Страница:
– Боже мой, где вы пропадали? – с нетерпением воскликнул Силади, нервно протирая очки. – Я уже и машину заказал, а вас все нет. Мы уже подумали, что…
– Что подумали?
– Что вас схватили. Ренци или тот, в шляпе, не знаю. Они обступили меня плотным кольцом и только что не ощупывали, чтобы убедиться, что я живой.
– Запомните хорошенько, – провозгласил я. – Тому, кто хочет вывести из игры Сэмюеля Нельсона, следует быть более расторопным. А что касается машины, то вы, мистер Силади, очень хорошо сделали, что заказали ее. Где она сейчас?
– В гараже отеля.
– Прекрасно, – сказал я небрежно. – На рассвете отправляемся.
На какое-то мгновение все застыли в изумлении, потом началось нечто невообразимое.
– Как вы это себе представляете? – орал Карабинас. – Ведь у нас даже нет еще приличных инструментов!
– Так раздобудьте! Это – ваше дело!
– Вы пообещали, что у нас будет несколько спокойных дней и…
В этот момент откуда-то издалека донесся грохот мощного взрыва, и душераздирающий вой сирен вспорол тишину медленно опускавшейся на землю ночи.
– Спокойных дней? – спросил я почти с издевкой. – Вы ничего не знаете?
– Что, черт побери, мы должны знать? – удивился Осима.
– В любой момент нам на голову могут посыпаться бомбы. Если я правильно оценил ситуацию, то мы, пожалуй, стоим на пороге новой ближневосточной войны.
– Боже ты милостивый! – взмолился Хальворссон. – Только этого нам не хватало!
Ренни же стоял неподвижно и, как и Сети, внимательно изучал мое лицо узкими карими глазами.
– Я не хочу выглядеть циником, – сказал я, чувствуя под их взглядами некоторую неловкость, – но не так уж и плохо, что мы отправим Ренни в путь именно в эти дни…
Я заметил, как при моих последних словах доктор Хубер, то есть миссис Силади, отвернулась, сжав зубами край белого носового платка, который она прятала в руке.
– Вы считаете, что мы будем меньше привлекать к себе внимания? – спросил Йеттмар.
– Пожалуй, и так. Кроме того, подвернулась блестящая возможность вывести из игры Джиральдини и остальных.
– Подвернулась?
– Вот именно, подвернулась. Хотя вы и обвиняете меня, что я ничего не делаю. В настоящий момент Ренци, Джиральдини и человек в шляпе сидят, вероятно, в полиции и ожидают, пока их не заберут силы безопасности.
– Господи! – вырвался у Ренни уважительный возглас. – Как вы это сделали?
– У меня тоже есть свои маленькие профессиональные тайны. Во всяком случае, начиная с этого момента, у нас есть, скажем… тридцать шесть часов. Но, может быть, и меньше.
– Вы имеете в виду, что…
– Что мы должны отправиться самое позднее на рассвете. Если вы еще не сообразили, я донес на них в органы государственной безопасности. Конечно, выяснится, что они ни в чем не виноваты, но на это потребуется, по меньшей мере, полтора дня. Это самое большее, на что мы можем рассчитывать.
– Спасибо, мистер Нельсон, – просиял Ренни. – Без вас бы…
Коротким жестом я остановил его.
– Нет сейчас на это времени, Ренни. Как-нибудь потом, когда вы вернетесь!
Краем глаза я увидел, что у доктора Хубер сотрясаются плечи и что она еще сильнее сжимает зубами носовой платок.
– Так что будем делать? – спросил Силади.
Я наморщил лоб и попытался собраться с мыслями.
– До рассвета мы не можем отправляться. На улицах возводят всякие заграждения. Знаю я этих вояк. У каждого на курке дрожащий палец, и оружие стреляет только так. Особенно в темноте.
– Значит, на рассвете?
– Пока соберите все вещи и попытайтесь понять следующее: я свою миссию уже выполнил. Остальное – ваше дело.
– Нужно раздобыть инструменты, – сказал Йеттмар.
– Ты не помнишь, Петер, – спросил Карабинас, – какая толщина может быть у той последней стены?
– По меньшей мере, на час работы. Если она действительно – самая последняя!
Теперь они, к счастью, совершенно забыли обо мне. Как заговорщики, сбились в кучку вокруг маленького столика, и я догадывался, что ни один из них этой ночью не сомкнет глаз.
Я немного постоял рядом в нерешительности, ломая голову над тем, возвращаться ли в свой отель. Хотя, совершенно очевидно, здесь я сейчас не был нужен, мне все же не очень хотелось предоставлять их самим себе. Ведь предсказать все события заранее было невозможно, и что будет, если завтра утром я не смогу к ним вернуться?
Я все еще прикидывал возможности, как вдруг почувствовал нежное прикосновение к своему запястью. Рядом со мной стояла Сети, наклонившись к моему уху.
– Пойдем ко мне, Сэм… Оставим их.
Мы тихо прикрыли за собой дверь, и я был уверен, что они не заметили нашего ухода. Только доктор Хубер сверкнула нам вслед глазами, но, встретившись взглядом с Сети, опустила голову.
Не хотел бы я быть на месте этой несчастной. Она, пожалуй, лишь сейчас поняла, что навсегда потеряла обоих своих детей.
Мы молча прошли по коридору, и Сети так и не выпустила моей руки. Точно так, как это было «дома», в Сан-Антонио.
Если бы мне пришлось рассказать, что я тогда чувствовал к Сети, я был бы, пожалуй, в затруднении. Несомненно, мне было приятно прикосновение ее прохладных рук и проявлявшая себя во всем ее интеллигентность, вот только я не был уверен в том, люблю ли я ее.
И в меньшей степени в том, существует ли вообще любовь в действительности.
Когда мы свернули в более короткий коридор, она прижалась ко мне еще теснее и почти вонзила ногти в мою руку.
– Ты останешься у меня на ночь, – сказала она не терпящим возражений тоном. – Я хочу, чтобы эту ночь мы провели вместе) Это, бесспорно, и для меня было самым естественным решением проблемы.
Она отперла дверь, прошла вперед, щелкнула выключателем и с некоторым смущением показала мне комнату.
– Спальня невинного дитяти. Лилии, которая ждет, чтобы ее сорвали…
Я почувствовал, как в висках у меня застучали крошечные молоточки, и стучали все сильнее, без остановки. Однако лилипуты, работавшие молоточками, начали бить меня по голове не оттого, что я увидел ее комнату, и даже не от вида бледно-голубых трусиков, беспечно оставленных на подлокотнике кресла, а, пожалуй, по той причине, что пережитого за последние несколько дней было для них чуточку слишком.
Сети исчезла в маленькой кухоньке и вскоре вернулась в двумя стаканами виски. Один стакан она подала мне, подождала, пока я сяду в кресло, потом устроилась на ковре у моих ног.
