Страница:
У них вошло в обычай нить чай днем, затем отправляться на поиски дикого салата и есть его с хлебом, который она каждый день приносила из города. Она любила отыскивать зелень – должно быть, в ней говорила кровь жительницы Питманго: ведь так приятно получить что-то задаром. Всякий раз, как на одном из полей для гольфа она находила салат и опускала к себе в корзинку, у нее было такое чувство, точно она нашла деньги в ручье.
А он, ее лосось, уже был на крючке, по очень он был застенчивый – все кружил на дне водоема, и не догадываясь, что острога уже нацелена на него, так что Мэгги начала сомневаться, удастся ли забить его до того, как Родней Бел Геддес выставит ее из комнаты. Конечно, кое-что тут можно было предпринять, но любой шаг не безопасен. Она могла, к примеру, предложить Роднёю подняться к ней по винтовой лесенке в уплату за постой – теперь она не сомневалась, что он бы согласился. Всякий раз, как она проходила мимо, он невольно облизывался.
Или же она могла бы отправиться в Рыбачий город и нанести визит мистеру Черри Макадамсу, который, как подсказывал ей инстинкт уроженки Питманго, уж нашел бы способ дать хорошенькой ловкой девчонке заработать на хлеб и соль, не продав при этом душу дьяволу.
Или же она могла предложить мистеру Гиллону Форбсу Камерону незамедлительно жениться на ней, но из этого, она знала, ничего бы не вышло. Хоть он и проглотил наживку, однако тут сорвался бы с крючка и удрал.
Они собирали к чаю спаржу бедняка – маленькие плотные шарики на кончиках листьев папоротника.
– Обрывайте не все подряд, а через один, чтобы на будущий год мне осталось, – сказал ей Гиллон.
– Ага, – сказала Мэгги, но эта проблема не волновала ее, так как она знала, что к тому времени его уже не будет в Стратнейрне. – Гиллон?
– Да?
Он поднял на нее глаза, удивленный и приятно обрадованный. Она впервые назвала его по имени.
– Если бы тебе довелось поймать очень большого лосося или даже двух, сумел бы ты его продать?
– Дело не в том, чтобы продать, а в том, как забить лосойся. Я всю жизнь мечтаю об этом.
– Но если б ты забил его, мог бы ты его продать?
Она безжалостно обрывала головки распускающихся папоротников. Ей нравилось это занятие – раз, два и готово.
– Да, по-моему, в Рыбачьем городе есть люди, которые этим промышляют. По-моему, они платят морскому приставу. Но дело это очень опасное.
– А деньги за рыбу дают хорошие?
Он выпрямился и внимательно посмотрел на нее.
– Если рыба большая, то да. Очень хорошие.
– Ну, сколько?
– Не знаю, но платят хорошо. Они там любят этим лакомиться. – И он кивком головы указал на юг, имея в виду Англию. – Только это дело дурно пахнет.
– Ага, оно, конечно, так, но по крайней мере лосойсь имне достанется. – И она указала на «Приют Фиддиха», на «Королевский гольф» и прочие гостиницы, расположенные за полем для игры в гольф. Она дала ему время осознать это. – Гиллон?
– Угу.
– Если я устрою так, что ты сможешь поймать лосося или лосойся, как ты его называешь, и продать его, ты на это пойдешь?
Он долго не отвечал.
– Это вы устроите?
– Да, я.
Они продолжали рвать папоротник. Плетенка была уже почти полная.
– Ты ведь знаешь, где прячутся самые большие в Шотландии лососи?
– Угу. – Он распрямился и смотрел куда-то вдаль, на море. По лицу его ничего нельзя было понять.
– Так ты пойдешь на это, Гиллон?
По всему исхлестанному ветром полю для гольфа загорелись фонари. Здесь это было ее любимое время суток: ветер к вечеру обычно стихал перед тем, как снова набрать силу, небо уходило куда-то ввысь и казалось бескрайним, но вот загорались фонари, и мир вновь обретал реальность.
– Да, – сказал он, – пойду.
Пора было возвращаться домой. Он подошел, чтобы помочь ей поднять корзину.
– Нет, вы только взгляните, что вы наделали! – сказал он. Он был явно возмущен.
– А что такого я наделала?
– Вы же погубили целую поросль.
Ей хотелось сказать: «Какое это имеет значение, ну, какое это теперь имеет значение?», но она промолчала. Опустила голову и сказала:
– Мне очень жаль, Гиллон, право, жаль. – И он принял это за чистую монету.
5
Она разбудила его на заре. вошла к нему в хижину и остановилась у его постели. Он лежал не шевелясь, хотя, судя по лицу, сон его не был безмятежным. На полу лежала разложенная леска, и Мэгги поняла, что он, по-видимому, не спал большую часть ночи – как и она. Ей было жаль его будить. Она провела рукой по его волосам – они оказались тоньше и шелковистее, чем она предполагала, он отстранился от нее, но руки не сбросил.
– Так что же сказал мистер Дрисдейл? – спросил Гиллон. Но глаз не открыл.
– Он сказал, что ты славный малый, правда, со склонностью к воровству – не упустишь случая стянуть горстку-другую моллюсков, но моряк хороший и положиться на тебя можно.
– Значит, со склонностью. – Но произнес это Гиллон с улыбкой.
– Приморский нищий из горцев, – по-моему, он так тебя окрестил.
– Вот мерзавец! – Гиллон разом сел на кровати. – Да откуда, черт побери, сам-то он взялся?
– Из Оксфорда? Колледж святого Эндрью?
– Мистер Энгус Дрисдейл всесильный морской пристав. Я видел ферму, где он появился на свет. Семья его опорожнялась вместе со скотом. – Он свесил ноги. – Отвернитесь, пожалуйста. – Ему не хотелось, чтобы она видела, как он будет одеваться, мыться – все-таки этого не делают на людях. – Из Оксфорда! – пробормотал он. – Из Оксфорда – как же…
«Оказывается, совсем не трудно разъярить его», – подумала она.
Он взял катушку с леской и направился к двери.
