Костомаров Леонид. Десять кругов ада

   Теперь обузой на бригаде повиснет, делать-то ничего не умеет, опять под блатного косит. Сойдет с него, а не сойдет, собьют. С Батиного ведома здесь никто за другого пахать на "хозяина" не собирается.
   Прикрыл Воронцов глаза, чтобы эти последние сладкие минутки перед началом работы подумать о хорошем - новой своей жизненной задаче, связанной с Надеждой...
   Имя-то какое - На-деж-да...
   Может, это Бог наконец-то ему подсобил, думает Квазимода, дал ему маленькую "надежду"...
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   Толстый грузин вошел в кабинет без стука и без приглашения уселся передо мной на стул, жалобно скрипнувший от его тяжести. Он отдышался, вытер пот с лица грязным платком, уверенно заговорил:
   - Васыл Ивановыч, я брат Гоги Гагарадзе. Он у вас в отряде. Писал, что вы человэк очень хороший, вот я и приехал. Как вы думаете, когда мой брат освободится? Уже пора на химию отправить.
   - Ему до химии еще... как до вашей Грузии пешком, - усмехнулся я.
   Гость засопел еще сильнее, достал пачку дорогих сигарет и небрежно бросил на стол.
   - Закуривайте, Васыл Ивановыч. - Брат Гоги важно закурил сам, оглядел внимательно кабинет, с опаской посмотрел на дверь и доверительно заговорил: Курите-курите, амэриканские, высший класс!
   - Я к своим привык. - Закурил свой "Беломор".
   - Васыл Ивановыч, дарагой, вот вам падарок от нашей семьи. - Он открыл большую сумку, которую майор вначале не заметил. - Чурчхэли, хурма дэтишкам, чача. Там за забором в машине два бочонка вина. Все вам... за доброе отношение к брату... он мне сказал, что могли наказать, пожалэли. Спасиба, дарагой!
   - Спасибо, но у меня есть все свое, зарплаты хватает, уберите это. - Я почувствовал, что краснею от стыда.
   - Нычего нэ жалко для дарагого человэка! Я назад нэ бэру! - темпераментно жестикулируя, горячо убеждал брат Гоги, не давая вставить мне слово. - Сдэлай доброе дэло! Помоги... мат наша болная, ждет сыночка... Друг другу поможэм... Я вам, вы нам. Пятьсот рублей даю, прямо сейчас! - И, видя недоверчивый мой взгляд, полез было в карман... но, заметив мою загадочную улыбку, заколебался на некоторое время и азартно выпалил: - Можна болше... пятьсот сейчас, тыща потом! А лэтом с семьей ждэм в гости... Все Сочи для вас бэсплатно!
   - Мало!
   - Полторы тыщи! - Не моргнув глазом повысил ставку Гагарадзе и вперился в меня заплывшими глазками. - Больше нэ могу! Это ведь поселэние, а не помилование. За выход брата по чистой нэ пожалэю по тысяче за год!
   - Семь с половиной лет дороже "Жигулей" стоят, - холодно отчеканил я, дернув левой бровью.
   Неожиданное подергивание брови поставило грузина в тупик, он недоуменно вылупил глаза и, что-то в уме подсчитав, хлопнул пухлой ладонью по столу, как отрубил:
   - Две тыщи!
   - Я вот Гоги скажу, как брат его дешево оценил, - усмехнулся я.
   - Пять кусков! - разъярился Кацо.
   - У Гоги на усадьбе триста деревьев мандаринов... годовой доход под сто тысяч, - начал я серьезную арифметику, - у вас, других братьев и сестер, этих деревьев наберется еще тысячи полторы корней... в общей сложности, только на мандаринах, ваша семья имеет в год полмиллиона рублей чистыми... и вы... за любимого брата, грея на его саде руки, жмотитесь какими-то пятью тысячами? Нехорошо... Гоги будет сердиться...
   - Что хочэшь! - вяло прошептал обмякший торгаш.