– Что ж, – сказала она, повернув ко мне голову и улыбаясь. – За нас и за успех!
– Да будет так! – сказал я и опрокинул в себя половину содержимого стакана.
Она взяла у меня стакан, поставила его на ковер, потом обхватила руками мои ноги и положила голову мне на колени.
– Я люблю тебя, Сэм, – сказала они и улыбнулась мне сквозь слезы. – Я знаю, что это глупо, но я влюбилась в тебя.
– Почему же это глупо? – спросил я, пытаясь тоже улыбнуться.
– Потому что ты меня не любишь.
Я невольно сделал протестующее движение, но она быстро подняла руку и приложила к моим губам указательный палец.
– Тсс, дорогой… Хорошо, что ты честен и искренен. И я не хочу, чтобы ты был другим.
– Однако…
– Я знаю. Может быть, ты меня еще полюбишь, но сейчас это еще не так. Правда, Сэмми?
Она убрала палец, но я так ничего и не ответил.
– Вот видишь, поэтому я люблю тебя. Ты искренний и честный. Я думаю, что для меня будет самым большим счастьем, если ты меня полюбишь.
Я услышал, как дрожит ее голос и понял, что она вот-вот расплачется.
– Прости, Сети, – сказал я, действительно пытаясь быть искренним. – Я думаю, что еще никогда в своей жизни не встречал такой девушки, как ты. Мы, наверняка, очень будем любить друг друга. Но…
– Но?
– Я сейчас дерусь за наши жизни. Сети. Неважно, какими способами, но если нам не повезет…
– Мы погибнем?
– Я – наверняка.
– А я?
– Я не знаю, известно ли тем о твоем существовании… Надеюсь, что нет.
– А когда всему придет конец?
– Надеюсь, что это будет счастливый конец. Она мотнула головой и уставилась на ковер.
– Не будет счастливого конца, Сэм. Плохой будет конец.
На этот раз я закрыл ей рукой рот.
– Я не суеверен. Сети, но зачем мучить друг друга?
– Плохой будет конец, Сэм… Я чувствую.
Ее голос звучал странно, немного хрипло, как у ее матери. И я почувствовал, как от звука ее голоса у меня по спине пробежал холодок.
– Над нами висит проклятье, Сэм. И зачем нужно было Иму прилетать сюда?
– Если бы он не прилетел, не было бы тебя!
– Так было бы лучше. С тех пор, как я родилась, я живу в тени грозной, нависшей надо мной тучи. Каждое мгновение моей жизни омрачается тенью рока. Мы вмешались в божий промысел, и за это нам придется понести наказание.
Я погладил ее волосы и привлек ее к себе.
– Глупости, Сети. Ты немного напугана, и это естественно. Ведь я тоже боюсь. Я боюсь Ренци, боюсь Джиральдини, человека в шляпе, и Ренни тоже боюсь.
– А меня нет?
– Пожалуй, и тебя немножко.
Она посмотрела на меня, в глазах ее блестели слезы.
– Но для любви у нас все же есть время, Сэм? Я приказал лилипутам, чтобы они прекратили стучать, потом поднял Сети к себе на колени.
– Для этого всегда должно быть время, дорогая…
Было уже, вероятно, около полуночи. По улицам двигались к неизведанной цели длинные колонны автомобилей. Сети лежала в моих объятиях, принимаясь время от времени плакать, и ее слезы капали мне на грудь. Мне уж давно было не до того, плачет ли она от счастья или от чего-то другого.
– Мы, может быть, нарушили великую заповедь Вселенной, – шепнула она, приподнявшись на локте.
– Что нарушили?
– Ну… что земным людям и внеземным существам нельзя…
– Но ты ведь земное существо.
– Ты хорошо знаешь, что это не так.
– Ты думаешь совсем как люди.
– Но, может быть, и я тоже переменюсь, как… – она замолчала, не закончив предложения.
– Ренни?
– Да…
– Не знаю. Не думаю. Чуть позже.
– Сэмми… Может быть, что от этого… от этого у меня будет ребенок?
– Может быть, – сказал я беззаботно, и я, действительно, был не прочь, чтобы у нас был ребенок. Ведь все выглядело так просто и обыденно. Даже само счастье. – Может быть, дорогая…
– Знаешь, я бы хотела, чтобы он был. Даже если ты меня потом бросишь) – Сети!
– Это я просто так говорю… И я надеюсь, что у него-то уж все будет в порядке. Не будет у него такая голова и… такие…
Я закрыл ей рот, и мы снова любили друг друга.
Светало, когда она задремала. Душный, горячий воздух с улицы заполнил комнату и, смешавшись с волнами зноя, идущими от стен, сделал духоту в комнате невыносимой. Сети сбросила с себя одеяло и лежала рядом со мной, смуглая и бесстыжая, как языческая богиня. Она раскинула свои несколько длинноватые руки, и пониже ее с любопытством торчавших, круглых, как яблоки, грудей проступили очертания четырехгранных ребер. Черные волосы рассыпались по белой наволочке, а подушка была вся измята ее квадратной головой.
Я сел в постели и попытался привести свои мысли в порядок.
– Пожалуй, я люблю, – подумал я. – Может быть, я настолько уже погряз в своей работе, что не могу разобрать, по отношению к кому какие чувства испытываю. Не знаю. А если у меня и в самом деле будут от нее дети? И что будет, если у них тоже будут квадратные головы и ребра, как тюремная решетка, и если их потянет назад, туда?
Не говоря уже о том, что тестем моим будет мумия, которой три с половиной тысячи лет.
[Рассветная заря разгоралась все сильнее, и я как раз собирался разбудить Сети, когда в дверь деликатно постучали. – Сети… Ты готова, Сети? – услышал я голос Силади, и было совершенно ясно, что этим вопросом он намекал на меня. Сети открыла глаза и улыбнулась мне. – Да, папа… Сейчас. Послышался звук удаляющихся шагов. С печальным видом Сети протянула ко мне руки.
– Давай попрощаемся, Сэм…
Она встала и, обнаженная, подошла ко мне.
– Сделаем так, словно мы прощаемся навсегда. Словно это я улетаю вместо Ренни… Я попытался рассуждать трезво.
– Во-первых, не ты улетаешь, во-вторых, и Ренни улетает не навсегда. Хотя, кто его знает, не лучше ли было бы, чтобы он больше никогда не возвращался.
Ее лицо исказилось болезненной гримасой, но она ничего не возразила. Протянула руку и погладила мое лицо.
– Ты смог бы меня любить… еще раз?
Из коридора все чаще доносилось хлопанье дверей, а колонны гудящих и чихающих автомобилей двигались по улице все более плотным потоком.
