Козаев Азамат. Имяхранитель

   Иван кивнул.
   – Надеюсь на ваше благоразумие. Если найдете что-то сообщить – милости прошу, окружной комиссариат, дем Диогенус. Ваш покорный слуга. А сейчас…
   Дознаватель выразительно посмотрел на входную дверь и многозначительно потер нос. Иван пожал плечами, молча развернулся и вышел.
 

Через прорези глаз смотрит бычья душа

 
   – Якко, ты помнишь нашу первую встречу? Тот день, когда пришел ко мне наниматься?
   – Разумеется! – Финансовый консультант оторвался от бумаг и поднял на Ивана цепкие глаза. – День, когда к тебе снизошла удача, нужно запомнить на всю жизнь. А с чего это вдруг вы вспомнили его?
   – Да не вдруг. – Иван поморщился и покрутил шеей туда-сюда. – В том-то и дело, что не вдруг. Ты показался мне отменным физиономистом. Разложил коллег по полочкам так, что любо-дорого было слушать.
   – Фанес всеблагой устроил мир так, чтобы помогать глупому и отвращать лукавого. Все написано у человека на лице, умей только читать.
   – Что ты скажешь о человеке небольшого роста, коренастом, с крепким носом, не единожды сломанным, квадратной челюстью, мохнатыми бровями, глубоко посаженными острыми глазками и неторопливой, тяжеловесной речью?
   Волт задумчиво потер переносицу.
   – Описанный вами тип весьма напоминает одного берегового полицейского из моего далекого детства. Был он решителен и храбр, не дурак выпить и закусить, однако не лишен животной хитрости и осторожности. То, за что брался, непременно доводил до конца. А не мог взять в лоб – брал хитростью и упрямством. Так его и звали – Бык. Сейчас, должно быть, изрядно состарился, если вообще жив.
   Слушая своего финконсульта, Иван кивал и все больше мрачнел. Наконец буркнул: «Так и есть» и залпом допил мадеру.
   – Какие-то сложности? Я слышал, убили молодого Стоика. Пренеприятное известие, должен заметить.
   – Да, убили. И похоже, что дело об убийстве ведет Бык номер два.
   – В таком случае за расследование я спокоен. Как и за отчет, который завтра сдаю в мытную канцелярию.
   – А мне почему-то неспокойно. Да нет, за отчет я тоже спокоен, не переживай, старина. Но Стоика убил человек, которого тот впустил к себе без боязни. Возможно, я знаю убийцу и каждый день с ним ручкаюсь. Сегодня мне пришлось пожать множество рук и теперь больше всего хочется тереть ладони мочалкой с мылом до тех пор, пока с них не слезет кожа.
   – Вот увидите, не пройдет и недели, как убийца будет найден и водворен за решетку! Все «быки» таковы, им лишь бы след взять!
   – Просто минотавр какой-то, – буркнул Иван, откидываясь на спинку кресла. – Тело и голова бычьи, нюх собачий. И мы в самом центре лабиринта.
   – Только минотавр на нашей стороне. Жаль, что наружу без нити все равно не выбраться, – назидательно проговорил Якко.
   – Мне это не нравится, старина. Очень не нравится. Предчувствия тревожные.
 

Лейся песня на просторе

 
   Полнолуние застало Ивана в самом скверном расположении духа. Нынешний подопечный имяхранителя, ноктис тенора императорской оперы, наоборот, пребывал в приподнятом настроении, чем изрядно мешал Ивану. Вертелся туда-сюда, отбегал, на эмоциях восторга парил над землей – в общем, заставлял обломка крутить головой во все стороны. Тенор дожил до преклонных лет, спел не один десяток партий, но и сейчас пребывал в наивной уверенности, что роли юных героев ему все так же по плечу, как десятилетия назад. Не помеха и огромное пузо, и бульдожьи брыли, и порядком поредевшая шевелюра.
   Лунные псы возникли, как всегда, бесшумно. Пара торгов вышла из темноты, будто вынырнула из преисподней. Мгновение назад городской парк был пуст, затем словно открылась дверь в потустороннюю тьму, и страшные хищники скользнули в ночной Перас. Едва они появились в поле зрения, Иван схватил ноктиса за руку и задвинул себе за спину, прижав к стволу старого ореха.
