Страница:
– Твои коллеги потеют, – усмехнулся Оломедас, кивнув в сторону уборной. – Аж двое. А при них мои парни. Неотлучно. Двое внутри, трое снаружи, на крыше. А с линзой ты хорошо придумал.
– Вернуть не запамятуйте. Дорогая вещица. В респираторах ваши-то?
– А как же! Пришли, входи.
Караул впустил шефа охранки в покои императора. Там уже находились Август с обходом и двое медбратьев-сидельцев. По всей видимости, также люди Оломедаса.
– Тут его и нашли поутру без сознания две недели назад. Посмотри своим молодым глазом, может, увидишь чего.
Иван огляделся. Внешняя стена и потолок прозрачные. Неизменные круглые оконца, аж целых два: на смотровой стене и на потолке с противоположной стороны. Интерьер обильно декорирован в гамме бордо-фуксин: бордовый балдахин и фуксиновое постельное белье.
– Вентиляции нет?
– Нет. Две форточки дают достаточно свежего воздуха.
Иван, не мигая, минуту смотрел на слуховые оконца, затем тряхнул чубом и сделал Оломедасу знак.
– Углядел-таки? – с надеждой спросил начальник охранки уже в коридоре. – У всякого глаз может замылиться. Давеча полдня пенсне искал, и нашел ведь! На пуговицу подвесил!
– Не совсем уверен, однако… Выйдем.
Вышли в южный двор. Помимо кухонного блока сюда выходили ворота конюшни Ромасов, мастерские, гараж и прочие вспомогательные помещения. Вокруг кипела жизнь. Из конюшни за ворота одного за другим вывели на прогулку породистых лошадей. Кухонный блок покинул какой-то безымянный и через весь двор потащил за собой огромный ящик на колесиках. Туда-сюда по своей трудовой надобности сновали мастеровые и прочий работный люд.
– А где сейчас сами их сиятельства принцы?
– Да кто где. Один в финансовой канцелярии, второй в Комиссии имперских уложений, третий в своем поместье на берегу, верстах в сорока отсюда. Четвертый в городе мутит воду, в дворянском собрании. Заговор лелеет, бездарь.
– Так-таки бездарь?
– Сволочь, конечно, но на фоне остальных – сволочь безобидная.
– Эв Оломедас, там, у ворот, если смотреть прямо, топчутся какие-то типы, – , заметил Иван. – Не нравится мне это.
Не делая резких движений, Диего взглянул в указанном направлении.
– И мне не нравится. Слетаются как мухи на… на мед. Нет, ты глянь, косятся из-за стены, а на глаза не кажутся. Ничего, конюхи здесь – мои люди. Вернутся – хорошенько расспрошу, кого и что видели за воротами. А пока…
– А пока, – Иван, прищурившись, все косил в сторону колона с огромным ящиком, – повернем голову влево и спросим сами себя: куда безымянный потащил ящик с кормом, если конюшня строго напротив, через двор?
– Зоосад у нас там. Императорская причуда. Чего там только нет! Всю фауну собрали, хоть детишек пускай ради потехи.
– Не нашли, значит, ту зверюгу, что его величество покусала? – Иван задрал голову к небу. Дивно пушистые, плыли по небу облака, молочно-белые, завлекательно мягкие. Так и пал бы лицом в них и лежал не двигаясь или того паче, плыл бы вместе с ними и ни о чем не думал.
– Знаю, на что намекаешь, – шеф охранки скривился, – да только в зоосад первым делом сунулись. Нет там ничего. Все зверье по клеткам сидит, зубы точит. Каждая тварюшка до последней белочки на месте.
– Кто бы сомневался. – Иван убрал ухмылку с губ и холодно взглянул на Оломедаса.
Тот вернул имяхранителю ледяной взгляд и задумался.
– Да и потом ходили. Чисто.
– Взглянем?
– А взглянем!
Оломедас пошел первым, Иван следом. У самых ворот Диего положил руку на эфес, одернул мундир и, переглянувшись со спутником, первым переступил порог. В нос ударил резкий запах животных.
– Бывший манеж, – пояснил шеф охранки. – Теперь-то лошадей в новом выезжают, а раньше – в этом.
Клетки стояли на песке стройными рядами, и в них угрюмо сидело, металось, безучастно моргало разнообразное зверье. Иван и Оломедас прошли вдоль всех клеток, каждое животное подробно осмотрели. Где-то в начале рядов кормил своих питомцев пожизненно улыбчивый колон.
– Чисто, – вздохнул Диего. – Опять чисто.
Иван, не отрывая глаз, следил за безымянным.
– Тсс. – Имяхранитель приложил палец к губам и шепнул: – Уходим. Шумно уходим.
Глава охранной канцелярии бросил на спутника быстрый взгляд, понимающе кивнул. Громко топая по дощатому настилу, оба демонстративно направились к выходу. А после того как отгремел дощатый настил и доски перестали гудеть, следопыты дождались, когда безымянный отвернется, и тихонько скользнули обратно. Нырнули в стойло за распашными петельными дверями, затаились. Раздача корма продолжалась не более получаса, по истечении которых колон, лучезарно улыбаясь, удалился. Иван высунулся из двери, огляделся и молнией метнулся к ящику из-под провизии, который звериный кормилец оставил в дальнем конце манежа. Заглянул внутрь и ухмыльнулся.
– Ну?
– Он не все раздал. На дне осталась россыпь пшена, бобов, полкочана капусты и кусок мяса. Еле разглядел, темновато здесь.
– Та-а-ак! – Оломедас тяжело сглотнул и дернул шеей. – Стало быть, ждем?
– Ждем.
Внутрь свет проникал лишь через дверь. По непонятной причине дощатые ставни окон оказались закрыты. В луче света плавали пылинки и соломенная труха, весь остальной манеж тонул в полумраке. Иван сел так, чтобы обозревать видимую часть помещения поверх куцых дверей, а шеф охранки сделал то же самое с другой стороны. Он по-прежнему держал руку на эфесе. После часа напряженного ожидания внезапно, даже не слухом и не глазами, а чем-то нутряным имяхранитель уловил перемещение сгустка мрака под самым сводом. Нечто темнее темного осторожными рывками бесшумно кралось по потолку в дальний конец помещения. Имяхранитель легонько тронул компаньона и показал пальцем наверх. Оломедас вглядывался во мрак изо всех сил, щуря глаза, как моряк на вахтенной площадке. Иван, стиснув зубы, плотоядно полыхал глазами и стискивал рукоять кистеня. И вдруг кто-то видимый из манежа как черный силуэт, непринужденно насвистывая модный мотивчик, вплыл с улицы в полосу солнечного света и остановился на самом пороге, шаря по карманам. И надо же было такому случиться – весьма некстати под Оломедасом пронзительно скрипнул ящик. Сгусток тьмы под потолком быстрее молнии прянул куда-то в угол, а человек на пороге вынул руку из кармана и громко вопросил:
– Кто здесь?
