Страница:
– Вы будете пить?
В голове у меня с бешеной скоростью проносились мысли. Может быть, я свихнулся? Или свихнулись эти двое, а вместе с Сел ней уже трое?
– Как же, выпью, – выдавил я из себя. – Не нальете мне?
Рыжий протянул рюмку.
– Вот выпивка. Крошка уже налила. Ну так, будем!
Я поднял рюмку и одним духом осушил ее. Глотку обожгло, как огнем, но сразу стало легче.
Рыжий и негр, удовлетворенно крякнув, поставили пустые рюмки, потом рыжий дернул в мою сторону подбородком.
– Словом, вы тот самый Силади? Что это была за дешевая забава с пушкой?
– Шутка, – сказал я, – глупая шутка! Не нальете ли мне еще?
Негр подмигнул рыжему.
– Слушай… Ронни. Мне этот парень начинает нравиться! Как считаешь?
– Ничего себе, – сказал рыжий. – Хотя бедняга не ирландец, но сойдет.
И вторую рюмку я выпил одним духом, пытаясь при этом вспомнить, когда я пил столько в последний раз. Но долго размышлять над этим мне не пришлось, потому что голова моя затуманилась, и эти два непрошенно явившихся юнца в военной форме вдруг показались мне милыми и приятными.
– Так в чем дело, ребятки? – спросил я, поставив свою рюмку. – Я – Петер Силади… Что вам нужно, братишки?
Негр дернулся всем телом, рыгнул и указал на рыжего.
– Пусть лучше он…
Рыжий прищурил глаза, словно собирался рассказать мне неприличный анекдот, покачнулся и вцепился в крышку стола. Хотя я и сам уже был не слишком трезв, но все-таки забеспокоился, что если и дальше так пойдет, то я и не узнаю, зачем они пришли. Так и погибнем от белой горячки все трое, если только Селия не присоединится к нам четвертой.
Но военные за каких-то пару минут справились с коварной атакой алкоголя, иначе говоря, стали ничуть не пьянее, чем когда пришли сюда.
Негр глубоко вздохнул и двину о веснушчатого в бок.
– Ну давай, говори! А то уж светает за окном! Рыжий засмеялся и в свою очередь толкнул меня в бок.
– Мы расскажем тебе одну хорошую историю, приятель! Послушаешь?
Естественно, мы уже перешли на ты.
– Все выслушаю, – сказал я великодушно и кивнул, как это всегда делают пьяные.
Рыжий водрузил ноги на стол и приступил к рассказу.
– Знаете, мистер Силади, – начал он, время от времени опять переходя на вы, – мистер Каплан сказал, чтобы мы притащили это барахло сюда. Вот мы и притащили, да?
– Верно, Ронни, – поддакнул второй. Их голоса и мой собственный голос доносились до меня как из тумана.
– Мистер Каплан? А это кто еще?
– О, конечно, ты же не знаешь… Мистер Каплан – это наш лейтенант, да упокоится душа его с миром!
Они громко расхохотались и принялись хлопать друг друга по плечам.
– Я должен так понять, что он умер? Мои слова вызвали новый взрыв смеха.
– Он-то? То есть мистер Каплан? Как же, умер! Правда, был он не таким уж плохим парнем. Мы только иногда4 цапались с ним, но это и все. Ничего больше.
– Ну, что ж, – сказал я, – значит, выпьем за здоровье мистера Каплана!
Я и не заметил, как моя рюмка снова оказалась пустой.
– Мистер Каплан сказал, что в этом случае нам нужно обратиться к компетентным людям. Понимаете? К компетентным! Он сказал, что так ему говорили где-то в Академии или черт его знает, где он там учился. Скажите, мистер Силади, вы компетентный?
В этот момент я начал икать и не расслышал, что он спросил.
– Что… я… такое?
– Я спросил: вы компетентный?
– Ну… ах да… Еще бы… компетентный, конечно. Во всем… я – ик! – компетентный…!
– Тогда хорошо, – кивнул головой негр. – Тогда, пожалуй, ты можешь ему рассказать, Ронни. Как объяснил лейтенант. О'кей, Ронни?
– О'кей! Слушаешь, приятель?
– Я весь внимание, приятель, – я бы похлопал его по плечу, если бы смог дотянуться через стол. Вместо этого я только привалился к столу и сильно стукнулся локтем.
– Тогда о'кей… Словом, затеяли мы там колоссальную возню, в тех местах… Соображаешь?
На несколько мгновений туман словно рассеялся у меня перед глазами.
– Возню?
– Вроде. Но это военная тайна. Военные учения, дружок!
– Ага. Это тайна, да?
– Да уж.
– Так и не рассказывай тогда, приятель!
– В том-то и дело, что нужно рассказать. На этом настаивал лейтенант.
– Ага… На чем, приятель?
– Он наклюкался, – услышал я ворчание негра, что вызвало мой возмущенный протест.
– Кто – я? В жизни еще я не был таким… ик!.. трезвым.
– Словом, проводили мы учения в тех местах, – повторил веснушчатый, – в Египте…
Я почувствовал, что туман клочьями стал улетучиваться. Когда я слышу слово «Египет», то просыпаюсь от самого крепкого сна.
– В Египте?
– Да, там. Только об этом не очень распространялись. Знаете, лейтенант говорил, что у нас с ним сложные отношения. Вы ведь понимаете, что он этим хотел сказать?
– Да так, в общих чертах.
– Ну, хорошо. А мы не очень. Мы только на зуб попробовали. Люди там не слишком жалуют нас. То есть военных. Кроме девочек.
– Те жалуют, – согласился второй.
– Так, значит. Мы были в пустыне возле тех треугольных… нет, четырехугольных штук…
– Штук?
– Такие высокие, ну… Как, черт возьми, они называются?
– Вы имеете в виду пирамиды?
– Во-во. Точно, их. Так вот, возле них мы там возились. Ничего не скажешь, огромные штуки. До черта камней, наверно, пришлось натащить?
– Нелегкая работенка была, – кивнул я.
– Да уж. И тут вдруг такая потеха пошла. – И он ладонью хлопнул негра по спине. – Верно, Билли?
– Еще и какая… ха-ха-ха!
– Представьте только себе, мистер Силади… Мы отправились маршем где-то в сумерки, но были еще довольно далеки от пи… Как они называются?
– Пирамиды.
– Ну да. Словом, идем мы к ним, а они еще такими маленькими казались: фута полтора высотой. Нам поставили задачу прибыть к ним к утру. Пришлось нам поднажать, потому что там бывает такая жара, что тлеют подштанники. Вы тоже бывали там?
– Был.
– Тогда вы знаете. Адская жара, верно?
– Да.
– Ну вот. Словом, идем мы, и вдруг наш лейтенант говорит, чтобы мы развернулись в стрелковую цепь, потому что скоро появятся войска местных, а мы должны с ними соединиться. И чтобы держали дисциплину, потому что по ней союзники будут судить о нашей боевой морилке.