– Можете пока поставить воду для чая – у нас еще есть время его выпить. – И добавил: – Ну, а леска уже вся смазана и готова. – Ей показалось, что он произнес это как-то печально. У порога он обернулся. – Не нравится мне вся эта затея, Мэг…
– О-о-х! – произнесла она тихо, точно дуновение ветерка. – И удивительный же вы гид, мистер Камерон! Ну-ка, сделай такое лицо, точно идешь к обедне: пусть весь мир знает, какой ты добродетельный.
Он-то знал, что у него сейчас такое лицо, какое бывало у его матери в церкви, когда мимо проходил служка с блюдом для пожертвований, а она лишь пальцами разгребала горку на блюде и звякала монетами. Мэгги отчитывала его, и это вызвало у него улыбку.
– Когда «спортсмены» хотят поймать рыбу, они находят ее – хоть ночью при свете факелов, но находят, так ты мне говорил? – спросила она. Гиллон кивнул. – В таком случае сегодня мы будем «спортсменами».
И она подумала, неужели ей всегда придется быть моторной силой во всех их начинаниях. Но даже если и так, не столь уж это будет большая цена, решила про себя Мэгги.
Он вытащил на берег лодку, и Мэгги, шагнув в нее, тотчас начала обкручивать себе ноги леской. Его удивило, как она решительно взялась за дело – даже не попросила его отвернуться, а ему трудно было на нее не смотреть. Он уже однажды видел ее ноги, когда помогал ей перелезать через ограду, и с тех пор не мог их забыть.
Гиллону стало стыдно: она так доверяет ему, а у него вот что в мыслях.
– Ну, так что же сказал мистер Дрисдейл?
– Он всему поверил. Он хотел сам меня туда отвезти.
– Еще бы. Он ведь у нас известный юбочник.
– Ага, я знаю, – сказала Мэгги.
Интересно, что она имеет в виду, подумал он, по про молчал.
Историю она придумала что надо – это они оба чувствовали – достаточно правдоподобный предлог, чтобы пробыть на море целый день. Она, значит, изучает культуру гэлов и кельтов, и вот она явилась к мистеру Дрисдейлу, старшему морскому приставу в Стратнейрне, чтобы расспросить его о Праздничном острове, поскольку говорят, что это сокровищница произведений кельтского искусства и ремесел, причем большая их часть даже ни в каких каталогах не значится. Он благосклонно внимал ей за полудюжиной кружек пива. В Сторнише сохранился храм друидов, сложенный из прямоугольных стоячих камней, – уникальный памятник, сказал пристав. Потом знаменитый алтарь в Дагге. Пиктский, конечно, с каменным могильником (Мэгги дала себе слово его не смотреть). И конечно, Ведьмина скала, где сожгли живьем последних ведьм в Шотландии.
«Скажите, а некоему мистеру Гиллону Камерону можно довериться, чтобы он отвез меня туда?» – спросила она.
Пристав удивился.
«Почему вдруг он? Почему именно этотприморский нищий из горцев?»
«У меня не очень толстый кошелек, мистер Дрисдейл».
«Так давайте я вас отвезу. Задаром».
«Я уже сговорилась с мистером Камероном, а когда я даю кому-нибудь слово, то я его держу», – сказала Мэгги.
С этим мистер Дрисдейл не мог не посчитаться. Так что теперь, когда их увидят вместе в водах, где водятся лососи, у них не только будет для этого оправдание, но и благословение пристава. Словом, история была придумана что надо.
– А вот сейчас тебе придется мне помочь, – сказала Мэгги.
Леску надо было обмотать вокруг верхней половины ее тела и запрятать под сорочкой и жакеткой. Гиллон осторожно обвил девушку узловатой леской и, хоть старался не касаться ее тела, все же почувствовал, какая у нее налитая грудь, и руки у него задрожали. Губы его почти касались ее шеи. Еще один виток как можно быстрее – и снова он коснулся ее груди, и снова почувствовал, как его пронзило сладостным током, и он так смутился, что едва заставил себя довести дело до конца. Поразило его то, какая женская грудь мягкая и в то же время тяжелая, а когда до нее дотрагиваешься, возникает именно такое чувство, как он себе и представлял.
– Все дело в том… – А дальше не знал, что сказать. – Все дело в том…
– Сколько времени у нас это займет. Гиллон был спасен.
– Четыре часа туда и четыре назад, если ветер будет благоприятствовать и прилив и если мы не… мы не…
– Не утонем.
Через полчаса они выбрались из бухточки и уже плыли в открытое море. После нескольких недель непрерывного ветра волны были высокие и длинные, лодка то взлетала вверх, то ныряла, и это нравилось Мэгги. Они подняли небольшой парус, Гиллон изо всех сил греб, и двигались они быстро. Всякий раз, как их поднимало на гребень волны, Мэгги видела справа Праздничный остров, а потом лодка зарывалась носом вниз, и вода под днищем бурлила и шипела. Отсюда, с моря, горы казались огромными. Хотя Гиллон был отнюдь не атлет, Мэгги чувствовала, как с каждым взмахом весел лодка продвигалась вперед, и сила его мускулов приятно поразила ее.
– Не лучше ли поберечь себя, Гиллон?
– Да я могу так грести от зари до зари, без остановки, – сказал Гиллон, и это снова приятно поразило ее. Он ей подходит, очень даже подходит.
Так прошел час, и, несмотря на прохладу, которой веяло от воды, он вспотел, но не переставал грести.
– О, господи! – внезапно воскликнул он.
Мэгги испугалась.
– Что такое?
– Дрисдейл. Вон его лодка, и он плывет в нашу сторону.
Она сразу успокоилась. Ее тревожило только море.
– Ну и пусть плывет.
– Вы не понимаете, – сказал Гиллон. – На воде мистер Дрисдейл все равно что бог.
Через две-три минуты катер уже подпрыгивал на волне возле них. Матрос, перегнувшись через край, проверил, что у Гиллона в лодке. Там ничего не оказалось, кроме тройника, который разрешено иметь, поскольку им пользуются также и для причала.
– Малый хорошо о вас заботится? – крикнул мистер Дрисдейл.
– Вполне.
– Камерон?
– Сэр! – Это у него как-то само собой вырвалось.
– Смотри, Камерон, береги мисс Драм, как родную мать.
Он кивнул. Но мистеру Дрисдейлу хотелось услышать от него: «Да, сэр».