Иван и шеф охранки обменялись острыми взглядами, и Оломедас ответил, распахивая двери стойла:
– Я.
– Какой такой – я?
– Начальника имперской охранной канцелярии надлежит узнавать по голосу!
– А что вы тут делаете?
– Да вот поглядеть зашел. Понравилось. Внучку хочу привести. Пустишь, Гастон?
Иван понимающе усмехнулся. Гастон Ромас, любитель и заводчик редких животных.
Диего уводил Ромаса подальше, давая Ивану возможность выбраться. Едва те скрылись из поля зрения, имяхранитель стремительно выскользнул из манежа.
В кабинете Оломедас метал громы и молнии, и чем бесстрастнее шеф охранки исторгал из себя гнев, тем страшнее это выглядело.
– Что это было? Там, под потолком?
– Не знаю. – Иван мрачно покачал головой. – Но советую проследить вояжи Ромасов за последний месяц. Среди прочих наверняка окажется один морской. И как думаете куда?
– Даже произнести вслух боюсь, – сказал Диего и склонился над линзой. – Мне нужен отчет службы наблюдения за объектами. Да за всеми четверыми… Нет, за месяц. И чем быстрее, тем лучше.
С минуту Оломедас молчал, потом спросил:
– Как ты догадался? Ну про потолок в манеже?
– Есть у меня два геккона, – усмехнулся Иван. – Престранные твари. Им все равно – пол, стена или потолок. Ходят где вздумается. Когда смотрел на слуховые окна в опочивальне императора, сразу вспомнил о них, и… мы увидели то, что видели.
– Не знаю, как тебе, а мне просто необходим крепкий кофе. Мелисса, – Оломедас склонился над линзой, – будь любезна, два крепких кофе.
Оломедас превратил кабинет монарха во временный штаб охранки, куда постоянно входили какие-то люди, приносили бумаги и, получив инструкции, уходили. Люди были самые разные, но их общим отличительным признаком, отметил Иван, являлись холодные, цепкие глаза. Среди прочих посетителей, через полчаса после звонка Оломедаса, кабинет шефа отметил собственным присутствием дем Патра с затребованным отчетом. Папка с императорским вензелем и чуть ниже всевидящим оком – символом охранной канцелярии – легла на синее сукно начальственного стола. Оломедас, мрачно вздохнув, приступил к чтению.
– Та-а-ак, Киликия, Арин, все разъехались по своим имениям, Пантеония, порт… Не может быть! Не может быть! – Оломедас чуть не спалил глазами бумагу. – Все четверо ходили на остров Илеоксос, что находится совсем рядом с… Химерней!
Иван понимающе ухмыльнулся:
– Полагаю, вопрос «Как они смогли договориться?» теперь неактуален.
– Ворон ворону глаз не выклюет. Сообща свалить Василия, а дальше – чья возьмет.
– Я знаю, что делать, – сказал Иван. – Но дорога каждая минута.
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
…А в имении Гастона Ромаса наблюдается нездоровое оживление. В особняк стекаются люди крепкого вида и решительной наружности. Известно, что в особняке наличествует изрядный запас холодного и стрелкового оружия, притом что ни один из пришедших не обладает татуировкой установленного образца и соответственно стоп-пульсатором. Личности гостей установлены. По большей части это члены группировки «Завтра Пераса», сокурсники Гастона Ромаса по Киликийскому корпусу…
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
…Четыре представителя императорской фамилии, в означенных обстоятельствах могущие претендовать на трон, имеют между собой гораздо более интенсивные контакты, чем один-два месяца назад. Считаю нужным ознакомить Ваше превосходительство с собственными выводами касательно изложенных фактов. В сложившихся для империи обстоятельствах столь тесные контакты членов императорской фамилии, их непосредственная причастность к сборищам молодчиков и людей, облеченных известным влиянием, а зачастую чинами и должностями, наталкивает на мысль о сговоре. Считаю излишним напоминать, что сговор – понятие изначально неполезное для империи и общества и даже вредоносное…
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
…Поднадзорные в полном соответствии с воинской наукой перешли к рекогносцировке местности, что нельзя не расценить как подготовку к решительным действиям. Несколько молодчиков постоянно фланируют в непосредственных пределах дворца и занимаются подробнейшим изучением распорядка внешней караульно-постовой службы и составлением карты инженерных сооружений и топографии местности. Имели место неоднократные попытки подкупить дворцовую обслугу с целью получения более подробных сведений о расписании караульной службы императорской гвардии внутри дворца. Я, Тревиус Лямке, склонен подтвердить ранее изложенные предположения неопровержимыми доказательствами…
– Думаешь, получится? – шепнул Оломедас Ивану.
– Со мной же получилось! Карл Густавыч, проходите. Разрешите представить вам начальника охранной канцелярии эва Оломедаса. Его согласие сделало возможным ваш визит. Нам нужна ваша помощь. Крайне.
Сухощавый, длинноносый человек в тонком пенсне, с бородкой клинышком и голой, как бильярдный шар, головой насмешливо оглядел присутствующих: Ивана, Оломедаса и Августа. Прокашлялся.
– Айвен, черт побери, вы не перестаете меня удивлять! Ваш цветущий вид поневоле заставляет чувствовать себя на голову выше. Поневоле ощущаю себя соавтором чуда! А это, надо заметить, чревато – рискую задрать нос. Кстати о носах. Ваш мне решительно не нравится. После нашей прошлой встречи он стал, как бы это помягче… несколько кривоват.
– Сломали, – буркнул имяхранитель.
– Даже не спрашиваю кто, – усмехнулся гость. – И уж тем более не рискую спрашивать, черт возьми, где он сейчас, этот храбрец.
– И правильно, – ухмыльнулся Иван. – Все под богом ходим, да продлит наши дни Фанес! Дозволите обрисовать ситуацию?
– Да-да, разумеется.
На изложение придумки ушла ровно одна чашка кофе, по завершении дегустации которой Карл Густав в сомнении поджал губы.
