Страница:
Дамы и господа, пришло время положить конец гонке вооружений. Я не стану заниматься цветистой риторикой, которую мы слушали на протяжении двух поколений. Все мы хорошо представляем себе опасность, какую сулят эти ужасные виды вооружений каждой стране в мире. И пусть теперь кто-нибудь осмелится сказать, что правительство Советского Союза не сделало решительного шага, направленного на уменьшение военной опасности. Благодарю за внимание.
В зале внезапно воцарилась тишина, нарушаемая только жужжанием съемочных камер. Представители западной прессы, аккредитованные в Москве, принадлежали к числу лучших в своей профессии. Умные и проницательные, честолюбивые и все как один трезво оценивающие то, что они видели в Москве, и условия, в которых их вынуждали работать, они были потрясены услышанным и молчали.
— Проклятье, — пробормотал Флинн по прошествии бесконечных, десяти секунд.
— Да уж, в преувеличении тебя тут не обвинишь, старина, — согласился корреспондент агентства Рейтер Уильям Каллоуэй. — Разве не ваш президент Вильсон говорил о том, чего стоят открытые договоры, которые заключают открыто?
— Верно. Мой дед репортером присутствовал на той конференции, где обсуждались условия заключения мирного договора. Помнишь, чем все это в конце концов завершилось? — По лицу Флинна пробежала скептическая улыбка. Он следил за тем, как министр иностранных дел выходил из зала, улыбаясь в сторону камер. — Нужно внимательно прочитать текст выступления. Поедешь вместе со мной?
— Согласен и на первое и на второе.
В Москве стоял жестокий мороз. По обочинам улиц высились сугробы. Небо казалось кристально синим, словно замороженным. К тому же в автомобиле не действовала система обогрева. Пока Флинн управлял машиной, его приятель читал вслух текст выступления министра. Проект договора занял девятнадцать страниц, включая ссылки. Корреспондент агентства Рейтер родился в Лондоне и свою работу начинал в качестве полицейского репортера, с тех пор объездил весь свет, выполняя задания редакции. С Флинном они впервые встретились в знаменитом сайгонском отеле «Каравелла», и вот уже добрых два десятка лет делились друг с другом виски и лентами для пишущих машинок. На русском морозе, пощипывающем щеки, они едва ли не с ностальгией вспоминали душную жару Сайгона.
— Но ведь здесь все чертовски справедливо, — с изумлением заметил Каллоуэй. Изо рта у него вместе с дыханием вырывался пар, как бы подкрепляя произносимые им слова. — Они предлагают приступить к сокращению вооружений с устранения уже давно существующих видов оружия, что позволит обеим сторонам заменить устаревшие пусковые установки и имеет своей окончательной целью довести общее число боеголовок до пяти тысяч, причем оставить это количество неизменным на протяжении пяти лет после трехлетнего периода постепенного сокращения вооружений. Отдельно предлагается приступить к переговорам о полном устранении тяжелых ракет и замене подвижными пусковыми установками, ограничив при этом годовое число испытательных запусков… — Каллоуэй перелистнул несколько страниц и быстро просмотрел остальные. — В проекте нет ни слова о ваших исследовательских работах, связанных со звездными войнами… Странно. Мне кажется, он говорил об этом в своем выступлении. Патрик, старина, это заявление, как ты только что заметил, настоящий динамит. Текст кажется настолько благоприятным для Запада, словно он написан в Вашингтоне. Понадобится несколько месяцев, чтобы уладить все технические проблемы, разумеется, но это исключительно серьезное предложение, и, я бы сказал, в высшей степени щедрое.
— Ничего о звездных войнах? — Флинн нахмурился и свернул направо. Может быть, это означает, что русским удалось добиться собственного прорыва в этой области? Надо будет запросить Вашингтон… — Да, Уилли, у нас сенсационная новость. Как ты намерен назвать свое сообщение? Ты не собираешься включить в название слово «мир»?
Каллоуэй только рассмеялся в ответ.
— Мы уже сталкивались с похожим предложением, — заметил начальник отдела, шеф Тоуленда. — В прошлый раз все сорвалось из-за вот этой проблемы мобильных пусковых установок. Они нужны обеим сторонам, но каждая из сторон опасается, что такие установки уже стоят на вооружении противоположной стороны.
— Но весь тон сообщения…
— Русские всегда испытывают эйфорию по поводу своих мирных предложений, черт побери! Ты ведь знаешь это. Боб.
— Действительно, сэр, но сейчас русские впервые заявили об одностороннем уничтожении подводных ракетоносцев с установками для запуска баллистических ракет, насколько я помню.
— Подводные лодки типа «янки» устарели.
— Ну и что? Русские никогда не уничтожают свое вооружение, устаревшее оно или нет. У них на всякий случай до сих пор хранятся в арсеналах артиллерийские орудия времен второй мировой войны. Это предложение означает нечто совершенно иное, не говоря уже о политических последствиях…
— Нас не интересует политика, мы говорим о ядерной стратегии, — проворчал в ответ начальник отдела. Будто это не одно и то же, подумал Тоуленд.