И хотя я, между прочим, был вовсе не против, я все же попытался вернуть ее к действительности.
– Надо идти, Сети, – произнес я просто, пытаясь при этом весело улыбаться, чтобы не обидеть ее. – Я обещаю, что после обеда…
– Хочу сейчас, – заявила она решительно и вытянулась рядом со мной на постели. – Хочу, чтобы у меня обязательно был от тебя ребенок.
Я проглотил ком в горле и смолчал. Я понял, что если попробую возражать, то потеряю ее навсегда. А я все больше чувствовал, что люблю ее. Или все-таки попробовать объяснить, что каждая минута промедления может означать нашу гибель? Если Джиральдини освободится или если вспыхнет война… Может быть, мы ухе опоздали!
Она приподнялась и притянула меня к себе.
– Знаешь, до сих пор я думала только о себе. Когда же я почувствовала, что я совсем твоя… я только и думала, как мне хорошо с тобой. А сейчас я хотела бы чего-то совсем другого…
– Чего же, дорогая? – сдался я.
– В эту минуту я хотела бы думать о наших будущих детях. О наших с тобой детях. А вдруг наша любовь преобразит их, как поцелуй принцессы принца-лягушку. Они, может быть, уже будут совсем/ людьми. И не будут иметь никакого отношения к мумиям, которым тысячи лет. И еще хотела бы, чтобы и ты думал только о них. Сейчас, дорогой! Ведь они будут уже совсем людьми, правда?
Мы сравнительно легко миновали контрольные пункты, которые наспех соорудили ночью. У первого шлагбаума клевал носом усталый военный, облаченный в не поддающееся описанию обмундирование. Он лишь безучастно махнул рукой, когда мы притормозили рядом с ним. Правда, у последующих двух пунктов у нас проверили паспорта, но после непродолжительного совещания позволили ехать дальше.
Дорога, ведущая в пустыню, была забита длинными колоннами грузовиков, кативших, по-видимому, в сторону Судана, и все вокруг заволакивало огромным облаком пыли, поднятым автомобильными колесами с надетыми на них цепями.
Рядом со мной сидел Карабинас и с волнением всматривался в только что показавшиеся вдали пирамиды и проглядывавшую временами сквозь пыль окрестность.
– С тех пор, как я здесь побывал, город сильно разросся, – бормотал он, время от времени поднимая к глазам бинокль. – Я надеюсь, что над входом в подземелье не построили поселок.
– Думаете, что найдете его? – спросил я.
– Совершенно уверен. В худшем случае помогут мои инструменты.
– Как вы думаете, сколько на это потребуется времени?
– Не знаю. Может быть, только минут пять. Вы читали дневник Силади. И знаете, что наш лагерь был расположен как раз над входом. С тех пор, стоит мне закрыть глаза, вижу перед собой каждую песчинку в том месте. Я надеюсь, что не ошибусь.
Минут тридцать-тридцать пять спустя мы прибыли на место. И к нашему величайшему счастью на том кустарнике не только не выстроили поселка, но даже не тронули и самих кустов. И хотя меня тогда здесь не было, по описанию в дневнике я именно так все себе и представлял.
Мы поставили автомобиль у одного из песчаных бугров, и Карабинас вытащил свои инструменты. Взвалил на спину штатив и с громкими криками, увлекая за собой остальных, исчез в кустах. Когда я опомнился, рядом со мной был только Ренни.
Молодой человек с индейскими чертами прислонился к джипу и, прикрыв глаза, подставил свое лицо обвевавшему его и становившемуся все более теплым ветру пустыни. Может быть, таким образом он прощался с землей, которая его приютила и воспитала.
Я как раз собирался пристроиться рядом с ним, когда он открыл глаза и остановил меня.
– Мистер Нельсон… Я полагаю, сейчас начнется последний акт.
– Я тоже так думаю, – сказал я и остановился. – Что вы чувствуете, Ренни?
Он сделал вид, что не расслышал моего вопроса.
– Вы считаете… нам повезет?
– Не знаю, – сказал я в полном соответствии с истиной. – Я всего лишь скромный частный сыщик и не разбираюсь в технике. Более того, я все чаше ловлю себя на том, что ожидаю, как я проснусь…
– Вы сможете изолировать Ренци и того другого?
– Могу только надеяться.
– Как вы это думаете сделать?
– А почему это вас интересует, Ренни?
Он посмотрел на меня с легким раздражением.
– В конце концов, речь идет о моей шкуре, не так ли? Я был вынужден немного отрезвить его.
– Вряд ли, – сказал я сухо. – Не только о вашей шкуре, но и обо всех нас. О вашем отце, матери, сестре… и, не в обиду будь сказано, о моей шкуре тоже.
Меня поразила его реакция, когда он, сжав кулаки, подступил ко мне. На мгновение я подумал, что он сейчас бросится на меня, но потом увидел, что кулаки его сжались сами собой от внутреннего напряжения.
– Как же! – выкрикнул он, нанеся удар по воздуху. – Сейчас превыше всего – я, а все остальные – ноль… Все! Эти все отдадут свою жизнь, чтобы я смог улететь. И так и должно быть!
– Вы полагаете?
– Я знаю это! Это – воля бога!
– А я и не подозревал, что вы верующий, Ренни.
– Не бойтесь, я не верю в примитивных, бородатых богов. Но у Вселенной наверняка есть властелин или властелины. И я, очевидно, один из них!
Безмерная спесь была в его голове.
– Я должен вернуться в тот мир, где живут они, те, кто одной крови со мной. Это – заповедь Вселенной) Я должен установить контакт между ними и Землей! Любой ценой! Понимаете? Любой ценой! Я должен улететь туда, даже если все сдохнут!
Честно скажу, его слова заставили меня призадуматься. Правда, не о том, о чем следовало бы. А задумался я о том, не лучше ли будет для всех, если я вытащу пистолет и выпущу ему в голову парочку пуль.
Эта заманчивая мысль только-только начала шевелиться в моем мозгуй, к счастью, не успела окончательно созреть, когда из-за кустов выскочил Осима.
– Пойдемте скорей! Пошли, Ренни! Никое нашел выход.
Мы помчались через кустарник и, пробежав шагов семьдесят-восемьдесят, увидели остальных. Все стояли на земле на коленях и сметали в сторону песок. Одна только Сети возвышалась над ними, и на лице у нее застыло какое-то неописуемое выражение ожидания. И неизъяснимого страха тоже.
Был бы я повнимательней, то, пожалуй, смог бы объяснить ее страх.
Карабинас встал на ноги и с триумфом указал на выступавшую из песка каменную плиту.
– Я говорил, что знаю здесь каждую песчинку! Мне даже не понадобились приборы. Клянусь, я нашел бы дорогу в темноте!
– Сколько времени прошло с тех пор? – спросил я, хотя мне все было известно в точности.