– Дерзко, дерзко. Однако рецидив нормального психического состояния может и не наступить. Если, как вы говорите, он все будет помнить, я не ручаюсь за здравый рассудок пациента по выздоровлении. Проще говоря, он может сойти с ума и более в него не вернуться.
– Доктор, там не с чего сходить! – вмешался в разговор Оломедас. – Стиль государственного управления императора Василия Восемнадцатого – это наитие плюс врожденное чутье на опасность. Наш монарх до этого великолепно обходился без помощи головы, не помрет без нее и дальше. Зато докладные записки типа «собираемость налогов упала» и «не организовать ли на островах государственную концессию по добыче меди» его величество понимает в любом состоянии!
Карл Густав с минуту напряженно думал, переводя взгляд с одного собеседника на другого, и наконец решительно тряхнул головой.
– Так и быть! Прелюбопытный должен получиться опыт. Я согласен!
Шеф охранки с облегчением шумно выдохнул, а доктор Август беззастенчиво напросился к заезжей знаменитости в ассистенты.
– Да-с, молодые люди! Нет предела совершенству! Да-с!
Процессия в составе Карла Густава, Августа, Оломедаса и Ивана прошествовала в императорские покои, где их ждали двое медбратьев.
– Слабонервных прошу покинуть помещение. – Карл Густав, оживленный в предвкушении «прелюбопытного опыта», обвел присутствующих глазами.
– Таковые отсутствуют по определению, – мрачно пробурчал Оломедас.
– Все готово?
– Да, – энергично кивнул шеф охранки. – Коридоры под наблюдением. Окна растворены.
– Приступим.
Карл Густав вздохнул, решительно подошел к больному императору и защелкал пальцами, точно кастаньетами, привлекая монаршее внимание.
– Голубчик, слушаете меня внимательно, очень внимательно. Я начинаю считать, и вы следите за счетом…
Оломедас ежился, Август пожирал коллегу глазами, повторяя за ним: «…три, четыре, пять…» Иван мрачно кусал губу. Василий внезапно прекратил мерно раскачиваться, нарушил позу эмбриона, потянулся. И открыл осмысленные глаза. Доктор Карл, не отвлекаясь на проявления восторга, продолжал вводить монаршего пациента в гипнотический транс:
– …Вы вспоминаете тварь, которую увидели в тот день. Вспоминаете, вспоминаете и не боитесь. Вы ничего и никого не боитесь, я сказал!
Василия перестало трясти. Его величество сидел на постели успокоенный, будто пасторальный пастушок со свирелькой. Блаженно улыбался и что-то шептал.
– Вы вспомнили напавшую на вас тварь до последней черточки, – продолжал Карл Густав, – и хотите с ней посчитаться за тот злополучный укус. Вам было больно, очень больно, и жуткое создание достойно возмездия. Вы вспоминаете его и сейчас хотите найти по запаху. По запаху!
Присутствующие затаили дыхание. По знаку Оломедаса разошлись по углам и встали кто за шкафом, кто за гардеробной ширмой. Рядом с императором остался лишь Карл Густав.
Внезапно Василий захрипел, не то взлаял, не то взвыл, и, скатившись с постели, встал на четвереньки. Пижама на нем затрещала. Началась знаменитая монаршая метаморфоза. Мало-помалу басилевс превращался в существо столь жуткого облика и размеров, что Оломедас невольно ухватился за эфес, а доктор Август попятился назад.
Наконец пижама лопнула. Тварь стряхнула с себя шелковые лоскутья и повела по сторонам головой, похожей на крокодилью, – с той лишь разницей, что обладала более короткими челюстями. Задрала голову вверх, привстала на мохнатые задние конечности, потянула носом воздух. Опустилась на все четыре лапы и, издавая чавкающие звуки, резво двинулась к слуховому окну на прозрачной стене. В два переступа бестия взобралась по стеклу к слуховому окну, после чего, странным образом выгибая суставы, вытекла наружу.
– Скорее! – рявкнул Иван. – За ним! Живо!
– Что теперь будет? – уже в коридоре, задыхаясь от бега, вопрошал Карл Густав.
– Будет… такая драчка… что шерсть полетит… во все стороны! – выдохнул Оломедас, бренча на поворотах шашкой об углы.
– А если первая тварь – самка? – упавшим голосом крикнул доктор Август.
– Мужчина взрослый, разберется, – бросил на ходу Иван, первым выносясь из дверей.
Во дворе наблюдались все признаки легкой паники. Мастеровой люд и обслуга, оказавшиеся там в неудачное время, замерли соляными столбами, опустив руки и раскрыв рты.
– Пасть закрой, бестолочь! – рявкнул кому-то Оломедас и походя снес бедолагу всем своим немалым весом.
Иван влетел в манеж и остановился, оглушенный. Животные устроили форменный бедлам: хрипели, лаяли, фыркали и бились о стенки. Обезьяны ревели, улюлюкали и раскачивали клетки. Задыхаясь, вбежали остальные свидетели императорского метаморфоза. Некоторое время ничего не было слышно, кроме возмущенных криков зверья. Но вдруг животные настороженно смолкли. В левом верхнем углу здания, там, где имелось чердачное окошко, возникло какое-то движение. Существо, черное и изменчивое, как чернильная клякса, втекло внутрь. С чавкающим звуком прянуло в противоположный конец манежа.
– Ставни! – в голос рявкнули Иван и Оломедас и, не сговариваясь, ринулись к окнам: один вправо, другой влево. На распутывание узлов времени не тратили, просто резали веревки, и ставни с оглушительным грохотом падали, открывая доступ в манеж закатному свету.
Еще одна тварь, неестественно выгибая суставы, втекла под потолок из чердачного окна и стремительно понеслась за первой. Зверье в клетках вновь обезумело, завизжало, заверещало, лай перешел в сип, крики – в жалобный скулеж. Черные существа дали несколько кругов по потолку. Странно было наблюдать за их гонкой, сопровождаемой звериным воем и странными чавкающими звуками. Судя по всему, их издавали присоски, отлипающие от поверхности. Наконец второй монстр настиг первого. Истошный рев сцепившихся бестий затопил манеж и перекрыл скулеж остальных животных. С потолка просыпались пыль, труха и деревянная стружка, снятая мощными когтями. Живой клубок под потолком вдруг распался надвое, стек на землю, будто тягучая смола. Здесь, в проходе между клетками, в паре шагов от изумленных людей, один зверь вцепился жуткой пастью в загривок другого, бросил его себе под ноги и навалился сверху.
