Костейн Томас. Наследники Великой Королевы

   Убить его мог любой из тех тысяч людей, которые пострадали от его рук, а городские власти были только рады, что избавились от него. Я должен был встретиться с ним и теперь испытал невольное чувство облегчения в связи с тем, что мне не придется этого делать. Потом внезапно я понял, что его место тут же будет занято другим.
   — А кто станет новым Хозяином? — поинтересовался я.
   Все сходились в едином мнении — им должен был стать Ник Бил.
   Кто-то сообщил, что видел Ника в Вест Чипе прошлой ночью.
   — Он был разодет в пух и прах и с ним был десяток зловещего вида молодцов.
   «Значит именно он организовал это убийство», — сказал я сам себе.
   Петляя по лабиринту кривых улиц Лондона я не без труда нашел высокое здание, расположенное рядом с Паултри. Это было весьма претенциозное строение с цветными витражами и мраморной колонной для привязи лошадей перед дверью. Я прошел через высокую сводчатую арку и оказался в зале для ожидания, где и попросил служителя сообщить о моем приходе сэру Сигизмунду Хиллу. Служитель предложил мне сесть на скамью, стоящую вдоль стены. На ней сидели двое мужчин, разительно непохожих друг на друга.
   Я наблюдал за ними, пока ожидал своей очереди. Один из них явно был капитаном. Об этом свидетельствовала его темная, как у араба кожа и уверенный вид человека, который привык командовать. Второй уже немолодой тучный человек в темно-красном кафтане, несомненно был горожанином. Он все время как-то беспокойно поглаживал пальцами свой внушительный живот. Оба не переставая о чем-то перешептывались. Казалось, их снедала какая-то общая тревога.
   Я лишь сказал служителю, что прибыл с юга. Вскоре он возвратился и сделал мне знак следовать за ним. Мы проследовали в прекрасно убранную палату с высоким окном, эркером выходившим во внутренний дворик. Сэр Сигизмунд вышел из-за своего длинного письменного стола и пошел мне навстречу, приветливо улыбаясь. В руках он держал распечатанное письмо.
   — Я ожидал вас, мой мальчик, — приветствовал он меня, — ровно десять минут назад я закончил чтение письма, в котором сообщалось о вашем скором приезде. Какие замечательные новости! Какая блестящая победа! В это просто трудно поверить.
   Я был немало удивлен тем, что какое-то письмо опередило меня, но ничего не сказал, так как ни о чем, кроме нашей победы сэр Сигизмунд сейчас говорить просто не мог. Его глаза светились счастьем.
   — Как нам нужна была такая победа! — воскликнул он. — Подумать только — шесть против двадцати! Словно прежние времена вернулись! Расскажите мне об этом поподробнее.
   Слушал он меня с необычайным вниманием, буквально впитывая каждую деталь.
   — Великолепно, — вскричал он, когда я закончил. — Это вполне можно сравнить с победой над Армадой. Средиземное море снова будет свободно для мореплавания. Это отличная новость для наших торговых компаний. Ах Уорд! Вы сделали для нас даже больше, чем обещали! — Он с воодушевлением хлопнул меня по спине.
   — Я должен немедленно сообщить эту новость своим друзьям, а уж они постараются сделать ее достоянием гласности. Сегодня утром члены Тайного Совета соберутся для обсуждения проблем, связанных с флотом. Представляю, какие физиономии они скорчат, когда весь Лондон станет праздновать эту победу.
   — Я не понимаю, каким образом вы получили это известие, — сказал я, когда его радость и возбуждение немного улеглись.
   — Уорд послал мне письмо, с тем же судном, на котором вы добрались до Марселя, — объяснил он. -Однако вы там задержались по делам, а оно было отправлено сразу. И все равно вы почти догнали его.
   Я все еще не был удовлетворен.
   — Но кто доставил его?
   Сэр Сигизмунд понизил голос до доверительного шепота.
   — Вы что-нибудь слышали о Частной Почте? — спросил он. — Она была учреждена иностранными купцами, живущими здесь, в Англии, для того, чтобы своевременно быть в курсе событий, происходящих на континенте. Примерно тридцать лет назад она была упразднена. Я всегда считал, что подлинной причиной ее запрещения было недовольство чиновников старой королевы. Ведь таким образом они лишились возможности предварительно просматривать эти письма. Как вам возможно известно, наиболее важные из них непременно попадали на стол Уолсингама ^[53]. Коммерсантам, естественно, не понравилась эта отмена их привилегий, и они нашли способ сохранить прежние каналы связи, минуя бдительное око правительства. Курьеры из Брюсселя и с юга доставляют письма во Францию, а затем способами, о которых я не желал бы распространяться, переправляют через Ла-Манш. Я уже много лет как пользуюсь этой почтой. Разумеется, я сообщил вам об этом в конфиденциальном порядке.