– Ты меня слышал?
Он снова кивнул и в этот миг, весь похолодев, вдруг с ужасом заметил, что леска, обвивавшая одну из ног Мэгги, размоталась и, выпав у нее из-под юбки, протянулась по дну лодки.
– Да, сэр! – рявкнул он.
– Мисс Драм?! – Мэгги с улыбкой посмотрела вверх на него.
– Я специально вышел в море, чтобы сказать вам кое-что, о чем вчера запамятовал. Камерон?!
– Сэр! – снова рявкнул тот.
– Смотри, чтоб она не пропустила прекрасный памятник малышу Бобби Бартлу. Мальчишечка, понимаете ли, потерялся в лесу; тут прилетела белая птичка, показала ему дорогу и тем спасла. Очень трогательная, очень волнительная история. Ты ведь знаешь этот памятник, Камерон.
– Угу, сэр.
– Я был уверен, что знаешь, – не без ехидства сказал пристав. Это было равносильно обвинению в том, что Гиллон стрелял куропаток на острове, и все матросы осклабились. – Мисс Драм, если вы обернетесь, то увидите позади скалу Хардмьюир, выступающую из моря. Это там леди Макбет и Банко встречались с ведьмами.
– Вот как.
– Не вставайте, шепнул ей Гиллон.
– Я подумал, что малый, наверное, этого не знает, – сказал мистер Дрисдейл.
– Да, сомневаюсь, чтоб малый это знал. Леска раскрутилась еще больше, и Гиллон понимал, что ему ничего не остается, как налечь на весла – пусть его сочтут идиотом – и отъехать от катера, не обращая внимания на то, что Мэгги и пристав продолжают разговаривать.
– Не забудьте, что вы обещали выпить со мной, мисс Драм. Хорошо же ты воспитай, Камерон, хорошо…
Когда они отплыли футов на двести или на триста, Мэгги накинулась на него.
– Ну что за ребячество! – воскликнула она. – Старый человек полюбезничал с девушкой, подмигнул разок-другой, н ты уже давай налегай на весла…
Он без слов указал ей на ноги, и наконец она опустила глаза.
– О господи боже мой…
– Вот именно – господи боже мой.
Он насупился и молча греб, вымещая свою злость на веслах и на море.
– Малый… Малый, конечно, ничего не знает, – сказал он. Она не мешала ему бурчать. Наконец он посмотрел ей в лицо. – А что это за Макбет и Банко, о которых я, видите ли, уж конечно, ничего не знаю?
– Понятия не имею. Вот тут он уже вскипел.
– И вы преспокойно сидели и молчали – пусть, мол, думает, будто вы все знаете, а я не знаю ничего, так?
– Да.
Но через какое-то время он все же заулыбался, потому что облапошенным-то оказался мистер Дрисдейл.
– А что он там говорил насчет выпивки?
– Он пригласил меня пойти с ним выпить в «Нагорный домик» и рассказать обо всех тайнах, которые я открою на Праздничном острове.
– Но, бог ты мой, ведь этому типу, должно быть, уже лет сорок стукнуло.
– Ага.
Она почувствовала, как лодка под пей рванулась вперед.
– И вы пойдете? – спросил он.
– Ara. A тебе что – не все равно?
Вопрос ее упал, как высохшая муха в стремительный глубокий водоворот – с такой же легкостью и с не менее серьезными последствиями.
Гиллон не клюнул на наживку. Приблизительно в миле от острова море, открытое всем ветрам, становится бурным. И Гиллон работал веслами до того, что вены вздулись у нею на лбу, но он был рад, что ему есть чем себя занять. Ветер вдруг переменился, и парус повернуло так, что на какое-то время он закрыл от Гиллона Мэгги. Но Гиллон только обрадовался этой возможности побыть одному – ему было просто необходимо остаться наедине с собой; когда же парус снова повернуло, он даже испугался, увидев, какое зеленое у Мэгги лицо.
– Господи! – воскликнул Гиллон. И почувствовал, как у него екнуло сердце. – Вы же стали цвета морской капусты.
– Ну, так отвернись.
Он чувствовал себя таким беспомощным, глядя на то, как ее узкие плечики вздымались и опускались под напором рвоты. Лихо она с этим справилась, подумал он, так быстро и так аккуратно. А она тем временем перегнулась через борт, сполоснула рот холодной морской водой – и все было позади.
– Любая другая на вашем месте… – начал было он, но она протестующе подняла руку. Все оказалось очень просто. Стоило ей несколько раз произнести про себя: «Горячий суп из ламинарий», – и дело было сделано.
Гиллон вдруг вскочил.
– Да они же так и кишат вокруг нас! – воскликнул он. – У них тут, видно, гнездо – они останавливаются перед тем, как двинуться в реки.
Мэгги казалось, что она прямо чувствует, как лососи тычутся в днище лодки. Хоть она и боялась воды, по все же перегнулась за борт и, перегнувшись, увидела их – огромные тени, казавшиеся в воде еще больше, скользили на глубине; они внезапно появлялись, почти такие же большие, как сама лодка, огромные рыбины, каких она никогда не видала, – да одной такой можно целую деревню накормить; внезапно одна из теней разорвала водную гладь у носа их лодки – Мэгги даже вскрикнула от страха и волнения и затаив дыхание увидела, как сильное тело серебряным полукружием прорезало воздух.
– Скорее давай сюда леску! – крикнул Гиллон. Он стоял в лодке во весь рост, держа в руке тройник. – Давай сюда леску! – Но она знала, что как раз этого и не надо делать. Еще не настало время ловить рыбу. Видя, что она даже не шевельнулась, он снова опустился на скамью; он смотрел на ее оживленное, смуглое, всезнающее личико и дивился, как это она в ее-то годы сумела набраться такого ума.
Дело в том, что она оказалась права. Мистер Дрисдейл хорошо обо всем позаботился. Они причалили недалеко от Праздничной гавани, чтобы Мэгги могла смотать с ног леску, а Гиллон спрятать снаряжение в зарослях неподалеку от пляжа; когда же они двинулись по берегу к поселку, состоявшему из трех или четырех приземистых каменных домишек с земляными крышами, из которых торчала трава, то наткнулись на человека в двуколке, поджидавшего их.