– А другая-то тварь действительно самка! – прошептал доктор Август, широко раскрыв глаза.
Иван усмехнулся и подошел к клетке, стоящей ближе других к беснующимся тварям. Перепуганная обезьянка, судорожно вцепившись в решетку, во все глаза следила за совокуплением монстров. Имяхранитель поднял с пола кусок дерюги, набросил на клетку.
– Тебе не стоит видеть то, что здесь будет, маленький брат.
Самка щерила зубастую пасть, выгибала шею и грызла чешуйчатую шкуру на шее самца, но тот лишь громче ревел и двигался сильнее. Как и предсказывал Оломедас, шерсть и кровь летели во все стороны. В конце концов, самец удовлетворился, успокоился и резким движением хищной пасти вырвал кусок плоти из загривка самки. Та заревела, вздернулась на все четыре конечности. Но задние ноги подкосились, и горький вопль боли и отчаяния взлетел под потолок манежа. Тварь взвыла еще раз, а потом злобно уставилась на людей и лязгнула челюстями. Звук вышел такой, как при скрещении двух клинков.
– Если он ее отпустит… – сипло начал Август.
Оломедас обнажил шашку, Иван покрепче ухватил кистень.
Карл Густав, проникновенно шепча, с разведенными руками осторожно двинулся к самцу. Тот качался и не сводил с доктора полыхающих глаз. Однако стоило доктору громко произнести «…девять, десять!», как жуткий взгляд померк, затуманился, глаза заволокло пеленой. Зверь с хрипом повалился Карлу Густаву под ноги.
– Кончай ее! – скомандовал Диего и первый взмахнул клинком.
…Еще хрипела добиваемая самка, еще верещало зверье, сытое запахом крови и смерти до судорог, но все было уже кончено. Уходил зверь и возвращался император. Враз похудевший, истерзанный, с расцарапанной шеей, но живой и мерно сопящий в гипнотическом сне.
Палому трясло. Времени оставалось все меньше, и ее почему-то все сильнее терзало предчувствие, что ближайшей ночью произойдет дурное, непоправимое. Чьим-то недобрым промыслом события складывались так, что двое предыдущих суток она спала урывками, да почти не спала. Этой ночью, чувствовала Пальма, согласно закону истощения человеческих сил, она просто отключится. И это тогда, когда спать категорически нельзя! Иван исчез, с охранкой она рассорилась сама, беречь Анатолия было некому.
Конечно, ноктис юного Ромаса был еще слишком незрел и «несъедобен», чтобы всерьез заинтересовать торгов. Лунные звери охотятся только на тех ноктисов, которые уже напитались соком, превратились в зрелые плоды. Но пуганая ворона куста боится; эвисса Уэва боялась даже шелеста листьев.
И тем более Палома даже загадывать не бралась, до каких пределов коварства могут дойти двуногие придворные хищники и откуда ждать молниеносного удара. С тех пор как автомобиль охранки увез ее из домика в пригороде обратно в столицу, «заговорщица» непрестанно чувствовала между лопатками чей-то острый взгляд. Однако, обернувшись, никого за спиной не находила.
– Я сплю… Я неимоверно хочу спать… мне необходимо выспаться!
Палома буквально изводила себя внушением. Но стоило сомкнуть веки, как перед глазами вставала жуткая картина – беззащитного юного ноктиса рвут на куски горги, которых подгоняют люди с алебардами и в низко надвинутых черных островерхих капюшонах. Там, где под ними прячутся лица, колышется густая темнота, лишь глаза горят донным пламенем.
Палома пыталась занять себя делом, но все валилось из рук. Неодолимым порывом души – бросить все, выскочить за дверь и бежать к сыну! – сдувало мысли, любые попытки хоть чем-то заняться.
– Я не выйду из дома… не выйду! – упрямо твердила она, на ходу закрывая глаза. – Они только и ждут, чтобы я привела их к Анатолию. Нет, нет, нет!
Но проходило время, весы склонялись в другую сторону, и Палома начинала твердить, что именно во время полной луны она больше всего необходима сыну. Ведь ноктис малыша так непоседлив и текуч.
– Он убежит, улетит, утечет сквозь пальцы, – шептала в ужасе несчастная, – и я ничего не смогу сделать.
В смятении она бежала к двери, застывала на пороге и, стиснув зубы, возвращалась.
К наступлению сумеречной поры дом в прибрежной части Пантеонии стал напоминать бьеннале абстракциониста. Предметы обихода разбросаны по полу, посреди гостиной откуда-то взялась кухонная утварь; одежный шкаф распахнут настежь и разворочен, а безжалостно скомканные дамские туалеты валяются на стульях, на столе и даже под диваном.
С первой же звездой Палома не выдержала, спешно обулась, подхватила сумочку и, как подстегнутая, выбежала из дома.
– Они идут, – доложил возмутительно хладнокровный Патра Диего Оломедасу. – Толпы вооруженных людей приближаются к дворцу со всех сторон. Гвардия ждет приказа.
– Без команды оружие не применять, – распорядился шеф охранки. – Бригадира гвардейцев ко мне!
Через минуту командир преторианцев, здоровяк с грустными синими глазами, уже стоял перед Оломедасом и выслушивал распоряжения, отмечая каждое кивком.
– Дважды по взводу отрядить на крышу к слуховым окнам над опочивальней императора! А если приблизится к окнам какая угодно тварь – рубить! Снять караулы с наружных ворот, перевести во дворец. Два взвода направить для охраны комнаты связи. Один взвод – в гараж, два – в сейфовую комнату. Печати и ключи не должны попасть к заговорщикам ни при каких обстоятельствах. Остальных людей стянуть к покоям императора!
Иван мрачно взглянул на часы. Выбраться из дворца становилось все труднее и труднее. А через несколько часов встанет полная луна, и мир безраздельно отойдет во власть торгов.
Оломедас оставил кабинет и отправился лично контролировать исполнение приказов. Доктор Август неотлучно находился у постели императора, ловя каждый монарший вдох. К сожалению, Василий пока не выказывал признаков крепкого здоровья, пребывал в беспокойном сне. Хорошо еще, успели отправить домой Карла Густава. Великий мастер гипнотизма все твердил что-то потрясенно о сказках и мифах и обещался «непременно поведать сию чудную историю одному британскому беллетристу». Впрочем, бормотание замечательного доктора мало кто слушал. Не до того было.
– Вернуть не запамятуйте. Дорогая вещица. В респираторах ваши-то?