— Товарищ генерал, нам предстоит по-настоящему напряженная работа, — ответил Алексеев. Разговор происходил в штабе Юго-Западного военного округа в Киеве. — Нашим частям требуется интенсивная боевая подготовка. За уик-энд я прочитал больше восьмидесяти докладов, поступивших из полков по состоянию боевой подготовки в наших танковых и мотострелковых дивизиях. — Прежде чем продолжить, Алексеев сделал паузу. Тактическая подготовка и обучение всегда были слабым местом Советской Армии. Ее воинские части почти целиком состояли из призывников, проходящих воинскую службу в течение двух лет, половина этого времени уходила на то, чтобы научить солдат основам боевой подготовки и владению оружием. Даже сержантами — основе любой армии еще со времен римских легионов — здесь были те же призывники, правда из наиболее способных, отобранные для обучения на специальных курсах и потерянные для армии, как только заканчивался двухлетний срок их службы. По этой причине в Советской Армии упор делался на офицеров, которые выполняли задачи, обычно поручаемые на Западе сержантам. Профессиональный офицерский корпус Советской Армии являлся ее единственной постоянной частью, на которую можно было положиться, да и то теоретически. — Дело в том, товарищ генерал, — продолжил Алексеев, — что в настоящий момент мы не знаем, каков уровень боевой подготовки наших солдат. Все полковники — командиры полков — прибегают в своих докладах к одинаковым выражениям, без малейших отклонений. Каждый из них сообщает, что поставленные задачи по боевой и политической подготовке выполнены, потрачено одно и то же количество часов, проведены необходимые политзанятия, при стрельбах выпущено одно и то же число пуль и снарядов — представляете, отклонения не превышают трех процентов! — проведены учения именно в том объеме, какой требуется. Все выглядит совершенно одинаково.
— В точном соответствии с предписаниями командования, — заметил генерал-полковник.
— Естественно. Предписания командования выполняются точно чертовски точно! Ни малейших отклонений из-за неблагоприятной погоды. Ни малейших отклонений из-за опозданий с доставкой горючего, что за последнее время не редкость. Вообще никаких отклонений. Например, 703-й мотострелковый полк весь октябрь принимал участие в сборе урожая южнее Харькова, и одновременно каким-то образом они сумели выполнить все задачи по боевой подготовке, поставленные на тот же месяц. Плохо, что нас обманывают, но ведь обманывают-то еще и глупо!
— Не может быть, чтобы все обстояло так скверно, Павел Леонидович.
— Вы считаете, товарищ генерал, что нам позволят сделать скидку на это?
Командующий округом уставился в поверхность своего письменного стола.
— Нет. Ты прав, Паша. Насколько я понимаю, ты уже подготовил план. Расскажи-ка о нем.
— Сейчас вы готовите основные направления операции по захвату мусульманских государств. Мне необходимо совершить поездку по воинским частям, чтобы заставить командиров частей должным образом проводить боевую подготовку. Если мы хотим достигнуть поставленных перед нами целей к началу наступления на Западном фронте, нужно примерно наказать тех, кто провинился больше других. Я имею в виду четырех командиров полков. Их поведение было явно и несомненно преступным. Вот имена и перечень их проступков.
— Тут и два хороших офицера, Паша, — возразил генерал-полковник, взглянув на список.
— Все эти офицеры, товарищ генерал, охраняют наше государство. Им доверено самое дорогое, что у нас есть, — его безопасность. Они нарушили свой священный долг, обманывая государство, и в результате подвергли его опасности. — Произнося это, Алексеев, подумал, что это же самое можно сказать и о многих других людях в стране как военных, так и штатских, но тут же отбросил эту мысль. У него достаточно проблем и без того.
— Вы понимаете, какие меры будут приняты после предъявления таких обвинений?
— Да, конечно. Когда предаются государственные интересы, наказанием служит смертная казнь. Скажите, товарищ генерал, я хоть однажды солгал в отчете о боевой готовности? Разве вы сами так поступали? — Алексеев на мгновение отвел взгляд в сторону. — Я знаю, тяжело принять такое решение, и потому не испытываю от этого ни малейшего удовлетворения. Но если мы не наведем порядок среди командного состава, сколько молодых парней погибнет из-за ошибок своих офицеров? Максимальная боевая готовность требуется нам несравненно больше, чем жизнь четырех обманщиков. Возможно, существует более мягкий способ навести порядок, но мне он неизвестен. Армия без дисциплины превращается в беспорядочную разболтанную толпу. Из Ставки прибыла директива принять самые суровые меры к рядовым, отказывающимся повиноваться приказам, и восстановить влияние сержантского состава. Будет справедливым, если наказание за совершенные проступки понесут не только рядовые солдаты, но и полковники. На командирах полков лежит несравненно большая ответственность, а потому наказание их должно быть более суровым. Несколько примеров окажет благотворное влияние на восстановление дисциплины в армии.
— Поручим это Управлению главного инспектора?
— Да, так будет лучше всего, — согласился Алексеев. В этом случае, подумал он, вина будет возложена не на командование округа. — Я послезавтра вышлю проверяющих из Управления главного инспектора в эти полки. Сегодня утром наши распоряжения относительно усиления боевой подготовки прибыли в штабы всех полков и дивизий. Сообщение о наказании предателей подстегнет командиров частей и заставит их выполнять приказы с максимальной решительностью. Но даже в этом случае нам понадобятся две недели, прежде чем мы получим четкую картину, на что следует обратить особое внимание. Как только это станет нам ясно, у нас будет достаточно времени для осуществления поставленных задач.
— Как вы считаете, Павел Леонидович, чем будет заниматься командующий Западной группой войск?
— Тем же самым, надеюсь, — пожал плечами Алексеев. — Он уже запросил у нас подкрепление?
— Нет, но обязательно запросит. У нас не будет приказа начать наступление против южного фланга НАТО — такова суть намеченного прикрытия. Можно смело предположить, что часть наших лучших дивизий будет передислоцирована в Германию, возможно, и некоторые танковые бригады. Сколько бы дивизий ни было у этого дурака, он потребует еще.
— Лишь бы у нас осталось достаточно войск для захвата нефтяных промыслов, когда наступит время, — заметил молодой генерал. — Какой план, по вашему мнению, нам предстоит осуществить?
— Прежний. Разумеется, понадобится внести некоторые изменения, принимая во внимание недавние события. — Этот план был подготовлен еще до ввода советских войск в Афганистан, и теперь у армии возникло новое представление об отправке механизированных войск в районы, населенные мусульманами.
Алексеев сжал кулаки:
— Прекрасно! Нам нужно составить план операции, не зная, когда она осуществится, и не имея представления о силах, которые будут у нас для ее проведения.
— Помнишь, что ты говорил мне о тяжелой доле штабного офицера, Паша? — усмехнулся командующий Юго-Западным округом.
