Клименко Анна. Лабиринт Сумерек

Анна Клименко
Лабиринт Сумерек

ПРОЛОГ

   В году восьмисотом от сотворения Эртинойса, в час, когда вечерняя звезда одинокой слезой блеснула на восточном краю неба, в свободный город Альдохьен на крупном щере въехала путешественница.
   Она была женщиной из народа ийлуров, высокая и крепкая телом, как и все дети Пресветлого Фэнтара. Да и не отличалась она ничем от сотен подобных ей, разъезжающих по дорогам Эртинойса, разве что длинные волосы, заплетенные в тугую косу, были приметного синего цвета.
   В то же самое время из города выходил торговец щеровыми шкурами. Он направлялся к границе Алхаима за товаром, незадолго до того вдрызг разругался с супругой и оттого был сердит на всех женщин под этими небесами. Сей прискорбный факт, однако, не помешал ему с интересом рассмотреть незнакомку, и он пришел к выводу, что девица приехала из Гвенимара, только там вошло в обычай расшивать бусинами шаровары, а на шнуровку безрукавки цеплять глупые кисточки.
   – Ну и времечко настало, – буркнул торговец и с интересом взглянул на незатейливое ожерелье путешественницы. Уж очень зазывно поблескивал полированный агат из глубокого выреза. – Девки сходят с ума и отправляются шастать по дорогам. Что дальше-то будет?
   Затем взгляд его мимоходом скользнул по крепкому бедру женщины, задержался на простых кожаных ножнах…
   – Наемница, – сообразил торговец, – тьфу! Что за времечко…
   После этого он занялся изучением щера и подсчетом выручки за такую красивую шкуру, словно расписанную тонкими черными полосами.
   А чуть позже они разминулись. Ийлура въехала в город. Торговец, все еще оглядываясь и поминая недобрым словом тот день, когда взял соседскую дочку в жены, уныло побрел дальше.
   …Минуя арку ворот, женщина ловко швырнула пошлину в большую медную кружку. Та ответила благодарным звоном и разбудила дремлющего на посту седого элеана, который вот уже десять лет не мог летать из-за сломанного в давнем бою крыла. Элеан спохватился, кряхтя поднялся, но только и успел, что крикнуть вдогонку:
   – Эй, эй! А ну говори, зачем едешь в свободный Альдохьен?
   Ийлура обернулась, блеснули в потемках зеленые кошачьи глаза:
   – По личному делу, почтенный!
   И, звонко рассмеявшись, хлестнула щера.
   Элеан долго смотрел ей вслед, до тех пор, пока наездница не скрылась за поворотом.
   – Много вас тут шастает, – буркнул он и передразнил: – По личному делу, да! Так я и поверил! Оторва…
   Вернувшись на свое место, элеан сделал внушительный глоток из старенькой и верной фляжки. Прикрыл глаза, надеясь снова задремать, но сон не шел. Зато примчались незваными гостями воспоминания – о той последней битве, где он вместе с крылом навсегда лишился надежды когда-нибудь взлететь и прикоснуться к жемчужным облакам.
   …Синеволосую ийлуру звали Эристо-Вет. Или Эристо, по старому гвенимарскому обычаю принято было скрывать вторую часть имени.
   Она въехала в свободный город Альдохьен, что отстроили не так давно на самой границе Диких земель. Первые поселенцы пришли сюда лет через пять после того, как вновь ожил Храм Шейниры; торговать с Верховным жрецом синхов было чрезвычайно выгодно, особенно если дело касалось рабов. Выросли, как грибы, храмы богов-покровителей, вокруг толкались боками дома – самые разные: и деревянные, и каменные, на сваях и уходящие глубоко под землю, насколько позволяла близость подпочвенных вод. Впрочем, было бы глупо удивляться этому разнообразию, ведь жили в Альдохьене и крылатые элеаны, и ийлуры, и кэльчу, и даже синхи.