– Двадцать четыре годы… Мы были молоды и… Помните, ребята? Вы еще помните папу Малькольма?
Это было примерно в те времена, когда мы еще жил и в Оклахома-Сити и мой отец угасал у нас на глазах. Потом мама сошлась с негром двухметрового роста, с Тимом. Он был первым мужчиной в моей жизни, который проявил ко мне добрые чувства. Он научил меня, что самое лучшее рекомендательное письмо – твердый кулак, и не страшно, если за твердым кулаком прячется мягкое сердце.
Я потряс головой, отгоняя от себя образ Тима.
– А как же получилось, что с тех пор его никто не обнаружил? Ведь, судя по следам, здесь побывала уйма народу…
– Двадцать лет – относительно небольшое время, если сравнивать его с тремя с половиной тысячелетиями. А даже за этот срок никто не наткнулся на вход Несколько человек направились к автомобилю за палаткой, а Осима и Ренни принялись сбрасывать с каменной плиты чуть ли не метровый слой песка.
Хотя меня всегда интересовала работа археологов, я вынужден был вернуться к своим заботам. Преимущественно по той причине, что догадывался: собственно говоря, все только начинается. Или, по крайней мере, скоро начнется. Пока остальные возились с палаткой, я перехватил Силади и отвел его в сторону.
– Вы не уделите мне несколько минут, мистер Силади?
– Естественно, но сейчас очень важно…
– Не думаю, что это важнее, чем то, о чем хотел бы поговорить я.
После этих слов он пришел в себя.
– Конечно, конечно, – пробормотал он виновато и отвел глаза от остальных, которые как раз натягивали над входом палатку. – Як вашим услугам, мистер Нельсон.
– Мистер Силади, – начал я, пытаясь сосредоточиться, насколько это было в моих силах. – Как мне помнится, в одном из источников сообщается, что у пирамиды есть еще и другой вход.
– Обязательно должен быть! – оживился он. – Ведь и Субесипу, и грек входили не через вот этот вход. Но почему это так важно?
– Потому что… Говоря начистоту, очень многое зависит от того, найдем ли мы этот второй вход.
– Что вы хотите сказать?
– Видите ли… Людей Джиральдини – минимум человек восемьдесят. Мы можем избавиться от них, если закроем их в лабиринте.
Он несколько удивился и в замешательстве посмотрел на меня.
– Вы имеете в виду, что… навсегда? Тут меня взяла злость.
– А что имеете в виду вы? Что мы играем с ними в прятки, и когда они нас найдут, то мы закроем глаза, а они будут прятаться?
– Простите, – пробормотал он испуганно.
– Не знаю, когда полиция отпустит их. Но может быть, они уже на свободе.
– А палатка?
– Эта?
– Они ее легко заметят.
– Пускай себе. Именно этого я и добиваюсь.
– Только так мы сможем заманить их. Если они обнаружат палатку. И если не успеют тем временем найти другой вход.
– Это невозможно!
– Я тоже хочу так думать. Это наш единственный шанс. Если сможем застать их врасплох под землей.
– Но ведь… мы даже не знаем, что ждет нас там внизу!
– Верно. Но и они тоже не знают. Таким образом, у нас равные шансы. Наши даже немного лучше.
– Чем же?
– Если древние источники не лгут, мы все-таки имеем некоторое представление о том, что там под землей. А они не имеют.
– И вы полагаете, что… Ренци и Джиральдини спустятся вслед за нами?
– Я уверен в этом. Это слишком жирный кусок, чтобы они доверились своим людям. Успокойтесь, они все будут здесь.
– Я успокоился, – бледно улыбнулся он. – Хотя, раз уж мы об этом говорим, я был бы намного спокойнее, если бы, кроме нас, здесь никого не было.
– Мистер Силади… как только вы найдете другой вход, сейчас же скажите мне. Если же со мной что-то случится, спасайтесь через этот вход.
– Хорошо, но…
– Как вы считаете, где он может быть?
– По-моему, где-то недалеко от пирамиды.
– Понятно. Идем?
Он молча повернулся, а вслед за ним и я вошел в палатку.
Я никогда еще не бывал в египетской усыпальнице и, честно говоря, когда я по веревочной лестнице спустился в склеп, на меня тоже подействовали чары тысячелетий. Под подошвами моих сапог резко скрипел осыпавшийся песок, и свет фонариков оживлял нарисованные на стенах фигуры.
Охваченный суеверным страхом, я стоял посередине склепа и, вздрогнув, вернулся к действительности лишь тогда, когда Карабинас осветил своим фонарем зиявшее в дальнем углу помещения отверстие.
– Там! Там настоящий склеп!
Я вспомнил описание в дневнике Силади того дня, когда они пробились в склеп. Я буквально видел перед собой, как они один за одним вынимали из кладки камни, и после своего тысячелетнего сна это место упокоения постепенно, шаг за шагом, открывало им свои тайны.
Каменные плитки, которые когда-то скрывали дверь, лежали аккуратно уложенными кучками вдоль стен – я вспомнил, что складывали их Осима и Йеттмар. И все это было более двадцати лет назад! И тут неожиданно у меня возникло ощущение, словно и я был с ними вместе в тот день, когда они впервые увидели мумию Иму.
Карабинас остановился перед дверью и скользнул лучом фонарика по стенам склепа. Странные, изображенные в профиль фигуры слуг и царей смотрели на нас, словно негодуя, что мы снова вернулись и потревожили их вечный сон.
– Помните? – спросил Карабинас, когда мы один за другим перешли во второй склеп. – Здесь стоял маленький саркофаг, о котором мы подумали…
– Мы подумали, что в нем покоится младенец.
– Кто бы мог подумать о птице?
– Там был Иму!
– А там – канопа!
– Нет, ну как же, ты ошибаешься. Никое! Канопа стояла чуть-чуть дальше; стоит мне закрыть глаза – и сейчас же вижу ее перед собой!
– А здесь – тот мраморный шар…
– Мраморный шар!
Неожиданно все замолчали и в смущении уставились перед собой. Наверное, у них возникла мысль, что, может быть, для Ренни и Сети эти самозабвенные воспоминания не так уж приятны.
По Ренни не было видно, чтобы это его особенно волновало. Он стоял у стены, направляя фонарь на одну из надписей, иллюстрированную рисунками. Он по очереди рассматривал все фигуры, постоянно меняя фокус фонаря. Может быть, искал среди этих рисунков своего отца.
Меня тоже на несколько минут захватило очарование момента и чудесного зрелища, но потом я постарался избавиться от наваждения. Не найти лучшего места, чтобы рассчитаться с людьми Джиральдини! Правда, есть опасность, что и они думают точно так же!