   Я сообщил ему и остальные новости. Когда я рассказал ему о похищении Кристины, он мрачно покачал головой.
   — Джон, должно быть, сильно переживает, — сказал он. — Сомневаюсь, что ее удастся найти. Слишком хорошо знаю я тунисцев. Не исключено, что сам бей хочет украсить ею свой гарем. Он большой ценитель белых женщин. Он даже имел наглость как-то попросить меня посодействовать ему в этом.
   — Джон перевернет весь город сверху донизу, — сказал я.
   Он покачал головой.
   — Будем надеяться на лучшее. Но я успокоюсь лишь тогда, когда она будет в безопасности.
   — Я прибыл сюда из-за письма, которое вы написали Джону.
   Он широко улыбнулся.
   — Да-да, я знаю. Думаю, теперь вам можно сообщить всю правду. Джон полагает, что вы выполнили свой долг и должны вернуться домой, пока у вас еще есть шанс. Он пишет, что пытался уговорить вас, но встретил отказ. И тогда он решил прибегнуть к хитрости.
   Я тупо посмотрел на него.
   — Не понимаю, сэр.
   — Он придумал предлог для того, чтобы вы вернулись.
   — Вы хотите сказать, что необходимости в моем приезде не было? Что мне здесь нечего делать?
   — Не волнуйтесь, работы вам хватит. И очень важной работы, мой мальчик. Но Джон вовсе не хотел, чтобы в Англии вы бы подверглись риску ареста по обвинению в государственной измене. Он, однако, понимал, что вы откажитесь покинуть его, если опасность грозящая зам в Англии не будет столь же велика и реальна, как подле него. Не нужно так огорчаться. Уверяю вас, он сделал это из лучших побуждений.
   Я был потрясен и никак не мог поверить, что Джон руководствовался именно этими соображениями. Не объяснялись ли его действия тем, что он желал избавиться от человека, сеющего смуту среди команды? У меня было очень неприятное чувство, что дело обстояло скорее всего так.
   — Значит в Англии не существует противодействия политике короля? И стало быть все это было сделано для того, чтобы спасти меня?
   — Противодействия и недовольства хватает, — заявил сэр Сигизмунд. — Все, что говорил Джон — правда. Я обрисовал ему объективную ситуацию, которую мы имеем. Другое дело, что он не хотел посылать вас сюда с миссией, которая серьезно угрожала бы вашей безопасности. А если бы он так поступил, то вмешался бы я сам.
   — Теперь мне ясно, что он хотел избавиться от меня, — сказал я.
   Он внимательно посмотрел на меня.
   — Что заставляет вас так считать?
   Мне было трудно найти подходящие слова.
   — Дело в том, что вам известно далеко не все, сэр Сигизмунд. Я едва не поднял мятеж на корабле. Джон простил меня, но… Я уверен, он решил, что мне лучше возвратиться в Англию.
   — Мне известно о событиях на корабле. Джон подробно написал об этом. И о других вещах тоже. Мне кажется, вы не очень хорошо себе представляете, с какой любовью и заботой он к вам относится. У него не было никаких других причин желать вашего отъезда, кроме стремления избавить вас от судьбы, которая грозит ему самому.
   — Я знаю, что сильно разочаровал его.
   — Роджер, если бы вы прочитали то, что он пишет о вас, вы бы так не думали. Он считает, что именно вы спасли флот и проявили величайшее мужество в необычайно сложных условиях. Он превозносит вас до небес.
   Голова у меня была в тумане.
   — Значит, мне нет нужды выполнять инструкции, которые он мне дал?
   — Именно так. Ведь он вовсе не хотел, чтобы вы оказались в тюрьме по обвинению в государственной измене. А именно это непременно произошло бы, если бы вы стали ездить по стране, сея недовольство.
   — Но если многие в Англии настроены так, как вы говорите, почему бы мне и не поступить так?
   Мой собеседник мрачно усмехнулся.