– Вы, должно быть, мисс Драм, а это, должно быть, ваш прислужник – Камерон, – сказал он. – А я мистер Комин, ваш гид, и буду вас сопровождать по поручению мистера Дрисдейла.
– Никакой я не прислужник, – сказал Гиллон.
У старика глаза были точно из серого гранита.
– Эта юная леди наняла вас, чтобы вы привезли ее сюда из Стратнейрна?
– Угу.
– Значит, вы ее прислужник.
Увидев, как сверкнули в улыбке острые зубки, Гиллон совсем рассвирепел. Не имела она права так с ним себя вести.
– У меня в двуколке только одно место – рядом со мной, – заявил мистер Комин, помогая Мэгги залезть в экипаж, – но мы поедем медленно, и ваш малый вполне за нами успеет. – И он щелкнул кнутом над ухом своей лошадки.
У Мэгги духу не хватило оглянуться и посмотреть на лицо Гиллона.
Они всюду побывали за это утро: видели знаменитый остекленевший форт из песчаника, пиктский алтарь – своеобразное творение из камня (совсем как надшахтный сарай, только с каменной крышей, подумала Мэгги, – достойный памятник расе углекопов); потом они поехали вдоль речки, где водилась форель, и Гиллон видел рыб, затаившихся в заводях, а затем – вниз, через поросшую сосной лощину – к Босуэллскому кресту, остаткам кельтского храма посреди небольшой поляны. И все это время Мэгги слышала, как Гиллон топал сзади по неровной дороге, прерывисто дыша, отбрасывая ногой попадавшиеся на пути камни, не отставая.
– Вам особенно интересны будут рунические надписи внизу, – сказал мистер Комин.
– Это уж точно.
Гиллон шепнул что-то Мэгги на ухо, подавая ей руку и помогая сойти с двуколки, и хорошо, что мистер Комин не слышал, что он сказал. А сказал он: «Врунья».
– Разве тебя это не радует? – сказала Мэгги.
– Что именно? – спросил мистер Комин.
– Нет, ничего, это я говорила малому. – И снова сверкнули острые лисьи зубки.
Крест был каменный, внушительный, удивительно красивый, одновременно грубо и тонко высеченный – в нем отразилось все своеобразие народа, который его создал.
– Это, я бы сказал, одно из величайших достижений кельтской расы, великий вклад вашего народа, – заметил мистер Комин, обращаясь к Гиллону.
– Я не из кельтов, я из шотландских гэлов, – возразил Гиллон. Он был очень мрачен.
– Видите, что происходит, – обратился мистер Коми и к Мэгги, – какая деградация! Они даже не знают, кто они! – И, повернувшись к Гиллону, он сказал с ледяным презрением, словно перед ним был умственно неполноценный субъект: – Кельт – вовсе не обязательно шотландский гэл, а вот шотландский гэл – это уж непременнокельт.
Гиллон покраснел, и, когда мистер Комин отвернулся, Мэгги шепнула ему что-то на ухо, и тоже хорошо было, что мистер Комин этого не слышал. А шепнула она: «Олух».
После чего они трусцой двинулись вниз по затененной, глубокой лощине, мимо стремительного водопада и остановились недалеко от моря, среди высоких шотландских сосен, остатков древних Каледонских лесов: мистер Комин пожелал напоить здесь свою лошадь. Гиллон рухнул прямо на ковер из сосновых игл и заснул. Проспал он всего минут пять или шесть, но, когда проснулся, вид у него был вполне отдохнувший. Из него получится великолепный углекоп, если он сможет вот так отдыхать в шахте, подумала Мэгги, а Гиллон тем временем поднялся и отряхнул иглы со своей юбочки.
– Вот тут мне хотелось бы жить, – сказал он.
– А что бы ты тут делал?
– Жил.
Он почувствовал на себе се взгляд еще прежде, чем встретился с ней глазами.
– Просто так – жил? И этого для мужчины достаточно?
– Если он счастлив – да. – Он не мог понять, почему в глазах ее появилась такая злость. – А я мог бы быть счастлив здесь.
– Почему же тогда, по-твоему, никто здесь не живет?
– Но я это я. И про себя я все знаю. Я мог бы быть счастлив здесь.
Она поднялась со своего места и пошла прочь от него, делая вид, будто заинтересовалась красноватой толстой пористой корой сосны.
– Ну, не знаю, – произнесла она очень тихо и очень холодно. – Знаю только, что я бы не хотела прожить всю жизнь в каменной лачуге, пробавляясь тем, что пошлет море.
Мистер Комин уже поднимался по склону со своей двуколкой, и она направилась к нему.
– Да еще в юбчонке, – добавила она и даже не обернулась посмотреть, как он это воспринял.
Мистер Комин пригласил ее к себе обедать, и прислужнику вынесли горшок супа с хлебом на лужайку за домом, а когда они поели, то спустились на берег и по старой дороге, шедшей вдоль него, доехали до болота, которое немного дальше в глубине острова превращалось в топь. Здесь в прохладном сумраке они и обнаружили Ведьмину скалу. Она была черная и гладко отшлифованная годами. Гиллон еще ни разу такой не видал.
– На этой скале сожгли куда больше ведьм, чем во всей остальной Великобритании, – сказал мистер Комин.
Мэгги провела рукой по прохладному гладкому камню.
– Не трогайте его, – предупредил ее гид, – это приносит несчастье. Более злосчастного места во всей Шотландии пет. Их распластывали на скале и прибивали гвоздями тут, тут и тут – видите дырочки в камне, куда вгоняли гвозди? Но прежде их, конечно, раздевали донага. Вы уж извините меня, мисс Драм, но история есть история: срамные места им брили, потому что ведьмины волосы, особенно, извините, со срамного места, говорят, обладали особой силой и неоценимыми качествами. – Глаза у него блестели, и неприятно было смотреть, как он облизывал губы – точно Родней Бел Геддес, когда она проходила мимо. – Так вот, значит, приколотят их к камню и на животе разведут костер, совсем маленький, всего несколько прутиков, а как ведьма начнет кричать – а кричал-то дьявол, которого оттуда выкуривали, – с каждым криком на огонь подкладывали новую веточку и с каждым разом все большую, пока ведьма не начинала орать, не переставая, и пламя не охватывало ее целиком.