– О чем? – я полупьяно вскинул голову.
– О морилке… или как ее там… Лейтенант сказал что-то такое, ей-богу.
– Не о морали?
– Вот-вот. Кажется, так он сказал. А это не одно и то же?
– Пожалуй, и в самом деле одно и то же.
– Словом, развернулись мы. Перед нами – полуторафутовые пир… пирамиды… рядом с нами – песок, но не голый песок, а поросший кустарником. Вы понимаете, не так ли?
– Такое я видел, – подтвердил я.
– О'кей. Мы уже развернулись, когда Билли… ну, как это сказать, словом, ему понадобилось по делу, Понимаете, да?
– Естественно, – кивнул я и подумал, что надо бы еще выпить, пока я не протрезвел бесповоротно,
– По большому делу, – добавил гордо Билли.
– Но ты ж сказал – по маленькому!
– Ясно. Не хотел скандала. Большое положено было сделать утром в сортире. Если бы Капяан узнал, он бы взбесился. Вот поэтому я и сказал о маленьком…
– Понял.
– Вот. Тогда он пошел в кусты, а мы пока сели на песок. То есть, те, у кого не было маленького дела.
– Или как у меня…
– Это только тебе было нужно. Больше никому.
– А я бы так не сказал, – запротестовал Билли. – Я заметил, что…
– Сейчас не о том речь, – оборвал его веснушчатый. – Возвращайся к сути. Или я вернусь?
– Возвращайся ты, – разрешил чернокожий.
– Ну вот. Словом, присел он за кустов, и тут вдруг…
– Эй! Какой ты быстрый! – обиженно прервал его Билли. – А скорпион?
– Тогда рассказывай ты, – дернул плечом веснушчаты и начал откупоривать вторую бутылку. – Если ты лучше знаешь, так ты и рассказывай!
– Словом, присел я за кустом, все чин по чину. Как раз спустил брюки, когда увидел скорпиона. Бррр, ну и мерзость! Вы видели скорпиона, приятель?
– Видел.
– Мерзкая тварь. Я подумал, что тут не до церемоний, потому что вцепится еще мне в зад. Я натянул брюки и втоптал его в песок. Вот так, каблуком сапога. Железно втоптал. Ну, подумал я, пусть его теперь отпевают, и снова спустил брюки. Нужно было поторопиться, потому что остальные ждали только меня, и мне бы не хотелось, чтобы по моей вине нас застал врасплох противник. Ну, знаете, противник по учениям. Представляете, как бы над нами ржали, если бы выяснилось, что они выиграли эту якобы войну только потому, что Билли Смиту приспичило. Вот был бы спектакль, а?
Мы налили, выпили, и он продолжил:
– Словом, дело пошло, как по маслу, я гляжу направо, гляжу налево, достаю бумагу и вдруг – что я вижу? Что это там, где я только что втоптал в песок скорпиона? Воронка… Чертовски большая воронка.
– Что такое?
– Воронка в песке. Песок все сыплется и сыплется в середину, а воронка становится все больше. Знаете, почему?
– Там что-то было внизу.
– Точно. Что-то там такое было. То ли дыра, то ли черт его знает, что еще. Когда я втоптал скорпиона, там что-то обрушилось, и песок стал сыпаться в дыру.
Тут я оживился. Наверно, почуял запах, как хорошая охотничья собака. Сколько крупных открытий в египтологии обязаны случайностям!
– Рассказывайте дальше, приятель, – сказал я нетерпеливо.
– Дыра все увеличивалась. Я уже понял, что там внизу что-то есть. Встал, покончив со своим делом, и пошел к своим, чтобы рассказать лейтенанту…
– Вот тогда-то и началась комедия! – захохотал веснушчатый.
– Еще бы. Лейтенант прицепился ко мне, что я не только за малым пошел, и разошелся не на шутку Знаете, как это бывает. Что, мол, из-за меня разваливается весь наш союз. И я буду виноват, если русские войдут в Вашингтон.
– А вы ему?
– А что я мог? Молчал в тряпочку, но сначала все-таки рассказал, что в пустыне есть дыра, поэтому я так и задержался. Тут все заржали, а мистер Каплан сказал, что вся беда в том, что у меня сзади дыра, и это всему причина. Еще и посоветовал, что с нею делать.
– Понял… Но вы же не оставили так эту дыру?
– Тогда я иначе не мог. К тому же появился наш союзнический противник. Они повыскакивали из вертолетов и с дикими воплями бросились на нас. А мы ноги в руки! Дали деру оттуда.
– Но недолго была эта суматоха, – проворчал веснушчатый,
– Нет. Погоня вскоре прекратилась, и мы начали обмениваться с противником барахлом.
– Обмениваться барахлом?
– Ну да. Шоколад и тому подобное. А те отдавали вместо этого всякую всячину. Кальяны, крокодильи зубы и всякие побрякушки. Верно, Ронни?
– Так было.
– Но потом-то вы вернулись туда?
– Сейчас расскажу. После обеда мы были уже возле самих пирамид, когда подошел лейтенант и, хохоча во все горло, спросил у меня, что там такое было с той дырой, когда появился противник. Я сказал ему, что не блефовал, действительно, там была большая воронка, где я втоптал в песок скорпиона. Наверняка, внизу есть какая-то дыра. Он все ржал, но отвел меня в сторону и заговорил очень серьезно. «Послушай, Билли, – сказал он, – в Египте полным-полно закопанного золота и всяких сокровищ, принадлежавших тем парням, которых хоронили под пирамидами. Заткнись и не ори на всю округу, что ты там нашел! Этот сброд кинется туда и все выкопает. Попозже раздобудем три лопаты и тихонько пойдем туда, идет?»
Что я мог ответить? Конечно, идет! Значит, достали мы лопаты и под вечер пошли в тот кустарник. Я, Ронни и лейтенант Каплан. Ну, будем!
Мы чокнулись.
– Как я сказал, под вечер мы втроем выбрались в тот кустарник, что было не таким уж удовольствием. Жарко было ужасно, и с неба сеялся мелкий песок, как у нас здесь, на среднем западе, выпадает роса. А там все сыпался песок, забивался за воротник и страшно натирал шею. Дрянь погода была, да!
– Пакостная погода, как бог свят! – поддакнул Ронни.
– Лейтенант Каплан хотел вернуться, не пройдя и полпути. Он тяжело дышал, как фаршированный гусь, и говорил, мол, ладно, ребята, давайте бросим эти глупости, вернемся в столовую и хорошенько прополощем глотку от проклятого песка. Нечего и говорить, поначалу эта идея нам очень понравилась, только мы уже добрались до тех самых кустарников. А какого же лешего поворачивать назад, когда мы уже пришли, верно? У меня есть подозрение, что лейтенант хотел надуть нас… хотя я не уверен.
– А зачем ему было хотеть? – спросил Ронни.