   – Не вертись, Пастан. Глазом не успеешь моргнуть – распустят на ремни.
   – С тобою? Никогда! – И, прижав руки к бочкообразной груди, главный императорский тенор обрушил на спящий парк страдания Роланда по Дюрандаль. – О, что-о-о откры-ы-ылось мне, мой сломан ме-е-еч…
   – Еще слово – и горги от изумления обретут дар речи! – Обломок передернул челюстью и поджал губы. – Потому что впервые получат от меня ужин без борьбы.
   – Но я хочу петь! Еще столько не сделано! Мне рано уходить!
   – А по-моему, самое время, – буркнул Иван и перехватил кистень поудобнее. – И ради всего святого, не ори над ухом!
   По своему обыкновению, лунные звери зашли с двух сторон. У торгов роли на охоте распределялись неизменно однообразно. В любой стае имелись ведущий и ведомый, а стратегия и тактика ночных убийц достигли предела совершенства. Первым бросался ведущий. Следом, с задержкой в удар сердца, – ведомый. Если на охоту выходили три зверя, третий почти всегда подкрадывался со спины и ждал удобного случая. В поединке с торгами удача в немалой степени зависела от того, сумеет ли имяхранитель прочитать «роли» лунных тварей, понять, кто есть кто. Ведущего Иван определял безошибочно. Не ошибся и теперь. Удар нашел горга еще в полете.
   «Есть! Не жилец», – крякнул Иван, отбросив уже безжизненное тело. Стремительно развернулся и принял вторую тварь на предплечье в толстом кожаном щитке. Еле-еле устоял. Сильнейший удар сотряс обломка, когда лунный зверь широченной грудью налетел на имяхранителя. Несколько шагов Иван отдал погашению бешеной силы рывка. Пятясь, бросил кистень, свободной рукой ухватил тварь под пастью. Развернувшись, впечатал горга спиной в землю. Зубы хищника, коротко лязгнув, соскочили с предплечья Ивана. Лунный зверь отчаянно засучил лапами, но пальцы обломка, словно клещи, сжимались на его горле все сильнее и сильнее. Имяхранитель навалился всем весом на тварь, смял судорожное сопротивление. Достал нож и дважды всадил в бок хищника. Горг взвыл, конвульсивно дернулся и затих, отвалив голову набок и высунув длинный язык.
   Иван тяжело поднялся. Ноги тряслись, руки дрожали. Непонятно откуда взялась кровь – перепачкал куртку и штаны. С торгами всегда так, непременно цапнуть успеет. Что ни говори, быстрая тварь, хорошо еще, голову на плечах сохранил. Не ровен час, без головы останешься, и сам не заметишь.
   – Выдохни, – просипел Иван Пастану, что стоял рядом и от изумления держал рот раскрытым. – И не вздумай пе…
   – Вива-а-ат деяниям геройским, Фортуна с на-а-ами, вра-аг бежит…
   – Молчать! – Огромная ладонь, шириной с небольшую лопату закрыла певчие уста. – Не дразни судьбу, Пастан! Не ищи добра от добра! Еще одной пары торгов ты не переживешь!
   Тенор хлопал широко раскрытыми глазами и беспомощно взмахивал руками.
   – Ни звука! – зловещим шепотом предостерег Иван. – Обещаешь?
   Пастан и рад был кивнуть, но ладонь обломка его просто обездвижила. Затылком ноктис подпирал древесный ствол, поэтому даже дернуть головой туда-сюда у Пастана не получилось. Он промычал «обещаю» и три раза кряду хлопнул глазами.
   – Нагулялся? Наелся луны?
   Ноктис отрицательно покачал головой. Лунная ночь столь же необходима ноктису, как воздух человеку или вода рыбе. Лишить его столь редкого «лакомства» не смог бы даже прожженный Циник. Тем более имяхранитель, чья работа «пасти кормящиеся Имена».
   – От меня ни на шаг!