   Эристо проехала по достаточно широкой и непомерно грязной улице города, задержалась на минутку у лотка торговца вафлями – исключительно для того, чтобы спросить дорогу. Затем, в точности следуя полученным указаниям, свернула в проулок и пустила щера мелкой рысью, пока не уперлась в сложенное из бревен неуклюжее строение. Еще не успевшая поблекнуть вывеска сообщала, что местечко называется «У Отступника».
   Ийлура усмехнулась, покачала головой. Да, все это было в Эртинойсе, и не так давно. Старый жрец Шейниры, сумевший силой веры заточить покровительницу синхов, и Избранный, судьбой которого была дорога к Темному Храму. Не в силах простого смертного бороться с богиней; Отступник был убит, а в Храме появился новый Верховный жрец по имени Элхадж. С той поры многое изменилось в Эртинойсе, и Эристо-Вет не была уверена, что в лучшую сторону.
   …Внутри таверны царили мир и согласие, что само по себе было редкостью для подобного заведения. Посетителей – раз-два и обчелся: коренастый кэльчу в углу за кружкой пива, два молодых элеана… Но не они были интересны ийлуре, она приехала в Альдохьен вовсе не ради этих случайных смертных, которых она вряд ли еще когда встретит. Взгляд Эристо-Вет заскользил дальше, по одинаковым, темным от въевшейся грязи столешницам, по закопченным стенам, и остановился на занятной троице в дальнем углу трапезной.
   Там, словно королева на троне, восседала молодая ийлура в щегольском платье из темно-синего бархата с белым кружевным воротником. Шелковый тюрбан составлял великолепную пару воротнику и был украшен булавкой с изумрудом – Эристо-Вет подумала, что от такого камешка не отказался бы ни один из ныне живущих владык. На тонких и бледных пальцах женщины вызывающе сверкали перстни. А сопровождали эту особу два крепыша в черненых латах и шлемах, закрывающих левую половину лица.
   Эристо-Вет невольно завела руку за спину и быстро начертила в воздухе охранный знак Бога-Покровителя: она нашла тех, за кем ей надлежало присматривать. Темная ийлура из Храма Шейниры и сопровождающие ее храмовые стражи, несчастнейшие из смертных – ибо нет ничего страшнее, чем забыть себя и стать послушными куклами в руках Темной Матери всех синхов. Лица их были прикрыты оттого, что Верховный жрец клеймил каждого стража знаком Шейниры, и печать эта, явившись из тьмы, не любила дневного света.
   – Что будем заказывать, милочка? Не стой столбом, не то, клянусь всеми богами, я умру от старости, дожидаючись от тебя слова.
   Ийлура вздрогнула, обернулась и в первое мгновение не увидела никого. Затем, сообразив, опустила взгляд: в двух шагах от нее нетерпеливо переминался с ноги на ногу старый кэльчу, коренастенький, плотный, как чурбачок, и воинственно топорщил белые костяные пластины – то, чем бог Хинкатапи заменил своим детям волосы.
   – Только что изжарил щеров окорок, – заверил он Эристо-Вет, – не желаешь?
   – Желаю. – Она снова поглядела на темную жрицу.
   Молодая, красивая. На вид – ни дать ни взять аристократка откуда-нибудь из Алхаима, одна из тех, что всю жизнь проводят сидя в высокой башне. Кожа такая белая, что светится в потемках, а в рассыпавшихся по плечам рыжих волосах прыгают кровавые искры – отблески огня в камине.
   – Пить что будем? – Было похоже на то, что хозяин заведения решил восполнить недостаток посетителей стоимостью заказа.
   – Воду.
   И Эристо-Вет, прошагав через весь зал, развязно плюхнулась за стол неподалеку от темных. Храмовые стражи покосились на нее, один даже схватился за меч – но рыжеволосая ийлура рассеянно положила пальчики ему на локоть, и воин сразу поник, съежился, даже стал казаться меньше.