– Черт его знает. Ну, словом, вошли мы в кустарник, который, видно, не только мы, но и местные использовали как сортир на открытом воздухе. Там столько было неразорвавшихся биомин, что пройти через них можно было, только танцуя ча-ча-ча. Хотя они уже почти все высохли.
– Но-но! – поднял вверх палец рыжий. – Были там все-таки и взрывоопасные!
– Наконец, мы нашли то место, где я разделался с проклятым скорпионом. Там по-прежнему была в песке воронка, какой я ее видел утром. Разве что стала она чуть-чуть побольше, но не очень.
– Чрезвычайно интересно…
– Очевидно, ссыпавшийся песок расширил отверстие. Мы тогда сразу так подумали.
– Ну, и…?
– Ну, обошли мы это место кругом, потом лейтенант Каплан как начнет ругаться, а затем и ржать начал. «Вы, поганцы! – орал он. – Вы позор армии! Вы знаете, что это такое?» И показал, что он держал в руке. Мы посмотрели, а у него в руках банка из-под каких-то консервов. Я говорю, что бы это было, лейтенант? А он все то ругается, то хохочет, а потом швырнул консервную банку так далеко, что мне показалось, сейчас она долетит до Судана. «Что это такое, ты, скотина? – спрашивает он, наконец. – Это первоклассные говяжьи консервы, какими только американскую армию снабжают. Мы даже союзникам не даем их, соображаешь?» Я говорю, соображаю, но все еще не понимаю, какого лешего он так бесится. Тут он как заорет, мол: «Послушайте, вы, идиоты, вы все еще не видите, что все это значит?» А мы только таращимся на него, как баран на новые ворота. Тогда он упал навзничь на песок и завопил в небо, будто мы сидели на облаках, которых там не было: «И до вас, болваны, были тут, в Египте, американские военные! Ровно год назад здесь были большие совместные учения. И эта консервная банка – то, что после них осталось, дурачье! Тут располагалась какая-то рота или полк, и когда они смотались отсюда, то закопали мусор и нечистоты в землю. А вы нашли это, золотокопатели!»
Тут он распростерся на песке, задыхаясь, как носорог, за которым охотники гонялись по всем джунглям.
Ни я, ни Ронни ничего не сказали, хотя нам жутко хотелось запустить ему в морду консервной банкой, причем набитой песком. Но что ни говори, а лейтенант Каплан был порядочным парнем, хоть и быстро терял голову. Наконец, только мы вдвоем принялись копать. Мы лопатили песок туда-сюда, а Каплан заснул и храпел, как свинья.
Лопатили мы так этот сортир и уже начинали подумывать, не бросить ли это дело к черту, как вдруг лопата Ронни громко звякнула. Я осторожно потянулся рукой, чтобы не порезаться, если там все-таки всего лишь консервные банки с высохшими нечистотами вперемешку.
Так вот, потянулся я рукой, но не было там ни консервной банки, ни чего-то другого. Рука моя нащупала под песком только плоский полированный камень. Вернее будет сказать, показалось мне, будто нащупал я золото. И сразу же сказал Ронни, мол, смотри, друг, тут что-то есть, и совсем не то, что бывает в заброшенных сортирах. Тогда мы стали быстро копать дальше и скоро стояли уже по пояс в этой проклятой яме. Края ее без конца осыпались и все нам на черепушку. Но тут, наконец, увидели мы этот плоский камень.
Ну что сказать, была эта самая что ни на есть обыкновенная каменная плита. Такой же величины, как крышки каменных гробов, знаете, тех, что можно увидеть в музеях в Европе. В каких хоронили древних макаронников.
Я почувствовал, что все больше волнуюсь и с трудом сдерживаю дрожь в руках. То есть я и не смог бы ее сдержать, если бы не было передо мной на столе нужного лекарства. Мы немедленно к нему и приложились, за найденный камень.
– Ну, тогда я говорю Ронни, что нужно бы разбудить лейтенанта, потому что он так и дрых без перерыва. К тому времени мы уже очистили весь камень от песка, и на поверхности его показались всякие рисунки.
– Какие рисунки? – спросил я дрожащим голосом.
– Какие рисовали те древние парни, которые под этими пи… пирамидами лежат. Лейтенант сказал, что это письменность. Сам черт не разберется. Хотя и у китайцев чертовски трудное письмо, не так ли?
– А дальше?
– Разбудили мы лейтенанта и показали ему плиту. Он так обалдел, словно мы ворвались в Форт-Нокс. Только посвистывал сквозь зубы, что он делает, если очень нервничает и не имеет понятия, как быть дальше. Тогда я говорю ему, мол, ну что, лейтенант, что теперь? А он все посвистывает и разглядывает камень. Наконец, он встал, прекратил свой дурацкий свист и сказал, что, мол, «ребята, черт его знает, что дальше предпринять. Ясно, что под этим камнем не сортир. Уж извините, что наговорил ерунды, консервная банка сбила с толку». А мы ему, что, мол, невелика беда, командир, сейчас главное – что нам делать. Он в ответ только пожал плечами и снова стал разглядывать камень, который по-прежнему лежал на дне ямы. Смотрел, смотрел, потом почесал в затылке. «Не знаю, мальчики, – сказал он, – ясно только, что камень этот положили те типы, которые правили в этой стране, когда в Америке еще и индейцев-то не было, не то что нас. Под камнем наверняка что-тo есть, надо было бы посмотреть, только вот вопрос, стоит ли». Тут мы с Билли чуть не лопнули от злости: мы полчаса ковыряемся в этом проклятом песке, выкапываем весь исписанный камень, этот мошенник только и делал, что дрых, а теперь еще спрашивает, стоит ли. «Все равно, – сказал я ему, – вам стоит или нет, а мы с Билли будем копать дальше, и если найдем золото, то вашего будет столько, сколько заработали». Тогда он прыгнул в яму, мол, «не глупите, мальчики, я не это имел в виду, просто дома нам говорили, на одном инструктаже, который проводили для офицеров, что произведения искусства, к которым, возможно, относятся и такие камни, запрещено вывозить из страны, и если кто найдет такое, тотчас должен заявить, потому что здешние законы очень суровы в этом отношении, и будет очень неприятно, если именно американский военный попадется на таком, и так далее, и так далее».
Выпалил он все это одним духом, на что мы ему сказали, что нечего волноваться заранее, пока мы нашли только камень, а вот когда появится золото, тогда и будет время причитать. И стали снова копать.
– И?
– С полчаса спустя нам удалось поднять камень.
– Господи! Подняли?
– Подняли. Но можете поверить, нелегкая была работенка.
– Потом.
– Ну… Он весь был исписан теми древними буквами. Вы знаете. Там были всякие птицы и люди и показывали друг на друга. У всех голова была повернута набок: вот так! – И он показал.
– Понятно. Потом?
– С большим трудом мы его повернули. Но сначала немного расчистили для себя места, потому что под ногами у нас ничего не было, только воздух. Точнее говоря, внизу была огромная пустота.
– Боже мой! Вы сказали – пустоте?