Молодой генерал мрачно кивнул, поняв, что попал в собственную ловушку:
— Вы правы, товарищ генерал. Спать придется уже после войны.
И все— таки это был первый день рыбной ловли в этом году, и удилище удобно лежало в руке. Он перебросил крючок туда, где круги, расходились по водной глади Чесапикского залива. Пеламида или морской окунь? Что бы это ни было, рыба не прикоснулась к приманке. Ничего, спешить некуда.
— Хочешь кофе. Боб?
— Спасибо, отец. — Роберт Тоуленд закрепил удилище в держателе и откинулся на спинку вращающегося кресла, установленного в самом центре на палубе баркаса типа «бостон уэйлер». Тесть Toy-ленда, Эдвард Киган, протянул ему пластмассовый стаканчик, навинчивающийся на большой термос. Боб знал, что кофе в стаканчике будет превосходным. Эд Киган, бывший морской офицер, любил кофе, особенно если к нему добавить немного ирландского виски, — такой кофе помогал открывать глаза утром и зажигал пламя в желудке.
— Неважно, холодно или тепло — так приятно уйти подальше от берега. — Киган поднес к губам чашку и сделал глоток, опершись ногой на ящик с приманкой. Оба знали, что главное — отнюдь не рыбная ловля: плаванье в заливе надежно излечивало от всех издержек цивилизации.
— Хорошо бы морской окунь вернулся обратно в залив, — заметил Тоуленд.
— И без него неплохо — по крайней мере здесь нет телефонов.
— А твое устройство вызова?
— Должно быть, оставил его в других брюках, — усмехнулся Киган. — Разведуправлению придется сегодня обойтись без меня.
— Думаешь, им это удастся?
— Но ведь военно-морскому флоту удалось. — Киган был выпускником академии ВМФ, прослужил на флоте тридцать лет, ушел в отставку и стал штатским сотрудником РУМО, Разведывательного управления Министерства обороны. В годы службы на флоте он занимался разведкой и теперь исполнял те же обязанности, имея в результате прибавку к пенсии.
Боб Тоуленд служил младшим лейтенантом на эскадренном миноносце, который базировался в Пирл-Харборе, когда встретил Марту Киган, первокурсницу Гавайского университета. Она занималась психологией, а все свободное время отдавала серфингу. Их счастливая семейная жизнь длилась уже пятнадцать лет.
— Ну, за дело. — Киган встал и поднял удочку. — Как там в Форт-Миде?
Сейчас Тоуленд служил в Агентстве национальной безопасности, АНБ, где занимался анализом собранной разведывательной информации. Он ушел с флота, когда жизнь морского офицера, прежде казавшаяся ему полной приключений, утратила для него былую привлекательность, но остался офицером запаса. Его работа в АНБ тесно соприкасалась со службой резервиста военно-морского флота. Являясь специалистом в области связи и имея ученую степень по электронике, Боб занимался анализом информации, собранной станциями прослушивания и разведывательными спутниками о России. К тому же он овладел русским и имел степень магистра филологии.
— На прошлой неделе ко мне поступили любопытные сведения, но мне не удалось убедить в их важности своего босса.
— Кто у тебя начальник отдела?
— Капитан первого ранга Альберт Редман, ВМС США. — Тоуленд следил за тем, как с рыбацкого судна в нескольких милях от них устанавливают ловушки для крабов. — Первостатейный кретин.
— Поосторожнее с такими разговорами. Боб, особенно теперь, когда тебя на следующей неделе снова призывают на службу. Берт служил вместе со мной лет пятнадцать назад. Мне нередко приходилось ставить его на место, — засмеялся Киган. — Он действительно бывает упрямым.
— Упрямым? — презрительно фыркнул Тоуленд. — Этот сукин сын такой узколобый, что даже записные книжки у него с дюйм шириной. Сначала поступила информация о новом предложении русских по контролю над вооружениями, а в среду мне попалось нечто совершенно необычное. Я сообщил ему об этом, и сукин сын просто отмахнулся. Черт побери, не понимаю, зачем он вообще просматривает новые данные, — ведь он составил свою точку зрения по всем вопросам еще пять лет назад.
— Ты не мог бы рассказать мне об этом необычном поподробнее?
— Вообще-то не имею права. — На мгновение Боб заколебался. С другой стороны, если он не может откровенно поговорить с дедом собственных детей… — Один из наших разведывательных спутников на прошлой неделе, пролетая над штабом советского военного округа, перехватил телефонный разговор, который велся по микроволновому кабелю. Это оказался доклад в Москву о расстреле четырех полковников, служивших в Закарпатском военном округе. Их приговорили к смертной казни за искажение действительного положения дел в докладах о боевой готовности своих частей. Сообщение о суде военного трибунала и приведении приговора в исполнение готовится к публикации на этой неделе, скорее всего в «Красной звезде». — Он совершенно забыл о пожаре на нефтяном комплексе.
— Вот как? — удивленно поднял брови Киган. — И что сказал Берт?
— Он заметил: «Настало время и им навести порядок в своих авгиевых конюшнях», — вот и все. Отец, я работаю не в отделе прогнозов и планирования — я не отношусь к числу идиотов, пытающихся предсказать будущее! — но мне известно, что даже русские не расстреливают людей ради собственного удовольствия. Когда Иван приводит в исполнение смертный приговор и затем во всеуслышание сообщает об этом, он хочет подчеркнуть что-то. Эти полковники не были военными комиссарами, за взятки дающими незаконную отсрочку от призыва в армию. Их расстреляли не из-за того, что они крали дизельное топливо или строили личные дачи из ворованных стройматериалов. Я заглянул в наши архивы, и оказалось, что на двух из четверых у нас заведены дела. Оба опытные боевые офицеры, оба воевали в Афганистане, оба члены партии с безупречной репутацией. Один был выпускником академии Фрунзе и даже, черт побери, опубликовал несколько статей в журнале «Военная мысль»! Но всех четверых предали суду военного трибунала за фальсификацию отчетов о боевой готовности вверенных им полков — и расстреляли три дня спустя. В ближайшие дни сообщение об этом будет опубликовано в «Красной звезде», в двух или трех номерах, за подписью «Наблюдатель» — а это означает, что происшедшее было продиктовано политическими соображениями, причем «Политическими» с большой буквы.