   Пастан с готовностью кивнул.
   Дома Иван бросил перепачканную кровью одежду в угол ванной, рухнул на топчан в кабинете и тут же уснул.
 

Здравствуйте, я ваш дознаватель

 
   – Кого еще принесло? – Иван, покачиваясь, по стенке прошел к входной двери. Колоколец истерично захлебывался бронзовым лаем. – В эту пору я сонлив, голоден и зол!
   На пороге в сопровождении швейцара, добросовестного усатого толстяка, стоял давешний полицейский дознаватель. По его высокому челу ходили тучи.
   – Все в порядке, Фокл, это ко мне.
   Швейцар поклонился и засеменил к лестнице.
   – Входите, комиссар, только ничему не удивляйтесь. Сейчас не самое подходящее время для приборки.
   Диогенус, поджав губы, миновал порог.
   – Ступайте на кухню. Там безопасно.
   Дознаватель удивленно вскинул брови и, проходя длинным коридором на кухню, бросил цепкий взгляд в комнаты и ванную.
   – Если за беспорядок еще не забирают в полицию, уберусь я, пожалуй завтра, – буркнул Иван.
   – Вы чем-то раздражены? – усмехнулся Диогенус. – Не мой ли визит тому причиной?
   – Ваш, – кивнул Иван, морщась. – Но не обращайте внимания. Со сна я раздражителен и брюзглив. Искренне считаю всех гостей непрошеными, и мне не хватает такта это скрыть. После работы я всегда такой.
   – Работали?
   – Минуло полнолуние, горячая пора. Сказать по чести, уже и забыл, когда спокойно любовался полной луной.
   – Вы на пике популярности. Не простаиваете. Я навел справки. Очередь на вас длиною до императорского дворца.
   – Вот оно, бремя славы. – Иван показал на опухшие со сна глаза. – Кофе?
   – Пожалуй. Однако напрасно корите себя за вспыльчивость. У вас на кухне рассиживается полицейский дознаватель, а вы не отпускаете любопытство на волю. Так и не спросите, что мне нужно?
   – Сами скажете, – пробурчал Иван, колдуя с джезвой на огне. – Вкусите отменного кофе, подобреете душой и скажете.
   Диогенус усмехнулся и умолк. Пока обломок варил кофе, комиссар пытливо осмотрел кухню. На мгновение его взгляд задержался на руках Ивана, и даже потолок с двумя гекконами не остался без внимания.
   – Не стану разочаровывать, – усмехнулся Иван, наполнив чашку комиссара. – Спрошу. Так что же привело ко мне полицию? Вскрылись новые подробности?
   – Отменно! – Комиссар закатил глаза. – Кофе отменно хорош! Чудный рецепт, не поделитесь? Я на глазах добрею и готов начать серьезный разговор.
   – Рецепт, говорите… – Иван подвигал челюстью и помрачнел. – Пожалуй, не скажу. Носителей этого рецепта ждет страшный конец. Сначала Мария, когда-нибудь горги прикончат меня… Вы суеверны?
   – Отчасти. А что?
   – Ваш кофе стынет. Так что за дело?
   – Заинтриговали, чего и говорить, однако рецепта кофе больше не попрошу. Я еще нужен обществу и моему императору. А дело, собственно, вот в чем. Не далее как этим утром случился неприятный инцидент, повлекший за собой тяжелые увечья для одного гражданина.
   – И вы хотите знать, где этим утром был я?
   – Не стану скрывать, и это тоже. Но такую чудную припухлость лица иначе как многочасовым сном не наработаешь. На ваш счет я спокоен. Но для пущей уверенности позвольте прояснить детали?
   – Рад помочь, – бросил Иван.
   – Разрешите закурить? Табак мне возят с Ипифиса. Душевный табачок, не находите?
   – В табаке я полный профан. Не отличу запах дегтярного масла от аромата вашего душевного табака. Но курите, прошу вас. После кофе некоторые находят удовольствие в курении, знаю. Для гостей у меня имеется пепельница.
   Диогенус с видимым удовольствием набил трубку, приминая табак крепкими пальцами. Запалил ее и с наслаждением затянулся. Даже глаза от удовольствия зажмурил.