– А как же! Пришли, входи.
Караул впустил шефа охранки в покои императора. Там уже находились Август с обходом и двое медбратьев-сидельцев. По всей видимости, также люди Оломедаса.
– Тут его и нашли поутру без сознания две недели назад. Посмотри своим молодым глазом, может, увидишь чего.
Иван огляделся. Внешняя стена и потолок прозрачные. Неизменные круглые оконца, аж целых два: на смотровой стене и на потолке с противоположной стороны. Интерьер обильно декорирован в гамме бордо-фуксин: бордовый балдахин и фуксиновое постельное белье.
– Вентиляции нет?
– Нет. Две форточки дают достаточно свежего воздуха.
Иван, не мигая, минуту смотрел на слуховые оконца, затем тряхнул чубом и сделал Оломедасу знак.
– Углядел-таки? – с надеждой спросил начальник охранки уже в коридоре. – У всякого глаз может замылиться. Давеча полдня пенсне искал, и нашел ведь! На пуговицу подвесил!
– Не совсем уверен, однако… Выйдем.
Вышли в южный двор. Помимо кухонного блока сюда выходили ворота конюшни Ромасов, мастерские, гараж и прочие вспомогательные помещения. Вокруг кипела жизнь. Из конюшни за ворота одного за другим вывели на прогулку породистых лошадей. Кухонный блок покинул какой-то безымянный и через весь двор потащил за собой огромный ящик на колесиках. Туда-сюда по своей трудовой надобности сновали мастеровые и прочий работный люд.
– А где сейчас сами их сиятельства принцы?
– Да кто где. Один в финансовой канцелярии, второй в Комиссии имперских уложений, третий в своем поместье на берегу, верстах в сорока отсюда. Четвертый в городе мутит воду, в дворянском собрании. Заговор лелеет, бездарь.
– Так-таки бездарь?
– Сволочь, конечно, но на фоне остальных – сволочь безобидная.
– Эв Оломедас, там, у ворот, если смотреть прямо, топчутся какие-то типы, – , заметил Иван. – Не нравится мне это.
Не делая резких движений, Диего взглянул в указанном направлении.
– И мне не нравится. Слетаются как мухи на… на мед. Нет, ты глянь, косятся из-за стены, а на глаза не кажутся. Ничего, конюхи здесь – мои люди. Вернутся – хорошенько расспрошу, кого и что видели за воротами. А пока…
– А пока, – Иван, прищурившись, все косил в сторону колона с огромным ящиком, – повернем голову влево и спросим сами себя: куда безымянный потащил ящик с кормом, если конюшня строго напротив, через двор?
– Зоосад у нас там. Императорская причуда. Чего там только нет! Всю фауну собрали, хоть детишек пускай ради потехи.
– Не нашли, значит, ту зверюгу, что его величество покусала? – Иван задрал голову к небу. Дивно пушистые, плыли по небу облака, молочно-белые, завлекательно мягкие. Так и пал бы лицом в них и лежал не двигаясь или того паче, плыл бы вместе с ними и ни о чем не думал.
– Знаю, на что намекаешь, – шеф охранки скривился, – да только в зоосад первым делом сунулись. Нет там ничего. Все зверье по клеткам сидит, зубы точит. Каждая тварюшка до последней белочки на месте.
– Кто бы сомневался. – Иван убрал ухмылку с губ и холодно взглянул на Оломедаса.
Тот вернул имяхранителю ледяной взгляд и задумался.
– Да и потом ходили. Чисто.
– Взглянем?
– А взглянем!
Оломедас пошел первым, Иван следом. У самых ворот Диего положил руку на эфес, одернул мундир и, переглянувшись со спутником, первым переступил порог. В нос ударил резкий запах животных.
– Бывший манеж, – пояснил шеф охранки. – Теперь-то лошадей в новом выезжают, а раньше – в этом.
Клетки стояли на песке стройными рядами, и в них угрюмо сидело, металось, безучастно моргало разнообразное зверье. Иван и Оломедас прошли вдоль всех клеток, каждое животное подробно осмотрели. Где-то в начале рядов кормил своих питомцев пожизненно улыбчивый колон.
– Чисто, – вздохнул Диего. – Опять чисто.
Иван, не отрывая глаз, следил за безымянным.
– Тсс. – Имяхранитель приложил палец к губам и шепнул: – Уходим. Шумно уходим.
Глава охранной канцелярии бросил на спутника быстрый взгляд, понимающе кивнул. Громко топая по дощатому настилу, оба демонстративно направились к выходу. А после того как отгремел дощатый настил и доски перестали гудеть, следопыты дождались, когда безымянный отвернется, и тихонько скользнули обратно. Нырнули в стойло за распашными петельными дверями, затаились. Раздача корма продолжалась не более получаса, по истечении которых колон, лучезарно улыбаясь, удалился. Иван высунулся из двери, огляделся и молнией метнулся к ящику из-под провизии, который звериный кормилец оставил в дальнем конце манежа. Заглянул внутрь и ухмыльнулся.
– Ну?
– Он не все раздал. На дне осталась россыпь пшена, бобов, полкочана капусты и кусок мяса. Еле разглядел, темновато здесь.
– Та-а-ак! – Оломедас тяжело сглотнул и дернул шеей. – Стало быть, ждем?
– Ждем.
Внутрь свет проникал лишь через дверь. По непонятной причине дощатые ставни окон оказались закрыты. В луче света плавали пылинки и соломенная труха, весь остальной манеж тонул в полумраке. Иван сел так, чтобы обозревать видимую часть помещения поверх куцых дверей, а шеф охранки сделал то же самое с другой стороны. Он по-прежнему держал руку на эфесе. После часа напряженного ожидания внезапно, даже не слухом и не глазами, а чем-то нутряным имяхранитель уловил перемещение сгустка мрака под самым сводом. Нечто темнее темного осторожными рывками бесшумно кралось по потолку в дальний конец помещения. Имяхранитель легонько тронул компаньона и показал пальцем наверх. Оломедас вглядывался во мрак изо всех сил, щуря глаза, как моряк на вахтенной площадке. Иван, стиснув зубы, плотоядно полыхал глазами и стискивал рукоять кистеня. И вдруг кто-то видимый из манежа как черный силуэт, непринужденно насвистывая модный мотивчик, вплыл с улицы в полосу солнечного света и остановился на самом пороге, шаря по карманам. И надо же было такому случиться – весьма некстати под Оломедасом пронзительно скрипнул ящик. Сгусток тьмы под потолком быстрее молнии прянул куда-то в угол, а человек на пороге вынул руку из кармана и громко вопросил:
– Кто здесь?
