?
— Западного немца, — поправил его Лоу. — Разведывательные службы НАТО уже сбились с ног, пытаясь разыскать его. В официальном советском заявлении приводятся его имя, фамилия и адрес — где-то в пригороде Бремена, — а также место работы, ему принадлежит какая-то маленькая фирма, занимающаяся импортом и экспортом. Больше никакой информации. Но в заявлении министерства иностранных дел говорится, что они рассчитывают, что этот «ужасающий акт международного терроризма» не окажет влияния на переговоры по ограничению вооружений в Вене и что, хотя они не считают, что действия Фалькена — это поступок террориста-одиночки, им все-таки «не хочется» верить в то, что мы имеем к этому какое-нибудь отношение.
— Забавно. Как жаль, Чак, что ты возвращаешься к себе в полк. Ты с такой легкостью подыскиваешь важные цитаты.
— Капитан, не исключено, что нам скоро этот полк потребуется. Мне кажется, что от всего случившегося пахнет дохлой кошкой. Вот смотри: вчера вечером завершающий фильм фестиваля Эйзенштейна, «Александр Невский», новый дискретный экземпляр, новая фонограмма — и в чем смысл этого фильма? «Вставайте, люди русские», на нас идут немцы. А на утро убито шесть русских детей — из Пскова! — и бомбу подложил немец. Единственное, что кажется немного странным, это то, что все сделано топорно.
— Может быть, ты и прав, — задумчиво произнес Тоуленд. Он выступал в роли нерешительного адвоката дьявола. — Ты думаешь, нам поверят, если мы расскажем об этом сочетании факторов газетам или вообще кому-нибудь в Вашингтоне? Все кажется таким безумным, прямо-таки набором случайностей — что, если русские с самого начала не стремились к излишней утонченности, рассчитывая, что в этом и таится подлинная утонченность? К тому же суть всего не в том, чтобы убедить нас, а в том, чтобы убедить свой народ. Ты ведь сам говорил, что у каждой медали есть и обратная сторона. Как твое мнение, Чак?
Лоу кивнул.
— Достаточно убедительно, чтобы взяться за проверку. Давай попытаемся разнюхать что-нибудь. Прежде всего свяжись с Си-эн-эн в Атланте и узнай, когда этот парень Садлер обратился с просьбой о съемках в Кремле. Сколько времени прошло после его запроса, когда ему дали разрешение, через кого он пытался получить его и не получил ли он согласия от кого-то другого, кроме того человека, с которым он обычно общался.
— Подтасовка. — Тоуленд произнес это слово вслух. Он не мог понять, проявляют ли они с Лоу поразительную проницательность или просто страдают манией подозрительности. Он не сомневался, каким будет мнение большинства людей.
— В Россию нельзя провезти даже журнал «Пентхаус», не пользуясь дипломатической почтой, и нас пытаются убедить, что немец сумел ввезти туда бомбу? А затем решил уничтожить Политбюро?
— А мы смогли бы сделать это? — задумчиво поинтересовался Тоуленд.
— Ты хочешь сказать, если бы в ЦРУ работали такие сумасшедшие? Господи, да это не просто безумие. — Лоу покачал головой. — Не думаю, чтобы кто-нибудь смог успешно осуществить такое, даже сами русские. Пришлось бы преодолевать несколько рядов защиты на границе и при въезде в Кремль. Просвечивание рентгеновскими лучами. Специально тренированные на взрывчатку собаки. Пара сотен охранников, причем из трех разных подразделений — армии, КГБ, МВД, — да и милиция, наверно, тоже. Черт побери, Боб, ты ведь знаешь, с какой паранойей они относятся к собственному народу. Как, по-твоему, настроены они к немцам?
— Таким образом, нельзя сказать, что он был безумцем, действующим в одиночку.
— И это значит…
— Да. — Тоуленд протянул руку к телефону, чтобы позвонить в Си-эн-эн.
Киев, Украина
— Дети! — с трудом произнес Алексеев. — Для проведения операции прикрытия партия убивает детей! Наших собственных детей. Что с нами происходит?Что происходит со мной? Если я могу оправдать судебную расправу над четырьмя полковниками и десятком рядовых солдат, почему партия не может оправдать убийство нескольких детей? Алексеев попытался убедить себя, что это не одно и то же.
Командующий Юго-Западным военным округом тоже был бледен, когда выключил телевизор.