   – Так вот, хотел прояснить, откуда у вас на руках свежие царапины, в ванной лежит ком окровавленной одежды, а в прихожей на циновке несколько пятен свежей крови.
   – Старых уже не видать? – усмехнулся Иван. – Затерлись, наверное.
   – Вот как? – воодушевился дознаватель, выпуская к потолку клуб сизого дыма. – Поподробнее, пожалуйста, о следах крови в квартире. И о старых пятнах, в частности!
   – Горги, – пояснил Иван. – Кусаются, твари. Редко когда целым ухожу, Вот вам и пятна на циновке, вот вам окровавленная одежда и раны на руках. Этой ночью порвали меня малость. Вопрос разрешите?
   – Пожалуйста.
   – Это ведь не простой инцидент? Вы что-то подозреваете?
   Диогенус поджал губы, свел брови к переносице. В темных, очень глубоко посаженных глазах что-то мрачно сверкнуло.
   – Сегодня утром в госпиталь, которому покровительствует храм Цапель, с тяжелыми травмами попал некий гражданин. Я, может быть, и не обратил на этот случай особого внимания, если бы…
   Иван вопросительно поднял брови.
   – …если бы этим гражданином не оказался опять имяхранитель. Некто Октит Гай Урсус. Вы знали его?
   Иван поджал губы. Это перестает быть смешным. Исподлобья взглянул на комиссара и неожиданно для себя самого спросил:
   – А кто сломал вам нос, дражайший Диогенус?
   – Первый раз или второй?
   – Оба раза.
   – Мой нос лишил девственности пьяный делец на базаре. Как и положено в таких случаях, я пустил кровь, просто ручей крови. Отправился тогда брать подлеца за контрабанду. И взял. Второй раз отличился кто-то из заговорщиков семь лет назад. Вы, должно быть, помните ту заварушку с великим принцем Платоном Ромасом? Так вот, сам не ожидал, что окажусь в гуще событий. У Ромаса обнаружилась целая шайка сообщников. Кто-то из них в суматохе угостил меня сапогом в лицо. Я удовлетворил ваше любопытство?
   – Вполне.
   – Удовлетворите и вы мое. Октит Гай Урсус. Вам знаком этот человек?
   – Да. Не самый последний профессионал. Звезд с неба не хватает, семи пядей во лбу никогда не был и не будет. Но там, где иной берет умом, этот брал интуицией и силой. Жуткий человечище. Просто жуткий.
   – Согласен, – усмехнулся Диогенус. – На медведя он похож гораздо больше, чем на человека. Несчастные Цапли втроем делают ему перевязки. Две подпирают с боков, чтобы не завалился обратно на кровать, третья, собственно, перевязывает. Но вам, Иван, он вполне по силам.
   – Если напрягусь, может быть, – пожал плечами обломок. – Но я никаким боком…
   – Знаю. Говорю просто, из соревновательного интереса. Вы любите спортивные единоборства?
   – Мне их в жизни хватает, – ухмыльнулся Иван и воздел руки со свежими ранами на запястьях и предплечьях.
   – А я люблю бокс и борьбу. И слежу по мере сил и возможности.
   Диогенус выколотил трубку о пепельницу, услужливо подставленную Иваном, взглянул на часы и засобирался:
   – Мне пора. Дела, знаете ли. Еще раз повторюсь: не путайтесь под ногами. А кофе был великолепен. И отчего-то мне кажется, что я еще попробую ваш чудесный напиток. Счастливо оставаться. Берегитесь несчастных случаев.
   Иван кивнул и лишь одними губами прошептал: «Тот не путается под ногами, кто впереди идет».
   – Вы что-то сказали?
   – Просто пообещал не путаться под ногами.
 

И всех победю…

 
   Сонюшка принесена в жертву правящей фамилии и во славу светлого будущего Пераса. Феодора почила, упокой Фанес ее душу, кто остался? Худо-бедно Иван был знаком с десятком Цапель «здрасте-здрасте», еще больше знал в лицо, но к кому подступиться со столь деликатной просьбой? Эх, была не была, на кого Фанес пошлет!