   - Миллион... налом, белый Гогин "Мерседес", один из его домов в вечное пользование. По рукам! - Я приподнялся, подавая ему здоровую руку, и тут не выдержал, засмеялся от души, при виде парализованного гостя с разинутым ртом... - Проваливай, проваливай вместе с сумкой и бочонками, а то привлеку за попытку дачи взятки... умора. Мне подмазку предлагать! Вы бы лучше не жгли попусту бензин сюда, а спросили в сухумской или иной другой тюрьме у любого вора, берет ли Мамочка взятки. Проваливай!
   - Ты нэ бэрешь, другие бэрут! - вскочил разъяренный гость и вылетел из кабинета.
   Через полчаса я случайно глянул в окно и увидел капитана Волкова, садящегося в машину с грузинскими номерами. "Волга" рванула с места в город...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Со злополучного вечера, когда проснулись руки у лекаря, когда увидел он женскую спину и опять почуял власть способностей своих, когда пойман был жестокосердным начальником с чужой анашой, оказавшейся у него в кармане, преследовал Пантелеймона Лукича запах окорока, что проплыл мимо глаз, но так и остался им не распробованным. Вкусовая эта галлюцинация теперь следовала за ним неотступно, хоть плачь... Вот и сейчас... Плелся он в бригадном строю, отогревая телом промерзшую птюху хлеба, спрятанную под мышкой, а думал о нем коричнево-кровавом окороке, обрамленном желтовато-белым сальцом, и запах его, запах - смесь копчености и домашнего уюта, будоражил, заставлял непроизвольно втягивать ноздри и отдавался в желудке спазмом, болью, пустотой.
   Так и приплелся в котельную - теплую свою каморку, где хорошо дышалось, несмотря на пыль, - здесь все, казалось, было пропитано забытым теплом воли. Войдя в нее, он понял, что сейчас здесь запах-преследователь сведет его с ума. Принял решение отвлечься, взял ломик да на улицу - рыть канаву для трубопровода.
   И правда - забылось; окаменевшая земля давалась с трудом, до обеда пришлось долбать промерзший грунт, и за это время улетучился как-то сам собой мучивший запах...
   Саднило зато подбородок - после визита ко Львову пришлось побрить его, а ведь до того разрешал подполковник в порядке исключения носить Поморнику маленькую бородку. Когда же на лекаря озлился, на другой день приказал через офицеров - сбрить. Вот и ходит теперь Лукич голый, бритый, униженный.
   В обед, когда наполнял желудок баландой, вспомнил опять об окороке, но заставил себя повести дурацкий разговор с соседом, и - забылось. Съел все быстро и задумался, глядя на заиндевевшие окна - расплылся по ним орнамент изморози, напомнивший ему детство и тепло дома...
   Будто сидит он, Паня, как звала его матушка, у окна... так же глядит на суровую картину за окном, а здесь, дома, - запах пирогов с черемухой, пахучие они, манящие. Мама зовет к столу, и он пьет молоко, откусывает пирог и смотрит, смотрит в ту неведомую жизнь, что простирается до горизонта за окном...
   Она, эта жизнь, оказалась такой предсказуемой, и совсем бы в ней ничего путного не было, не обратись он к Богу, что дал ему понятие - зачем да как... Но в последнее время чувство тяжкого отупения, вызванное монотонностью и мраком существования, все сильнее давило в нем способность соображать. Мысли ворочались, как каменные глыбы, он стал забывать молитвы, стыли в голове мысли, превращаясь в лед, усыплялась душа...
   НЕБО. ВОРОН
   Система тюремного заключения, придуманная людьми, - это тема нескончаемая, для отдельного исследования. Рискну лишь высказать свое мнение в части того, как забывается здесь само предназначение человека.
   Да, не дело человека понимать, в чем оно, за него все решено, и никогда не разгадает он эту главную загадку - зачем пришел на этот свет, кто послал его и кто позовет. Верящие в Бога для себя эту проблему решили, но внизу раскинулась страна, что официально отреклась от Неба, возведя это в ранг Закона. Потому сама загадка бытия здесь представляет сегодня, за годы богоотступничества, такой клубок противоречивых измышлений и теорий о себе и мире, что разобраться в нем не сможет уже и всесильная Небесная Канцелярия.