   — Видели вы когда-нибудь казнь человека, обвиняемого в государственной измене? Это отнюдь неприятное зрелище, уверяю вас. Сперва его вздергивают на виселицу, но снимают, прежде чем он успевает потерять сознание. Затем он попадает в руки палачей, которые терзают его плоть ножами, раскаленными до бела. Все рассчитано на то, чтобы причинить жертве как можно более ужасные страдания. Беднягу кастрируют, потом вырезают ему кишки и сжигают их прямо перед ним. Если он еще жив, а так бывает нередко, его четвертуют и части тела отправляют в разные города, где развешивают для всеобщего устрашения. Зрелище это не из приятных, и я не хотел бы, чтобы вы закончили свои дни на эшафоте подобным образом.
   — Думаю, Роджер, — продолжал он, — вам и самому не захочется стать главным действующим лицом в этой церемонии.
   — У меня нет никакого желания умереть этим или каким-либо другим способом, но разве можем мы допустить, чтобы страх помешал нам выполнить наш долг?
   — Бывают времена, когда следует поступать именно так. Но каков ваш долг в данных обстоятельствах? Состоит ли он в том, чтобы сунуть голову в петлю? Вы гораздо нужнее нам живым. Для нас очень важны бумаги, которые вы привезли. Приняв необходимые предосторожности, мы передадим их в руки определенных политических деятелей, которые сумеют с пользой распорядиться ими.
   Я с трудом произнес.
   — У меня украли эти бумаги.
   На лице сэра Сигизмунда отразился ужас.
   — Украдены? Боже милостивый, как это произошло?
   Я рассказал ему все, не щадя своего самолюбия. Когда я закончил, он с минуту молчал, погруженный в свои мысли.
   — В каком-то смысле нам повезло, что Мачери оказался вором. Я его достаточно хорошо знаю и уверен, что он будет действовать исключительно в собственных интересах.
   — Возможно он уже прибыл в Англию, — предположил я, — и заседание Тайного Совета вызвано как раз его доносом.
   — Именно об этом я и подумал. — Сэр Сигизмунд решительно выпрямился в своем кресле. — Тем более, вам ни в коем случае не следует предпринимать никаких опрометчивых шагов. Как только наши достойные министры ознакомятся с бумагами, переданными им Мачери, они отдадут распоряжение арестовать вас. Я, однако, не уверен, что Мачери передаст им все документы. Кое-какие из них он попридержит, надеясь извлечь из них личную выгоду.
   — Вы полагаете, что письмо сэру Бартлему Лэдланду он не передаст министрам?
   — Думаю, нет. По крайней мере не сразу. Он попытается использовать это письмо и другие подобные бумаги в своих собственных целях.
   После некоторого раздумья он добавил.
   — Я полагаю, что власть предержащие тоже не будут действовать слишком поспешно. Вряд ли они отважатся предъявить вам обвинение в пиратстве теперь, когда вся страна будет говорить о победе Уорда. Его Величество не склонен раздражать общественное мнение столь опрометчивым поступком. Мне кажется, они повременят некоторое время, а потом попытаются арестовать вас, но уже по обвинению в каком-нибудь другом, не столь серьезном преступлении. С вами расправятся без лишнего шума, но весьма эффективно, уверяю вас. И никто об этом ничего не услышит. Но ничего, мы постараемся, чтобы этого не случилось.
   — Значит я должен немедленно покинуть Лондон.
   — Как раз напротив. Вы должны остаться здесь. В Лондоне укрыться намного проще, чем где-либо еще. Этот город похож на болото. Он затягивает вас на дно, и вы бесследно исчезаете. Вам не следует высовываться, пока я не улажу ваше дело. А если возникнет необходимость, здесь у меня всегда найдется для вас убежище. Он кивнул в сторону огромного камина.
   — Позади камина расположена комната, о существовании которой никто, кроме меня не знает. Я не заглядывал в нее много лет. Нельзя сказать, что она такая уж уютная, но для нашей цели подходит идеально.
   Через несколько мгновений он добавил.
   — Кстати, причин для особой спешки у нас нет. Министры короля не очень-то расторопны, когда дела касается принятия решений. У нас в запасе достаточно времени, может быть день или даже два. Пока же вы для всех мой юный друг из провинции. Как вам нравится имя Ричард Стрейндж?
   В комнату заглянул служитель и доложил, что возвратился судебный распорядитель. Он сообщил, что ни один из пайщиков компании не внес дополнительных взносов, причитавшихся с них. Эта новость, казалось, огорчила Хилла гораздо больше, чем неприятные вести, которые принес я.