Иван и шеф охранки обменялись острыми взглядами, и Оломедас ответил, распахивая двери стойла:
– Я.
– Какой такой – я?
– Начальника имперской охранной канцелярии надлежит узнавать по голосу!
– А что вы тут делаете?
– Да вот поглядеть зашел. Понравилось. Внучку хочу привести. Пустишь, Гастон?
Иван понимающе усмехнулся. Гастон Ромас, любитель и заводчик редких животных.
Диего уводил Ромаса подальше, давая Ивану возможность выбраться. Едва те скрылись из поля зрения, имяхранитель стремительно выскользнул из манежа.
В кабинете Оломедас метал громы и молнии, и чем бесстрастнее шеф охранки исторгал из себя гнев, тем страшнее это выглядело.
– Что это было? Там, под потолком?
– Не знаю. – Иван мрачно покачал головой. – Но советую проследить вояжи Ромасов за последний месяц. Среди прочих наверняка окажется один морской. И как думаете куда?
– Даже произнести вслух боюсь, – сказал Диего и склонился над линзой. – Мне нужен отчет службы наблюдения за объектами. Да за всеми четверыми… Нет, за месяц. И чем быстрее, тем лучше.
С минуту Оломедас молчал, потом спросил:
– Как ты догадался? Ну про потолок в манеже?
– Есть у меня два геккона, – усмехнулся Иван. – Престранные твари. Им все равно – пол, стена или потолок. Ходят где вздумается. Когда смотрел на слуховые окна в опочивальне императора, сразу вспомнил о них, и… мы увидели то, что видели.
– Не знаю, как тебе, а мне просто необходим крепкий кофе. Мелисса, – Оломедас склонился над линзой, – будь любезна, два крепких кофе.
Оломедас превратил кабинет монарха во временный штаб охранки, куда постоянно входили какие-то люди, приносили бумаги и, получив инструкции, уходили. Люди были самые разные, но их общим отличительным признаком, отметил Иван, являлись холодные, цепкие глаза. Среди прочих посетителей, через полчаса после звонка Оломедаса, кабинет шефа отметил собственным присутствием дем Патра с затребованным отчетом. Папка с императорским вензелем и чуть ниже всевидящим оком – символом охранной канцелярии – легла на синее сукно начальственного стола. Оломедас, мрачно вздохнув, приступил к чтению.
– Та-а-ак, Киликия, Арин, все разъехались по своим имениям, Пантеония, порт… Не может быть! Не может быть! – Оломедас чуть не спалил глазами бумагу. – Все четверо ходили на остров Илеоксос, что находится совсем рядом с… Химерней!
Иван понимающе ухмыльнулся:
– Полагаю, вопрос «Как они смогли договориться?» теперь неактуален.
– Ворон ворону глаз не выклюет. Сообща свалить Василия, а дальше – чья возьмет.
– Я знаю, что делать, – сказал Иван. – Но дорога каждая минута.
Пятнадцать дней до полной луны
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
Реляция
…А в имении Гастона Ромаса наблюдается нездоровое оживление. В особняк стекаются люди крепкого вида и решительной наружности. Известно, что в особняке наличествует изрядный запас холодного и стрелкового оружия, притом что ни один из пришедших не обладает татуировкой установленного образца и соответственно стоп-пульсатором. Личности гостей установлены. По большей части это члены группировки «Завтра Пераса», сокурсники Гастона Ромаса по Киликийскому корпусу…
Десять дней до полной луны
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
Реляция
…Четыре представителя императорской фамилии, в означенных обстоятельствах могущие претендовать на трон, имеют между собой гораздо более интенсивные контакты, чем один-два месяца назад. Считаю нужным ознакомить Ваше превосходительство с собственными выводами касательно изложенных фактов. В сложившихся для империи обстоятельствах столь тесные контакты членов императорской фамилии, их непосредственная причастность к сборищам молодчиков и людей, облеченных известным влиянием, а зачастую чинами и должностями, наталкивает на мысль о сговоре. Считаю излишним напоминать, что сговор – понятие изначально неполезное для империи и общества и даже вредоносное…
Четыре дня до полной луны
Его превосходительству начальнику имперской охранной канцелярии, эву Оломедасу
от начальника службы наблюдения оной канцелярии Тревиуса Лямке
Реляция
…Поднадзорные в полном соответствии с воинской наукой перешли к рекогносцировке местности, что нельзя не расценить как подготовку к решительным действиям. Несколько молодчиков постоянно фланируют в непосредственных пределах дворца и занимаются подробнейшим изучением распорядка внешней караульно-постовой службы и составлением карты инженерных сооружений и топографии местности. Имели место неоднократные попытки подкупить дворцовую обслугу с целью получения более подробных сведений о расписании караульной службы императорской гвардии внутри дворца. Я, Тревиус Лямке, склонен подтвердить ранее изложенные предположения неопровержимыми доказательствами…
Несколько часов до полной луны
– Думаешь, получится? – шепнул Оломедас Ивану.
– Со мной же получилось! Карл Густавыч, проходите. Разрешите представить вам начальника охранной канцелярии эва Оломедаса. Его согласие сделало возможным ваш визит. Нам нужна ваша помощь. Крайне.
Сухощавый, длинноносый человек в тонком пенсне, с бородкой клинышком и голой, как бильярдный шар, головой насмешливо оглядел присутствующих: Ивана, Оломедаса и Августа. Прокашлялся.
– Айвен, черт побери, вы не перестаете меня удивлять! Ваш цветущий вид поневоле заставляет чувствовать себя на голову выше. Поневоле ощущаю себя соавтором чуда! А это, надо заметить, чревато – рискую задрать нос. Кстати о носах. Ваш мне решительно не нравится. После нашей прошлой встречи он стал, как бы это помягче… несколько кривоват.
– Сломали, – буркнул имяхранитель.
– Даже не спрашиваю кто, – усмехнулся гость. – И уж тем более не рискую спрашивать, черт возьми, где он сейчас, этот храбрец.
– И правильно, – ухмыльнулся Иван. – Все под богом ходим, да продлит наши дни Фанес! Дозволите обрисовать ситуацию?
– Да-да, разумеется.
На изложение придумки ушла ровно одна чашка кофе, по завершении дегустации которой Карл Густав в сомнении поджал губы.