   «Интересно, зачем темнаяпонадобилась Альбрусу? – подумала Эристо-Вет. Пока не принесли заказ, она старалась делать вид, что разглядывает потолок. Но все же, волей-неволей, посматривала на соседку. – Следовать за ней, куда бы она ни отправилась… Хотелось бы знать зачем…»
   Подавальщица, ийлура лет пятнадцати, с размаху грохнула об стол подносом, так, что содержимое его подпрыгнуло и жалобно звякнуло. Затем, видя, к кому приковано внимание Эристо-Вет, зло прошипела:
   – С самого утра здесь сидят… Ничего не едят, не пьют… Не к добру, да хранит нас Пресветлый Фэнтар!
   Темная ийлура вздрогнула и обернулась, уставилась неподвижным взглядом на девчонку, отчего та пискнула и умчалась на кухню. Глазищи у жрицы Шейниры были – упаси Фэнтар ночью приснятся – такие черные, что тонул во тьме вертикальный ийлурский зрачок.
   Эристо-Вет посмотрела вслед убегающей девчонке и спокойно принялась за жаркое. Она нашла их, теперь оставалось только присматривать,как изволил выразиться метхе Альбрус. А что будет дальше – сие только богам ведомо, да еще Великому Дракону.
   Уплетая мясо, великолепно зажаренное и перед этим, скорее всего, вымоченное в кислом вине, ийлура терпеливо ждала. Побери Шейнира этих темных и убереги Фэнтар от козней Темной Матери синхов… Мясо и вправду было приготовлено знатоком дела.
   …В трапезную вошел посетитель – теперь уже в длинной рясе послушника из Храма Фэнтара. Молодой, с жиденькими волосами, забранными в крысиный хвостик сзади, и с бледным неприметным лицом. Хотя – нет. Как раз-таки лицо можно было легко запомнить благодаря большой, словно фасолина, бородавке под правым глазом.
   Ийлур быстро огляделся и семеня поспешил прямиком к темной жрице. Эристо-Вет удивленно моргнула – вот это новости! Мальчишка из Храма Пресветлого – и к темной перебежчице? Воистину здесь, в этой богами забытой таверне, происходило нечто весьма интересное!
   Она отхлебнула из кружки, прикрыла глаза, всем своим видом показывая – мол, мне все равно, что здесь творится, и вообще, я даже не смотрю…
   – Он не мог приехать, – скороговоркой выпалил послушник, – но просил передать тебе вот это.
   Тонкие пальцы темной легли на пухлую книжечку.
   – Благодарю. Надеюсь, ты будешь вознагражден по возвращении? В любом случае, да пребудет с тобой Мать всех синхов.
   Эристо-Вет едва не поперхнулась водой. Похоже, этой жрице не было чуждо чувство юмора: послушник вздрогнул, коленки затряслись под рясой – как только в обморок не грохнулся от страха.
   – С-спасибо, – заикаясь, он уже пятился, быстрее и быстрее, к выходу, не забывая осенять себя оберегающими знаками Пресветлого Фэнтара. Хлопнул дверью и исчез в прохладных сумерках осени. А жрица Шейниры, ухмыльнувшись, принялась разглядывать книжицу. Нетерпеливо открыла, полистала; пальцы ее бережно скользили по исписанным страницам, пальцы ийлуры, не привычной к обращению с оружием, но проводящей все свои дни и ночи за чтением.
   – Пойди, принеси свечу, – негромко сказала она храмовому стражу, – ничего не вижу в этой берлоге.
   Эристо-Вет снова принялась за мясо. Похоже, у Альбруса было чутье на любопытные истории… Темная ийлура и послушник из Храма Фэнтара.
   «И что же будет дальше?»
   Она улыбнулась при виде стража, несущего громоздкую масляную лампу.

* * *

   …Старик сидел под деревом.
   Он только что проснулся и теперь, зябко кутаясь в обрывок мешковины, щурился на утреннюю зарю. По небу словно разлили густой малиновый сироп, в котором молочными хлопьями плавали облака. На западе в синей дымке тлела последняя звезда. А под небесами вздымались, топорщились и сталкивались друг с другом аспидно-черные базальтовые глыбы. Такая же неживая, каменная и сводящая с ума чернота заменяла землю.