   – Не верю глазам своим, ты ли это, милый друг? Все такая же красивая! Узнаю эту осанку! А нос! Клянусь такого ровного носика не найдешь во всем Перасе!
   Первая же встреченная Иваном Цапля слегка замедлила шаг на пороге госпиталя. Непонимающе вздернула тонкие брови и нахмурилась. Не более мгновения царили сумерки на лице девушки, затем снова воссияло солнце.
   – Ты вновь увлекся прямыми линиями? Надо же, а весь храм пребывает в уверенности, что знаменитый имяхранитель предпочитает вздернутые носики.
   – А-а-а… э-э-э…
   – Ты похудел, Иван.
   – Как же! Еще не так похудеешь!
   Обломок мучительно вспоминал имя прелестницы или по крайней мере обстоятельства, при которых мог с нею встречаться. Кажется, это было в храме Цапли. Незабвенная эпопея с выбором невесты императору Василию. Но как же ее зовут? Кто она такая? Лицо смутно знакомо.
   – Цапли теперь состоят при госпитале? – спросил он.
   – Госпиталь при нас, – поправила девушка. – Смиренный подвиг во славу Фанеса всеблагого и праматери Цапли. Помогаем страждущим.
   – Посменно?
   – Да. Госпиталь небольшой, поэтому дежурим сутки через четверо.
   Ивану повезло. В дальнем конце коридора появилась еще одна сестра милосердия в долгополом одеянии и чепце, напоминающем голову цапли с клювом, и крикнула:
   – Аглая, вот ты где! А я ищу по всему госпиталю! Тебя просит к себе эв Симеон!
   – Это меня. Главный врач, – коротко бросила девушка. – У тебя ко мне дело?
   – Собственно, да.
   – Подожди в сквере, скоро выйду.
   Госпиталь преблагих деяний под патронатом храма Цапли располагался в южной части города, уже фактически в пригороде. Дорога вела из города дальше на юг. Рощи, лужайки. Зелено, птицы поют. Иван присел на кованую скамью в сквере перед строгим прямоугольным зданием госпиталя и цепко оглядел дорогу в обе стороны. Ничего подозрительного не обнаружил. Приготовился ждать.
   Время пролетело незаметно. Часы на фронтоне госпитального здания отсутствовали, чтобы лишний раз не напоминать болезным о бренности сущего. По ощущениям Ивана, прошло не более получаса. Когда Аглая появилась на пороге госпиталя, обломок почти убедил себя в том, что знал ее по храму. Просто забыл.
   – Ты заблудился? Какими судьбами? – Аглая присела рядом с Иваном.
   – Да вот… шел мимо, дай, думаю, зайду…
   – Не будь я уверена, что ты ничего не делаешь просто так, ей-богу, поверила бы! Но зная тебя… С чем пожаловал?
   Вопрос задел за живое. Заработался! Красивая женщина даже мысли не допускала, что его может интересовать она сама. Пусть и гетера. Иван тряхнул головой:
   – А на тебя поглядеть!
   – Складно врешь, аж за душу берет, – усмехнулась девушка. – Никак и Соньку позабыл?
   – Э-э-э… Соньку?
   – Полно дурачком прикидываться. Весь храм знает, что ты хитрее, чем выглядишь. Ипполите до сих пор икается, стоит кому-нибудь вспомнить ту историю. Говори, за чем явился, иначе уйду. Дел невпроворот.
   – Ну раз такое дело… – Иван прикусил губу и ухмыльнулся. – Мне бы друга повидать. У вас он сейчас. Ты должна знать.
   – Друг?
   – Ну да! Октит Гай Урсус.
   – Тот, что на медведя похож?
   – Точно, он! Лучший друг!
   – …И который бредит в забытьи: Иван, паскуда, все едино стану первым! Заломаю!
   – Э-э-э… он очень импульсивный. Но хороший.
   Аглая смерила Ивана лукавым взглядом и бросила:
   – Нет, не потянет. Не станет он первым. Сам сломается.