— Вставайте, люди русские, — пробормотал он. — Мы не должны думать об этом, Паша. Это нелегко, но так нужно. Государство не идеально, но это то государство, которому мы служим.
Алексеев внимательно всмотрелся в лицо своего командующего. Генерал едва выдавил эти слова; он уже готовился произнести их, обращаясь к тем немногим офицерам, занимающим критически важные должности и узнавшим об этом вопиющем преступлении, но вынужденным выполнять свои обязанности, словно ничего не случилось. Придет день расплаты, сказал себе Алексеев, день расплаты за все преступления, совершенные во имя торжества социализма. Он подумал, доживет ли до этого дня, и пришел к выводу, что не доживет.
Москва, Россия
Так вот к чему пришла революция, подумал Сергетов, глядя на груду развалин. Солнце все еще сияло в небе, хотя близился вечер. Пожарные и солдаты почти закончили свою работу. Разбирая развалины, они забрасывали тяжелые обломки в кузовы самосвалов, которые подходили один за другим. Костюм Сергетова был весь в пыли. Нужно будет отдать его в химчистку, подумал он, глядя на то, с какой запоздалой осторожностью подняли седьмое маленькое тельце. Оставался еще один ненайденный ребенок, и надежда по-прежнему теплилась в сердцах спасателей. Рядом стоял военный врач в армейском мундире, держа наготове в дрожащих руках сумку с медикаментами. Слева от Сергетова армейский майор содрогался от рыданий. У этого человека несомненно есть семья, подумал министр.Тут же находились, конечно, съемочные телевизионные группы. Урок, которому научили нас американские средства массовой информации, промелькнуло в голове Сергетова. Объективы телевизионных камер запечатлевали для вечерних новостей каждую ужасную подробность. С удивлением он увидел, что рядом с русскими телевизионщиками работают американцы. Итак, мы превратили массовое убийство в международный вид спорта для миллионов зрителей.
Ярость, охватившая Сергетова, была слишком велика для внешнего проявления. Под этими развалинами мог лежать и я, подумал он. Я всегда прихожу по четвергам на заседания Политбюро заранее, раньше назначенного времени, и все знают об этом: охранники, обслуживающий персонал и уж, конечно, мои товарищи по Политбюро. Значит, этот взрыв и явился решающей фазой прикрытия. Чтобы разбудить наш народ, чтобы повести его на войну, понадобилось сделать вот это. Может быть, рассчитывали на то, что среди обломков окажется и член Политбюро? — подумал он. Кандидат в члены, разумеется.
Не может быть, сказал себе Сергетов, я ошибаюсь. Часть его сознания изучала проблему с ледяной объективностью, тогда как другая часть рассматривала личные отношения с другими членами Политбюро. Он не мог решить, чему верить. Странная ситуация для одного из членов высшего партийного руководства.
Норфолк, штат Виргиния
— Меня зовут Герхардт Фалькен, — произнес мужчина. — Я въехал в Советский Союз шесть дней назад через порт города Одессы. В течение последних десяти лет я был агентом Бундеснахрихтендинст — разведывательного агентства правительства ФРГ. Мое задание заключалось в том, чтобы ликвидировать советское Политбюро в четверг, во время очередного заседания, с помощью бомбы, заложенной в кладовой прямо под залом четвертого этажа, где эти заседания обычно проходят. — Лоу и Тоуленд, словно зачарованные, не отрывали взглядов от экрана телевизора. Поразительно, насколько тщательно все подготовлено! «Фалькен» говорил по-русски без малейших ошибок — прекрасная дикция, точное соблюдение грамматики, то, к чему стремятся учителя русского языка и литературы в Советском Союзе. У него была речь жителя Ленинграда.— На протяжении многих лет я руководил фирмой по импорту и экспорту и торговал с Советским Союзом. Неоднократно приезжал сюда и всякий раз пользовался прикрытием своей фирмы, чтобы руководить действиями агентов немецкой разведки, в задачу которых входило ослабление вашей страны и шпионаж, направленный на подрыв деятельности Коммунистической партии и вооруженных сил.
Наплыв камеры, лицо Фалькена крупным планом. Он читал свое признание монотонным голосом по листу бумаги, лежащему перед ним, и почти не поднимал глаз к устремленным на него объективам. С одной стороны лица, за очками, виднелся огромный синяк. Когда он перелистывал страницы, руки его дрожали.