   Старику было не привыкать. К тому же ему дозволялось иногда покидать свой дом, чтобы взглянуть на истинный Эртинойс. Но он был так немощен, что едва хватало сил добрести до выхода. Так что большей частью старик продолжал сидеть под деревом и, закрыв глаза, смотреть чужие сны; здесь, в тени священного древа, это давалось легко. Все равно что протянуть руку и коснуться холодного ствола. Или обратиться с молитвой к Богу Сумерек, Всевеликому Санаулу.
   Из-за лиловой кромки неба выкатился шарик солнца – раскрасневшийся после сна – и поплыл по сини, отмывая румянец и набираясь золотого сока. В расселинах Сумеречного хребта собирался туман, сползал все ниже и ниже, оставляя влажные следы на камнях. Медленно, неохотно просыпались горы, и старик слышал эхо бьющихся сердец и чувствовал отголоски жизни – как будто по лицу прыгали солнечные зайчики…
   Он закрыл глаза.
   «Ты слышишь меня, Сумеречный Отец? Знаю, что слышишь. Но молчишь. Ты ведь Бог и должен понимать, чего я хочу, ведь так? Ну так отчего же ты не даешь мне просимое? Ведь это так… просто для тебя. Дай мне силу – или дай уйти, покинуть и Сад и Эртинойс. Я слишком стар и слаб. Все, на что меня хватает, – это мелкие пакости вроде кошмарных снов. Да еще твои неудавшиеся дети по-прежнему послушны моей воле. И тварьв придачу, но она тоже стара и слаба. Что я смогу сделать, когда сокровищу будет угрожать опасность?
   Молчишь. Что ж, я понимаю. Ты не можешь ничего изменить, кроме того, что позволено. Но ты хотя бы мог ответить мне, дать знак, что ты по-прежнему меня слышишь и что я, как и раньше, твое возлюбленное дитя…»
   По коричневым, изрезанным морщинами щекам потекли слезы, но старик не хотел – да и не мог их удерживать.
   Что еще остается, когда нет больше ни сил, ни былого могущества? Правильно, только печаль и унылое ожидание конца, которого, судя по всему, не будет до тех пор, пока плывет в холодной пустоте вечности сам Эртинойс.
   Он потер кулаком глаза… Впору самому оборвать собственное жалкое существование, но – он не смел.
   «Я ненавижу тебя, Отец. Неужели, даже зная это, ты ничего не скажешь?»
   За спиной раздался тихий хруст, словно лопнула кожура переспелой дыни, в затылок повеяло холодком.
   Старик не стал оборачиваться, он знал, чтоувидит.
   «Враги могут прийти сюда. А ты, ты… по-прежнему хранишь молчание… Проклятье! Законы Эртинойса – это жалкая отговорка для того, кто всегда их презирал».
   Он сидел под священным древом и щурился на расстилающуюся покуда хватало взгляда черную долину. Над ней веселой синевой плескалось небо, и мохнатый клубок солнца перекатывался с боку на бок, забираясь все выше и выше.
   «Но что ты будешь делать, Отец, если твой народ останется без сокровища?..»

Глава 1
БЕГЛЕЦ

   Лан-Ар, с трудом переводя дыхание, прислонился к стене. Мысли бестолково прыгали, метались под стенками черепа и сплетались в цветистый клубок – не разобрать, что где. Лан-Ар только стиснул зубы. Ему хотелось плакать от собственного бессилия изменить происшедшее, а затем пасть ниц перед Настоятелем Храма и молить о пощаде.
   – Но я же ничего не сделал? – Ийлур не заметил, как произнес это вслух.
   «Зачем же тогда убежал?!!» – сдержанно поинтересовался воображаемый Настоятель.
   Лан-Ар зажмурился так крепко, что выступили слезы. Ой, какой дурак, иного и не скажешь! Зачем улизнул из Храма, когда надо было поспешить к Верховному и рассказать обо всем, что видел?
   «Но уже поздно, поздно… Они точно думают, что это моих рук дело! Потому что невиновные не бегут, это точно».