«Наблюдатель» — так подписывались статьи высокопоставленных советских офицеров в этой военной газете, ежедневном органе Советской Армии. Все, что печаталось на первой полосе «Красной звезды» за такой подписью, рассматривалось предельно серьезно как в Вооруженных силах СССР, так и теми, чьей обязанностью было наблюдать за происходящим в них, потому что такие статьи публиковались исключительно по указанию армейского командования и Политбюро и лишь в тех случаях, когда считалось необходимым подчеркнуть нечто крайне важное.
— Статья из номера в номер? — удивился Киган.
— Да, и это особенно интересно. Повторение в нескольких номерах означает, что они хотят, чтобы преподанный урок был усвоен всеми. Все это представляется мне весьма странным, раздутым до невероятности. У них происходит что-то непонятное. Русские, случается, действительно расстреливают офицеров и прапорщиков, но не полковников, публикующих статьи в журнале Генерального штаба, и не за то, что они фальсифицировали несколько строчек в отчете о боевой готовности своего полка. — Он глубоко вздохнул, довольный, что поделился с кем-то этим странным происшествием. Баркас плыл на юг, пересекая бегущие навстречу волны от прошедшего судна, нарушившие зеркальную гладь залива. Картина была настолько прекрасной, что Тоуленд пожалел об отсутствии фотоаппарата.
— Действительно, похоже, — пробормотал Киган.
— Что?
— Похоже на то, что ты правильно оценил случившееся в России. Это не поддается объяснению.
— Да. Вчера я остался на работе допоздна, пытаясь подтвердить — или опровергнуть — свою догадку. За последние пять лет в «Красной звезде» были опубликованы имена четырнадцати расстрелянных офицеров, из них лишь один полковник, да и то из Грузии — военный комиссар, который брал взятки за отсрочку призыва в армию. Остальные делились на три группы: один был расстрелян за шпионаж в пользу США или какой-то другой страны, трое — за нарушение воинских обязанностей в состоянии алкогольного опьянения и девять за самую обыкновенную коррупцию — продавали налево все, что плохо лежало, от бензина до компьютера. А теперь вдруг они пускают в расход четырех командиров полков, причем все они из одного военного округа.
— Попытайся объяснить все это Редману, — посоветовал Киган.
— Напрасная трата времени.
— Остальные случаи, о которых ты говорил, я вроде помню, те три, что…
— Да, это произошло во время кампании по борьбе с алкоголизмом. Слишком много офицеров являлось на службу в пьяном виде, вот они и выбрали трех для примера — pour encourager les autres. — Боб покачал головой. — Вольтеру понравились бы эти парни.
— Ты не говорил с сотрудниками разведки?
— Нет, я ведь занимаюсь проблемами военных средств связи.
— Во время ленча — по-моему, в понедельник — я беседовал с одним знакомым из Лэнгли. Он раньше служил в армии, мы давно знаем друг друга. Короче говоря, он пошутил, что у русских появился новый дефицит.
— Неужели что-то еще? — улыбнулся Боб. Дефицит был постоянным явлением в Советском Союзе. Каждый месяц там что-то исчезало с прилавков — то зубная паста, то туалетная бумага, то автомобильные «дворники», — он часто слышал об этом в столовой АНБ за ленчем.
— Да, пропали из продажи аккумуляторы и для легковых автомобилей и для грузовиков.
— Неужели?
— Вот весь прошлый месяц их невозможно стало приобрести. Сейчас масса машин стоит на приколе, аккумуляторы постоянно крадут, причем кражи приобрели такой размах, что владельцы снимают аккумуляторы и на ночь уносят с собой в квартиры. Правда, невероятно?
— Но в Тольятти… — начал было Тоуленд и замолчал. Он имел в виду огромный город-завод в Европейской части России, где производили автомобили. Строительство этого автогиганта было в свое время объявлено ударной стройкой, и в ней принимали участие тысячи мобилизованных для этой цели людей. Один из самых совершенных заводов в мире, он был создан на основе главным образом итальянской технологии. — Ведь у них там выпускается колоссальное количество аккумуляторных батарей. Неужели он тоже сгорел, а?
— Нет. Наоборот, в три смены гонит аккумуляторы. Что ты на это скажешь?
Пять минут спустя он уже ехал в своем автомобиле по Митчер-авеню, направляясь к штаб-квартире командующего Атлантическим флотом — плоскому, ничем не приметному зданию, которое раньше было больницей. Поскольку он привык вставать по утрам очень рано, Тоуленд обнаружил, что автомобильная стоянка на Ингерсолл-стрит полупуста, но он все-таки выбрал место подальше от прямоугольников, выделенных для старших офицеров, опасаясь навлечь на себя гнев какого-нибудь адмирала или капитана первого ранга.
В зале внезапно воцарилась тишина, нарушаемая только жужжанием съемочных камер. Представители западной прессы, аккредитованные в Москве, принадлежали к числу лучших в своей профессии. Умные и проницательные, честолюбивые и все как один трезво оценивающие то, что они видели в Москве, и условия, в которых их вынуждали работать, они были потрясены услышанным и молчали.
— Проклятье, — пробормотал Флинн по прошествии бесконечных, десяти секунд.
— Да уж, в преувеличении тебя тут не обвинишь, старина, — согласился корреспондент агентства Рейтер Уильям Каллоуэй. — Разве не ваш президент Вильсон говорил о том, чего стоят открытые договоры, которые заключают открыто?