– Ага. Когда, наконец, мы совсем сдвинули камень, солнце осветило пустоту. И представьте с«5е, там внизу была комната!
– Комната?
– Ну да. Точь-в-точь, как комната в квартире. Или склеп.
– О Боже… Могильный склеп…
– Что-то в этом роде. И на стенах было полным-полно всяких рисунков и точно такого письма, как на камне. Только на стенах письмо было цветное. Видно, какой-то художник подмазал.
– Потом что вы увидели, ну же?
– Ну… не так уж и много. В общем, пусто там было. И много мусора. Как будто кто-то разбросал его. Всякое тряпье. Как на приемном пункте старьевщика.
– Никакого сомнения, могилу разграбили, – подумал я.
– Ну, тогда возник вопрос, кому спускаться. Лейтенант Каплан не хотел, а Билли нужно было оставаться наверху. Ведь его сила понадобится тому, кто, в конце концов, спрыгнет в комнату. Ну, я и спрыгнул, хотя, говоря по правде, довольно вонючий был там воздух.
– Дальше!
– Ну вот, спрыгнул я и осмотрелся. Разбросал тряпки, но ничего не нашел среди них. Не было там ни одной золотой монетки. И ни одного драгоценного камня. Кого бы там ни похоронили или кому бы ни принадлежала эта хата, ума у него хватило только на то, чтобы велеть размалевать ее. А что камушки он не там хранил, это как пить дать!
– Слушайте, не испытывайте мое терпение! Что еще было внизу?
– Ну, картинки на стенах и статуя в углу.
– Бог ты мой! Статуя!
– Ага… Билли!
Тут чернокожий военный нагнулся под стол, вытащил оттуда сверток в газетной бумаге, который он раньше держал под мышкой, и поставил его на стол. Затем медленными, неуверенными движениями содрал с него бумагу.
Я поднялся на ноги и почувствовал, что дрожу всем телом, на лбу у меня выступил пот. Я почти перестал дышать, и перед глазами у меня заплясали темные круги. Когда Ронни сунул мне в руку рюмку, я осушил ее одним глотком, не глянув.
И даже не почувствовал, как алкоголь обжигает глотку.
А статуя сверкала и искрилась на столе, и когда я взглянул на нее, она словно приветливо улыбнулась мне.
Это был Анубис, метровая статуя бога с головой шакала, вырезанная из полудрагоценного камня. Такая красивая, какой я еще никогда не видел и какой еще никогда не находили.
Веснушчатый потрепал статую с шакальей головой по спине.
– Хороша голова у парня, ничего не скажешь, Как будто это Уолт Дисней сделал.
Я робко потянулся к ней рукой и, дотронувшись, почувствовал под пальцами холод глубин пирамид и усыпальниц. Я знал, что сколько бы она теперь ни находилась на солнце, она навсегда сохранит прохладу могил.
– Вот… это была первая находка. А за ней была еще одна.
Тут негр снова нагнулся под стол и достал второй сверток. И развернул бумагу, которая скрывала вырезанного из того же камня быка Аписа.
Пот уже заливал мне глаза, и я не знал, сплю я или бодрствую.
– После этого мы больше ничего не нашли, – хмуро сказал веснушчатый. – Правда…
– Что?!
– Мы заметили, что когда-то из этой комнаты был выход.
– Выход?
– Или дверь. Но ее замуровали. На стене видно было, что дверь замурована.
– Вы взломали? Он покачал головой.
– На это у нас уже не было времени. Да и инструментов с собой не было. Нужно было возвращаться на базу. Но лейтенант сказал, что статуэтки эти мы заберем домой и подарим кому-нибудь, кто работает в музее и разбирается в этом. Это ему, наверняка, обойдется в четыре-пять бутылок бурбона. – И он многозначительно посмотрел на меня.
Я, спотыкаясь, доплелся до стола, поднял телефонную трубку и позвонил Селии.
– Селия, – сказал я, когда она отозвалась, – у меня к вам просьба.
– Пожалуйста, мистер Силади. – И я услышал, как весело звучит ее голос.
– Спуститесь с кем-нибудь в супермаркет и принесите два ящика выпивки!
Селия громко пискнула, как кролик, когда ему дают по голове, чтобы сделать из него потом жаркое.
– Сколько? – спросила она затем недоверчиво.
– Два ящика.
– А не слишком ли?
Я уже не выбирал выражений, потому что чувствовал, что язык мой нет-нет, да и заплетался на самых простых словах.
– Это вас не касается… ясс…ясно?
– Ясно, – сказала она сердито. – Когда принесу, что делать с этим?
– Пожж… пожалуйста, попросите кого-нибудь, чтобы по…помог вам занести сюда. Хо…рошо?
– Хорошо! – И она положила трубку.
Когда Селия и один из вахтеров внесли ящики с бурбоном, негр мирно храпел в кресле, а я, обнявшись с Ронни, распевал чувствительные шотландские народные песенки. Помнится, пели мы еще и матросские песни.
Следующие полчаса остались в моей памяти в виде обрывков смутных воспоминаний. Селия и швейцар тормошили Билли, который ни за что не хотел просыпаться. Ронни даже целый графин воды вылил ему на голову, чтобы заставить проснуться.
Наконец-таки Билли проснулся и, не переставая громко стонать, просунул руку в проушину ящика с напитками.
– Ты… железный парень… что надо, – сказал он, хлопая меня по плечу, – уж и за… заплатил ты нам.
Дверь за ним захлопнулась, и я тут же привалился к столу, чтобы чуть-чуть вздремнуть. Но вдруг дверь снова открылась, и показалась голова Ронни.
– Чуть не забыл… дружище… это я еще нашел среди тряпья там… Это в награду за выпивку. Ну, чао…
Он положил что-то сверху на опрокинутое кресло и захлопнул за собой дверь.
Это было последнее, что я помнил.
Когда я открыл глаза, день уже клонился к вечеру: в комнату падали через окно лучи закатного солнца. Голова трещала от адской боли, а язык словно прилип к небу. Я, спотыкаясь, доплелся до водопроводного крана, нацедил в ладонь воды и выпил.
Комната больше напоминала поле боя, чем рабочий кабинет солидного ученого. На полу валялись бутылки из-под бурбона, и воздух был пропитан резким запахом алкоголя, не хуже, чем в любой портовой корчме.
Я плюхнулся в кресло и посмотрел прямо в глаза Анубису. Его иссиня-черное тело блестело в солнечном луче, уши стояли торчком, как у собаки с безупречной родословной, и он все смотрел на меня преданными шакальими глазами. Бык Апис скучал под курительным столиком, пока я, наконец, не поднял его и поставил рядом с Анубисом.
Тут мой взгляд случайно остановился на опрокинутое третьем кресле, и я вспомнил прощальные слова Ронни о награде за выпивку и то, как он положил что-то сверху на кресло.
Я протянул руку к свертку в газетной бумаге, развернул его… И не мог удержаться от изумленного возгласа. В руках у меня был вылепленный из обожженной и некогда выкрашенной глины маленький саркофаг.