   Ну а теперь? По закону, когда раб убивает хозяина, его надлежит расчленить заживо и сжечь, дабы другим было неповадно. Наверное, именно поэтому Лан-Ар, увидев обнаженное тело хозяина на полу кельи, испугался. Ему тогда показалось, что никто не поверит презренному рабу и вся тяжесть вины сразу ляжет на него… Неслыханная глупость, рожденная страхом за собственную шкуру. А расплата за нее будет такой, что согласишься скорее спрятаться в Шейнировом царстве тьмы, если только ты не полный дурак и не убежденный мученик.
   Ийлур потер слезящиеся глаза. Перед мысленным взором все еще стояла картина, увиденная на рассвете. Хозяин требовал, чтобы каждый день ранним утром Лан-Ар приносил в келью свежий чай. Лан-Ар, который спал там же на полу, отлучился за чашкой и чайником, задержался, чтобы натаскать воды. А когда вернулся, то…
    Хозяин лежал на циновке посреди кельи. Совершенно голый, хотя за час до этого он был в рясе, как и положено посвященному. Голова ийлура была запрокинута назад, и как раз под подбородком словно открылся второй рот. Аккуратный черный провал, весь в сгустках крови, и по циновке тоже расплылось темное вязкое пятно. В кулаке хозяин сжимал серебряную цепочку с брелоками, дешевое украшение, коими любят щеголять шлюшки с дворцовой площади.
   Черное вязкое нечто тогда заполнило сознание Лан-Ара. Он стоял, беспомощно сжимая в руках поднос с чаем, и смотрел, смотрел… Мысли тонули в желейной темноте, и он ничего не мог с собой поделать. Словно со стороны увидел себя: в серой застиранной рясе, побледневшего, коротко остриженные волосы торчат во все стороны смоляными рожками, а пальцы мертвой хваткой впились в деревянные ручки подноса, будто это – спасение. И откуда-то всплыла мысль: Настоятель Храма непременно решит, что раб убил своего хозяина. Воображение тотчас же подсунуло столь наглядное зрелище собственной казни, что Лан-Ар выронил поднос, на подгибающихся ногах выскользнул за дверь и, воспользовавшись утренним затишьем, никем не замеченный покинул Храм Пресветлого Фэнтара.
   «Что же теперь будет?»
   Он приник пылающим лбом к прохладной каменной кладке, все еще надеясь привести мысли в порядок. Нужно было что-то предпринимать, но что? На шее – бронзовый ошейник раба, в спину дышит погоня, отряженная Настоятелем. И он совершенно один в Хатране, приграничном городе королевства Алхаим. Ни друзей, ни денег.
   – Фэнтар, помоги мне, – прошептал по привычке ийлур, но тут же осекся. Зачем обращаться к богу, который не отвечает на твои молитвы? Ведь именно так и становятся храмовыми рабами послушники; сам Лан-Ар тоже начинал свой путь послушником, но затем выяснилось, что Отец-Покровитель не слышит юнца, и вот итог.
   Перед глазами все поплыло. Грязные стены, залитая помоями улочка, тощая кошка, расположившаяся на гнилом пне…
   «Только не хватало грохнуться в обморок, точно девица на выданье». – Лан-Ар отлепился от спасительной стены.
   Нужно было… что-то делать. Куда-то идти, чтобы храмовые ищейки потеряли след. Туда, где его не найдут, как бы ни искали…
   «Зря я убежал, – в который раз подумал Лан-Ар, – надо было пойти к Настоятелю и все рассказать. Но теперь, теперь наверняка никто не поверит».
   – Эй, ты! А ну с дороги!
   Ийлур едва увернулся от тележки, груженой овощами. Торговец, молодой и оттого нахальный кэльчу, обернулся, презрительно плюнул себе под ноги:
   – Иди, придурок, в Храм – там тебе самое место!
   Тележка, вызывающе поскрипывая, покатилась дальше.
   А на Лан-Ара, как ни странно, грубый окрик подействовал отрезвляюще. В голове начало проясняться, коленки перестали мерзко дрожать, и сердце забилось ровнее.