Я стал осматриваться, чтобы изучить склеп со стратегической точки зрения, когда почувствовал легкое пожатие. Я быстро повернул голову: рядом со мной стояла Сети.
– Что подумали?
– Что вас схватили. Ренци или тот, в шляпе, не знаю. Они обступили меня плотным кольцом и только что не ощупывали, чтобы убедиться, что я живой.
– Запомните хорошенько, – провозгласил я. – Тому, кто хочет вывести из игры Сэмюеля Нельсона, следует быть более расторопным. А что касается машины, то вы, мистер Силади, очень хорошо сделали, что заказали ее. Где она сейчас?
– В гараже отеля.
– Прекрасно, – сказал я небрежно. – На рассвете отправляемся.
На какое-то мгновение все застыли в изумлении, потом началось нечто невообразимое.
– Как вы это себе представляете? – орал Карабинас. – Ведь у нас даже нет еще приличных инструментов!
– Так раздобудьте! Это – ваше дело!
– Вы пообещали, что у нас будет несколько спокойных дней и…
В этот момент откуда-то издалека донесся грохот мощного взрыва, и душераздирающий вой сирен вспорол тишину медленно опускавшейся на землю ночи.
– Спокойных дней? – спросил я почти с издевкой. – Вы ничего не знаете?
– Что, черт побери, мы должны знать? – удивился Осима.
– В любой момент нам на голову могут посыпаться бомбы. Если я правильно оценил ситуацию, то мы, пожалуй, стоим на пороге новой ближневосточной войны.
– Боже ты милостивый! – взмолился Хальворссон. – Только этого нам не хватало!
Ренни же стоял неподвижно и, как и Сети, внимательно изучал мое лицо узкими карими глазами.
– Я не хочу выглядеть циником, – сказал я, чувствуя под их взглядами некоторую неловкость, – но не так уж и плохо, что мы отправим Ренни в путь именно в эти дни…
Я заметил, как при моих последних словах доктор Хубер, то есть миссис Силади, отвернулась, сжав зубами край белого носового платка, который она прятала в руке.
– Вы считаете, что мы будем меньше привлекать к себе внимания? – спросил Йеттмар.
– Пожалуй, и так. Кроме того, подвернулась блестящая возможность вывести из игры Джиральдини и остальных.
– Подвернулась?
– Вот именно, подвернулась. Хотя вы и обвиняете меня, что я ничего не делаю. В настоящий момент Ренци, Джиральдини и человек в шляпе сидят, вероятно, в полиции и ожидают, пока их не заберут силы безопасности.
– Господи! – вырвался у Ренни уважительный возглас. – Как вы это сделали?
– У меня тоже есть свои маленькие профессиональные тайны. Во всяком случае, начиная с этого момента, у нас есть, скажем… тридцать шесть часов. Но, может быть, и меньше.
– Вы имеете в виду, что…
– Что мы должны отправиться самое позднее на рассвете. Если вы еще не сообразили, я донес на них в органы государственной безопасности. Конечно, выяснится, что они ни в чем не виноваты, но на это потребуется, по меньшей мере, полтора дня. Это самое большее, на что мы можем рассчитывать.
– Спасибо, мистер Нельсон, – просиял Ренни. – Без вас бы…
Коротким жестом я остановил его.
– Нет сейчас на это времени, Ренни. Как-нибудь потом, когда вы вернетесь!
Краем глаза я увидел, что у доктора Хубер сотрясаются плечи и что она еще сильнее сжимает зубами носовой платок.
– Так что будем делать? – спросил Силади.
Я наморщил лоб и попытался собраться с мыслями.
– До рассвета мы не можем отправляться. На улицах возводят всякие заграждения. Знаю я этих вояк. У каждого на курке дрожащий палец, и оружие стреляет только так. Особенно в темноте.
– Значит, на рассвете?
– Пока соберите все вещи и попытайтесь понять следующее: я свою миссию уже выполнил. Остальное – ваше дело.
– Нужно раздобыть инструменты, – сказал Йеттмар.
– Ты не помнишь, Петер, – спросил Карабинас, – какая толщина может быть у той последней стены?
– По меньшей мере, на час работы. Если она действительно – самая последняя!
Теперь они, к счастью, совершенно забыли обо мне. Как заговорщики, сбились в кучку вокруг маленького столика, и я догадывался, что ни один из них этой ночью не сомкнет глаз.
Я немного постоял рядом в нерешительности, ломая голову над тем, возвращаться ли в свой отель. Хотя, совершенно очевидно, здесь я сейчас не был нужен, мне все же не очень хотелось предоставлять их самим себе. Ведь предсказать все события заранее было невозможно, и что будет, если завтра утром я не смогу к ним вернуться?
Я все еще прикидывал возможности, как вдруг почувствовал нежное прикосновение к своему запястью. Рядом со мной стояла Сети, наклонившись к моему уху.
– Пойдем ко мне, Сэм… Оставим их.
Мы тихо прикрыли за собой дверь, и я был уверен, что они не заметили нашего ухода. Только доктор Хубер сверкнула нам вслед глазами, но, встретившись взглядом с Сети, опустила голову.
Не хотел бы я быть на месте этой несчастной. Она, пожалуй, лишь сейчас поняла, что навсегда потеряла обоих своих детей.
Мы молча прошли по коридору, и Сети так и не выпустила моей руки. Точно так, как это было «дома», в Сан-Антонио.
Если бы мне пришлось рассказать, что я тогда чувствовал к Сети, я был бы, пожалуй, в затруднении. Несомненно, мне было приятно прикосновение ее прохладных рук и проявлявшая себя во всем ее интеллигентность, вот только я не был уверен в том, люблю ли я ее.
И в меньшей степени в том, существует ли вообще любовь в действительности.
Когда мы свернули в более короткий коридор, она прижалась ко мне еще теснее и почти вонзила ногти в мою руку.
– Ты останешься у меня на ночь, – сказала она не терпящим возражений тоном. – Я хочу, чтобы эту ночь мы провели вместе) Это, бесспорно, и для меня было самым естественным решением проблемы.
Она отперла дверь, прошла вперед, щелкнула выключателем и с некоторым смущением показала мне комнату.
– Спальня невинного дитяти. Лилии, которая ждет, чтобы ее сорвали…
Я почувствовал, как в висках у меня застучали крошечные молоточки, и стучали все сильнее, без остановки. Однако лилипуты, работавшие молоточками, начали бить меня по голове не оттого, что я увидел ее комнату, и даже не от вида бледно-голубых трусиков, беспечно оставленных на подлокотнике кресла, а, пожалуй, по той причине, что пережитого за последние несколько дней было для них чуточку слишком.
Сети исчезла в маленькой кухоньке и вскоре вернулась в двумя стаканами виски. Один стакан она подала мне, подождала, пока я сяду в кресло, потом устроилась на ковре у моих ног.