Гиллон куда-то ушел. Рассказы про ведьм его не интересовали. Он верил в рациональное объяснение явлений жизни. Но, услышав возглас мистера Комина: «Ах, мисс, не делайте этого, пожалуйста! Никто здесь такого еще не делал!», Гиллон повернул назад и с не меньшим, чем Комин, изумлением увидел, что Мэгги лежит на Ведьминой скале, распластавшись на ее прохладной глади, широко раскинув руки и ноги – так, чтоб они касались дырок в камне. Зрелище это казалось диким, непристойным – жутко было смотреть, как она лежит на черном камне.
– Слезайте! – крикнул он ей. – Сейчас же слезайте с камня!
Она села, как-то очень чудно посмотрела на него и слезла со скалы. Даже мистеру Комину не показалось странным, что прислужник так рявкнул на даму.
– Ни разу, – сказал мистер Комин. – Ни разу такого еще не бывало. При мне никто никогда этого не делал.
Остаток пути прошел в молчании – лишь мистер Комин время от времени причмокивал языком да покачивал головой. Он расстался с ними там, где встретил их, и они пошли вдоль берега к своей лодке. Поднялся ветер, с гребней волн летела пена, и вода из молочно-зеленой, какой она была утром, стала ярко-синей.
– Зачем ты это сделала? – спросил Гиллон.
– Сама не знаю. Знаю только, что, если бы я жила в те времена, меня бы там сожгли.
Гиллон растерялся. Где-то в глубине души он подозревал, что она права.
– Только я бы звука не издала, когда на мне стали бы жечь прутья, – сказала Мэгги. – Я бы им этого удовольствия не доставила. Они бы от меня не то что крика – шепота не услышали.
Он помнил эти слова всю жизнь.
– Так что же сказал мистер Дрисдейл? – спросил Гиллон. Но глаз не открыл.
– Он сказал, что ты славный малый, правда, со склонностью к воровству – не упустишь случая стянуть горстку-другую моллюсков, но моряк хороший и положиться на тебя можно.
– Значит, со склонностью. – Но произнес это Гиллон с улыбкой.
– Приморский нищий из горцев, – по-моему, он так тебя окрестил.
– Вот мерзавец! – Гиллон разом сел на кровати. – Да откуда, черт побери, сам-то он взялся?
– Из Оксфорда? Колледж святого Эндрью?
– Мистер Энгус Дрисдейл всесильный морской пристав. Я видел ферму, где он появился на свет. Семья его опорожнялась вместе со скотом. – Он свесил ноги. – Отвернитесь, пожалуйста. – Ему не хотелось, чтобы она видела, как он будет одеваться, мыться – все-таки этого не делают на людях. – Из Оксфорда! – пробормотал он. – Из Оксфорда – как же…
«Оказывается, совсем не трудно разъярить его», – подумала она.
Он взял катушку с леской и направился к двери.
– Можете пока поставить воду для чая – у нас еще есть время его выпить. – И добавил: – Ну, а леска уже вся смазана и готова. – Ей показалось, что он произнес это как-то печально. У порога он обернулся. – Не нравится мне вся эта затея, Мэг…
– О-о-х! – произнесла она тихо, точно дуновение ветерка. – И удивительный же вы гид, мистер Камерон! Ну-ка, сделай такое лицо, точно идешь к обедне: пусть весь мир знает, какой ты добродетельный.
Он-то знал, что у него сейчас такое лицо, какое бывало у его матери в церкви, когда мимо проходил служка с блюдом для пожертвований, а она лишь пальцами разгребала горку на блюде и звякала монетами. Мэгги отчитывала его, и это вызвало у него улыбку.
– Когда «спортсмены» хотят поймать рыбу, они находят ее – хоть ночью при свете факелов, но находят, так ты мне говорил? – спросила она. Гиллон кивнул. – В таком случае сегодня мы будем «спортсменами».
И она подумала, неужели ей всегда придется быть моторной силой во всех их начинаниях. Но даже если и так, не столь уж это будет большая цена, решила про себя Мэгги.
Он вытащил на берег лодку, и Мэгги, шагнув в нее, тотчас начала обкручивать себе ноги леской. Его удивило, как она решительно взялась за дело – даже не попросила его отвернуться, а ему трудно было на нее не смотреть. Он уже однажды видел ее ноги, когда помогал ей перелезать через ограду, и с тех пор не мог их забыть.
Гиллону стало стыдно: она так доверяет ему, а у него вот что в мыслях.
– Ну, так что же сказал мистер Дрисдейл?
– Он всему поверил. Он хотел сам меня туда отвезти.
– Еще бы. Он ведь у нас известный юбочник.
– Ага, я знаю, – сказала Мэгги.
Интересно, что она имеет в виду, подумал он, по про молчал.
Историю она придумала что надо – это они оба чувствовали – достаточно правдоподобный предлог, чтобы пробыть на море целый день. Она, значит, изучает культуру гэлов и кельтов, и вот она явилась к мистеру Дрисдейлу, старшему морскому приставу в Стратнейрне, чтобы расспросить его о Праздничном острове, поскольку говорят, что это сокровищница произведений кельтского искусства и ремесел, причем большая их часть даже ни в каких каталогах не значится. Он благосклонно внимал ей за полудюжиной кружек пива. В Сторнише сохранился храм друидов, сложенный из прямоугольных стоячих камней, – уникальный памятник, сказал пристав. Потом знаменитый алтарь в Дагге. Пиктский, конечно, с каменным могильником (Мэгги дала себе слово его не смотреть). И конечно, Ведьмина скала, где сожгли живьем последних ведьм в Шотландии.
«Скажите, а некоему мистеру Гиллону Камерону можно довериться, чтобы он отвез меня туда?» – спросила она.
Пристав удивился.
«Почему вдруг он? Почему именно этотприморский нищий из горцев?»
«У меня не очень толстый кошелек, мистер Дрисдейл».
«Так давайте я вас отвезу. Задаром».
«Я уже сговорилась с мистером Камероном, а когда я даю кому-нибудь слово, то я его держу», – сказала Мэгги.