   — Поистине, мне больше подошло бы имя Иов ^[54], — заявил он. — Коммерсанты и джентльмены не прочь войти в долю при создании морской компании. Но думают они при этом лишь о барышах, но никак ни о своей ответственности. Когда у нас появляется нужда в дополнительных капиталах, они просто отказываются платить. Думаю, нам следует посадить парочку из них в тюрьму для острастки.
   — Но разве вы имеете право так поступать?
   — А почему бы и нет? Разве можно себе представить более серьезное нарушение закона, чем подобные действия, ставящие под угрозу успех крупного и серьезного предприятия? Допускать такое нельзя. Я мог бы обратиться в Тайный совет и получить там санкцию либо на их собственный арест, либо на арест их имущества, пока они не выплатят задолжность. Вполне мог бы. — Он сокрушенно покачал головой. — Но это лишь одна из наших проблем. Вы заметили двух типов в зале ожидания? Один из них капитан; находящийся на нашей службе. Другой — наш довольно крупный пайщик. Недавно я узнал, что они проделали следующий трюк: капитан получил деньги от нашего частного партнера и часть груза передал ему, а не компании. Вот такая парочка мошенников!
   — Вид у них довольно смущенный.
   — Еще бы! Я располагаю всеми необходимыми доказательствами их вины. Пусть попотеют перед нашим разговором. Я думаю для капитана это закончится увольнением, а для коммерсанта значительным штрафом, хотя оба негодяя по справедливости заслуживают тюрьмы. А теперь я хочу показать вам кое-что.
   Он подвел меня к небольшой темной комнатке, расположенной в глубине коридора. Там вдоль стен висело несколько десятков одинаковых комплектов одежды из грубой жесткой материи.
   — Обратите внимание, — сказал он, снимая один со стены, — ни одного кармана. Мы вынуждены так одевать наших рабочих при разгрузке судов. До того, как мы выдали им такую одежду, они одевали кафтаны с потайными карманами и наполняли их самыми дорогими специями. Я приказал выдать им такую одежду после того, как мы поймали одного парня, в карманах которого было обнаружено пять фунтов перца, кварта имбиря и немного корицы. Они надевали башмаки с полыми каблуками и заполняли их гвоздикой. Иногда мне кажется, что на свете уже совсем не осталось честных людей.
   Дальше вдоль по коридору располагалось просторное помещение, гул голосов откуда донесся до нас едва мы вышли из кабинета. Сэр Сигизмунд заявил, что внутри здания я могу ходить без опасения, так как присутствующие заняты своими делами, и им не до меня.
   Мне бросилось в глаза стремление придать убранству помещения восточный колорит: стены под мрамор, орнамент, украшавший двери, ковры. У дверей стояли два темнолицых служителя в белоснежных тюрбанах. Однако на этом сходство с Востоком заканчивалось. За столом стоял клерк-англичанин, полноватый и светлобородый. В руках он держал деревянный молоток, которым нетерпеливо стучал по столу, однако, никак не мог успокоить сидевшую перед ним большую группу людей.
   Все они явно были лондонцами. Одеты они были очень богато, но не так ярко, как джентльмены при дворе. У каждого на рукаве была вышита эмблема его гильдии. В глаза мне бросилось еще одно отличие: среди дворянства в моде была поджарая худоба, эти же состоятельные купцы и коммерсанты отличались корпулентностью. Глаза глядели холодно и сурово. Линии рта говорили о хитрости. Сейчас, однако, они вели себя отнюдь не чинно: они кричали и жестикулировали, охваченные азартом.
   Позади стола лежали груды великолепных тканей — бархат, велюр, парча. Редкие шелка радовали глаз своей изысканной расцветкой. Воздух был наполнен незнакомыми ароматами, экзотическими и дразнящими.
   — Сегодня мы проводим крупный аукцион, — пояснил сэр Сигизмунд. Общее возбуждение, чувствовалось, захватило и его. — Мы выставили на продажу множество товаров. Цены на специи очень поднялись, а у нас здесь каких только нет. Бьюсь об заклад, мой мальчик, что о существовании некоторых вы и не подозревали, к примеру о нарде или кубебе. Давайте-ка постоим здесь немного, понаблюдаем. Встаньте вот сюда, за этими толстяками и никто не обратит на вас внимания.