   Ну а душа, как правильно подметил "Достоевский", действительно усыпляется здесь, у заточенного человека. Входит ли это в изуверские планы подавления, что моделируются десятилетиями в стране Эсэсэсэрии тайными ее идеологами или теми, кто руководит процессами в ней из-за пределов ее земных границ, - не ведаю, не имею к тому отношения. Но усыпление души, что в результате этого происходит, дает те самые плоды, против которых и борется Система.
   Простота Неба, к сожалению, неподвластна тем, кто внизу, и это еще более подтверждает тот факт, что на территории давно хозяйничают темные силы, изгнать которые из себя народ пока не может. А потому уготовано мне еще много лет наблюдать этот духовный разброд внизу, именуемый жизнью.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Переводя с вашего витиеватого небесного слога на наш земной, я, скудоумный, по вашему мнению, уважаемый Ворон, подтверждаю - да, система Зоны направлена и продумана с расчетом на то, чтобы человек забыл в себе человека. И в этом смысле это явно сатанинское место, ведь здесь человек понемногу теряет себя, то есть свою душу.
   А если Россия - это место на Земле, куда слетелись темные силы, как же это допускаете вы, на Небе?!
   НЕБО. ВОРОН
   Не имею понятия. От себя же могу сказать, что Зона - идеальное чистилище, место для тяжких страданий и покаяния.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Может быть, это и есть Ад?
   НЕБО. ВОРОН
   Если угодно, пусть будет так, если вы настаиваете вообще на существовании такового. Здесь, на Небе, столь отвратительных мест нет, система перевоспитания - это земное. Что касается ада, человек может придумать его сам.
   Вы называете адом войну, а многие солдаты не могут жить без нее, и по окончании войны стремятся на новую, и ищут то состояние, что вчера им казалось адом, а сегодня - единственным местом, где им хорошо. У них была святая цель защита Отечества, Победа... был четкий враг и оружие возмездия...
   Так где начинается рай и кончается ад у вас там? И еще... Не надо идеализировать зэков! Они невольники пороков! Своих пороков... Восемьдесят процентов из них пожелали красиво жить за счет других и не вкалывать. Только двадцать процентов попали по воле случая: автоавария, навет, косвенная вина, соучастие и так далее. Так вот, восемьдесят из ста сами выбрали в обмен на шмотки, деньги, рыжье, увечья и убийства дорогу в ад. Предположим, свершилось чудо и завтра вас всех выпустят на свободу. Случайно попавшие сразу кинутся в семьи, в работу, наверстывать упущенную жизнь. А эти филины ваши, дупелисы, клячи, все отпетые восемьдесят процентов? Это через месяц полсотни банд, беспредел, десятки трупов невинных людей. Работать они не будут. Западло... Ибо принцип у них: "красиво жить не запретишь". И вот в чем он заключается: 1. Достать на халяву большие деньги. 2. Прибарахлиться (за чужой счет). 3. Сразу же покуражиться в ресторанах с бабами...
   Все! На большее мозгов не хватает. Это все их мечты о воле. Вся "воля"... Тупиковая ветвь человечества... Простите за стиль, нахватался тут... Не отвечайте...
   ЗОНА. ПОМОРНИК
   - Так, попчик! - крикнул мне бригадир на улице. - Приказ - в дымогарку двигай к котлам, быстро! Что-то о тебе начальство стало заботиться...
   - Так скурвился, падла! - закричали из строя бесноватые. - На вахту ночью бегает! Грехи снимать! - заржали.
   Пропустил я все это мимо ушей, пошел быстро к кочегарке. От кого приказ этот, почему?
   ЗОНА. ФИЛИН
   Это я ложанул Волкова, трекнул ему, что Лебедушкина надо с изолятора вытащить на ремонт, и меня тоже туда. Он ничего не понял - махнул рукой какие котлы, делайте что хотите...
   На нем два висяка - Бакланов да Жаворонков. Я ему подкинул идейку Бакланова на морячка списать, свидетелей я подыщу, а Жаворонкову туда и дорога - один шел, побег, двинутый, списано...