— Верно. Мой дед репортером присутствовал на той конференции, где обсуждались условия заключения мирного договора. Помнишь, чем все это в конце концов завершилось? — По лицу Флинна пробежала скептическая улыбка. Он следил за тем, как министр иностранных дел выходил из зала, улыбаясь в сторону камер. — Нужно внимательно прочитать текст выступления. Поедешь вместе со мной?
— Согласен и на первое и на второе.
В Москве стоял жестокий мороз. По обочинам улиц высились сугробы. Небо казалось кристально синим, словно замороженным. К тому же в автомобиле не действовала система обогрева. Пока Флинн управлял машиной, его приятель читал вслух текст выступления министра. Проект договора занял девятнадцать страниц, включая ссылки. Корреспондент агентства Рейтер родился в Лондоне и свою работу начинал в качестве полицейского репортера, с тех пор объездил весь свет, выполняя задания редакции. С Флинном они впервые встретились в знаменитом сайгонском отеле «Каравелла», и вот уже добрых два десятка лет делились друг с другом виски и лентами для пишущих машинок. На русском морозе, пощипывающем щеки, они едва ли не с ностальгией вспоминали душную жару Сайгона.
— Но ведь здесь все чертовски справедливо, — с изумлением заметил Каллоуэй. Изо рта у него вместе с дыханием вырывался пар, как бы подкрепляя произносимые им слова. — Они предлагают приступить к сокращению вооружений с устранения уже давно существующих видов оружия, что позволит обеим сторонам заменить устаревшие пусковые установки и имеет своей окончательной целью довести общее число боеголовок до пяти тысяч, причем оставить это количество неизменным на протяжении пяти лет после трехлетнего периода постепенного сокращения вооружений. Отдельно предлагается приступить к переговорам о полном устранении тяжелых ракет и замене подвижными пусковыми установками, ограничив при этом годовое число испытательных запусков… — Каллоуэй перелистнул несколько страниц и быстро просмотрел остальные. — В проекте нет ни слова о ваших исследовательских работах, связанных со звездными войнами… Странно. Мне кажется, он говорил об этом в своем выступлении. Патрик, старина, это заявление, как ты только что заметил, настоящий динамит. Текст кажется настолько благоприятным для Запада, словно он написан в Вашингтоне. Понадобится несколько месяцев, чтобы уладить все технические проблемы, разумеется, но это исключительно серьезное предложение, и, я бы сказал, в высшей степени щедрое.
— Ничего о звездных войнах? — Флинн нахмурился и свернул направо. Может быть, это означает, что русским удалось добиться собственного прорыва в этой области? Надо будет запросить Вашингтон… — Да, Уилли, у нас сенсационная новость. Как ты намерен назвать свое сообщение? Ты не собираешься включить в название слово «мир»?
Каллоуэй только рассмеялся в ответ.
Форт-Мид, штат Мэриленд
Американские разведывательные службы, подобно разведывательным службам во всем мире, следят за сообщениями всех телеграфных агентств. Тоуленд просматривал сообщения агентств Ассошиэйтед пресс и Рейтер раньше большинства руководителей бюро новостей и сравнивал их с вариантом, передающимся по советским линиям микроволновой связи для включения в региональные выпуски газет «Правда» и «Известия». То, как истолковывались конкретные новости в Советским Союзе, должно было продемонстрировать членам партии точку зрения их руководителей.— Мы уже сталкивались с похожим предложением, — заметил начальник отдела, шеф Тоуленда. — В прошлый раз все сорвалось из-за вот этой проблемы мобильных пусковых установок. Они нужны обеим сторонам, но каждая из сторон опасается, что такие установки уже стоят на вооружении противоположной стороны.
— Но весь тон сообщения…
— Русские всегда испытывают эйфорию по поводу своих мирных предложений, черт побери! Ты ведь знаешь это. Боб.
— Действительно, сэр, но сейчас русские впервые заявили об одностороннем уничтожении подводных ракетоносцев с установками для запуска баллистических ракет, насколько я помню.
— Подводные лодки типа «янки» устарели.
— Ну и что? Русские никогда не уничтожают свое вооружение, устаревшее оно или нет. У них на всякий случай до сих пор хранятся в арсеналах артиллерийские орудия времен второй мировой войны. Это предложение означает нечто совершенно иное, не говоря уже о политических последствиях…
— Нас не интересует политика, мы говорим о ядерной стратегии, — проворчал в ответ начальник отдела. Будто это не одно и то же, подумал Тоуленд.
Киев, Украина
— Что ты думаешь по этому поводу, Паша?— Товарищ генерал, нам предстоит по-настоящему напряженная работа, — ответил Алексеев. Разговор происходил в штабе Юго-Западного военного округа в Киеве. — Нашим частям требуется интенсивная боевая подготовка. За уик-энд я прочитал больше восьмидесяти докладов, поступивших из полков по состоянию боевой подготовки в наших танковых и мотострелковых дивизиях. — Прежде чем продолжить, Алексеев сделал паузу. Тактическая подготовка и обучение всегда были слабым местом Советской Армии. Ее воинские части почти целиком состояли из призывников, проходящих воинскую службу в течение двух лет, половина этого времени уходила на то, чтобы научить солдат основам боевой подготовки и владению оружием. Даже сержантами — основе любой армии еще со времен римских легионов — здесь были те же призывники, правда из наиболее способных, отобранные для обучения на специальных курсах и потерянные для армии, как только заканчивался двухлетний срок их службы. По этой причине в Советской Армии упор делался на офицеров, которые выполняли задачи, обычно поручаемые на Западе сержантам. Профессиональный офицерский корпус Советской Армии являлся ее единственной постоянной частью, на которую можно было положиться, да и то теоретически. — Дело в том, товарищ генерал, — продолжил Алексеев, — что в настоящий момент мы не знаем, каков уровень боевой подготовки наших солдат. Все полковники — командиры полков — прибегают в своих докладах к одинаковым выражениям, без малейших отклонений. Каждый из них сообщает, что поставленные задачи по боевой и политической подготовке выполнены, потрачено одно и то же количество часов, проведены необходимые политзанятия, при стрельбах выпущено одно и то же число пуль и снарядов — представляете, отклонения не превышают трех процентов! — проведены учения именно в том объеме, какой требуется. Все выглядит совершенно одинаково.