С этим мистер Дрисдейл не мог не посчитаться. Так что теперь, когда их увидят вместе в водах, где водятся лососи, у них не только будет для этого оправдание, но и благословение пристава. Словом, история была придумана что надо.
– А вот сейчас тебе придется мне помочь, – сказала Мэгги.
Леску надо было обмотать вокруг верхней половины ее тела и запрятать под сорочкой и жакеткой. Гиллон осторожно обвил девушку узловатой леской и, хоть старался не касаться ее тела, все же почувствовал, какая у нее налитая грудь, и руки у него задрожали. Губы его почти касались ее шеи. Еще один виток как можно быстрее – и снова он коснулся ее груди, и снова почувствовал, как его пронзило сладостным током, и он так смутился, что едва заставил себя довести дело до конца. Поразило его то, какая женская грудь мягкая и в то же время тяжелая, а когда до нее дотрагиваешься, возникает именно такое чувство, как он себе и представлял.
– Все дело в том… – А дальше не знал, что сказать. – Все дело в том…
– Сколько времени у нас это займет. Гиллон был спасен.
– Четыре часа туда и четыре назад, если ветер будет благоприятствовать и прилив и если мы не… мы не…
– Не утонем.
Через полчаса они выбрались из бухточки и уже плыли в открытое море. После нескольких недель непрерывного ветра волны были высокие и длинные, лодка то взлетала вверх, то ныряла, и это нравилось Мэгги. Они подняли небольшой парус, Гиллон изо всех сил греб, и двигались они быстро. Всякий раз, как их поднимало на гребень волны, Мэгги видела справа Праздничный остров, а потом лодка зарывалась носом вниз, и вода под днищем бурлила и шипела. Отсюда, с моря, горы казались огромными. Хотя Гиллон был отнюдь не атлет, Мэгги чувствовала, как с каждым взмахом весел лодка продвигалась вперед, и сила его мускулов приятно поразила ее.
– Не лучше ли поберечь себя, Гиллон?
– Да я могу так грести от зари до зари, без остановки, – сказал Гиллон, и это снова приятно поразило ее. Он ей подходит, очень даже подходит.
Так прошел час, и, несмотря на прохладу, которой веяло от воды, он вспотел, но не переставал грести.
– О, господи! – внезапно воскликнул он.
Мэгги испугалась.
– Что такое?
– Дрисдейл. Вон его лодка, и он плывет в нашу сторону.
Она сразу успокоилась. Ее тревожило только море.
– Ну и пусть плывет.
– Вы не понимаете, – сказал Гиллон. – На воде мистер Дрисдейл все равно что бог.
Через две-три минуты катер уже подпрыгивал на волне возле них. Матрос, перегнувшись через край, проверил, что у Гиллона в лодке. Там ничего не оказалось, кроме тройника, который разрешено иметь, поскольку им пользуются также и для причала.
– Малый хорошо о вас заботится? – крикнул мистер Дрисдейл.
– Вполне.
– Камерон?
– Сэр! – Это у него как-то само собой вырвалось.
– Смотри, Камерон, береги мисс Драм, как родную мать.
Он кивнул. Но мистеру Дрисдейлу хотелось услышать от него: «Да, сэр».
– Ты меня слышал?
Он снова кивнул и в этот миг, весь похолодев, вдруг с ужасом заметил, что леска, обвивавшая одну из ног Мэгги, размоталась и, выпав у нее из-под юбки, протянулась по дну лодки.
– Да, сэр! – рявкнул он.
– Мисс Драм?! – Мэгги с улыбкой посмотрела вверх на него.
– Я специально вышел в море, чтобы сказать вам кое-что, о чем вчера запамятовал. Камерон?!
– Сэр! – снова рявкнул тот.
– Смотри, чтоб она не пропустила прекрасный памятник малышу Бобби Бартлу. Мальчишечка, понимаете ли, потерялся в лесу; тут прилетела белая птичка, показала ему дорогу и тем спасла. Очень трогательная, очень волнительная история. Ты ведь знаешь этот памятник, Камерон.
– Угу, сэр.
– Я был уверен, что знаешь, – не без ехидства сказал пристав. Это было равносильно обвинению в том, что Гиллон стрелял куропаток на острове, и все матросы осклабились. – Мисс Драм, если вы обернетесь, то увидите позади скалу Хардмьюир, выступающую из моря. Это там леди Макбет и Банко встречались с ведьмами.
– Вот как.
– Не вставайте, шепнул ей Гиллон.
– Я подумал, что малый, наверное, этого не знает, – сказал мистер Дрисдейл.
– Да, сомневаюсь, чтоб малый это знал. Леска раскрутилась еще больше, и Гиллон понимал, что ему ничего не остается, как налечь на весла – пусть его сочтут идиотом – и отъехать от катера, не обращая внимания на то, что Мэгги и пристав продолжают разговаривать.
– Не забудьте, что вы обещали выпить со мной, мисс Драм. Хорошо же ты воспитай, Камерон, хорошо…
Когда они отплыли футов на двести или на триста, Мэгги накинулась на него.
– Ну что за ребячество! – воскликнула она. – Старый человек полюбезничал с девушкой, подмигнул разок-другой, н ты уже давай налегай на весла…
Он без слов указал ей на ноги, и наконец она опустила глаза.
– О господи боже мой…
– Вот именно – господи боже мой.
Он насупился и молча греб, вымещая свою злость на веслах и на море.
– Малый… Малый, конечно, ничего не знает, – сказал он. Она не мешала ему бурчать. Наконец он посмотрел ей в лицо. – А что это за Макбет и Банко, о которых я, видите ли, уж конечно, ничего не знаю?
– Понятия не имею. Вот тут он уже вскипел.
– И вы преспокойно сидели и молчали – пусть, мол, думает, будто вы все знаете, а я не знаю ничего, так?
– Да.
Но через какое-то время он все же заулыбался, потому что облапошенным-то оказался мистер Дрисдейл.
– А что он там говорил насчет выпивки?
– Он пригласил меня пойти с ним выпить в «Нагорный домик» и рассказать обо всех тайнах, которые я открою на Праздничном острове.
– Но, бог ты мой, ведь этому типу, должно быть, уже лет сорок стукнуло.
– Ага.