   Он согнал кошку с пенька, уселся на него сам и задумался.
   Поздно менять то, что уже сделано; теперь стоило подумать о том, как хотя бы остаться в живых и не попасть к храмовым мастерам дознания.
   «А для этого мне надо убраться из города».
   Лан-Ар прищурился на осеннее небо – ярко-синее, в позолоченной рамке древесных крон. Пушистое облако, казалось, повисло на шпиле Храма Пресветлого Фэнтара, Отца-Покровителя всех ийлуров. На юг, в Дикие земли, тянулся едва видимый с земли клин гусей.
   «Мне самая дорога туда, где Храм не имеет такой силы, как здесь», – заключил про себя ийлур.
   Он потрогал ошейник – от него тоже нужно избавиться, и чем скорее, тем лучше. Но как? Самому не распилить, а в первой же кузне найдется доносчик, который помчится в Храм… Лан-Ар подтянул шнуровку на вороте, чтобы бронзовый обод не бросался в глаза, и хмуро потер гладко выбритый подбородок. Вот оно, то, что ему сейчас не спрятать под тряпками: свободные ийлуры носили бороды, причем бороды самые разные – и клинышком, и лопаткой, а северяне вообще предпочитали заплетать косички. Рабам предписывалось бороду сбривать, равно как и коротко стричь волосы. Надо признать, погибший хозяин Лан-Ара строго следовал этим правилам. Да и вообще посвященный проявлял заботу о своем невольнике – начиная с ежедневных тренировок, чтобы тело не забыло, как обращаться с оружием, и заканчивая странным рисунком, нанесенным на кожу.
   Ийлур тихо выругался и поднялся с пня. Тощая кошка тут же вновь заняла свое законное, как она считала, место, окинула Лан-Ара недобрым взглядом и принялась умываться.
   Нужно было уходить из города. Но он вдруг представил себе, как – в лучшем случае – доберется до ворот, худой, бритый и коротко остриженный парень, да еще и в храмовой рясе, как его окликнут с одним-единственным вопросом: а куда, собственно, навострил снегоступы раб Пресветлого?.. Во рту вновь собралась горечь. Как в то мгновение, когда Лан-Ар осознал, что хозяин его убит и в келье все вверх дном, словно что-то искали…
   – Прекрати, – процедил он зло, пытаясь унять свою трясущуюся от страха половину. Другая, как ни странно, была полна холодной решимости вырваться. – Прекрати… В конце концов, ты еще на свободе.
   И, не теряя более ни минуты, Лан-Ар накинул на голову капюшон, сложил благочестиво на груди руки и побрел по пустому переулку, делая вид, что просто идет по важному делу.

* * *

   Боги Эртинойса, похоже, были вовсе не против того, чтобы Лан-Ар сбежал. Может быть, даже сам Фэнтар, отложив в сторону свой Молот Света, проникся сочувствием к ничтожному рабу и одним мановением руки подбросил Лан-Ару веревку с вывешенным на просушку бельем. Ийлур не стал долго раздумывать; одного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – никто за добром не присматривает. Он быстро сдернул первые попавшиеся штаны, мятую и латаную рубаху, а затем, скомкав и зажав под мышкой добычу, двинулся дальше, по-прежнему изображая погруженного в собственные мысли служителя Храма. Позже, втиснувшись в вонючую щель между домами, Лан-Ар сбросил рясу и облачился в новую одежду; теперь получилось нечто похожее на раба свободного землепашца. Именно раба, потому как даже самый распоследний нищий носил бороду и длинные волосы.
   «Но так я уже хотя бы не похож на храмового невольника», – подумал ийлур. И на всякий случай вознес благодарную молитву Фэнтару, хоть еще ни разу бог ему и не ответил.