   – Мне бы повидать дуралея. Обрадуется, быстрей на поправку пойдет.
   – А если драться полезет? Ломать?
   – Да нет, не должен. Как-никак друг.
   – И рада бы помочь, но полиция не пустит.
   – Полиция?
   – Два человека не отходят от дверей палаты с самого утра.
   Иван нахмурился, вздохнул и отвернулся, но через мгновение снова ожил:
   – Где его палата?
   – Первый этаж, прямо по коридору, потом налево, номер семь.
   – Куда выходят окна?
   – Во внутренний двор… Постой, ты же не собираешься…
   – Да нет, собираюсь. Именно собираюсь.
   Аглая поджала губы, и Иван понял, что выигрывает. Оставалось дожать. Самую малость.
   – Ты мне поможешь? Только открой окно, остальное я сам! Аглаюшка, миленькая, это очень важно!
   – Сама виновата, – пробормотала девушка, направила на Ивана пальчик и заявила: – В следующий раз применю умение, и больше сладкими речами ты меня не обманешь. До самых печенок выверну! Жди во внутреннем дворе. Открою.
   Ну вот, рассердилась. С чего бы это?
   Иван и Аглая встали со скамьи и разошлись. Обломок – к высокой квадратной арке в восточной стене, Цапля – ко входу в госпиталь. Всего через несколько минут одно из окон первого этажа распахнулось, и Аглая сделала приглашающий кивок.
   Словно большой островной кот, имяхранитель внес себя внутрь, мягко опустился на ноги и огляделся. Небольшая, но чистая и светлая палата служила временным пристанищем для единственного пациента, зато какого! Обычной госпитальной койке не хватало длины и ширины. Пациент покоился на ней колоссально большой, замотанный бинтами с ног до головы, словно мумия. Аглая приложила к губам палец и многозначительно покосилась на дверь. Иван понимающе кивнул.
   Девушка тихонько удалилась, а обломок подошел ближе к «мумии». Урсус лежал неподвижно, закрыв глаза, и лишь мерное дыхание говорило о том, что он жив. Бочкообразная грудь вздымалась и опадала. Который раз за день Иван нахмурился. Кто мог ополчиться на имяхранителей и почему? В том, что второй несчастный случай кряду вовсе не случайность, обломок был почему-то уверен.
   – Жив, старина? – прошептал Иван, нависнув над больным. – Ну давай очнись. – Имяхранитель поводил ладонью перед глазами Октита. – Разговор есть. Так и будешь разлеживаться, точно девка на брачном ложе?
   Веки Урсуса дрогнули.
   – Не-эт, ты никогда не будешь первым, – отчеканил обломок ему на ухо. – Ни-ког-да. Всегда будешь смотреть Ивану в спину да пыль за ним глотать! Слабак!
   Октит шумно вздохнул и медленно приоткрыл глаза. Не сразу узнал Ивана, но когда узнал – полез ломать, как и обещал Аглае. И не будь Урсус в нынешнем беспомощном состоянии – драке непременно быть. Теперь же он смог лишь искривить гневно рот да заскрести пальцами по одеялу.
   – А ты никак разговорился! – прошептал обломок, глядя на побелевшие губы Урсуса, что еле видно шевелились. – Понять бы только, что поешь…
   Иван наклонился к самому лицу Октита и поймал несколько последних слов:
   – …Заломаю ублюдка! Сволочь!
   – Веселого мало, – сказал оторопевший Иван. Не о том должен думать человек в шаге от вечной жизни, не о том. – Почему именно меня?
   – …Подлец, подлец! Из-за спины… – исступленно бормотал Урсус и собирал одеяло в складки.
   – Не горячись, дружище, не нужно. – Обломок вынул одеяло из пальцев Октита и аккуратно расправил. – Ей-богу, не будь я уверен в самом себе – подумал бы, что и впрямь напал на тебя!
   – Ты! – Глаза Урсуса налило запредельным бешенством. – Ты, подлец! Я видел.
   – Все меньше понимаю этот мир. – Иван выпрямился и в задумчивости покачал головой: – Нет, совершенно его не понимаю. Я спал этим утром, понимаешь, спал! Минувшая ночь для нас обоих была горячей, но я не нападал на тебя! Какой мне прок?