— В точном соответствии с предписаниями командования, — заметил генерал-полковник.
— Естественно. Предписания командования выполняются точно чертовски точно! Ни малейших отклонений из-за неблагоприятной погоды. Ни малейших отклонений из-за опозданий с доставкой горючего, что за последнее время не редкость. Вообще никаких отклонений. Например, 703-й мотострелковый полк весь октябрь принимал участие в сборе урожая южнее Харькова, и одновременно каким-то образом они сумели выполнить все задачи по боевой подготовке, поставленные на тот же месяц. Плохо, что нас обманывают, но ведь обманывают-то еще и глупо!
— Не может быть, чтобы все обстояло так скверно, Павел Леонидович.
— Вы считаете, товарищ генерал, что нам позволят сделать скидку на это?
Командующий округом уставился в поверхность своего письменного стола.
— Нет. Ты прав, Паша. Насколько я понимаю, ты уже подготовил план. Расскажи-ка о нем.
— Сейчас вы готовите основные направления операции по захвату мусульманских государств. Мне необходимо совершить поездку по воинским частям, чтобы заставить командиров частей должным образом проводить боевую подготовку. Если мы хотим достигнуть поставленных перед нами целей к началу наступления на Западном фронте, нужно примерно наказать тех, кто провинился больше других. Я имею в виду четырех командиров полков. Их поведение было явно и несомненно преступным. Вот имена и перечень их проступков.
— Тут и два хороших офицера, Паша, — возразил генерал-полковник, взглянув на список.
— Все эти офицеры, товарищ генерал, охраняют наше государство. Им доверено самое дорогое, что у нас есть, — его безопасность. Они нарушили свой священный долг, обманывая государство, и в результате подвергли его опасности. — Произнося это, Алексеев, подумал, что это же самое можно сказать и о многих других людях в стране как военных, так и штатских, но тут же отбросил эту мысль. У него достаточно проблем и без того.
— Вы понимаете, какие меры будут приняты после предъявления таких обвинений?
— Да, конечно. Когда предаются государственные интересы, наказанием служит смертная казнь. Скажите, товарищ генерал, я хоть однажды солгал в отчете о боевой готовности? Разве вы сами так поступали? — Алексеев на мгновение отвел взгляд в сторону. — Я знаю, тяжело принять такое решение, и потому не испытываю от этого ни малейшего удовлетворения. Но если мы не наведем порядок среди командного состава, сколько молодых парней погибнет из-за ошибок своих офицеров? Максимальная боевая готовность требуется нам несравненно больше, чем жизнь четырех обманщиков. Возможно, существует более мягкий способ навести порядок, но мне он неизвестен. Армия без дисциплины превращается в беспорядочную разболтанную толпу. Из Ставки прибыла директива принять самые суровые меры к рядовым, отказывающимся повиноваться приказам, и восстановить влияние сержантского состава. Будет справедливым, если наказание за совершенные проступки понесут не только рядовые солдаты, но и полковники. На командирах полков лежит несравненно большая ответственность, а потому наказание их должно быть более суровым. Несколько примеров окажет благотворное влияние на восстановление дисциплины в армии.
— Поручим это Управлению главного инспектора?
— Да, так будет лучше всего, — согласился Алексеев. В этом случае, подумал он, вина будет возложена не на командование округа. — Я послезавтра вышлю проверяющих из Управления главного инспектора в эти полки. Сегодня утром наши распоряжения относительно усиления боевой подготовки прибыли в штабы всех полков и дивизий. Сообщение о наказании предателей подстегнет командиров частей и заставит их выполнять приказы с максимальной решительностью. Но даже в этом случае нам понадобятся две недели, прежде чем мы получим четкую картину, на что следует обратить особое внимание. Как только это станет нам ясно, у нас будет достаточно времени для осуществления поставленных задач.
— Как вы считаете, Павел Леонидович, чем будет заниматься командующий Западной группой войск?
— Тем же самым, надеюсь, — пожал плечами Алексеев. — Он уже запросил у нас подкрепление?
— Нет, но обязательно запросит. У нас не будет приказа начать наступление против южного фланга НАТО — такова суть намеченного прикрытия. Можно смело предположить, что часть наших лучших дивизий будет передислоцирована в Германию, возможно, и некоторые танковые бригады. Сколько бы дивизий ни было у этого дурака, он потребует еще.
— Лишь бы у нас осталось достаточно войск для захвата нефтяных промыслов, когда наступит время, — заметил молодой генерал. — Какой план, по вашему мнению, нам предстоит осуществить?
— Прежний. Разумеется, понадобится внести некоторые изменения, принимая во внимание недавние события. — Этот план был подготовлен еще до ввода советских войск в Афганистан, и теперь у армии возникло новое представление об отправке механизированных войск в районы, населенные мусульманами.
Алексеев сжал кулаки:
— Прекрасно! Нам нужно составить план операции, не зная, когда она осуществится, и не имея представления о силах, которые будут у нас для ее проведения.
— Помнишь, что ты говорил мне о тяжелой доле штабного офицера, Паша? — усмехнулся командующий Юго-Западным округом.
Молодой генерал мрачно кивнул, поняв, что попал в собственную ловушку:
— Вы правы, товарищ генерал. Спать придется уже после войны.