   Тем временем пустынный переулок влился в чуть более оживленную улицу. Здесь по-прежнему воняло помоями, платья женщин были слишком вызывающими, а мужчины сильно напоминали Лан-Ару оголодавших волков. Он ссутулился и, стараясь ни на кого не глазеть (упаси Фэнтар, еще будет расценено как оскорбление!), поспешил вперед. До городских ворот оставалось каких-нибудь пара часов блужданий по таким вот зловонным кварталам. Неприятно, конечно, даже для храмового раба, но соваться в более людные места Лан-Ар не хотел – потому что там обязательно будут сновать храмовые ищейки.
   …Ийлур не дошел до следующего проулка. Хозяева этих мест все-таки не удержались при виде беззащитного на вид прохожего и напали первыми. Хотя началось все довольно безобидно – дорогу преградил одноглазый верзила с длинной бородой неопределенного цвета и такими же сальными волосами.
   – Монетки не будет?
   Лан-Ар остановился перед ийлуром, развел руками:
   – Ты же видишь, почтенный, что я – несчастный раб.
   Краем глаза Лан-Ар уже заметил, что сбоку неторопливо заходит неряшливого вида элеан, а от угла покосившегося и вросшего в землю дома семенит кэльчу.
   – Но хозяева могут отправить раба с поручением, снабдив монетой, – поучительно заметил одноглазый. – Выворачивай карманы, ублюдок, пока мы не развесили твои кишки по забору.
   – У меня ничего нет, – упрямо пробубнил Лан-Ар.
   И это было сущей правдой; жаль только, что ему не поверили.
   …Сила жреца Пресветлого Фэнтара – в молитве. Чем могущественнее жрец, тем быстрее он может призвать на помощь силу битв, даруемую отцом всех ийлуров, и тем труднее одолеть его в бою.
   Ходили слухи, что Настоятелем Храма становится ийлур, который может призывать божественную силу одним движением мысли, даже не прибегая к словесным формулировкам. Но молитвы молитвами, а все послушники Храма начинают свой долгий путь служения с тяжелой учебы – ибо что может быть страшнее для врага, чем собственные силы и умения, приумноженные волей Бога?
   К сожалению (и по недосмотру богов), бывает и так: рождается в Эртинойсе ийлур, начисто лишенный дара призывать силу своего Отца-Покровителя. Тогда бедняге не остается ничего, как рассчитывать только на себя, и порой даже случалось, что такой вот «неодаренный» одерживал победу над «одаренным», выигрывая как раз те мгновения, кои требовались счастливчику для молитвы.
   Сила и умения Лан-Ара были приумножены отчаянием. А еще – сознанием того, что Пресветлый Фэнтар никогда не услышит его зов и никогда не дарует столь вожделенную в Храме силу битв. Поэтому первым в грязь улегся одноглазый, вопя и хватаясь за сломанное запястье.
   Лан-Ар повернулся к элеану: этот уже не был столь опасен. Призывать силу битв могли только ийлуры, элеаны же и кэльчу были отмечены иными божественными умениями.
   Впрочем, элеан не спасовал: рванул из-за голенища внушительного вида нож, сделал первый выпад, от которого ийлур уклонился. Стараясь не упускать из виду кэльчу, у которого в руках откуда ни возьмись, появилась тяжелая дубинка, Лан-Ар попытался развернуться так, чтобы в любой момент рвануть прочь со злосчастной улочки; теперь оба противника были на виду. И не только они, ийлур прекрасно видел нестройный ряд покосившихся, подгнивших хижин. А из окна ближайшей скромно высунулся самострел; толстая стрела глядела прямо в грудь Лан-Ару.
   Он резко присел, ощущая, как напряглись, почти разрываясь, сухожилия. Смерть пронеслась со свистом, пригладив волосы на макушке; из оконца донеслась забористая брань. И Лан-Ар, напоследок отвесив элеану зуботычину, побежал.
   Слыша за спиной свист и улюлюканье, поскальзываясь поминутно в жидкой грязи, замешанной на помоях, ийлур втиснулся между двумя шаткими хижинами, проложил себе путь через горы мусора и, разорвав на плече рубаху, упал в громадную лужу уже на другой столь же омерзительной улочке. Подняв тучу брызг и обдав кого-то, судя по возмущенному воплю, зловонной водицей.