   ЗОНА. ПОМОРНИК
   За час до конца смены все равно пришел бы я туда котлы осмотреть, а теперь еще три лишних часа в тепле побыть выпало. Пришел, сел на табурет, помолился и, сам не знаю как, задремал...
   Удар по плечу меня разбудил. Бригадир стоит, злой, что-то говорит мне, а я сплю еще, голос его, как иерихонская труба, разносится. И не пойму, что он от меня хочет? А потом дошло - матом ругается, чтобы не спал я на работе.
   Ну, тут я проснулся, и в этот момент бригадир неожиданно исчез.
   Огляделся я, отметив - в который раз - довольно зыбкую грань между сном и реальностью: что это было сейчас? Кто знает? Я в последнее время цеплялся за благие видения, это спасало меня от скотского состояния, когда начинаешь зверем смотреть на людей. А ведь есть и другая жизнь, куда ты еще сможешь вернуться, даже если тебя там никто не ждет.
   А те, кто рядом со мной, да простит их Бог, в любую минуту готовы сбиться в стаю да затравить меня, уничтожить, как белую ворону. Я для них был как кусок дерьма, не желающий пахнуть, вопреки своей природе. Я был не такой...
   За час до окончания смены я, переборов сон, взобрался на котел, открутив крышку люка, просунул туда старую, проржавевшую задвижку-клапан и стал насаживать на заслонку. Так научил меня Филин. Стрелки приборов задрожали, задергались, стали опадать к нулевой отметке. Потух основной котел.
   Заглохла сразу же компрессорная, остановились прессы и станки. Примчался бригадир, стал проверять вентили подачи газа... Подача газа не восстанавливалась, как и было задумано.
   И хорошо оттого стало кому-то, обрадовались мои бесноватые:
   - Завтра не работать, - внезапно выпал им отдых...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Сняли зэков с этого участка работы, в Зону они утопали, а к Поморнику, как специалисту, прислали в помощь еще одного умельца, Лебедушкина, прямо из изолятора, был знаком он с этой машинерией. Да прапорщик Шакалов с ним приплелся.
   Любил он вокруг ремонта какого-нибудь покрутиться, вдруг что-нибудь перепадет из материалов... И к себе в услужение тащил частенько зэков подремонтировать "Запорожец", по слесарке что сделать. Тащил из зоны Шакалов все, что видел, - краски, инструменты, все, что плохо лежало.
   Пришел Лебедушкин в робе штрафного изолятора, на спине обесцвечивающей хлоркой жирно было выведено "ШИЗО", отчего он походил на клоуна в нелепой одежде.
   - Давай-ка баньку ему устроим, - тихо сказал Володька. - А ты, поп, чайку нам сваргань... Да пошустрее. Яйцещупа купать будем.
   Шакалов же сидел на корточках да приглядывался к лежащим в углу дюймовым трубам. То, что он сегодня утащит их с собой, сомнений у него не вызывало. Но на что приладить их в своей почти выстроенной баньке? - мучительно решал рачительный хозяин. Банька была с душем - на городской лад, и под это дело он уже своровал положенный комплект труб. Но новые трубы лежали перед ним, искушая и дразнясь...
   Так и не решив их предназначения, Шакалов бодро согласился с затеей Лебедушкина - попариться в пристроенной к котельной бане, скинул быстро одежду да залез в парную. Пантелеймон стал подавать туда шайки с водой. И пошла банька. Вскоре влез к нему и Володька, шепнув Лукичу на ухо:
   - Не зевай, зараза. Сейчас Филин явится, все нормально складывается, уходим мы с ним сегодня...
   ...Уже вылезли парильщики, а Филина все не было. Уже пил Лебедушкин крепкий чай с разомлевшим Шакаловым. Володька незаметно сыпанул в кружку прапорщика щепотку белого порошка - дури. Перекрестился Поморник, вздохнул что будет, что будет...
   - Мы тут без электрика не управимся! - доказывал Лебедушкин Шакалову. Филин вот придет, он по этой части!
   - Да якой он элэ-эктрик? - недоверчиво щурился рыжий прапор. - Горлопан он. Ты лучше откройся, за что в ШИЗО сел?