Глава 5 Моряки и разведчики
Чесапикский залив, штат Мэриленд
Болезненно прищурив глаза, он смотрел на горизонт. Солнце выпростало свой диск из-за зелено-коричневого побережья Восточного Мэриленда всего наполовину, лишний раз напомнив ему о том, что накануне он работал допоздна, еще позже лег, а потом встал до света, в половине пятого утра, чтобы отправиться на рыбалку. Медленно исчезающая головная боль навела на мысль о шести банках пива, выпитых, пока он сидел перед экраном телевизора.И все— таки это был первый день рыбной ловли в этом году, и удилище удобно лежало в руке. Он перебросил крючок туда, где круги, расходились по водной глади Чесапикского залива. Пеламида или морской окунь? Что бы это ни было, рыба не прикоснулась к приманке. Ничего, спешить некуда.
— Хочешь кофе. Боб?
— Спасибо, отец. — Роберт Тоуленд закрепил удилище в держателе и откинулся на спинку вращающегося кресла, установленного в самом центре на палубе баркаса типа «бостон уэйлер». Тесть Toy-ленда, Эдвард Киган, протянул ему пластмассовый стаканчик, навинчивающийся на большой термос. Боб знал, что кофе в стаканчике будет превосходным. Эд Киган, бывший морской офицер, любил кофе, особенно если к нему добавить немного ирландского виски, — такой кофе помогал открывать глаза утром и зажигал пламя в желудке.
— Неважно, холодно или тепло — так приятно уйти подальше от берега. — Киган поднес к губам чашку и сделал глоток, опершись ногой на ящик с приманкой. Оба знали, что главное — отнюдь не рыбная ловля: плаванье в заливе надежно излечивало от всех издержек цивилизации.
— Хорошо бы морской окунь вернулся обратно в залив, — заметил Тоуленд.
— И без него неплохо — по крайней мере здесь нет телефонов.
— А твое устройство вызова?
— Должно быть, оставил его в других брюках, — усмехнулся Киган. — Разведуправлению придется сегодня обойтись без меня.
— Думаешь, им это удастся?
— Но ведь военно-морскому флоту удалось. — Киган был выпускником академии ВМФ, прослужил на флоте тридцать лет, ушел в отставку и стал штатским сотрудником РУМО, Разведывательного управления Министерства обороны. В годы службы на флоте он занимался разведкой и теперь исполнял те же обязанности, имея в результате прибавку к пенсии.
Боб Тоуленд служил младшим лейтенантом на эскадренном миноносце, который базировался в Пирл-Харборе, когда встретил Марту Киган, первокурсницу Гавайского университета. Она занималась психологией, а все свободное время отдавала серфингу. Их счастливая семейная жизнь длилась уже пятнадцать лет.
— Ну, за дело. — Киган встал и поднял удочку. — Как там в Форт-Миде?
Сейчас Тоуленд служил в Агентстве национальной безопасности, АНБ, где занимался анализом собранной разведывательной информации. Он ушел с флота, когда жизнь морского офицера, прежде казавшаяся ему полной приключений, утратила для него былую привлекательность, но остался офицером запаса. Его работа в АНБ тесно соприкасалась со службой резервиста военно-морского флота. Являясь специалистом в области связи и имея ученую степень по электронике, Боб занимался анализом информации, собранной станциями прослушивания и разведывательными спутниками о России. К тому же он овладел русским и имел степень магистра филологии.
— На прошлой неделе ко мне поступили любопытные сведения, но мне не удалось убедить в их важности своего босса.
— Кто у тебя начальник отдела?
— Капитан первого ранга Альберт Редман, ВМС США. — Тоуленд следил за тем, как с рыбацкого судна в нескольких милях от них устанавливают ловушки для крабов. — Первостатейный кретин.
— Поосторожнее с такими разговорами. Боб, особенно теперь, когда тебя на следующей неделе снова призывают на службу. Берт служил вместе со мной лет пятнадцать назад. Мне нередко приходилось ставить его на место, — засмеялся Киган. — Он действительно бывает упрямым.
— Упрямым? — презрительно фыркнул Тоуленд. — Этот сукин сын такой узколобый, что даже записные книжки у него с дюйм шириной. Сначала поступила информация о новом предложении русских по контролю над вооружениями, а в среду мне попалось нечто совершенно необычное. Я сообщил ему об этом, и сукин сын просто отмахнулся. Черт побери, не понимаю, зачем он вообще просматривает новые данные, — ведь он составил свою точку зрения по всем вопросам еще пять лет назад.
— Ты не мог бы рассказать мне об этом необычном поподробнее?
— Вообще-то не имею права. — На мгновение Боб заколебался. С другой стороны, если он не может откровенно поговорить с дедом собственных детей… — Один из наших разведывательных спутников на прошлой неделе, пролетая над штабом советского военного округа, перехватил телефонный разговор, который велся по микроволновому кабелю. Это оказался доклад в Москву о расстреле четырех полковников, служивших в Закарпатском военном округе. Их приговорили к смертной казни за искажение действительного положения дел в докладах о боевой готовности своих частей. Сообщение о суде военного трибунала и приведении приговора в исполнение готовится к публикации на этой неделе, скорее всего в «Красной звезде». — Он совершенно забыл о пожаре на нефтяном комплексе.
— Вот как? — удивленно поднял брови Киган. — И что сказал Берт?
— Он заметил: «Настало время и им навести порядок в своих авгиевых конюшнях», — вот и все. Отец, я работаю не в отделе прогнозов и планирования — я не отношусь к числу идиотов, пытающихся предсказать будущее! — но мне известно, что даже русские не расстреливают людей ради собственного удовольствия. Когда Иван приводит в исполнение смертный приговор и затем во всеуслышание сообщает об этом, он хочет подчеркнуть что-то. Эти полковники не были военными комиссарами, за взятки дающими незаконную отсрочку от призыва в армию. Их расстреляли не из-за того, что они крали дизельное топливо или строили личные дачи из ворованных стройматериалов. Я заглянул в наши архивы, и оказалось, что на двух из четверых у нас заведены дела. Оба опытные боевые офицеры, оба воевали в Афганистане, оба члены партии с безупречной репутацией. Один был выпускником академии Фрунзе и даже, черт побери, опубликовал несколько статей в журнале «Военная мысль»! Но всех четверых предали суду военного трибунала за фальсификацию отчетов о боевой готовности вверенных им полков — и расстреляли три дня спустя. В ближайшие дни сообщение об этом будет опубликовано в «Красной звезде», в двух или трех номерах, за подписью «Наблюдатель» — а это означает, что происшедшее было продиктовано политическими соображениями, причем «Политическими» с большой буквы.