– Что ж, – сказала она, повернув ко мне голову и улыбаясь. – За нас и за успех!
– Да будет так! – сказал я и опрокинул в себя половину содержимого стакана.
Она взяла у меня стакан, поставила его на ковер, потом обхватила руками мои ноги и положила голову мне на колени.
– Я люблю тебя, Сэм, – сказала они и улыбнулась мне сквозь слезы. – Я знаю, что это глупо, но я влюбилась в тебя.
– Почему же это глупо? – спросил я, пытаясь тоже улыбнуться.
– Потому что ты меня не любишь.
Я невольно сделал протестующее движение, но она быстро подняла руку и приложила к моим губам указательный палец.
– Тсс, дорогой… Хорошо, что ты честен и искренен. И я не хочу, чтобы ты был другим.
– Однако…
– Я знаю. Может быть, ты меня еще полюбишь, но сейчас это еще не так. Правда, Сэмми?
Она убрала палец, но я так ничего и не ответил.
– Вот видишь, поэтому я люблю тебя. Ты искренний и честный. Я думаю, что для меня будет самым большим счастьем, если ты меня полюбишь.
Я услышал, как дрожит ее голос и понял, что она вот-вот расплачется.
– Прости, Сети, – сказал я, действительно пытаясь быть искренним. – Я думаю, что еще никогда в своей жизни не встречал такой девушки, как ты. Мы, наверняка, очень будем любить друг друга. Но…
– Но?
– Я сейчас дерусь за наши жизни. Сети. Неважно, какими способами, но если нам не повезет…
– Мы погибнем?
– Я – наверняка.
– А я?
– Я не знаю, известно ли тем о твоем существовании… Надеюсь, что нет.
– А когда всему придет конец?
– Надеюсь, что это будет счастливый конец. Она мотнула головой и уставилась на ковер.
– Не будет счастливого конца, Сэм. Плохой будет конец.
На этот раз я закрыл ей рукой рот.
– Я не суеверен. Сети, но зачем мучить друг друга?
– Плохой будет конец, Сэм… Я чувствую.
Ее голос звучал странно, немного хрипло, как у ее матери. И я почувствовал, как от звука ее голоса у меня по спине пробежал холодок.
– Над нами висит проклятье, Сэм. И зачем нужно было Иму прилетать сюда?
– Если бы он не прилетел, не было бы тебя!
– Так было бы лучше. С тех пор, как я родилась, я живу в тени грозной, нависшей надо мной тучи. Каждое мгновение моей жизни омрачается тенью рока. Мы вмешались в божий промысел, и за это нам придется понести наказание.
Я погладил ее волосы и привлек ее к себе.
– Глупости, Сети. Ты немного напугана, и это естественно. Ведь я тоже боюсь. Я боюсь Ренци, боюсь Джиральдини, человека в шляпе, и Ренни тоже боюсь.
– А меня нет?
– Пожалуй, и тебя немножко.
Она посмотрела на меня, в глазах ее блестели слезы.
– Но для любви у нас все же есть время, Сэм? Я приказал лилипутам, чтобы они прекратили стучать, потом поднял Сети к себе на колени.
– Для этого всегда должно быть время, дорогая…
Было уже, вероятно, около полуночи. По улицам двигались к неизведанной цели длинные колонны автомобилей. Сети лежала в моих объятиях, принимаясь время от времени плакать, и ее слезы капали мне на грудь. Мне уж давно было не до того, плачет ли она от счастья или от чего-то другого.
– Мы, может быть, нарушили великую заповедь Вселенной, – шепнула она, приподнявшись на локте.
– Что нарушили?
– Ну… что земным людям и внеземным существам нельзя…
– Но ты ведь земное существо.
– Ты хорошо знаешь, что это не так.
– Ты думаешь совсем как люди.
– Но, может быть, и я тоже переменюсь, как… – она замолчала, не закончив предложения.
– Ренни?
– Да…
– Не знаю. Не думаю. Чуть позже.
– Сэмми… Может быть, что от этого… от этого у меня будет ребенок?
– Может быть, – сказал я беззаботно, и я, действительно, был не прочь, чтобы у нас был ребенок. Ведь все выглядело так просто и обыденно. Даже само счастье. – Может быть, дорогая…
– Знаешь, я бы хотела, чтобы он был. Даже если ты меня потом бросишь) – Сети!
– Это я просто так говорю… И я надеюсь, что у него-то уж все будет в порядке. Не будет у него такая голова и… такие…
Я закрыл ей рот, и мы снова любили друг друга.
Светало, когда она задремала. Душный, горячий воздух с улицы заполнил комнату и, смешавшись с волнами зноя, идущими от стен, сделал духоту в комнате невыносимой. Сети сбросила с себя одеяло и лежала рядом со мной, смуглая и бесстыжая, как языческая богиня. Она раскинула свои несколько длинноватые руки, и пониже ее с любопытством торчавших, круглых, как яблоки, грудей проступили очертания четырехгранных ребер. Черные волосы рассыпались по белой наволочке, а подушка была вся измята ее квадратной головой.
Я сел в постели и попытался привести свои мысли в порядок.
– Пожалуй, я люблю, – подумал я. – Может быть, я настолько уже погряз в своей работе, что не могу разобрать, по отношению к кому какие чувства испытываю. Не знаю. А если у меня и в самом деле будут от нее дети? И что будет, если у них тоже будут квадратные головы и ребра, как тюремная решетка, и если их потянет назад, туда?
Не говоря уже о том, что тестем моим будет мумия, которой три с половиной тысячи лет.
[Рассветная заря разгоралась все сильнее, и я как раз собирался разбудить Сети, когда в дверь деликатно постучали. – Сети… Ты готова, Сети? – услышал я голос Силади, и было совершенно ясно, что этим вопросом он намекал на меня. Сети открыла глаза и улыбнулась мне. – Да, папа… Сейчас. Послышался звук удаляющихся шагов. С печальным видом Сети протянула ко мне руки.
– Давай попрощаемся, Сэм…
Она встала и, обнаженная, подошла ко мне.
– Сделаем так, словно мы прощаемся навсегда. Словно это я улетаю вместо Ренни… Я попытался рассуждать трезво.
– Во-первых, не ты улетаешь, во-вторых, и Ренни улетает не навсегда. Хотя, кто его знает, не лучше ли было бы, чтобы он больше никогда не возвращался.
Ее лицо исказилось болезненной гримасой, но она ничего не возразила. Протянула руку и погладила мое лицо.
– Ты смог бы меня любить… еще раз?
Из коридора все чаще доносилось хлопанье дверей, а колонны гудящих и чихающих автомобилей двигались по улице все более плотным потоком.
И хотя я, между прочим, был вовсе не против, я все же попытался вернуть ее к действительности.