   - Клянусь, электрик! - бил себя в грудь раздухарившийся Володька. - Мастак по этой части, сам видел. А в изолятор угодил за ксиву. Сам же поймал, а теперь смеешься?
   Шакалов расхохотался, позвонил на вахту, спросил про Филина.
   - Идет твой алэктрик. Гарно тут у вас... - оглядел он помещение. - Брагу, наверно, гоныте, а, поп? Гоныте, хлопцы, - сказал убежденно. - Знаю я вас, урок. Хорош чаек, - оглядел стакан, - только с горчинкой что-то... Анашу, наверно, сыплете! - захохотал он, не зная, как прав был в этот момент.
   Лебедушкин даже поперхнулся. Взял себя в руки, рассмеялся.
   - Ну а какой чай зэковский без анаши! - подтвердил. - Могу рецепт дать...
   - Ты помолчи, рецептор... - осадил его прапорщик. - Пошукаю тут у вас бражку, смотри, не пожалею!
   - Нет такого, - встрял Лукич. - А чай с горчинкой - это травку я добавляю. Весьма положительно для здоровья, гражданин прапорщик...
   Шакалов оглядел его.
   - Как дела, поп? Все молишься?
   Поморник покорно кивнул.
   - Помолись, чтоб ничего я у тебя не нашел... - бросил равнодушно Шакалов и отвернулся. - Жарко... - От наркотика веки его затяжелели, он моргал как-то по-детски, незащищенно.
   Тут и Филин тихонько в кочегарку вошел, подмигнул Володьке и Поморнику, кивнул на засыпающего прапора - готов?
   Володька радостно кивнул - действует!
   Шакалов забухтел что-то и свалился на топчан, сразу захрапел так сильно, что казалось, на вахте услышат.
   Филин хохотнул мягким красивым басом, показал рукой - к делу.
   В руках Лебедушкина появился крюк с леской, к ней был привязан канат со стальной кошкой. Пантелеймон Лукич с удивлением и ужасом следил за их приготовлениями - решительные эти люди все уже продумали.
   - Давай, батюшка... - кивнул Лебедушкин в дверях. - Бог простит тебя за предательство, я зла не помню...
   И затопали вскоре шаги их на крыше.
   ЗОНА. ФИЛИН
   Дело-то нехитрое надо было сделать, и сделали. Лебедь с разбегу бросил крюк с привязанной к нему леской в сторону близлежащей сосны, что была уже за запреткой. Потянули на себя и быстро стали прокручивать свободный конец. За леской завился по воздуху канат. Выбрали на себя всю лесу и заменили ее канатом.
   Вот и тропка к воле готова - только шагай, лети то есть.
   Натянули канат покрепче, морским узлом привязали к толстой трубе котельной.
   Все. Можно идти.
   Тут только страшно стало. Где там эти хмыри, на вышках? Может, уже увидели наши приготовления и только ждут, когда двинемся? Скворечники эти будто ближе стали, видно, как в них покуривают автоматчики, голоса даже их слышу. Кто из них пулю мне всадит, какая сука, думаю...
   Вот она, свобода - кусок сала в мышеловке, потянулся, а тут тебе по лапе щелк, и в бок свинцовым наказанием. Как расстрел. Идет человек, а куда идет? Хлоп - и дырка в голове.
   В царское время так и называлось - примерное наказание свинцом. Вот и мне сейчас так же... Но там еще можно прошение о помиловании написать, дают возможность, а уж потом в "исполниловку" ведут... А тут - чукча какой-нибудь всадит тебе, покурит потом над телом да сигаретку на твое благородное лицо бросит и плюнет туда... Бррр...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Добавлю.
   После расстрельной камеры, "исполниловки", после осмотра врача и прокурора, подписания бумаг, что никогда не увидят родственники убитого, труп его отвезут на кладбище, а там тихо зароют в землю, без могильного холма, без таблички именной, словно и не было человека. Потом направят в суд на зеленом бланке официальное подтверждение о факте смерти.
   Все. Как не было человека.