   – Боишься меня, – прошептал Октит, и подобие улыбки оживило иссохшие и бледные губы. – Скоро я стану имяхранителем номер один. Я!
   – Мне нужно совсем выжить из ума, чтобы начать бояться тебя. – Иван покачал головой. – Вот когда оставлю этот суетный мир или мне надоест охранять чужие Имена, тогда, может быть, ты и станешь лучшим. Да и то не уверен.
   Обломок поймал себя на том, что едва не сорвался на крик, и тотчас прикрыл рот ладонью. Прислушался. За дверью было тихо, полицейские ничего не заподозрили. Краем глаза Иван заметил, что Урсус тянется к тревожному колокольчику у изголовья. Будь Октит поживее, а Иван побеспечнее, сюда немедленно сбежался бы весь госпиталь, но сейчас руки плохо слушались раненого имяхранителя. Обломок аккуратно убрал шнур за изголовье, прошептал на прощанье: «Идиотом был, идиотом и помрешь, Урсус. Уж я не оставил бы тебя в живых!» – и был таков. Только листья полынного страстоцветника на окне закачались.
 

Враг хитер и коварен

 
   Первый этаж здания на улице Горшечников занимала организация, к рождению которой Иван невольно приложил даже не одну руку, но обе. Впрочем, детище осталось отцом не признано. Обломок и слушать не хотел о гильдии имяхранителей, каковая появилась на свет исключительно благодаря его стараниям. В имперский реестр профессия имяхранителя так и попала с пометкой: «Родоначальник – Иван (фамилия не указана)». Остальные защитники ноктисов очень быстро нашли друг друга, сплотились в гильдию и обзавелись собственным уставом. И с этого момента стать имяхранителем сделалось ой как непросто. Канули времена неорганизованной вольницы, теперь каждый желающий стяжать славу на трудном поприще обязан был пройти форменное чистилище – экзамен на пригодность. Единоборство, выносливость, чутье. И все бы ничего, ловких бойцов внутри Пределов хватало, но с чутьем обстояло плохо. Никто, кроме Ивана, похвастаться оным не мог. Пытались, да не выходило. Однако люди не переставали надеяться.
   – Барма, дружище, здравствуй! Как жив-здоров?
   – Не может быть! Кого я вижу! Иван, ты, часом, не заблудился? А я как раз о тебе вспоминал! Готовим торжественный прием в честь юбилея гильдии, пять лет как-никак! Куда без тебя! Придешь?
   Барма, исполнительный секретарь гильдии, еще недавно сам имяхранитель, встал из-за стола и распростер объятия.
   – Юбилей? – хмыкнул Иван. – Давай вначале доживем до него. А ты все розовеешь! Вон какой круглый стал, а болтали-то… Не выживет, загнется! – Обломок сгреб секретаря в охапку и сжал в объятиях так, что тот застонал.
   – Поверишь ли, в госпитале меня не было видно на постели! Сливался цветом с простыней! Слава Фанесу, сейчас идет на лад!
   – Мудрено, что жив остался. Повезло.
   – И не говори. Не ожидал еще одной пары торгов, и ведь как подгадали, сволочи! Много ли навоюешь с одной рукой, стоя на одной ноге?
   – Все хорошо, что хорошо кончается. Намерен вернуться в строй?
   – Не знаю, Иван. До недавнего времени казалось, что ужасней горга твари нет. Встреча один на один – верх безумства. И спроси меня, что теперь?
   – А что теперь?
   – Я нашел врага еще более жуткого! Аж поджилки трясутся! Иногда мне кажется, что уж лучше на горга с голыми руками!
   – Видать, впрямь страшный враг.
   – Очень. Показать?
   – Покажи.
   Барма, хромая, проковылял к металлическому шкафу, немного помедлил и со звоном распахнул обе створки.
   – Мои трофеи! Побежденные враги. Туши препарированы и набиты по всем правилам. Еще недавно сопротивлялись. Но что хищники для храброго сердца?