– Надо идти, Сети, – произнес я просто, пытаясь при этом весело улыбаться, чтобы не обидеть ее. – Я обещаю, что после обеда…
– Хочу сейчас, – заявила она решительно и вытянулась рядом со мной на постели. – Хочу, чтобы у меня обязательно был от тебя ребенок.
Я проглотил ком в горле и смолчал. Я понял, что если попробую возражать, то потеряю ее навсегда. А я все больше чувствовал, что люблю ее. Или все-таки попробовать объяснить, что каждая минута промедления может означать нашу гибель? Если Джиральдини освободится или если вспыхнет война… Может быть, мы ухе опоздали!
Она приподнялась и притянула меня к себе.
– Знаешь, до сих пор я думала только о себе. Когда же я почувствовала, что я совсем твоя… я только и думала, как мне хорошо с тобой. А сейчас я хотела бы чего-то совсем другого…
– Чего же, дорогая? – сдался я.
– В эту минуту я хотела бы думать о наших будущих детях. О наших с тобой детях. А вдруг наша любовь преобразит их, как поцелуй принцессы принца-лягушку. Они, может быть, уже будут совсем/ людьми. И не будут иметь никакого отношения к мумиям, которым тысячи лет. И еще хотела бы, чтобы и ты думал только о них. Сейчас, дорогой! Ведь они будут уже совсем людьми, правда?
Мы сравнительно легко миновали контрольные пункты, которые наспех соорудили ночью. У первого шлагбаума клевал носом усталый военный, облаченный в не поддающееся описанию обмундирование. Он лишь безучастно махнул рукой, когда мы притормозили рядом с ним. Правда, у последующих двух пунктов у нас проверили паспорта, но после непродолжительного совещания позволили ехать дальше.
Дорога, ведущая в пустыню, была забита длинными колоннами грузовиков, кативших, по-видимому, в сторону Судана, и все вокруг заволакивало огромным облаком пыли, поднятым автомобильными колесами с надетыми на них цепями.
Рядом со мной сидел Карабинас и с волнением всматривался в только что показавшиеся вдали пирамиды и проглядывавшую временами сквозь пыль окрестность.
– С тех пор, как я здесь побывал, город сильно разросся, – бормотал он, время от времени поднимая к глазам бинокль. – Я надеюсь, что над входом в подземелье не построили поселок.
– Думаете, что найдете его? – спросил я.
– Совершенно уверен. В худшем случае помогут мои инструменты.
– Как вы думаете, сколько на это потребуется времени?
– Не знаю. Может быть, только минут пять. Вы читали дневник Силади. И знаете, что наш лагерь был расположен как раз над входом. С тех пор, стоит мне закрыть глаза, вижу перед собой каждую песчинку в том месте. Я надеюсь, что не ошибусь.
Минут тридцать-тридцать пять спустя мы прибыли на место. И к нашему величайшему счастью на том кустарнике не только не выстроили поселка, но даже не тронули и самих кустов. И хотя меня тогда здесь не было, по описанию в дневнике я именно так все себе и представлял.
Мы поставили автомобиль у одного из песчаных бугров, и Карабинас вытащил свои инструменты. Взвалил на спину штатив и с громкими криками, увлекая за собой остальных, исчез в кустах. Когда я опомнился, рядом со мной был только Ренни.
Молодой человек с индейскими чертами прислонился к джипу и, прикрыв глаза, подставил свое лицо обвевавшему его и становившемуся все более теплым ветру пустыни. Может быть, таким образом он прощался с землей, которая его приютила и воспитала.
Я как раз собирался пристроиться рядом с ним, когда он открыл глаза и остановил меня.
– Мистер Нельсон… Я полагаю, сейчас начнется последний акт.
– Я тоже так думаю, – сказал я и остановился. – Что вы чувствуете, Ренни?
Он сделал вид, что не расслышал моего вопроса.
– Вы считаете… нам повезет?
– Не знаю, – сказал я в полном соответствии с истиной. – Я всего лишь скромный частный сыщик и не разбираюсь в технике. Более того, я все чаше ловлю себя на том, что ожидаю, как я проснусь…
– Вы сможете изолировать Ренци и того другого?
– Могу только надеяться.
– Как вы это думаете сделать?
– А почему это вас интересует, Ренни?
Он посмотрел на меня с легким раздражением.
– В конце концов, речь идет о моей шкуре, не так ли? Я был вынужден немного отрезвить его.
– Вряд ли, – сказал я сухо. – Не только о вашей шкуре, но и обо всех нас. О вашем отце, матери, сестре… и, не в обиду будь сказано, о моей шкуре тоже.
Меня поразила его реакция, когда он, сжав кулаки, подступил ко мне. На мгновение я подумал, что он сейчас бросится на меня, но потом увидел, что кулаки его сжались сами собой от внутреннего напряжения.
– Как же! – выкрикнул он, нанеся удар по воздуху. – Сейчас превыше всего – я, а все остальные – ноль… Все! Эти все отдадут свою жизнь, чтобы я смог улететь. И так и должно быть!
– Вы полагаете?
– Я знаю это! Это – воля бога!
– А я и не подозревал, что вы верующий, Ренни.
– Не бойтесь, я не верю в примитивных, бородатых богов. Но у Вселенной наверняка есть властелин или властелины. И я, очевидно, один из них!
Безмерная спесь была в его голове.
– Я должен вернуться в тот мир, где живут они, те, кто одной крови со мной. Это – заповедь Вселенной) Я должен установить контакт между ними и Землей! Любой ценой! Понимаете? Любой ценой! Я должен улететь туда, даже если все сдохнут!
Честно скажу, его слова заставили меня призадуматься. Правда, не о том, о чем следовало бы. А задумался я о том, не лучше ли будет для всех, если я вытащу пистолет и выпущу ему в голову парочку пуль.
Эта заманчивая мысль только-только начала шевелиться в моем мозгуй, к счастью, не успела окончательно созреть, когда из-за кустов выскочил Осима.
– Пойдемте скорей! Пошли, Ренни! Никое нашел выход.
Мы помчались через кустарник и, пробежав шагов семьдесят-восемьдесят, увидели остальных. Все стояли на земле на коленях и сметали в сторону песок. Одна только Сети возвышалась над ними, и на лице у нее застыло какое-то неописуемое выражение ожидания. И неизъяснимого страха тоже.
Был бы я повнимательней, то, пожалуй, смог бы объяснить ее страх.
Карабинас встал на ноги и с триумфом указал на выступавшую из песка каменную плиту.
– Я говорил, что знаю здесь каждую песчинку! Мне даже не понадобились приборы. Клянусь, я нашел бы дорогу в темноте!
– Сколько времени прошло с тех пор? – спросил я, хотя мне все было известно в точности.
– Двадцать четыре годы… Мы были молоды и… Помните, ребята? Вы еще помните папу Малькольма?