Она почувствовала, как лодка под пей рванулась вперед.
– И вы пойдете? – спросил он.
– Ara. A тебе что – не все равно?
Вопрос ее упал, как высохшая муха в стремительный глубокий водоворот – с такой же легкостью и с не менее серьезными последствиями.
Гиллон не клюнул на наживку. Приблизительно в миле от острова море, открытое всем ветрам, становится бурным. И Гиллон работал веслами до того, что вены вздулись у нею на лбу, но он был рад, что ему есть чем себя занять. Ветер вдруг переменился, и парус повернуло так, что на какое-то время он закрыл от Гиллона Мэгги. Но Гиллон только обрадовался этой возможности побыть одному – ему было просто необходимо остаться наедине с собой; когда же парус снова повернуло, он даже испугался, увидев, какое зеленое у Мэгги лицо.
– Господи! – воскликнул Гиллон. И почувствовал, как у него екнуло сердце. – Вы же стали цвета морской капусты.
– Ну, так отвернись.
Он чувствовал себя таким беспомощным, глядя на то, как ее узкие плечики вздымались и опускались под напором рвоты. Лихо она с этим справилась, подумал он, так быстро и так аккуратно. А она тем временем перегнулась через борт, сполоснула рот холодной морской водой – и все было позади.
– Любая другая на вашем месте… – начал было он, но она протестующе подняла руку. Все оказалось очень просто. Стоило ей несколько раз произнести про себя: «Горячий суп из ламинарий», – и дело было сделано.
Гиллон вдруг вскочил.
– Да они же так и кишат вокруг нас! – воскликнул он. – У них тут, видно, гнездо – они останавливаются перед тем, как двинуться в реки.
Мэгги казалось, что она прямо чувствует, как лососи тычутся в днище лодки. Хоть она и боялась воды, по все же перегнулась за борт и, перегнувшись, увидела их – огромные тени, казавшиеся в воде еще больше, скользили на глубине; они внезапно появлялись, почти такие же большие, как сама лодка, огромные рыбины, каких она никогда не видала, – да одной такой можно целую деревню накормить; внезапно одна из теней разорвала водную гладь у носа их лодки – Мэгги даже вскрикнула от страха и волнения и затаив дыхание увидела, как сильное тело серебряным полукружием прорезало воздух.
– Скорее давай сюда леску! – крикнул Гиллон. Он стоял в лодке во весь рост, держа в руке тройник. – Давай сюда леску! – Но она знала, что как раз этого и не надо делать. Еще не настало время ловить рыбу. Видя, что она даже не шевельнулась, он снова опустился на скамью; он смотрел на ее оживленное, смуглое, всезнающее личико и дивился, как это она в ее-то годы сумела набраться такого ума.
Дело в том, что она оказалась права. Мистер Дрисдейл хорошо обо всем позаботился. Они причалили недалеко от Праздничной гавани, чтобы Мэгги могла смотать с ног леску, а Гиллон спрятать снаряжение в зарослях неподалеку от пляжа; когда же они двинулись по берегу к поселку, состоявшему из трех или четырех приземистых каменных домишек с земляными крышами, из которых торчала трава, то наткнулись на человека в двуколке, поджидавшего их.
– Вы, должно быть, мисс Драм, а это, должно быть, ваш прислужник – Камерон, – сказал он. – А я мистер Комин, ваш гид, и буду вас сопровождать по поручению мистера Дрисдейла.
– Никакой я не прислужник, – сказал Гиллон.
У старика глаза были точно из серого гранита.
– Эта юная леди наняла вас, чтобы вы привезли ее сюда из Стратнейрна?
– Угу.
– Значит, вы ее прислужник.
Увидев, как сверкнули в улыбке острые зубки, Гиллон совсем рассвирепел. Не имела она права так с ним себя вести.
– У меня в двуколке только одно место – рядом со мной, – заявил мистер Комин, помогая Мэгги залезть в экипаж, – но мы поедем медленно, и ваш малый вполне за нами успеет. – И он щелкнул кнутом над ухом своей лошадки.
У Мэгги духу не хватило оглянуться и посмотреть на лицо Гиллона.
Они всюду побывали за это утро: видели знаменитый остекленевший форт из песчаника, пиктский алтарь – своеобразное творение из камня (совсем как надшахтный сарай, только с каменной крышей, подумала Мэгги, – достойный памятник расе углекопов); потом они поехали вдоль речки, где водилась форель, и Гиллон видел рыб, затаившихся в заводях, а затем – вниз, через поросшую сосной лощину – к Босуэллскому кресту, остаткам кельтского храма посреди небольшой поляны. И все это время Мэгги слышала, как Гиллон топал сзади по неровной дороге, прерывисто дыша, отбрасывая ногой попадавшиеся на пути камни, не отставая.
– Вам особенно интересны будут рунические надписи внизу, – сказал мистер Комин.
– Это уж точно.
Гиллон шепнул что-то Мэгги на ухо, подавая ей руку и помогая сойти с двуколки, и хорошо, что мистер Комин не слышал, что он сказал. А сказал он: «Врунья».
– Разве тебя это не радует? – сказала Мэгги.
– Что именно? – спросил мистер Комин.
– Нет, ничего, это я говорила малому. – И снова сверкнули острые лисьи зубки.
Крест был каменный, внушительный, удивительно красивый, одновременно грубо и тонко высеченный – в нем отразилось все своеобразие народа, который его создал.
– Это, я бы сказал, одно из величайших достижений кельтской расы, великий вклад вашего народа, – заметил мистер Комин, обращаясь к Гиллону.
– Я не из кельтов, я из шотландских гэлов, – возразил Гиллон. Он был очень мрачен.
– Видите, что происходит, – обратился мистер Коми и к Мэгги, – какая деградация! Они даже не знают, кто они! – И, повернувшись к Гиллону, он сказал с ледяным презрением, словно перед ним был умственно неполноценный субъект: – Кельт – вовсе не обязательно шотландский гэл, а вот шотландский гэл – это уж непременнокельт.
Гиллон покраснел, и, когда мистер Комин отвернулся, Мэгги шепнула ему что-то на ухо, и тоже хорошо было, что мистер Комин этого не слышал. А шепнула она: «Олух».