– Дерзко, дерзко. Однако рецидив нормального психического состояния может и не наступить. Если, как вы говорите, он все будет помнить, я не ручаюсь за здравый рассудок пациента по выздоровлении. Проще говоря, он может сойти с ума и более в него не вернуться.
– Доктор, там не с чего сходить! – вмешался в разговор Оломедас. – Стиль государственного управления императора Василия Восемнадцатого – это наитие плюс врожденное чутье на опасность. Наш монарх до этого великолепно обходился без помощи головы, не помрет без нее и дальше. Зато докладные записки типа «собираемость налогов упала» и «не организовать ли на островах государственную концессию по добыче меди» его величество понимает в любом состоянии!
Карл Густав с минуту напряженно думал, переводя взгляд с одного собеседника на другого, и наконец решительно тряхнул головой.
– Так и быть! Прелюбопытный должен получиться опыт. Я согласен!
Шеф охранки с облегчением шумно выдохнул, а доктор Август беззастенчиво напросился к заезжей знаменитости в ассистенты.
– Да-с, молодые люди! Нет предела совершенству! Да-с!
Семь часов до полной луны
Процессия в составе Карла Густава, Августа, Оломедаса и Ивана прошествовала в императорские покои, где их ждали двое медбратьев.
– Слабонервных прошу покинуть помещение. – Карл Густав, оживленный в предвкушении «прелюбопытного опыта», обвел присутствующих глазами.
– Таковые отсутствуют по определению, – мрачно пробурчал Оломедас.
– Все готово?
– Да, – энергично кивнул шеф охранки. – Коридоры под наблюдением. Окна растворены.
– Приступим.
Карл Густав вздохнул, решительно подошел к больному императору и защелкал пальцами, точно кастаньетами, привлекая монаршее внимание.
– Голубчик, слушаете меня внимательно, очень внимательно. Я начинаю считать, и вы следите за счетом…
Оломедас ежился, Август пожирал коллегу глазами, повторяя за ним: «…три, четыре, пять…» Иван мрачно кусал губу. Василий внезапно прекратил мерно раскачиваться, нарушил позу эмбриона, потянулся. И открыл осмысленные глаза. Доктор Карл, не отвлекаясь на проявления восторга, продолжал вводить монаршего пациента в гипнотический транс:
– …Вы вспоминаете тварь, которую увидели в тот день. Вспоминаете, вспоминаете и не боитесь. Вы ничего и никого не боитесь, я сказал!
Василия перестало трясти. Его величество сидел на постели успокоенный, будто пасторальный пастушок со свирелькой. Блаженно улыбался и что-то шептал.
– Вы вспомнили напавшую на вас тварь до последней черточки, – продолжал Карл Густав, – и хотите с ней посчитаться за тот злополучный укус. Вам было больно, очень больно, и жуткое создание достойно возмездия. Вы вспоминаете его и сейчас хотите найти по запаху. По запаху!
Присутствующие затаили дыхание. По знаку Оломедаса разошлись по углам и встали кто за шкафом, кто за гардеробной ширмой. Рядом с императором остался лишь Карл Густав.
Внезапно Василий захрипел, не то взлаял, не то взвыл, и, скатившись с постели, встал на четвереньки. Пижама на нем затрещала. Началась знаменитая монаршая метаморфоза. Мало-помалу басилевс превращался в существо столь жуткого облика и размеров, что Оломедас невольно ухватился за эфес, а доктор Август попятился назад.
Наконец пижама лопнула. Тварь стряхнула с себя шелковые лоскутья и повела по сторонам головой, похожей на крокодилью, – с той лишь разницей, что обладала более короткими челюстями. Задрала голову вверх, привстала на мохнатые задние конечности, потянула носом воздух. Опустилась на все четыре лапы и, издавая чавкающие звуки, резво двинулась к слуховому окну на прозрачной стене. В два переступа бестия взобралась по стеклу к слуховому окну, после чего, странным образом выгибая суставы, вытекла наружу.
– Скорее! – рявкнул Иван. – За ним! Живо!
– Что теперь будет? – уже в коридоре, задыхаясь от бега, вопрошал Карл Густав.
– Будет… такая драчка… что шерсть полетит… во все стороны! – выдохнул Оломедас, бренча на поворотах шашкой об углы.
– А если первая тварь – самка? – упавшим голосом крикнул доктор Август.
– Мужчина взрослый, разберется, – бросил на ходу Иван, первым выносясь из дверей.
Во дворе наблюдались все признаки легкой паники. Мастеровой люд и обслуга, оказавшиеся там в неудачное время, замерли соляными столбами, опустив руки и раскрыв рты.
– Пасть закрой, бестолочь! – рявкнул кому-то Оломедас и походя снес бедолагу всем своим немалым весом.
Иван влетел в манеж и остановился, оглушенный. Животные устроили форменный бедлам: хрипели, лаяли, фыркали и бились о стенки. Обезьяны ревели, улюлюкали и раскачивали клетки. Задыхаясь, вбежали остальные свидетели императорского метаморфоза. Некоторое время ничего не было слышно, кроме возмущенных криков зверья. Но вдруг животные настороженно смолкли. В левом верхнем углу здания, там, где имелось чердачное окошко, возникло какое-то движение. Существо, черное и изменчивое, как чернильная клякса, втекло внутрь. С чавкающим звуком прянуло в противоположный конец манежа.
– Ставни! – в голос рявкнули Иван и Оломедас и, не сговариваясь, ринулись к окнам: один вправо, другой влево. На распутывание узлов времени не тратили, просто резали веревки, и ставни с оглушительным грохотом падали, открывая доступ в манеж закатному свету.
Еще одна тварь, неестественно выгибая суставы, втекла под потолок из чердачного окна и стремительно понеслась за первой. Зверье в клетках вновь обезумело, завизжало, заверещало, лай перешел в сип, крики – в жалобный скулеж. Черные существа дали несколько кругов по потолку. Странно было наблюдать за их гонкой, сопровождаемой звериным воем и странными чавкающими звуками. Судя по всему, их издавали присоски, отлипающие от поверхности. Наконец второй монстр настиг первого. Истошный рев сцепившихся бестий затопил манеж и перекрыл скулеж остальных животных. С потолка просыпались пыль, труха и деревянная стружка, снятая мощными когтями. Живой клубок под потолком вдруг распался надвое, стек на землю, будто тягучая смола. Здесь, в проходе между клетками, в паре шагов от изумленных людей, один зверь вцепился жуткой пастью в загривок другого, бросил его себе под ноги и навалился сверху.