   НЕБО. ВОРОН
   Ну, как же вы любите условности все эти, связанные с бренными вашими телами... Ну, вот какая разница, где ж похоронят вашего страдальца, душа-то его уже далеко и смеется над вашими потугами...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Как вы сами понимаете, я даже не хочу спорить с вами на эту тему, и вы сами отлично знаете почему... Я не хочу вас обижать... Человек должен быть захоронен, и память о нем - это не менее важно, чем его жизнь.
   И закроем эту тему, пока я не наговорил вам чего-нибудь резкого... Вы живете рядом с людьми, а нас почти не знаете... Только не говорите банальности - "а за что вас любить?". Попробуйте сделать что-нибудь... доброе, а рассуждать мы и на земле умеем...
   ЗОНА. ФИЛИН
   Ну что, решился я наконец... Монтажным ремнем себя опоясал, пристегнул к канату. Смотрю - руки дрожат. Может, не надо? Лебедь торопит, не дрейфь... я его послал. Ладно, думаю, Аркаша... за Неаполь, за Москву твою, за свободу, будь она неладна, куда ж от нее, суки, деваться?!
   Ну, и прыгнул я...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   ...И ничего с Аркашей Филиным не случилось. Прогрохотал на весь свет ролик, на котором он катился, и слушал этот гром, затаив дыхание, Лебедушкин, поочередно поглядывая то вправо, то влево - на вышки.
   Канат выдержал дородного Аркашу, но крюк был зацеплен за высокую сосну, и парить Филину предстояло долго - далеко стояла та сосна...
   Смотрел в улетающую его спину Лебедушкин и гадал: выдержит? не выдержит? сорвется?
   Сам гнул эти крюки кувалдами и не раз примеривался ими к сосне этой. Вот и свершилось. Хватит. Впереди воля...
   ЗОНА. ЛЕБЕДУШКИН
   Хватит. Не знаю, одобрил бы Батя или нет затею нашу с Филиным, но у него своя жизнь, нет никого в ней. А у меня мать... была, и должен я хоть проститься с ней, а то так и загнешься в Зоне... Ах, сучара засосанная!..
   Нехорошо. А я-то - кто?.. Такие сны вижу, что никакая... Тьфу, аж дух замирает.
   Когда рядом хоть немного побуду, уже дело. Пойду до нее, может, простит за все... Я-то ее, считай, простил. Знаю, не своя была у нее воля... Придет время - и с шакалом Волковым рассчитаюсь, и с волком Шакаловым.
   Поймают - нет, не знаю, даже не думаю об этом. Об одном душа болит убежать отсюда, а там - будь что будет.
   Хватит. Жизнь одна.
   А злоба осталась - на весь мир. Будь моя сила и власть - прежде бы себя порешил. Башкой в стену - черепушка на пять долей. И кровищи ведро...
   Жизнь одна...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Хруст веток был столь силен, что обернулись на него на всех вышках.
   Аркаша бежал - но уже стреляли.
   Филин бежал - но уже звонили.
   Падая, откатывался он от пуль - но уже была близка погоня, уже кричали рядом...
   А Пантелеймон Лукич все стоял у окна и молил Бога, чтобы все кончилось удачно у беглецов. Только б не заблудились, не замерзли в тайге...