Это было примерно в те времена, когда мы еще жил и в Оклахома-Сити и мой отец угасал у нас на глазах. Потом мама сошлась с негром двухметрового роста, с Тимом. Он был первым мужчиной в моей жизни, который проявил ко мне добрые чувства. Он научил меня, что самое лучшее рекомендательное письмо – твердый кулак, и не страшно, если за твердым кулаком прячется мягкое сердце.
Я потряс головой, отгоняя от себя образ Тима.
– А как же получилось, что с тех пор его никто не обнаружил? Ведь, судя по следам, здесь побывала уйма народу…
– Двадцать лет – относительно небольшое время, если сравнивать его с тремя с половиной тысячелетиями. А даже за этот срок никто не наткнулся на вход Несколько человек направились к автомобилю за палаткой, а Осима и Ренни принялись сбрасывать с каменной плиты чуть ли не метровый слой песка.
Хотя меня всегда интересовала работа археологов, я вынужден был вернуться к своим заботам. Преимущественно по той причине, что догадывался: собственно говоря, все только начинается. Или, по крайней мере, скоро начнется. Пока остальные возились с палаткой, я перехватил Силади и отвел его в сторону.
– Вы не уделите мне несколько минут, мистер Силади?
– Естественно, но сейчас очень важно…
– Не думаю, что это важнее, чем то, о чем хотел бы поговорить я.
После этих слов он пришел в себя.
– Конечно, конечно, – пробормотал он виновато и отвел глаза от остальных, которые как раз натягивали над входом палатку. – Як вашим услугам, мистер Нельсон.
– Мистер Силади, – начал я, пытаясь сосредоточиться, насколько это было в моих силах. – Как мне помнится, в одном из источников сообщается, что у пирамиды есть еще и другой вход.
– Обязательно должен быть! – оживился он. – Ведь и Субесипу, и грек входили не через вот этот вход. Но почему это так важно?
– Потому что… Говоря начистоту, очень многое зависит от того, найдем ли мы этот второй вход.
– Что вы хотите сказать?
– Видите ли… Людей Джиральдини – минимум человек восемьдесят. Мы можем избавиться от них, если закроем их в лабиринте.
Он несколько удивился и в замешательстве посмотрел на меня.
– Вы имеете в виду, что… навсегда? Тут меня взяла злость.
– А что имеете в виду вы? Что мы играем с ними в прятки, и когда они нас найдут, то мы закроем глаза, а они будут прятаться?
– Простите, – пробормотал он испуганно.
– Не знаю, когда полиция отпустит их. Но может быть, они уже на свободе.
– А палатка?
– Эта?
– Они ее легко заметят.
– Пускай себе. Именно этого я и добиваюсь.
– Только так мы сможем заманить их. Если они обнаружат палатку. И если не успеют тем временем найти другой вход.
– Это невозможно!
– Я тоже хочу так думать. Это наш единственный шанс. Если сможем застать их врасплох под землей.
– Но ведь… мы даже не знаем, что ждет нас там внизу!
– Верно. Но и они тоже не знают. Таким образом, у нас равные шансы. Наши даже немного лучше.
– Чем же?
– Если древние источники не лгут, мы все-таки имеем некоторое представление о том, что там под землей. А они не имеют.
– И вы полагаете, что… Ренци и Джиральдини спустятся вслед за нами?
– Я уверен в этом. Это слишком жирный кусок, чтобы они доверились своим людям. Успокойтесь, они все будут здесь.
– Я успокоился, – бледно улыбнулся он. – Хотя, раз уж мы об этом говорим, я был бы намного спокойнее, если бы, кроме нас, здесь никого не было.
– Мистер Силади… как только вы найдете другой вход, сейчас же скажите мне. Если же со мной что-то случится, спасайтесь через этот вход.
– Хорошо, но…
– Как вы считаете, где он может быть?
– По-моему, где-то недалеко от пирамиды.
– Понятно. Идем?
Он молча повернулся, а вслед за ним и я вошел в палатку.
Я никогда еще не бывал в египетской усыпальнице и, честно говоря, когда я по веревочной лестнице спустился в склеп, на меня тоже подействовали чары тысячелетий. Под подошвами моих сапог резко скрипел осыпавшийся песок, и свет фонариков оживлял нарисованные на стенах фигуры.
Охваченный суеверным страхом, я стоял посередине склепа и, вздрогнув, вернулся к действительности лишь тогда, когда Карабинас осветил своим фонарем зиявшее в дальнем углу помещения отверстие.
– Там! Там настоящий склеп!
Я вспомнил описание в дневнике Силади того дня, когда они пробились в склеп. Я буквально видел перед собой, как они один за одним вынимали из кладки камни, и после своего тысячелетнего сна это место упокоения постепенно, шаг за шагом, открывало им свои тайны.
Каменные плитки, которые когда-то скрывали дверь, лежали аккуратно уложенными кучками вдоль стен – я вспомнил, что складывали их Осима и Йеттмар. И все это было более двадцати лет назад! И тут неожиданно у меня возникло ощущение, словно и я был с ними вместе в тот день, когда они впервые увидели мумию Иму.
Карабинас остановился перед дверью и скользнул лучом фонарика по стенам склепа. Странные, изображенные в профиль фигуры слуг и царей смотрели на нас, словно негодуя, что мы снова вернулись и потревожили их вечный сон.
– Помните? – спросил Карабинас, когда мы один за другим перешли во второй склеп. – Здесь стоял маленький саркофаг, о котором мы подумали…
– Мы подумали, что в нем покоится младенец.
– Кто бы мог подумать о птице?
– Там был Иму!
– А там – канопа!
– Нет, ну как же, ты ошибаешься. Никое! Канопа стояла чуть-чуть дальше; стоит мне закрыть глаза – и сейчас же вижу ее перед собой!
– А здесь – тот мраморный шар…
– Мраморный шар!
Неожиданно все замолчали и в смущении уставились перед собой. Наверное, у них возникла мысль, что, может быть, для Ренни и Сети эти самозабвенные воспоминания не так уж приятны.
По Ренни не было видно, чтобы это его особенно волновало. Он стоял у стены, направляя фонарь на одну из надписей, иллюстрированную рисунками. Он по очереди рассматривал все фигуры, постоянно меняя фокус фонаря. Может быть, искал среди этих рисунков своего отца.
Меня тоже на несколько минут захватило очарование момента и чудесного зрелища, но потом я постарался избавиться от наваждения. Не найти лучшего места, чтобы рассчитаться с людьми Джиральдини! Правда, есть опасность, что и они думают точно так же!
Я стал осматриваться, чтобы изучить склеп со стратегической точки зрения, когда почувствовал легкое пожатие. Я быстро повернул голову: рядом со мной стояла Сети.