После чего они трусцой двинулись вниз по затененной, глубокой лощине, мимо стремительного водопада и остановились недалеко от моря, среди высоких шотландских сосен, остатков древних Каледонских лесов: мистер Комин пожелал напоить здесь свою лошадь. Гиллон рухнул прямо на ковер из сосновых игл и заснул. Проспал он всего минут пять или шесть, но, когда проснулся, вид у него был вполне отдохнувший. Из него получится великолепный углекоп, если он сможет вот так отдыхать в шахте, подумала Мэгги, а Гиллон тем временем поднялся и отряхнул иглы со своей юбочки.
– Вот тут мне хотелось бы жить, – сказал он.
– А что бы ты тут делал?
– Жил.
Он почувствовал на себе се взгляд еще прежде, чем встретился с ней глазами.
– Просто так – жил? И этого для мужчины достаточно?
– Если он счастлив – да. – Он не мог понять, почему в глазах ее появилась такая злость. – А я мог бы быть счастлив здесь.
– Почему же тогда, по-твоему, никто здесь не живет?
– Но я это я. И про себя я все знаю. Я мог бы быть счастлив здесь.
Она поднялась со своего места и пошла прочь от него, делая вид, будто заинтересовалась красноватой толстой пористой корой сосны.
– Ну, не знаю, – произнесла она очень тихо и очень холодно. – Знаю только, что я бы не хотела прожить всю жизнь в каменной лачуге, пробавляясь тем, что пошлет море.
Мистер Комин уже поднимался по склону со своей двуколкой, и она направилась к нему.
– Да еще в юбчонке, – добавила она и даже не обернулась посмотреть, как он это воспринял.
Мистер Комин пригласил ее к себе обедать, и прислужнику вынесли горшок супа с хлебом на лужайку за домом, а когда они поели, то спустились на берег и по старой дороге, шедшей вдоль него, доехали до болота, которое немного дальше в глубине острова превращалось в топь. Здесь в прохладном сумраке они и обнаружили Ведьмину скалу. Она была черная и гладко отшлифованная годами. Гиллон еще ни разу такой не видал.
– На этой скале сожгли куда больше ведьм, чем во всей остальной Великобритании, – сказал мистер Комин.
Мэгги провела рукой по прохладному гладкому камню.
– Не трогайте его, – предупредил ее гид, – это приносит несчастье. Более злосчастного места во всей Шотландии пет. Их распластывали на скале и прибивали гвоздями тут, тут и тут – видите дырочки в камне, куда вгоняли гвозди? Но прежде их, конечно, раздевали донага. Вы уж извините меня, мисс Драм, но история есть история: срамные места им брили, потому что ведьмины волосы, особенно, извините, со срамного места, говорят, обладали особой силой и неоценимыми качествами. – Глаза у него блестели, и неприятно было смотреть, как он облизывал губы – точно Родней Бел Геддес, когда она проходила мимо. – Так вот, значит, приколотят их к камню и на животе разведут костер, совсем маленький, всего несколько прутиков, а как ведьма начнет кричать – а кричал-то дьявол, которого оттуда выкуривали, – с каждым криком на огонь подкладывали новую веточку и с каждым разом все большую, пока ведьма не начинала орать, не переставая, и пламя не охватывало ее целиком.
Гиллон куда-то ушел. Рассказы про ведьм его не интересовали. Он верил в рациональное объяснение явлений жизни. Но, услышав возглас мистера Комина: «Ах, мисс, не делайте этого, пожалуйста! Никто здесь такого еще не делал!», Гиллон повернул назад и с не меньшим, чем Комин, изумлением увидел, что Мэгги лежит на Ведьминой скале, распластавшись на ее прохладной глади, широко раскинув руки и ноги – так, чтоб они касались дырок в камне. Зрелище это казалось диким, непристойным – жутко было смотреть, как она лежит на черном камне.
– Слезайте! – крикнул он ей. – Сейчас же слезайте с камня!
Она села, как-то очень чудно посмотрела на него и слезла со скалы. Даже мистеру Комину не показалось странным, что прислужник так рявкнул на даму.
– Ни разу, – сказал мистер Комин. – Ни разу такого еще не бывало. При мне никто никогда этого не делал.
Остаток пути прошел в молчании – лишь мистер Комин время от времени причмокивал языком да покачивал головой. Он расстался с ними там, где встретил их, и они пошли вдоль берега к своей лодке. Поднялся ветер, с гребней волн летела пена, и вода из молочно-зеленой, какой она была утром, стала ярко-синей.
– Зачем ты это сделала? – спросил Гиллон.
– Сама не знаю. Знаю только, что, если бы я жила в те времена, меня бы там сожгли.
Гиллон растерялся. Где-то в глубине души он подозревал, что она права.
– Только я бы звука не издала, когда на мне стали бы жечь прутья, – сказала Мэгги. – Я бы им этого удовольствия не доставила. Они бы от меня не то что крика – шепота не услышали.
Он помнил эти слова всю жизнь.
6
Они выждали, пока по берегу пройдет одетое в лохмотья семейство сборщиков водорослей, и только тогда снесли в лодку крючья, сеть и леску.
– Никак в море, что ль, собрались? – крикнул один из сборщиков.
– Угу, собираемся, – сказал Гиллон, и человек покачал головой. Мэгги понравилось, каким решительным тоном Гиллон это произнес. Сборщики водорослей смотрели им вслед, пока они не вышли в море. Ветер яростно подгонял их лодку.
– Что это с ними, неужели они ни разу не видели, как лодки уходят в море?
Гиллон улыбнулся.
– Они просто рассчитывают выловить хороший твидовый костюм или по крайней мере старую юбчонку, когда будет прилив.
– Никак в море, что ль, собрались? – крикнул один из сборщиков.
– Угу, собираемся, – сказал Гиллон, и человек покачал головой. Мэгги понравилось, каким решительным тоном Гиллон это произнес. Сборщики водорослей смотрели им вслед, пока они не вышли в море. Ветер яростно подгонял их лодку.
– Что это с ними, неужели они ни разу не видели, как лодки уходят в море?
Гиллон улыбнулся.
– Они просто рассчитывают выловить хороший твидовый костюм или по крайней мере старую юбчонку, когда будет прилив.