   Вскоре я убедился, что возбуждение и шум, царившие в помещении объясняются не только напряжением торгов. Служители в тюрбанах разносили по залу вино и эль, а около стены стоял стол, уставленный различными яствами. Здесь был ростбиф, нарезанный тонкими аппетитными розоватыми ломтями, великолепный мясной пирог с восхитительной поджаристой корочкой, целая гора снежно-белых марципановых пирожных и огромные вазы с фруктами. Купцы без устали курсировали между своими креслами и этим столом и, смачно жуя угощение, продолжали внимательно следить за ходом аукциона.
   Сэр Сигизмунд оставил меня и подошел к переднему столу, чтобы взглянуть на колонку цифр, выведенных на листке бумаги. При этом он покачал головой и нахмурился. И тут же клерк торжественным тоном подобострастно взглянув на него изрек.
   — Джентльмены, сэр Сигизмунд Хилл недоволен нашими сегодняшними ценами. И я вовсе этим не удивлен. Уровень цен действительно невысок. Мы должны проявить большую активность, джентльмены, гораздо большую.
   Вернувшись к дверям, сэр Сигизмунд прошептал мне.
   — Цены, кстати сказать, совсем неплохие. Тем не менее необходимо слегка подстегнуть этих господ, иначе они будут сидеть здесь до ночи. Сейчас мы устроим для них аукцион со свечой. Смотрите внимательно, это будет весьма интересно.
   Тут со своего места в углу поднялся довольно полный мужчина. Я понял, что это был распорядитель. В руках он держал высокий посох. Вид у него был такой суровый, будто он сию минуту готов принять самые суровые меры к нарушителям порядка. В руках у него была дощечка, а на ней стояли простая восковая свеча с коротким фитилем. Распорядитель зажег свечу и поставил ее на стол на виду у всех.
   Сейчас на продажу был выставлен квинтал очень редких специй. Для тех, кто не знает восточных мер веса, что квинтал составляет немногим больше сотни фунтов. Как только задрожало пламя свечи, голоса покупщиков зазвучали резче и энергичнее. Цена быстро росла. Сэр Сигизмунд с усмешкой сказал мне.
   — Аукцион прекратится в то самое мгновение, когда погаснет свеча и товар получит покупщик, последним предложивший цену.
   Воск свечи быстро плавился, но цены поднимались еще быстрее.
   — Семь! Семь с половиной! Восемь! Восемь с четвертью! — Распорядитель поднял свой жезл. — Восемь с половиной!
   Свеча погасла.
   Распорядитель указал жезлом на удачливого покупщика.
   — Восемь с половиной! — провозгласил он. -Продано Гаю Кастерби по восьми с половиной. Просим Гая Кастерби подойти к столу и внести задаток.
   Сэр Сигизмунд прошептал мне на ухо.
   — Восемь с половиной шиллингов за фунт. Хорошая цена. Мы не получили бы ее, если бы продолжали аукцион прежними методами. Это как игра. Они входят в азарт и забывают об осторожности. Тем не менее специи, которые мы сейчас продали в самом деле очень редкие.
   Остаток дня я провел в одиночестве в небольшой комнате, которую предоставил мне Хилл в качестве убежища. Коротать время мне помогал том Байярда, купленный мною еще в Париже. Предусмотрительный хозяин также снабдил меня изрядным куском холодной говядины, караваем белого хлеба и бутылью доброго эля. На улице уже стемнело, когда сэр Сигизмунд присоединился ко мне. Он торжествующе улыбался.
   — Лондон словно сошел с ума, празднуют победу. Во всех тавернах да и во дворцах знати все только и пьют за здоровье Джона Уорда. Чипсайд так забит народом, что не протолкаться. Я получил известие из дворца: наш король впал в дурное расположение духа. Арчи напился пьяным, и король не желает его видеть.
   Я отворил окно и взглянул вниз. Улицы были заполнены толпами народа. Над головами мелькали факелы.
   — Сегодня вечером в городе жгли чучела, — сообщил мой хозяин. — Сожгли изображение короля Испании и разумеется Гая Фокса. Возможно несколько чучел, изображавших членов Тайного Совета.
   — А самого короля?
   — Вряд ли они готовы зайти так далеко. Однако отзываются о нем повсеместно не слишком одобрительно. Люди требуют объявить войну Испании.
   — Хотел бы я, чтобы Джон все это видел.
   Сэр Сигизмунд устало опустился в кресло.