В голове у меня с бешеной скоростью проносились мысли. Может быть, я свихнулся? Или свихнулись эти двое, а вместе с Сел ней уже трое?
– Как же, выпью, – выдавил я из себя. – Не нальете мне?
Рыжий протянул рюмку.
– Вот выпивка. Крошка уже налила. Ну так, будем!
Я поднял рюмку и одним духом осушил ее. Глотку обожгло, как огнем, но сразу стало легче.
Рыжий и негр, удовлетворенно крякнув, поставили пустые рюмки, потом рыжий дернул в мою сторону подбородком.
– Словом, вы тот самый Силади? Что это была за дешевая забава с пушкой?
– Шутка, – сказал я, – глупая шутка! Не нальете ли мне еще?
Негр подмигнул рыжему.
– Слушай… Ронни. Мне этот парень начинает нравиться! Как считаешь?
– Ничего себе, – сказал рыжий. – Хотя бедняга не ирландец, но сойдет.
И вторую рюмку я выпил одним духом, пытаясь при этом вспомнить, когда я пил столько в последний раз. Но долго размышлять над этим мне не пришлось, потому что голова моя затуманилась, и эти два непрошенно явившихся юнца в военной форме вдруг показались мне милыми и приятными.
– Так в чем дело, ребятки? – спросил я, поставив свою рюмку. – Я – Петер Силади… Что вам нужно, братишки?
Негр дернулся всем телом, рыгнул и указал на рыжего.
– Пусть лучше он…
Рыжий прищурил глаза, словно собирался рассказать мне неприличный анекдот, покачнулся и вцепился в крышку стола. Хотя я и сам уже был не слишком трезв, но все-таки забеспокоился, что если и дальше так пойдет, то я и не узнаю, зачем они пришли. Так и погибнем от белой горячки все трое, если только Селия не присоединится к нам четвертой.
Но военные за каких-то пару минут справились с коварной атакой алкоголя, иначе говоря, стали ничуть не пьянее, чем когда пришли сюда.
Негр глубоко вздохнул и двину о веснушчатого в бок.
– Ну давай, говори! А то уж светает за окном! Рыжий засмеялся и в свою очередь толкнул меня в бок.
– Мы расскажем тебе одну хорошую историю, приятель! Послушаешь?
Естественно, мы уже перешли на ты.
– Все выслушаю, – сказал я великодушно и кивнул, как это всегда делают пьяные.
Рыжий водрузил ноги на стол и приступил к рассказу.
– Знаете, мистер Силади, – начал он, время от времени опять переходя на вы, – мистер Каплан сказал, чтобы мы притащили это барахло сюда. Вот мы и притащили, да?
– Верно, Ронни, – поддакнул второй. Их голоса и мой собственный голос доносились до меня как из тумана.
– Мистер Каплан? А это кто еще?
– О, конечно, ты же не знаешь… Мистер Каплан – это наш лейтенант, да упокоится душа его с миром!
Они громко расхохотались и принялись хлопать друг друга по плечам.
– Я должен так понять, что он умер? Мои слова вызвали новый взрыв смеха.
– Он-то? То есть мистер Каплан? Как же, умер! Правда, был он не таким уж плохим парнем. Мы только иногда4 цапались с ним, но это и все. Ничего больше.
– Ну, что ж, – сказал я, – значит, выпьем за здоровье мистера Каплана!
Я и не заметил, как моя рюмка снова оказалась пустой.
– Мистер Каплан сказал, что в этом случае нам нужно обратиться к компетентным людям. Понимаете? К компетентным! Он сказал, что так ему говорили где-то в Академии или черт его знает, где он там учился. Скажите, мистер Силади, вы компетентный?
В этот момент я начал икать и не расслышал, что он спросил.
– Что… я… такое?
– Я спросил: вы компетентный?
– Ну… ах да… Еще бы… компетентный, конечно. Во всем… я – ик! – компетентный…!
– Тогда хорошо, – кивнул головой негр. – Тогда, пожалуй, ты можешь ему рассказать, Ронни. Как объяснил лейтенант. О'кей, Ронни?
– О'кей! Слушаешь, приятель?
– Я весь внимание, приятель, – я бы похлопал его по плечу, если бы смог дотянуться через стол. Вместо этого я только привалился к столу и сильно стукнулся локтем.
– Тогда о'кей… Словом, затеяли мы там колоссальную возню, в тех местах… Соображаешь?
На несколько мгновений туман словно рассеялся у меня перед глазами.
– Возню?
– Вроде. Но это военная тайна. Военные учения, дружок!
– Ага. Это тайна, да?
– Да уж.
– Так и не рассказывай тогда, приятель!
– В том-то и дело, что нужно рассказать. На этом настаивал лейтенант.
– Ага… На чем, приятель?
– Он наклюкался, – услышал я ворчание негра, что вызвало мой возмущенный протест.
– Кто – я? В жизни еще я не был таким… ик!.. трезвым.
– Словом, проводили мы учения в тех местах, – повторил веснушчатый, – в Египте…
Я почувствовал, что туман клочьями стал улетучиваться. Когда я слышу слово «Египет», то просыпаюсь от самого крепкого сна.
– В Египте?
– Да, там. Только об этом не очень распространялись. Знаете, лейтенант говорил, что у нас с ним сложные отношения. Вы ведь понимаете, что он этим хотел сказать?
– Да так, в общих чертах.
– Ну, хорошо. А мы не очень. Мы только на зуб попробовали. Люди там не слишком жалуют нас. То есть военных. Кроме девочек.
– Те жалуют, – согласился второй.
– Так, значит. Мы были в пустыне возле тех треугольных… нет, четырехугольных штук…
– Штук?
– Такие высокие, ну… Как, черт возьми, они называются?
– Вы имеете в виду пирамиды?
– Во-во. Точно, их. Так вот, возле них мы там возились. Ничего не скажешь, огромные штуки. До черта камней, наверно, пришлось натащить?
– Нелегкая работенка была, – кивнул я.
– Да уж. И тут вдруг такая потеха пошла. – И он ладонью хлопнул негра по спине. – Верно, Билли?
– Еще и какая… ха-ха-ха!
– Представьте только себе, мистер Силади… Мы отправились маршем где-то в сумерки, но были еще довольно далеки от пи… Как они называются?
– Пирамиды.
– Ну да. Словом, идем мы к ним, а они еще такими маленькими казались: фута полтора высотой. Нам поставили задачу прибыть к ним к утру. Пришлось нам поднажать, потому что там бывает такая жара, что тлеют подштанники. Вы тоже бывали там?
– Был.
– Тогда вы знаете. Адская жара, верно?
– Да.
– Ну вот. Словом, идем мы, и вдруг наш лейтенант говорит, чтобы мы развернулись в стрелковую цепь, потому что скоро появятся войска местных, а мы должны с ними соединиться. И чтобы держали дисциплину, потому что по ней союзники будут судить о нашей боевой морилке.
– О чем? – я полупьяно вскинул голову.