   РЯДОВОЙ КРОТОВ (через 15 лет)
   Мы с женой приехали тогда в столицу на праздник, как раз 850-летие Москвы справляли, а у нее брат тоже в ментовке работает, охраняет новых русских. Народу в Москве... Не протолкнешься, хорошо хоть детей не взяли с собой. Гуляли по городу и пришли на Манежную площадь, там комплекс подземный открывают, тренажер преисподней для новых русских, я так думаю. Притиснули нас к Манежу, а там выставка отечественных продуктов. Мы посмотрели и поразились, какие у нас люди-то молодцы! Сколько добротных продуктов выпускают, а нас заморской дрянью завалили. Мы сами все умеем! А рядом фирма для рекламы водочку разливает бесплатно, подманивают красивые дивчины, презентация называется... Я от жены отстал и туда. Налила мне деваха рюмочку... пью. И тут меня отпихивает в сторону какой-то жирный тип, разодетый как попугай, духами несет - закуски не надо, золотые печатки на пальцах с брюликами в горошину и цепь на шее толще, чем у нашего Шарика. Куча охранников вокруг с бандитскими рожами... Этот тип в малиновом пиджаке хватает одну рюмку у девахи, вторую, третью... да так жадно на халяву-то! А я глядь - у него наколка знакомая на руке. Глянул в лицо - ну точно! Тот самый зэк, кого я на Севере заловил и отпуск на десять суток отхватил перед дембелем. Он меня не узнал, о чем-то со своими балакает, телохранителей матом кроет, такого важного корчит... барина играет, на сраной козе не подъедешь. Вот встреча так встреча! Я испугался и отошел, если узнает меня... что у него на уме... неведомо. Пошли мы с женой к метро и видим, как охрана его в дорогую иномарку запихивает, сами озираются, чтобы кто не стрельнул кормильца. Мама родная, сколько показной суеты. А тогда... Полные штаны наложил от страха... Вонял и на коленях ползал, златые горы обещал, если стрелять не буду... Я и не стал стрелять, бить, просто побрезговал.
   И тут меня как черт за язык дернул, или водочка, что выпил, его развязала. Проходим с женой мимо, я громко говорю ему в спину:
   - Филин! Должок за тобой...
   Вздрогнул он, лицо поворачивает - белый. И пялится на меня бельмами.
   - Ты кто?
   - Зона... побег... Я тот солдат, что тебя пощадил и не стал бить. Ты обещал мне за это магарыч. - И смеюсь.
   - Вы обознались, молодой человек...
   Нырнул в машину со спецпропуском на стекле и синей мигалкой на крыше. Охранники меня шуганули. И тут мне стало страшно еще раз за будущее своих детей. Уж очень высоко взлетели филины...
   ЗОНА. ЛЕБЕДУШКИН
   Стреляют, стреляют, все... все пропало, стреляют... жив ли... бежать... куда бежать? Вниз. Почему вниз? Там прапор. Куда? Трос. Не надо троса. Стреляют, жив ли? Все, все сорвалось. Бежать. Куда? Что - теперь уже все? Атас!
   Бежать...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   А бежать Лебедушкину полагалось теперь только вниз, в кочегарку. Какой уж побег теперь...
   Отпрянул от стекла испуганный Поморник, услышав выстрелы, перекрестился. А Володька, влетевший в кочегарку, заорал приглушенно:
   - Придут, я из котла не вылазил! Ясно?! Божий одуванчик!
   Кивнул Лукич.
   - Обязательно придут, Володя, как же не придут... Господи, пропали вы, ребята... - быстро открутил фланец и вынул заглушку из газовой трубы.
   - Не каркай, гнида, без тебя тошно! - рявкнул Лебедушкин.
   Разделся за секунды, вымазался в солярке и исчез в черном зеве резервного котла, как дух нечистый, и снова перекрестился набожный человек.
   Телефон зазвонил, и растормошил он прапорщика. Тот развернулся к нему, захрапел еще сильнее. Пантелеймона забила трясучка. Он подошел к телефону, робко снял трубку.
   Да, выстрелы слышал, ответил. Прапорщик? Спит прапорщик, заснул. Володька? Сидит в котле, ремонтирует Володька. Филин? Не видел. Не появлялся он...
   Положил трубку и бессмысленно оглядел трясущиеся свои руки.
   Тут и ворвались в котельную, в клубах пара, заиндевевшие, как архангелы, белые, страшные, матом ругающиеся солдаты.
   Начальник промзоны майор Баранов следом вплыл. Глянул мельком на Поморника, отвернулся к спящему прапорщику.
   - Будите! - приказал солдатам.
   Не смогли, тормошили, тормошили, да так на вахту и поволокли, обернув в полушубок.
   Лебедушкин изнутри бил в стенку котла кувалдой, и майор, взбежав вверх по ажурной лестнице, нагнулся над открытой крышкой люка.
   Там голый зэк, чумазый от гари, как черт, копался в саже. Баранов носком сапога постучал по железу, и страшная рожа с белыми глазищами глянула на него снизу.
   - Где Филин, знаешь? - радостно крикнул майор.