– А другая-то тварь действительно самка! – прошептал доктор Август, широко раскрыв глаза.
Иван усмехнулся и подошел к клетке, стоящей ближе других к беснующимся тварям. Перепуганная обезьянка, судорожно вцепившись в решетку, во все глаза следила за совокуплением монстров. Имяхранитель поднял с пола кусок дерюги, набросил на клетку.
– Тебе не стоит видеть то, что здесь будет, маленький брат.
Самка щерила зубастую пасть, выгибала шею и грызла чешуйчатую шкуру на шее самца, но тот лишь громче ревел и двигался сильнее. Как и предсказывал Оломедас, шерсть и кровь летели во все стороны. В конце концов, самец удовлетворился, успокоился и резким движением хищной пасти вырвал кусок плоти из загривка самки. Та заревела, вздернулась на все четыре конечности. Но задние ноги подкосились, и горький вопль боли и отчаяния взлетел под потолок манежа. Тварь взвыла еще раз, а потом злобно уставилась на людей и лязгнула челюстями. Звук вышел такой, как при скрещении двух клинков.
– Если он ее отпустит… – сипло начал Август.
Оломедас обнажил шашку, Иван покрепче ухватил кистень.
Карл Густав, проникновенно шепча, с разведенными руками осторожно двинулся к самцу. Тот качался и не сводил с доктора полыхающих глаз. Однако стоило доктору громко произнести «…девять, десять!», как жуткий взгляд померк, затуманился, глаза заволокло пеленой. Зверь с хрипом повалился Карлу Густаву под ноги.
– Кончай ее! – скомандовал Диего и первый взмахнул клинком.
…Еще хрипела добиваемая самка, еще верещало зверье, сытое запахом крови и смерти до судорог, но все было уже кончено. Уходил зверь и возвращался император. Враз похудевший, истерзанный, с расцарапанной шеей, но живой и мерно сопящий в гипнотическом сне.
Четыре часа до полной луны
Палому трясло. Времени оставалось все меньше, и ее почему-то все сильнее терзало предчувствие, что ближайшей ночью произойдет дурное, непоправимое. Чьим-то недобрым промыслом события складывались так, что двое предыдущих суток она спала урывками, да почти не спала. Этой ночью, чувствовала Пальма, согласно закону истощения человеческих сил, она просто отключится. И это тогда, когда спать категорически нельзя! Иван исчез, с охранкой она рассорилась сама, беречь Анатолия было некому.
Конечно, ноктис юного Ромаса был еще слишком незрел и «несъедобен», чтобы всерьез заинтересовать торгов. Лунные звери охотятся только на тех ноктисов, которые уже напитались соком, превратились в зрелые плоды. Но пуганая ворона куста боится; эвисса Уэва боялась даже шелеста листьев.
И тем более Палома даже загадывать не бралась, до каких пределов коварства могут дойти двуногие придворные хищники и откуда ждать молниеносного удара. С тех пор как автомобиль охранки увез ее из домика в пригороде обратно в столицу, «заговорщица» непрестанно чувствовала между лопатками чей-то острый взгляд. Однако, обернувшись, никого за спиной не находила.
– Я сплю… Я неимоверно хочу спать… мне необходимо выспаться!
Палома буквально изводила себя внушением. Но стоило сомкнуть веки, как перед глазами вставала жуткая картина – беззащитного юного ноктиса рвут на куски горги, которых подгоняют люди с алебардами и в низко надвинутых черных островерхих капюшонах. Там, где под ними прячутся лица, колышется густая темнота, лишь глаза горят донным пламенем.
Палома пыталась занять себя делом, но все валилось из рук. Неодолимым порывом души – бросить все, выскочить за дверь и бежать к сыну! – сдувало мысли, любые попытки хоть чем-то заняться.
– Я не выйду из дома… не выйду! – упрямо твердила она, на ходу закрывая глаза. – Они только и ждут, чтобы я привела их к Анатолию. Нет, нет, нет!
Но проходило время, весы склонялись в другую сторону, и Палома начинала твердить, что именно во время полной луны она больше всего необходима сыну. Ведь ноктис малыша так непоседлив и текуч.
– Он убежит, улетит, утечет сквозь пальцы, – шептала в ужасе несчастная, – и я ничего не смогу сделать.
В смятении она бежала к двери, застывала на пороге и, стиснув зубы, возвращалась.
К наступлению сумеречной поры дом в прибрежной части Пантеонии стал напоминать бьеннале абстракциониста. Предметы обихода разбросаны по полу, посреди гостиной откуда-то взялась кухонная утварь; одежный шкаф распахнут настежь и разворочен, а безжалостно скомканные дамские туалеты валяются на стульях, на столе и даже под диваном.
С первой же звездой Палома не выдержала, спешно обулась, подхватила сумочку и, как подстегнутая, выбежала из дома.
– Они идут, – доложил возмутительно хладнокровный Патра Диего Оломедасу. – Толпы вооруженных людей приближаются к дворцу со всех сторон. Гвардия ждет приказа.
– Без команды оружие не применять, – распорядился шеф охранки. – Бригадира гвардейцев ко мне!
Через минуту командир преторианцев, здоровяк с грустными синими глазами, уже стоял перед Оломедасом и выслушивал распоряжения, отмечая каждое кивком.
– Дважды по взводу отрядить на крышу к слуховым окнам над опочивальней императора! А если приблизится к окнам какая угодно тварь – рубить! Снять караулы с наружных ворот, перевести во дворец. Два взвода направить для охраны комнаты связи. Один взвод – в гараж, два – в сейфовую комнату. Печати и ключи не должны попасть к заговорщикам ни при каких обстоятельствах. Остальных людей стянуть к покоям императора!
Иван мрачно взглянул на часы. Выбраться из дворца становилось все труднее и труднее. А через несколько часов встанет полная луна, и мир безраздельно отойдет во власть торгов.
Оломедас оставил кабинет и отправился лично контролировать исполнение приказов. Доктор Август неотлучно находился у постели императора, ловя каждый монарший вдох. К сожалению, Василий пока не выказывал признаков крепкого здоровья, пребывал в беспокойном сне. Хорошо еще, успели отправить домой Карла Густава. Великий мастер гипнотизма все твердил что-то потрясенно о сказках и мифах и обещался «непременно поведать сию чудную историю одному британскому беллетристу». Впрочем, бормотание замечательного доктора мало кто слушал. Не до того было.