– О морилке… или как ее там… Лейтенант сказал что-то такое, ей-богу.
– Не о морали?
– Вот-вот. Кажется, так он сказал. А это не одно и то же?
– Пожалуй, и в самом деле одно и то же.
– Словом, развернулись мы. Перед нами – полуторафутовые пир… пирамиды… рядом с нами – песок, но не голый песок, а поросший кустарником. Вы понимаете, не так ли?
– Такое я видел, – подтвердил я.
– О'кей. Мы уже развернулись, когда Билли… ну, как это сказать, словом, ему понадобилось по делу, Понимаете, да?
– Естественно, – кивнул я и подумал, что надо бы еще выпить, пока я не протрезвел бесповоротно,
– По большому делу, – добавил гордо Билли.
– Но ты ж сказал – по маленькому!
– Ясно. Не хотел скандала. Большое положено было сделать утром в сортире. Если бы Капяан узнал, он бы взбесился. Вот поэтому я и сказал о маленьком…
– Понял.
– Вот. Тогда он пошел в кусты, а мы пока сели на песок. То есть, те, у кого не было маленького дела.
– Или как у меня…
– Это только тебе было нужно. Больше никому.
– А я бы так не сказал, – запротестовал Билли. – Я заметил, что…
– Сейчас не о том речь, – оборвал его веснушчатый. – Возвращайся к сути. Или я вернусь?
– Возвращайся ты, – разрешил чернокожий.
– Ну вот. Словом, присел он за кустов, и тут вдруг…
– Эй! Какой ты быстрый! – обиженно прервал его Билли. – А скорпион?
– Тогда рассказывай ты, – дернул плечом веснушчаты и начал откупоривать вторую бутылку. – Если ты лучше знаешь, так ты и рассказывай!
– Словом, присел я за кустом, все чин по чину. Как раз спустил брюки, когда увидел скорпиона. Бррр, ну и мерзость! Вы видели скорпиона, приятель?
– Видел.
– Мерзкая тварь. Я подумал, что тут не до церемоний, потому что вцепится еще мне в зад. Я натянул брюки и втоптал его в песок. Вот так, каблуком сапога. Железно втоптал. Ну, подумал я, пусть его теперь отпевают, и снова спустил брюки. Нужно было поторопиться, потому что остальные ждали только меня, и мне бы не хотелось, чтобы по моей вине нас застал врасплох противник. Ну, знаете, противник по учениям. Представляете, как бы над нами ржали, если бы выяснилось, что они выиграли эту якобы войну только потому, что Билли Смиту приспичило. Вот был бы спектакль, а?
Мы налили, выпили, и он продолжил:
– Словом, дело пошло, как по маслу, я гляжу направо, гляжу налево, достаю бумагу и вдруг – что я вижу? Что это там, где я только что втоптал в песок скорпиона? Воронка… Чертовски большая воронка.
– Что такое?
– Воронка в песке. Песок все сыплется и сыплется в середину, а воронка становится все больше. Знаете, почему?
– Там что-то было внизу.
– Точно. Что-то там такое было. То ли дыра, то ли черт его знает, что еще. Когда я втоптал скорпиона, там что-то обрушилось, и песок стал сыпаться в дыру.
Тут я оживился. Наверно, почуял запах, как хорошая охотничья собака. Сколько крупных открытий в египтологии обязаны случайностям!
– Рассказывайте дальше, приятель, – сказал я нетерпеливо.
– Дыра все увеличивалась. Я уже понял, что там внизу что-то есть. Встал, покончив со своим делом, и пошел к своим, чтобы рассказать лейтенанту…
– Вот тогда-то и началась комедия! – захохотал веснушчатый.
– Еще бы. Лейтенант прицепился ко мне, что я не только за малым пошел, и разошелся не на шутку Знаете, как это бывает. Что, мол, из-за меня разваливается весь наш союз. И я буду виноват, если русские войдут в Вашингтон.
– А вы ему?
– А что я мог? Молчал в тряпочку, но сначала все-таки рассказал, что в пустыне есть дыра, поэтому я так и задержался. Тут все заржали, а мистер Каплан сказал, что вся беда в том, что у меня сзади дыра, и это всему причина. Еще и посоветовал, что с нею делать.
– Понял… Но вы же не оставили так эту дыру?
– Тогда я иначе не мог. К тому же появился наш союзнический противник. Они повыскакивали из вертолетов и с дикими воплями бросились на нас. А мы ноги в руки! Дали деру оттуда.
– Но недолго была эта суматоха, – проворчал веснушчатый,
– Нет. Погоня вскоре прекратилась, и мы начали обмениваться с противником барахлом.
– Обмениваться барахлом?
– Ну да. Шоколад и тому подобное. А те отдавали вместо этого всякую всячину. Кальяны, крокодильи зубы и всякие побрякушки. Верно, Ронни?
– Так было.
– Но потом-то вы вернулись туда?
– Сейчас расскажу. После обеда мы были уже возле самих пирамид, когда подошел лейтенант и, хохоча во все горло, спросил у меня, что там такое было с той дырой, когда появился противник. Я сказал ему, что не блефовал, действительно, там была большая воронка, где я втоптал в песок скорпиона. Наверняка, внизу есть какая-то дыра. Он все ржал, но отвел меня в сторону и заговорил очень серьезно. «Послушай, Билли, – сказал он, – в Египте полным-полно закопанного золота и всяких сокровищ, принадлежавших тем парням, которых хоронили под пирамидами. Заткнись и не ори на всю округу, что ты там нашел! Этот сброд кинется туда и все выкопает. Попозже раздобудем три лопаты и тихонько пойдем туда, идет?»
Что я мог ответить? Конечно, идет! Значит, достали мы лопаты и под вечер пошли в тот кустарник. Я, Ронни и лейтенант Каплан. Ну, будем!
Мы чокнулись.
– Как я сказал, под вечер мы втроем выбрались в тот кустарник, что было не таким уж удовольствием. Жарко было ужасно, и с неба сеялся мелкий песок, как у нас здесь, на среднем западе, выпадает роса. А там все сыпался песок, забивался за воротник и страшно натирал шею. Дрянь погода была, да!
– Пакостная погода, как бог свят! – поддакнул Ронни.
– Лейтенант Каплан хотел вернуться, не пройдя и полпути. Он тяжело дышал, как фаршированный гусь, и говорил, мол, ладно, ребята, давайте бросим эти глупости, вернемся в столовую и хорошенько прополощем глотку от проклятого песка. Нечего и говорить, поначалу эта идея нам очень понравилась, только мы уже добрались до тех самых кустарников. А какого же лешего поворачивать назад, когда мы уже пришли, верно? У меня есть подозрение, что лейтенант хотел надуть нас… хотя я не уверен.
– А зачем ему было хотеть? – спросил Ронни.
– Черт его знает. Ну, словом, вошли мы в кустарник, который, видно, не только мы, но и местные использовали как сортир на открытом воздухе. Там столько было неразорвавшихся биомин, что пройти через них можно было, только танцуя ча-ча-ча. Хотя они уже почти все высохли.