   — Сегодня у меня был напряженный день. В пять часов у нас состоялся совет, и, должен признаться, что еще ни разу я не видел наших пайщиков в столь словоохотливом расположении духа. Даже наш прижимистый Таттл не поскупился пять раз выложить на стол по шиллингу во время обсуждения одного-единственного вопроса. Дело в том, что у нас есть такое правило: ни один пайщик не имеет права выступать по одному вопросу дважды, не заплатив шиллинг штрафа. Обычно это правило неплохо остужает их красноречие. Сегодня к тому же больше дюжины из них заплатили штраф в два с половиной шиллинга, за то, что перебивали других выступающих. Монеты стучали о дерево как кости в каком-нибудь притоне в полночь. А знаете, какой вопрос обсуждался? Должны ли наши суда тратить порох, отвечая на салют других кораблей в открытом море, в честь победы над испанцами. Было принято решение не тратить порох, но команды судов должны отвечать на салют приветственными криками.
   — А куда идут собранные штрафы?
   — На них покупают библии, которые раздают командам судов. — Затем сэр Сигизмунд перешел к более важным вещам.
   — Я приготовил для вас постоянное убежище, Роджер. Вы будете жить на верхнем этаже дома одной почтенной вдовы. Ее муж занимался сбытом кож. После его смерти она, чтобы свести концы с концами, сдает комнаты. Помните, ваше имя Ричард Стрейндж, вы — студент. Что вы изучаете, право или богословие, решайте сами. Груз книг я уже отправил. Читайте, занимайтесь и выходите на улицу только по ночам, но делайте это как можно реже. Скоро вас начнут искать. Госпожа Уитчи неболтлива, а за честность ее я ручаюсь, однако она женщина и следовательно очень любопытна. Переедете вы туда сегодня вечером.
   Я попытался выразить ему свою благодарность, но он только отмахнулся.
   — Мы немалым обязаны вам, Роджер, — сказал он. — Да и не только мы, а вообще все английские купцы. Представляете ли вы, насколько важна сегодня для Англии торговля с Востоком? Дело в том, что обороты лондонских купцов в шесть раз превышают обороты всех купцов остальных частей Англии, и большая часть этой торговли падает как раз на страны Востока. Она приобрела столь важное значение, что я ежегодно посещаю берберийское побережье и плачу дань для того, чтобы защитить наши корабли от корсаров. Две тысячи фунтов в год! Уверяю вас, это совсем не мало. Теперь, когда Джон Уорд и его друзья являются там хозяевами с этим покончено. Вы знаете, что мы кое-что платим и им? Не так уж много, конечно, но тем не менее вполне приличную сумму. Так что можете понять, где лежат истинные интересы английских купцов.
   Это объяснило мне многое из того, что я до сих пор не понимал. Так мне были непонятны причины его пребывания в Тунисе и той свободой, которой он там пользовался.
   — С тем, что я сейчас скажу, вы можете не согласиться, так как это идет вразрез с общепринятым мнением, — продолжал он, — но запомните, Роджер, — те люди, которых вы сегодня здесь видели, нужны Англии больше, чем все придворные, солдаты и дворянство. Торговля — вот что в конечном итоге определяет мощь государства. Люди должны иметь работу, они должны есть и одеваться, а для всего этого необходимы купцы. Короли ведут войны, но и за этим стоят интересы торговли. Сейчас на купцов глядят сверху вниз, их женам не разрешают носить шелка, в тяжбах с дворянами они неизменно проигрывают, но финансы страны находятся в их руках, и настанет день, когда они займут подобающее им место.
   Помолчав немного, он прибавил.
   — Ну на сегодня вы достаточно наслушались моих проповедей. Вот как мы поступим: двое наших носильщиков сегодня вечером отправятся в Денмарк Хауз. По установившейся традиции всякий раз после прибытия нашего корабля в гавань, мы преподносим Ее Величеству подарки — лучшие специи и благовония, рулон шелка, иногда даже изделия из яшмы. Сегодня я тоже приказал им отнести во дворец наши дары. Вы можете сопровождать их до трактира «Кабанья Голова», там вы окажетесь всего в нескольких кварталах от своего нового жилища. Ваш дом расположен на Гринчерч-Стрит, неподалеку от Олд Свэн Стэрз. Найти его легко: когда-то его владельцем был лекарь и его фонарь до сих пор висит над окном третьего этажа, хотя цвет его теперь уже не красный, а синий. Госпожа Уитчи будет ждать вас.