«Наблюдатель» — так подписывались статьи высокопоставленных советских офицеров в этой военной газете, ежедневном органе Советской Армии. Все, что печаталось на первой полосе «Красной звезды» за такой подписью, рассматривалось предельно серьезно как в Вооруженных силах СССР, так и теми, чьей обязанностью было наблюдать за происходящим в них, потому что такие статьи публиковались исключительно по указанию армейского командования и Политбюро и лишь в тех случаях, когда считалось необходимым подчеркнуть нечто крайне важное.
— Статья из номера в номер? — удивился Киган.
— Да, и это особенно интересно. Повторение в нескольких номерах означает, что они хотят, чтобы преподанный урок был усвоен всеми. Все это представляется мне весьма странным, раздутым до невероятности. У них происходит что-то непонятное. Русские, случается, действительно расстреливают офицеров и прапорщиков, но не полковников, публикующих статьи в журнале Генерального штаба, и не за то, что они фальсифицировали несколько строчек в отчете о боевой готовности своего полка. — Он глубоко вздохнул, довольный, что поделился с кем-то этим странным происшествием. Баркас плыл на юг, пересекая бегущие навстречу волны от прошедшего судна, нарушившие зеркальную гладь залива. Картина была настолько прекрасной, что Тоуленд пожалел об отсутствии фотоаппарата.
— Действительно, похоже, — пробормотал Киган.
— Что?
— Похоже на то, что ты правильно оценил случившееся в России. Это не поддается объяснению.
— Да. Вчера я остался на работе допоздна, пытаясь подтвердить — или опровергнуть — свою догадку. За последние пять лет в «Красной звезде» были опубликованы имена четырнадцати расстрелянных офицеров, из них лишь один полковник, да и то из Грузии — военный комиссар, который брал взятки за отсрочку призыва в армию. Остальные делились на три группы: один был расстрелян за шпионаж в пользу США или какой-то другой страны, трое — за нарушение воинских обязанностей в состоянии алкогольного опьянения и девять за самую обыкновенную коррупцию — продавали налево все, что плохо лежало, от бензина до компьютера. А теперь вдруг они пускают в расход четырех командиров полков, причем все они из одного военного округа.
— Попытайся объяснить все это Редману, — посоветовал Киган.
— Напрасная трата времени.
— Остальные случаи, о которых ты говорил, я вроде помню, те три, что…
— Да, это произошло во время кампании по борьбе с алкоголизмом. Слишком много офицеров являлось на службу в пьяном виде, вот они и выбрали трех для примера — pour encourager les autres. — Боб покачал головой. — Вольтеру понравились бы эти парни.
— Ты не говорил с сотрудниками разведки?
— Нет, я ведь занимаюсь проблемами военных средств связи.
— Во время ленча — по-моему, в понедельник — я беседовал с одним знакомым из Лэнгли. Он раньше служил в армии, мы давно знаем друг друга. Короче говоря, он пошутил, что у русских появился новый дефицит.
— Неужели что-то еще? — улыбнулся Боб. Дефицит был постоянным явлением в Советском Союзе. Каждый месяц там что-то исчезало с прилавков — то зубная паста, то туалетная бумага, то автомобильные «дворники», — он часто слышал об этом в столовой АНБ за ленчем.
— Да, пропали из продажи аккумуляторы и для легковых автомобилей и для грузовиков.
— Неужели?
— Вот весь прошлый месяц их невозможно стало приобрести. Сейчас масса машин стоит на приколе, аккумуляторы постоянно крадут, причем кражи приобрели такой размах, что владельцы снимают аккумуляторы и на ночь уносят с собой в квартиры. Правда, невероятно?
— Но в Тольятти… — начал было Тоуленд и замолчал. Он имел в виду огромный город-завод в Европейской части России, где производили автомобили. Строительство этого автогиганта было в свое время объявлено ударной стройкой, и в ней принимали участие тысячи мобилизованных для этой цели людей. Один из самых совершенных заводов в мире, он был создан на основе главным образом итальянской технологии. — Ведь у них там выпускается колоссальное количество аккумуляторных батарей. Неужели он тоже сгорел, а?
— Нет. Наоборот, в три смены гонит аккумуляторы. Что ты на это скажешь?
Норфолк, штат Виргиния
Тоуленд внимательно осмотрел себя в большом зеркале, позволяющем видеть человека в полный рост. Накануне вечером ему пришлось приехать сюда, и он переночевал в офицерском общежитии. Он с удовлетворением отметил, что мундир все еще годен, вот разве, что стал чуть тесноват в талии, но тут ничего не поделаешь — такова природа, правда? Награды на левой стороне груди вытянулись в жалкие полтора ряда, но зато у него был знак морского офицера, свидетельство службы на надводных кораблях, — «водные крылья». В конце концов, разве он всегда служил радистом в офицерской форме? На рукавах красовались две широкие и одна узкая нашивки капитан-лейтенанта. Тоуленд обмахнул бархоткой ботинки и вышел из комнаты, готовый в это солнечное утро понедельника отдать две недели ежегодной службы военно-морскому флоту.Пять минут спустя он уже ехал в своем автомобиле по Митчер-авеню, направляясь к штаб-квартире командующего Атлантическим флотом — плоскому, ничем не приметному зданию, которое раньше было больницей. Поскольку он привык вставать по утрам очень рано, Тоуленд обнаружил, что автомобильная стоянка на Ингерсолл-стрит полупуста, но он все-таки выбрал место подальше от прямоугольников, выделенных для старших офицеров, опасаясь навлечь на себя гнев какого-нибудь адмирала или капитана первого ранга.