– Но-но! – поднял вверх палец рыжий. – Были там все-таки и взрывоопасные!
– Наконец, мы нашли то место, где я разделался с проклятым скорпионом. Там по-прежнему была в песке воронка, какой я ее видел утром. Разве что стала она чуть-чуть побольше, но не очень.
– Чрезвычайно интересно…
– Очевидно, ссыпавшийся песок расширил отверстие. Мы тогда сразу так подумали.
– Ну, и…?
– Ну, обошли мы это место кругом, потом лейтенант Каплан как начнет ругаться, а затем и ржать начал. «Вы, поганцы! – орал он. – Вы позор армии! Вы знаете, что это такое?» И показал, что он держал в руке. Мы посмотрели, а у него в руках банка из-под каких-то консервов. Я говорю, что бы это было, лейтенант? А он все то ругается, то хохочет, а потом швырнул консервную банку так далеко, что мне показалось, сейчас она долетит до Судана. «Что это такое, ты, скотина? – спрашивает он, наконец. – Это первоклассные говяжьи консервы, какими только американскую армию снабжают. Мы даже союзникам не даем их, соображаешь?» Я говорю, соображаю, но все еще не понимаю, какого лешего он так бесится. Тут он как заорет, мол: «Послушайте, вы, идиоты, вы все еще не видите, что все это значит?» А мы только таращимся на него, как баран на новые ворота. Тогда он упал навзничь на песок и завопил в небо, будто мы сидели на облаках, которых там не было: «И до вас, болваны, были тут, в Египте, американские военные! Ровно год назад здесь были большие совместные учения. И эта консервная банка – то, что после них осталось, дурачье! Тут располагалась какая-то рота или полк, и когда они смотались отсюда, то закопали мусор и нечистоты в землю. А вы нашли это, золотокопатели!»
Тут он распростерся на песке, задыхаясь, как носорог, за которым охотники гонялись по всем джунглям.
Ни я, ни Ронни ничего не сказали, хотя нам жутко хотелось запустить ему в морду консервной банкой, причем набитой песком. Но что ни говори, а лейтенант Каплан был порядочным парнем, хоть и быстро терял голову. Наконец, только мы вдвоем принялись копать. Мы лопатили песок туда-сюда, а Каплан заснул и храпел, как свинья.
Лопатили мы так этот сортир и уже начинали подумывать, не бросить ли это дело к черту, как вдруг лопата Ронни громко звякнула. Я осторожно потянулся рукой, чтобы не порезаться, если там все-таки всего лишь консервные банки с высохшими нечистотами вперемешку.
Так вот, потянулся я рукой, но не было там ни консервной банки, ни чего-то другого. Рука моя нащупала под песком только плоский полированный камень. Вернее будет сказать, показалось мне, будто нащупал я золото. И сразу же сказал Ронни, мол, смотри, друг, тут что-то есть, и совсем не то, что бывает в заброшенных сортирах. Тогда мы стали быстро копать дальше и скоро стояли уже по пояс в этой проклятой яме. Края ее без конца осыпались и все нам на черепушку. Но тут, наконец, увидели мы этот плоский камень.
Ну что сказать, была эта самая что ни на есть обыкновенная каменная плита. Такой же величины, как крышки каменных гробов, знаете, тех, что можно увидеть в музеях в Европе. В каких хоронили древних макаронников.
Я почувствовал, что все больше волнуюсь и с трудом сдерживаю дрожь в руках. То есть я и не смог бы ее сдержать, если бы не было передо мной на столе нужного лекарства. Мы немедленно к нему и приложились, за найденный камень.
– Ну, тогда я говорю Ронни, что нужно бы разбудить лейтенанта, потому что он так и дрых без перерыва. К тому времени мы уже очистили весь камень от песка, и на поверхности его показались всякие рисунки.
– Какие рисунки? – спросил я дрожащим голосом.
– Какие рисовали те древние парни, которые под этими пи… пирамидами лежат. Лейтенант сказал, что это письменность. Сам черт не разберется. Хотя и у китайцев чертовски трудное письмо, не так ли?
– А дальше?
– Разбудили мы лейтенанта и показали ему плиту. Он так обалдел, словно мы ворвались в Форт-Нокс. Только посвистывал сквозь зубы, что он делает, если очень нервничает и не имеет понятия, как быть дальше. Тогда я говорю ему, мол, ну что, лейтенант, что теперь? А он все посвистывает и разглядывает камень. Наконец, он встал, прекратил свой дурацкий свист и сказал, что, мол, «ребята, черт его знает, что дальше предпринять. Ясно, что под этим камнем не сортир. Уж извините, что наговорил ерунды, консервная банка сбила с толку». А мы ему, что, мол, невелика беда, командир, сейчас главное – что нам делать. Он в ответ только пожал плечами и снова стал разглядывать камень, который по-прежнему лежал на дне ямы. Смотрел, смотрел, потом почесал в затылке. «Не знаю, мальчики, – сказал он, – ясно только, что камень этот положили те типы, которые правили в этой стране, когда в Америке еще и индейцев-то не было, не то что нас. Под камнем наверняка что-тo есть, надо было бы посмотреть, только вот вопрос, стоит ли». Тут мы с Билли чуть не лопнули от злости: мы полчаса ковыряемся в этом проклятом песке, выкапываем весь исписанный камень, этот мошенник только и делал, что дрых, а теперь еще спрашивает, стоит ли. «Все равно, – сказал я ему, – вам стоит или нет, а мы с Билли будем копать дальше, и если найдем золото, то вашего будет столько, сколько заработали». Тогда он прыгнул в яму, мол, «не глупите, мальчики, я не это имел в виду, просто дома нам говорили, на одном инструктаже, который проводили для офицеров, что произведения искусства, к которым, возможно, относятся и такие камни, запрещено вывозить из страны, и если кто найдет такое, тотчас должен заявить, потому что здешние законы очень суровы в этом отношении, и будет очень неприятно, если именно американский военный попадется на таком, и так далее, и так далее».
Выпалил он все это одним духом, на что мы ему сказали, что нечего волноваться заранее, пока мы нашли только камень, а вот когда появится золото, тогда и будет время причитать. И стали снова копать.
– И?
– С полчаса спустя нам удалось поднять камень.
– Господи! Подняли?
– Подняли. Но можете поверить, нелегкая была работенка.
– Потом.
– Ну… Он весь был исписан теми древними буквами. Вы знаете. Там были всякие птицы и люди и показывали друг на друга. У всех голова была повернута набок: вот так! – И он показал.
– Понятно. Потом?
– С большим трудом мы его повернули. Но сначала немного расчистили для себя места, потому что под ногами у нас ничего не было, только воздух. Точнее говоря, внизу была огромная пустота.
– Боже мой! Вы сказали – пустоте?
– Ага. Когда, наконец, мы совсем сдвинули камень, солнце осветило пустоту. И представьте с«5е, там внизу была комната!