— Похоже на то, что его как следует обработали, — заметил Лоу.
— А ведь это интересно, — ответил Тоуленд. — Создается впечатление, что они намеренно дают нам понять, что избивают людей во время допросов.
Лоу фыркнул.
— Ты хочешь сказать, что они дают нам понять, что избили парня, убившего маленьких детей? Да этого мерзавца можно сжечь на костре, и никто не возразит, даже пальцем не шевельнет в его защиту. Они все очень серьезно обдумали, приятель.
— Я хочу подчеркнуть, что в мои намерения не входило убивать этих детей, — продолжал Фалькен более твердым голосом. — Политбюро — закономерный объект политического терроризма, но моя страна не воюет с детьми.
Яростный шум донесся откуда-то из-за телевизионной камеры. Словно по команде камера отодвинулась назад, и на экране появилась пара сотрудников КГБ в офицерской форме, они стояли по обе стороны от арестованного, бесстрастно глядя перед собой. Аудитория состояла из двух десятков людей в штатском.
— Зачем вы приехали в нашу страну? — резко спросил один из них.
— Я уже ответил на этот вопрос.
— Почему ваша страна захотела убить руководство нашей Коммунистической партии?
— Моя профессия — шпион, — произнес Фалькен, пожав плечами. — Я выполняю задания и не задаю таких вопросов. От меня требуется только одно — следовать приказам.
— Как вас арестовали?
— Меня схватили на Киевском вокзале. Мне не сказали, каким образом им удалось выследить меня.
— Любопытно, — задумчиво сказал Лоу.
— Он назвал себя шпионом, — заметил Тоуленд. — Так не принято говорить. В таких случаях называют себя разведчиком. Агент — это иностранец, работающий на нас, а «шпион» — унизительное слово. Русские пользуются теми же выражениями, что и мы.
Час спустя прибыла информация, собранная сотрудниками ЦРУ и РУМО. Телекс гласил: Герхардт Ойген Фалькен. Сорока четырех лет. Родился в Бонне. Учился в школе, успешно, но на фотографии среди выпускников школы он отсутствует. Служил в армии согласно воинской повинности, в транспортном батальоне, все документы о котором погибли двенадцать лет назад при пожаре казармы. Уволен из армии с благоприятными отзывами командования за безупречную службу — документ найден среди его личных вещей. Закончил университет, бакалавр гуманитарных наук, хорошо учился, но и здесь его фотография отсутствует, а три профессора, поставившие ему хорошие оценки, не припоминают его. Небольшая фирма, занимающаяся импортом и экспортом. На вопрос, откуда у него деньги, чтобы основать фирму, никто не смог ответить. Жил тихо и незаметно в Бремене, одинокий холостяк. Приветлив, неизменно здоровался с соседями, но не ходил к ним в гости и не приглашал к себе. Хорошо — его пожилая секретарша сказала «очень вежливо» — относился к своим служащим. Часто путешествовал. Короче говоря, многим известно было о его существовании, немало компаний сотрудничало с его фирмой, но никто ничего не знал о нем лично.
— Представляю себе, что напишут газеты, — на этом парне явный отпечаток сотрудника ЦРУ. — Тоуленд оторвал с телекса лист бумаги и вложил его в папку. Через полчаса ему предстоит доложить о происшедшем командованию Атлантического флота. И что он может им сказать? — подумал он.
— Скажи адмиралам, что немцы собираются напасть на Россию. Кто знает, может быть, на этот раз им удастся захватить Москву, — посоветовал Лоу.
— Перестань, Чак!
— Ну хорошо, пошутил. Тогда, может быть, просто операция направлена на то, чтобы ослабить Россию и объединить Германию раз и навсегда. Такой будет позиция Ивана, Боб. — Лоу посмотрел в окно. — Перед нами классическая операция, проведенная русской службой безопасности. Этот Фалькен — глубоко законспирированный русский агент. У нас нет ни малейшей возможности узнать, кто он, откуда появился или, разумеется, на кого работает — если только не произойдет чего-то неожиданного, а я готов побиться об заклад, что такого не случится. Мы знаем — вернее, предполагаем, — что немцы не настолько безумны, но все указывает на них. Передай адмиралу, что происходит что-то катастрофически опасное.
Тоуленд так и поступил, хотя при этом подвергся жестокой критике со стороны командующего флотом, который желал получить достоверную информацию.