– Комната?
– Ну да. Точь-в-точь, как комната в квартире. Или склеп.
– О Боже… Могильный склеп…
– Что-то в этом роде. И на стенах было полным-полно всяких рисунков и точно такого письма, как на камне. Только на стенах письмо было цветное. Видно, какой-то художник подмазал.
– Потом что вы увидели, ну же?
– Ну… не так уж и много. В общем, пусто там было. И много мусора. Как будто кто-то разбросал его. Всякое тряпье. Как на приемном пункте старьевщика.
– Никакого сомнения, могилу разграбили, – подумал я.
– Ну, тогда возник вопрос, кому спускаться. Лейтенант Каплан не хотел, а Билли нужно было оставаться наверху. Ведь его сила понадобится тому, кто, в конце концов, спрыгнет в комнату. Ну, я и спрыгнул, хотя, говоря по правде, довольно вонючий был там воздух.
– Дальше!
– Ну вот, спрыгнул я и осмотрелся. Разбросал тряпки, но ничего не нашел среди них. Не было там ни одной золотой монетки. И ни одного драгоценного камня. Кого бы там ни похоронили или кому бы ни принадлежала эта хата, ума у него хватило только на то, чтобы велеть размалевать ее. А что камушки он не там хранил, это как пить дать!
– Слушайте, не испытывайте мое терпение! Что еще было внизу?
– Ну, картинки на стенах и статуя в углу.
– Бог ты мой! Статуя!
– Ага… Билли!
Тут чернокожий военный нагнулся под стол, вытащил оттуда сверток в газетной бумаге, который он раньше держал под мышкой, и поставил его на стол. Затем медленными, неуверенными движениями содрал с него бумагу.
Я поднялся на ноги и почувствовал, что дрожу всем телом, на лбу у меня выступил пот. Я почти перестал дышать, и перед глазами у меня заплясали темные круги. Когда Ронни сунул мне в руку рюмку, я осушил ее одним глотком, не глянув.
И даже не почувствовал, как алкоголь обжигает глотку.
А статуя сверкала и искрилась на столе, и когда я взглянул на нее, она словно приветливо улыбнулась мне.
Это был Анубис, метровая статуя бога с головой шакала, вырезанная из полудрагоценного камня. Такая красивая, какой я еще никогда не видел и какой еще никогда не находили.
Веснушчатый потрепал статую с шакальей головой по спине.
– Хороша голова у парня, ничего не скажешь, Как будто это Уолт Дисней сделал.
Я робко потянулся к ней рукой и, дотронувшись, почувствовал под пальцами холод глубин пирамид и усыпальниц. Я знал, что сколько бы она теперь ни находилась на солнце, она навсегда сохранит прохладу могил.
– Вот… это была первая находка. А за ней была еще одна.
Тут негр снова нагнулся под стол и достал второй сверток. И развернул бумагу, которая скрывала вырезанного из того же камня быка Аписа.
Пот уже заливал мне глаза, и я не знал, сплю я или бодрствую.
– После этого мы больше ничего не нашли, – хмуро сказал веснушчатый. – Правда…
– Что?!
– Мы заметили, что когда-то из этой комнаты был выход.
– Выход?
– Или дверь. Но ее замуровали. На стене видно было, что дверь замурована.
– Вы взломали? Он покачал головой.
– На это у нас уже не было времени. Да и инструментов с собой не было. Нужно было возвращаться на базу. Но лейтенант сказал, что статуэтки эти мы заберем домой и подарим кому-нибудь, кто работает в музее и разбирается в этом. Это ему, наверняка, обойдется в четыре-пять бутылок бурбона. – И он многозначительно посмотрел на меня.
Я, спотыкаясь, доплелся до стола, поднял телефонную трубку и позвонил Селии.
– Селия, – сказал я, когда она отозвалась, – у меня к вам просьба.
– Пожалуйста, мистер Силади. – И я услышал, как весело звучит ее голос.
– Спуститесь с кем-нибудь в супермаркет и принесите два ящика выпивки!
Селия громко пискнула, как кролик, когда ему дают по голове, чтобы сделать из него потом жаркое.
– Сколько? – спросила она затем недоверчиво.
– Два ящика.
– А не слишком ли?
Я уже не выбирал выражений, потому что чувствовал, что язык мой нет-нет, да и заплетался на самых простых словах.
– Это вас не касается… ясс…ясно?
– Ясно, – сказала она сердито. – Когда принесу, что делать с этим?
– Пожж… пожалуйста, попросите кого-нибудь, чтобы по…помог вам занести сюда. Хо…рошо?
– Хорошо! – И она положила трубку.
Когда Селия и один из вахтеров внесли ящики с бурбоном, негр мирно храпел в кресле, а я, обнявшись с Ронни, распевал чувствительные шотландские народные песенки. Помнится, пели мы еще и матросские песни.
Следующие полчаса остались в моей памяти в виде обрывков смутных воспоминаний. Селия и швейцар тормошили Билли, который ни за что не хотел просыпаться. Ронни даже целый графин воды вылил ему на голову, чтобы заставить проснуться.
Наконец-таки Билли проснулся и, не переставая громко стонать, просунул руку в проушину ящика с напитками.
– Ты… железный парень… что надо, – сказал он, хлопая меня по плечу, – уж и за… заплатил ты нам.
Дверь за ним захлопнулась, и я тут же привалился к столу, чтобы чуть-чуть вздремнуть. Но вдруг дверь снова открылась, и показалась голова Ронни.
– Чуть не забыл… дружище… это я еще нашел среди тряпья там… Это в награду за выпивку. Ну, чао…
Он положил что-то сверху на опрокинутое кресло и захлопнул за собой дверь.
Это было последнее, что я помнил.
Когда я открыл глаза, день уже клонился к вечеру: в комнату падали через окно лучи закатного солнца. Голова трещала от адской боли, а язык словно прилип к небу. Я, спотыкаясь, доплелся до водопроводного крана, нацедил в ладонь воды и выпил.
Комната больше напоминала поле боя, чем рабочий кабинет солидного ученого. На полу валялись бутылки из-под бурбона, и воздух был пропитан резким запахом алкоголя, не хуже, чем в любой портовой корчме.
Я плюхнулся в кресло и посмотрел прямо в глаза Анубису. Его иссиня-черное тело блестело в солнечном луче, уши стояли торчком, как у собаки с безупречной родословной, и он все смотрел на меня преданными шакальими глазами. Бык Апис скучал под курительным столиком, пока я, наконец, не поднял его и поставил рядом с Анубисом.
Тут мой взгляд случайно остановился на опрокинутое третьем кресле, и я вспомнил прощальные слова Ронни о награде за выпивку и то, как он положил что-то сверху на кресло.
Я протянул руку к свертку в газетной бумаге, развернул его… И не мог удержаться от изумленного возгласа. В руках у меня был вылепленный из обожженной и некогда выкрашенной глины маленький саркофаг.